Я из тех, которого переехала война

К 70- летию со дня начала блокады Ленинграда

Я из тех,которого переехала война

Я долго не мог сесть и написать все это. Это мои воспоминания. Все это я пережил и видел, а многое слышал из рассказов моей матери. Для нас война начиналась звуками метронома из репродукторов – тарелок, и воем сирен с объявлениями по радио о начале воздушной тревоги или арт. обстрелах. Быстрые сборы, как правило, заранее заготовленных вещей, и мы бежим в бомбоубежище. Постоянные сирены, бомбежки, ко всему привыкали, уже никто не обращал внимания. Все занимались своими делами. Когда отбивал свой ритм метроном, все знали, что все спокойно, налетов нет. Но вот сирена и слова: "Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем спуститься в бомбоубежище! Все с испуганными лицами говорили: «Война, война!" Что это такое? Я не понимал. Потом "война" в моем детском мозгу отложилась отрывочными эпизодами. Когда отключили электричество - не знаю. "Свет" связан у меня с неярким мерцающим огоньком коптилки. И как снимали, (подрезали) фитилек. И свечки были, но это - роскошь.А потом бомбежки, окна накрест заклеены бумажными лентами. Кто то подумает, что ты помнишь, сколько тебе было лет. Ответ может быть один – ребенок может не запомнить и, почти наверняка, не запомнит лица людей, даже самых близких, но в его память, навсегда врежутся ужасы войны, любой войны, и ужасы катаклизмов. Когда началась Великая Отечественная война, мне было 4 года. Когда выла сирена, возвещая очередную бомбежку, наш дом трясло и я помню как мама с ужасом хватала нас с братом и бежала в бомбоубежище, но это было первое время, а эти бомбежки были так часты , что потом видимо у матери не было сил и тогда при объявлении очередной воздушной тревоги мы оставались дома. Мне запомнилось, что все это обычно происходило в темное время суток и, когда мы бежали в бомбоубежище, по небу уже скользили лучи прожекторов, и слышен был завывающий гул немецких бомбардировщиков. Мы сразу различали звуки моторов наших и немецких самолетов. Мы жили на Петроградской стороне, это центр города, на улице имени Блохина. В квартире был длинный коридор с двумя поворотами, я запросто заходил в гости к соседям, пел песни, особенно они просили меня спеть песню «Золотые планки», я и сейчас помню слова этой песни. Дайте в руки мне гармонь золотые планки парень девушку домой провожал с гулянки, шли они рука в руке…, дальше не помню им очень это нравилось и они меня угощали конфетками, это я очень хорошо помню, но было это еще до войны, мне было тогда чуть больше 3 лет. До сих пор помню и другую песню, которую я пел на бис. «Мы на даче загорели стали все как шоколад, даже мамы еле- еле узнают своих ребят, раз два поспевай сильным ловким вырастай.., и так далее. Теперь мы оставшиеся в живых дети блокадного Ленинграда, которым сейчас далеко за 70 лет, инвалиды с постоянными блокадными заболеваниями делаем все, чтобы продлить жизнь и передать свои воспоминания подрастающему поколению. Конечно, все пережитые лишения сильно подорвали в дальнейшем здоровье нашей матери. Человеку свойственно забывать все горести прошлого в повседневных заботах и думах о будущем. А молодые и вовсе не знают, что такое страшные военные годы и несправедливые репрессии ни в чем не повинных людей. А я забыть не могу ...Смотрю иногда на значок "Жителю блокадного Ленинграда" и наворачиваются слезы. Сейчас мы принадлежим к статусу «ветерана великой отечественной войны». Не знаю, как выжили, свой паек хлеба получали, другого питания у нас не было. Помню, как я собирал крошки хлеба на полу, у павшие со стола Еды не было другой. Мама давала нам «дуранду» - это несъедобная плитка состояла из жмыхов клея и соломы, которая мне казалась, в то время, шоколадкой. Помню, как ругала меня мама, когда я поменял эту дуранду на кость у девочки моего возраста, которая с аппетитом грызла ее. Прошло много лет после войны, проходя однажды мимо магазина с непонятной мне надписью « ФУРАЖ», я увидел на витрине точно такую же плитку, такого же цвета, но только очень большую.Я попросил взвесить мне 100 граммов, уж больно хотелось мне еще раз вспомнить и попробовать эту вкуснятину того времени. Продавщица удивленно посмотрела на меня и сказала, что мы продаем только плитками. Пришлось купить это кольцо, цвет и вкус которого мне когда то казался шоколадкой Я отошел от магазина и попробовал и чуть не поперхнулся, так это было горько и не вкусно. Потом, мне объяснили, что этот магазин» ФУРАЖ», торгует только кормом для скота. Из воспоминаний моей матери: О качестве хлеба можно и не говорить. Состав хлеба состоял из: пищевой целлюлозы, хлопкового жмыха (до войны использовался в топках пароходов), обойной пыли, вытряски из мешков, кукурузной муки и ржаной муки.На вкус хлеб был горьковато-травянистый другие продукты по карточкам, почти, не отоваривались, иногда до ноября 1941 г. вместо положенного мяса 25 г на день, выдавали на выбор: яичный порошок, студень с отвратительным запахом. Мама рассказывала, как от истощения после нескольких дней кровавого поноса умерла наша соседка. Завернув тело в простыню,
и перевязав бельевой верёвкой, пришел дворник и куда-то на санках ее увез. Я помню, как однажды мы, выходя из дома, мама показала мне на окно в нашем доме на пятом этаже, где мы жили, в котором , перекинута белая то ли полотенце, то ли белая тряпка, она сказала что только что, женщина выбросила из этого окна своего ребенка, и он разбился насмерть. На меня это тогда произвело огромное впечатление. В последствии, уже будучи юношей, я эту историю опять услышал, рассказывала девушка, живущая в нашем доме оказалось , это ее мама хотела убить и ее, она бросала в нее утюг, но та убежала и тем самым спаслась, тогда ее мать сошла от голода с ума. После войны, ее мать долго еще прожила. Представляю, как ей было тяжело жить с этими воспоминаниями Ленинградцы оказались зажатыми в темном холодном каменном мешке города. Есть было нечего. Начался голод.К нему прибавились беды: мороз, доходивший до 40 0С, отсутствие воды, тепла, света. Стоял транспорт, заводы, фабрики – электричество не подавалось. Мы сидели за столом и глазами следили за руками мамы, ждали похлебки. Затем мама сушила, что-то еще делала, нюхала и говорила: «Вот отличный табак». Этот табак на базаре у нее расходился быстро, а нам взамен были или одежда, или питание. С каждым днем есть хотелось все сильнее. В организме накапливался голод .Мать потом вспоминала, не смотря на голод, мы никогда не просили кушать , видимо понимая что это ничего не изменит. От голода люди становились дистрофиками или опухали. От голода, я помню, мать наша опухла, она была еле жива к тому же у нее была цинга. Слава богу, ее спас наш дядя, изредка ему удавалось добраться до нас, он приносил нам кое- что съестное Главным лакомством для нас была баланда из крапивы На улицах лежали замерзшие трупы людей. Случаи каннибализма были обычным делом в ту пору. Некоторые родители съедали своих детей. Моя тетя рассказала моей маме, уже после войны, что ее соседка вырезала мягкие места умершей дочки, варила и ела суп, приговаривая, что это очень вкусно. Весной, мать собирала молодые побеги сосны, варила нам отвары и мы смогли избежать цинги. Все лето ушло на подготовку к зиме. Мама водила меня в очаг/ тогда так назывался детский садик/, а вечером забирала меня обратно. С объявлением блокады, все сотрудники детских садов были переведены на казарменное положение. Это значило, что они должны были оставаться на рабочих местах 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Очаг, находился на Пушкарской улице, деревянное здание, оно и сегодня сохранилось. Очень часто этот район города подвергался массированным бомбежкам и артобстрелам. А это здание на удивление сохранилось. Это происходило несколько раз в день, и мы вместе с воспитателями и нянечками должны были каждый раз быстро перемещаться в бомбоубежище. Мама до конца своих дней сохранила теплые дружеские отношения со всеми, женщинами, с которыми она пережила это страшное время, и с которыми она каждый день совершала свой незаметный подвиг. В праздники нас выстраивали в шеренгу и давали по ложечке сгущенного молока. Мать моя иногда дежурила на крыше, тушила зажигательные бомбы, которые немцы в огромном количестве сбрасывали на город. Эти бомбы, как правило, не большого размера, тушили в ящике с песком или просто сбрасывали во двор. Так прошла самая страшная в нашей жизни зима 1941 года. Весна в 1942 году наступила ранняя и жители, кто был в состоянии выходили во двор скалывать и убирать лед и нечистоты, которые люди выбрасывали из окон. Хрупким женщинам пришлось доставать из-под снега и льда «подснежников» - прошлогодние трупы, которые всю зиму оставались под снегом. Потом они грузили эти трупы на телеги, и их увозили на Пискаревское кладбище, где было похоронено свыше 600 тысяч ленинградцев, умерших в дни блокады. Немцы начали вести массированные налеты на город. Несомненно, цель была в том, чтобы посеять панику, неуверенность и сломить у людей дух и веру в нашу победу Свидетельством этому служит то, что они часто бросали листовки с предупреждением: Через каждые 10 минут будем бомбить. Через каждые 15 – 20 минут будем бомбить. И с немецкой пунктуальностью методично проводили свои налеты с такими интервалами. К ноябрю налеты вообще прекратились, так как начались сильные морозы 40 и более градусов и самолеты не могли летать, ибо суррогатный бензин замерзал в моторах. Немцы усилили артиллерийские обстрелы и жертв становилось все больше. Гибли люди и исторические здания и памятники. Однажды мы возвращались из очага, при подходе к дому снова начался обстрел. Ночное небо разрезали прожекторы, выли сирены, где-то разрывались бомбы. Мы прижались, к какому то дому, но солдат с ружьем прикладом стал отгонять нас, говоря, что здесь самое опасное место и стоять здесь запрещено. Мы медленно благополучно дошли до нашего дома. В 1943 году нас эвакуировали, сначала нас везли по дороге жизни через ладожское озеро, когда вода уже покрывало лед. По этой ледовой дороге шла вереница машин с умирающими от голода блокадниками. Нас вез автобус с выбитыми стеклами, для того чтобы в случае катастрофы могли бы спастись. Затем нас везли на поезде, в товарных вагонах. Состав попал под бомбежку немецких самолетов в некоторые вагоны попала бомба. Поезд остановился, была команда всем освободить вагоны и была команда всем лежать Трудно вам передать все ужасы, которые мы испытали в пути длинной, долгой дороги. Во–первых, Ладожское озеро угрожало большой опасностью: была ранняя теплая весна, лед быстро таял, летающие вражеские самолеты обстреливали сверху машины, шедшие по воде сверху льда, а воронки, которые образовались от бомб, нужно было умело обойти, чтобы не провалиться в воду. Мама в последствии рассказывала, что дети, прижавшись друг к другу и к своим воспитателям, может быть, не понимали всей опасности, которую чувствовали мы, взрослые. И так в страхе, с большим напряжением нервов, мы ехали четыре часа и, наконец, переправились благополучно на товарную станцию Первая остановка была в городе Астрахани.. На берегу какой то речки в ожидании дальнейшего пути я, заигравшись, забрался в какую то лодку стоящую поодаль, накренилась и я упал в воду. Помню как я испугался и стал кричать, на мой крик прибежала мама, она была где то рядом и беседовала с какой то женщиной, она вытащила меня из воды, к счастью там было не глубоко, проблема была в том, что я весь был в мазуте в которой я искупался упав в воду, как сегодня вижу эти темно синие круги у берега. Процесс отмывания меня, был тоже не очень приятен. Последовала очередная команда посадка на теплоход, народу на пристани было очень много, в этой толпе потерялся мой брат, который был старше меня на 4 года. Мама кричала, звала, но отзыва не было и вдруг мы увидели сандалий, этот сандалий был моего брата, мама продолжала звать криком моего брата, а в это время, толпа втолкнула нас в теплоход. Несмотря на просьбу задержать отправление теплохода капитан приводил причины, по которым задерживать отправку теплохода нельзя Помню как кричала и плакала мать, ужас. Никогда не забуду эти материнские чувства потерявшего сына. Не передать восторга моей матери, когда моего брата подвела к нам какая то женщина, она видимо тоже услышала, как брат тоже плакал и кричал и звал маму и эта женщина взяла его с собой на теплоход.
Вам, крысам, всё проще, беги, да беги
Туда, куда ноги уносят,
А нам никуда не уйти от войны,
И голод нас косит и косит.
Но город не умер, он город-герой,
И вот, вы, поверивши слуху,
Сюда возвратились, неся нам с собой
Поганую вашу желтуху.
Вы начали рыскать, где только могли,
Вы что-то уже находили.
Что самое страшное всё позади,
Поверили мы и ожили.
Мы столько тяжёлых потерь понесли,
Нам столько страданий досталось,
Теперь уж дождёмся конца мы войны,
Осталась самая малость.
Людвиполь Сарра Авраамовна

В советских учебниках, книгах и фильмах о войне подвиг ленинградцев называли беспримерным. Что является абсолютной истиной.
Ленинград, где люди умирали в буквальном смысле слова на ходу, где трупы лежали повсюду – во дворах и на улицах, где умереть было легче, чем продолжать жить, в итоге все-таки выжил и победил
Блокада была у нас одна на всех и у каждого – своя, со своей личной историей жизни и смерти.
Я уже далеко не молод, но память пронзительно жива, и я считаю своим гражданским долгом внести мои воспоминания в его историю. Война закончилась Победой. Память цепко хранит ужас жизни города в блокаду, навечно осталось чувство голода и холода и одновременно неизмеримой радости. Она застыла во мне. Так я до сих пор и хожу с ней. Это радость жизни.