Случай из практики

Конечно, интересные случаи бывают в жизни каждого человека. Я, например, на разные курьезы в процессе жизни не могу пожаловаться, да у меня еще и работенка интересная помимо всего прочего. А однажды настолько анекдотичный случай имел место, что просто грех не рассказать.
Помню как сейчас. Проснулся я, умылся, позавтракал, аквариумных рыбок покормил и вышел на улицу брякнуть из автомата бабусе Елизавете. Уже четвертый год она обеспечивала связь между мною и клиентами. Кто я такой и на чем специализируюсь, бабуся понятия не имела, но это ее не печалило, главное, за свои скромные услуги она регулярно получала от меня денежные переводы.
–Алло. Это квартира Джонса? – с расстановкой проговорил я, лишь только на другом конце провода зашевелилась трубка. «Квартира Джонса» – это был пароль на тот случай, если бы бабуся не признала мой голос. Дело в том, что никаких Джонсов в городе не проживало, накладки исключались.
–Вы не туда попали, – услышал я певучий, слегка волнительный голосок Елизаветы и, по традиции, облегченно вздохнул. Эта фраза тоже была паролем. Значит, все спокойно. Вот если бы первым словом было «нет», это значило, что мною интересовались органы, которые кто-то, думаю, не без злой иронии обозвал компетентными. – А Вас спрашивали, между прочим.
–Да? – я не мог, да и не хотел скрывать радостных эмоций. Потому как работенка моя была хоть и сносно оплачиваема, но сугубо сдельная. Третью неделю я загорал без работы, и если финансы мои еще не пели романсы, то уже откашливались, образно говоря, перед исполнением своей коронной арии.
–Да, – по голосу чувствовалось, что бабуся Елизавета вполне разделяет мой задор, – даже два звонка было. Честно-честно. Диктую телефоны.
–Спасибо, – сказал я.
–Всегда пожалуйста.
Я шел по улице и мне петь хотелось. Два телефона. Два клиента. Два заказа. А, значит, в перспективе два гонорара. Тьфу-тьфу-тьфу.
Профессионализм – вот на чем многие века зиждется и питается прогресс. И мне непонятно, когда о ком-либо отзываются одобрительно, мол, и чтец, и жнец, и отец, и истец, и на драндуде игрец и тыры-пыры.Это что: образец для подражания, что ли? И если люди умиляются так называемыми мастерами на все руки, то позвольте спросить: а на кой тогда хрен разделение труда исторически сложилось? Нет, я не спорю, скажем, телевизор починить может каждый. Если убьет кучу времени и сил, разбираясь во внутренней конструкции этого ящика. Да что там, я больше скажу: какой-нибудь недоучка со средним образованием может запросто командовать многомиллионными армиями. Но разумно ли это? Нет. Это накладно, во-первых, а во-вторых, некачественно. В каждом деле есть свои мастера, вот они и только они пусть этим и занимаются. А мастера на пустом месте не возникают, потребности общества формируют мастерство. Если, скажем, люди едят, значит, нужен повар, если люди болеют, значит, нужен врач, если люди любят кайфовать, нужны торговцы наркотиками, а если люди хотят, чтоб кто-то за них думал, погонял их, значит, нужны вожди, если люди умирают, значит, нужна смерть. И никуда от этого не денешься, потому как взаимосвязано все. И если возникает у людей потребность убивать, значит, нужны наемные убийцы. Я это к тому говорю, что все закономерно. Я, кстати, наемным убийцей как раз и работаю.
Своя специфика у работенки этой. Вся сложность потому как не в том, чтобы прекратить жизнь намеченной жертве, а в том, чтобы при этом тебя не взяли за руку органы эти самые, компетентные которые. Если тебе хочется убить какого-то человека, то на это, как правило, имеются причины. А докопавшись до причин, ищейки мигом соберут ворох улик, порушат дилетантски выстроенное алиби, тыры-пыры – и ты спекся. Совсем иное дело, когда убийство близкого тебе человека перепоручено человеку постороннему. В этом случае фиксируется немотивированное убийство. И пусть говорят, что убийство без причины – признак, сами понимаете, кого, но вот процент раскрытия немотивированных убийств практически равен нулю. Потому-то я не так уж и часто простаиваю.
Итак, поступило два заказа. В тот же вечер я созвонился с клиентами. По одному из телефонов мне ответил суховатый баритон, по другому – скрипучее сопрано. С баритоном мы условились встретиться в шашлычной среднего пошиба, с сопрано – в художественном салоне. Настроение было превосходным. Приятно сознавать, что ты кому-то нужен, радовала возможность хорошо подзаработать, а, главное, сама работа предстоящая вдохновляла. Мастер своего дела это свое дело не может не любить.
На встречу с баритоном я шел в выходном отутюженном костюме, в белой рубашечке, в галстуке, в туфлях импортных и чистых да еще и в фетровой шляпе. На рожу же свою я налепил черные деловые усики и скромную интеллигентную бородку. А что делать? Я ж не художник какой-нибудь, чтобы в ремках щеголять, внешность в моей работе вещь немаловажная. Чем больше лоску – тем больше располагаешь к себе заказчика, да и на гонораре приличном сподручнее настаивать.
Своего клиента с суховатым баритоном я узнал сразу. По суховатому баритону и узнал. Он отчитывал молодого красномордого бича, который нацелился на бутылку и присел неподалеку в ожидании опорожнения оной. Суть конфликта состояла не в том, что баритон зажимал стеклотару, нет, не нужна ему была пустая бутылка, но бич своим запахом и цветом портил аппетит и мешал восприятию жизни. Типичная ситуация. Мой клиент был молодым, гладко выбритым, толстеющим, преуспевающим, деловым, невысоким, воспитанным человеком с «Кэмелом» во рту. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы оценить личность баритона. С такой работой, как у меня, хочешь-не хочешь, а станешь психологом.
Я присел за его столик и высморкался в носовой платок светло-коричневого цвета. Нет, я не страдал насморком. Это был пароль. Молодой человек рыгнул, сдержанно, но с растяжкой. Нет, это не было ни проявлением бескультурья, ни жестом эпатажа. Это был отзыв. Впрочем, мы узнали друг друга без всяких паролей, но правила игры, помимо всего прочего, требовали четкого соблюдения подобных формальностей. В игре не на жизнь, на смерть мелочей не бывает.
–Меня зовут Михаил, – отрекомендовался клиент. Он поглядывал на меня настороженно, с любопытством.
–Очень приятно. Слушаю Вас, – кивнул я, не отрекомендовавшись. Правила игры позволяли мне сохранять инкогнито.
–Женщина сорока двух лет, – напрямую выложил Михаил, – высокая, тощая, в очках. Припадочная. Ведьма, дура, сука. Короче, моя жена. Возьмешься?
–Он еще спрашивал! За такую безделицу и не взяться... Да что мне тогда вообще на этом поприще делать? Иное дело политика, туда я стараюсь не соваться. Однажды мне даже предложили убить президента. «Пожалуйста, – ответил я, – только это вам влетит в копеечку». Мне с ходу посулили два миллиона. «Лады, – сказал я, – согласен. Деньги вперед». Когда же меня отказались авансировать, я просто-напросто отказался брать заказ. И сказал еще: «Если вы оскорбляете меня недоверием, не даете мне денег под мое честное слово, то почему я вам должен верить? Какие гарантии, что в качестве гонорара я получу свои кровные два миллиона, а не одну пулю в лоб?» Отстали... А вот мировая война мужей с женами длится тысячелетия. На днях прочел в газетенке любопытные статистические данные: за прошлый год в нашем городе мужьями было укокошено тридцать три жены и ранено десять, а женами, соответственно, прибито сорок два мужа и изувечено одиннадцать. Конечно, статистика – не последняя инстанция, и мне чисто из половой солидарности хотелось верить, что на самом деле потери жен значительно выше, просто мужья чаще выходили сухими из воды.
–Возьмусь, – сказал я, для приличия выдержав полуминутную паузу. – Обсудим детали?
–Обсудим, – кивнул Михаил, выливая в стакан остатки пива. – Может, винишка?
–Спасибо, но на работе не употребляю.
–Как знаешь. Я человек простой, поэтому... поэтому, – клиент полез ковыряться в зубах, над чем-то крепко призадумавшись, и я заключил про себя, что этот типчик совсем не так прост, как хочет казаться. – Поэтому, м-м-да. Сколько это будет стоить?
–Пятнадцать тысяч, – выговорил я бесстрастно и бесцветно.
–Чего-чего? Это как это? – не очень уверенно возмутился Михаил. – А вот я пару месяцев назад передачу смотрел по телику, так там говорили, что услуги наемных убийц двенадцать тысяч стоят.
Я скорее машинально, чем осознанно зыркнул по сторонам, не сечет ли кто наши базары. Нет, никто не слушал, да и не смог бы услышать, музон забивал посторонние звуки достаточно надежно.
–Правильно, – сказал я, – репортеришкам тоже надо свой хлеб отрабатывать. Я на них не в обиде. К тому же, говорите, два месяца назад... В наше время немалый срок, а тут спад производства, гиперинфляция, тыры-пыры. Короче, я не торгуюсь. Пятнадцать. Ноль, ноль, ноль.
Михаил раздраженно буркнул что-то по поводу того, что жадность фраера сгубила, и жадно припал к стакану с пивом.
–Правильно, – опять сказал я и грустно вздохнул, – недавно читал в газете статью. По статистике в нашем городе жадность губит в среднем три целых и четыре десятых фраеров в сутки.
–Ну, хорошо, – пробурчал Михаил с плохо скрытым раздражением. Видать, он немного знал феню и, пусть с опозданием, но сообразил, кто из нас двоих фраер. – Пятнадцать так пятнадцать.
–По поводу способа будут пожелания?
–Нет. Зачем? Мне все равно, – сказал он и, подумав, добавил солидно, явно подражая какому-то киногерою. – Важен результат.
Мы еще поговорили с полчаса. Михаил сообщил мне некоторые особенности характера, внешности, повадок и местопребывания своей благоверной. Ее звали Ксения Карповна. Я слушал внимательно. Я ничего не записывал – тренированная память в моей работе вещь немаловажная.
–Ладно, – сказал я, приподнимаясь, – теперь ждите моего звонка. Тогда уже обсудим все конкретно. Непосредственно. До мелочей.
–А... – Михаил на миг растерялся, – а почему ты даже не спросил, ну, почему вот, скажем, понадобилось мне это все, а?
–А зачем? Мне это неинтересно. Всего хорошего.
–Угу, – мыкнул Михаил, провожая меня прохладным взглядом, и я расшифровал этот взгляд и улыбнулся. «У, тварь какая, – говорили его глаза не столь негодующе, сколь почтительно. – У, зверюга... Берется убить человека, женщину, и даже не интересуется, чем она провинилась. Одни деньги на уме... Палач».
Нет, я не телепат. Допускаю, что мой клиент подумал что-либо подобное в иных выражениях. Просто слово «палач» для меня самое страшное оскорбление. За всю мою практику меня в глаза обзывали палачом два раза, причем один раз безнаказанно. Но в каждом недобром взгляде мне чудилось именно это обидное слово. А ведь ставить меня, наемного убийцу, на одну доску с палачом – это же все равно что между охотником и мясником не видеть разницы. Нет, поймите правильно, я не бессребреник, конечно, но сам процесс моей рисковой работы захватывает меня, как муза художника. Палач не знает романтики. Человек с творческой жилкой никогда не устроится работать палачом.
На встречу с клиенткой со скрипучим сопрано в художественный салон я шел в том же прикиде, но рожу свою существенно подкорректировал. Теперь я был безбровым, сероволосым, под горшок стриженным кадром с жиденькими рыжими усиками и в роговых очках, убогих и громоздких. Спросите, что бы это могло значить? Поясню: подобный косметический ремонт был призван лишить мою физию малейшего намека на обаяние. Не в обиду женскому полу будет сказано, но с клиентками у меня часто возникало куда больше хлопот, нежели с клиентами. Случалось, за услугами ко мне обращались издерганные истерички. Кому это понравится, да еще в таком нешуточном, в общем-то, деле. Смешно вспоминать, но одна клиентка года три назад даже начала ко мне серьезно клеиться. Нет, не то чтобы она пыталась расплатиться со мной натурой, причем не такой натурой, вроде ящика коньяка или мешка муки, о подобном бартере я бы еще призадумался, а, сами понимаете, какой натурой. Подобные поползновения клиенток я всегда гасил на корню, но она, в натуре, натуральным образом в меня втюрилась, свой идеал мужчины в моей личности обнаружила. А надо было ей убить свою дочь, которая, достигнув семнадцати лет, стала составлять ей мощную конкуренцию на сексуальном поприще. Чокнутая, одним словом. Так вот, прикиньте, я пришел к ней домой уточнить некоторые детали предстоящей работы, слово за слово, и вдруг ее страстный порыв прохватил, халат с себя скинула, трусы на себе порвала, изящные такие, импортные трусики, они в то время уже 80 рэ на толкучке стоили, меня за руку цап, в кровать тащит, а сама что-то быстро-быстро все время говорит. Дурдом, короче. Что оставалось делать? Сказал ей, что заказ выполнять отказываюсь, а в альфонсы тоже подписываться не спешу, нерентабельно потому как.
В художественном салоне было немноголюдно. Привычно чиркнув взглядом по всем углам помещения, я неторопливо прошел к картине у окна. Картина изображала большое озеро с одной лодкой посередине, на которой безысходного вида рыбак поднял сеть, а в сети ни единой рыбешки. Картина называлась «Одиночество». Картина стоила 15 тысяч. Да, ровно столько же, сколько я брал с клиентов. Эта живопись навела меня на мысль, что, наверное, нет мужчин, начисто лишенных честолюбия. Или тщеславия. Даже не знаю, какое слово здесь уместнее употребить. Конечно, деньги не пахнут, но вот мужик намалевал что-то на холсте, выставил, и все смотрят, а кто-нибудь нет-нет да и прочтет его фамилию. А попробовал бы я обнародовать свои художества... Законспирирован я, как какой-нибудь секретный физик, папаша чудо-бомбы очередной. Разве не обидно? Нет, бывает, конечно, и к таким, как я, приходит слава, одно только «но», в компании с наручниками она приходит.
–Вы не находите, что в этой картине маловато ракурса? – прозвучало у меня в правом ухе скрипучее сопрано. Я мигом стряхнул с размякшего мозга пыль философской грусти. Я собрался. Я начал работать.
–Хм, а по-моему, в этой мазне вообще Ракурс не ночевал, – ответил я, не потому, конечно, что знал, кто такой этот Ракурс (в глубине сознания, кстати, у меня мелькала догадка, что Ракурс – это не фамилия, а просто иностранное словечко, обозначающее какое-то непонятное понятие, ну, что-то навроде «нонсенса»), а потому, как вы уже догадались, конечно, это был отзыв. Повернувшись вполоборота, я глянул на клиентку. Высокая, худая, годков под сорок пять, очки с толстыми линзами, родинка над верхней губой, добротно уложенные седые волосы, в которых я стопроцентно вычислил парик. Ой, да что же это... Быть не может...
–Добрый вечер, киллер, – произнесла клиентка. Она была моего роста, отчего физии наши очутились в неуместной, граничащей с фамильярностью близости.
–Добрый вечер, мадам, – сказал я, чуть улыбнувшись. Надо сказать, я терпеть не могу англоязычья. «Киллер» – надо ж так обозвать человека. Вроде как бройлер, да и вообще. Сухие слова потому как, а я же запашистые фразы люблю, сочные, а не то что «киллер» – как из гербария экспонат вытянули.
–Присядем? – учтиво предложил я. Налево от входа в салоне располагался буфет с коржиками, книжками и коктейлями на портвейной основе. Понятно, какое художество без коктейля.
–Пить будете? – поинтересовалась клиентка.
–Извините, на работе не употребляю, – сухо, без кокетства проронил я. Я не хотел верить глазам своим, хотя на зрительную память грех было жаловаться...
–А я хочу выпить, – с тихим вздохом произнесла клиентка.
–Выпейте, конечно. Вы же не на работе, – сказал я.
–Зовите меня просто Ксения, – сказала она, пригубив коктейль. Я кивнул. Все. Сомнения отпали напрочь. Я уже знал ее отчество. Я знал и многое другое. Я почесался, но ни один мускул не дрогнул на моей роже. Клиентка понятия не имела, в каком обалденном замешательстве пребывает ее бесстрастный и неказистый киллер.
–Вы знаете, – заговорила она после продолжительной паузы, когда ее стакан с коктейлем наполовину опустел, – знаете... Такая тяжелая ситуация. Я просто не знаю, как начать...
–Начните с того, кого мне надо прикончить, – тактично подсказал я, размышляя о том, что ситуация и впрямь тяжелая, но тяжелая прежде всего для меня. Ведь эта перезрелая бабочка в седом парике была женой Михаила, за смерть которой он уже посулил мне 15 штук. А сейчас во мне крепло предчувствие, что ее заказом будет именно...
–Надо... Как Вы это так нехорошо сказали, да... Но... Моего мужа. Надо. Да, именно, – собравшись с духом, выговорила Ксения. «Предчувствия его не обманули», – мысленно констатировал я, и вдруг в этот миг мне патологически захотелось расхохотаться в голос, в рев, самозабвенно до слез, до хрюканья. Но нервы меня не подвели, сдержался я, обошлось, лишь опустил я глаза вниз, чуть дольше, чем положено, выуживая из пачки сигарету.
А далее началась исповедь Ксении Карповны, душераздирающая и нудная, которую у меня хватило профессионализма не прерывать. Было тяжело, но я собрал свою волю в кулак и выслушал все до конца, без зевоты, без острословия. Кто-нибудь может сказать на это: мол, подумаешь, нашел чем хвастаться, попы не по столько исповедей выслушивают и ничего, не плачутся. Так-то оно так, но, простите, попам-то за это деньги платят, это их хлеб, у меня же в работе несколько иная специфика. Но что поделать. У человека душевная травма, переживания, нервы шатаются от принятия столь решительного решения, как на шарнирах человек, и тыры-пыры. Возьмешь, не подумав, чего-нибудь ляпнешь не в тему и привет, потерял заказчика. Запросто.
Ксения Карповна обрисовала мне ситуацию банальней шкурки от банана. Жила-была классическая старая дева, то депрессирующая, то рефлексирующая, и был у нее оборотистый братец, бизнесмен, если и не акула финансовая, то щука-то точно. Делал деньги лежа, стоя и с колена. Неженат он был. Нет, не потому, что похотью не страдал, а просто недосуг ему было со свадьбами возюкаться, деловой был человек, понимал, что время – деньги. Когда его кондратий обнял, перепало Ксении Карповне наследство. Солидное, само собой. Вот тут-то и нарисовался Мишка на ее жизненном пути. Прикинулся одинокеньким, несчастненьким, незаурядненьким в то же время. Влюбленненьким прикинулся тоже, от страсти угорающим, и тыры-пыры. Зарегистрировали они брак – и переродился Мишка. Наглеть стал, циничеть, деньги прожигать лежа, стоя и с колена. А Ксения его любила, плакала, пыталась понять. Мишка же изменял ей направо и налево, уже и поколачивать ее стал время от времени. А как-то по пьяному делу заявил, чтоб держалась Ксения тише воды, ниже травы, молчала в тряпочку и не рыпалась, иначе же он на тот свет ее спровадит и за ценой не постоит. Серьезный мужчина, одним словом.
–Помогите мне, – промокнув глаза носовым платком, закончила Ксения страстным полушепотом, – помогите мне доказать, что я могу постоять за себя. Помогите, киллер!
–Помогу, – заверил я, – это будет стоить 15 тысяч.
–15? – рассеянно переспросила клиентка. – Хорошо. Пусть будет 15. Не в деньгах счастье.
Как мне тут было не согласиться. Не в деньгах. На том мы и расстались. Дома я сварил пакетный суп за 11 рублей, поужинал, покормил аквариумных рыбок, а потом выпил сто грамм самыздатовской водки, закурил «Астру» и, упав на кровать, остался наедине с подброшенной мне головоломкой. Дано: Клиент А дает 15 штук за убийство жертвы Б, а клиент Б дает такую же сумму за убийство жертвы А. Задача: Исполнитель С должен убить А и Б и положить в карман 30 штук. Решение: ...
Могу побиться об заклад, что вы, читая эти строки, качаете головой и ухмыляетесь снисходительно, мол, ишь ты, чего захотел. Хочет, значит, и рыбку съесть, и сесть, сами знаете куда. Так? Да. Именно так все и было, точно так все это обстояло. Ситуация... Если бы хоть один заплатил мне авансом, все решалось бы достаточно тривиально. Когда же подобный вариант отпадает... Что ж, выполнить один заказ, положить в карман положенные 15 штук и не лезть в бутылку? Значит, я не способен на большее? Поймите правильно, не одна лишь жадность взбаламутилась в душе моей. Нет, хотя и жадность, конечно, имела место. Но я еще и был мастером. Я верил, что все-таки дело мастера боится, а не наоборот. Я лежал и думал, и курил, и вставал, чтоб еще выпить сто грамм, и думал, и лежал, и опять пил, и опять курил, и опять думал, и вставал и жарил яичницу, и думал, и ел, и пил, и падал на кровать, и думал, и курил, и заснул наконец-то, но и во сне думать не завязал, и храпел, и стонал, и ворочался, и развивал свои мысли. И во сне увидел решение задачи, увидел во всей его суровой простоте и наглядности. Я проснулся, для страховки записал замысел на пачке сигарет, а потом уснул надолго, чтобы потом с ясной головой и отдохнувшим организмом приступить к воплощению.
- - - - - - - -
–Возникли некоторые сложности, – так начал я разговор при встрече с Михаилом, – поэтому спрашиваю: как Вы отнесетесь к тому, что Вашу супругу я убью в Вашем присутствии?
–Как? – удивился Михаил и сосредоточенно наморщил лоб. Прошло минут семь, прежде чем лоб его разгладился. – А это, алиби? Я хочу алиби. У меня будет алиби?
–Конечно. Стопроцентное. Гарантирую.
–И как все это будет... совершаться?
–Помните, Вы говорили, что Ваша жена ежевечерне посещает кафе «На набережной»?
–Да. Посещает.
–Когда она войдет туда завтра, мы уже будем сидеть за столиком вместе. Я буду агитировать за покупку картин. Я прикинусь художником. Ведь Ваша супруга помешана на живописи, так?
–Помешана.
–Вот и хорошо. Слово за слово, и я уговорю ее съездить посмотреть картины. Поедем втроем. Вы ведь поддерживаете отношения с женой?
–Поддерживаю, когда на людях.
–Великолепно. Машина Ваша на ходу, так? Хорошо. Вы сядете на переднее сидение.
–Почему? – в голосе Михаила прозвучала настороженность. Похоже, нутром он чувствовал подвох, но возражать не решался. Он побаивался меня. С такими клиентами работать одно удовольствие.
–Потому что Вы сядете за руль – ответил я невозмутимо. – Я сяду рядом, супруга Ваша поместится на заднем сидении. Когда я попрошу притормозить, Вы притормозите. Мы остановимся напротив больницы. Окна выходят во двор, и если и не сто пар глаз станут свидетелями трагедии, то пятьдесят точно. Далее пойдет инсценировка вооруженного ограбления. Я ударю Вас по башке, и Вы потеряете сознание, потом...
–Че-че-че? – насупился Михаил. – Это за свои же деньги да по башке?
–Я сымитирую удар, Вы же сымитируете обморок, – спокойно разъяснил я, – затем я пристрелю Вашу жену. Затем залезу Вам в карман, заберу деньги – гонорар свой – и смоюсь. И все. Занавес. Как, нормально?
Некоторое время клиент курил молча, и только лоб его интенсивно морщинился. Михаил осмысливал раскладку. Наконец выдал:
–Нет. Не потянет. У меня чехлы новые слишком, чтоб кровью марать.
–Зачем марать? Ни в коем разе. Неужто Ваша жена будет рассиживаться в тачке, когда начнется заварушка? Да она пулей вылетит. Я выйду из машины и влеплю ей пулю в затылок. И все это подтвердят свидетели. 50 пар глаз. Лады?
–Лады. Потянет. Только вот, – замялся Михаил, – мы сейчас сидим в шашлычной этой, нас тут видят многие, а если потом...
–Пусть это Вас не беспокоит, – беспечно улыбнулся я, – завтра я буду неузнаваем. Ну что, по рукам?
И мы ударили по рукам. Образно говоря, конечно. А два часа спустя я, вырядив свою рожу под лишенного обаяния тютю, имел доверительную беседу с Ксенией Карповной. В художественном салоне, на портвейной основе.
–Сценарий таков, – после краткой увертюры общих фраз сказал я, – завтра вечером Вы, как всегда, заходите в кафе «На набережной».
–Как? – удивилась моя скромная клиентка. – Я тоже буду нужна?
–Да. Увы, все оказалось несколько сложнее того, что мне представлялось, – промолвил я задумчивым, внушительным тоном. – Вот. Там Вы увидите за столиком меня и Вашего мужа. Вы не узнаете меня, поэтому предупреждаю, это буду я. Михаилу я отрекомендуюсь как художник, желающий продать картины. Вы ведь врубаетесь в живопись, не так ли? Ну так вот. Мы поговорим, выпьем вина, а потом сядем в машину втроем и поедем. В дороге я инсценирую вооруженное ограбление. Михаила я убью ударом кастета в висок. Ударю стопроцентно, не сомневайтесь. Вы выскочите из машины, но, услышав выстрел сзади, упадете. Так надо. Вот. Притворитесь мертвой. Я схвачу Вашу сумочку и исчезну. В сумочке должен лежать мой гонорар. Все ясно?
Клиентка думала. Я тоже думал, думал о том, как все-таки мне подфартило, что и Михаил, и Ксения полнейшие дилетанты. Ясно, что ранее в жизни они ни разу не то что наемных убийц, даже мордобитчиков не нанимали. Разве мало-мальски рюхающий в этих делах фраер принял бы мои условия...
–Хорошо, – вздохнула Ксения, и глубокая грусть скрипнула в ее не по годам колоритном сопрано. – Хорошо. Знаете, я вот как задумаюсь... Мне жаль Вас. Вы порядочный, воспитанный человек, а занимаетесь такой грубой, тяжелой работой. Страшно...
–Ой, и не говорите, – прочувственно скривился я, – сам иногда вдумаюсь в то, что творю, и волосы дыбом. А что делать? Мы все живем в мире чистогана, и мы все его жертвы. Так или иначе...
На другой день я проснулся энергичным, взволнованным, вдохновленным. Это и немудрено, ведь сегодня, тьфу-тьфу, и еще раз тьфу, должна была развернуться кульминация. Я нервничал, сомневался и переживал, как любой актер перед любой премьерой. Потому как на самом деле артист погиб во мне, и иногда меня ощутимо грызла совесть по поводу того, что я, зарыв в землю талант, обеднил культурное человечество. А ведь нет, кроме шуток, по молодости я дважды пытался поступить в театральный. Но не было у меня мохнатой лапы в мафии от культуры. И мне надоело ютиться по углам с раскладушкой, надоело перебиваться в дешевой столовке закомплексованными обедами, взыграло самолюбие. Если я искусству не нужен, на хрена оно мне надо – так решил я и стал тем, кем стал. Да, наемным убийцей. Ну и пусть. В конце концов, не место красит человека, а человек место. Да! И тем не менее сегодня, когда я неторопливо гримировался перед зеркалом, в ушах нет-нет да и звучало вожделенное, несбывшееся, невостребованное. «Маэстро! Ваш выход!» Я любил свое дело и гордился, что работаю качественно, без помарок, и это не было самовнушением, потому как я не клянчил дотации, как какие-нибудь театришки, нет, я сам себя кормил, одевал, содержал и самоокупал.
Ровно в 19.00 я вышел из дома. Сегодня я был художником, не в плане творчества, а в смысле внешней видухи. Нечесаный парик с внушительной проплешиной, дымчатые очечки с треснутым стеклом, раскосая разбойничья борода, надувная пузень и накладная попа, потертый пиджачишко с оборванной пуговицей, старенькие штанишки в дудку и стоптанные сандалеты на ногах – все призвано было создавать конкретный имидж одержимости, наплевательства и заброшенности. В руках я нес объемистый портфель, в нем – остальной реквизит, необходимый для дела. А вечер был теплым и летним. Небо голубело, солнце ласкало, ласточки мельтешили, и даже мороженое продавалось на каждом углу. Я, весь день поглощенный предстоящим вечером, только теперь вспомнил, что забыл покормить рыбок, но не стал возвращаться. Нет, я не верил в приметы, но я вошел в образ художника, и мне лень было возвращаться, ибо настоящему художнику любое усилие в лом, ему собственного внутреннего мира хватает выше крыши.
Я вошел в кафе «На набережной» в 19.38. Михаил уже был там. Он сидел за столиком уже основательно подпитый, видать, скрашивал спиртным предстоящую нервотрепку. Я сел к нему за столик, достал поллитровку портвейна.
–От, это в жилу, – сказал он, разглядывая меня с недоверчивой полуулыбкой, – а ты знаешь, что ведь денег-то я не принес? Или это не ты, а?
–Нет, я это, я. Только я не понял...
–А не такой я дурак, – покачал головой Михаил, наполняя бокал портвейном, – потому что мало ли... Деньги у меня в камере хранения. Автоматической. Как только бабенцию мою грохнешь, я тебе говорю и шифр и номер ячейки. Это чтоб ты знал, а то мало ли что...
–Логично, – сказал я тихо и спокойно. Хотя подобный поворот дела не мог меня порадовать, но план моих действий это не меняло ни на йоту. Было бы неразумно напрягать ситуацию из-за мелочей. Я закурил и боковым зрением заметил, как порог кафе переступила Ксения. Зеленоватая помада и темно-синее вечернее платье с ощутимым декольте вносили элемент загадочности в ее нескладный облик. Скажу более, эта женщина была в моем вкусе. Правда, если приглядеться, в ее движениях и в ее взгляде чувствовалась некоторая неестественность. За медлительностью проступала глубочайшая напряженность всего ее внутреннего существа. Наверное, Шарлотта Кодре и Фаина Каплан, отправляясь на подвиг, смерть и прописку в Истории, держались столь же из рук вон непрофессионально.
–Эй, Ксюш! – нарочито громко окликнул ее Михаил. – Подь сюда. Тут вот кадр один мне какие-то свои художества навяливает.
Ксения не могла не узнать мужа, а по его реплике не могла не понять, что я и есть киллер, хотя и деформировавшийся до неузнаваемости.
–И почем Вы продаете полотна? – поинтересовалась она, присев рядом с Михаилом. – И Ваши ли это полотна? И как Ваша фамилия?
–О, – подмигнул мне Михаил, – как на допросе! Тебе говорят, что художник он, что картинки свои продает. Что хорошие картинки, что недорого продает, и чего тебе еще надо?
–Нет, конечно, как Вас, извините, а, Клавдия, ой, извините, Ксения Карповна, да, она права. Совершенно права, – смущенно улыбаясь, заговорил я, наполняя бокалы портвейном. Я обменялся понимающим взглядом с каждым из них и, не скрою, теперь мне было страсть как интересно наблюдать за ними. Еще бы, ведь я-то знал вдвое больше каждого, один я мог объективно оценить качество их актерства. Неплохо играли, хорошо даже. – Вообще-то я примитивист. Увлекаетесь? Нет, без ложной скромности, я рисую настолько примитивно, что дальше некуда. Очень, очень интересно. На любителя, конечно, это все... Да что я рассказываю, хохот ведь, лучше один раз увидеть, вот-вот. Да я недалеко отсюда живу, можно сходить, посмотреть, если на самом деле интересуетесь.
–Зачем сходить? У меня жигуль стоит, поехали, – выпалил Михаил слишком решительно и поспешно, чем следовало, – покатили!
–Ну, если недалеко, – Ксения и голосом, и мимикой, и взглядом весьма убедительно изобразила минутные сомнения. – Ладно, давайте. Выпьем и съездим.
–За искусство! – провозгласил тост натурально захмелевший и разошедшийся Михаил, чокнувшись бокалом с женой. – А ты чего не пьешь, а, гений?
–На работе не употребляю, – смущенно улыбнулся я.
–Ты! На работе! – прыснул Михаил и, посмеиваясь, закачался на стуле. – Ну и работку же ты себе надыбал, ой... Я за рулем и то понукаю только так, а ты...
–Ну, не могу я. Я же художник, значит, алкоголик, должны же вы понимать такие вещи, не маленькие. Вот. Если я выпью, то запью и не смогу остановиться, а денег нет. Продам вот картин тысяч на тридцать, тогда уж отведу душу, в запой уйду с чистой совестью...
–Тяжело, наверное? – маленькими глотками допивая вино, спросила Ксения с понимающей интонацией. Честное слово, сегодня она мне положительно нравилась!
–А как же... Тяжело. Еще как. Но искусство требует жертв, извините за избитость сказанного, – сказал я, осторожно почесывая камуфляжную плешь. По их лицам я не понял, дошло ли до кого-нибудь из них, про какое искусство я говорю и, самое главное, на какие жертвы намекаю. Похоже, нет. Не дошло. Народу в кафе было немного, а те, что были, занимались своими разговорами и не смотрели на нас. Только седовласый бич с глазами философа на синякастой роже уже застолбил опустевшую за нашим столиком бутылку. «Этот не подведет, – подумалось мне, – в случае чего». Чего «чего»? – спросите вы. А так, скажу я Просто моя работа вырабатывает в организме шестое чувство – чувство опасности.
Мы вышли из кафе. Сознаюсь, мне стоило определенных усилий не молчать, продолжать заливать что-то малопонятное про искусство, конъюнктуру, гениальность и прочую муру, ибо оба моих клиента в ожидании страшного ощутимо собрались, посерьезнели, закупорились. Михаил сел за руль, я рядом, Ксения расположилась на заднем сидении. Все шло как и положено, по раскладке.
–Прямо до перекрестка, а потом сразу налево и по переулку, ну, там увидите. Я скажу, где тормознуть, – сказал я, закуривая.
Мотор зашумел. Тронулись. Подпитый Михаил ухитрился выжать скорость под 80 километров. Обалдеть. Вот будет хохот, если мы сейчас в аварию вляпаемся, подумал я и мысленно стал творить молитвы и Богу, и дьяволу. Авось поможет, ни один, так другой. Все вперед, все надежнее. Сидеть на накладной попе было даже комфортнее, чем на натуральной, но вот живот мой, нет, не надувное пузо, а персональный мой живот здорово зачесался. Тоже нашел же время, чертяка. И без него нервишки пошаливали.
–Вот здесь тормозни, – наконец сказал я, покосившись на Михаила. Глазенки у него бегали, ожидая уже имитации удара по башке. Еще он тревожно зыркнул на окна дома, ведь мною была обещана больничка с охапкой свидетелей. Святая простота... Переулочек был самый глухой, что ни на есть. Я в нем все ходы-проходняки знал, как свои пять пальцев. Да что там, даже лучше. Что мне до пальцев моих? Я не шулер и не карманник, не пальцами едиными жив человек. Машина встала. Мои часы показывали 20.43. Все. На старт. Внимание. Марш!
Руки у меня уже были в перчатках. Я долбанул Михаила по башке в четверть силы, он же охнул и дернулся, будто я ему в три силы вдарил. Молодчина! А Ксения уже загремела задней дверью, даже очки с нее спали, так рванула бежать. Я выскочил из тачки. А во дворе тишь, гладь, божья благодать, только четыре божьих одуванчика в скверике за столом козла били. Порядок. Я выхватил пистолет и Ксении в спину бабахнул. А пушка у меня была красивая, впечатляющая, не только импортная, но и с глушителем даже, спецом я ее для Михаила приготовил, пусть смотрит, пусть понимает, что не лаптем я щи хлебаю. На самом-то деле пушка эта не только с глушителем была, она не заряжена была, да и чем бы я ее смог зарядить, когда это вообще была игрушка, добротная такая пукалка норвежского производства, гангстерского образца. Ну, сами прикиньте, я ж не совсем чокнутый, чтоб средь бела дня с боевым оружием подобные шутки затевать, мало ли что. Однако тем не менее сразил я Ксению наповал. Надо отдать должное, качественно она рухнула, будто полдня перед зеркалом тренировалась, правда, до газона успела добежать, оно и понятно, на травку-то рухать и мягче, и чище.
–Все. Ну, – глухо процедил я, не разжимая зубов. Михаил скороговоркой назвал нужные цифры. Мотор не был заглушен, Ксения не могла ничего услышать. Один из божьих одуванчиков оторвал взгляд от доминошек. В два прыжка я оказался рядом с упавшей клиенткой и, схватив сумочку, на какое-то мгновение встретился взглядом с ее близорукими, волнительными, трогательными не по годам глазами. И, представляете, мне вдруг даже стало обидно за нее. Случись так, чтоб она не Мишку этого, а меня повстречала бы на жизненном пути, и мало ли... Все могло бы быть иначе. В конце концов, по моим меркам, женщина должна кормить, поить и боготворить, чтоб жить с ней  было можно под одной крышей и на наемных убийц деньги не транжирить. Конечно, я мало знал Ксению, но почему-то меня до сих пор не оставляет ощущение, что с нею бы мы поладили. Эти мысли-скакуны черной скорбной молнией озарили мои мозги и тотчас погасли в трущобах циничных обывательских извилин. Я же в этот миг уже влетел в подвал и в спешном порядке сдернул с себя все не свое: парик, очки, бороду, шмотки, выпуклости на теле, утрамбовал все это хозяйство в портфель. Зыркнул на часы. Было 20.46. Нормально. Подъезд, понятно, был проходной, и, влетев в него со двора, я вышел на улицу. На мне теперь было то, что скрывалось под мелкобогемной личиной: голая рожа без бровей, усов, бородищи и очков, коротенькая стрижка под «молодежную», серый невзрачный отечественный костюмчик. Портфель в руках делал облик законченным, ну ни дать ни взять итээровец зачуханный. Остановка троллейбуса была рядом, на ней как раз стоял троллейбус, в который я и шмыгнул. Выйдя через остановку, я выловил тачку и помчался на вокзал. Часы показывали 20.58. Отлично! На вокзале я был уже в 21.02. Можно бы и побыстрее. Расплатившись с водилой, я двинулся к камерам хранения. Широкими шагами, но и без суеты. Нашел нужную ячейку, набрал шифр – память-то тренирована, дай боже, – лежит конверт. Все путем. И уже когда садился на трамвай, я последний раз взглянул на часы. Было 21.07. О'кей! Чудесненько. Все. Дело сделано. Теперь уже можно никуда не спешить. Осталось только пересчитать деньги. Не то чтобы я всерьез полагал, что меня обсчитают, нет, я был почти уверен, что с деньгами, как всегда, все чики-чики, но в вопросах, касающихся работы и заработка, я такого слова «почти» не признаю. В конверте Михаила лежало пятнадцать купюр по тысяче рэ каждая. Новенькие, чистенькие, любо-дорого похрустеть. Зато в сумочке Ксении я обнаружил здоровенный сверток, а в нем разномастную денежную массу в купюрах от рубля до пятисот. Минут двадцать потратил я на пересчет денег, и что бы вы думали? Двух рублей не хватало до оговоренной суммы. О, женщины, ничтожество вам имя! Что тут еще скажешь.
Я покормил рыбок, закусил сам, выпил бутылку пива и уже хотел было нанести визит одной своей старой приятельнице (прикиньте, после трудов праведных расслабиться в половом отношении – святое дело, сублимация еще никого до добра не доводила), но что-то тормознуло меня. Я, конечно, знал, что именно. Хотелось позвонить своим сегодняшним клиентам. Нет, это было совсем не обязательно, в конце концов я выполнил заказы, получил деньги и, сделав дело, мог, как фольклорный мавр, спокойно удалиться с полными карманами и чистой совестью. Но мне было просто любопытно. Так, чисто по-человечески. Если, конечно, кто-нибудь из них дома...
Трубку взял Михаил.
–А, это ты, ну-ну, ясно, – возбужденно забормотал он, едва лишь узнал мой голос. – Ну ты зараза, ну ты шельма, ну ты плут! Торжествуешь теперь, да? Похохатываешь, сука?! Думаешь, вот ведь как удачно дурачков облапошил, тридцать штук поимел за бен собачий, и руки потираешь, да? Жулик!
–Э, полегче, – сказал я, – зачем так сразу и так много. Разберемся давай. Значит, вы с Ксенией уже покаялись друг другу в своих темных помыслах, я правильно понял? И даже убытки сочли.
–Ублюдок! – продолжал разоряться Михаил, он был не только взвинчен, но и не протрезвел еще, а может, добавил даже. – Тебе мало того, что руки погрел, так еще и звонишь, не можешь не позлорадствовать. Скотина! Если хочешь знать, ты мне сразу не понравился, что-то было в тебе гнилое. Я как чувствовал! Да знаешь ли ты, что я зла на тебя не держу особого. Даже хорошо, что именно вот так все кончилось. Что, съел? Или это недоступно тебе, прощелыжья харя? Да, я погорячился, Ксюша погорячилась, а тут еще злые языки надоумили обратиться к таким, как ты, вот. А как до дела стало доходить, тут тошновато стало обоим, но куда деваться, мы люди простые, вроде бы как поздно переигрывать, машина пущена и все по наклонной катится бесповоротно. А вот как выяснилось, что ты нас надул попросту, мы же другими глазами друг на друга посмотрели. Ближе стали после пережитого. Ведь кошмар, в какую гнусь залезли оба, психанув залезли, не подумавши. Тебе, конечно, не понять этого, прохиндеище хреново. А Ксюша тебе даже спасибо хотела сказать, да вот легла сейчас, нездоровится что-то...
–Ну, зачем же ты со мной так уж категорично, – добродушно сказал я, а душа моя пела, упивалась неожиданным комизмом момента, – почему это мне не понять? Экстремуха часто высвечивает в людях такое, что ни в сказке сказать. Авральная переоценка ценностей. Это еще «пограничной ситуацией» называют, может, читал Камю. Только кое-что я действительно не понимаю. Я ведь вроде как бы не психолог по семейно-брачным заморочкам. Я убийца наемный. Согласен, очень специфический случай. Тем не менее, я сделал то, за что мне было заплачено.
–То есть? – спросил Михаил глуховатым от растерянности баритоном, и я живо представил себе, как он сейчас сидит у телефонного столика, интенсивно морщинит лоб и колупается в носу, будучи не в силах разгадать тривиальный ребус.
–Самочувствие-то как? – задал я наводящий вопрос.
–Как... Причем тут это? Ну, хреноватенько. Голова болеть стала, и вот изжога какая-то поднялась. От нервов, что ли...
–Изжога? Голова? Ну вот, все нормально, значит.
–То есть? – промямлил Михаил уже совершенно потерянно.
–То есть не волнуйся, с нервами у тебя в порядке все, – деловито продолжал я. – Обманул я вас, это ты верно подметил. А как иначе? Затруднительное ведь у меня было положение, ну, сам прикинь. Но обманул я лишь в способе, не в результате. А, если мне память не изменяет, кому-то был важен именно результат. Вино, которое вы пили в кафе, было отравлено.
Я тактично выдержал паузу, но Михаил молчал, в трубке звучало лишь его прерывистое сопение. Тогда я продолжил:
–Вы оба заплатили мне, и я исполнил оба заказа. Так что не шарлатан я, не прощелыга, не жулик и не как ты еще там изобретательно выражался. Причем, заметь, мне ведь действительно было бы легче попросту надуть вас, что ты сразу и заподозрил. Да вот беда, у меня гордость профессиональная имеется. Я человек честный, я в жизни незаработанных денег в карманы не толкал. Я работать привык или на совесть, или никак. Можешь мне поверить.
–Нет! Нет! Вре-ошь! Не-ет! – суховатый баритон Михаила сорвался на истошный визг, и я лишь грустно вздохнул – ну, никакого достоинства у человека. Потом я сказал еще:
–Не надо, пожалуйста. Скоро, когда начнешь задыхаться, тебе самому станет стыдно за эти слова. И вообще, времени в обрез. Наверное, все-таки лучше на прожитое оглянуться, о душе задуматься, чем орать-то? Так что не буду мешать. Всего хорошего. Привет жене.
В трубке еще что-то визжало, угрожало и булькало, но мне стало скучно, и я медленно опустил ее на рычаг. Вечерело. Ранние облака откуда-то с запада медленно наползали на город. Я закурил сигарету и зашагал домой. Пропал аппетит разыскивать приятельницу. Захотелось просто в тишине, в покое устроиться в уютном кресле с томиком Мандельштама, потянуть пиво, расслабиться. Перевод в тысячу рублей я решил отправить бабусе Елизавете завтра, и завтра же позвонить ей, может, поступили заказы и новая работенка уже дожидается меня. Я шел и думал, что вот опять, уже который раз за мою беспокойную, но интересную жизнь меня разочаровывают люди. Взять того же Михаила. Почему, если кто-то оценивает чужую жизнь в 15 тысяч, ему и в голову не приходит, что ведь и его шкура стоит ничуть не дороже. Нет, это даже не самомнение, этот наивный эгоизм сидит глубоко, на уровне первобытного инстинкта. А еще у некоторых бытует заблуждение, что если, скажем, они заплатили мне и указали жертву, то мы вроде бы как подельники, а, значит, должны блюсти интересы друг друга и во всем остальном. Абсурд! Иное дело, когда у тебя есть постоянный клиент, многоразовый и щедрый заказчик. У меня был такой, и таких передряг я нахлебался, что даже сейчас не могу вспоминать без мурашек по коже. А, впрочем, это уже совсем другая история.