Холодные горные рассветы

Глава 1. Пороховая дымка.

  Шел третий день, нашей, становящейся невыносимой и выматывающей, перепалки с противником. Долина, разделяющая нас, была сплошь
покрыта искромсанными пулями кустами, вывернутым наизнанку артиллерией дерном и кое где виднелись, застывшие в неестественных
позах люди. По большей части, наши товарищи. Крючковатые деревья, похожие силуэтами на скорчившихся в муках людей и стоявшие
сплошным овалом вокруг небольшого дола скрывались наполовину в утреннем тумане, разрываемом изредка пролетающей пулей, не находившей
цели. Картина, в целом была довольно живописна, однако я и мои товарищи - шестеро покрытых копотью мужчин с всклокоченными, черными
от сажи волосами и высеченными будто из камня лицами, на которых лежала печать невероятной усталости и горя, мы давно перестали
воспринимать окружающий ландшафт как что то прекрасное, ибо понимали в какой беде находимся. На много миль вокруг нас, кроме куцей
рощи деревьев окружающих злополучный овраг, практически ничего не было. Отступать было практически некуда и эта мысль рождала в
голове ужасные картины неминуемой лобовой стычки с противником, так же как мы начинающем впадать в безумие от голода и бессонного
изнеможения. За нашими спинами, впрочем, милях в десяти, виднелись хвойные леса, уходящие вверх по отрогам гор, образующих
многомильное полу-кольцо вокруг поля битвы. Все наши, как впрочем и вражеские попытки обойти с тыла линию конфронтации и закончить
это сумасшествие, раз за разом заканчивались провалами, ввиду голой местности, практически лишенной любой растительности, что
была бы выше колена.
 
  Сегодня, на третьи сутки, солнце выглянувшее из за горизонта по левую руку от нас, выхватило из туманных сумерек лица
моих товарищей, глаза которых казалось, были посажены еще глубже обычного, а черные тени от резких надбровных дуг разрывали только
блики на слезящихся, красных от усталости глазах. В воздухе стоял явственный запах нечистот и грязных тел, вперемешку с терпким пороховым
и солоноватым кровяным душком. Сержант и капрал лежали на спине, обняв свои "спрингфилды", как младенцев и немигающим взглядом вперившись
в предрассветное небо. Была их очередь спать, но измученная память не давала никому из нас спокойно забыться даже на минуту. Капитан и двое
рядовых, упершись локтями в сырую от росы, черную землю, буравили глазами, покрытыми белой, будто катарактовой пленкой, тот конец долины,
откуда в любой момент вражеский "энфилд" мог принести смерть любому из нас. я же, полу-лежа на одном боку, давно смирился с тем, что главное
в этой ситуации полагаться на слух.
 
  Звуки, а потом и силуэты, того что в корне изменило застойную и зловонную, словно вода в болоте, ситуацию я услышал практически одновременно
с сержантом. Словно дьявольский скрежет раздираемого на части небесного свода, грянул артиллерийский залп. Казалось снаряд летел целую вечность,
прежде чем с громким гулом и последующим столбом земли, ударился о склон холма, в добрых четырнадцати ярдах от нас. Пальцы моих товарищей мгновенно
оказались на курках, готовые палить почем зря. Однако, молниеносным движением руки я привлек их внимание и прошипел одними губами: "Не сметь,
сучьи дети!". Капитан и один из рядовых моментально поняли, о чем я им пытался сказать и опустили стволы немного ниже, теперь уже двумя глазами
выискивая, копошащуюся где-то за деревьями артиллерию. Я сразу понял, что из за тумана наводка их, совершенно точно, 12-ти фунтовых гаубиц, была
практически невозможна и наша бессмысленная пальба "в молоко" непроглядной утренней дымки - была сродни самоубийству. Последовал и второй выстрел,
и третий. Оба ближе двадцати ярдов к нам не падали. Нервно переглядывающиеся сослуживцы, то и дело поглядывали на меня, в надежде на хоть какое то
решение. По лицу моему гуляли "девятые валы" нервных, красно-желтых желваков. Это была провальная, со всех точек зрения ситуация. Позже, я не раз
себя корил, что не сделал сразу, того что скомандовал сделать своим солдатам, лишь тогда, когда утренний туман начал сползать вниз, в овраг.
 
 Срывающимся голосом, переходящим в кашель, я всхлипнул: "Отступаем ребята...К лесу".
То, что творилось дальше, я буду вспоминать в своих кошмарных снах каждую ночь, даже засыпая в пьяном бреду. Солдаты, с онемевшими от трехдневной
лежки конечностями повскакивали и попытались бежать. Кто то сразу упал, кто то ковыляя и опираясь на свой "калибр" пытался бежать подгоняемый
невероятным ужасом.Вынырнув из быстро растворяющегося тумана по пояс, я ,как божий день, увидал отряд из по меньшей мере полудюжины человек,
всего в шестидесяти ярдах от нашего, еле ковыляющего отряда. Готов поклясться, я видел, как в глазах артиллеристов вспыхнуло пламя горящее на смеси
полнейшего оторопения и восторженной ярости. Развернувшись, я дал пинка капралу уронившему "спрингфилд" и заорал: "Ходу, мать вашу, ходу, коли не
хотите сдохнуть в этом проклятом краю земли!!!". Мы не продвинулись и на пол-мили, когда первый снаряд упал с нескольких шагах от бегущего
по левую руку капитана и тот, как подкошенный рухнул во вспыхнувшем вокруг него кровавом облачке. Практически одновременно с этим далеко позади
раздались два хлопка выстрелов и оба рядовых по правую руку от меня завалились друг на друга. Я остановился и пригнувшись подполз к ним, однако
оба были уже мертвы. Где то впереди скакал, подгоняемый пинками невыразимого ужаса капрал. Сержант же, догонял меня, храпя как дикий мерин и
придерживая уже простреленное плечо. Вместе мы рванули дальше, к лесу. Впереди ухнул, раскидав землю, еще один снаряд, и начали все чаще слышаться
оставшиеся у рощи раскаты ружейных залпов. Очертя голову, наш поредевший отряд отступал на север.