Сама милого любила

Народная история
(в одном действии)



Роли: женские: 2; мужские: 1; детские: нет; другие (животные, предметы и т.п.): нет; массовка: нет
Оригинальный язык произведения: русский; период написания: XXI век, 2013 г.
Формат файла: doc (Microsoft Word); размер 84,0 КБ.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ФИЛИППОВНА – одинокая женщина около 60 лет
ФЕДЬКА – любитель выпить, 55 лет
МАТРЁНА – соседка, подруга Филипповны, около 60 лет



ДЕЙСТВИЕ I
Все события происходят в один день. Одна декорация. Деревенская изба. Кровать, стол, табуретки, в углу сундук. Тканые дорожки. Филипповна протирает тряпкой стол, поправляет покрывало на кровати. Смотрит на телевизор, завешанный салфеткой. Задерживает взгляд на фотографии сына на стене.

ФЕДЬКА: Филипповна! Слышь, Филипповна, ты дома?
ФИЛИППОВНА: О, несёт нелегкая тунеядца. Дома. А где я по-твоему должна быть? (Входит Федька. Мятые брюки, майка, пиджак и галстук). Глазам своим не верю! Федька собственной персоной! Как живой! О, да ты уже зенки успел залить! Это с утра-то! Ну и чё надо?
ФЕДЬКА: Да я как стеклышко! Ни в одном глазу. Чё надо, чё надо! А ничё не надо. И не Федька, а Фёдор Гаврилыч! Я с тобой Филипповна поговорить пришёл. Присесть позволите? Благодарствую. (Садится на табурет) .
ФИЛИППОВНА: О-о-о! Важный какой! Чего спрашиваешь, если уселся уже? Ну…
ФЕДЬКА: Намечается у меня в жизни перелом. Кто как не ты, мудрая женщина, поможет мне осуществить этот стратегический план полного переворота заблудшей души.
ФИЛИППОВНА: Пошел городить! А попроще нельзя? Где уж нам, простым бабам, понять-то вас!
ФЕДЬКА: Можно и попроще. В общем, так: проснулся я сегодня утром. Рано проснулся. Я бы так рано и не проснулся, а тут…голос. Я и обомлел.
ФИЛИППОВНА: Чей голос? Фараона?
ФЕДЬКА: Какого Фараона?
ФИЛИППОВНА: Какого? Петуха соседского.
ФЕДЬКА:  Да что я голос Фараона не знаю. Этот чужой голос, незнакомый. Пророческий. Услышал я, значит, голос, вскочил. Поправил белоснежную простыню…
ФИЛИППОВНА: Какую простыню?
ФЕДЬКА: Ты по мелочам-то не отвлекайся. Кровать, значит, я застелил, и тут как будто током меня ударило.
ФИЛИППОВНА: А я ведь тебе говорила, говорила ведь! Давно эту проводку поменять надо, чай лет сто уже не меняна. Сгоришь когда-нибудь.
ФЕДЬКА: Да не трынди ты! При чем здесь проводка?
ФИЛИППОВНА: Сам же сказал током.
ФЕДЬКА: Как молнией меня резануло!
ФИЛИППОВНА: (Крестится). Свят, свят!
ФЕДЬКА: Вот тебе и «свят, свят»! И, значит, голос я слышу… Чужой такой голос, неведомый. «Фёдор Гаврилыч, время твое наступило. Решайся!»
ФИЛИППОВНА: Чего решайся-то?
ФЕДЬКА: Филипповна, не перебивай, а то потревожишь главную мысль. «Решайся, - говорит, - Федор Гаврилыч! Ждут тебя большие жизненные перемены». (Поднял палец вверх и задумался).
ФИЛИППОВНА: Ну…
ФЕДЬКА: Вот тебе и ну! (Пытается на ходу придумать какую-нибудь историю). Решил я, Филипповна, новую жизнь начать. Так сказать, проложить новую колею в свое светлое будущее. Для начала пить брошу. Поскольку алкоголь – это яд. В светлое будущее надо идти со светлой головой.
ФИЛИППОВНА: Федя, а ты часом головой этой своей с утра нигде не ударялся?
ФЕДЬКА: Э-э-эх! Вот все вы бабы такие. Головой… Ты сама-то с головой была, когда Кузьмича своего пропёрла? Вот не хотел говорить, а скажу. Вынуждаешь ты меня! Ты ведь раньше не была такой язвой. Тебе же ничего сказать нельзя. Ты же весь мужской род ненавидишь! Я ведь не виноват, что Кузьмич ушел.
ФИЛИППОВНА: Ты зачем пришел? Ты про Кузьмича поговорить пришел?
ФЕДЬКА: Подумаешь, подружили они с Клавкой-продавщицей… организмами. С кем не бывает? Так оно же опять не из-за мужской потребности, а из-за большой слабости к горячительным напиткам.  Клавка-то ему наливала, а у тебя в голодный год и рюмку не выпросишь. А он, Кузьмич-то любил пропустить! Ну, вот по пьяному делу и получилась промеж них любовь-морковь. Кузьмич молодец. Бабе помог, как говорится, и себе помог.
ФИЛИППОВНА: Помог. Да кобель он и есть кобель.
ФЕДЬКА: Кобель. А кто не сейчас не кобель? Я тебе по секрету скажу: мучается с ним Клавка. Ох, мучается! Но не гонит! А почему?.. Во-о-т!..  Опять же, какой-никакой, а мужик в доме.
ФИЛИППОВНА: Кобель он, а не мужик. Все вы, мужики, одной породы – кобелячьей.
ФЕДЬКА: Ну и пусть кобель, зато при бабе. А ты так и мыкаешься всю жизнь одна. Боятся тебя мужики. Языка твоего боятся. У тебя же не язык, а… Слова даже не подберу. Я же знаю, как тебе Кольку трудно поднимать было. Слышь, Филипповна, а хочется этой, ласки-то мужицкой, а?  Не, ты не подумай чего. Я же так, просто интересуюсь. Ты не обижайся, Филипповна, но ты не в моем вкусе.
ФИЛИППОВНА: (Ее весь этот разговор уже начинает злить). А ты прямо в моем вкусе.  Смотрите, люди добрые, какой прЫнц выискался! Рожу-то свою давно в зеркале видел? У тебя и зеркало-то, поди, все в вологодских кружевах. Я вот что думаю, Феденька, в район тебе ехать надо. Ага. И прямиком в психушку. Добровольно. Там тебе устроят новую жизнь: и пить бросишь, и ерунду всякую собирать не будешь. Все, иди в свою новую жизнь, вон дверь-то.
ФЕДЬКА: И пойду.
ФИЛИППОВНА: Вот и иди.
ФЕДЬКА: И пойду. Подожди, я чего пришел-то? Мы когда у тебя огород копали, бутылочку-то не допили. У тебя там нигде заначки не осталось? Чтобы уже это значит, последний раз – и все! Точка!
ФИЛИППОВНА: Ага, не допьете вы, как же…
ФЕДЬКА: А может я того, сбегаю и тебе заодно куплю. Мало ли, вдруг срочно понадобится, а у тебя нету. Так вот, не дай бог, приспичит, побежишь в сельпо, понесешь свое дряхлое тело да и ненароком…
ФИЛИППОВНА: Ах ты, паразит. Где это ты дряхлое тело увидел? Я тебе сейчас дам дряхлое тело! Ты думаешь, мужики на меня не заглядываются? Да это я в их сторону не смотрю, в упор не вижу. Мужики, ау, где вы? Да у нас что ни мужик, то или алкаш, или тунеядец, или еще хлеще. Ты-то из какой категории будешь? Красавец выискался. Вот как дала бы тебе сейчас! (Замахивается на него тряпкой. Федька в это время как будто кого-то заметил в окне, и, не ожидая такого действия от Филипповны, уворачиваясь от удара, падает с табуретки и лежит, не подавая признаков жизни). Чего развалился? Вставай давай. Ишь, разбросал свои грабли по половицам. Вставай, кому говорю! Федька, кончай придуриваться, а ну вставай! (Начинает всерьез понимать, что дело плохо). Федя, по-хорошему прошу: вставай. Оглох что ли, кому говорю. Федор Гаврилыч, эй! Федор Гаврилыч, вставайте с полу-то.
Раздается стук в окошко.
ФИЛИППОВНА: Ах ты, Господи! Стучат. Чего же делать-то? А ну как убила?  (Наклоняется, проверяет его сердцебиение). Не пойму, то ли дышит, то ли нет. Федька, не притворяйся. (Прикладывает руку к своей правой стороне груди). Федя, ты что инфаркту моего хочешь? Сердце-то ходуном ходит. (Опять склоняется над Федькой). Вроде дышит. Может, оклемается. Полежит чуть-чуть и оклемается. А где полежит-то? Нет, тут нельзя. Вот принесла нелегкая. (Тащит его за ноги за сундук).  Ведь не жрет днями ничего, вечно у него в сковородках тараканы пляшут, а тяжелый-то какой! Как будто каждый день пельмени да котлеты, котлеты да пельмени. Федор Гаврилыч, ты уж не обижайся, друг любезный, полежи пока тут.
Снова стучат в окошко.
Да иду я, иду. Ах ты, батюшки. Пронеси, господи!
МАТРЁНА: Филипповна, ты чай дома али нет?
ФИЛИППОВНА: Дак дома я, где же я еще буду.
МАТРЁНА: А чего же не отзываешься?
ФИЛИППОВНА: Так думаю, то ли правда, кто стучит, то ли показалось. А ты чего пришла-то?
МАТРЁНА: Дак, я Федьку ищу, он вроде к твоему дому завернул. Займи, говорит, мне Матрена тридцать рублей. Мелких-то не было, так я ему пятьдесят дала. Обещал сдачу занести. Так уже второй день и несёт.
ФИЛИППОВНА: А зачем занимаешь?
МАТРЁНА: А как не занять? Он где и дров сколет, где и Витьке поможет, одному-то несподручно. А не дай, так и помощи не дождёшься. Так Федька-то заходил?
ФИЛИППОВНА: Федька-то? А, нет. Федька не заходил. Как вот тогда огород скопали, картову посадили, так и не появлялся больше. Чего ему у меня делать-то? Я его деньгами не балую. А ты чего вырядилась?
МАТРЁНА: Где это я вырядилась? Юбка как юбка, а кофту мне Витька с Натальей еще на май подарили.
ФИЛИППОВНА: А чего не одевала?
МАТРЁНА: Так случая не было.
ФИЛИППОВНА: А Федька, значит, тот самый случай и есть?
МАТРЁНА: Ну, надела и надела. Чего ей, этой кофте сделается, да и чего ей зря пролеживать? Филипповна, а чего это у тебя собака ночью так лаяла, так лаяла?
ФИЛИППОВНА: А чего ты у меня спрашиваешь? Иди у неё и спрашивай. Мимо шла, чего не спросила? Ты уж не обижайся, Матрёна. Ты попозже заходи, а сейчас дел у меня много.
МАТРЁНА: Погоди, подруга, собака лает – это же к гостям.
ФИЛИППОВНА: Да какие гости? Вот ты зашла, вот и гости. (Обнимая Матрену,  как бы ведет ее к порогу.) Так ты приходи после, приходи. Вот и гости будут. Фу-у,
вроде пронесло. Ну что, партизан, как ты там? Матрёна вон тебя разыскивает. Соскучилась. Вырядилась, как на праздник. Это ведь специально пришла кофтой своей похвалиться. Как еще бусы не нацепила. Чего молчишь-то? Ты чего, не оклемался еще? (Снова вытаскивает за ноги Федьку на середину комнаты, пытается его растормошить, но у нее ничего не получается.  Села рядом с ним на пол). И что мне теперь с этим вот делать? Ах ты, горе-то какое! Своего нет, так теперь чужого откачивай. (Оглядывет Федьку) Вроде щуплый, а лежит – ничего, ядреный такой. Федька, ты вставай по-хорошему, не то лягу рядом и помру. Вот ей Богу, помру! Не веришь? (Ложится рядом с ним на пол, пристраивается, как лучше лечь, закрывает глаза и скрещивает руки на груди. Через некоторое время открывает глаза, смотрит на Федьку, встает.) Может ему искусственное дыхание сделать? Ага, не хватало еще, и так оклемается. Вот навязалась пьянь-то на мою голову. (Набирает в рот воды, наклоняется над ним и брызгает на него. Федька замахал руками).  Ну, слава Богу, одыбался. Ну и напугал ты меня. А если бы и взаправду помер? Тебе, паразиту, одна разница, где лежать, а мне тогда как?  Ведь стыда не оберешься. (Заметила, что Федька уставился в разрез груди на платье. Смутилась. Тут же.) А ты чего это вылупился? Вылупился он. Я думала, он помер, а он вылупился. И чего увидел?
ФЕДЬКА: Чего надо, того и увидел?
ФИЛИППОВНА: И чё?
ФЕДЬКА: Чё, чё…нормально.
ФИЛИППОВНА: Чё нормально-то? Чё нормально?
ФЕДЬКА: Титьки нормальные.
ФИЛИППОВНА: (Наклонилась над ним.) Ты что, паразит, титьки мои разглядывать пришел? Постыдился бы. Ровню нашел.
ФЕДЬКА: Да угомонись ты, Филипповна, я же смехом.  (Повернулся на бок. Руку подложил под голову) Да ты намного ли старше? Пять лет не срок.
ФИЛИППОВНА: Высчитал он. Ишь, грамотей. Ты что сюда пришел, годы мои подсчитывать?
ФЕДЬКА: А чё их подсчитывать, я и так знаю. Ишь, раскипятилась-то, раскипятилась. Ладно, забудь. Я вот решил проверить, есть ли у тебя ко мне хоть капля сострадания. Вижу, есть. Убедился. Даже Матрене меня не сдала. Я теперь у тебя от нее прятаться буду. А что, голос мне про стратегию говорил? Говорил. А в каждой стратегии должен быть тыл. Вот ты и будешь у меня теперь как надежный тыл.
ФИЛИППОВНА: Тыл, говоришь? (Хватает полотенце и начинает его лупить). Я тебе сейчас дам - тыл! Прятаться удумал? Я тебе дам - прятаться! Думаешь, заступиться за меня некому! Вот погоди, приедет Коленька, получишь по полной катушке. И вообще, пошел отсюда! Некогда мне с тобой разговоры разговаривать. (Вдруг словно застыла и замолчала).
ФЕДЬКА: Филипповна, эй, Филипповна, что это с тобой?
ФИЛИППОВНА: Что со мной?.. Ничего со мной!.. Коленька вот мой приезжает, подготовиться надо. Да! Сын же у меня приезжает! А тут ты… Чего разлегся? Разлегся он. Вставай давай. Сыну вот скажу. Он же теперь большой человек. Под им знаешь, сколько народу ходит?
ФЕДЬКА: А чё скажешь-то? Как рядом со мной лежала?
ФИЛИППОВНА: Я лежала?
ФЕДЬКА: А то не лежала.
ФИЛИППОВНА: Так я думала ты сдох, паразит ты такой.
ФЕДЬКА: А, значит, мне сдохнуть надо, чтобы ты рядом со мной легла? А так значит брезгуешь.
ФИЛИППОВНА: Федька, не выводи меня. Знаешь что, иди-ка ты отсюда. Не до тебя мне. (Выпроваживает Федьку).
ФЕДЬКА: Так это, Филипповна, ты же обещала…
ФИЛИППОВНА: Чего это я тебе обещала? Оклемался он! Сейчас опять отправлю туда же, где был.
ФЕДЬКА: Дак, я же это…про заначку. Не дай погибнуть молодому организму в расцвете лет.  Ты пойми, я не то, чтобы очень выпить хочу, это так по стратегии нужно: голос мне, того…советовал…Выпей, говорит, Федька, в последний раз, и покончено с прошлым! Все! Вперед в новую жизнь!
ФИЛИППОВНА: Федька, вот ты хуже геморрою. Ладно, иди, глянь в сенцах, там на полке за занавеской.
ФЕДЬКА: Это я сейчас, это я мигом! Филипповна, так ты это…подумай…рядом-то. (Тут же вернулся.) Филипповна, а ты когда меня разглядывала, ядреный говорила, ты это про чё?
ФИЛИППОВНА: Да уж не то, что ты подумал. Было бы чё там у тебя разглядывать. Иди отсюда.
Федька уходит. Филипповна села на лавку, сняла со стены портрет сына в рамке.
Протерла полотенцем рамку, портрет, рассуждает вслух.
ФИЛИППОВНА: Сынок мой… Коленька…Вот и еще один день прошел. Вот так, сынок и живу. А Федька он хороший, выпивает, правда, маленько, а так добрый. Разглядывала я его…Выдумает же. Сколько лет, Коленька, мы уж с тобой не виделись. Ни весточки от тебя, ни посылочки. Мне все снится, что ты в гости ко мне приехал. Вот приехал бы ты, я бы стол накрыла, гостей позвала. Подругу свою Матрену на само почетно место посадила бы. Гостинцы бы твои на столе разложила. Вон у Матрены Витька-то к празднику всегда гостинцы приносит: то чаю, то печенья. Сами-то и едят, все же за одним столом, а вроде как матери в подарок. А к 8 Марту платок разноцветный с кистями купил. Ох… (Словно одумалась. C другой интонацией в голосе). А чай-то дешевый. В районе в магазине такой видела, 28 рублей стоит. Специально посмотрела.  Да и печенье несвежее.  А Матрена еще: такой сорт, такой сорт! И платок напялила на босу голову. В нём ведь только летом ходить. А нет, всем показать надо. И что за баба! Вечно у ней зависть кака-то. (Словно передразнивая). «…Что-то у тебя, Филипповна, хрену в огурцах много!» Ишь, хрену моему позавидовала.  А у самой сморшенные все какие-то. Сказала бы я… И Витька этот  ее. Одним глазом все направо косит,  да и рябой весь. Ты-то у меня, сынок, видный да ладный. А Витька и ростом не удался. Отец-то у него дрын добрый был. А этот… Девки про него так и говорят: метр двадцать в прыжке.  И смеются, смеются, засранки бесстыжие. (Сама усмехнулась.) В прыжке, говорят! Не пойму, правда, в каком прыжке? Девки-то, наверное, знают. Как мужик не пройдёт, так жопами и крутят. Подожди…а куда же он прыгат? А жену себе добрую отхватил. Кровь с молоком. Килограмм сто, наверное, живого весу…На нее, наверно, и прыгат. А что, дело молодое. А может на девок? Чего-то сама запуталась, не пойму. Вот еще забота-то напала! Тьфу! Да пусть на кого хочет, на того и прыгат. И в кого уродился? Ни на Матрену не походит, ни на отца своего. (Будто осенило). Ой! Батюшки! Неужто Матрена…Ой!.. Интересно, а Витька-то знает? А сама Матрена?.. То ли сбегать спросить? После как-нибудь разузнаю. Наташку его только жалко, исхудат вся. Эта ведь грынза ее день и ночь работать заставляет. «Натальюшка, ты давно моркову-то полола? Трава вроде проглядыват». А то раньше и не проглядывала, когда Натальи-то не было! Да и моркова-то у нее отродясь не урождалась -  маленька да длинненька! Вон у меня – моркова дак моркова! И от людей не стыдно.
Слышен голос Матрены.
МАТРЁНА: Подруга, чего это у тебя ворота не закрыты?
ФИЛИППОВНА: И что это повадилась-то? За одно утро другой раз прется. Сейчас не отвяжешься от нее. (Громко и как бы радостно). Ой, Матрена! Заходи, заходи, подруга дорогая! (Входит Матрена). А я думаю, чего это Матрена так быстро ушла-то? И не поговорили. Как не хватает чего. Ворота, говоришь, не заперты? Так только ты ушла, Федька забегал. Может, говорит, помочь тебе, Филипповна, чем.
МАТРЁНА: А чего это он тебе помогать взялся?
ФИЛИППОВНА: А ты чего так переживаешь? Мне что и помочь нельзя? А ты, случаем, не ревнуешь ли?
МАТРЁНА: Я?
ФИЛИППОВНА: Ты.
МАТРЁНА: К этому алкашу?
ФИЛИППОВНА: Ага.
МАТРЁНА: Пошла я.
ФИЛИППОВНА: А чего сразу пошла-то? Пошла она. Глядите, обиделась. Да, ладно тебе. Чего, Федьку не знаешь? Спрашивал, может помочь чего, а то сынок приедет, а у тебя, говорит, беспорядок по хозяйству. И где беспорядок нашел, баламут. Ой, что это я? И не хотела говорить, а само сорвалось. Прямо и сама не верю, сынок ведь мой родный приезжает.
МАТРЁНА: Как приезжает?
ФИЛИППОВНА: И не говори. Как только вырвался, как времечко – то для мамани укроил? Коленька-то ведь у меня человек занятой, все по делам, да по заграницам этим. По телефону чудно так говорит: «Гутин мони!» Это он здоровается так. По-иностранному, по-английски это. Я в телевизоре так тоже слыхала. А я ему говорю: «Здравствуй, сыночек мой единственный, кровинушка ты моя дорогая!» «Какой, говорит, маманя, у вас сегодня цельсий?» Про погоду, значит, спрашивает.
МАТРЁНА: Подожди-ка, подруга, а когда это ты с ним по телефону разговаривала? У нас на почте, почитай, уже месяц телефон не работает. Дорогу-то, говорят, размыло. Вот связисты и не доедут никак.
ФИЛИППОВНА: Дак вот наканунь и разговаривала. Он ведь сломался-то когда? После урагана. А Коленька-то еще до урагана звонил. Ты слушай внимательно, я же тебе рассказываю. Я же помню, про цельсий-то он спросил. А я ему и говорю: в порядке, мол, цельсий-то. Вёдро нынче на улице. Вон Матренина сноха, это я про твою Наталью-то, вон, говорю я Коленьке, Матренина Наталья в сарафане ходит, ишь килограммы-то из одежды как на свободу рвутся! (Поняла, что сказала лишнего). Я и говорю, не девка, а золото! Матрена, чего же я тебе сказать-то хотела? У тебя, подруга, огурчики таки вкусные, ровненькие да гладенькие, так на стол и просятся. Под водочку-то. Коленька приедет, так ты приходи и огурчики захвати. У меня же ближе тебя никого нет, кто еще со мной мое счастье-то разделит. (Утирает фартуком навернувшиеся на глаза слезы).
МАТРЁНА: Ну-ну, что ты, перестань. Я слез-то у тебя годков десять не видела.
А мне ведь как Федька сказал, что сын у тебя приезжает, я не поверила. Думала, врет, паразит, чтобы долг-то не отдавать. Так нет, клянется, божится. Праздник, говорит, у тетки Галины. Я так обрадовалась, так обрадовалась! Да врут, наверное, бабы, будто Кольку в городе на остановке видели. Раз начальник, так поди и шофер у него свой есть. Будет он на автобусе. Да и был бы рядом, так давно бы приехал. Ты как думаешь, Филипповна, врут или нет?
ФИЛИППОВНА: На то они и бабы, чтоб языками молоть. А ты чего пришла? Дело какое или так?
МАТРЁНА: Федька-то как про Кольку сказал, я и пришла. Просьба у меня к Кольке твоему  есть. Он же с председателем в техникуме вместе учился?
ФИЛИППОВНА: Ну, учился.
МАТРЁНА: Так может, поговорит с ним. Витьку бы моего на грузовик перевели, не все же ему в скотниках ходить. Да и Наталья меньше ревновать будет, девки так и вьются возле него, так и вьются!
ФИЛИППОВНА: Так уж и вьются?!
МАТРЁНА: Ей Богу! Сама видела. И Людка Татьянина, и Зинка…
ФИЛИППОВНА: (Словно изменилась в лице).  Какая Зинка?
МАТРЁНА: Какая Зинка?! А то ты не знаешь, какая Зинка! Одна Зинка в деревне. Клавки-продавщицы да Кузьмича твоего дочка. Или ты думаешь, они столько лет книжки по ночам читали? Чего зря говорить, девка молоденькая, но видная да хваткая.
ФИЛИППОВНА: Во-во! Хваткая. Одна схватила, теперь и эта туда же. Уведет вот твоего Витьку из семьи.
МАТРЁНА: Так я о чем и говорю! Ты уж посодействуй, подруга. Тебе ж мой Витенька как родной. Помнишь, как он, маленький, фартук тебе опрудил, а ты его в макушку поцеловала да и говоришь: быть тебе начальником! Ну, начальником - не начальником, а уж шофером-то достоин. Да и нас свезет, куда надо. Вот хоть за клюквой на болото. Мы с тобой как в кузов-то запрыгнем, да как песню затянем. Помнишь, как раньше: (Села рядом с Филипповной, обняла ее за плечи, запела. Филипповна подпевает).

Сама садик я садила,
Сама буду поливать.
Сама милого любила,
Сама буду забывать.

Ах, что это за садочек,
За зелененький такой,
Ах, что это за парнишка,
Разбессовестный такой.

Пустил славушку худую,
Все соседи говорят,
За глаза меня ругают,
А в глаза меня хвалят.

За глаза меня ругают,
А в глаза меня хвалят.

ФИЛИППОВНА: (Прерывая пение, видно, что ей не терпится поделиться своими «догадками»). Слышь, Матрена, я вчера в окошко твоего Витьку видела.
МАТРЁНА: Ну, видела, и что? Он ни от кого не скрывается, в шпионах не состоит,  чтобы от народа прятаться.
ФИЛИППОВНА: Да какой-то он не такой.
МАТРЁНА: Какой не такой?
ФИЛИППОВНА: Да и сама толком не пойму. О-о-й, ладно, забудь.
МАТРЁНА: Чудная ты какая-то. А Федька-то…
ФИЛИППОВНА: Федька, Федька…с языка его не спускаешь.
МАТРЁНА: Да раз только и сказала.
ФИЛИППОВНА: Да где раз-то? Где раз-то? Зашла: Федька, сейчас опять – Федька, Федька.
МАТРЁНА: А ты чего на меня злишься?
ФИЛИППОВНА: Где это я злюсь? Вот забота была на тебя злиться. Матрена, а давай-ка мы с тобой наливочки, а? По маленькой, а? (Усаживает ее за стол, достает бутылочку, рюмки. Пока разливает, говорит.) А чего ты про Федьку-то говорила?
МАТРЁНА: Да забыла уже, не помню. Ты и сказать не дала.
ФИЛИППОВНА: Ну и ладно, ну и не надо. Чего про него говорить. Хорошая ты, Матрена. И сын у тебя хороший. Он у тебя в ноябре родился-то? Я и помню, что в ноябре. Аккурат в этот день моя Зорька отелилась.. У нее теленочек, и у тебя парнишонка. А помнишь, как мы твоего-то встречали? Сирень-то только зацвела. Вроде май или июнь был, не помню уже. А в ноябре-то уже и Витька родился. Время-то как летит! (Матрена молчит, ничего не понимая. Филипповна, опомнившись). Я говорю: сноха-то у тебя хорошая. Даст Бог, внучатки пойдут. Ну, давай-ка по маленькой. У меня наливочка хорошая, сладенькая.
(Матрена выпила и спешно засобиралась, видно, не душе ей пришелся этот странный разговор).
МАТРЁНА: Пойду я. Засиделась у тебя.
Матрена уходит. Филипповна снова берет фотографию и говорит.
ФИЛИППОВНА: Вот видишь, Коленька, должен ты приехать. Обязательно должен. Вот и у Матрены есть к тебе дело. А чего это она про Федьку сказать хотела? Всё тайны какие-то. А, какие про него тайны? Алкаш и есть алкаш. А кто ей еще поможет? Она мне как родная стала. Вот и злюсь на нее, а за что – не знаю. Ой, сыночек, знать бы, где ты сейчас…Сорвалась бы да и поехала, хоть на край света. Вся душа у меня изболелась. У Матрены вон скоро внуки пойдут. Наташка – то ее то ли беременна, то ли питается хорошо, не пойму. А чего это он алкаш? Не каждый же день пьет. А когда не пьет, мужик мужиком. А может тебе стыдно, сыночек, в деревню-то ехать. Ты же теперь городской стал.  И жена у тебя, наверное, городская, интеллигентная. Так ты, Коленька, не переживай, я ее ни к какой работе допускать не буду. Пусть так, дармоедкой погостит. У нас ведь и воздух вон какой чистый. Если вот Федьку только черти не принесут. От него весь аромат пропадает. Ох, уж этот Федька. И надо же такое придумать: ничего, говорит, у тебя …(засмеялась) срамец. Я и сама знаю, что ничего. (Задорно) Ох, Федька!
ФЕДЬКА: Тут я, Филипповна, тут. Как нутром чую, что ты обо мне опять вспоминаешь. А я мимо проходил, слышу «Федька, Федька». Может, думаю, что срочно. Стучу, стучу, а ты не отзываешься. Вот зашел без приглашения. (Его уже начинает «покачивать», видно, что он уже принял спиртное).
ФИЛИППОВНА: Как это ты стучал, что я не слышала? Вот навязался-то на мою голову.
ФЕДЬКА: Зря ты так. Я ведь чего тебе предложить хотел?
ФИЛИППОВНА: (Наступая на него.) Чего предложить, а? Чего?
ФЕДЬКА: Да ты что, ты что? А…задело? А, может, понравилось, а? Так я это..
ФИЛИППОВНА: Что это? Что это?
ФЕДЬКА: Я это…чё подумал-то, вот встретишь ты Кольку, а угощать чем будешь?
ФИЛИППОВНА: О-о! Кто про что, а вшивый про баню.
ФЕДЬКА: Как ты недалеко мыслишь. Если ты думаешь, что я что-то такое имею в виду, глубоко ошибаешься. Я тебе хотел рыбки свеженькой предложить. Я ради такого случая на рыбалку пойду.
ФИЛИППОВНА: Вот, сходи-сходи. Там тебя еще не было. Там сегодня специально для тебя рыба так и прет, так и прет. Косяк за косяком… (Смена в голосе).  А Коленька-то рыбу любит. Бывало, наловит карасиков и просит, чтобы с  поджаркой были. (Федька вдруг начинает смеяться). И что это я такого смешного сказала?
ФЕДЬКА: Да вспомнил я, как однажды на рыбалке прихватило Кольку по нужде, так он и сиганул в кусты, да в самую крапиву. Филейная часть его тогда сильно пострадала. ФИЛИППОВНА: А чего ж ты про себя не рассказываешь? Еще неизвестно, что бы с твоей филейной частью было, если бы не Матрена. Пузырек зеленки на твою задницу вылила. И как только не пожалела? Погнался за молодыми! Помнишь, как крючок-то из тебя выколупывали?  Размахнулся удочкой! (Смеется). И крючок-то знал, за что зацепиться! Так что и твоя филейная часть тогда подпортилась. Орал-то на всю округу. Девки сбежались, вот хохоту-то было! Говорили ведь, какая пьяному-то рыбалка? Вот и сейчас собрался. Иди, иди, опять куда-нибудь залезешь. Матрены-то рядом не будет.
ФЕДЬКА: Матрена не ты. Матрена человек.
ФИЛИППОВНА: Вот и иди к Матрене. Чего ко мне приперся? А я думаю, чего это она вырядилась?
ФЕДЬКА: Вот что ты за женщина! Ну, никак с тобой по-хорошему нельзя. Посмотришь, сколько я тебе рыбы принесу. Я чего пришел-то? Кузьмича твоего встретил, он вчера тоже на рыбалку ходил, так говорит рыба что-то на червя плохо идет. Надо прикорму специальную.  Где-то я вот записал, как называется. (Ищет в карманах бумажку, которой там и не было).  Куда же я ее сунул-то? Ладно, все равно мимо Кузьмича идти, забегу, спрошу. Так ты мне, Филипповна, на прикорму-то не займешь? Колька, знаешь, как обрадуется. Они ведь там в городах своих кроме минтая и не видят ничего. Колька приедет, а тут – чебачки, карасики, с поджарочками.
ФИЛИППОВНА: Вот сознался бы, что на бутылку не хватает. И выдумывает, и выдумывает стоит.
ФЕДЬКА: Не веришь? Ей Богу! Ну, смотри сама. Мое дело предложить. Нет, так нет. (Делает вид, что собирается уходить).
ФИЛИППОВНА: Да и не знаю даже. (Рассуждает сама с собой и уже сама начинает верить в приезд сына. Федьке). Правда, не врешь? (Сама себе). А вдруг и впрямь приедет? (Полезла в сундук за деньгами) Конечно, приедет! Как же не приехать! (Отдает деньги). Смотри только, чтобы все по уму было.
ФЕДЬКА: Ты же меня знаешь, все нормально будет! Я разве когда тебя подводил?
ФИЛИППОВНА: А то не подводил? А кто в борозде уснул, когда картошку сажали? Забыл? Кричали его, кричали, а он готовый уже.
ФЕДЬКА: А не ты ли виновата? Кто же в такую жару картошку сажает?  Тут кого угодно сморит. Так я пошел, что ли?
ФИЛИППОВНА:  Иди, иди. Смотри только, чтоб всё по уму. Да гляди там, у мостков подпорки прогнили, не провались.
ФЕДЬКА: Да что я, без глаз, что ли? (Федька берет деньги и уходит).
ФИЛИППОВНА: Без глаз - без мозгов ты. Мозги все пропил уже. (Вслед ему) Да смотри, Кузьмича увидишь, так ничего не говори ему, а то раньше времени наведешь суматоху.
Филипповна садится к столу,  берет со стола портрет сына,
так и не повешенный на стенку.
Вот видишь, Коленька, ждут тебя все. Федька вон готов расстараться. А для кого ему еще стараться? Живет бобылем, его бы помыть да пододеть, так и не стыдно в люди. А ты, Коленька, приедешь такой важный, нарядный. В дорогом костюме. А я-то что же? У меня и надеть нечего. Фартук и тот весь вылинял. Уж не помню, когда себе обновки и покупала. И не хочется их, обновок-то… Нет, помню! Осенью галоши утепленные завезли, аж по 100 рублей за пару. Так я себе две пары отхватила. Мне и не надо было две, а так, назло Клавке взяла. Кто она такая, чтоб на галоши норму устанавливать? «Граждане-покупатели, давайте по совести, чтобы всем хватило, по одной паре в руки». По совести… А у самой где эта совесть?  Вот я специально две пары и взяла. И ведь продала, ни слова не сказала. Вот пусть бы сказала, я бы ей про совесть напомнила. Надо будет к твоему приезду новые надеть. В сундуке лежат неношеные. А платье подойдет, что Матрена мне на день рожденья дарила. Сколько же лет прошло? Уж и не помню. Налезет, поди. Конечно, налезет, куда оно денется. А ну как не налезет? Чего ж тогда делать? Вот так бы и сходила в магазин, купила чего себе, так глаза бы мои эту Клавку не видели. Вот столько лет уже прошло, а не смирюсь никак. Бывало, зайду в магазин, а она так и сверлит глазищами своими, так и сверлит. А чего сверлить? Я-то у ней ничего не крала. Это она на мое добро позарилась. Кузьмич-то в молодости красивый был! Не чета Федьке. Все девки за ним бегали. Как из города приехал, деловой. Костюм еще, помню, вельветовый был. Не то серый, не то коричневый. Только надолго ему?  В первой же драке и порвал. Дрался-то из-за меня. С Пашкой. И че я дура за Пашку тогда не пошла? Сватал ведь. Жила бы сейчас в городе, в театры ходила. Он в деревню на машине приезжает. На «Волге». Была бы я сейчас как генеральша! «А ну-ка, Паша, давай до Матрены доедем!» Тьфу, совсем свихнулась! Матрена через три дома живет! Пока в эту машину залезешь, быстрей пешком дойти можно. Да и Пашка уже не тот. Приезжал последний раз, поглядела: лысина уже в полголовы, да и мозоль во все пузо. А я-то еще совсем даже ничего. Ох, правду Федька говорит: мне бы мужика хорошего, я бы еще как расцвела. О-о-о! Дура старая! Мужика ей подавай! С этими мужиками и про платье забыла. Где-то оно у меня в сундуке приложено. (Нашла платье, достала, приложила к себе). Красота! Вроде налезет. А вдруг не налезет? Чего гадать-то? Вот сейчас примерю, да и все. Так сверху накину и ладно. (Напялила платье сверху на одежду. Платье оказалось сильно мало. Стала снимать – не снимается).  Вот наказанье еще!  (Села на табурет).  Видишь, Коленька, мамка твоя совсем рукой на себя махнула. Это потому, что радости нет никакой. Ничего, вот ты приедешь, и меня не узнать будет. Я же раньше самой веселой была. Бывало, как запою, так все заслушивались.

 Сама садик я садила,
Сама буду поливать.
Сама милого любила,
Сама буду забывать.

Ах, что это за садочек,
За зелененький такой,
Ах, что это за парнишка,
Разбессовестный такой.

МАТРЁНА:  (Кричит). Подруга, открывай скорей! Ой, горе-то какое!
ФИЛИППОВНА: (Услышав голос, стала быстрее стягивать с себя платье, как обычно, ничего не получилось). А, ладно!
Входит Матрена, поддерживая Федьку.
Он весь мокрый, в трусах и в пиджаке, на голове тина.
О, батюшки! Это что еще за водяной? Ты где это его взяла?
МАТРЁНА: Где? В речке выловила!
ФИЛИППОВНА: А ко мне чего приперла? Ты выловила, значит, твое добро, себе домой и тащи!
МАТРЁНА: Как это к себе тащи? Я что распутная какая?
ФИЛИППОВНА: А я, значит, распутная?
МАТРЁНА: Да я разве про тебя что говорю? Я про себя говорю. Как же я его к себе потащу? Люди что скажут? Да и дети еще чего плохого подумают. Я, как без мужа осталась, больше ни в одну сторону не поглядела! 
ФИЛИППОВНА: Не поглядела она! А этого что, вслепую выловила.
МАТРЁНА: Ни кого я не вылавливала. И куда его? Ну, не бросать же его посередь улицы.
ФИЛИППОВНА: А чего посередь, с краю бы бросила. Смотри, добро какое! Да, едрит твою… бежит же с него! (Бегает вокруг них, размахивая руками). Ой, ты господи, зальет все. Клеенку надо хоть постелить. (Мечется по комнате в поисках чего-нибудь подобного). Да где же я ее найду сейчас-то? (Федьке). А ты чего приубожился? Скидавай мокротьё-то с себя! Иди вон, сядь на сундук.
Сняли с Федьки пиджак, усадили его, накинули на него покрывало. Матрена взяла тряпку, стала вытирать пол.)
ФЕДЬКА:  (Начал бормотать). Бабоньки, бутылку-то…выронил…Бабоньки, да я ведь хотел как лучше…
ФИЛИППОВНА: Как лучше он хотел! Я ему еще поверила! (Выпрямилась.) Где рыбная приправа? Тьфу! Приманка твоя рыбная где? Кончил деньги? «…Ты мне поверь, Филипповна, я же тебя не обману!» (Снова подтирает пол.) Новую жизнь он начнет! А старую куда денешь? Ты же без нее ни дня, ни ночи не можешь. Ты же, если рюмки не выпил, считай, день пропал. Ты где его взяла такого?
МАТРЁНА: Я белье на мостках полоскала, Наталья давеча состирнула.
ФИЛИППОВНА: А Наталья сама чего не пошла?
МАТРЁНА: Куда?
ФИЛИППОВНА: Куда? На речку!
МАТРЁНА: А Наталья-то зачем на речку пойдет? Кто ее там ждет-то?!
ФИЛИППОВНА: А тебя, значит, там ждали? Этот что ли? И как, дождался?
МАТРЁНА: Да никто меня не ждал. Говорю же, белье сполоснуть пошла. Руки-то, чай, не отсохнут.
ФИЛИППОВНА: А у Натальи бы отсохли?
МАТРЁНА: Так я сама вызвалась.  Пойду, думаю, на мостки да и сполосну. А какая тебе разница, кто сполоснул?
ФИЛИППОВНА: Да мне никакой разницы, я просто спросила. А этого чё, в помощники прихватила? 
МАТРЁНА: Думай, чего говоришь-то! Я белье на мостике полощу, слышу, орет кто-то. Понять не могу – кто. Да и не видать никого. Прислушаюсь, вроде опять кто-то орет. Пойду, думаю, вдоль берега гляну. Двух шагов и не прошла, вижу, кто-то ползает в воде у самого берега. А там ведь не мелко! Присмотрелась – Федька.
ФЕДЬКА: Да не ползал я…Бутылочка…выскользнула…и я…выскользнул…
МАТРЁНА: Выскользнул он! Свалился с мостков. Мостки-то прогнили. И как не захлебнулся только? Там уже не ходит никто давно. А этот поперся! Чего поперся-то?
Федька пытается что-то сказать, а что – непонятно. Его почти сморило.
Молчи уже. Чего нам теперь с ним делать?
ФИЛИППОВНА: А это уж ты решай, ты его припёрла, ты и решай.
МАТРЁНА: А ты бы не припёрла? Там бы бросила?
ФИЛИППОВНА: А на что он мне? Пьянь.
МАТРЁНА: Сегодня – пьянь, а завтра человек.
ФЕДЬКА: Правильно, Матрена. Че-человек я. (Начинает икать).
МАТРЁНА: Давай, давай, заступайся. Титьку ему еще дай.
ФЕДЬКА: Зачем титьку…ик…бутылочку бы… Титьки я уже сегодня…ик…видел. Филип-повна-на показывала.
МАТРЁНА: (Опешила.) Чего? Подруга, он чего такое говорит?
ФИЛИППОВНА: (Федьке.) Ты что, все мозги пропил?  А ну повтори! Чего я тебе показывала? Да я тебя сейчас сама утоплю. (Матрене) Забирай его отсюда сейчас же.
МАТРЁНА: Да куда ж я его заберу? Мне его домой нельзя.
ФИЛИППОВНА: К себе нельзя, к нему тащи. Ты баба здоровая, дотянешь. Отмоешь его там, обогреешь. А я думаю, чего она вырядилась? Вот, значит, чего.
МАТРЁНА: Ну, подруга, уж чего-чего, а этого я от тебя не ожидала.
ФЕДЬКА: Матрена… я на речке…бутылочку обронил. Я-то там стоял, а она и выпала … ты ее … не подобрала?
МАТРЁНА: Скажи спасибо, что тебя подобрала. Ругайся вот теперь из-за тебя. ФЕДЬКА: А чего ругаться? Вы чего, поделить меня не можете?
ФИЛИППОВНА: Нет, Матрена, ты посмотри на него, а…Ну, вот не идиот, а?
ФЕДЬКА: Кто и-идет? Я никуда не иду. Мне и здесь хорошо.
МАТРЁНА: Хорошо ему. Утоп бы, никто бы тебя и не хватился. На рыбалку никто сейчас и не ходит. Клёва нет.
ФЕДЬКА: Как никто не ходит? Я хожу. Я что не человек?
ФИЛИППОВНА: Человек! А мостки новые не видел? Чего на старые-то попёрся? Человек он. А как же… Постой, Матрена, а чего это он без штанов? Где штаны-то?
МАТРЁНА: Здрасьти, приехали! А я откуда знаю. У него и спроси.
ФИЛИППОВНА: И спрошу. Федька, а где штаны у тебя?
ФЕДЬКА: Дак штаны там, на речке. Я же их снял.
ФИЛИППОВНА: А зачем снял?
МАТРЁНА: А ты чего к его штанам привязалась? Тебе не все равно:  в штанах он или без штанов. То к кофте моей привязалась, теперь к штанам.
Федька начинает смеяться вперемежку с икотой.
ФИЛИППОВНА: Да по мне хоть вы оба разденьтесь, вот навязались-то на мою голову. Ладно, утоп, а штаны-то зачем снимать.
ФЕДЬКА: Это вон Матрена…
МАТРЁНА: Что Матрена? Чего мелешь?
ФИЛИППОВНА: О, о, один другого хлеще. Да язви вас в душу.
Матрена обиженно отошла в угол.
ФЕДЬКА: Бабоньки, да не ругайтесь вы из-за меня. Да я же вас…Да вы же мне…Холодно у вас тут.
МАТРЁНА: Может, чаю ему?
ФИЛИППОВНА: Вот у себя дома будешь его чаем поить. Мне хоть не указывай.
 Без тебя не знаю. Сама хотела.
МАТРЁНА: Ну, вот и хорошо. Так я пойду. Вы уж тут оставайтесь.
ФИЛИППОВНА: Нет, вы на нее гляньте! Пойду! Как это «пойду»? Пойдет она… Притащила этого геморроя и «…пойду!». А вдруг мне помощь какая нужна будет? (Наконец вспомнила про малое натянутое платье)  Матрена, да помоги ты мне платье это снять.
ФЕДЬКА: Филипп-пов-нана, а ты зачем раздеваешься?
ФИЛИППОВНА: А вот тебя не спросила. Ты же без штанов, а я без платья буду.
МАТРЁНА: Вот дались тебе его штаны. Руки-то поднимай, не лезет ведь.
ФЕДЬКА: Давайте я…ик…помогу. Бабы! Погодите! Я так и не понял, а платье зачем снимать?
ФИЛИППОВНА: Затем. Хожу тут, как пугало.
ФЕДЬКА: Ты пугало? Ну, ты это брось. Ты очень даже не пугало. Тебя если приодеть, очень будет даже ничего. Это я тебе как мужик говорю.
Матрена уже еле сдерживает смех.
ФИЛИППОВНА: Мужик он. Да что в тебе от мужика осталось?
ФЕДЬКА: Ты, Филипповна, это брось. Я еще о-го-го!
ФИЛИППОВНА:  Вот где этот паразит Федька, там всегда праздник!
МАТРЁНА: И не говори! Как в телевизоре. (Матрена помогает ей снять платье, обе смеются). Слушай, подруга, а чё это у тебя телевизор все время завешан? Не глядишь, что ли?
ФИЛИППОВНА: А чего там глядеть? То политика, то срам. А то еще морды друг другу бьют.
МАТРЁНА: Да разные передачи есть. Про законы есть, про то, как людей находют. Разные.
(Филипповна начинает греметь чашками. Видно, что ей неприятен этот разговор. Матрена, видя такую реакцию, молча встает и направляется к двери.)
ФИЛИППОВНА: Матрена, ты оставайся. Чай сейчас поспеет. У меня и мед есть. Федька, будешь с медом-то? (Федька молчит. Он свернулся калачиком и не отзывается). Уснул. Уработался, бедный. Садись, подруга. Почаевничаем. Вдвоем все веселее.
(Филипповна собирает на стол. Разговаривают)
МАТРЁНА: Жалко его, мужик неплохой. Работящий. И на рожу-то не страшный. Так-то и не старый еще, помоложе нас будет.
ФИЛИППОВНА: Это ты к чему сейчас клонишь?
МАТРЁНА: Да не к чему я не клоню. Так, рассуждаю.
ФИЛИППОВНА: Рассуждает она. А чего про чужого мужика рассуждать? Гляди-ка, рассуждает она. Детей бы постыдилась.
МАТРЁНА: А что дети? Дети выросли, у них своя жизнь. Ты ведь первая про него начала.
ФИЛИППОВНА: Ладно, я начала, я и закончу. Давай-ка, подруга,  перед чаем.
 (Выпили по маленькой рюмочке. Филипповна запела. Матрена ей подпевает.)
Сама садик я садила,
Сама буду поливать.
Сама милого любила,
Сама буду забывать.

Ах, что это за садочек,
За зелененький такой,
Ах, что это за парнишка,
Разбессовестный такой.

Филипповна закрыла глаза платком, было видно, что она плачет.
МАТРЁНА: Подруга, ты что это? Это ты из-за Федьки что ли? Да ничего ему не будет! Проспится, и опять как новенький! Не навек же он у тебя тут на сундуке поселился.
(Федька что-то мычит и падает с сундука на пол. Бабы засмеялись.) Ну вот, уже не на сундуке, а на полу.
ФИЛИППОВНА: (Перестала смеяться.)  Ой, Матрена, при чём тут Федька. Это я от обиды. И на себя, и на жизнь свою одинокую. Ты вот и правда думаешь, сын ко мне приезжает? А я ведь даже не знаю о нем ничего, за столько лет ни письма, ни открыточки.
МАТРЁНА: Как же это?
ФИЛИППОВНА: А вот так…(Сначала вытирала глаза, потом стала плакать навзрыд).  Вся душа у меня изболелась, почернела она вся.  Я днем ещё держусь, перед тобой вот хорохорюсь, а ночь придет, глаз не сомкну. Подушка вся соленая от слёз уже.
Матрена обняла ее, и плачут уже обе.
В ящик почтовый каждый день смотрю, может, придет письмецо. Нет. Ни письма, ни весточки от него. Телеграмму как-то принесли. Думала от него.
МАТРЁНА: Ну…
ФИЛИППОВНА: Да…это всем пенсионерам высылали, с праздником. Я, Матрена, тебе вроде как и завидую. У тебя сын и сноха. Внучатки вон скоро пойдут. А у меня никого. Ты да Федька. Да девки не забывают. Нет, ко мне-то редко заходят, а все больше на лавочке. (Вдруг засмеялась) Уж как пойдут кости перемывать! Всем достанется! Я вот Федьку ругаю, а придет, так в душе радуюсь. Все есть, с кем словом обмолвиться. Он же мужик неплохой, догляду только за ним нет. Бабенку бы ему. Он ведь работящий да и в душе добрый. А мой Коленька…
Федька, пробудившись от разговора подруг,  сел на пол. Слушает.
МАТРЁНА: Я тебе так скажу: главное, живой. Бабы ведь говорили, что…(Замолчала.)
ФИЛИППОВНА: А бабам только про чужое поговорить, своих забот мало.
Федька тихонько подошел к столу, обнял Филипповну за плечи.  Видно, что Филипповну ему по-своему жалко.
ФЕДЬКА: Да не убивайся ты так, Филипповна. Не без вести же пропал. Отыщется. Сама говорила, человек он большой, дел много.
ФИЛИППОВНА: Большой ли маленький, мне неведомо. Придумала я все это.
ФЕДЬКА: А вот и верь в то, что придумала.
МАТРЁНА: Правда, подруга, ты верь! Оно и сбудется. Приедет, как миленький приедет. Собака не зря лаяла.
ФИЛИППОВНА: А я и верю. Сказала, и сама поверила.
МАТРЁНА: Погоди-ка. Скатерть ещё надо потрясти.
ФЕДЬКА: А скатерть-то зачем?
МАТРЁНА: Так примета такая есть: скатерть потрясешь, вот гость долгожданный и объявится.
ФЕДЬКА: У меня тоже нос чесался, но что-то никто не наливает.
МАТРЁНА:  Ты пьянку с делом не равняй. (Начинает трясти скатерть на столе.) Вот, теперь точно приедет.
ФИЛИППОВНА: Должен приехать, обязательно должен. Матрена погоди-ка! (Полезла в сундук, достала тетрадку и ручку, положила перед Матреной). Пиши!
МАТРЁНА: Чего писать?
ФИЛИППОВНА: Коле записку пиши, про Витьку своего. Вот все, как мне рассказывала, так и пиши. Про старание его, про опыт передовой, про девок, что проходу не дают, тоже напиши. Оно ведь – семья главное. Плохо это, когда семья распадется. Пиши, чтобы я не забыла. А то Коля приедет, в суете да в заботе и забуду твою просьбу.
Матрена пишет в тетради записку. Филипповна и Федька внимательно следят за ее письмом. Как только Матрена написала, Филипповна убрала тетрадь в сундук. Села к столу, довольная своей смекалкой.
ФИЛИППОВНА: Вот, теперь обязательно приедет.
ФЕДЬКА: Филипповна, давай ради веры нашей по маленькой, а? Нос же не зря чесался.
ФИЛИППОВНА: А больше ничего у тебя не чесалось?
МАТРЁНА: Так у Филипповны наливочка только. Будешь ты наливку пить! Тебе водки подавай.
ФЕДЬКА: А есть?
ФИЛИППОВНА: Вот ведь второй раз за день с того света, и опять за свое!
МАТРЁНА: А первый раз когда был? Или я чего пропустила?
Федька машет руками, подавая знак Филипповне, чтобы молчала.
ФИЛИППОВНА: (Кивнула ему в знак согласия). Да это не ты пропустила, это я прибавила! Думаю, где один раз, там и другой. А чего это мы чай не пьем? Остыл уже. Пейте, пейте. И печенье берите. Федька, мед бери, лечи свое купание.
Раздается стук в окно. Все замерли.
ГОЛОС ПОЧТАЛЬОНКИ: Галина Филипповна, вам телеграмма.
ФИЛИППОВНА: Мне что ли?
ГОЛОС ПОЧТАЛЬОНКИ: Вам, вам, кому же еще?!
ФИЛИППОВНА: Так я это…я иду…Иду я, иду. (Выбежала из комнаты).
МАТРЁНА: От кого бы это? Может, ошибка какая?
ФЕДЬКА: Какая ошибка? Сказано же, Галине Филипповне, значит, Галине Филипповне.
Входит Филипповна. Трясущимися руками подает телеграмму, сложенную вдвое, Матрене.
ФИЛИППОВНА: На, Матрена, прочитай.
МАТРЁНА: Так ведь телеграмма тебе, ты и читай.
ФЕДЬКА: Давайте, бабы, я.
ФИЛИППОВНА: Еще чего, вдруг чего не так прочитаешь. Перепутаешь с пьяных глаз, разбирайся потом после тебя. Нет, я сама. Сейчас вот очки надену. Матрена, ты мои очки не видела?  Федька, чего сидишь-то? Помоги очки поискать!
Все кинулись искать очки.
МАТРЁНА: Ты вспомни, Филипповна, куда ты их положила. Ну не Луканька же их хвостом покрыл. (Кажется, везде уже поискали!)
ФЕДЬКА: Кто кого покрыл? А я-то думал. Филипповна, давай, как на духу, кто это ещё к тебе захаживает?
ФИЛИППОВНА: Никто ко мне не захаживает.
ФЕДЬКА: Как никто, а этот …Лука?
ФИЛИППОВНА: Да не Лука, а Луканька. Скажи ты ему, Матрёна.
МАТРЁНА: Да это, когда вещь потерялась, и говорят: «Луканька хвостом накрыл».
ФЕДЬКА: А не врешь? А то смотри у меня. Обе мне смотрите. И чё теперь делать?
МАТРЁНА: Чего делать? Бороду чёрту перевязать надо.
ФЕДЬКА: Какую бороду, я сроду бороду не носил.
ФИЛИППОВНА: Так она про чёрта говорит, а не про тебя.
ФЕДЬКА: Так вы меня как только не называете, кто ж вас поймёт.
МАТРЁНА: Филипповна, платок давай. (Филипповна снимает с головы платок, отдаёт её. Матрёна лезет под стол, начинает перевязывать ножку стола. Федька садится на карачки, с интересом за ней наблюдает.) Ну вот: чёрт, чёрт, поиграй да отдай. (Вылазит из-под стола).
ФИЛИППОВНА: Да всё уже обыскали. Нету нигде.
ФЕДЬКА:  (Закричал). Так, бабоньки! Кончай панику. (Уже мягче). Садитесь за стол. (Обе посмотрели на него). Садитесь, садитесь. Филипповна, а ты очки хоть когда-нибудь носила? Что-то я не припомню.
МАТРЁНА: Подруга, ты же сама говорила, что у тебя зрение, как у молодухи.
ФИЛИППОВНА: И правда. Я же очки сроду не носила. Я гляжу, а буквы-то расплываются, вот и подумала, что очки надо.
ФЕДЬКА: Да от волнения это. Читай давай.
ФИЛИППОВНА: Боюсь что-то. Может, вести какие недобрые.
МАТРЁНА: Добрые, недобрые. Читать-то все равно надо.
ФИЛИППОВНА: (Отходит в сторону, не раскрывая телеграмму и не смотря в её содержание, будто читает наизусть выученный текст.) Мама, приезжаю женой, внуками. Встречай 10 июня (Называется сегодняшняя по календарю дата). Николай». Что это? Не пойму что-то.
ФЕДЬКА: Что ты не поймешь? Колька твой приезжает!
ФИЛИППОВНА: (Не поворачиваясь к ним. Растерянно) Как это приезжает? Когда приезжает-то?
ФЕДЬКА: Как-как! Как и все! Написано же – десятого приезжает.
ФИЛИППОВНА: А сегодня какое?
МАТРЁНА: Так с утра десятое и было.
ФИЛИППОВНА: (Испуганно). Как же это, а?  Как десятое? (Поднесла телеграмму к глазам и горько заплакала).
ФЕДЬКА: Нет, ну вас, баб, точно не понять! Сейчас-то чего ревешь? Нету – плохо. Едет – опять плохо.
ФИЛИППОВНА: (Словно одумалась). Феденька, дак кто ж говорит, что плохо? Хорошо, очень даже хорошо. (Взяла портрет сына).  И не верю сама, что увижу тебя, кровинушка ты моя. Вот и у нас все, как у людей, будет. Гостей позовем, стол накроем.  (Тихонько запевает).
Сама садик я садила,
Сама буду поливать.
Сама милого любила,
Сама буду забывать.
(Федька с Матреной молча смотрят на нее.)
А что же мы сидим? Давайте, давайте, готовиться надо. Матрена, погоди. Я чего-то не пойму, а внуки-то откуда?
ФЕДЬКА: Ну, ты, Филипповна, даешь! Не знаешь, откуда внуки появляются? В капусте нашли!
ФИЛИППОВНА: Ой, что это я говорю-то? Как-то невпопад все. А чего это я сижу? Нет, гляньте на нее! Расселась и сидит! Тут такая радость, а она сидит себе!.. Господи, а в деревне ведь не знают! Надо же всем рассказать.
ФЕДЬКА: А я может, это… в магазин, а? Гости, как- никак.
ФИЛИППОВНА: Да, да, конечно. Сейчас я тебе денег дам. Купи там…
ФЕДЬКА: Чего купить-то?
ФИЛИППОВНА: Чего, чего? Сам не знаешь, чего?! Купи чего-нибудь… вкусненького: печенья, конфет…(Полезла в сундук). Смотри только, чтобы все по уму было.
ФЕДЬКА: А-то я тебя когда-нибудь подводил?! Не переживай!
ФИЛИППОВНА: Да Кузьмича увидишь, так это…позови его. Отец все же…Федька, да ты дослушай до конца! И скажи, пусть, если чё… с Клавкой… приходит. Понял, нет? Пусть уж и с Клавкой. Теперь-то нам чего делить? Теперь радоваться надо.
ФЕДЬКА: Понял я всё, понял. Не переживай! (Взял пиджак, стал одеваться.)
ФИЛИППОВНА: Матрена, так ты идешь за огурчиками или нет?
МАТРЕНА: А как же! Бегу, бегу! Я быстро, одна нога здесь, другая там. (Матрена убегает).
ФИЛИППОВНА: Федька, постой. Ты куда без штанов собрался?
ФЕДЬКА: Ой-ей! (Прикрывается.) Я и забыл.
ФИЛИППОВНА: Подожди. Сядь.
(Федька сел на стоящую рядом табуретку. Филипповна поднесла телеграмму к глазам и горько заплакала. Федька, взял у нее из рук телеграмму, раскрыл, молча прочитал.)
ФЕДЬКА: Да не убивайся ты так. Всё наладится.
ФИЛИППОВНА: Ой, Феденька…истомилась я. Появилась вот надежда да и рухнула. Рухнула, Федя, надежда, как твой старый сарай. Ума не приложу, что делать?
ФЕДЬКА: Что делать? Ждать. Всё равно ведь объявится рано или поздно.
ФИЛИППОВНА: Вот, вот…как бы поздно не было.
ФЕДЬКА: Ты мне это брось! Тебе ещё жить да жить.
ФИЛИППОВНА: Да какая же это жизнь? Всё одна да одна. За Кольку переживаю. Бывает, вечером так хочется поговорить, а не с кем.
ФЕДЬКА: Меня зови.
ФИЛИППОВНА: Как это, зови?
ФЕДЬКА: Да так и зови.
ФИЛИППОВНА: И придёшь? Я ведь наливать не буду.
ФЕДЬКА: Да что ты: наливать, наливать…Мне и самому всё это надоело. Давно бы бросил, а для кого?
ФИЛИППОВНА: Как для кого? Для себя.
ФЕДЬКА: Для себя неинтересно. Для тебя бы вот бросил.
ФИЛИППОВНА: Вот и брось.
ФЕДЬКА: Думаешь, не смогу?
ФИЛИППОВНА: Ничего я не думаю. Матрёна сейчас вот с огурцами вернется.
ФЕДЬКА: Не вернётся. Так я, это, пойду.
ФИЛИППОВНА: Иди. (Федька встал, направляется к двери.) Федя, постой. Дак ты  думаешь, Матрена догадалась, про телеграмму-то? (Федька молчит.) Вот и я думаю, что догадалась. Федя, а ты чего к речке-то поперся?
ФЕДЬКА: А я знаю?
ФИЛИППОВНА: А штаны куда дел?
ФЕДЬКА: Вот дались тебе эти штаны. Да снял я их. Провалился в воду, снял, отжать хотел, да опять провалился. Уже по это…ну…(показывает на себе).
ФИЛИППОВНА: А ты как в таком виде по улице-то пойдёшь? Оставайся уж.
ФЕДЬКА: Как оставайся? Совсем?
ФИЛИППОВНА:  Совсем! Стемнеет, уйдёшь.
ФЕДЬКА: Да как-то…не знаю.
ФИЛИППОВНА: Я знаю. Оставайся, говорю. (Запела.)
Сама садик я садила,
Сама буду поливать.
Сама милого любила,
Сама буду забывать.

Занавес.

tatjana-kmylina@rambler.ru