Морская ведьма...

               
В  то лето я работал матросом на лодочной станции. К причалу, что был рядом, постоянно подходили
прогулочные катера. Звучала музыку, иногда прерываемая приглашениями на морские прогулки.
В самое пекло дел было мало. Укрывшись под  камышовым навесом, мы жевали бутерброды с керченской селёдкой, запивая сухим вином из автоматов на набережной, и подтрунивая над бабой Верой, законной нашего бригадира Степаныча. Тут  увидел он идущую к прогулочному катеру пару:
морской офицер, по полной форме, цепко ведёт под руку,   подпрыгивающую в спешке подругу.
  Вздохнув, Степаныч начал ностальгически вспоминать свою службу в ВМФ - водолазом.
-Мы стояли на рейде у Карадага, когда в  воду без брызг плюхнулся сверкающий в огнях диск.
Море под нашим кораблём озарилось до дна. Бросив драить палубу, все ринулись к борту.
« Атас! Разбился! Ложись! Грохнет!»
Влипли в палубу, ощущая в теле дрожание скал. Море продолжало светиться. Боцман, прокашливаясь, поднялся первым:
« Оттого он и мигал: помогите, SOS! Бедолаги!»
Четырёх водолазов опустили на дно. Но там мы ни чего не обнаружили, кроме искусно  замаскированного в отвесной скале туннеля. По связи получили команду; « Исследуйте!» И столкнулись с группой  двигающихся на встречу пловцов. Что поразило? Размеры их в два - три раза больше наших. Прежде чем меня ослепило, успел рассмотреть одного с ног до головы. Будто человек, а рот как у рыбы. Нос еле заметен, ноздри не как у нас, снизу - сбоку! Глаза огромные, словно маска для подводного плавания, но без бровей, на спине колыхающейся плавник. Грудь в серебристой  чешуе, спина серо-зелёно чёрная, лоснящаяся, между пальцами перепонки, ногти длинные. В руке -  если её можно так назвать -  подобие заострённой трубки,  испускающей голубоватый луч. Трое водолазов,  погибли сразу. Я видел, как пузырьки воздуха вырвались из разрезанных лучом скафандров, и тела их, медленно покачиваясь, пошли ко дну. Я потерял сознание.
Узнал потом, что один из полурыб вынырнул у тральщика, громко свистнул и мощным толчком ласты закинул меня на палубу. Пролежав  в госпитале Севастополя два месяца, я был списан со службы. Теперь, - ухмыльнулся он, и по самые уши задвинул на Славке кепку, - лодками командую. Но до сих пор в голове мысль; почему они меня пожалели? По-че-му?
Стали пребывать  люди и мы продолжили работу.
Отправив лодки, мы вновь собрались под навесом. Баба Вера, мерцая былой красотой, нарезала чёрный хлеб, я чистил селёдку. Яшка принёс новый чайник сухого  ркацители. Тут баба  Вера, вспомнив рассказ Степаныча, сказала:
- Видела я их, не раз видела! Рыбы они, да выше нас разумом. У них своя жизнь, у нас своя!
Тут наше внимание привлекла ступившая под арку входа дама лет тридцати.  Сбросив на ходу халатик, представила на обозрение дивные формы  и вызывающий по тем временам купальник. Была она рослой, но белой, как москвичка только что с поезда.   Воздух наполнил аромат дорогих духов.
Баба Вера впилась в неё глазами:
- Ах… такой я в молодости была! - вздохнула. Женщина пальчиком закинула прядь волос за шею, и на ней в свете солнца полыхнула  золотая цепочка, а  в кулоне на груди брызнули лучики красных рубинов.
- Мальчики! Кто- нибудь покатает? Заплачу! - выжидательно уставилась на Славика.
Зыркнув на неё через плечо, он снял со столба накинутое на гвоздь полотенце, вытер руки  и  обернулся к подошедшему Степанычу, ладошкой прижимающему зевок.
Догадавшись, что он старший, дама протянула ладошку для приветствия и вложила в  его рука десять рублей.   - На часок, ну два,- добавила.
Вернулись они часа через два. Славка спрыгнул, подхватил нос лодки и вытянул на песок. Сломив за борт, литое колено и неся на губах  таинственную улыбку, она вошла  к нам под навес. Развернула халатик, запустила руку  в рукав и, поблагодарив, удалилась.
-Странная. Даже напугала в море,- с дрожью в голосе промолвил Славка. Баба Вера подняла на него глаза:
- Да знаю я её, знаю! Ведьма она. Черноморская, наша!
- Что вы тут бутербродите? - возмутился Яшка.
- А ты поглядел, что у неё на шее?
- Что? - в раздумье. - Ну… цепочка золотая!
- А на ней что?
- Как что? Кулон.
- А там? - ещё более давя голосом.
- Дельфин, кажись. Бочка, веник?
- Сам ты веник! - дрогнул оплывший подбородок. - Баба Яга. С кристаллами рубина вместо глаз и с метлой в руке. Отличительный знак черноморских ведьм.
Зарнув по сторонам - где дед? - из межгрудной складки вытащила золотую цепочку и разжала пальцы. Мы увидели такой же. как у « москвички», мерцающий кулон. По руке играли фиолетово- оранжевые всполохи глаз ведьмы.
- До неё я была…
- Так вы тоже ведьма?! - выдохнул я.
Баба вдруг прогнулась к Славику, почти шёпотом:
- А эта, там, что, встречалась с кем?
Славка надкусил бутерброд, налил Ркацители, отхлебнул:
- Ну,  было! Только что, сам не пойму!
- Пожалусто,  подробней, - зажёгся Яшка.
- Долго грёб, куда указала. Вдруг кладёт мне  на руку свою. « Не греби! Стой на вёслах!» Поднялась и, держась за меня, свистнула в два пальца - так, что уши заложило. Тут же из воды, нырками, белый дельфин появился.
« Жди, - прошептала сдавленно. - Здесь жди»
Нырнула. Поплыла…
- А что дальше?
- Вцепилась она в шею дельфина, легла  ему на спину, и что- то  чёрное метнулось за ними.
Не то ли чудище, о котором  Степаныч травил? - подумал.
Слушая внимательно, баба Вера обеими руками прижимала к груди свой кулон;
- Во, видите, человек рыба то! Неделю назад видела я её здесь, входила в море, трепеща вся, на роды свои!
- Как?!
- А так! Двадцать лет, повинуясь внутреннему голосу, я ежегодно приходила сюда! Здесь и с дедом познакомилась. Славу Богу, не знает он, с кем жизнь свою прожил…
Двенадцать месяцев носишь в себе этих головастиков, потом спешишь к воде на чей - то приказ; пора! Отпусти их! А, из тебя - в воду, что дробь:  три, четыре, пять  высыпают, с пальчик.  Нырк - и   нет!
И облегчение, лёгкость на неделю. А после ноги сами на зов несут. Вспомнилось, как первый раз со страхом отпрянула. А он на шею кулон. И слышишь в уме: « Не снимай никогда!» Органов, как у мужика, у них нет. Но, как к себе прижмёт, волна тёплая внутри всколыхнётся, сердце бешено скакнёт - и готово. Опять двенадцать месяцев ждешь…
Однажды, догадалась я снять тот кулон с цепочкой, и враз,  наваждение пропало. А, как  эту увидела, взволновалась, все перед глазами вновь! Только бы дед не прознал… Догадался бы, с кем тогда под водой сражался и кто их мать?
И тут я понял, за что была подарена жизнь Степанычу.