Голова 34. В гостях у сказки

Весь последующий день мы с моими подчиненными коллегами устраняли последствия нашествия парней из KGB: собирали с пола документы, сортировали их в надлежащий порядок, раскладывая по ящичкам и полочкам, после чего принялись вычищать компьютеры от различных жучков и паучков. На это и ушел наш изнуряющий шестичасовой рабочий день, с учетом обеда. В течение всего дня я улавливал на себе победные взгляды Моники из серии: «Я же говорила!» Я отвечал извиняющейся улыбочкой: молодец, мол, твоя правда. Однако разговор на эту злободневную тему при посторонних мы не затевали, ожидая подходящего случая.

На исходе трудодня мне зачем-то позвонил Шершавый, около получаса мы проговорили о ситуации с новоиспеченными внутренними манагерами, которые только-только осваивали технологии «мобильного разводка», данным обстоятельством Шершавый и мотивировал некоторые перебои в пополнении счета «Расчетного центра». Его объяснения меня вполне устроили, хотя, признаться, я так и не понял, с чего вдруг он надумал так подробно отчитаться об этом именно мне, будто бы мне больше всех надо.

К моему удивлению, равно как и удовольствию, когда я выходил из своего кабинета, ближе уже к шести, в общем манагерском офисе меня терпеливо дожидалась Моника. Она, как бы чувствуя мое слегка потерянное, пережеванное состояние в связи с последними потрясениями, предложила развеяться в кино, куда и зазывала. Я охотно принял это приглашение, тем более что испытывал еще вполне определенную неловкость перед ней, поскольку теперь  стало совершенно очевидно, что именно она, Моника, оказалась хорошей в связке с плохой Афиной, хотя долгое время я был убежден в обратном, крепко сомневаясь в обоснованности и непредвзятости ее предостережений.

С выбором фильма к просмотру, впрочем, у Моники ожидаемо случились большие межжанровые метания из крайности в крайность, при этом я почти не сомневался, что ее выбор рано или поздно падет на какой-нибудь заштатный фильм о любви друг к другу заморских подростков. И не ошибся, а потому с нетерпением дожидался окончания сеанса, потому как фильм этот я уже видывал множество раз, хоть и назывался он раньше как-то по-другому. Просмотр фильма, вкупе с нервотрепкой последних дней, вверг меня в настолько сонное состояние, что гипноз с меня можно было снимать, не вводя в транс. Фильм, к счастью, оказался форматным, полуторачасовым. И только вобранный в легкие холодный воздух, когда мы выбрались наружу, несколько меня расшевелил. С Моникой мы по-прежнему проживали в разных концах города, и когда я уже собирался с ней распрощаться, так как мне было бы удобнее пройтись пешком до соседней ветки метро, она меня притормозила, сообщая, как бы между прочим, что ее родители разъехались во все стороны – маманька на шопинге в Suomi, а папанька где-то в Komandirovke. И все бы ничего, да вот только ночевать одна она боится…

Разумеется, я не имел морального права оставить даму в страшной ситуации; таким образом, поймав таксомотор, мы отправились к ней.

Вообще-то никогда я не был снобом в этом вопросе, но ее жилище сразу показалось мне на редкость неуютным и необжитым. Поначалу я даже усомнился, что это квартира ее родителей. И дело было вовсе не в квадратных метрах, уж мне ли, извечному обитателю однушки, быть привередливым в данном отношении? Здесь я имею в виду именно что обстановку, в которой господствовал резкий минимализм, свидетельствующий о том, что родители предпочитают в интерьере строгий гостиничный стиль; однако фотографии двух взрослых людей на пустующей книжной полке, сходство Моники с которыми было несомненным, подавили эту мысль.

Моника, проведя спешную экскурсию по всем двум комнатам, затащила меня на кухню, заваривая какой-то необычный, по ее уверениям, тибетский чай. Пока она производила соответствующие манипуляции, я беспрерывно рассыпался в комплиментах, благодаря ее за то, что пыталась открыть мне глаза на Афину и ее аферы, а я, дурачок, еще и не верил. Моника мило улыбалась в ответ, нехотя признавшись, что про Афину ей по секрету проболтался старик Молодой, сразу заподозривший ту в сотрудничестве с KGB.

По ходу этой чайной церемонии Моника бросала мне весьма недвусмысленные, призывные взгляды, вот только меня после распития напитка, напротив, вдруг неожиданно склонило ко сну: глаза слипались, как у котенка, телу же захотелось старческого покоя и неподвижности. И только. В общем, несмотря на то что Моника, очевидно, имела на вечер другие планы, она, уловив мое сумеречное состояние, отнеслась к нему с чутким пониманием, сказав, что чай действительно весьма специфический и требует привычки, после чего убежала расстилать мне постель. Укладываясь в кровать, как сейчас помню, я испытывал вполне понятное сожаление за этот казус, пребывая в том настроении, что умею же все испортить: вместо объятий Моники угодить в объятия Морфея… кошмар какой-то. Болезненное сонливое состояние, впрочем, не оставляло ни малейших надежд на быструю реабилитацию.

Пока я, засыпая, предавался досаде, по комнате разлился электрический свет, режущий и огорчающий. В комнату вошла Моника, неся с собой какие-то документы и авторучку, и, «дико извиняясь», просила меня подписать их, чтобы ей прямо завтра с утра, не заезжая в офис, можно было отправиться к клиенту. И хотя я сквозь туман в голове и удивился – к какому еще такому клиенту, – нацарапав автографы в строках для подписи, почти тут же забылся здоровенным сном.

Проснулся я в шесть утра, Моники рядом не лежало. В связи с этим я пробовал уснуть еще, поворочавшись минут с пятнадцать, но необычайная ясность в уме подсказала, что все это пустое. Поболтавшись по коридору и посидев на кухне, я надумал ехать-таки домой, чтобы нормально принять душ, позавтракать, а затем уж на свежей волне выдвигаться на работу. Для реализации плана пришлось растолкать Монику, спавшую в соседней комнате.

Моника, увидев меня совсем одетым и куда-то уже собранным, как-то даже переполошилась. Я отнес подобную реакцию к тому, что она совершенно не привыкла видеть меня в обстановке своей квартиры, тогда я вкратце поведал ей о намерениях двигаться дальше, успокоив, что времени только полседьмого, что можно, можно будет поспать еще; Моника, пробурчав что-то неопределенное, поплелась в коридор выпроваживать меня.

И там, в прихожей, снимая свою куртку с вешалки, я как-то неосторожно взбаламутил нижние слои одежд и клянусь, что приметил там то самое изумрудного цвета пальтишко, в котором Афина ездила со мной в пригород… И хотя обычно, признаться, я бываю не слишком внимателен к одеждам других людей, да и к своим-то, впрочем, привязан не особо страстно, однако то пальто я узнал бы везде – так прелестно оно смотрелось на Афине в тот пригородный воскресный день.

Тогда я с подозрением перевел взгляд на Монику, но ее заспанное личико в ту секунду не выражало ничего, кроме желания спать опять и того, чтобы я поскорее убирался отсюда подальше. И я ушел, решив для себя, что обязательно задам вопрос о происхождении этого пальто в ее прихожей при первой же встрече.