Пришелец

        Чтят приваловцы Св.Николу-Угодника. В каждом доме в красном углу висит его образ. И каждый год 19 декабря устраивают в честь Чудотворца Престольный праздник. И не было года, чтобы святой не совершил по просьбе его почитателей чудо.
Все помнят, как партизан Кострома утерял партбилет. Всем колхозом искали. Стоило бабе Козлихе попросить Николу помочь, как бесстыжая Валька принесла документ. Нашла у себя под кроватью.
А Манька Копылова? Стоило ей помолиться святому, как в ту же ночь произошло у неё непорочное зачатие, и в срок родила сына. Так и растит одна без отца. Мальчик, правда, похож на соседского парня Шурку. Но это тоже чудо. И вот опять Никола совершил чудо. Однако, по порядку.   
Зима и в 1949 году не баловала теплом. Уже к началу декабря поля и дороги на пол-аршина засыпало снегом, морозы доходили до 20 градусов. Но селян зима уже не пугала. Почти все семьи вдов построили новые хатки, а мужики, даже вернувшиеся с войны одноногими, как Аким Бабичев и Титенок, Иван и Василий Лазаренко, или однорукими, как Степан Грищенко и Виктор Лазаренко, срубили пятистенки.
Летом уродились картофель, капуста, огурцы, просо. Насушили люди сена коровам. И после голода последних лет селяне надеялись зиму пережить без потерь. 
На праздник рано утром старушки с пением псалмов пронесли икону Св. Николая по деревне и повесили зимовать на куту в хате Гапы Куцей. Помолились, поцеловали святого, прося защитить их от бед, и отправились по домам встречать гостей. Поцеловала икону и Дуня, героиня нашего рассказа, попросив святого совершить и для неё чудо - дать жениха, пусть и завалящего.   
Приваловка в этот зимний день по сложившейся за три века традиции принимала гостей со всех окрестных деревень. К вечеру из окон каждой хаты слышались печальные протяжные песни, а вечером в холодном клубе молодицы под гармошку Бориса Зыка отплясывали краковяк, польку-бабочку и барыню.
Через два дня праздник закончился. Всё, что припасли хозяйки к такому дню, выпито и съедено. Гости на лошадках и пешим ходом, выпив который раз на посошок, отправились в свои деревни и сёла.
И всё-таки Николай-Угодник не остался перед приваловцами и Дуней в долгу. Чудо, хоть и маленькое, совершил: в деревне вдруг невесть откуда появился никому не известный пришелец, невзрачный и странный мужичонка. И вот как это было.
Проводила гостей и Дуня, которых принимала в новой избушке,  достроенной к празднику с помощью соседей:  Семён Боровик накрыл хатку соломой, Жорж Безик остеклил окна, печник из Робска сложил печку. 
Дуне было 32 года, но выглядела она старше и внешне походила на монашку. Пышные каштановые волосы прятала под чёрный платок. Старая телогрейка, длинный саян и валенки с бахилами скрывали от посторонних глаз её женственность и высокую грудь.  Молчаливая, застенчивая, она мало с кем общалась, стыдясь своей хромоты: левая нога была намного короче и тоньше правой. И женихов у неё никогда не было.
Вот к ней-то и привели Павел Андреевич Федосенко и Федька Марус  вечером на второй день праздника странного пришельца. Все трое были под хмельком, Федька даже пошатывался. Понятно, праздник ещё не кончился.
- Дунь, - обратился к ней Марус, извлекая из-за пазухи бутылку самогона и ставя на стол, - достань-ка нам цыбули, капусты и гурков, хлеба. Дело есть к тебе.
Дуня молча собрала нехитрую закуску, подала ложки. Уселись за столик.
- Садись и ты с нами.
Дуня присела на краешек скамьи. Выпили. Пришелец тоже молча выпил, понюхал корочку хлеба, поёжился, согреваясь, начал икать. 
- Никифоровна, - проглотив солёный огурчик и повернувшись к Дуне, начал издалека Павел,  - ты женщина одинокая, добрая, хозяйственная. Хорошо, если бы у тебя появился хозяин, мужчина, опора, так сказать.
Он вытер вспотевший лоб и толкнул Федьку, как бы прося помощи.      
- Мы с Павлом, Дунька, привели тебе мужика, - пришёл на помощь приятель. - Думаем, пусть поживёт у тебя. Примем в колхоз, выпишем картошки. Может, и слюбитесь. А там и свадьбу сыграем.
Дуня от неожиданности привстала с лавки, уставилась на незнакомца. Это был невысокий мужчина, давно небритый и не стриженый, с грязными руками. От него разило устоявшимся перегаром и терпким запахом давно немытого тела. Перешитый из солдатской шинели пиджак был ему велик, перепачкан грязью, в нескольких местах из прорехов выбивалась вата. Керзовые сапоги  изношены до дыр.
- Да ты не бойся, Дуня, - видя, с каким страхом уставилась хозяйка на незнакомца, стал уговаривать её Павел. – Говорит, что звать его Иван Иванович Корнеев, родом из Смоленщины. Сидел в тюрьме по глупости, за грабёж и кражи. Пока сидел, жена и дети умерли от холеры, хата сгорела, идти ему некуда.
- А вы откуда знаете этого человека, дядь Федь? – обратилась Дуня к  старшему гостю.
- Да я его только час назад увидел. Был  я в гостях у Аксиньи, когда к ней в хату зашёл этот человек, попросил поесть. Сестра посадила за стол, налила самогонки, покормила. Он и рассказал свою историю, что ему некуда идти, а на дворе зима. Показал бумагу из лагеря. Ещё он сказал, что остался бы в деревне, если бы попалась хорошая баба.
Дуня слушала не перебивая, изредка посматривая на Корнеева-пришельца. Тот сидел молча, катая по столу хлебный мякиш. Павел раскуривал цигарку, пуская клубы табачного дыма.
- А может это божье знамение, Никола-угодник услышал мою просьбу и послал это чудо? - вдруг подумала Дуня и перекрестилась.
- Возле магазина я встретил Павла Андреевича, – продолжал Федька. - Стали кумекать, куда бы его пристроить. Он и вспомнил про тебя. Вот мы и пришли.
- Дунь, - пришёл на помощь Федьке Павел, - видно, что пришелец говорит правду. Нехай у тебя поживёт. Завтра вытопим баньку, отмоем его, найдём одежонку, приоденем. Я возьму его в свою бригаду, буду приглядывать. Начнёт проказничать – прогоним.
- А что скажут люди? – заупрямилась Дуня. – Бродягу, тюремщика, пьяницу пригрела? А вдруг разбойник он, убивец?
- Микифоровна, соседочка, - погладил по плечу Дуню Фёдор, - не бойся. Нехай он поживеть у тябе як хватерант, а там побачим.
- Тады нехай ён скажа, что ни будя пить, красть, богохульничать и будя робить, як уси мужики.
Павел подошёл к притихшему Ивану, взял за рукав пиджака, подвёл к стоявшей, скрестив руки, у печки Дуне:
- Ты слышал, что сказала женщина? Если согласен - говори, нет – отправим туда, откуда пришёл.
Иван переминался с ноги на ногу, вздыхал. Видно, хотелось ему остаться в тёплой хате, нравилась пышногрудая с ямочками на пунцовых щеках хозяйка. С другой стороны, привык он бродяжничать, пить, не работать и иной жизни не мыслил.
Взгляд его упал на Дунину убранную кровать, где над периной высилась горка мягких подушек, и ему захотелось остаться.
- Даю слово бывшего фронтовика, что всё буду делать, как хочет эта женщина, - глухим голосом промолвил Иван.
- Вот за это и выпьем, - обрадовался Федька.
Мужики допили самогон и распрощались.
- Вот что, Иван, или як там тебя завуть? Ты грязный, вонючий, вшивый. Сядни спать будешь на соломе, на полу. А завтры, если Павло тебя вымоет и даст другую одежонку, пострыжёт твои лохмы, будешь спать на грубке.  От деда остался кожух, будешь в ём ходить, а тваи лахмотья спалим.
Пришелец молча кивал головой.
- По большой нужде, - продолжала Дуня, -  мы ходим в нужник за сараем. А сейчас пойдём за соломой.
Через неделю квартиранта было не узнать. Павел, как и обещал, отмыл его в баньке, остриг, приодел. А вот работать, оказалось, дунин жилец не умел, и всё у него валилось с рук. А так был тихим, ни с кем не ссорился. За столом не капризничал, ел всё, что Дуня варила в печке. Слово, данное Дуне, не нарушал.
Мужики обучали его немудрёному крестьянскому труду: Семён научил его запрягать лошадь, Федька показал, как пилить и колоть дрова, с Дуней на ферме кормил скот и выгребал навоз.  Кликали его Иваном Ивановичем. Не потому, что очень уважали, а просто, чтобы не путать с другими Иванами.
Как так получилось, но к Великому посту Дуня запузатела. Первым это заметил Павел, который иногда наведывался к Дуне в гости. Он поговорил с Иваном Ивановичем в сенях, и на следующий день приваловцы узнали, что Павел Андреевич на  лошадке свозил Дуню с Иваном в сельсовет, где они расписались и стали мужем и женой.
Весною в деревне работы невпроворот: и пахать надо, и сеять, и инвентарь чинить. Работать приходится от зари до зари, без отдыха и выходных.
Но с прилётом грачей Ивана как подменили: то скажется больным, то опоздает к наряду, то сошлётся на неумение. Тайком стал попивать. Иногда куда-то пропадал, днями не показываясь дома. А скоро и вовсе исчез. И когда Дуня в коробке из-под спичек, что прятала на дне сундука, не нашла свои сбережения – 25 рублей, то поняла, что Иван её бросил, ушёл бродяжничать.
К Покрову Дуня родила двойню. Все соседи жалели её и помогали, чем могли. Пропавшего пришельца видели то в поездах, то на вокзалах, то в других сёлах. Оборванный, с трясущими от водки руками, с небритой щетиной, он просил у встречных милостыню, объясняя, что его недавно отпустили из тюрьмы и у него нет денег добраться домой к Дуне.
Когда детям исполнилось года три, Иван Иванович вдруг пришёл к Дуне, оборванный, грязный, с испитою, в синяках рожей. Не здороваясь и не поднимая глаз, молча из кармана достал два грязных кусочка сахара и протянул подбежавшим к незнакомому нищему дуниным детям.
Дуня покормила блудного отца, заплакала и попросила забыть дорогу в Приваловку и что у него были дети.
Больше пришелец в Приваловке не появлялся. Но лет через пять Дуне пришло извещение, что на вокзале Барнаула подобран Корнеев И.И., умерший от алкогольного отравления.
19.12.2013г.