Глава 1 Приглашение к войне

Глава 1
Приглашение к войне

1

Всякая война развязывается задолго до того, как начинают в ней гибнуть люди, точно так, как и любой послевоенный мир рождается в пылу сражений. Люди не могут бесконечно воевать, точно так, как человеческое честолюбие лидеров не позволяет народам долго жить в мире.
Отношения между императорами стали портиться сразу после Тильзита. Причин тому имелось достаточно. Это и назначение послом в Петербург генерала Савари, убийцы герцога Энгиенского. Это и упорное нежелание Наполеона решить прусскую и турецкую проблемы в выгодном для России формате. Это и вынужденная война (пусть формальная) против Англии. Это и разорительная для России континентальная блокада. Это и низложение испанской правящей династии. Всё ложилось во внутреннюю копилку враждебности Александра к Наполеону.
Эрфурт не помирил императоров. Точкой же невозврата стало сватовство Наполеона и отказ Александра. В середине января 1810 года Александр объявил Коленкуру, что Великая княжна Анна Павловна не может стать женой французского императора, а уже в марте правительство России предприняло первые приготовления к войне с Францией. Русское военное министерство послало в крепости на западной границе две саперные комиссии. Одна имела задание обследовать крепости Белоруссии и Литвы и подготовить предложения по их укреплению, вторая занималась крепостями Малороссии. В том же марте царь послал в Париж графа Нессельроде.
Граф имел единственное задание царя – держать непосредственную, естественно тайную, связь с Талейраном. В переписке с министром иностранных дел Румянцевым Нессельроде называл бывшего французского министра по-разному, но чаще всего – «кузен Генри». Александр заполучил Талейрана в Эрфурте, где они несколько раз встречались с глазу на глаз. Талейран сам шел на сотрудничество, авансом доверив Александру несколько французских тайн относительно Австрии. Сотрудничество Александра и Талейрана состояло в том, что первый платил второму, а второй информировал первого о действительном положении при дворе, о состоянии армии, о намерениях императора Наполеона. Хотя весной 1810 года Талейран уже два с половиной года, как находился в отставке и, по крайней мере, год, как не имел прямого доклада императору, у него оставалось много друзей и знакомых в среде высших сановников и  высших военных. Они-то невольно и поставляли Талейрану нужную информацию. Он сопоставлял, анализировал, взвешивал и делал прогнозы, всегда точные и выверенные.
Кузен Генри был убежден и свое убеждение передал по цепочке Нессельроде – Румянцев – Александр, что французский император настроен мирно, даже благостно, в обозримом будущем не планирует воевать и захватывать.
Вывод Генри не понравился царю. «Что значит – настроен мирно и не планирует воевать, – рассуждал царь. – Он должен быть настроен воинственно и планировать коварное нападение, в этом природа корсиканца». В результате подобных рассуждений царь вызвал к себе своего адъютанта, полковника Чернышева, и откровенно с ним поговорил.
Полковник вошел, молодцевато щелкнув каблуками, остановился на пороге.
– Ваше Величество, полковник Чернышев по вашему повелению...
Александр махнул рукой, что могло означать: вижу, скоро освобожусь. Полковник стоял навытяжку, преданно смотря на императора, что-то читающего, сидя за столом, изредка делающего пометки на листах. Так прошло несколько минут.
– Проходите, Александр Иванович, – произнес царь, не отрываясь от бумаг, – садитесь у окна, я сей час закончу.
Вскоре император отложил листы. Встал, кончиками пальцев потирая виски.
– Как матушка, как батюшка? – Александр легко коснулся плеча, хотевшего было вскочить адъютанта, и он остался сидеть в кресле. – Как они себя чувствуют? Весна нынче сырая, – проговорил Александр, усаживаясь напротив.
– Благодарю, Ваше Величество, – растрогался молодой человек, – все хорошо.
Александр выглядел немного уставшим.
– Вот что, Александр Иванович, вам надлежит съездить в Париж. Наши люди сообщают, что там все спокойно и при дворе царит мир да благодать. Но у меня есть все основания полагать, что спокойствие это поверхностно, а мирные настроения обманчивы.
Александр в течение получаса рассказывал адъютанту то, что не доверил ни министру Разумовскому, ни Нессельроде, ни графу Толстому
– Осмотритесь там, Александр Иванович, – закончил царь, – должны быть свидетельства, ищите их при дворе, в министерствах, в салонах.
Александр встал, давая понять, что аудиенция подходит к концу. Встал и полковник, несколько смущенный важностью задания.
– Ваше Величество, я сделаю все, что стоит в моих силах.
– Вот и хорошо, – сказал царь, кивком головы отпуская полковника, – пишите Сперанскому. У него же получите подробные инструкции.

Летом 1810 года Чернышев приехал в Париж. Александр не ошибся в полковнике, он обладал острым взглядом и богатой фантазией, позволяющей самые невинные действия Наполеона трактовать в рамках исполнения некого тайно-коварного замысла покорения России. «Почему у меня нет министров, как этот молодой человек», – однажды написал Александр на полях записки Чернышева.

2

Второго апреля 1810 года Наполеон женился. Австрийская принцесса, Мария Луиза, стала его второй женой. Как ни старался Наполеон скрыть от окружающих свое разочарование молодой женой, сделать он это не смог. Его поразила дремучая невинность Марии, ее неопытность, неумелость. Сам-то он не отличался большой фантазией в любовных утехах. Он брал женщину, как армия штурмом берет крепость – быстро и эффективно, и дело крепости разнообразить штурм... Словом, император был разочарован. Фейерверк по случаю бракосочетания прошел скучно, народные гуляния, по тому же случаю, отменили, при дворе правила бал тоска, расползающаяся скукой по всей столице. Примерно месяц император чувствовал себя обманутым, а потом нашел в браке другое утешение. Он стал Марии наставником, отцом, старшим братом и где-то, совсем немножко, мужем. И эта роль, своей новизной, ему очень понравилась.
Остаток весны и все лето император занимался собственными переживаниями, женой и Голландией. В августе военный министр Кларк доложил ему об активности русских на их западных границах. «Русские, – докладывал Кларк, – уже не меньше месяца, как начали работы по укреплению оборонительных сооружений Риги, Киева, Витебска и Бобруйска». Доклад военного министра неприятно удивил Наполеона. «Неужели, – думал он, – в мире есть люди, кроме испанцев, конечно, кто еще хочет воевать. Неужели еще остались твердолобые, кроме англичан, конечно, кому мало Аустерлица, Йены, Фридлянда, Ваграма».
Неделю император думал, а в середине августа распорядился принять адекватные меры. Кларк предложил в ответ на действия русских усилить Данциг, Штетин (Щецин), Глогау (Глогув) и Кюстрин (Костшин-на-Одре). Император согласился, и в конце августа – начале сентября в названных крепостях начались вялые работы.

Континентальная блокада, важнейший политический инструмент Наполеона, давала сбои и чем дальше – тем больше. Контрабандисты пробивали бреши в блокадных стенах, и в эти бреши просачивались сахар и чай из английских колоний, сталь и мануфактура из Англии. Следовало либо отказаться от блокады и искать с англичанами понимание, либо ужесточить её. Наполеон выбрал второе. Первой жертвой политики ужесточения стала Голландия.
Весной 1810 года Голландия потеряла прибрежные провинции. Франция, соответственно, приобрела несколько новых департаментов. А летом, когда король Людвиг отрекся от голландского трона в пользу своего сына, вся Голландия обернулась частью Франции. Таким образом, Наполеон поставил таможенную стену контрабанде английских товаров от дельты Шельды чуть ли не до дельты реки Эмс. Осенью же выяснилось, что ссора с братом Людвигом и Гортензией, напряжение отношений с матерью и обращение голландцев во французов – все неприятности, какие пережил Наполеон ничего не дали делу удушения Англии. Потому что контрабанда сместилась на восток, одновременно уплотнившись по рекам Эмс, Везер и Эльба.
И опять же следовало или отказываться от блокады, как инструмента отношений с Англией, или идти на дальнейшее ужесточение. И снова император выбрал второе.
Указом от 10-го декабря 1810 года Наполеон присоединил к Франции и французской таможне территории, примыкающие к дельтам рек Эмс, Везер и Эльба. По большей части территории эти ранее входили в английское курфюршество Ганновер, но имелось одно исключение – герцогство Ольденбург. Герцогу Ольденбурга французское правительство предложило либо обменять свое герцогство на Эрфурт, либо отдать всю таможню в руки французских чиновников и взять на постой в порты французские войска.

С лета 1810 года и Россия, чем дальше – тем больше, нарушала блокаду. В русские порты стали заходить корабли нейтральных стран, в основном американские, груженные английскими товарами. На эти же корабли русские купцы грузили лес, зерно, мясо, пеньку и они следовали прямиком на Британские острова. Формально Россия блокаду соблюдала, фактически же – объем торговли с Англией стремительно приближался к довоенному уровню. Более того, английские колониальные товары через Россию проникали в Европу.
Конечно же, Наполеон узнал о дыре в пол-России в его континентальных стенах, а узнав, отписал Александру письмо: мол, Россия должна арестовать все нейтральные корабли с английскими товарами на бортах и впредь таковые не допускать в русские гавани. Ответ Александра был следующий: он готов, как и договаривались, арестовать любой английский корабль, какой осмелится зайти в русский порт, но корабли нейтральных стран, независимо от того, какие товары они несут, заходят и будут заходить в русские гавани, ибо его первейшая обязанность заботиться о процветании торговли собственной страны.
И тут подоспел Ольденбург. Если бы Ольденбурга не было, его следовало бы выдумать. Петербург реагировал скоро и жестко. 29-го декабря в Петербург пришла весть об указе Наполеона от 10-го декабря, а в последний день уходящего года Александр подписал контруказ, ставший достойным ответом Наполеону. По нему значительно облегчалась торговля с Англией и, одновременно, в несколько раз повышалась ввозная пошлина на французские вина, шелк и предметы роскоши. Это еще не все. Министерство иностранных дел России разослало в европейские дворы, прежде всего в Вену и Берлин, открытое письмо Александра французскому императору, содержащие обвинения в адрес Наполеона.
Реакция Парижа на таможенный указ и открытое письмо Александра была жесткой и скорой. 10-го января 1811 года в Париж примчался специальный курьер Коленкура, привезший текст указа царя от 31-го декабря, а на другой день, 11-го января, Наполеон подписал контрконтруказ. По нему герцогство Ольденбург становилось частью Франции.
И скажите, кто был прав: Талейран, убежденный в мирных настроениях Наполеона, или Александр, подозревавший французского императора в тайных, коварных планах по отношению к России.
Наполеон подписал указ о присоединении Ольденбурга под влиянием минуты. Через несколько дней он успокоился, гнев его улегся, и он понял, что зашел дальше, чем следовало бы зайти хладнокровному политику. Несколько раз французский император через нового посла, князя Куракина, и личными посланиями пытался объясниться с царем, предлагая сбежавшим в Петербург герцогам Ольденбурга разные варианты компенсации. Но герцоги и царь хранили хладное молчанье, которое означало: удовлетворение возможно только возвратом герцогства владельцам.
Ольденбург стал первым очагом напряжения между императорами. Вторым очагом стала Швеция.
Письмо Наполеона от 23-го октября привез в Петербург граф Чернышев. Оно содержала не только требование арестовать нейтральные суда, но и просьбу Наполеона к Александру поспособствовать, по старой дружбе, привлечению Швеции к континентальной блокаде. Явственней расписаться в неспособности влиять на Швецию, на нового кронпринца, прежнего французского маршала Бернадотта, вряд ли возможно. Сам ли гениальный Наполеон додумался до этой просьбы, подсказал ли ему Шампаньи или Маре, только французский император сам указал Александру, где тому следует искать друзей.
Не больше двух недель Чернышев оставался дома, а уже в конце ноября он снова отправился в Париж. Ехал он кружным путем через Стокгольм.

3

За последние полтора года в Швеции произошли существенные перемены. Проигранная война с Россией обошлась стране потерей Финляндии, шведскому королю, Густаву IV, она стоила трона. Бунт заседающих в рейхстаге баронов прошел мирно и бескровно, и в июне 1809 года старый герцог Сёдерманландский стал шведским королем Карлом XIII. Поскольку у него не было сына, государственный совет определил наследником престола датского принца Христиана Августа фон Гольштейн-Сондербурга, наместника датской Норвегии. Через год, 28-го мая 1810 года, наследник неудачно упал с лошади, сломал себе шею и скончался, и снова государственный совет и король были озабочены поиском наследника.
Многим, в том числе и Наполеону, казалось естественным, что приемником погибшего наследника станет его старший брат, король Дании Фредерик VI. Карл даже написал Наполеону, что датский король станет и шведским наследником. Однако датско-шведскому объединению не суждено было состояться. В это время в Стокгольме исконно шведские аристократы образовали союз патриотов Швеции, решительно противящийся датскому засилью. Его адепты считали, что исторически Норвегия принадлежит Швеции и только по стечению неблагоприятных обстоятельств ее частью владеет датский король. Кроме того, шведские патриоты полагали, что европейский передел далеко не закончен и в ближайшие годы франко-английское противостояние получит военное продолжение, и потому в это неспокойное время желательно иметь наследником какого-нибудь талантливого полководца, лучше всего одного из французских маршалов. После некоторых дебатов, на которых дискутировались кандидатуры Бернадотта, Бертье и принца Евгения, победили сторонники Бернадотта, не в последнюю очередь из-за очень прохладных отношений маршала с императором.
Лидеры патриотической партии, барон Анкерсберг и барон Мёрнер, сумели убедить короля в разумности выбора наследника из рядов французских маршалов, и уговорили его на Бернадотта.
20-го июня названные бароны приехали в Париж. С собой они привезли инструкции короля послу, барону Ларегбилку. И уже втроем бароны стали добиваться Бернадотта. Получить согласие маршала на переезд в холодный Стокгольм не составило никакого труда, уже на первой встрече Бернадотт изъявил готовность хоть завтра паковать багаж. Основная сложность состояла в осуществлении второй части шведского плана – в получении согласия Наполеона.
В это время в Париже находился, по случаю бракосочетания Наполеона, чрезвычайный посол Баварии, граф Вреде, который ранее, во время французско-шведской войны и временного прекращения дипломатических отношений между странами, уже оказывал шведской короне некоторые услуги при французском дворе. Бароны привлекли графа на свою сторону. Последнее обстоятельство очень важно, ибо Вреде стоял в приятельских отношениях с герцогом Бассано, а тот, несомненно, имел большое, возможно самое большое, влияние на императора.
Как-то на очередной дружеской встрече Вреде обмолвился, что шведы спят и видят наследником престола маршала Бернадотта; Маре отреагировал на замечание вяло, и Вреде не стал развивать тему, но на следующей встрече вновь затронул шведскую тему. Вреде по-приятельски попросил Маре, при случае замолвить за шведов пару слов перед императором, и просьба эта была подкреплена благодарностью столь искренней и солидной, что министр не смог не признать правоту шведов выбирать себе наследника по своему усмотрению. Не было в империи человека, лучше знающего императора, чем его верный слуга, герцог Бассано. Он выбрал удобный момент и в подходящих выражениях доложил императору шведскую просьбу, потом еще раз, и еще раз и... Наполеон согласился.
Счастливые успехом бароны послали в Стокгольм срочного курьера, а 20-го августа рейхстаг назвал маршала Бернадотта наследником престола. 5-го сентября курьер вернулся в Париж, имея в дорожной сумке историческое решение рейхстага, а двумя днями позже Бернадотт написал императору сердечное, насколько он смог, письмо: «Я всегда буду помнить, что это неожиданное возвышение произошло только благодаря милости Вашего Величества».
Памяти Бернадотту хватило на несколько дней, как раз до того момента, когда император попросил наследника письменно засвидетельствовать преданность ему и Франции. Наполеон попросил Бернадотта дать письменное обязательство никогда, ни при каких обстоятельствах не поднимать оружие против Франции – и Бернадотт отказался. Они расстались почти врагами, какими были, по крайней мере со стороны Бернадотта, с 18-го брюмера, но все внешние приличия были соблюдены. Император наградил маршала за его долгую, хотя далеко не безупречную, службу миллионом франков золотом, маршал с благодарностью принял дар и обещал никогда не забывать Францию и императора.
20-го октября Бернадотт приехал в Стокгольм. 5-го ноября он официально стал сыном короля, шведским кронпринцем Карлом Юханом. Две недели спустя, 18-го ноября 1810 года, Швеция объявила Англии войну. Эта война, так и не дошедшая до открытых боев, стала последним реверансом в сторону Наполеона, сделанным на инерции веры рейхстага в добрые намерения французского императора. Очень скоро Карл Юхан убедил шведскую элиту, что на самом деле Наполеон ни при каких обстоятельствах не станет ссориться с Данией, чтобы удовлетворить желания шведов; а, чтобы получить вожделенную Норвегию, следует ориентироваться на противников Франции – Англию и, возможно, Россию.
К наследнику шведского престола, Карлу Юхану, бывшему французскому маршалу Бернадотту, направил царь неутомимого Чернышева. В Стокгольме наследник был достаточно откровенен с царским посланником. Он высказал осторожную надежду шведского народа объединиться с братским народом Норвегии, и надежда эта нашла полное понимание у Чернышева. Следствием стокгольмских бесед Чернышева и Бернадотта стала обильная и плодотворная переписка между шведским наследником и царем, которая, в конечном счете, привела к союзу стран против Наполеона.

Указом от 31-го декабря 1810 года, фактически выводящим Россию за рамки континентальной блокады, Александр сделал гигантский шаг к войне, не то чтобы неизбежной, но приближающейся помимо воли Наполеона. В связи с растущей враждебностью России, значение Швеции, географически находящейся в тылу потенциального противника, многократно возрастало. 8-го марта 1811 года Наполеон написал своему бывшему подчиненному очень мягкое, почти нежное письмо. Он писал, что ему будет неприятно, если Швеция выступит на стороне его врагов. В числе врагов Наполеон назвал Англию, а между строк читалась – Россия. И что ему будет неприятно снова ввести французские войска в Померанию и на остров Рюген (французско-шведским договором от 6-го января 1810 года – ратифицирован 21-го февраля того же года – Померания и Рюген вернулись под шведскую корону). Карл Юхан ответил императору: да, да, конечно, и в мыслях не было, сам же продолжал неформальные, двусмысленные отношения с Александром, и, исключительно из экономических соображений, значительно ослабил в стране удавку континентальной блокады. А именно, по примеру России шведские порты стали принимать корабли нейтралов, груженные английскими колониальными товарами.
Уже в конце 1811 года, – несколько забегая вперед повествования, – когда контуры большой войны проступали с пугающей предопределенностью, Наполеон вновь обратил свой взор на Швецию. После долгих раздумий и длительных консультаций с Данией, Наполеон принял соломоново решение: поделить норвежское яблоко раздора между Данией и Швецией. Император сделал Бернадотту интереснейшее, как ему представлялось, предложение: часть Норвегии (какая именно не обозначалась) Швеции, полтора миллиона лично наследнику и разрешение реквизировать в казну английские колониальные товары на общую сумму 20 миллионов франков – последний пункт особенно хорош. Взамен на этот град милостей Швеция должна выставить вспомогательный корпус против России. Пряник, впрочем, был подкреплен хорошим кнутом – твердым обещанием, в случае неисполнения этих рекомендаций, забрать Померанию и Рюген.
Пусть вас не удивляет, что при живом короле речь все время идет о наследнике. Очень скоро по назначению Бернадотта наследником, он и группа аристократов, которая и поставила Бернадотта во главе патриотов, взяли на себя всю полноту власти – это трудное право принимать решения и претворять их в действительность, оставив королю почет и уважения – внешние признаки власти. Конечно, всякое серьезное решение требовало согласие короля и формально выходило за его подписью, но не было случая, чтобы король не согласился с патриотами.
Карл Юхан отреагировал на французско-датские предложения противоположно тому, на что рассчитывал Наполеон: с англичанами из-за ничтожных 20 миллионов ссориться не стал и корпус против русских не обещал. Наполеон долго надеялся, что Бернадотт опомнится и Швеция вернется на орбиту французского сателлита, и только когда Швеция открыла порты англичанам, а война с Россией стала делом решенным, он исполнил угрозу. 10-го января 1812 года Наполеон приказал оккупировать Померанию и Рюген, что и было исполнено еще до конца января.
Однако и эта акция устрашения не образумила упорного наследника. Напротив, она подтолкнула его еще ближе к России. 5-го апреля 1812 года в Петербурге министры иностранных дел России и Швеции подписали соглашение, по которому Россия не возражала против объединения Швеции и Норвегии и брала на себя обязательства способствовать объединению корпусом 20-30 тысяч солдат. Швеция не брала на себя больших обязательств, но этим договором Александр обеспечил безопасность северных границ империи. Царь направил внимание шведов на приобретение Норвегии, которая через Данию находилась в сфере влияния Франции, и отвел их внимание от недавно потерянной Финляндии и утраченной Карелии. Месяц спустя, 3-го мая 1812 года, был подписан трехсторонний англо-шведско-русский договор. По нему, уже де-юре, русские и шведские порты открывались всем нациям без всяких ограничений, и у английских компаний отпала необходимость делиться частью прибыли с американцами. Таким образом, даже формально прекращалась всякая вражда с Англией.

На острове Святой Елены, где последние шесть лет жизни Наполеон переписывал историю своего царствования, Наполеон утверждал, что потеря Швеции и Турции, как союзников – это ошибки Маре, который пожадничал вложить в это дело несколько миллионов франков. Вряд ли Маре со всей его щедростью мог бы что-либо изменить. Ошибки самого Наполеона и непревзойденна теневая дипломатия Англии – где подкупом, где угрозой применения, а где и применением – обеспечили России безопасность северных и южных границ.



3


Однако вернемся в год 1811.
Из Стокгольма Чернышев сразу отправился в Париж, куда он приехал 4-го января. Как раз в это время Париж интенсивно дискутировал Ольденбургский вопрос.  На аудиенции 5-го января полковник передал Наполеону послание царя, содержавшее категорический протест против присоединения герцогства к Франции.
Возможно, почти наверняка, Наполеон уступил бы Ольденбург Александру, закрыв блокадную брешь каким-то другим способом, но... пять дней спустя от Коленкура приехал курьер с указом царя и открытым письмом. Может по отдельности Наполеон снес бы эти документы, но вместе они вызвали ту реакцию, какую рассчитывал вызвать Александр. Наполеон разгневался, и в гневе приказал занять Ольденбург. В общем, провокация удалась.
Недели через две император опомнился, гнев и злость улеглись, и он, ласковым отношение к Чернышеву и вниманием к Куракину, постарался загладить уже не трещину, а разрыв отношений с Александром. Однако выяснилось, что ни Чернышев, ни Куракин не имеют полномочий решения Ольденбургского вопроса, а Коленкур в Петербурге ни от царя, ни от Разумовского, ни от Сперанского не мог добиться внятного ответа на простой вопрос: что герцогов Ольденбургских устроило бы, кроме как возвращения им герцогства. Наполеон готов был возместить герцогство территориями вдвое больше отобранных.
Наполеон в Париже, а Коленкур в Петербурге бились какую-то ватную стену из русских уклончивых ответов и неответов. Император разрешил проблему, как всегда, гениально. Первое, Коленкур стал слишком русским, причем стал он русским уже давно, с тех пор, как он не смог уговорить царя отдать свою малолетнюю сестру в жены французскому императору и Наполеону пришлось полюбить не Анну, а Луизу; потому-то посол не может русской уклончивости противопоставить французскую решительность и следует его заменить. Второе, коль ни Чернышев, ни Куракин не имеют инструкций царя, следует кого-нибудь из них отправить за этими инструкциями. Понятно, что посла не отправишь, стало быть, остается Чернышев.
28-го февраля полковник отправился в Петербург. Он вез письмо Наполеона царю. Французский император выражал надежду, что Александр и впредь будет поддерживать его в войне против Англии и сообщал, что отзывает Коленкура, а на его место назначает генерала Лористона. Отзыв Коленкура был давно решенным делом. Еще летом прошлого года Наполеон известил Александра о смене посла,  предложив царю три кандидатуры на выбор: прежнего французского посла в России, де Ля Рошфуко, де Нарбонна и Лористона. Александр выбрал последнего.
Чернышев пробыл в Петербурге примерно неделю – и снова в путь, и снова в Париж. По дороге во Францию Чернышев заехал в Берлин, выяснить от имени царя позицию Фридриха Вильгельма. Чернышев в 1810-11 гг. сновал по европейским столицам, как в 1805 году, во время сколачивания третей коалиции, колесил по Европе другой адъютант царя – Винцингероде. За полтора месяца до приезда Чернышева в Берлин, 19-го февраля, Александр написал прусскому королю письмо, в каком хвастался военной мощью России. Царь писал прусскому другу, что в западных губерниях он сосредоточил 19 дивизий общей численностью 225 тысяч человек, кроме того 20 тысяч рекрутов проходят обучения и 50 тысяч резервистов готовы «при первой опасности» влиться в войска. Александр надеялся, что за пять-шесть недель, к приезду Чернышева, Фридрих Вильгельм созреет для «ответственных решений», тем более что два года назад, во время последнего французско-австрийского спора, прусский король буквально рвался в бой, и Александру стоило большого труда сдержать воинственный настрой друга. В общем, Александр рассчитывал на поддержку прусского короля. Но много воды утекло за два года в Неве и Шпрее. Не стало королевы Луизы, того звена, какой связывал государей, того фактора, какой придавал прусской политики легкий оттенок женственной безрассудности, и со смертью королевы от природы осторожный король сделался еще осторожней.
Насколько славно Чернышев сработал в Стокгольме, настолько неудачно сложилось его посещение Берлина. Фридрих Вильгельм был напуган историей со Штейном, и сколько не убеждал его Чернышев, что следующий случай может закончиться занятием французами Берлина, король, понимая это, не взял на себя никаких обязательств и мягко отвел приглашение Александра к союзу.
10-го апреля Чернышев вновь появился в Париже. На другой день Наполеон, оставив все дела, принял полковника. Аудиенция продолжалась долго, более четырех часов. Наполеон медленно подбирался к главному вопросу, прежде стараясь выяснить истинные настроение царя: герцогство Ольденбург ценно само по себе или есть удобный повод для враждебности; ослабление континентальной блокады и новые таможенные тарифы на французские товары приняты под влиянием минуты или это генеральная линия внешней политики России; в общем, склонен ли Александр воевать или конфликт можно утрясти миром. Чернышев был готов к такому разговору и сумел успокоить подозрения Наполеона и уверить его, что Александр более всего ценит мир. «Коль так, – сказал Наполеон, – коль Александр так ценит мир, и Эрфурт, как компенсация за Ольденбург, ему не подходит, я жду встречных предложений».
И когда беседа дошла до этого пункта, выяснилось, что полковник не имеет ни письменных предписаний, ни устных инструкций решения Ольденбургского вопроса и вовсе не уполномочен царем решать его. На этом аудиенция закончилась. Наполеон, как и в начале беседы не знал, что задумал царь, не знал, как ему реагировать, и недоумевал – за каким же дьяволом ездил Чернышев в Петербург.
Не только Чернышев не имел предписаний и, в отсутствии таковых, выезжал исключительно на обаянии, но и посол, князь Куракин, уже несколько месяцев не получал никаких инструкций относительно главных проблем русско-французских отношений, и все его призывы к министерству иностранных дел оставались без ответа. «Я вашего императора назвал властелином севера, – писал Наполеон Куракину в мае 1811 года, – это должно его убедить, что я из него хочу сделать. Он мне нужен для моей системы, но если он хочет посягнуть на неё, я изменю мои планы, и дам другой силе те выгоды, которые сначала предусматривал ему... Князь Куракин, я правлю по своему усмотрению, правлю один, и никто не правит мной... Если французские войска выступят маршем на Петербург, чтобы там уничтожить властную английскую партию, Англия в том не будет повинна...
Несовместимо с честью Франции, которая уже 1500 лет властительница Европы, позволять оскорблять себя империи, чье существование только началось и которая известна только изуверством своих царей и варварством жителей...
Занятие ганзейских городов есть естественное следствие континентальной системы... Не из жадности занял я эти города. Они, безусловно, необходимы для мира. Я нуждаюсь в портах, кораблях и матросах, чтобы быть в состоянии вести войну. Ваш император обвиняет, что я занял города маленького герцогства Ольденбурга, и герцог был вынужден искать спасение в России. Но почему он чурается меня? Почему отказывается принять то, что я предлагаю?».  Что мог ответить на подобные инсинуации Куракин? Ничего!
В том же мае от отчаяния, что ему не с кем разрешить конфликт по Ольденбургу, поскольку ни Чернышев, ни Куракин не имели права даже обсуждать его, Наполеон обратился к графу Шувалову, находящегося в Париже не по службе. Наполеон призвал удивленного Шувалова на аудиенцию и долго жаловался ему на царя, на Куракина, на Чернышева (он еще не знал о тайной деятельности Нессельроде).
Волею обстоятельств русский посол оказался в незавидной роли свадебного генерала. Придворные соревновались между собой, кто злее пошутит над князем, а Наполеон при виде Куракина быстро без усилий приходил в состояния гнева и постепенно сделал его мишенью для насмешек. Незавидная роль. 15-го августа на приеме по случаю 42 дня рождения император привычно обвинил посла: «Я не так глуп, верить, что Ольденбург так вас интересует. Вы приписываете мне ваши планы из-за Польши. Постепенно я начинаю убеждаться, что вы хотите захватить эту страну!.. Даже если русские войска будут стоять у Парижа на высотах Монмартра, я не откажусь от таможни в герцогстве Варшавском».

Все лето и добрую половину осени Наполеон не мог решиться ни освободить Ольденбург, как того требовал царь, ни начать подготовку к войне, к чему вынуждал его Александр. Воевать Наполеон не хотел. Здоровье, растраченное в сражениях, на маршах и бивуаках, незаконченное испанское дело, наконец-то нормальная семья, рождение сына – воевать он не хотел, а уступить Ольденбург не мог, ибо это подорвет его авторитет властелина Европы. К тому же Наполеон подозревал, что возвращение герцогства не вернет Россию в систему континентальной блокады. Почти полгода император не мог решить главный вопрос. Часто он не мог уснуть до утра, или днем часами валялся на диване, пытаясь решить его – воевать или уступать, уступать или воевать...

4

Что бы ни решал Наполеон, лежа на диване, дело развивалась помимо его воли и желания. Россия вооружалась.
По отчету военного министра Барклай де Толли на март 1811 года в западных губерниях было сосредоточено 380 тысяч пехотинцев, 62 тысячи кавалеристов, 43,5 тысяч артиллеристов при 1600 пушках, 4500 саперов и 105 тысяч солдат в составе гарнизонов крепостей – итого, без малого 600 тысяч солдат.
Если Наполеон мучился вопросом – воевать, не воевать, то Александр не мог решить задачу – как воевать. В марте 1811 года все было готово для большой наступательной войны, и в марте выяснилось, что Пруссия не намерена участвовать в русском проекте. Фридрих Вильгельм отказал Александру, и вся стратегия царя сломалась.
Вместо дивизий и корпусов король дал взаймы царю одного гения – знаменитого стратега-теоретика генерала Пфуля. Пфуля сразила наповал эффективность обороны Веллингтона в Португалии против войск маршала Массены, и это удивление вылилось у него в тактический план русской обороны. Вполне всерьез Пфуль предлагал запереться в крепостях, предварительно наполнив их по самую завязку провиантом и боеприпасами, а местность вокруг крепостей на десятки верст превратить в голодную безлюдную пустыню. По извилистой мысли теоретика интервенты либо вымрут от голода, либо отступят, как это произошло с французами под Лиссабоном. План Пфуля вызвал аплодисменты царя, но серьезно он не рассматривался, ибо претворение его в жизнь означал смерть нескольких западных губерний.
Некоторые элементы плана Пфуля были позаимствованы Барклаем. Его тактический план предусматривал отступление, а при отступлении уничтожение всего, что может пригодиться интервентам. Не только продовольственные припасы, какие нельзя увести с собой, но сжигать города, эвакуировать городское население, крестьянам же рекомендовать уходить в леса.
Партия Великого князя Константина и генерала Беннигсена настаивала на наступлении, в надежде, несмотря ни на что, заставить Пруссию войти в союз с Россией. Однако фон Штейн предупреждал царя в пагубности подобного шага. Русское наступление, – говорил Штейн, – король, окружение короля, прусская элита в целом расценят, как интервенцию, и это заставит Пруссию войти в тесный союз с Францией против России.
Александр ни на что не мог решиться. Часто он не мог уснуть до утра, а днем бесконечно ходил по кабинету, не в силах решить один вопрос – наступать, в надежде заставить Фридриха Вильгельма войти с ним в союз, или готовиться к обороне, обороняться или нападать.

5

 Что бы ни решал Александр, бродя по кабинету, дело развивалось помимо его воли и желания. Франция вооружалась. Вооружалась и сколачивала антирусскую коалицию.
Осенью 1811 года от тильзитской дружбы французского и русского императоров осталась бледная тень, быстро таящая в холодных лучах краснеющего Марса. В ноябре Наполеон решился воевать, коль его вынуждают к тому Александр. В ноябре австрийский посол в Париже, князь Шварценберг, вернулся из отпуска и приступил к исполнению нелегких в это бурное время посольских обязанностей. Уже через пару дней в австрийское посольство приехал с визитом герцог Бассано, с апреля исполняющий должность министра иностранных дел Франции (прежнего министра, графа Шампаньи, Наполеон снял с должности за неспособность французской дипломатии разрешить ольденбургский конфликт – а как его разрешишь). Маре завел разговор о возможном союзе стран против России.
Шварценберг был готов к этому разговору. Вся Европа уж год внимательно следила за ростом напряженности между Наполеоном и Александром. Франция и Россия, это было очевидно, приближались к большой войне, и всякий кабинет должен был определиться: за кого и против кого он будет выступать в этой войне. Находясь в отпуске в Вене, Шварценберг множество раз беседовал с императором Францем и министром иностранных дел, графом Меттернихом. Все трое не сомневались, что в предстоящей войне следует выступать на стороне Франции, потому что Россия не имеет шансов на победу. Обсуждался лишь вопрос, что можно получить за союз с Наполеоном, какие провинции могут быть возвращены Австрии. Все трое хотели Тироль, и все трое понимали, что это невозможно. Наполеон не станет ссориться с Баварией и Рейнским союзом. Если невозможно вернуть Тироль, – решили австрийцы, – следует попытаться вернуть Иллирийские провинции.
Маре передал пожелания императора Наполеона: Австрия участвует в войне двумя корпусами общей численностью 80 тысяч солдат. Шварценберг не возражал и высказал пожелания императора Франца: получить назад Иллирию. А вот Маре не был готов такому повороту, и он попросил тайм-аут на несколько дней.
Через несколько дней французский министр сообщил Шварценбергу, что возврат Иллирии исключен. С этого дня началась трудная трехмесячная торговля, в которой австрийская сторона преуспела больше. 14-го марта 1812 года в Париже князь Шварценберг и герцог Бассано подписали франко-австрийский союз. По нему Австрия участвует в намечающейся войне одним корпусом численностью 30 тысяч солдат, который к определенному числу должен сосредоточиться в Лемберге (Львове); корпус не мог быть разделен на части, и командование корпусом оставалось за австрийским полководцем. Наполеон хотел видеть во главе корпуса эрцгерцога Карла, но тот отказался от предложенной чести, и Франц 15-го мая, в день ратификации договора, назначил командиром генерала от кавалерии князя Шварценберга.
После завершения кампании, – в ее удачном исходе не сомневался ни Наполеон, ни Франц, ни один здравомыслящий политик в Европе, – как награду Австрия получит всю Галицию, а если она добровольно откажется от части Галиции, то за этот широкий жест, возможно, будет вознаграждена возвратом Иллирии, но сначала нужно отказаться. Еще в соглашении оговаривалось, что военный затраты будут покрыты присоединением к Австрии небольших районов Силезии.

В декабре 1811 года владетельные князья Рейнского союза получили указание французского императора готовить свои войска к уже скорому походу. А месяц спустя – новый приказ Наполеона: до 15-го февраля привести войска в состояние боевой готовности и вывести их в поле. Дело в том, что Наполеон планировал начало войны с Россией на середину апреля, как только потеплеет. Но на свою беду он прислушался к советам интендантов, утверждавших, что в апреле и в мае травы еще низкие и могут возникнуть трудности с прокормом лошадей. Наполеон перенес начало военных действий на середину июня и, в связи с этим, приказал королям и герцогам Рейнского союза перенести готовность войск на два месяца.
С поляками вообще проблем не возникало, ведь император назвал эту войну «Второй Польской». Восстановление независимой Польши – эта та морковка, за какой польский осел пойдет куда угодно, хоть в Россию, хоть в Индию.
Кроме крупных сил, данных Наполеону Австрией, Рейнским союзом и Польшей, не брезговал он и посильной помощью стран малых. Дания по Парижскому договору от 7-го марта 1812 года обязалась выставить десять тысяч солдат, предусмотренных для защиты береговой линии от возможного английского десанта. Швейцария взяла на себя обязательства предоставить Наполеону вспомогательные войска общей численностью 12 тысяч солдат. И наконец, в составе Великой армии находились несколько испанских полков и пару португальских батальонов.

Последними к союзу примкнули пруссаки, не потому, что не стремились, а потому, что Наполеон долго не хотел принимать их в клуб победителей. И только когда выяснилось, что Великая армия недосчитается по крайней мере 40 тысяч австрийских штыков и сабель, император нехотя принял прусскую помощь в размере вспомогательного корпуса численностью 20 тысяч солдат.
С нового 1812 года военные приготовления Франции и ее сателлитов велись полным ходом – неприкрыто, демонстративно. В Данциг, Пиллау, Торн, Молдин свозились в невообразимом количестве провиант и фураж, сапоги и шинели, порох и ядра – свозилось все то, что могло понадобиться Великой армии в победоносной войне. В Берлине и Кюстрине, в Познани и Глогау, в Данциге и Кёнигсберге устраивались госпитали.

6

Европа ковала меч, перед каким Россия должна смиренно склонить голову, а на обратном взмахе меч этот должен снести английской гидре её индийскую голову. В Европе ковался меч, а в Петербурге никак не могли решить – как воевать.
План Пфуля царь отверг, отступательная концепция Барклая многим не нравилась, прежде всего Константину и Беннигсену. Последний, несмотря на все обстоятельства, настаивал на упреждающем ударе. Генералы и сановники, гражданские и военные – все пекли гениальные планы победы над супостатом. Даже Святая церковь, организация мирная по своей природе, имела собственное виденье всеправославной битвы с «антихристом, врагом рола человеческого» Боунапарте Наполеоном. От гениальных, хороших и просто планов войны России против объединенной Европы решительно некуда было деться, а в практическом плане все, что сумели достигнуть – это поделить воинство на три армии.
Первая Западная армия, расквартированная в Вильне и вокруг неё, насчитывала 104 тысячи солдат и 7 тысяч казаков, артиллерийский парк армии составлял 558 пушек. С 31-го марта ею командовал военный министр Барклай де Толли. В 1812 году ему исполнилось 51 год. Корни Барклая уходили землю Шотландии, его родители примерно в середине прошлого века перебрались и Литву, где будущий полководец родился. На взгляд современников Барклай не обладал талантами, подобных талантам Суворова, Наполеона, позже Кутузова, но был храбр, честен – что в условиях России немаловажно – хладнокровен и хорошо разбирался в военном деле. Кроме того, он был достаточно деятельным и настойчивым, чтобы противостоять, не дать себя захватить различным течениям в главной квартире. Впрочем, он чурался двора и недостаточно активно искал себе влиятельных друзей, то бишь – членов царской семьи.
Начальником штаба и генерал-квартирмейстером армии в начале кампании были, соответственно, генерал-лейтенант Лавров и генерал-майор Мухин. При отступлении Лаврова сменил маркиз Паулуччи, а Мухина сначала генерал Ермолов, а потом полковник Толь. Обязанности начальника артиллерии исполнял генерал Кутайсов, командира инженерных войск – генерал Труссон, и генерал-интендантом был Санкрин. В штабе армии находились два человека, не подчиненных напрямую командующему – это личный представитель царя, его флигель-адъютант, барон, полковник Вольцоген и начальник военной полиции, Санглен.
Под водительством Барклая стояли генералы, командиры дивизий: граф Витгенштейн, Багговут, Тучков первый, граф Шувалов, Дохтуров, Уваров, Корф второй и граф Пален третий. Гвардия подчинялась Великому князю Константину (позже командование гвардией перенял генерал Лавров). И наконец, казачьим корпусом командовал гетман граф Платов.
Двести километров южнее, у Волковыска, располагались дивизии Второй Западной армии под началом князя генерала от инфантерии Багратиона. Армия насчитывала 33 тысячи регулярных войск и 4000 казаков. Артиллерийский парк состоял из 216 пушек.
«Багратион – по рождения грузин, – писал английский генерал Вильсон в мемуарах, – невысок, темен лицом и глазами, в которых горит азиатский огонь. За его легкость, приветливость, широту души и храбрость он был любим всеми, а преж всего свидетелями его дел. Ни один командир не мог превзойти его в командовании авангардом или в ночном набеге». Багратиону подчинялись дивизии генералов: Раевского, Бородина первого (его сменил князь Долгорукий), графа Сиверса, Иловайского пятого (позже Карпов второй).
Еще триста километров южнее, у Луцка, собралась Третья (резервная) армия, стоящая под командой графа генерала от кавалерии Тормасова. Она насчитывала 38 тысяч регулярных войск и 4000 казаков. На вооружении армии находились 164 полевых пушек. Тормасов был одним из лучших полководцев русской армии, но его ценность как полководца сильно снижало слабое здоровье. Под его рукой стояли дивизии генералов: графа Каменского, Маркова, барона Остен-Сакена и графа Ламберта.
Как видим, главные войсковые силы (Первая Западная армия) располагались, исходя из нанесения главного удара врага на новую столицу.
С включением в состав Первой Западной армии 27-й пехотной дивизии генерала Неверовского сила первой линии составляла: 184 тысяч солдат регулярных войск, 15 тысяч казаков при артиллерии – 938 полевых пушек.
Во вторую линию входили: Дунайская армия вице-адмирала Чичагова  (53 тысяч солдат и 240 пушек); тринадцатая отдельная дивизия, численностью 8000 солдат; финляндский корпус графа, генерала Штейнгеля (30 тысяч солдат и 84 пушек); первый резервный корпус барона, генерала Меллера-Закомельского, численностью 10 тысяч солдат; второй резервный корпус генерала фон Ортеля (позже Тучков второй) силой 5300 солдат; семнадцатитысячный гарнизон Киева; гарнизоны Риги, Дюнабурга, Борисова и Бобруйска. Всего вторая линия обороны насчитывала 137 тысяч солдат. Артиллерия второй линии состояла из 434 орудий. Из второй линии приняли участие в войне около 100 тысяч человек.
Наконец во внутренних губерниях была создана третья линия обороны общей численностью 161 тысяч солдат. Боевая способность войск третьей линии была заметно ниже способности полков и дивизий первой и второй.
Из 494 тысяч солдат в военных действиях приняло участие около 400 тысяч.
Русские армии в общем были неплохо вооружены, а солдаты хорошо обучены. Артиллерия, благодаря стараниям графа Аракчеева, превосходила артиллерию противника.

7

Приняв решение воевать, Наполеон перестал биться в ватную русскую стену. Чернышева перестали приглашать на приемы, Куракин был предоставлен самому себе. В то время, когда Куракин влачил жалкое посольское существование, Чернышев старался выведать французские военные тайны.
Представьте, ему это удалось.
Военный министр Кларк завел обыкновение к первому числу каждого месяца готовить отчет об актуальном положении войск. Собственно, перечень полков, батальонов, эскадронов и гарнизонов крепостей с указанием численного состава. Отчеты эти делались в шести экземплярах, рассылались по отделам министерства, и они не возвращались обратно. Чернышев (месье Шарль) подкупил чиновника военного министерства, и однажды вечером тот принес отчет от 1-го сентября 1811 года на квартиру месье Шарля.
Жадность и страх боролись в душе чиновника Мишеля. Он и не хотел выпускать книгу из рук и не хотел делать копию с нее. Чернышев, накинув пару тысяч франков сверх договоренного, едва уговорил Мишеля оставить книгу на сутки. Шестнадцать часов подряд полковник, как в лихорадке, списывал французские тайны. Позже он в течение нескольких дней переписал набело, а черновики не позаботился уничтожить. Точнее, он отдал кипу бумаг денщику с распоряжением сжечь их. Но слуга, отчитавшись хозяину, экономно пускал листки с непонятными каракулями на самокрутки да на растопку камина.
Тайная полиция давно подозревала полковника в шпионаже, но Наполеон  запретил его трогать. Все-таки личный посланник царя.
В феврале Чернышев собрался домой. Перед самым отъездом Чернышева  принял император Наполеон. Это была одна из последних попыток сохранить мир в Европе. На аудиенции 25-го февраля Наполеон предложил вполне для России приемлемый – так ему казалось – вариант регулирование спорных вопросов: 1. Россия признает континентальную блокаду, но для нее она будет действовать в значительно смягченном виде; 2. Таможенные тарифы на французские товары должны быть определены новым франко-русским торговым договором; 3. Ольденбургским герцогам Франция готова компенсировать их потерю Эрфуртом или другими территориями.
26-го февраля утром Чернышев уехал из гостеприимной французской столицы с новыми мирными инициативами в дорожной сумке. А вечером того же дня на квартиру полковника наведались агенты тайной полиции. В чулане они нашли забытую денщиком в спешке сборов стопку бумаг. Савари доложил о результатах обыска императору, император вызвал Кларка. Перепуганный гневом императора министр обещал за два дня найти предателя. Путем несложных вычислений крот был обнаружен и арестован. Месяц спустя военный трибунал приговорил Мишеля к расстрелу. Многие чиновники, причастные к этому делу в силу своего положения, получили различные тюремные сроки. А военное министерство России получило бесценную информацию о состоянии вооруженных сил противника.
В начале марта Чернышев вернулся в Петербург и передал новые мирные инициативы императора Наполеона императору Александру. Если бы Александр стремился к миру, ему было бы достаточно выказать интерес к предложениям Наполеона, но царь, раз уверившись, что Наполеон рано или поздно нападет, стремился к войне, и он ответил беспричинно жестко.
В конце марта специальный курьер из Петербурга привез послу Куракину плотный конверт с царской печатью. В конверте покоился ультиматум, состоящий из трех пунктов, по числу инициатив Наполеона: 1. Отвод французских войск из Померании и Рюгена; 2. Уменьшение гарнизона Данцига; 3. Не препятствование торговли России с нейтральными государствами.
Ольденбург не упоминался. Исполнить требования царя было несложно. Франция не могла физически препятствовать русской торговле, вывести войска из Померании и уменьшить гарнизон Данцига – дело одной недели. Но упаковка встречных русских предложений в форму ультиматума, заранее делала их неприемлемыми.

8

Две недели Куракин не мог решиться предъявить Наполеону царский ультиматум. Только середине апреля он это сделал и выслушал от Наполеона много злых обидных слов в свой адрес, в адрес России, в адрес императора Александра.
Представьте себя на месте Наполеона. Военные приготовления идут полным ходом, но вы, надеясь не довести конфликт до крови, делаете противной стороне предложения такие мягкие, что только умалишенный, твердо решивший скрестить оружие, не примет их. В ответ противник присылает ультиматум, и требования в нем никак не связанны с вашими мирными инициативами.
Реакция Наполеона на ультиматум была именно такой, на какую рассчитывал Александр: сначала растерянность и непонимание, потом гнев и злость.
Война неизбежна – после русского ультиматума это понял Наполеон со всей очевидностью. В силу неизбежности войны, французское министерство иностранных дел предприняло слабую попытку перевести Англию в нейтральную позицию и одновременно закрыть испанский фронт. 17-го апреля Маре написал лорду Каслри письмо: французский император предлагал Англии, за её нейтральность, удалить из Испании свои войска, но при условии, что его брат останется испанским королем. Слабой эта попытка являлась потому, что французское предложение было лишено внутренней логики. Если французские войска уйдут из Испании, на чем будет держаться власть дона Жозефа? Кто будет защищать испанского короля от разгневанного испанского крестьянина? Неужели экспедиционный корпус Веллингтона?  Король Жозеф и оккупационные войска в Испании были невозможны друг без друга, как невозможен день без ночи. Меньше чем через неделю, 23-го апреля, английский министр ответил холодно и надменно: французские предложения не нашли понимания английского руководства.
Война неизбежна – еще раз убедился Наполеон, уже после английского отказа. На одной из последних встреч с Куракиным, когда тот уже запросил выездные документы, Наполеон сказал раздраженно, обращаясь к послу: «Что хочет от меня Александр? Он должен оставить меня в покое! Неужели он думает, что я пожертвую 200 тысячами французов, чтобы восстановить Польшу?».  Наполеон и в самом деле не знал, что от него хочет Александр.
Весь жизненный опыт французского императора говорил: все проблемы, самые запутанные и непонятные, все конфликты, самые острые и неразрешимые, можно разрешить силой оружия – этого и хотел от него Александр.

Как и Александр, Наполеон придавал большое значение разведки в лагере потенциального противника. Выезжавшим в Россию дипломатам и генералам вменялось в обязанность узнавать все о русских военных приготовлениях и для этого выделялись значительные денежные средства. Вся информация стекалась к генералу Раппу в Данциг и к генералу Понятковскому в Варшаву. Оттуда документы переправлялись маршалу Даву в Гамбург. Важнейшие из них отправлялись Наполеону в Париж. Из бесчисленных документов следовало: Россия ищет союз с Англией, вооружается, ожидает французского нападения, если такового не последует, сама намеривается атаковать.
В начале мая все было готово к большой войне, корпуса Великой армии, один за другим, выступали из Франции, Германии, Италии и маршировали в Польшу. Громадная армия надвигалась на Россию, состав ее император Наполеон окончательно утвердил еще в марте.
• Главнокомандующий – император Наполеон.
• Начальник генерального штаба – вице-констебль, суверенный герцог Невшательский, князь Ваграмский, маршал Бертье.
• Начальник жандармерии – бригадный генерал граф Лоэ.
• Командующий артиллерии – дивизионный генерал граф Ларибуазьер.
• Командир саперных частей – дивизионный генерал граф Шасселу-Лоба.
• Первый армейский корпус – герцог  Ауэрштедтский, князь Экмюльский, маршал Даву.
• Второй армейский корпус (в состав корпуса входили четыре швейцарских полка) – герцог Реджо, маршал Удино.
• Третий армейский корпус (в состав корпуса входили вюртембергские части) – герцог Эльхингенский, маршал Ней.
• Четвертый армейский корпус (по большей части состоял из итальянцев) – вице-король Италии, принц Евгений.
• Пятый армейский корпус (полностью из поляков) – князь, дивизионный генерал Понятковский.
• Шестой армейский корпус (баварцы) – граф, генерал-полковник Сен-Сир. Позже дивизионный генерал Вреде.
• Седьмой армейский корпус (саксонцы) – граф, дивизионный генерал Ренье.
• Восьмой армейский корпус (вестфальцы) – граф, дивизионный генерал Вандам. Позже – герцог Абрантиша, генерал-полковник Жюно.
• Девятый армейский корпус (немцы и поляки, большая часть корпуса дислоцировалась в Пруссии) – герцог Беллуно, маршал Виктор.
• Десятый армейский корпус (наполовину пруссаки, но также поляки, баварцы и вестфальцы) – герцог Тарентский, маршал Макдональд.
• Одиннадцатый армейский корпус – герцог Кастильоне, маршал Ожеро.
• Императорская гвардия – герцог Тревизо, маршал Мортье; герцог Данцигский, маршал Лефевр; герцог  Истрийский, маршал Бессьер.
• Австрийский корпус – князь, генерал от кавалерии (позже фельдмаршал) Шварценберг.
• Отдельная датская дивизия – дивизионный генерал Эвальд.
• Армейская кавалерия – неаполитанский король Иоахим I. В составе:
1. первый кавалерийский корпус – граф, дивизионный генерал Нансути.
2. второй кавалерийский корпус – граф, дивизионный генерал Монбрен.
3. третий кавалерийский корпус – граф, дивизионный генерал Груши.
4. четвертый кавалерийский корпус – барон, дивизионный генерал Латур-Мобур.
Количество войск, в 1812 году перешедших русскую границу по разным источникам очень различно. Согласно осторожной оценки барона Остен-Сакена, первая волна вторжения составила 449 тысяч солдат, из них 80600 кавалеристов, при 1146 пушках. Вторая волна составляла 141200 солдат, из них 17700 кавалеристов, при довольно слабой артиллерии из 96 пушек. Наконец для осады Риги были определены 21500 наземных войск и артиллерийский парк из 130 гаубиц. Всего получается: 612 тысяч солдат, из них 98 тысяч кавалеристов, артиллерия составляла 1242 полевых орудий и 130 осадных. В Пруссии, в резерве, оставались 73 тысячи корпуса маршала Ожеро.
Это не все. С армией следовало 25 тысяч чиновников и примерно 60 тысяч обозных ямщиков, везущих на полупустых подводах всевозможные припасы. Всего в Россию вторглось примерно 700 тысяч человек. На содержании Великой армии находилось 180 тысяч строевых лошадей и 150 тысяч обозных.
План А гласил: искать генеральной битвы, как можно скорей найти ее и победить русскую армию, заключить союз с Александром и короноваться в Москве на императора Мира, вмести с русскими войсками и при русском снабжении дойти до Астрахани, переплыть Каспийское море, через Афганистан и Персию проникнуть в Индию и там победить англичан. На всё про всё Наполеон отводил три года. Корпус чиновников должен был обеспечить устойчивый коридор от Франции до берегов Инда. Русскую армию не удалось одолеть в первые два месяца, и Наполеон перешел к плану В, а потом к плану С.


9

Не дожидаясь ответа на свой ультиматум, 21-го апреля Александр отправился в действующую армию, и столица с его отъездом опустела. Через пять дней он прибыл в Вильню, в штаб-квартиру Первой Западной армии. В шлейфе императора находились русские военные и сановники, а также множество иностранцев – врагов Наполеона со всей Европы, пригретых Александром при своем дворе. Рядом с императором мы найдем: принцев Вюртембергских; сбежавших от Наполеона герцогов Ольденбургских; корсиканца Поццо ди Борге, из-за зависти ненавидевший земляка с особым воодушевлением; бывшего канцлера Пруссии барона фон Штейна; и его соотечественника генерала Пфуля, с которым царь все еще советовался по тактическим вопросам; шведского посла барона Амрфельда; и, конечно же, английского генерала сэра Роберта Вильсона, пользующегося совершенно особым статусом. Из военных на русской службе, имеющих влияние на царя, в Вильне находились: командующий Первой Западной Барклай де Толли, командующий русскими армиями в кампании 1807 года генерал от кавалерии барон Беннигсен, прежний военный министр граф Аракчеев, адмирал Шишков, генерал-адъютант князь Петр Волконский. Сановники были представлены: канцлер граф Румянцев; вице-канцлер граф Кочубей; палац-маршал граф Николай Толстой; государственный секретарь Нессельроде, недавно возведенный в графское достоинство за успешное выполнения связи с Талейраном; министр полиции Балашов, тайный советник Ландской.
Двор в Вильне существовал так, как он существовал в Петербурге. «В Вильне занимались только парадами, праздниками и интригами, – вспоминала об этих днях госпожа Бакунина. – Молодые офицеры пили, играли в карты, развлекались как обычно, и все ничего не делали».
На самом деле, окружение царя в губернском городе продолжало не законченное в столице обсуждение Главного Вопроса – что делать? На самом деле, за кулисами беспечности балов и парадов происходили тяжелые поиски Генерального решения – ударить по врагу превентивно или ждать его нападения?
На пару дней всю компанию государственных мужей отвлек от тяжких мыслей визит посланника Наполеона. 18-го мая в 9 часов утра в Вильно приехал граф Нарбонн. Часом позже, не дав посланнику как следует осмотреться, его принял Александр. Нарбонн привез с собой письмо Наполеона, датированное 25-м апрелем. На самом деле письмо было написано 3-го мая. Французский император сообщал Александру, что 17-го апреля он отослал английскому правительству мирные предложения и просил царя попытаться решить возникшие между ними недоразумения путем переговоров. На самом деле англичане уже отказали Наполеону, потому-то ему и понадобилось датировать письмо восемью днями раньше, до получения отказа. На самом деле – предполагал Александр – Нарбонн приехал не как ангел мира, а как разведчик, что само по себе, зная Наполеона, являлось верным знаком скорого нападения.
Прежде подобные миссии Наполеон возлагал на Дюрока или Савари, и они хорошо справлялись. Правда, в Тильзите Беннигсену удалось провести Дюрока. Собственно, Александр ожидал посланника Наполеона – это был как последний звонок.
На другой день Александр пригласил Нарбонна отобедать, и почти без перерыва – отужинать. Ужин затянулся за полночь, утром же графа с почестями отправили обратно. Так и не получилось Нарбонну побродить по Вильне, посмотреть на войска, поговорить с офицерами, хоть что-то узнать, кроме того, что ему показали сопровождающие.
Для Наполеона это посольство оказалось совершенно бесполезным, но не таким бесполезным для Александра. Пока граф обедал с царем, агенты тайной полиции осторожно посмотрели бумаги Нарбонна, а с наиболее интересных документов сняли копии.

10

Александр уже давно находился в армии, а Наполеон только в начале мая оставил Париж.
8-го мая в замке Сен-Клу Наполеон последний раз собрал своих министров и каждому дал инструкции, что делать во время его отсутствия.
На другой день рано утром он тихо поцеловал спящего короля Рима, обнял еще сонную императрицу, ведя ее в походную карету, и отправился навстречу своей гибели. Тринадцатого Наполеон и Луиза уже приехали Вюрцбург, а поздно вечером шестнадцатого под звон колоколов въехали в Дрезден.
В столице Саксонского королевства, как на парад собрались почти все владетельные князья, принявшие сторону Наполеона. Собрались они делить шкуру еще не убитого русского медведя, а заодно и индийский пряный пирог. Австрийский дом представляли император Франц и поразившая всех болезненной красотой императрица, еще недавно бывшая заклятым врагом Наполеона, а ныне – его родственница. Несколько задержался прусский король. На смотр государей он приехал с сыном 26-го мая. «При всяком удобном случае государи появлялись полностью облаченные в парадную военную форму, – писал саксонский полковник фон Витт. – Наполеон чаще всего в гвардейском костюме, в сапогах и панталонах. Обтягивающий низ показывал красивой формы ноги, а отсутствие перчаток выдавало публике красоту рук и их белизну. Черты его лица были антично правильными. Сильно выступающий, грозящий подбородок и полу-потухшие глаза...».
Некоторым диссонансом в победном военном оркестре Дрездена прозвучал приезд родственника Александра, герцога Карла Августа Саксен-Веймарского. Незадолго до этого царь написал своей сестре, жене герцога, что не хочет войны и не ищет союза с Англией. Герцог приехал «искать мира». Слишком поздно, – думал Наполеон, – войска готовы к победам, индийские провинции поделены – слишком поздно опомнился скифский царь. Все же 19-го мая император принял герцога, и с высоты своего величия поучал его, каков должен быть император Александр: «Я лично люблю императора Александра. Он обладает прекрасными свойствами – сильным духом, знаниями и здравым рассудком, но он многое не понимает и несколько беспорядочен в своих взглядах. И кроме того он себе на уме; вы не заметили этого? В Эрфурте я часто и крепко с ним спорил, но это не делало его снисходительным. Будет трудно с ним договориться...».
Будет трудно с ним договориться. Две недели Наполеон грелся в теплых лучах славы, купался в ласковых волнах почитания, любви и обожания князей всей Европы и, признаться, это прискучило ему. 26-го мая он уехал из Дрездена, и заботы стоящей на пороге войны охватили его со всех сторон.
Существовало четыре принципиально возможных сценария русской войны:
1. наступление главных сил на Петербург через Ригу и Псков.
2. наступление главных сил на Москву через Ковно, Вильно и Смоленск.
3. наступление главных сил на Москву через Гродно, Минск и Смоленск.
4. Наступление главных сил на Москву через Киев.
Всерьез император рассматривал только второй и третий варианты. Окончательно остановился на втором.
Французский штаб предполагал, что Первая Западная армия Барклая де Толи, силу которой штаб оценил в 150 тысяч солдат, будет стоять в Вильне, а армия Багратиона (Вторая Западная) в июне выступит маршем из Брест-Литовска в Вильну. Потому первоначально планировалось фланговыми ударами с севера и с юга окружить обе армии и уничтожить их.
Император ехал в карете через Познань, на несколько дней остановился в Торне, посетил Данциг, и 12-го июня приехал в Кенигсберг.
Когда Наполеон приехал в Кенигсберг и детально ознакомился с расположением неприятельских войск (по состоянию на 12-го июня, – доносили лазутчики, – вторая русская армия не покинула район Бреста и, видимо, не собирается его покидать), император внес существенные корректировки в план кампании.
Основной удар Наполеон перенес в разрез между Первой и Второй Западными армиями. После прорыва русской обороны сам император силами первого, второго, третьего армейских корпусов, первого и второго кавалерийских корпусов общей численностью 222 тысяч солдат и 632 пушек намечал оперировать против Первой Западной армии. Группировка вице-короля Евгения силами четвертого, шестого армейских корпусов и третьего кавалерийского корпуса общим числом 80 тысяч солдат и 178 пушек должна, продвигаясь вперед и вправо, оперировать против армии Багратиона. Основная его задача – не дать Багратиону соединиться с Барклаем.
Правее, между расположением Второй Западной и Резервной армий неприятеля, король Жером силами пятого, седьмого, восьмого армейских корпусов и четвертого кавалерийского корпуса числом 79 тысяч солдат и 192 пушек должен нанести вспомогательный удар. Жером должен маневрировать вперед и на юг, оттесняя армию Багратиона на Украину и не давая ей соединиться с армией Тормасова. Кроме того, слева и справа планировались еще два вспомогательных удара. Слева силой десятого армейского корпуса маршала Макдональда численностью 32500 солдат и 84 пушек. А справа, в обход армии Тормасова, и имея в виду слева от себя Дунайскую армию Чичагова, наносил удар девятый армейский корпус маршала Виктора и австрийский корпус генерала Шварценберга.
Итак, Наполеон запланировал пятипальцевый удар, где-то пальцы-корпуса должны нащупать слабое место русских, схватить одну из растерявшихся армий противника и удушить ее. У противника нет шанса избежать разгрома.

В столице Восточной Пруссии император оставался пять дней, а из Кёнигсберга Наполеон прямиком отправился в расположение войск.
Вечером 22-го июня он приехал в лагерь возле деревни Новогрудки. По привычке заботиться о главном, на другой день император осматривал места переправ. С первыми лучами солнца Наполеон в сопровождении Бертье, Даву, Коленкура, адъютантов и ординарцев был у реки возле местечка Алексота, напротив расположенного на другом берегу Ковно. Опасаясь обстрела с противоположной стороны, все члены высокой комиссии, включая императора, переоделись в польскую форму.
«Когда император скакал галопом по полю, – писал Коленкур в мемуарах, – из-под ног его лошади выпрыгнул заяц, и она слегка отскочила вбок. Император, который очень плохо ездил верхом, упал наземь, но поднялся с такой быстротой, что был на ногах прежде, чем я подоспел, чтобы его поднять. Он вновь сел на лошадь, не произнеся ни слова. Почва была очень рыхлая, и он лишь слегка ушиб нижнюю часть бедра. Я тогда же подумал, что это – дурное предзнаменование, и я, конечно, был не единственным, так как князь Невшательский тотчас же коснулся моей руки и сказал: «Мы сделали бы гораздо лучше, если бы не переходили через Неман. Это падение – дурное предзнаменование». Император, который в первые моменты хранил глубокое молчание и, очевидно, предавался не более веселым мыслям, чем мы, начал затем нарочно шутить по доводу своего падения с князем Невшательским и со мною, но вопреки его стараниям можно было заметить его дурное настроение и мрачные мысли. При других обстоятельствах он жаловался бы на лошадь, сделавшую глупый скачок, и на обер-шталмейстера. Но на сей раз он старался выказать хорошее настроение и делал все, что мог, чтобы рассеять те мысли, которые – он чувствовал – могли прийти в голову каждому из нас, так как вопреки самим себе люди бывают суеверными при таких решающих обстоятельствах и накануне таких великих событий. Каждый думал об этом падении, и на лицах некоторых чинов штаба можно было прочесть, что римляне, верившие в предзнаменования, не перешли бы через Неман. Император, который обычно был таким веселым и таким оживленным в те моменты, когда его войска осуществляли какие-либо крупные операции, был в течение всего дня очень серьезным и очень озабоченным».
Не понимаю, чем убежавший из под копыт лошади Наполеона русский заяц так поразил Коленкура? И почему он испугал Бертье?
Падение, если оно было на самом деле, не обескуражило императора. Он находился в прекрасном расположении духа. Уже вечером 23-го июня саперы возвели несколько мостов, и тотчас отдельные батальоны, переправившись по ним, заняли оборону на восточном берегу Немана. Утром следующего дня дивизия за дивизией, корпус за корпусом вся центральная группировка пересекла реку. Спешным маршем корпуса двинулись на Вильну.

12

«Граф Беннигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Беннигсена.
В тот самый день, в котором Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Беннигсена – на балу, даваемом генерал-адъютантами». Толстой «Война и мир».