Летящая в снегопаде

(каприччио для скрипки с оркестром) 
Реальная история девочки из детдома.
1.

Женский силуэт в невесомых серебряных одеждах  проявился на текучем фоне снегопада. Словно древняя фреска в Соборе. Женщина стояла  на краю огромного увала, похожего на спину спящего белого медведя. Устремлённая вперёд, как стрела в невидимом луке, она почти летела сквозь кружево мохнатых хлопьев. Внизу новогодними огнями  блестел в снежной мгле город. Маленький, узкий, вытянувшийся вдоль реки. Он напоминал лежащую в снегах, украшенную живыми блёстками, ёлку. Вот-вот  поднимет её невидимая рука – и огни вознесутся в небо. Сверкающие снежинки и огни города сольются в едином порыве ветра. Трудно не полететь в этом вихре.  И  Женщина полетела.
Драгоценной самоцветной кометой неслась она вдоль улицы, освещённой фонарями и огнями  новогодних гирлянд. Слева был виден серебряно-голубой, парящий над землёй  силуэт Успенской церкви. В призрачном свете ночного города сверкали золотом кресты над его куполами.  Справа, уходя вдаль, изгибаясь вдоль берега реки, гудел ночной город. Вдали угадывались сквозь мглу кварталы  Зелёного клина, похожие на светящиеся вафли  остовы девятиэтажных домов.
  Она хотела вспомнить сквозь поток снежного времени то, что  уже знала об этом городе. Когда-то, в другой жизни, она жила здесь. Да, это  было! Как и когда покинула эту землю, не ведала. Но маленький городок, эти улицы, реку, спящую подо льдом, светящийся собор – всё это приходилось уже видеть. Она знала, что здесь заканчивается одна из тупиковых ветвей необъятного железнодорожного пути.
О чём думала Женщина, летящая в снегопаде? Наверное, мысли её были просты и  печальны. Она могла говорить, например, такие слова:
Я пришла на эту Землю. Я вернулась. Здравствуй, столица Тьмутараканских Царств, город – пустырь, город – тупик! Спят твои, когда-то важные, секретные  заводы. Промышленная окраина похожа на состарившуюся кошку. Она выброшена за ненадобностью хозяином. Ей остаётся только спать, свернувшись клубком. ТЭЦ  всё ещё  пыхтит. Но это всего лишь механическая  машина, пожирающая  каменный уголь. Всё это перестало быть сердцем города. Да и где оно теперь, бывшее сердце? 
Этот пламенный мотор  исчез. Он стучал день и ночь. Война против капитала, защита Родины - рабоче-крестьянской, народной, своей…  Тук-тук, тук-тук, так-так… Эта война закончилась. Капитал уже здесь. А сердце переместилось в желудок.  Город производит пищу и лекарства  от этой пищи. Все идеи, кроме одной – умерли. Но эта идея бессмертна – деньги!  Всё брошено на службу великой иллюзии:  деньги – богатство – счастье.
Всё продаётся – человек, ребёнок, его ткани, его органы. Мораль рынка…  А мысли и таланты человека, который продан, не стоят ни копейки. Всё это – сущий хлам. Кроме идей, приносящих деньги.
Здравствуй, Приют Престольный – я вернулась из дальних странствий. Хорошо бы ещё понять – куда вернулась? Нужна ли  здесь? Что может женщина в этом механическом  мире?  Созданная быть женщиной, здесь она – просто игрушка секса. Созданная быть матерью, - лишь роженица живых существ.
Я вернулась. Я  здесь, в этом городе. Значит, выбора уже нет. Значит, надо жить!
***
Так  можно было бы представить себе появление в этом мире нового человека где-нибудь в конце восьмидесятых. Прошлого века. Так теперь это звучит. Нового человека по имени Женщина.  Она родилась 31 декабря 1988 года. Была новогодняя ночь, шёл  снег. Где-то, на ледяных горках визжали дети и взрослые. То здесь, то там громыхали китайские  фейерверки, похожие на зимние зарницы. Их причудливые самоцветы резко взлетали над землёй, жили в небе  несколько секунд и бесследно растворялись во тьме. На их месте ниоткуда расцветали новые эфемерные цветы, струились водопады,  падали алмазные дожди.  Корона, которой мир одарил новорождённую, была похожа на них. Видимая только Богу и Пресвятой Богородице, она сияла лучистым солнцем над головой  - драгоценная корона Женщины.
Люди никогда не задумывались над тем, кто приходит в мир, когда рождается ребёнок. Они видели, что появился человек. И всё. Этого было достаточно. А дети долгое время умеют говорить только глазами. Но глаза их настолько чисты, что мир не понимает их языка. Потом они долго учатся говорить словами и не могут всего рассказать взрослым.  Взрослые же, не понимая детей, хотят изменить их так, чтобы они стали  понятны и просты. Приспособить  к общению с собой.  Делается это так методично и настойчиво, что почти всегда удаётся довести дело до конца. Дети становятся копией своих родителей. Или копией соседа. Друга. Может быть, недруга.
Если бы всё было наоборот, и взрослые сами приспособились бы к языку детей, они бы очень удивились.
Они бы поняли, что Бог приходит в мир в облике ребёнка. Каждый раз. В каждом ребёнке.  Он надеется, что люди когда-то поймут это. Тогда они перестанут изгонять Его с Земли, перестанут превращать детей в себе подобных. Они увидят Бога в маленьком существе и оставят Его в миру. Они дадут Ему жить таким, каким он родился – доверчивым, светлым и счастливым. Постепенно мир заполнится божьими созданиями. Исчезнет ложь, предательство, убийство. Исчезнут все грехи. Земля превратится в Рай.
За время существования человека на Земле Бог пробовал сделать это сотни миллиардов раз. Но каждый раз всё заканчивалось одинаково.
31 декабря 1988  года Бог сделал  семисотмиллиардную попытку – он пришёл  в мир в теле маленькой девочки. Драгоценная корона Женщины сияла над её головой. Родилась  Его новая надежда - девочка, которую назвали Марина. Может быть, на этот раз что-то сдвинется в пространстве, времени, в сознании людей, и произойдёт чудо!
Ведь это могло случиться каждый раз, когда на свет являлся ребёнок. Могло случиться уже много раз. Когда же люди поймут это? Кто-то скажет: «Бог может всё. Почему же он ждёт чуда от людей – слабых, маленьких, грешных?». 
Всё дело в свободе выбора. Свобода выбора – это дар Бога человеку. Не может же он забрать назад свой подарок.

2.

Девочка родилась в богатой семье. По меркам России…  Её отец два года назад закончил стройку – большой кирпичный дом с башнями на берегу реки. Эскиз этого замка он нарисовал сам.  Это было не трудно – мечта детства всегда жила в нём. Детство же осталось далеко позади – где-то в маленькой деревенской избушке. Там по-прежнему, в бездне прошлого времени,  жила большая семья – мать, отец, три брата и две сестры. Ему, самому младшему, всегда хотелось построить большой дом. Чтобы всем  в нём хватало места. Чтобы у каждого была своя комната. А сестёр хотел поселить в светлицах. О них он знал из сказок.
Его мечта родилась в избушке на курьих ножках. Замок в три этажа с большими резными окнами, с дубовыми дверцами, жёлтым паркетом. Витые лестницы должны быть украшены кружевным литьём. Цветные стёкла сделают комнаты многоцветной сказкой. Ступени мраморной лестницы  будут спускаться прямо к реке. Здесь можно  сидеть долгими летними вечерами и наблюдать, как медленно остывает рубиновый закат. Слушать вечернюю песню соловья. Над рекой звуки слышны особенно хорошо.
Отцу девочки было всего двадцать девять лет, но он  уже успел стать директором комбината. Этот  маленький заводик на  пяти автоматических линиях производил  столько продуктов, что ими кормился  огромный край  и  его соседи – близлежащие города.  День и ночь гудели аппараты с мешалками. Конвейеры  подавали в упаковочные автоматы бесконечные сорта майонеза, шоколадного масла, маргарина. Всё расходилось прямо с колёс. Комбинат выдавал дешёвую продукцию – « для народа».
Отцу девочки приходилось много работать.  Особенно после того, как он стал одним из владельцев комбината. Новые хозяева решили переоборудовать завод. Те линии, что сейчас, надрываясь, из последних сил выдавали нужные тонны, отслужили свой век. Это было трофейное пищевое оборудование довоенных фирм «Робертс» и «Альфа-Лаваль».  Новые автоматические линии договорились закупить в Германии.  Отец Марины  утонул в документации, летал в командировки, пропадал за границей.
В своём замке с башнями появлялся  редко. Обычно это было так. Раздавался телефонный звонок – секретарь отца сообщала, что он собирается прибыть домой. В назначенный час серебристый «Мерседес» бесшумно подкатывал к высокому кирпичному забору. «Китайская стена» - так называл хозяин это сооружение по периметру усадьбы. Охранник открывал ворота, и машина подъезжала к высокому крыльцу. Он любил эти минуты, когда можно было потрогать сказку рукой, войти в неё и на какое-то время стать добрым  королём.
  Мать девочки  не была его женой. То есть была, но она просто жила  рядом. Однажды танцевала с ним на Демидовском балу. Попала туда как лучшая выпускница-детдомовка. Её премировали за успехи в учёбе. А премией оказался пригласительный билет на бал. Этот маленький цветной кусочек глянцевого картона заменил ей хрустальную туфельку. Именно он привёл Золушку  к принцу - в замок с башнями.
Золушка стояла у стены возле узорчатого бронзового столика.  Белое кружевное платье, невиданное и первое в её  детдомовской жизни, казалось, поднимало её над землёй. Она и в самом деле не чувствовала ног, словно парила в воздухе и готова была полететь при первом же движении. Поэтому незаметно держалась рукой за выпуклый мраморный изразец на стене. Слегка кружилась голова. Музыку слышала так, как будто оркестр играл где-то внутри – в самом сердце. От этого оно стремилось вырваться наружу. Приходилось делать усилие над собой, чтобы окружающие  ничего не заметили. Пары в бальных  одеждах одна за другой вступали в танец. Вихрь музыки увлекал их, и вскоре зал превратился в радужный фейерверк. Золушка старалась улыбаться, держаться прямо и независимо, отчего была похожа на стойкую белую астру на  цветной клумбе.
Он увидел этот ослепительный цветок издалека и сразу направился к ней. Молча подал руку, и они медленно поплыли по залу, отражаясь в зеркалах. Золотые нити солнца опутали их, соединив в одно целое.  Он вёл её в танце сильной рукой. Она же старалась  быть лёгкой, чтобы не разрушить эти тонкие золотые нити, соединившие их. Ни о чём не думала она, летая по огромному залу в волнах  вальса. Просто было хорошо. Так, как никогда ещё не случалось в её короткой жизни.
А после бала он увёз её к себе домой. Золушка не удивилась, когда увидела замок. Считала, что ей снится сон.  Прекрасный, волшебный. Не хочется просыпаться, но утром всё встанет на свои места. Ведь принц, усадил её в золотое кресло, поклонился и уехал. Рано утром в городе у него должны были состояться деловые встречи. 
Два года в замке с башнями – сказка, в которую Золушка попала случайно. Так ощущала свою новую жизнь.  Считала, что ей очень повезло. Её подружки из детдома жили совсем другой жизнью. Всё в этом огромном доме дышало сказкой. Двери с узорами из литья, витые лестницы, каждая ступенька которых  была произведением искусства. Картины из яшмы, мрамора, змеевика и  халцедона. Узорчатые окна, двустворчатые дубовые двери. Мебель из  красного дерева.
Особенно любила то самое золотое кресло, куда усадил её принц  поздним вечером – после бала. Золушка забиралась в него, словно в  мягкую ладонь. Прикрыв глаза,  грезила наяву. С закрытыми глазами  казалось, что она по-прежнему живёт в детдоме. Почему тишина? Ну, да. Очень тихо. Так это может означать, что начался тихий час. Посидев так минут пять, Золушка уже боялась открыть глаза. Каждый раз казалось, что замок исчезнет. Но замок оставался на месте. И ей даже понравилась эта игра. Ведь в ней волшебной была реальность, а не мечта.
Даже солнце, проникавшее в окна, было здесь другим – казалось, золото льётся сквозь кружево филигранных рам и  рассеивается, проходя через золотые шторы. На янтарный паркет ложится тончайший золотой рисунок – вечно текущий и колышущийся, как вода.
Золушка постоянно бродила по замку, наблюдая, как меняется освещение  комнат в течение дня. Она и представить себе не могла, что простой солнечный свет может стать живым художником – так мастерски был построен  этот дом. Он был предназначен для счастливой жизни.
Каждая безделушка радовала Золушку – ведь в детдоме у неё никогда не было ничего лишнего. Она перепробовала все платья из огромного гардероба, который разом привезли из какого-то  немецкого магазина. Примерила все бусы, броши, браслеты, кольца.  Все эти вещи казались ей живыми,  почти волшебными. 
Золушка разыгрывала длинные спектакли. Все роли приходилось исполнять ей самой. Вчера была английской королевой. Ходила по лестницам, как королева. Обедала по-королевски.
Сегодня пришлось стать маленькой разбойницей. Облачилась в восточный костюм с широким узорчатым поясом. За пояс  воткнула «булатный» кинжал в серебряных ножнах. На чалме горела звезда из самоцветов. Весь день она каталась по отполированным перилам лестниц, пряталась в засадах. Все эти королевы, разбойницы, принцессы и  великие актрисы словно рождались сами собой. Словно всегда жили здесь.
Странно, но только она сама была чужой в замке. Сознание постоянно  выталкивало её из этого дома, как бы не понимая, что она уже здесь.
Ещё бы – восемнадцать лет в детдоме, который  жил в её сознании как что-то, единственно возможное.
-Ничего, - говорила Золушка, спускаясь по лестнице в столовую, - я привыкну. И ты привыкнешь ко мне, мой дом!
Она не знала, что когда это произойдёт, придётся понять: дом – это место, где тебя ждут. Не картины, не лестницы, не золотые шторы и дорогая мебель. Дом – это люди, которые в нём живут. Пока Золушка этого не понимала. Она играла  роль принцессы. Роль была красивой, почти настоящей. И Золушка верила в её силу. Казалось, в замке не может жить несчастье. Только радость. Только свет. Только живое будущее. Все желания здесь должны быть исполнены. Все мечты превратятся в явь.
Но однажды она заметила, что  день убыл. Солнце не поднималось уже так высоко, как летом. Его лучи пробивались теперь сквозь строй сосен. Краски в доме как-то померкли. Словно тень вошла внутрь  и разлеглась большой серой кошкой. И этой кошке нельзя было сказать «Брысь!» И тогда Золушка испугалась.

3.

Постепенно сказка гасла, словно догорающая свеча. Серый мрак выступил из  всех углов. Что-то нарушилось в замке. Что-то нарушилось в Золушке. Словно стояла на ярко освещённой площади, зажмурив глаза. Солнце пробивалось сквозь сомкнутые ресницы. Где-то далеко –  на горизонте  светлого пространства сияли радуги. Кто-то светлый приближался к ней. Вот-вот должен был дотронуться тёплой ладонью. И вдруг она очнулась. А перед нею – в миллиметре от лица – пронёсся бешеный автомобиль. И от страха сразу померкло солнце.
Не радовали и не удивляли узорчатые горницы. Молча поглядывали на мир каменные картины и равнодушные зеркала. Не восхищало даже то, что было загадкой – в каждом зеркале Золушка выглядела по-разному. С каждым отражением  здоровалась, называя по имени: « Здравствуйте, сударыня! Как поживаете, мадам?  Как настроение у моей императрицы? А ты что здесь делаешь, девчонка?». Она привыкла и к этим странным обликам, каждый из которых принадлежал лишь одному - своему зеркалу.  Надоели украшения и платья. Ненужно высокими казались лестницы. Странно тяжёлой и вязкой была стылая тишина.
Муж ни в чём не ограничивал Золушку, но жил отдельной, своей жизнью. Только время от времени появлялся в замке, словно  по обязанности посещал сиротское заведение. Та солнечная нить, которая соединила их на балу, распуталась, истончилась. Казалось, сердце Золушки повисло на этой тонкой дрожащей ниточке и готово вот-вот оборваться.
Она чувствовала опасность всей кожей – словно, действительно, висела над пропастью. Велика эта пропасть, нет у неё дна. И Золушка знала, ЧТО там – в этом бездонном чреве.  Мир по имени Зверь. Он ненасытен. Он всегда готов принять пищу. Пока он спит, тяжело ворочаясь. Но если ниточка оборвётся…
Теперь Золушка бродила по дому так осторожно, словно и вправду боялась упасть. Всё, что раньше восхищало, теперь говорило о временности и непрочности мира.
Вот она отразилась в глубинах зеркала – Золушка в платье императрицы. Живая, настоящая. Кто  скажет, что это иллюзия?  Но стоит лишь отступить на два шага, и отражения уже нет. Будто и не было никогда. Лишь витая лестница всё так же видна в зеркале, всё так же уходит вверх, туда, где на втором этаже раньше сиял солнечный рай. А теперь там темно и пусто. Как и в её сердце.
Вот солнце упало на дубовый паркет, потекло живой тёплой рекой. А через какое-то время  солнце заглядывает уже в другое окно и оставляет на полу малиновый тревожный  след. Но вот и этот след гаснет, и не остаётся ничего. Только ночь впереди. Холодные звёзды, высокая хрустальная луна. Бездна пустого времени. Времени тьмы.
Сегодня Золушка одна провела длинный день в этом  замке, где можно встретить только своё отражение в зеркалах да  молчаливую прислугу. Муж не появился сегодня. Не  появится и завтра.
Каждое утро Золушка спрашивала себя: «Правильно ли ты сделала, когда приехала в замок?  Для тебя ли он был построен? Где твоё место? Кто ты сама? Принцесса или Золушка?»

4.

Ночами, когда замок рождал какие-то странные звуки – не то  скрипел паркет под чьими-то ногами, не то шелестели шелка пышных штор  - ей становилось страшно. Особенно мрачными были дождливые ночи, когда ветер выл  в трубах каминов, стучал в окна, словно странник. Потоки дождя сползали по стёклам, застилая внешний мир. Неуют и холод  стояли на пороге большого дома. Стоило только открыть двери, и дом сразу превратился бы в сарай.
Золушка  видела почти наяву, как дверь открывается.  За порогом – дышит бездна. Замок, наполненный светом и теплом – это что-то временное, призрачное. Бездна – вечна. Именно она вытягивает всё живое из человека. Для неё, Золушки, роль принцессы – просто роль. Текст скоро закончится. Дверь откроется и нужно будет уйти. Туда – в холод и мрак. Когда она жила в детдоме, она не думала об этом. Мир-зверь  был единственным вариантом. Он должен был встретить её на пороге – на выходе из детдома. Она не боялась, ведь терять было нечего.
Теперь же… Что теперь?
Золушка понимала, что долго так продолжаться не может. Нужно что-то менять. Возможно, она ошиблась в своём первом шаге на этой  земле. У неё нет родных. Подсказать некому. Решать самой. Действовать в одиночку.
Никто не гонит её. Но никто и не ждёт в этом доме.  Порой казалось, что уйди она однажды,   даже прислуга не заметит её отсутствия. А муж ничуть не удивится, не найдя в доме  своей Золушки. Ну, была и исчезла. Только и дела. На то она и Золушка.
Карета превратилась в тыкву, возница – в крысу.  Кружевное платье – в лохмотья. Ночные призраки сказки вспомнит только она сама. А принц не узнает  свою Золушку. Вернее, просто не увидит. Он ослепнет.  Уже ослеп.
Она знала, что  на первом этаже в маленькой комнате спит прислуга, немолодая женщина. Золушка  много раз пыталась разговаривать с ней. С этой женщиной по имени Маша. Но как только произносились первые слова, Маша принималась чистить кастрюли, сковородки. Беседа тонула в скрежете наждачной бумаги,  в металлическом грохоте посуды о раковину. Золушка замолкала. Некоторое время наблюдала, как Маша остервенело драит дно очередной кастрюли. Грохот не останавливался, пока Золушка не уходила прочь. Почему Маша вела себя так? Может быть, в договоре  о найме   было записано условие – не разговаривать на посторонние темы? Может быть. Может быть, она просто была стервой. А возможно, несчастным человеком, который боялся потерять то, что есть.
Чувство страха не проходило. Это одиночество шло по пятам хищной кошкой.  Когда-нибудь оно должно было вытолкнуть Золушку в мир, что рычал за окнами. Она знала – мир-зверь ждёт её.  Она шагнула в сказку, покинув его. Но он никуда не исчез. Он всегда там – на пороге  волшебного замка.
Золушка хорошо знала крепость когтей, блеск его голодных глаз. А зависть, подлость и ложь?  Это его любимые детёныши. Стоит только открыть дверь… Она мечтала прожить всю жизнь в волшебном замке, и мечта не хотела  умирать.  Неужели  ей суждено упасть  и быть растерзанной  зверем по имени «Жизнь».
Куски разорванного тела растворятся в земле, а  всё, что было Золушкой, улетит прозрачным облачком в небо. Вон там, высоко-высоко, далеко-далеко – это её любовь и мечты о счастье. Мысленно она протягивала руку и старалась удержать  облачко. Это было так трудно, что каждый раз у неё темнело в глазах.
-Нет, - говорила она себе в такие минуты, - я должна выжить. Пусть зверь пока остаётся за дверью. Он всегда успеет добыть себе пищу.

5.

Решила родить мужу сына. Ей казалось, что после этого всё изменится. Должно измениться.
Когда поняла, что всё получилось… принцесса снова ожила. У крыльца стояла золочёная карета. Кучер ожидал её приказаний. На крыльце сверкала хрустальная туфелька. А Золушка в платье цвета сиреневой зари босиком танцевала в большом зале. Замок сиял вечерними огнями. Скоро должны были прибыть именитые гости. И не важно, что о празднике знала только Золушка. Вернее, принцесса. Настоящее не увидишь глазами.
Надежда на счастье  снова поселилась внутри неё. В буквальном смысле. Ребёнок, сын – вот её счастье. Он всё поставит на место. Он спасёт её любовь.
Муж, узнав, что Золушка ждёт ребёнка, поцеловал её и сказал:
-Тебе решать.
Она обрадовалась. Она надеялась, что сын, наследник – это то самое, святое, что нужно каждому мужчине.
-Теперь всё переменится, - говорила  Золушка своему отражению в зеркале, - у нас будет семья.
Она снова тихо бродила по лестницам замка, нося в себе тёплое счастье. Снова солнце вело её от одного окна к другому, защищая от зверя, зализывающего раны за дверью.  Муж возил её к доктору, покупал фрукты. В сущности, он был неплохим человеком. Лишь не чувствовал, что у него есть семья. Ему  всегда было некогда. Золушка и его жизнь почти не соприкасались. Существовали в разных плоскостях, в параллельных пространствах.
В деловом мире, густо насыщенном осмысленной суетой, и женщины  не должны были  выходить за его границы. Всё, что выпадало из этого потока, жило отдельно, каким бы красивым и умным оно ни было. Время от времени он вспоминал про Золушку, приезжал в замок – посмотреть, жива ли она. Этого ему было достаточно. Сам обитал в большой восьмикомнатной квартире в деловом центре города. Всё в этом жилище было приспособлено для  работы. Большой кабинет, где он проводил почти всё время. Библиотека,  спортивный зал, бассейн.  Архив завода перевёз сюда же. Комната – склад для образцов продукции. И даже спальня была оборудована видеопультом – в любое время он мог увидеть, что происходит на заводе.
Замок был чем-то вроде мечты. Без неё – нельзя. Она всегда должна быть где-то. Но жить в её сказочном пространстве и заниматься делом – вещи несовместные.
Золушку привёз в замок тоже как часть мечты. Как букет цветов. Ему нравилось, что она бродит по комнатам, словно луч солнца. Замок не мог быть пустым и холодным. Там должна была жить Золушка.  И она появилась. Если честно, даже не удивился этому. Словно так и было задумано.
Целых три месяца Золушка думала о сыне. Она уже нашла  ему имя – Марик.  «Марк»  звучит плохо. Зато «Марик» - похоже на имя цветка.
-Мой цветочек! – обращалась Золушка к ребёнку. – Расти. Я жду тебя.

6.

В один из  летних дней муж повёз её  к врачу.
Золушка  встала рано, надела яркий сарафан. Выпила кофе и бродила по комнатам, ожидая  машину. Муж сказал, что приедет к десяти часам. Он никогда не опаздывал. Ровно в десять  она открыла дверцу машины и села  рядом с ним.
-Сегодня мы сможем узнать, кто родится – сын или дочь, - сказал он.
-Я знаю – родится сын, - откликнулась Золушка. – Его зовут Марик.
Она улыбалась всю дорогу до поликлиники. Мелькали сосны, ели, берёзки. На земле царил славный месяц июль – верхушка лета. В окна ломился воздух, несущий запахи цветущих трав. Летали цветные бабочки. Уносились в неведомые страны по синему небу весёлые облака. Под колёса машины, словно падала разогретая зноем  лента асфальта.  Дорожные знаки, едва появившись, пропадали где-то позади, растворяясь в мареве текучего воздуха. А между деревьев вслед за машиной летело солнце – надежда на другую жизнь.
Но солнце померкло, когда Она узнала, что родится девочка. Казалось бы – какая разница – сын или дочь. Но Золушка  чувствовала, что нужен был сын. Дочь – это другое. Другая жизнь. Другая судьба.
Золушка молча выслушала врача. Равнодушно пропустила мимо ушей его предписания о прогулках и хорошем настроении. Чувствовала внутри какой-то необъятный вакуум. Он уже начал свою разрушительную работу. Бездна высасывала силы, всё больше истончая нить, на которой висело бедное сердце Золушки.
Муж нисколько не расстроился, узнав о девочке. Наоборот. Из поликлиники заехали на рынок. Собрав с прилавков гору фруктов,  он отвёз жену в замок и сказал на прощанье:
- Ты хотела Марика, значит, девочку назовём Мариной.
Потом уехал на свою работу, оставив на круглом столе ворох красных яблок, сизого винограда, ананасов и груш.
Золушка плакала, сидя у стола,  не в силах остановить слёз. Она знала, что всё рухнуло. Почему?  Объяснить не могла даже себе. Но знала это точно. Дикий зверь, лежащий на пороге, лениво потянулся, чуя добычу. Он, как всегда, терпеливо ждал.
Золушка ела  чёрные виноградины пополам со слезами, роняла  ягоды на пол.  Они катились  от стола, похожие на маленьких мышек. Котёнок, которого она принесла в дом неделю назад, гонялся за «мышками» и хватал их лапами и зубами.
Золушка смеялась и плакала. И  отчаянно ела виноград, словно  стараясь заесть  горечь будущего – тот самый страх жизни, который след в след шёл за ней. Изо дня в день.
-Зачем, зачем  я поехала к врачу! Если бы я и дальше думала, что у меня родится сын…он бы и родился!  - плакала Золушка.
Она была уверена в этом. Муж полюбил бы мальчика. Потому что  сын  стал бы его копией. А девочка… Странным далёким чувством Золушка знала:  девочка  - это её повторение. И её судьба не вписывается  в жизнь мужа.
Иногда, просыпаясь утрами, она  пыталась убедить себя, что эти мысли – просто наваждение. Что всё будет хорошо.

7.

И вот она родилась – девочка Марина. 31 декабря 1988 года.  Драгоценная корона Женщины сияла над её головой.  Навстречу ей летел год, последний в череде восьмидесятых. Её мать, Золушка-принцесса, с тоской смотрела в метельное окно. За морозным стеклом ей, как всегда, подмигивал  мир-зверь. «Давай-давай, - говорил он, - я жду тебя. Теперь уже недолго!»
В роддоме Золушка была ещё спокойна. Это казённое учреждение своими стерильными законами защищало её. Она чувствовала это физически. Размеренный распорядок дня, белые халаты, завтрак, обед и ужин, обход врачей, процедуры – все эти ритуалы выстраивались в какую-то защитную стену. Золушка обрадовалась, когда врач сказала, что  им нужно остаться  здесь ещё на неделю. У  ребёнка  на щеке появилось пятнышко. Скорее всего, это было маленькое пищевое расстройство. Но таков порядок. Домой ребёнка увозят только тогда, когда нет никаких отклонений.
Ещё неделю жили мама с дочкой в этом стерильном доме, где было много людей, кричали новорождённые, стонали роженицы. Но Золушка чувствовала себя здесь, как дома. Наверное, потому, что это заведение так было похоже на её родной детдом. Даже отдельная палата  со всеми удобствами не меняла ощущения  - роддом казался большой семьёй.
Но день выписки  всё-таки наступил. Это был понедельник. Отец приехал за своей дочкой  в десять утра. Большие букеты красных роз подарил врачу, медсестре и жене. Усадил её с ребёнком в машину. Золушка оглянулась,  посмотрела на крыльцо. Там всё ёщё стояли врач и медсестра. Медсестра махала рукой. Но какая-то тёмная сила уводила Золушку и её дочку от этого дома. Ей было хорошо здесь. А вот, что будет в замке?  Если бы можно было остаться в роддоме, Золушка бы осталась.
Отец был рад рождению Марины, но почти сразу же забыл о её существовании. Правда, в большом зале замка всё было готово к приезду хозяйки. Много цветов, подарков, игрушек. Фрукты, деликатесы. Но Золушка с дочкой, как всегда, остались одни. Отец  сразу же уехал на  очередную деловую встречу.
Он пропадал на работе, где-то – в другой, ведомой только ему, жизни. Появление дочери ничего не изменило – работы не стало меньше. Времени не стало больше. Замок по-прежнему неделями ожидал своего хозяина. Плач маленькой Марины тревожил только её мать.
Мать Марины осталась один на один с маленьким существом. Стало ещё тяжелее, чем раньше. Дремлющая бездна под ногами  наполнилась теперь страхом за жизнь ребёнка. Природа устроила так, что младенцу нужна защита. Ему нужна двойная защита. Защита с гарантией. Поэтому  двое взрослых всегда должны быть рядом. Если что-то случится с одним, на смену придёт другой. Но матери, защищающей жизнь своего дитя, ей самой нужна защита. Такая же, как и ребёнку. Если этого нет, наступает срыв. Невроз – так  это называют врачи.
Когда дочь болела, страх наваливался с новой силой.  Даже если это была обычная простуда. Дыхательные пути  у детей очень слабые. Если слизь на минуту перекроет бронхи… Что будет тогда? Золушке всё время казалось, что  болезнь в любую минуту может лишить её ребёнка. Она знала, что не сможет пережить этого.   Остаться совсем одной, без дочки, было немыслимо.
Когда Марина  кашляла, у матери кололо в груди. Трудно было дышать. Она болела вместе с дочерью. Болела «за неё», принимая болезнь на себя. Ей казалось, что это помогает, облегчает муки ребёнку. Но болезни приходили одна за другой. Одна тяжелее другой. Врачи постоянно теперь дежурили в доме. Золушка знала, что Марина болеет именно потому, что нет той защиты, которая должна быть. Два взрослых человека – мать и отец – должны согревать ребёнка теплом своих мыслей, своих излучений любви. Но этого нет. И ребёнок болеет. 
Золушка, отчаявшись, решила мысленно отделить себя от мужа, чтобы стать сильнее. Чтобы успокоиться. Чтобы Марина почувствовала её спокойствие. Никто не учил Золушку психологическим упражнениям. Она  изобрела их сама. И делала эту мысленную «гимнастику» каждый день.  И чудо произошло. Марина постепенно перестала болеть. Сама же, Золушка, чувствовала, что страх, глубинный страх – первородное чувство опасности… это осталось. Словно заноза где-то глубоко в сознании.
Вырвать эту занозу не получалось. Не помогали и упражнения, которые Золушка придумывала для этого. Она представляла себе ярко и живо эту мерзкую занозу. Вот она – такая колючая, жёсткая. Сидит там, в  глубине сознания. Золушка шла туда, в эту далёкую  глубину. Пыталась вырвать занозу и выбросить её во внешний мир. Но стоило только отвлечься на секунду, и   заноза оказывалась опять на том же месте. Чего-то не хватало в этой  придуманной на ходу методике. Но чего? Золушка не знала. Пойти к врачу ей даже и в голову не приходило. Хороший психотерапевт, наверное, смог бы избавить её от прилипчивой беды. Но в детдоме никто не объяснял, кто такой психотерапевт. И зачем он существует.
Сама. Одна. Везде одна. Боролась с собой, зная, что помочь некому. Зная, что для её дочки очень важно настроение матери.  Девочка должна быть здоровой,  должна быть счастливой.

8.

Усмирить дикого зверя по имени Страх, мать Марины однажды попробовала с помощью рюмки виноградного вина. И, удивительно, но это помогло. Три часа она летала по замку, словно  неведомая птица из страны счастья.  Напевала какие-то легкомысленные песенки. Разговаривала с дочкой. Потом они долго играли вместе. Марина прятала игрушку – любимого полосатого котика. Мать искала его. Когда находила, смеялись, обнимались, целовались.  Потом настроение снова упало. Марина отправилась спать. Золушка сидела около кровати, пока дочь не заснула. Потом  вышла в коридор и остановилась у лестницы.
В странном заторможенном состоянии, словно стоя в тесном тупике, наблюдала она за  игрой теней на ступенях. Просто стояла. Просто смотрела, не в силах сдвинуться с места. Она снова ощущала неведомую силу, которая желала… пока только желала, вытолкнуть её из пустынного замка. 
-Нет, - произнесла Золушка. - Нет! Я справлюсь.
Она быстро спустилась по лестнице, подошла к стене, нажала кнопку бара. Выпила рюмку того же красного вина. Через минуту стало легче.
Дни шли за днями. Золушка научилась бороться со своими страхами. Вино… оно стало лекарством от боли – оно преображало мир. Оно согревало, освещало замок ореолом лёгкости и меняло волшебным образом настроение.
Так изо дня в день Она боролась с диким зверем, терзавшим её изнутри. Постепенно вино стало её пищей. Потом в ход пошли напитки покрепче.

9.

Отец Марины сначала ничего не замечал. Когда звонил и сообщал,  что приедет,  жена приводила себя в порядок. Те роли, которые играла сама себе, теперь пригодились. Теперь она играла их для мужа. Ей удавалось выглядеть красивой и безмятежной. Тем более, что муж почти всё время проводил с дочкой.  Хотел, чтобы  редкие его посещения не оттолкнули ребёнка. Чтобы девочка помнила отца. Знала, что он есть. Что много работает, чтобы ей жилось хорошо. Коробками привозил  игрушки.
Но время бежало неумолимо. Постепенно  он начал понимать, что что-то происходит. С  удивлением наблюдал  за Золушкой.  Видел, что она изменилась. Не мог понять, зачем разыгрываются театральные сцены. Его стали раздражать все эти пышные наряды, шляпки, веера  и вуали с цветами.
Шила в мешке не утаишь. Он понял всё. С этого момента жизнь в замке изменилась. Он совсем перестал приезжать сюда. Марине тогда исполнилось три года. Её мать  поняла, что больше не увидит мужа. По инерции ещё  год жила в замке. Спивалась всё больше. Уже не пряталась от прислуги. Не пряталась от дочери. Марина не осознавала всего, ей было только три года. Но понимала, что надвигается что-то страшное. Она часто просила жалобным  срывающимся голоском: «Мамочка! Не пей больше! Мамочка, не падай!»
Но падение уже совершилось. Дверь замка  была открыта. Мир-зверь давно уже вошёл внутрь и ходил по пятам за Золушкой. Он ждал удобного момента, чтобы прыгнуть на грудь и вонзить клыки в горло. Золушке никогда не стать принцессой. Она всего лишь – детдомовская девчонка по недоразумению ставшая матерью.
Когда отец не появился дома в день  рождения Марины, мать собрала вещи, одела дочку, и они пошли прочь. Сказка, в которую Золушка, попала случайно, закончилась. А Марина не успела  понять – что такое сказка. Из этой страны она унесла только свою любимую игрушку – полосатого  заводного котёнка. Очень похожего на того, живого, что когда-то поселился в замке. Но живой котёнок вырос, давно уже был  царапучим котом. А этот «полосатик» так и остался  любимым  другом и братом. Марина несла его, прижав к  животу. Они вместе покидали замок. Что ждало их впереди, Марина, конечно, не знала. А её матери было уже всё равно.

10.

Поселились они в общежитии, в комнате подружки по детдому. Комната, размером с большой шифоньер, еле–еле вмещала раскладушку, на которой Золушка спала вместе с дочкой. Подружка матери, Лерка,  работала дворником. Комната досталась ей как раз по этой причине – дворнику полагалось жильё.  Этот шедевр строительного искусства, эту комнату площадью двенадцать с половиной квадратных метров, размером  2,5  х 5 метров, стоит описать отдельно.
Комната производила впечатление школьного пенала. Находилась она   на первом этаже разваливающегося кирпичного  общежития. Солнце не проникало сюда никогда. Зато зловонные пары из подвала постоянно норовили залезть в форточку и щели в рамах. В десяти метрах под окном раскинулась обширная свалка. Там стояли  мусорные контейнеры. Но они всегда были переполнены. Мусор валили сначала рядом, потом – куда придётся.
Если бы не высокие потолки, в этой комнате  оставалось бы только повеситься. У единственного окна, зажатого стенами, стояла тумбочка с телевизором. К правой стене прилип   плоский шкаф, видимо  служивший когда-то встроенной мебелью. Его поперечный размер, не более полуметра, как нельзя кстати  подходил для  комнаты. Ведь её ширина не намного превосходила этот шкаф.  Рядом с ним, почти у двери, располагался  кухонный столик. На этом столике кое-как размещались плитка и чайник. В углу стоял минихолодильник. Больше места не было ни для чего. У левой стены притулился сложенный диван. Оставалось ещё место для раскладушки. Там она и раскладывалась по ночам. Днём на её месте  появлялись стулья. Сидя на них по очереди, обитательницы комнаты трапезничали.
В первый же вечер Золушка и Лерка отметили новоселье. На  одном из стульев разложили закуску, поставили два стакана и бутылку самогона. Марина в это время, сидя на диване, смотрела телевизор. Женщины выпили. Потом ещё. После чего Лерка сказала:
-Ну, ты и дура! Дворянское поместье променяла на сортир.
-А мне здесь лучше! – заявила Золушка. – Здесь я чувствую себя живым человеком. А там –  была  пустым местом. Даже мебель просвечивала сквозь меня. Даже прислуга меня перестала замечать. Здесь я живу. А там – умерла. Выпьем за мои похороны!
-Дура! – повторила Лерка. – Я бы ни за что не ушла. Плевать – пускай пустое место. Зато где – в дворянском замке! Комнат – без счета. Прислуга!  Одежда классная. Жратва любая.
-Лучше я буду голодать, - крикнула Золушка. Она уже была пьяна.
-Что ты из себя представляешь? Вот твой муж…
- Он мне не муж. И не отец для Маринки. Это сволочь! – плакала Золушка. – Он даже не заметит, что нас там больше нет.
-Ладно. Чёрт с ним! Давай ещё выпьем, - успокаивала её Лерка. – И всё-таки ты дура! Скажи?
***

В трёх соседних комнатах секции жили многочисленные Дёмины. В одной комнате – мамаша, глава семейства. В другой – её старший сын с семьёй. В третьей – младший Дёмин, который недавно вернулся  с зоны. Все они пили горькую, порой обмирая до бесчувствия. Особенно безобразно напивалась мамаша Дёмина.  Когда-то она работала на химкомбинате. Мамаша любила вспоминать свою ответственную работу. Она была аппаратчиком на одном из процессов. И сейчас помнила этот процесс,  цитируя наизусть инструкции. Это было одной из стадий её опьянения. Стадия наступала после  третьего стакана.
- Зака-чи-ваем в ап-па-а-рат номер один три-ста литров  то-лу-о-ла,  - выкрикивала мамаша, сидя за колченогим столом. Этот стол служил единственным оборудованием общей кухни. Кроме висящих лоскутьями обоев там больше ничего не было.
-В аппа-ра-т  номер три  ва-ку-ум-на-со-сом  за-качи-ва-ем   нитро-смесь,  вклю-ча-ем нагрев, - выбрасывая руку вперёд, грозила кому-то старушка.
-Закусывай, закусывай после третьего, - советовал ей  старший, а то опять буянить начнёшь.
Мамаша закусывала. Но расстройство настроения всё равно наступало - на следующей стадии пиршества. Она долго пыталась буянить, бить посуду, ломать стулья. Тогда сыновья закрывали её  в комнате на ключ. Она некоторое время скулила там, как собака. Потом от нечего делать засыпала.
Младший Дёмин часто накушивался  где-то на стороне – кажется, у любимой женщины. Домой возвращался на автопилоте. Но стоило открыть входную  дверь, как он тут же падал в нутро коридора. Каждый раз ударялся головой об пол. Но это никак не сказывалось на его умственных способностях. Хуже они просто не могли уже стать. Он так и спал на голом полу, не замерзая и не простужаясь.
Золушка даже подружилась с Дёмиными. Младшему приносила подушку, подсовывала ему под голову. Каждый раз удивлялась, как  не расколется его череп при отвесном  падении на пол.
Разговаривала с мамашей Дёминой через дверь, когда её запирали сыновья. Уговаривала лечь спать и не расстраиваться. Мамаша плакала пьяными слезами, всегда выговаривая одну и ту же фразу: «И-эх! Детки. Неблагодарные!». А к старшему Дёмину Золушка испытывала  даже уважение. Он занимался починкой телевизоров. У него были свои клиенты. Правда, все они жили тут же, в общаге. И денег у них, как правило, не было.  Зато всегда находилась бутылка-другая самогона.
Марина же принимала всё  как данность. Ведь пьяную маму она видела  почти с первых дней своей жизни. И пьяные Дёмины ничуть не удивляли девочку. Они мало отличались от её мамы. Девочка часами смотрела телевизор, не обращая внимания на пьяные разговоры и даже драки. Драки каждый раз затевала Лерка. Потому что соседи  не могли спокойно  пройти мимо чужих вещей.

11.

Соседи воровали у Лерки всё, что попадалось под руку во время их застолий. Кастрюльку, ведро, вилки, ложки, косметику… Всё. Даже книги. Хотя книги труднее всего было обменять на самогон. Их никто из самогонщиков не брал. Но младший Демин тащил и книги и умудрялся сбыть бесполезный товар.
Лерка каждый раз, обнаружив пропажу, скандалила. Пыталась отобрать у них  то, что ещё не пропито.  Или забирала взамен что-то из скудного скарба Дёминых. Но содом продолжался. Однажды пропала даже палка колбасы из маленького холодильника Лерки, хотя комната в это время была на замке.  Младший Дёмин забрался внутрь через окно. Хотя оно тоже было закрыто на шпингалеты.  Другой жизни Дёмины не знали.
Марина в окно наблюдала постоянно одну и ту же картину. Сначала из общаги  выбегал младший Дёмин. Правда, «выбегал» - это слишком сильно сказано. Его качало так основательно, что траектория  движения напоминала восьмёрку. Следом за ним бежала пьяная Лерка. Её неумолимо тянуло вперёд. Она падала. Кое-как поднималась. Пыталась  догнать вора. Снова падала.
Мужики, сидящие на пеньке под деревьями, кричали: «Лерка, давай! Держи вора!». И ржали, как лошади, когда Лерка падала в очередной раз.
Эти тараканьи бега  были любимым развлечением всей общаги. Мать Марины не участвовала в драках. Здесь, она уже никогда не бывала трезвой. И ей всё было безразлично. Только Марина ещё оставалась её любимой дочкой. За неё болела душа  бывшей принцессы. Но сама она не чувствовала  себя  даже  и Золушкой.  Ведь у Золушки было будущее.  А у неё – ни настоящего, ни будущего. Только прошлое. Да и оно уже стиралось из памяти, словно и не было ничего. Ни замка, ни принца, ни мечты о счастье.
Иногда Марина спрашивала у матери:
- Мама, а где папа? Он живёт в том большом доме? Помнишь – мы с тобой тоже жили там?
-Деточка, - отвечала пьяная бывшая Золушка, - мы там не жили. Мы просто были в гостях. А теперь вернулись домой. А папа твой – сволочь. Мы ему не нужны. Забудь его.
-Нет, - упорствовала Марина, - я не хочу забывать. Папа хороший.
-Запомни, детка – он сволочь. Уж ты поверь мне – я это знаю.
-А я не верю, - плакала Марина.
Она всё-таки помнила замок и своего отца, хотя и была совсем маленькой, когда мать увезла её в общагу. Но время делает своё дело. Марина всё реже вспоминала про жизнь в замке. И постепенно перестала спрашивать у матери про отца.

12.

Младший Дёмин отбывал свой долгий срок за кражу  овец. Он угнал и продал тридцать баранов, когда работал в колхозе «Путь к коммунизму» в Сыр-Дарьинском районе. Сторожил на пастбище огромное стадо – голов пятьсот. И думал, что никто не заметит этих тридцати баранов. Проговорился покупатель. И Демин пошёл под суд. Там, в этом Сыр-Дарьинском районе, жила его жена Зульфия. Тогда Советский Союз ещё не распался. Младший Дёмин  с ностальгией вспоминал  жаркий климат, пески, дикие абрикосы, которые везде  росли вдоль дорог.
-Представляете – абрикосы. Везде. И никто их не собирает. У каждого  собственный сад. А там – виноград, алыча, яблоки, черешня. Что хочешь. Всегда тепло. Зря я не вернулся к жене. Не пустили за границу, твари!  Зульфия, красавица моя! Помню твоё повидло из абрикосов и лепёшки. Такого хлеба здесь не сыщешь.
-Ладно тебе, - говорила Лерка, - вспомнил!  Зульфия… А я чем хуже?
-Зульфия всегда молчала. А ты… Ты за какую-то паршивую книгу убить  готова.
-А ты у себя книги пропивай, а мои не трогай. Я их читаю.
-Ну, и что ты там вычитала?
-Моё дело.
-И всё-таки?
-Знаешь, что такое геосинклиналь? – гордо спрашивала Лерка.
- Гео…Что?
-Геосинклиналь.
-Ну, это, наверное, что-то у женщин…
-Ха-ха. А вот и  нет, - сменялась Лерка.
-И что же это?
-Вот читать будешь, и узнаешь. А что такое ангиография?
-Да ладно! Гонишь. И слова такого нет!
-А вот и есть. А что такое амфибрахий?
-Подумаешь, академик по имени Лерка! Зато я знаю, что такое тандыр.
И младший Дёмин снова «гнал» воспоминания – многосерийный рассказ о счастье. О вечно тёплой и солнечной стране – среднеазиатском  рае. Там идут тёплые дожди, растут фрукты. Цветут тюльпаны. Там много солнца и нет зимы. Там осталась его молодость и всё, всё, всё… Там осталась смиренная красавица Зульфия.

Мать Марины слушала его рассказы, плакала пьяными слезами и мечтала уехать в Ташкент.
13.

Марине тем временем исполнилось семь лет. Однажды их дом посетила молодая учительница. Она записала Марину  в какую-то бумагу. Сказала, что первого сентября надо прийти в школу. К школе приготовить учебники, тетради, карандаши. Фломастеры. «Хорошо бы купить форму девочке», - сказала она. И ушла. Учительница очень понравилась Марине – её улыбка, длинное  светлое платье, высокие каблуки – всё это было из какого-то другого мира. Мира сказки.
-Мама,  ты купишь мне портфель? Я хочу в школу, - сказала девочка.
-Куплю, доченька. Учиться надо… Я училась. Была отличницей. У меня в аттестате одни пятёрки. Сейчас я тебе покажу, - полезла в шкаф мать.
Она долго копалась  на полках. Документа не нашла. Может быть, он остался в замке вместе с мечтой о счастье. Здесь, в грязной общаге, аттестат был бы просто ненужной бумажкой – просто куском картона с буквами и печатью.
-Ладно, потом найду. Ты тоже будешь отличницей. Ты же умница!
Марина целый месяц мысленно готовилась пойти в школу. Даже представляла, как сидит за партой, открывает альбом и рисует  весну. Тюльпаны. Цветущий урюк. Солнце. Дождь. Радугу. Несколько раз Марина бегала смотреть школу, где ей придётся  учиться. Заходила в пустынный коридор, заглядывала в классы. В школе пахло краской. В окна било яркое августовское солнце. Парты сияли. Марина  гладила  рукой белые крышки.
-Хорошо, что я пойду учиться, - радовалась она.
Но мама не отдала Марину в школу по причине беспробудного пьянства. У девочки не было ни школьной формы, ни портфеля, ни  учебников. Она не могла ходить на уроки. Мать обещала учительнице, что на будущий год приготовит  дочь к школе. Оправдывалась тем, что пока нет работы.  Но работа вот-вот уже будет. На следующий учебный год  Марина обязательно пойдёт учиться. Но и на будущий год этого не произошло.
Марина по-прежнему бегала по двору, играла в прятки с теми, кто тоже не ходил в школу. Таких было много. Для них сентябрь был не школьным, а садовым. Осень – время хорошей кормёжки в чужих садах. Яблоки, лук, картошку, огурцы и помидоры – всё это  дети таскали из садов мешками. Сторож не справлялся с охраной большого садового хозяйства. Марина не ругала дочь за украденный из чужих огородов урожай.
-Мам, я принесла огурцы и помидоры. Давай закрутим их в банки на зиму, - предлагала Марина. – Чеснок, укроп тоже есть.
-Хорошо, доченька, - отвечала, как всегда пьяная,  мать.- Кормилица ты моя!
И они успевали  за сезон «накрутить» немало банок. Некоторые потом удавалось съесть Марине. Многие из них шли на пропой маме и Лерке. Сколько-то растаскивали Дёмины. 
Август и сентябрь были счастливым временем для общаги. В это время дети не голодали. Чужой урожай помогал им выжить, запастись витаминами. Ведь впереди их ожидала долгая зима. Безденежье. Самогонные посиделки родителей, где закуской почти всегда  служили чёрный хлеб да соль.
14

Когда учительница сообщила, что Марину отберут и отдадут в детдом, мать стала прятать её от посетителей в комнате мамаши Дёминой. Как только раздавался стук в дверь в коридоре, мать хватала Марину за руку и тащила в комнату старушки.  Марина сидела там тихо, как мышка. Пока мать не открывала дверь и не убеждалась, что  опасности нет. Она даже пить стала меньше – боялась потерять своё единственное сокровище. Свою Марину. Мать стала сама учить дочку читать и писать. Марина очень быстро освоила эту науку. Сама читала сказки, которые ещё сохранились на книжной полке у Лерки. Но постепенно  от напряжения устали они обе.  И мать Марины сорвалась в безобразный и долгий запой. 
Она чуть не умерла – у неё даже была остановка дыхания. Мамаша Дёмина вызвала «Скорую». Странно, но машина приехала, и довольно быстро. Врач что-то долго делал с бесчувственной женщиной. Марина никак не могла увидеть – что. Её мать лежала на кровати в комнате мамаши Дёминой. Дверь прикрыли, и Марина могла лишь заглядывать в щель. Наконец, врач и медсестра вышли в коридор.
-Есть кто-нибудь из родственников? – спросил врач.
-Я, - ответила Марина. – Это моя мама.
-Больше никого?
-Никого.
-Тогда слушай ты. Твоей маме больше нельзя пить. Она может умереть. У неё плохое сердце. Она могла умереть уже сегодня. Ей просто повезло, что мы быстро приехали. Если бы прибыли десятью минутами позже, спасти  твою маму было бы уже нельзя. Понимаешь?
-Понимаю.
-Слушай дальше. Пусть твоя мама, когда ей станет лучше, пойдёт к наркологу. Вот адрес. Но сначала пусть отлежится – недели три. Забрать с собой её не могу – слишком пьяна.
Врач протянул Марине визитку – там была написана фамилия, адрес, телефон.
-Я поговорю с наркологом. Твою маму пролечат бесплатно. Не должны же умирать такие молодые мамы, правда?
-Да, - неуверенно сказала Марина.
-Ну, вот и хорошо. Мама твоя пока спит, не буди её.  Не потеряй визитку. Я пошёл.
Врач пожал руку Марине, как взрослой, и  отправился к машине.
Марина спрятала визитку в кармашек  брюк. Этот кусочек картона был для неё волшебным  билетом, который должен спасти маму. Марина  представила себе, что будет, если мама умрёт. Жизнь без неё нарисовалась  мохнатым чёрным существом  - огромным, страшным, хищным. Оно будет охотиться за Мариной и от него нельзя будет спрятаться.
Она вздрогнула,  стряхнув  с себя его тяжёлую лапу, и вошла в комнату. Там на сером матраце  лежала её мама. Она  дышала, но глаза были закрыты. Марина вспомнила, что сказал врач.
-Спи, мамочка, - сказала она  и закрыла мать старым байковым одеялом. – Ты вылечишься. А я пойду работать дворником. Нам дадут комнату. И мы будем жить долго и счастливо.
Последнюю фразу Марина добавила потому, что так заканчивалась её любимая сказка  «Аленький цветочек». Там Марьюшка полюбила чудище заморское, а чудище превратилось в принца. И они  потом жили долго и счастливо.
Марина переписала эту сказку на свой лад. Ей даже не хватило целой тетрадки в клеточку. Правда, в тетрадке  часть листков была вырвана кем-то. Наверное, Лерка писала письмо. Она время от времени посылала запросы то в один город, то в другой – всё хотела найти родителей. В этой тощей тетрадке  крупными кривыми буквами Марина и записала  свою  сказку:

СКАЗКА ПРО АЛЕНЬКИЙ  ЦВЕТОЧЕК

Жили-были в большом-большом замке мама с дочкой.  Жили они хорошо. Много у них было  и золота, и самоцветов. Много зеркал в красивых рамах. Мама с дочкой всегда отражались в зеркалах и были очень красивыми. Они любили друг друга. И всегда вместе ходили по высоким лестницам. Чтобы не упасть. А пол в замке был солнечным. И он скрипел, когда они танцевали.
В больших вазах с землёй там росли цветы. Волшебные. Потому что никогда не переставали цвести. И однажды мама увидела во дворе  Аленький Цветочек. Он был маленький, но очень красивый. Мама сорвала его, чтобы поселить в дом. В вазу с землёй. Чтобы он не замёрз зимой.
И вдруг замок зашатался. Открылись ворота, и появилось Чудище заморское.
-Зачем ты сорвала мой Цветочек Аленький? – заревело Чудище. – Теперь смерть моя пришла.
-Не плачь, Чудище заморское, - сказала мама. – Я тебе помогу.
Она подошла к нему, погладила мохнатую голову. И поцеловала его.
И случилось Чудо!
Чудище безобразное превратилось вдруг в прекрасного Принца.
Принц улыбнулся и сказал девочке:
-Ты знаешь, а я – твой папа!
-Я всегда знала, что ты придёшь! – крикнула девочка.
И они стали жить в замке втроём. И жили долго и счастливо.

***

Мать Марины отлежалась, как и велел врач. Но только несколько дней. Марина каждый день читала ей свою сказку. Мама, слушая хрупкий голосок, потихоньку шмыгала носом, чтобы дочка не заметила слёз. Когда чтение заканчивалось, Марина спрашивала:
-Правда, хорошая сказка? Правда? Я сама написала.
-Очень хорошая. Ты, когда вырастешь, будешь писательницей. Напишешь много сказок. Умница моя!
Через неделю  мама встала и пошла добывать самогона. Визитку она  вернула дочке:
-Сохрани, детка, этот адрес. Может быть, я и надумаю туда пойти. Если найду денег. Бесплатно никто никого не лечит.
К вечеру она напилась и долго кричала, сидя в кухне:
-Сволочь! Сволочь наш папочка! Бедная моя девочка!
Лерка уговаривала её:
-Да плюнь ты! Не вспоминай! Пусть он подавится своим замком!

***

Так прошёл ещё год. Однажды мать Марины, протрезвев, вдруг  сказала, что уезжает в Ташкент. Она просила дочку подождать. Обещала забрать её в тёплые края, где цветёт урюк вдоль дороги.  Рано утром мать взяла  пакет с единственным  ещё хорошим платьем и ушла на остановку трамвая.  Путь её лежал на вокзал. А оттуда – на товарняке – в Среднюю Азию.
Марина осталась вдвоём с Леркой.
Лерка после отъезда подруги затосковала.
-Это всё ты! – кричала она младшему Дёмину. – Урюк, черешни… тандыр. Из-за твоего тандыра  девчонка мать потеряла. Где она теперь? То ли жива, то ли нет. Скитается где-нибудь, милостыню собирает.
Лерка хлестала водку и плакала. Ей было жаль подругу, жаль Марину. Девчонка  теперь сирота.
«Сирота» - это  свистящее и рычащее слово не нравилось Марине. Оно было похоже на дыру в подвале, откуда всегда валил вонючий пар.  Лерка объяснила, что сирота – это ребёнок, у которого  нет родителей.
-У меня есть, есть, есть! – кричала Марина. – Мама в Ташкенте. А папа в замке.
Летним днём в августе, когда созрели яблоки в садах, Марина решила  найти отца. Она взяла с собой пакет с украденными из садов яблоками, вошла в автобус и уселась на сидение возле кабины водителя.  Автобус увёз её за реку в район больничного комплекса. Марина  не нашла замка своего отца.  Она обошла все окрестности. Добралась и до коттеджей в районе льнокомбината. Но ничего похожего на тот замок, в котором они жили с матерью, не было. А однажды Марина подумала о том, что, наверное, этот замок ей приснился.

15

Некоторое время Марина жила в теплотрассе  на территории больничного комплекса, прячась, как зверёк, в своей норе от любопытных. Ранней осенью  в лесу было хорошо, пахло хвоей. Берёзки тихо роняли жёлтые листья. Марина собирала их и приносила в  нору.  Там было уже много листвы.  Настоящая постель из листьев.
Потом пошёл снег. Стало холодно. Но когда по трубам пустили тепло, нора отогрелась. Кормилась Марина с кухни инфекционного отделения. Сердобольная старушка, посудомойка, давала ей суп и хлеб.  Она же подарила девочке иконку «Нерукотворный Спас». Марина часто разговаривала с Иисусом. Но морозы крепчали. Девочка поняла, что в норе больше не прожить. Вернуться к Лерке  она не смогла – не помнила  адреса.  Искала много раз наугад, садясь во все автобусы. Но  ни разу не попала туда, где стояло старое разваливающееся здание знакомой  общаги. Пыталась спросить у людей:
-Скажите, на каком автобусе можно доехать до общаги?
-До какой общаги, девочка? Их в городе  много.
- Ну, кирпичный дом такой…Там Лерка живёт.
- Без адреса тебе не найти. Иди в милицию.  Они помогут.
Но в милицию Марина не пошла.  Помнила, что Дёмины ненавидели ментов. Считала, что  в милиции её просто арестуют. Она пыталась поселиться на лестнице одного из больничных корпусов – на верхнем этаже. Там было тепло. Ей даже удалось переночевать несколько раз на деревянной лавочке, которая  была прибита к стене. Под лавочкой жила серая кошка. Марина подружилась с ней. Ночью они грели друг друга. Марина устраивалась на лавочке. Кошка ложилась сверху. Долго мурлыкала, а Марина засыпала под её песенку. Здесь, в тепле, снились красивые сны. Утром она их забывала, но один, такой яркий и настоящий, запомнила.

Марина видела себя в невесомых серебряных одеждах  на текучем фоне снегопада. Она стояла  на краю огромного увала, похожего на спину спящего белого медведя. Устремлённая вперёд, как стрела в невидимом луке, она почти летела сквозь кружево мохнатых хлопьев. Внизу новогодними огнями  блестел в снежной мгле город. Маленький, узкий, вытянувшийся вдоль реки. Он напоминал лежащую в снегах, украшенную живыми блёстками, ёлку. Вот-вот  поднимет её невидимая рука – и огни вознесутся в небо. Сверкающие снежинки и огни города сольются в едином порыве ветра. Трудно не полететь в этом вихре.  И  она полетела.
Драгоценной самоцветной кометой неслась вдоль улицы, освещённой фонарями и огнями  новогодних гирлянд. Слева ей был виден серебряно-голубой, парящий над землёй  силуэт Успенской церкви. В призрачном свете ночного города сверкали золотом кресты над его куполами.  Справа, уходя вдаль, изгибаясь вдоль берега реки, гудел ночной город. Вдали угадывались сквозь мглу похожие на светящиеся вафли  остовы девятиэтажных домов.
  Она хотела вспомнить сквозь поток снежного времени то, что  уже знала об этом городе. Когда-то, в другой жизни, она жила здесь. Да, это  было! Как и когда покинула эту землю, она не ведала. Но маленький городок, эти улицы, реку, спящую подо льдом, светящийся собор – всё это ей приходилось уже видеть. Она знала, что здесь заканчивается одна из тупиковых ветвей необъятного железнодорожного пути.
О чём думала она, Летящая в Снегопаде?  Мысли её были просты и  печальны.
- Я пришла на эту Землю. Я вернулась…
Драгоценная корона сияла над её головой. И вдруг погасла.

Марина проснулась. Ей было так жаль этой короны! Казалось, что она и в самом деле потеряла что-то важное. Что-то такое, что могло изменить всю жизнь.

  В этот день одна из нянечек заметила девочку и сказала:
-Детка, уходи отсюда. Узнают, что ты здесь ночуешь, сдадут в детдом.
В детдом Марина не хотела. Слышала много плохого от матери – что бьют слабых, не любят новеньких…  Ей казалось, что в детдоме ещё хуже, чем на улице. Она снова отправилась жить в теплотрассу.
  Однажды морозным утром она ушла из своей норы  в мир людей - воровать, добывать хлеб, как получится, и жить до тех пор, пока удастся оставаться живой.


ЭПИЛОГ

Случилось это  в начале февраля  в последний год, порядковый номер которого начинался  словом «одна тысяча …».   Было как-то странно, что такой замечательный год ничем не отличается от прежних. Только ощущение какого-то рубежа, который нужно преодолеть, всё же не отступало, словно изнутри звало тебя что-то далёкое и непонятное – не то незнакомый голос, не то  тихая музыка.
С утра пошёл снег – сначала неохотно, медленно. Каждая снежинка лениво плавала в морозном воздухе, как в плотной прозрачной воде, качалась туда-сюда и  никак не хотела приближаться  к земле. Казалось - это летают живые создания, которые боятся упасть, понимая, что подняться уже никогда не удастся.
Я брела в этом медленном, постепенно сгущающемся снегопаде по тропинке  между сосен. Мне надо было найти корпус инфекционного отделения. Он затерялся где-то в гуще деревьев,  в толпе серых зданий  - среди других больничных  корпусов. Там лежал с  внезапно обнаружившимся гепатитом  мой сослуживец  - сосед по рабочему кабинету.  У него не было родственников в городе, и никто не навещал его в больнице. А лежал он там уже две недели. Я решила отнести ему апельсины, хотя и не знала, можно ли  при таком диагнозе их употребить.
Встречные прохожие указывали то на одно здание, то  на другое. Но ни одно из них не было инфекционным отделением. Увидев вдалеке четырёхэтажное сооружение, я свернула  в его сторону. Но, добравшись до этого мрачного корпуса, я решила, что это психодиспансер – толстые решётки на окнах с первого до четвёртого этажа, плотно закрытые железные двери с маленькими окошечками, задраенными  решётками и заслонками Вывеска над одной из них подтвердила мою догадку.
-Где же эта «инфекция»? – ворчала я, стоя  перед серо-зелёной вывеской. – Куда теперь идти? Придётся ждать ещё кого-нибудь – может, наконец, подскажут.
От нечего делать я подошла к  серой стене – там  красным карандашом крупными буквами было что-то написано. Кто-то коряво, но настойчиво нацарапал довольно большой текст. Буквы сползали вниз, словно соскальзывая с вертикальной поверхности и норовя упасть. Выделялась  начальная фраза с толстым восклицательным знаком в конце – он был похож на  морковку, только без ботвы. Я с удивлением прочитала:

Дорогой Иисус! Ты ведь знаешь мои беды. Я живу в  теплотрассе  уже давно, мне тяжело. Помоги мне! Не дай умереть, потому что я кашляю. Мне нечего есть. Я не мылась уже три месяца – с сентября.  Тогда ещё вода в реке была не очень холодная, и я помылась. Курточка моя зацепилась за железяку и  порвалась, когда я утром вылезала  в город.
Кроме Тебя, Господи, помочь некому – мама уехала в  Ташкент. Там тепло. Там яблоки и урюк  растут вдоль дороги. Мама  обещала  вернуться, но её нет. Помоги мне в Твоё Рождество! Без Тебя я погибну.
                Марина,  10 лет.
                6 января  1999 г

В груди защемило. Какая-то колючая тяжесть придавила  к земле. Я оглянулась, ища глазами  ту самую теплотрассу. Действительно, метрах в пятидесяти темнел в снегу  какой-то провал – оттуда курился слабый пар. Я инстинктивно двинулась туда. Провал оказался чем-то вроде норы, которая уходила вглубь – под трубы с растрёпанной теплоизоляцией.
Я заглянула  туда и крикнула: «Марина!  Отзовись!»
В ответ – ни звука, ни шевеления. Позвала ещё несколько раз, но по нетронутому вокруг лаза снегу было видно, что здесь  уже никто не обитает.
Вернувшись на тропинку к корпусу, я растерянно стояла, держа  авоську с апельсинами. Взгляд невольно возвращался к сползающему по стене тексту: «Дорогой Иисус! … Без Тебя я погибну».
Постучала в  задраенную дверь. Через некоторое время в ней открылось квадратное окошечко. Оттуда смотрела на меня обыкновенная женщина в  синем халате и в таком же платочке.
-Извините, - сказала я, - но там, на стене, написано письмо от девочки Марины  десяти лет.  Правда, письму уже  больше месяца. Вы ничего не знаете про эту девочку?
- Была какая-то девочка – бомж. Сирота, наверное. Потом исчезла. Я дежурю – сутки через двое. Поэтому ничего определённого сказать  не могу.
-Но, может быть, кто-нибудь другой из ваших знает?
-Честно говоря, нам не до этого. Своего хватает – психи эти, сумасшедшие… зарплату не платят. Дома тоже – забот полон рот. Вряд ли  вы узнаете ещё что-то.
-Подскажите тогда, где инфекционное отделение?
-А вон там – за деревянным забором. Но вас туда не пустят. Передачу возьмут, а вас не пустят.
-Спасибо и на этом, - сказала я и отправилась в сторону забора.  Обернулась, посмотрела  ещё раз на письмо девочки Марины.
Издалека оно казалось бледно-розовым крылом невиданной птицы, которое падало и никак не могло упасть на грязный затоптанный снег.


***
Так совершилось ещё одно изгнание Бога с грешной Земли. Другие дети, может быть, счастливее Марины. Но рано или поздно изгнание всё равно  происходит. До тех пор, пока Богу нет места на Земле,  каждый ребёнок, вырастая, будет  становиться  смертным  земным человеком. 



***