И сказал оранжевый

      И сказал синий.

      - Где кончается человек, там начинается Бог, ибо не может малое вместить великое, а ведь и ничтожная крупица великого не умаляется от малости своей, как не умаляется пламень свечи от светов сопожарища. И не может пребывать всемогущее там, где царит бессилие, и глупость не в силах своих уместить мудрости, и не может невежество держать знание. От сего – чем более ты человек – тем менее Бог. Однако же, не может быть Бога более или менее. И не может Он начинаться или оканчиваться, ибо изначален и бесконечен е. Из чего следует, что и человек нескончаем в человечности своей, ибо ни в одной из точек ее протяженности не способен он достичь нечтого, что не есть он сам, как не может превозмочь бессилия и невежества своего, самою плотию своей определяемых, да естеством ничтожности обуславливаемых.

      И сказал красный.

      - Как нескончаемость перетекает в себя самое, не переставая собою быть, так и Бог истекает во вне себя, ибо нет чего-то, что бы не было им. А значит, чем более мы нечто, тем более мы всё. И чем более человек человечнее, тем более и божественен, ибо полнота противится отсутствию, а отсутствие – полноте. И чем более Бог человечен – тем менее он Бог. Но не может быть Бог менее или более собою себя. И невозможно сравнение двоих без наличия третьего, взирающего и сопоставляющего величины их, кое не есть ни одно из.

      И сказал сиреневый.

      - Что есть мир, если не трепет вибраций сущего. А вибрация – суть частота и ритм. И звук породил камень, как породил он воду, и воздух, и свет, и огонь, и всё, что меж ними. И доколь стойна вибрация сущего, дотоль сущее пребывает в себе, а изменится – и нет его. Но не присутствует звук вне услышающего его, вне уха улавливающего и без гласа несущего, ибо есть он следствие оных, но не причина их. Частота же и ритм порождают всё, и эманации во вне истекая, образуют.

      От сего, доколь квадрат пребывает квадратом, дотоль противостоит он проникновению себя в мир и напротив. И доколь круг кругом являет, дотоль обтекаем он окрест всего. Частота же непрерывна в неизменности своей. От чего неустойчивость перетекаемости овала – залог порождения звука и всех прочих форм. А где есть изменчивость ритма – там есть вибрации и, как следствие, - звук – прообраз всех вещей.

      Вибрируя же, уподобляемся мы вездесущему непрестанью, а переставая – прекращаем быть. И нет в вибрациях тех многого или малого, но лишь тонкость и утолщение, пронцанность иль непронцаемость, вознесенная чуткость или приземленная глухота к сущему. И божественное соприкасается с человеческим не посредством морали иль умыслов, повелений, заветов и прочего, но одно лишь по звукам да трениям, в том и как отзовётся, откликнувшись то в тебе, что на то отзывается. И чем тоньше во в нас утонченности, чем звеннее пронцальные чуткости, - тем подобимся мы соподобиям, где любые деленья – нетребные, и одно во другое вплетается, словно звуки во звук многотрельностью.

      И сказал оранжевый.

      - И то!

      И исчез, соплетя уподобившись.


      3. I. 14