Тимка

Описываемые события,   действующие лица  и  ситуации - плод воображения автора и ничего схожего  с  действительностью не имеют.
Хотя, кто знает…

1.
Послепраздничное дежурство  начиналось как обычно:
больные не хотели выздоравливать,  дежурный  персонал не  мог  связно рассказать,  что творилось за эти три дня, из сейфа пропало две полных ампулы с препаратом, состоящем на строгом учете, и куда они делись никто не знал.
В довершении к этому была  совершенно  неприличная ругань на линейке по поводу отпусков, долгие и занудные беседы с родственниками больных,  попавших в реа-нимацию,  монолог  научного руководителя,  требующего статью,  которая была не только не написана,  но даже еще и не обдумана.
Иными словами  -  обычная жизнь в обычном реанимационном отделении обычной больницы.  Так продолжалось до полудня,  когда раздался телефонный звонок.
- Реанимация.
- Здравствуйте, а Нефедьева можно?
- Слушаю.
- Алексей Владимирович, это я, Миша. 
Что-то нехорошее  шевельнулось  у Алексея где-то в области желудка.
Мишу он натаскивал на «оказание доврачебной помощи на сплаве».  Паренек оказался сообразительным, к своим обязанностям походного   лекаря   отнесся  весьма серьезно, были  оговорены все возможные неприятности, составлена аптечка.
- Что случилось?
- Беда,   Алексей  Владимирович,  Тимка  утонул.
- Как, совсем?
- Да нет, вытащили, только без сознания он был. Реанимацию делали.
Последнюю фразу Мишка произнес особо гордым тоном.
Алексей  представил себе эту картину и поежился.
- Подробности давай.
Подробности оказались весьма печальными. Катамаран, попав в порог, налетел на камень и перевернулся. Пока вытаскивали катамаран,  разбивали  лагерь,  сушились, никому и в голову не пришло устроить перекличку.  Спохватились только после того,  как кто-то из  ребят поинтересовался, а куда отправили Тимку.  Обнаружили его повара, пошедшие по воду.  Тимка лежал на берегу, запутавшись в кустарнике, лицом вниз, ноги болтались в воде, один сапог смыло течением.  Парень никого не узнавал,  дыхание,  пульс, по словам Мишки, определялись с трудом.
- И что же вы с ним делали? - спросил Алексей.  - Искусственное дыхание  делали,  водкой  напоили,  в спальник засунули,  даже закрытый массаж сердца пытались - перечислял Мишка.
- Да как же он выжил после всего этого? - подумал Алексей.
- Ну,  а дальше-то что?
А дальше было все гораздо хуже. Получив какой-то эффект от «реанимационных мероприятий» ребята успокоились. Тимка очнулся, начал разговаривать, просил есть, пить. Парни его переодели, уложили в спальный мешок, напоили, накормили. Тимка затих, уснул и ребята про него забыли.
Вспомнили под утро, когда стали собираться дальше.  Тимка был без сознания,  часто дышал, явно температурил.
- Костя,  что делать будем?
Костя был капитаном сплава, руководителем детского клуба «Пилигрим». Он достаточно хорошо умел ориентироваться в обычных условиях. В нестандартных ситуациях - терялся, но при этом умел «сохранять лицо» и перекладывать решение проблем на других, мотивируя это тем, что  он-то все знает,  а окружающие должны всему учиться. Любимая его фраза была «А я что - нянька?».  Так он повел себя и в этот раз.
- Сами решайте.
Ребята стояли растерянные, поникшие. Что делать - никто не знал, помощи ждать было неоткуда. До ближайшей населенки - километров тридцать по порожистой реке.  Да еще и с весенним сильным течением. Идти вдоль берега - это продираться сквозь ветки,  по нерастаявшему мокрому снегу. За ночь погода резко испортилась, с неба сыпался снег с дождем и градом,  по реке - сильный ветер. Крок местности не было.
Время шло.
Тимке становилось все хуже.
Костя, наверно с воспитательной целью, высказывал ребятне все, что он о них думает.
Думал он о них плохо, особенно о Тимке.  Наконец, кому-то из ребят пришла в голову единственно возможная мысль - выбираться по реке.  Костя парня обругал, потом подумал, и сказал, что он сам к этому решению пришел уже давно, но  просто ждал, кто еще до этого додумается.
Ребята быстро погрузили вещи, осторожно снесли Тимку.
Костя занял командирское место. Кат отчалил.  И сразу началась круговерть. Вода неслась как бешеная, ребята не успевали веслами, а то и руками, отталкиваться от камней и стволов.  «Расчески», камни, перекаты, следовали один за другим.  На одном из порогов кат чуть было вновь не перевернулся.
Кто-то из ребят уцепился за куколь, где лежал Тимка, кто-то попытался выправить катамаран.  Костя прокричал  что-то  неразборчивое,  но его уже никто не слушал. Все были сами по себе.  Единственное, что  объединяло собравшихся на катамаране - выжить любой ценой.
И спасти Тимку.
Мишка прикрывал  собой  спальник,  где лежал Тимка, пытаясь защитить его от воды. Что делать дальше он не знал, единственное, что он мог - так это только твердить:  «Тимка, не умирай, живи, дыши».  К вечеру добрались до поселка.
Мокрые, усталые, опустошенные.
С трудом причалились, вытащили вещи.
Погода не баловала: сыро, ветрено, холодно.  Тимка метался в спальнике, что-то бормотал. Лицо у него было потным, горячим.  Мед. пункта в поселке не оказалось. Ближайшая больничка - за  пятьдесят километров.
Попытки найти машину были безуспешны. Мальчишки безучастно сидели на сброшенных рюкзаках, Костя давал ЦУ, не  делая  попыток  к  их  осуществлению.  Смеркалось.
Поселок праздновал то ли Пасху, то ли Первое Мая, то ли День граненого стакана. До горстки мокрых, усталых и голодных мальчишек никому не было дела.  Костя, сказав, что пойдет искать пристанище, ушел.  Вернувшись, сообщил, что в деревне жить негде, нужно уходить в лес, и там разбивать лагерь. 
- Эй, голытьба, а что это вы тут делаете?
Вопрос прозвучал неожиданно громко и грубо.
Ребята подняли головы.
Над  ними  стоял  мужик лет  пятидесяти, из кармана куртки торчала бутылка водки.
- А тебе какое дело?
Это Костя вспомнил, что он начальник.  - А вот гляжу на вас и  не  понимаю,  что  вы  сидите здесь, когда в трех шагах отсюда есть дом, где тепло и сухо. И водку дают.
- А ты откуда  знаешь?
- Так я сам оттуда. Пойдем, провожу.
Тут мужик заметил куколь.
- А это что у вас барахтается, барана, что ли заловили? Хорошо,  шашлыков наделаем.
- Это не баран,  это Тимка.  Болеет он.  Мужик подошел,  отвернул  край  куколя,   посмотрел внутрь.
- Да, шашлыка из этого не сделаешь. Но все равно - пошли.
Когда ребята зашли в дом,  то первое,  что их поразило - запах. Пахло сохнущими портянками, резиновым клеем, костром, потным телом. Половину комнаты занимала русская печь, было жарко. Через всю комнату были натянуты веревки, на которых сушились штормовки, штаны, исподнее.
На  полу сидели шесть мужиков, вокруг были раскиданы рюкзаки, части байдарок, спальники.  Около печки лежал ньюфаундленд и весьма нелестно смотрел на вновь пришедших.
Парни робко стояли  у двери.
- Ну  что  стоите,  испугались что ли? Вот кильнулись около деревни, теперь сушимся. Так что проходите, располагайтесь, не бойтесь. Водку пить будете? 
- Будем, - неожиданно для всех бухнул Мишка.
Все рассмеялись.
- А в мешке что у вас?
- Тимка.
- А это кто?
Мишка, ободренный вниманием и водкой, рассказал  о происшедшем.
- Василий,  это по твою душу,  иди,  смотри. 
Из дальнего угла вылез бородатый мужик,  на  четвереньках добрался до куколя, раскрыл его. И в момент протрезвел.
- Мужики, его срочно в больницу надо, помрет ведь.
- Вот и я тоже самое говорю.
- А ты кто?
- Я - Константин Иванцов, начальник группы. 
- Дерьмо ты,  а не начальник. - Это в разговор встрял встретившийся на берегу мужик. - Если бы ты был начальником,  то парень давно бы уже в больнице был. Видел я, как ты руководишь.
- Мишка, сбегай за машиной, - сдавленно произнес Костя.
- Нет, побежишь ты, и если ты ее не найдешь, то... 
Далее следовало перечисление того,  что с Иванцовым сделают, если он не найдет машины. Обещанные манипуляции носили особо извращенный характер.  Костя вышел.
- Ребята, вы откуда сами-то?
- Из Екатеринбурга.
- А это что за тип у вас за начальника?
- Костя, руководитель нашего клуба.
- А других-то в клубе нет?
- Да есть, но мы в основном с ним.
- В клубе-то чем занимаетесь?
- В  походы  ходим, песни поем.
- А с клубом «Синильга» знаетесь? 
- Так они с нами в одной комнате живут. Ихнего руководителя знаем, Алексея Владимировича. 
- Лешку Нефедьева?
- Да, фамилия у него такая.
- А что он с вами не пошел?
- Не захотел, говорит, - стар стал.
- Это Лешка-то? - Василий рассмеялся. - Увидите его - привет от меня передавайте. Скажите, дядя Вася здоровался.
Пришел Костя.
- Ну что?
- Нет машины.
- Ну если я ее сейчас найду.....
Машина нашлась через полчаса. Армейский «УАЗ»ик, даже с носилками. Тимку загрузили в машину. 
- Кто со мной?  - спросил Костя,  и,  не дождавшись ответа ткнул пальцем в Мишку.
- А нам что делать?
- А вы  сами добирайтесь.  Не уберегли Тимку,  так теперь расплачивайтесь. А мне еще в Пермь завернуть надо, дела там у меня.
Мужики посмотрели на руководителя как-то странно. 
- Значит так, пацаны. Завтра за нами машина придет, увезем вас. Как-нибудь поместимся. 
Все это  Мишка рассказывал Алексею уже вечером, сидя у него в ординаторской, все еще трясясь от пережитого, часто затягиваясь Алексеевским «Беломором». 
- Алексей Владимирович, а дядя Вася - это кто? 
- О, весьма уважаемый в городе человек.  Главный спец по отравленным.
- А по виду и не скажешь.
- Ладно, что дальше было, рассказывай. 
Полупьяный шофер домчал до городка за считанные минуты. То ли мужики застращали, то ли спешил обратно к выпивке.
Костя вылез из кабины около вокзала, помахал рукой и побежал за билетом. Мишка остался один.  В больнице к ребятам отнеслись  по-доброму:  Мишку накормили, напоили чаем, уложили на топчан в каком-то закутке. Тимку поместили в отдельную палату.  Врач пришел часа через два, осмотрел пациента, что-то пробормотал,  дыхнул  перегаром и  исчез. Сестры, высказав  о враче все,  что думали,  стали заниматься лечением сами.
Лечить, правда, было нечем, а провести какие-то обследования тем более, но до  утра  Тимку дотянули.  Утром пришел зав.отделением. Осмотрел парня, дал Мишке денег на дорогу, сказал, что необходимо увидеться с отцом Тимофея. Отец собирается ехать туда завтра. 
- Номер телефона, и как звать Тимкиного отца. 
Телефон долго не отвечал. Алексей уже собрался повторить набор, но в трубке что-то щелкнуло и спросило:
- Что Вы хотите?
- Олег  Тимофеевич?  Здравствуйте.  Вас   побеспокоил врач-реаниматолог Нефедьев Алексей Владимирович. Я знаю, что произошло с Тимой,  я знаю, что Вы едете завтра к нему и я хочу поехать с Вами.
- Зачем?
- Причины две: во-первых, чувство ответственности....
- Вы Константина Иванцова хорошо знаете?
- Ну,  в общем-то, да.
- Вы можете объяснить его поступки и поведение? 
- С трудом. Но не в этом сейчас дело. Я хочу предложить Вам следующее: вместе поехать в Усть-Егорск, посмотреть на Тимофея, и, если возможно, перевезти парня ко мне в отделение. Все-таки, я думаю, что возможностей у меня  больше, чем там.
- А такое возможно?
- Я думаю, что да.
- Откуда Вас забрать?
- Прямо у больницы, часов в девять утра.
- Хорошо, буду.
- Ну, как? - спросил Миша.
- Еду, забираю Тимофея и везу сюда. Только начальство предупрежу.
Начальство давно привыкло к выкрутасам  Алексея и  разрешение на поездку и возможный перевод больного дало быстро.
- Алексей Владимирович, можно я у Вас переночую? И разрешите завтра с вами поехать?  Пожалуйста. 
Алексей посмотрел на парня. Было видно, что  Мишку угнетало то, что он не смог, не сумел   сделать  еще чего-то, что было необходимо сделать там, на реке, в поселке, в больнице.
Парень не понимал - как можно было куда-то уехать, не доведя до конца историю с Тимофеем, как можно было бросить его,  Мишку,  одного, в незнакомом городе.  Мишка молчал,  ждал,  что скажет Алексей. 
- А куда  теперь  от  тебя  денешься,  -  начал  было Алексей, но понял, что в таком тоне говорить сейчас с парнем нельзя.  - Оставайся. А насчет поездки поговорим завтра.  Если место будет,  то я попытаюсь уговорить Тимкиного отца, чтобы и тебя взял. 
- Алексей Владимирович, а что бы Вы делали в этой ситуации?
- На месте кого?  Твоем или Иванцова?
- И там и там.
- Ну, что тут сказать?  На твоем, наверно, то же, что и ты. Ну, может, не совсем так, но я и поопытнее буду.  Хотя нет,  ничего бы большего я там не сделал.  А что касается Костьки... Не так бы я себя повел, не так. 
- А что нам делать?  Мы ему так верили,  а он....
- А как ты мыслишь?
- Я не знаю. Парни хотят ему морду набить.
- Смысл?
- А как бы Вы поступили?
Алексей знал,  как  бы  он поступил.  Но сказать об этом нужно было так,  чтобы не подтолкнуть  ребят  на излишне активные действия.
- Я бы завел Костьку  в укромное место и высказал ему все,  что я думаю. Но меня-то он уважает и,  может, даже побаивается и поэтому выслушает.  А вот вас - не знаю. Но  поговорить нужно,  хотя бы для того,  чтобы больше подобного не повторялось.  А мордобитие никогда ни к чему полезному не приводило, это только разрядка. Хотя, честно говоря, я иной раз и сам нарушал свои принципы.
- Вы?
- А что, я похож на человека, который в морду дать не сможет?
- Алексей Владимирович! Быстрее! Остановка! 
Алексей кинулся в палату. Умирал молодой наркоман, поступивший с тяжелым воспалением легких, перешедшим в сепсис. Парню было двадцать два года, а стаж наркомании приближался к десяти годам.  Закрытый массаж, стимуляторы, дефибрилляция....
Когда все было кончено, Алексей  увидел Мишку.
Страх, интерес, жалость, сострадание....
- А если бы он не кололся, то его можно было спасти?
- Если бы он не кололся, то его бы здесь  не было. 
- Алексей Владимирович, а когда у Вас  больные помирают, что Вы чувствуете?
Обычно Алексей  старался не отвечать на подобные вопросы. Не хотелось пускать к себе  в  душу  кого-нибудь.  Но  парень ждал,  поэтому пришлось отвечать. 
- Ну, как тебе сказать? Прежде всего - злость на себя, что не сумел, потом, обычно вот в таких случаях, говоришь нехорошие слова в адрес больного, потому что он сам довел себя до такого исхода.
А вообще,  Миша, неблагодарная работа у меня. Когда вытянешь кого-нибудь,  то  все  считают, что так и надо.  Даже спасибо не скажут. Если же умрет - то ты враг номер один.
А самое обидное,  когда  так  друзья  думают,  чьих родственников ты лечил.  Потом вроде бы понимают,  но уже поздно.
- А вот за Тимкой поедете.
- Надо. Там-то он точно помрет, а здесь еще побороться можно.
- А все-таки, вот Вы  бы пошли с Костей? 
- Если честно,  то я бы взял его в свою компанию,  но рядовым.  Идти с вами,  под  его  руководством - это провоцировать Иванцова на ошибки и  срывы.  Он  прекрасно  понимает,  что в психологическом плане я сильнее,  но проигрываю в физическом.  И  этим  он  будет пользоваться, бессознательно, надеюсь. 
- А как?
- Ну, представь себе,  перед выходом на  маршрут  прозвучит командирская фраза:  «Сегодня нужно сделать сорок километров».  Вы-то молодые, а я уже не смогу  вы-нести такой темп. То есть, конечно,  я постараюсь  не слишком задерживать группу, но срыв сроков будет.  Костька будет злиться и срывать свою злость на вас.
На мне просто не посмеет.
Я,  конечно,  спущу  это  все  на тормозах, но, если честно, сглаживать углы мне и на работе надоело, особенно когда с родственниками больных разговариваешь.  Разговаривать с ними нужно очень корректно, внушать, что все делается по полной программе,  и  если больной погибает, то только потому, что болезнь была очень тя-желой и запущенной.  А это не всегда  правда, иной раз и врачи руку приложили. Причем не со зла, а по глупости, недомыслию, ну, и халатности, что греха таить. Все  это столько нервов уносит,  что  в  походе хочется покоя, а когда начинаются разборки, то это уже не отдых, а работа. 
- Значит, Вы сознательно уходите от острых ситуаций, и бросаете нас на Костю?
- Гм, знаешь, еще четыре дня назад, ты бы мне этот вопрос не задал. Взрослеешь.
Пойми, силенок у меня действительно уже меньше, чем лет двадцать назад. Но если я пойду с вами, если возникнет пиковая ситуация, у меня хватит сил и смелости взять на себя руководство,  а у Кости не хватит  ума мне уступить. И тогда я его сломаю. И ничего хорошего из этого не получится. Будет два лидера: формальный и неформальный. Вообще-то, это вполне обычное явление в любой группе - два лидера. Когда они тянут одну упряжку - это  незаметно,  а  вот когда формальный лидер дает осечку... вот тут-то и начинается развал. И срыв похода. 
Слушай, давай,  отложим этот  разговор,  посмотрим, что будет дальше. Сейчас мы должны вывезти Тимку. Это главное.  Да,  кстати,  а как остальные ребята? 
- Не знаю. Я  к Тимкиному отцу сначала зашел, а потом сразу к вам рванул.
- Ладно, буду дяде Васе звонить.
Телефон Василия Григорьевича Енцова Алексей знал на память.  Дозвониться удалось лишь с пятого раза. 
- А вы знаете, Василий  Григорьевич   позвонил   из Усть-Егорска и сказал,  что задерживается. 
- Ну, что там?
- О парнях ничего неизвестно, а вот Тимку дядя Вася, похоже, сам лечит.
Мишка  задумался.
- А зачем ему это надо?
- Это Енцов,  Миш,  и этим все сказано.  Э-э,  Мишка, глаза-то у тебя слипаются.  Ложись-ка ты спать. 
- А можно я еще посижу?
- Все,  хватит. Вот тебе матрац, вот тебе подушка - дрыхни.  А мне еще истории  писать надо. Этого удовольствия как раз до утра хватит.
2.
Машина пришла  в  полдесятого. К этому времени Алексей успел сдать отделение дежурному врачу и предупредить, что ближе к вечеру, возможно, появится еще один больной.  Большого энтузиазма это предупреждение не  вызвало, но работа, она и в Африке работа, больные есть больные, и никуда от них не денешься.  Койку обещали попридержать, импортный аппарат искусственной вентиляции легких на всякий случай приготовить.
Особого пиетета перед этим аппаратом Алексей, правда, не испытывал,  но другие...  Другие шибко верили  в возможности  данного  прибора.  Может  их прельщала его надежность, чего  не скажешь об отечественных,  может цена /два «Мерседеса»/,  а может и то,  что в  аппарате было  множество наворотов,  которых никто не понимал, в том числе и сам Алексей.
Отец Тимки, Олег Тимофеевич оказался подполковником  в отставке,  работал когда-то на  какой-то  хозяйственной должности в военном госпитале. Госпиталь, кстати, помог и с машиной.
На Мишку  Олег  Тимофеевич  посмотрел как на пустое место, но отказывать не стал, и Мишка быстренько забрался в салон.
Олег Тимофеевич  сел  на переднее сиденье,  рядом с шофером. Алексей сидел сзади.
Сначала все молчали, присматриваясь друг к другу. 
- А пацана зачем везем? - осведомился Олег Тимофеевич через два часа езды.
- Ну, во-первых, дорогу к больнице знает, а потом, вполне возможно, что он-то Вашего сына и спас.
 - Он что,  медик?
- Официально нет, но я натаскивал его на экстремальные ситуации, он уроки запомнил и применил на деле. 
- Лучше бы этого дела не было - пробурчал Олег Тимофеевич.
В Усть-Егорск приехали где-то часа в четыре. В шестнадцать,  как  бы  сказал  Олег  Тимофеевич.  Больницу нашли сразу, и первое, что увидел Алексей - это как Василий  Григорьевич  в заштопанной штормовке шествовал по направлению к приемному отделению. 
- Василий Григорьевич! - окликнул Алексей. 
- А, приехал таки - пробасил дядя Вася. - Я тебя давно жду, со вчерашнего вечера.
- Что с парнем-то?
- Да что-что.  Переохлаждение, благо без шока, легкое сотрясение,  но об этом можно и не упоминать,  а вот то, что пневмония развивается почти молниеносно, так об этом стоит подумать.
- Транспортировку перенесет?
- Должен.  С тобой кто?
- Отец парня и пацан,  который откачивал Тимку на реке. 
- Гм, ну пошли смотреть. Ты  ведь у нас специалист по пневмониям,  я-то больше по отравленным. 
- Да ладно  уж,  молчали  бы, Василий Григорьевич. 
Пока они так пикировались, Олег Тимофеевич смотрел на них как старшина на новобранцев. 
- А Вы кто?
Алексей замер в предвкушении спектакля. 
Василий Григорьевич   выпрямился,   с   лица  исчезла простецкая улыбка.  Казалось,  что штормовка превратилась в смокинг.
- Я? - Я Енцов Василий Григорьевич, профессор, заведующий кафедрой токсикологии Уральского мед.института, автор пяти работ по отравлениям и методам их лечения, член-корреспондент Российской Академии Медицинских наук, член Международного общества токсикологов. 
Изумление Олега Тимофеевича было безгранично. 
В больнице их  встретил  зав.  отделением,  показал историю болезни и те анализы и данные рентгена, которые успели сделать к их приезду.
Действительно, хорошего было мало. 
- Разрешение на транспортировку даете? - для проформы спросил Алексей.
- Да, выписка готова.  А  вот Василия Григорьевича мы попросим  остаться,  он нам лекцией грозился.  Обещал рассказать, как выводить из запоя и как отравленных некачественным спиртом лечить.
- Давайте на парня взглянем.
Алексей пошел  в  палату. 
Больничка  была древняя, построенная явно до Октябрьского переворота.  На фоне старых деревянных стен  как-то странно  и  даже несколько  диковато смотрелись лампы дневного освещения, кислородная разводка, выкрашенная в  ядовито  голубой цвет,  разные графики,  приказы,  распоряжения.  Была даже дистанционная система наблюдения. 
- А это-то им зачем? - подумал Алексей. - Явно ведь реанимации нет.
Реанимация была, заправлял ею врач-первогодок, который впервые вблизи  увидел  таких  высокопоставленных коллег, как зав.кафедрой токсикологиии и ведущий спе-циалист по гнойным заболеваниям. Поэтому  он старался держаться независимо,  что-то пытался сказать умное, но из-за молодости лет и круглой, усыпанной веснушками, постоянно улыбающейся физиономии с оттопыренными ушами, еще и обрамленной рыжими лохмами, это производило весьма забавное впечатление.
Алексей вспомнил себя в его годы и  усмехнулся.
- А ничего смешного у нас нет.
- Как звать Вас?
- Коля.
- Это Вы для мамы и любимой женщины Коля,  ну, может, для друзей.  А для меня Вы Николай... 
- Петрович.
- Где парень-то лежит?
- А вот здесь.
Алексей вошел в палату. Тимка спал, дышал часто, кривая температуры лезла вверх.
- Я считаю,  что у пациента двусторонняя  септическая пневмония, осложненная  переохлаждением и психотравмой.  Василий Григорьевич так же считает. 
- Ну, если Вы так считаете, Николай Петрович,  то мне остается только с этим согласиться. 
- Опять смеетесь?
- Нет,  я серьезно. Все правильно.
Наверно, Тимка думал, что он бредит, потому что при звуках голоса Алексея он сначала вздрогнул, потом открыл глаза, потер их, зажмурился, потряс головой. И только тогда, убедившись, что это наяву, он попытался протянуть руки навстречу, привстать, но  не  смог. 
-  Это  Вы, Алексей Владимирович, мне не глючит?
-  Нет, не мерещится, и в этом ты сейчас убедишься. Убирай одеяло.
Алексей долго  слушал  легкие,  мял  живот,  считал пульс - то есть занимался тем ритуалом,  без которого не  обходится  ни один осмотр что фельдшером на меди-цинском пункте,  что профессором при обходе в ведущей клинике.
Тимка, сжавшись,  смотрел  на  Алексея  восторженно-молящими глазами.
- Вы из-за меня приехали?
- Да.  И отец твой здесь же.
При этих словах Тимка съежился еще больше.  Алексей постарался этого не заметить.
- Значит так.  Сейчас ты одеваешься и едешь ко мне  в больницу, я сам тебя лечить буду. Понял? 
Тимка молчал,  только дышать стал чаще,  да  из-под длинных прямых грязных волос потекли струйки пота. 
- А Вы не шутите?
- Нет.
- А папе можно сюда прийти?
- Сюда да, а когда ко мне попадешь, то никаких посещений не будет. Так что готовься.
Отец Тимофея стоял за дверью. Когда он вошел в палату, Алексей понял, что прибило парня к клубу.  Сын смотрел на отца, как побитая собака смотрит на хозяина, не зная, за что ее наказали.  Отец поначалу старался быть суровым,  но потом  не выдержал, и  первая  произнесенная  им  фраза была на удивление нетипичной для данной обстановки. 
- Тут тебе пленку принесли с каким-то Визбором. Я послушал - мне даже понравилось, так что выздоравливай - и гитара за мной.
Тимка, похоже, не ожидал такого.
- Папа, спасибо!
Но отец уже взял привычный для себя тон. 
- Я говорил тебе, что нечего на сплаве  делать? Вот погоди....
- Олег Тимофеевич, это все потом. Сейчас давайте парня в дорогу собирать, - не совсем вежливо перебил его Алексей.  - Ехать долго, а койка ждет. 
- Так Вы его действительно к себе забираете? Я думал, что можно без этого обойтись.
- Олег Тимофеевич,  давайте выйдем за дверь и там поговорим.
- У меня нет секретов от сына.
- Зато  у меня есть соображения,  которые я не вправе высказывать в присутствии больного. 
Они вышли в коридор.
- Он что, на самом деле такой плохой? 
- Да. И ехать нужно быстро, я не уверен, что транспортировка пройдет достаточно безоблачно.  Он очень тяжел, Олег Тимофеевич.
- Алексей Владимирович - отец Тимофея впервые назвал Алексея по имени - отчеству. В машине он обходился без величания. - Спасите пацана. Век помнить буду.  Алексей за свою практику уже столько раз слышал подобные фразы, что они не производили на него никакого впечатления, иногда даже раздражали.  Но рядом стоял Мишка. Для него это было откровением.
При подъезде к Екатеринбургу Тимке стало совсем плохо.  Жаловался, что ему трудно дышать, порывался встать, открыть дверь, просил остановить машину.  Когда подъехали  к больнице он был почти без сознания.  В приемном отделении парня перегрузили на  каталку и подняли в реанимацию.
Дежурил  один из учеников Алексея, поэтому они поняли друг друга сразу.
- Интубировать?
- Да.
- Отец знает, чем это может закончиться? 
- Догадывается,  но не представляет.  Делаем так:  ты занимаешься парнем, я разговариваю с отцом и на подхвате у тебя. Действуй.
Отец, как и в Усть-Егорске, стоял за дверью, Мишка рядом.
- Олег Тимофеевич, дела у Тимы очень плохи, сейчас мы его возьмем на аппарат искусственного дыхания. На нем он будет очень долго, так что готовьтесь... 
- К чему?
- Лечение будет долгим,  тяжелым и, сразу говорю, дорогостоящим.  Я напишу Вам список препаратов, которые нужно будет срочно выкупить.
- Это поможет?
- Должно.
- Вы гарантируете?
- Гарантий в медицине, а особенно в реанимации нет ни на что.  Единственное, что я могу обещать - это сделать все по максимуму. А там - как Бог пошлет. 
- Взглянуть на сына можно?
Алексей помедлил.
- Я сейчас посмотрю,  как там дела,  тогда  пройдете. 
Тимка уже спал, изо рта торчала трубка, рядом стучал аппарат искусственного дыхания, в вену капался какой- то раствор.  На мониторе высвечивались  всякие цифирки и диаграммы. Картинка была обычная.  Но не для Олега Тимофеевича.
Он подошел к постели, посмотрел на сына, покачнулся и потерял сознание.

3.
Те двадцать шесть суток, что Тимофей провел в реанимации, были  для Алексея каким-то кошмаром.  Спрос на  место в отделении был огромным,  иной раз казалось, что за дверями отделения стоит очередь из больных, и все они с нетерпением ждут,  когда освободится для них койка.
Ни о каком полноценном лечении даже и думать не приходилось: только подправить нарушенные жизненные функции, и переводить обратно в отделение для долечивания.  Конечно, часть больных погибала.  Родственники осаждали ординаторскую, кто прося,  а кто и требуя разъяснений по поводу смертей,  расхода медикаментов.
Их можно было понять, потому что большая часть лекарств покупалась ими же, а разговоры о том, что врачи эти препараты продают на сторону были распространены.  Особенно назойливым был один сектант, который пытался доказать Алексею,  что дело,  которое Вы,  Алексей Владимирович, совершаете, является богоугодным, и нести этот крест нужно с улыбкой и миром в душе. 
Алексей не возражал, но только уж очень много време-ни уходило на все эти разговоры.
А Тимке  было  плохо:  пневмония,  несмотря  на все сверхновые антибиотики  прогрессировала,  присоединились  нарушения со стороны почек,  сердца.  В желудке обнаружилась язва.
Отец безропотно  приносил все новые и новые лекарства, весь осунулся.  Иногда от  него  попахивало спиртным.  Мишка не вылезал из Тимкиной палаты,  буквально днюя и ночуя в ней.  Чем-то помогал,  чаще мешал, но через некоторое время превратился в образцовую сиделку.  Алексей поначалу хотел  парня  выгнать,  но  Мишка проскальзывал  через  все кордоны, и каждое утро Алексея встречала Мишкина  морда:  сконфуженно  улыбающаяся и настырная.
- Алексей Владимирович, у ваших сестер и так работы много, а я на подхвате,  когда надо поверну,  когда надо - в трахее отсанирую, систему переколю. Не гоните, пожа-луйста.
- А учеба?
- В технаре я сказал, что  у  меня брат при смерти в реанимации лежит,  они мне сдачу экзаменов отсрочили.  Вы уж меня не выдавайте там.
Костя вернулся из Перми через неделю.  Узнав о происшедшем, он помрачнел. Молча выслушал все, что ему сказал  Олег  Тимофеевич,  молча  работал  на фестивале,  который проводили совместно «Синильга» и «Пилигрим».
На послефестивальной встрече почти  не  пил,  молча слушал песни. Единственное, что он попросил - так это спеть  «Если я заболею».
К Алексею не подходил. Но Алексей знал, что скоро встреча состоится, и заранее к ней готовился.

4.
Каждую пятницу вечером Алексей  уезжал  на Остров.  Было такое место в окрестностях Свердловска /Алексей так и не привык называть Свердловск Екатеринбургом. По его понятию, от Екатеринбурга не осталось почти ничего, а в Свердловске он вырос,  выучился,  начал работать.  Так что вся его жизнь ассоциировалась только со Свердловском, но никак с Екатеринбургом/.  На Острове у него был домик, лодка и друзья, которые и спровоцировали  его  на  эту недвижимость - Елена и Виктор.
Где и как Алексей встретился с ними он,  конечно, не помнил.
Алексей никогда не запоминал момент первой встречи.  Если с  человеком  ему было хорошо,  то автоматически считалось, что Алексей знает его всю жизнь.  Если же по  какой-либо причине  отношения  не складывались, то из памяти этот человек исчезал достаточно быстро и незаметно.
Виктор занимался компъютерами, в свободное время писал песни.
Правда, в последнее время песен  стало писаться меньше, но Елена  объясняла  это чересчур удачной женитьбой и спокойной, без любовных потрясений, жизнью.  А зная Виктора, не исключалось, что новые песни скоро появятся.
Сама Елена раньше занималась  геологией, отхватила Гос.премию за открытие месторождения какой-то особо ценной руды. Потом судьба забросила ее в журналисты, долго работала на радио, писала прозу, стихи. Печаталась редко,  правильнее  сказать  - совсем не печаталась. Венцом творения у нее были мемуары, которые она завещала издать после своей смерти,  потому как там очень красочно описывались ныне живущие личности.  К тому же через все мемуары красной стрелой пролетала любовь.
Любовь к барду, академику, геологу.  Странная эта была любовь, но по другому Елена просто не могла.
В свободное от написания стихов и прозы время Елена директорствовала в издательстве «Стоп». Издательство постоянно дышало на ладан, но Елена свято верила, что все будет  хорошо,  будут  издаваться  и  продаваться большие тиражи, и денег будет много. Но пока дальше «несбывшихся мечт» дело не продвигалось.  Алексей любил бывать у нее дома.  Большая, трехкомнатная безалаберная квартира,  где все время горел свет и бродили две кошки,  постоянным мявом требуя еду. Если еды не давали, они внаглую лезли к хозяйке и к гостям на колени,  а то и в тарелки.
Гости кошек гнали, но они возвращались и  все начиналось снова.
Большая комната была загромождена стеллажами с книгами, посудой, камнями, бобинами с магнитопленкой /память о работе на радио/.
Алексей постоянно подбирался к ним,  но Елена изображала из себя известное животное на сухой траве и  к пленкам не подпускала.
Правда, это не мешало пленкам исчезать из квартиры.  Исчезало и многое другое, но Елена относилась к этому достаточно философски /хотя бы внешне/.  На стенах висели картины, посередине комнаты стоял постоянно неработающий телевизор,  а в углу - пианино.  Около окна жили вечнозеленые насаждения, поэтому форточка никогда не открывалась, и когда в комнате собиралось человек пять - шесть, то было жарко и душно.
В одной из комнат стоял компъютер, но к нему хозяйку квартиры и директора издательства не подпускали.  Боялись, что испортит.
Странная была квартира, но уютная.  Каждый, кто  приходил  сюда хоть раз,  стремился очутиться в ней снова и снова.
Сыновья Елены жили в  Москве,  периодически звонили, реже наезжали.
Один из них  подкинул  Елене  сына.  Внучек  оказался мальчиком  сообразительным,  и обладал исключительным свойством вечно попадать в  истории  с  полууголовным уклоном, но, к счастью, вовремя из них выбираться. 
- Криминалистом будет, - говорила бабка. 
Алексей рассказал  им  о  событиях на реке.  Виктор промолчал, Елена, с  геолого-журналистской  прямотой, подкрепленной трудным шахтерским детством, высказала все, что она думает по этому поводу.  Но в конечном итоге разговор перешел на вечную тему романа с великим бардом.

5.
Алексеевская домик на Острове выглядел весьма непрезентабельно, но жить в нем было можно.  Алексей кое-что  подремонтировал,  подкрасил,  дом ощутил на себе хозяйскую заботу и ожил.  Лодку тоже пришлось подремонтировать.
Ходить на ней было можно, текла умеренно.  Рыбы ловилось немного, но Алексея интересовал сам процесс, а не количество выловленного.  По вечерам Алексей сидел в хибарке, пел песни, пытался что-то сочинять, записывал себя на пленку.  Потом это все стиралось и сжигалось,  потому как не удовлетворяли  ни  манера письма,  ни пение.  Все казалось мертвым.
Алексей догадывался в чем дело:  в творческих потугах не хватало куража, да и, что греха таить, таланта.  Поэтому не было и контакта со слушателями.  Первоначально Алексей старался что-то с этим делать, но потом  понял,  что и кураж, и пресловутую «живинку» забирает работа, ничего не оставляя другим увлечениям.  Поэтому Алексей писал и пел, в основном, для себя, временами показывая  свои  творения  Елене.   
Критика носила конструктивный  характер,  кое к чему Алексей даже прислушивался.

6.
Костя приехал на Остров  в  субботу  вечером.
Привез еду,  выпивку.  Походили на лодке,  поплавали.  Молчали. Уже ближе к ночи Костя первым начал разговор - Подставил ты меня, Алеша, крепко подставил.  - Перед кем?
- Перед парнями. Разговаривать даже со мной не хотят.
Всех из клуба выгоню и новых наберу.  - Ну, вероятнее всего не ты их выгонишь, а они от тебя уйдут. А потом, зная тебя, где гарантия, что история не повторится?  Даже на моей памяти это уже второй случай,  когда ты вел себя не по-мужски. Вспомни поход на Конжак, что  ты  там устроил? Каких трудов мне стоило все загасить?
- А не надо было гасить.  Ну ушли бы они, фиг с ними. 
- Ага, и потерялись бы.  Что дальше? Пойми, дурень, в походе ты все равно нянька.  И ответственность лежит на тебе.  И пример должны брать с тебя, а не с Мишки.  Себе ведь смену готовишь.
- Мишка со мной вообще не разговаривает, волком смотрит. 
- А что,  он тебе дифирамбы петь должен? Ты бросил его, причем в самую гнусную  минуту.  Не  мог  доехать  до больницы, что ли? Сдал бы парня, и уматывай себе в Пермь. Кстати, как съездилось-то? 
- Безрезультатно. Не сделал ничего, и голова все эти дни раскалывалась.
- М-да. Поневоле в высшие силы поверишь.
- Слушай,  а ты по осени куда собираешься?
- Не знаю еще.  Либо на Серебрянку,  либо по бруснику. А может быть туда и туда сразу.
- Меня возьмешь?
- В горы - да,  а по ягоду - надо с товарищами разговаривать. Там решение вопроса коллегиальное. 
- А почему?
- Отдыхаем мы там. Тишина, покой. Беседы откровенные, не для лишних ушей.
- Возьми. Плохо мне.
- Посмотрим.
- Тимка-то как?
- Тяжело ему,  даже не знаю,  выживет ли. Слушай, как ты вообще все это допустил?  Понимаю, искупались, катамаран повредили, но парня-то искать сразу надо было. 
- Да злой я был. Парни всю ночь перед этим дурака валяли, с трудом угомонились. На утро идти надо, а есть не приготовлено. Ну, распинал я дежурных, они что-то приготовили. Есть это было совершенно невозможно.  Вот я и психанул.
- А потом?
- А что потом? На меня как на врага все смотрели. Вот и решил - пускай сами  выкручиваются.  Да  этот  еще, твой знакомый. Тоже наговорил всего. 
- Такое можно себе позволить в пятнадцать  лет.  Тебе уже за тридцать. Не мог все в шутку перевести? 
- Не мог. Злой был.
- Знаешь что... Если хочешь восстановить отношения - подрядись с парнями на какую-нибудь работу. А деньги на лекарства Тимке пусти. Пусть немного, но хоть отцу помощь, да и с парнями обратно сойдешься. 
- Поеду я.
- Может, переночуешь?
- Нет, работать надо.
Костя уехал. Алексей побродил по Острову, поглядел на озеро, которое здесь гордо называли морем. Темнело, появились первые комары. В Свердловске дымили заводские трубы.
Закат, пробиваясь сквозь дым, создавал совершенно неописуемые краски. В озере плескались пацаны, звучал приемник,  откуда-то доносился запах шашлыков.  Нужно было идти спать.

7.
Алексей давно понял, что для него период бездумного лазанья по горам или бесшабашных сплавов  по  бурным весенним  рекам канул  безвозвратно.  Не было уже того задора,  как в молодости,  да и не с кем было ходить по походам.
У пацанов были  свои  интересы,  свои  разговоры  и песни, а  те парни,  с которыми он когда-то шастал по лесам и горам, давно уже стали мужиками с положением, и о грехах своей молодости старались не вспоминать.  Один из них даже уничтожил все фотографии и  кинопленки, привезенные из походов.  Забыл только дневники.  Отпрыск добрался до них, прочитал, и теперь каждую зиму и лето проводил то на Северном, то на Приполярном Урале.
Папаша поскрипел зубами... и успокоился.  Пришло время подводить итоги.  Помирать Алексей не собирался,  но иногда о прожитом размышлял .  Вообще-то, на жизнь было грех жаловаться: была интересная  работа, встречи с неординарными  людьми, удалось исколесить весь Урал, Сибирь, побывать на Байкале.
Семейная жизнь, правда, не сложилась, но Алексей и не печалился об этом. При всей своей якобы открытости, человек он был скрытный, никого к себе близко не под-пускал, волк - одиночка одним словом.  Супруга этого не понимала, постоянно лезла с вопросами, а то и с советами, ревновала ко всему, к чему только можно было ревновать.  Постоянные  упреки из-за  нехватки денег,  измышления по поводу вре-мяпрепровождения на дежурствах /там  же  сестры,  они молодые и красивые/, попытки запретить помогать матери - все это раздражало, и однажды довело чуть ли не до инфаркта.
Перед Алексеем замаячили два  пути:  повторный  инфаркт и прощание в траурном зале родной больницы, или переход в добрачное состояние.
Алексей, как любой эгоист, выбрал второе.
Расстались безболезненно.
Этому еще не в малой степени поспособствовала и свояченица.
Была, правда, еще и дочь, но Алексей запретил себе о ней вспоминать. По непроверенным слухам жена, не теряя понапрасну времени, завела себе второго мужа, дочь к заместителю привыкла достаточно быстро,  называла папой, так что там было все нормально. 
На работе Алексея  ценили,  фамилия  в  медицинских кругах города  была известна,  а вылеченные наркоманы создали такую славу уже в их среде,  что Алексей диву давался.
Но при всем благополучии было в жизни два события, о которых Алексей не забывал никогда. 
Первое - собака.  Появилась она после возвращения с периферии, где Алексей отрабатывал положенные  три года. Устроиться  в  городе  было   трудно,   Алексей психовал, и мать, чтобы хоть как-то успокоить сына, буквально навязала  ему  щенка.
Помесь гончей со спаниелем.
Пес оказалось умным, в меру самостоятельным, любил ходить с хозяином по  лесам,  по  ночам  забирался  в спальник и они  грели  друг  друга.  Алексеевскую  супругу невзлюбил сразу,  поэтому пришлось оставить собаку у матери. Алексей, возвращаясь с работы, заезжал к матери, выгуливал, кормил пса.  Но кобель понимал,  что что-то уже не то,  мрачнел, потом подхватил какую-то  заразу и погиб.  Погиб ночью,  когда и Алексей и мать спали.  Алексей не раз представлял себе  эту  картину:  пес ползает ночью по квартире,  тычется носом то в мать, то в  хозяина, просит помощи,  а  они  спят.  Алексей похоронил его в лесу, часто приходил.  Новую собаку не завел,  не без основания считая,  что пес погиб по его вине.
Предал, изменил.
Примерно такая же ситуация была и с другом.  Встретились  они случайно. На каком-то из фестивалей к костру подошел парень. За плечами - рюкзак, на рюкзаке - ребенок.
- Здесь остановиться можно?
Алексей поначалу  хотел  парня  спровадить,  потом посмотрел и молча хлопнул ладонью по бревну - садись, чего уж там.
Так они и подружились.
Причем это  даже  нельзя было назвать дружбой,  это были отношения двух братьев - старшего и младшего.  Но  и тут ничего хорошего не получилось.  Сергей попал в беду, Алексей этого не понял, думая, что парень выдумывает себе приключения.  В итоге Сережу то ли убили, то ли он сам ушел из жизни.  Единственное,  что смог сделать Алексей - похоронить урну с прахом там,  где просил названный брат.  Стало ясно, что близкое общение с Алексеем приносит людям одно горе, поэтому Алексей как-то стал отдаляться от  всех, оправдывая свою кликуху «волка-одиночки».  Но это удавалось не всегда.
Пацаны липли как на мед, появлялись новые якобы как друзья, но ни с кем Алексей не достигал такого понимания, как с Сергеем.
А может и не хотел.
Чем закончится Костькина история,  Алексей догадывался: ничему Иванцов не научится, никаких выводов не сделает, с парнями разбежится.
Ребята  не забывают таких поступков. Значит, часть из них  уйдет  в  «Синильгу»,  а часть будет мотаться по улицам,  пополняя ряды потенциальных пациентов блока гнойной реанимации.
Была тайная надежда, что это все может быть не так, но интуиция не подводила.
Не исключался, правда, еще один вариант - альтернативный лидер.  В принципе, это был бы  лучший вариант.  Пора было спать,  но не спалось.
Гитара лежала рядом.

"Как сердце болит по утру,
и как тяжело просыпаюсь.
Во сне я с друзьями встречаюсь,
а утром - на встречу иду.
                ...................

Но жду  я  печальных  вестей,
с  деревьев вновь листья спадают. 
Легенды  в  них  души  вселяют
ушедших собак и друзей".

8.
К концу двадцать седьмых суток в состоянии Тимки наступил перелом.
«Состояние тяжелое, с умеренной положительной динамикой», - так написал Алексей в истории болезни.  Положительная динамика выражалось в том, что Тимка стал узнавать  окружающих,  необходимости  в аппарате искусственного дыхания уже не было,  стал  появляться аппетит.
Мишка совсем высох, но пост не покидал.  - Алексей Владимирович, а в мед.братья Вы меня возьмете?
- Научишься - возьму.
- Но я ведь все умею.
- Мед. брату мало все уметь. Он еще и понимать должен, что делает, особенно в реанимации. А ты пока не понимаешь. Руки у тебя есть,  а голова не задействована.  Учись.
Постепенно приближался  момент перевода парня в общее отделение.
Алексей не любил отдавать больных в чужие руки.  Будь бы его воля, он доводил бы их до самой выписки, но условия  отделения  реанимации этого  не допускали.  Единственное, что он мог себе позволить -  так  это максимально задерживать перевод.  Особенно  в  данной ситуации.
Тимка уже пытался ходить, Мишка его поддерживал.  Картинка была смешная и трогательная:  скелет метр с кепкой с  черными  длинными  волосами,  завернутый  в простыню, и парень - верста коломенская, средней упитанности, с кудрявой головой, согнутый в три погибели, осторожно этот скелет  поддерживающий.  Сестры фыркали, но относились к этой паре любовно - заботливо, по-матерински.
По вечерам, когда Алексей дежурил, эта «сладкая парочка» приходила к нему в  ординаторскую.  Начиналось чаепитие, разговоры.  Трепались  в  основном парни.  Алексей курил,  изредка,   по   просьбе   мальчишек рассказывал всякие истории из своей жизни.  Сначала треп носил ни к чему не обязывающий  характер, но постепенно приближался тот момент истины, который возникал только в ординаторской отделения реанимации,  и который хорошо  знали все,  кто приходил к Алексею на дежурство.
Трудно сказать,  почему это возникало именно здесь:
или обстановка комнаты, где проходили разговоры, или неосознанное понимание того,  что  там, за  стеной, в палате, кто-то борется за свою жизнь, и все остальное, по сути, ничто перед этой борьбой. Там, за стеной, мог быть и ты, или твои близкие.
Алексей много интересного узнавал из этих разговоров.  Он и раньше догадывался, что парни далеко не ангелы, но после услышанного он удивлялся,  как они еще на свободе, и как они вообще еще живы.  Радовало то, что парням самим не нравилось, как они живут, но огорчало, что не было в них силы воли, чтобы хоть как-то изменить свою жизнь к лучшему.  Читать они не любили, думать о будущем пытались, но как-то несерьезно. Так во всяком случае думал Алексей.  Но, как выяснилось, ошибался.
Однажды вечером Тимка постучался к Алексею в ординаторскую:
- Алексей Владимирович, к Вам можно?
- Заходи.
- Я что хочу спросить - а дальше со мной как будет? 
- Да в общем-то все плохое для тебя позади.  Дня через четыре  я  отдам тебя в общее отделение,  а через неделю домой пойдешь.  И забудешь  ты  все  это  как страшный сон.
- Не забуду. Я хочу стихи про это написать.
- А ты и стихи пишешь?
- Да, пытаюсь.
- Прочитаешь?
- Потом как-нибудь.  Алексей Владимирович, как по Вашему, я кому-нибудь нужен?
- Не понял.
- Ну вот смотрите.  Выпишусь я,  а дальше что? Технарь закончу,  в армию загремлю.  А там Чечня.  И нет меня. Ладно,  если сразу убьют,  а если калекой останусь? Да и сейчас-то я,  наверно, долго в себя приходить буду.  Попытался повспоминать что-то - не помню.  Силы в  руках и ногах нет,  слабость.  Хожу, за стенку держась. Есть толком не могу. А мне ведь учиться надо, деньги зарабатывать.
- А отец?
- С отцом мне сложно.  Видите,  мама у меня умерла, когда мне пять лет было, отец повторно не женился, а сейчас жалеет.  Хоть вслух и не говорит, но, вроде, у него женщина есть. Если женится - то мне там не жить.  Маму я любил,  а мачеху возненавижу.  Значит,  искать квартиру надо. А это деньги. Вы не торопитесь? 
- Нет.
- Алексей Владимирович, я вот пока лежал, все думал.  Ведь если бы не Вы - сдох бы я в этой деревне.  И никому бы до меня дела не было. Почему люди меня не за-мечают, мимо проходят? Сколько раз было: в классе все в кино идут - меня не берут,  тусовку устраивают -  я побоку. Девчонки  вон  на  Мишку вешаются,  а на меня хоть бы одна чувиха поглядела. Почему так? 
Тимку прорвало. Задыхаясь, путаясь в словах он, наверное, впервые рассказывал о своей грустной, никому не нужной жизни совершенно чужому человеку.  Алексей, слушая этот сбивчивый  монолог, видел, что они оба идут к одному и тому же финалу - одиночеству на людях. Только Алексей сознательно,  ограничивая контакты с окружающими,  а Тимку ставила в эти условия окружающая среда - мир, в котором  Тимка не видел себе места, и поэтому считал себя лишним. 
- Ну, Алексей Владимирович, почему не Вы мой отец. Я никогда не  рассказывал  отцу всего этого,  а вот Вам смог. Почему с Вами мне легко,  а с отцом  я  не  то, чтобы разговаривать не могу, даже иной раз видеть его не хочу.
Эта фраза была произнесена хриплым, срывающимся голосом, будто Тимка понимал, что этими словами он предает отца, но по другому он просто не мог. 
- Тима,  если  бы я был твоим отцом,  ты бы мне это тоже не рассказал.  Не рассказывают  родителям  такие вещи. Их вот таким мужикам,  как я,  рассказывают.  И совета просят. Вот выпишешься из больницы,  уйдем мы с тобой  вдвоем  в горы - и подумаем,  что дальше делать. Согласен?
- Не выпишусь я, Алексей Владимирович. Помру я здесь.

9.
После перевода Тимки в реанимации наступило временное затишье.  У Алексея даже появилась возможность несколько  раз  зайти к  нему в палату.  Парень чувствовал себя хорошо, терапевты поговаривали о скорой выписке домой.
В день  выписки раздался телефонный звонок.  Звонил Мишка.
- Алексей Владимирович, скорее. Тимке плохо! 
В палате все было залито кровью.  Кровь на кровати, полу, Тимкином лице,  одежде.  Тимка лежал бледный, в глазах - страх, изо рта, носа текла кровь. 
- Что произошло?
- Все было нормально,  мы  сидели,  разговаривали. Потом  Тима  вдруг  закашлялся и сразу хлынула кровь.  Здешних врачей и сестер сроду не  дозовешься,  так  я Вас позвал. Алексей Владимирович, что это? 
Алексей сам не понимал,  что произошло. Но размышлять было некогда.
- Срочно в реанимацию!
Когда Тиму  привезли  в отделение,  он был уже без сознания. Двухчасовая реанимация была безуспешной. 
- Алексей Владимирович, ну что же Вы, у него же еще пульс прощупывается!
- Это не его пульс,  это ты свой слышишь. Все, Миша, нет больше Тимы, умер он.
- Нет, нет, не верю, Вы просто не хотите, Вы убили его!
- Миша!
Но Мишка не слышал.  Он выбежал из палаты,  столкнувшись с Олегом Тимофеевичем. 
Из кулька,  что принес Тимкин отец вывалилась упаковка сока, рассыпались конфеты.  - Что   случилось,   Алексей  Владимирович?
Алексей рассказал о случившемся.
- Это можно было предвидеть?
- Это ожидалось в ранние сроки, сейчас этого практически не могло быть.
- Но тем  не  менее  случилось.  Пустите,  я  хочу проститься с сыном.
Олег Тимофеевич вышел из палаты спустя полчаса.
- И ничего нельзя было сделать?
- Мы делали все...
- Меня не интересует, что Вы делали. Что Вы не сделали?
- Сделано было все.
- Не верю.  Вы просмотрели моего сына,  и мы будем разбираться в другом месте.
Олег Тимофеевич ушел.
- Алексей Владимирович, мы в морг поехали.
- Езжайте.
На душе было муторно. Сделано было все, что можно, даже сверх того,  но легче от этого  не  было.  Самое страшное заключалось  в том, что того, что произошло, действительно не могло быть.
- Что же это было? Ну, легочное кровотечение. Где-то гной разъел  стенку сосуда,  кровь потекла в бронх, а оттуда,  естественно, наружу. Но это, действительно возможно только в ранние сроки. Пневмонию парню вылечили, по рентгену все спокойно. Что же произошло?  Алексей набрал номер терапии.
- Пригласите, пожалуйста, постовую сестру. 
Когда в трубке раздался голос сестры,  Алексей почувствовал, что его подозрения  переходят  в  уверенность.
- Виола,  Вы не могли бы подойти ко мне в реанимацию?
- Сейчас, Алексей Владимирович. 
Виола подошла через десять минут.  Это была  молоденькая вертихвостка, напропалую кокетничавшая как с больными так и с врачами.
Но себе на уме.
Главной целью в ее жизни было удачно выйти замуж.  Чтоб муж был с машиной, при деньгах, и отдыхать летом в Анталии, а зимой на Кипре.
И ничего не делать.
- Виола, расскажите мне, что Вы вводили парню?
- По назначениям.
- А подробнее.
На смазливой мордашке  отразилась  непривычно  интенсивная работа мысли.
- Ему был назначен гепарин в дозе 15 тысяч единиц за день. Его надо было вводить 6 раз. Я, чтобы лишний раз  мальчика  не  колоть, ввела сразу всю дозу - 15 миллилитров.
- Сколько?
- Так написано было, вот лист назначений.
В листе  назначений рукой Нефедьева было написано: "гепарин 2,5 тысячи единиц шесть раз в сутки".  При переводе в терапию препарат был отменен. 
- Во-первых,  препарат  был  отменен,   во-вторых, здесь указаны единицы,  а не миллилитры.  Зачем Вы его вводили?
- Так палатный врач распорядился.  Он сказал,  я и ввела. А что,  собственно говоря,  Вы  имеете  против назначения?
- А то,  что мало того, что гепарин ему был уже не нужен, так Вы еще увеличили дозу в десятки раз и тем самым парня убили.
- Вы это не докажете. Я могу идти?
С этими словами Виола вышла из ординаторской. 
- Вот так вот,  - подумал Алексей.  - Лечишь, тратишь нервы,  силы,  а потом другой врач назначает совершенно ненужный препарат, а пришедшая на смену мед-сестра, совершенно спокойно и с чувством безнаказанности вводит дозу препарата,  которая парня убивает.  И ты ничего не можешь сделать,  потому что доказать ничего  нельзя.  И  родственникам ничего не скажешь, потому что опять таки доказательств нет.  Открылась дверь, вошел Олег Тимофеевич. 
- Алексей Владимирович, извините меня. Я был неправ в отношении и Вас, и Ваших сотрудников. Вы должны понять меня.
- Я все понимаю, Олег Тимофеевич.
- Что мне делать дальше?
- Сейчас его увезли в морг.  Вам надо прийти туда, взять справку о смерти, дальнейшее Вам там расскажут.  Если будете прощаться в нашем  траурном  зале,  то  я постараюсь сделать это бесплатно.
- Спасибо.
- Олег Тимофеевич, Вы там Мишу не видели?
- Нет. А что?
- Да так, к слову пришлось.
- Спасибо Вам.
- За что?
- Вы сделали все, что могли. Не вините себя.

10.
На похороны Алексей не пошел. Сестры потом рассказывали, что Мишка демонстративно их не узнавал, а рядом с Олегом Тимофеевичем  стояла  какая-то  женщина, которая твердила только одну фразу:
- Не уберегли.
Вечером Алексей уехал на Остров.  Ни Лены, ни Виктора не было.  Да и не хотелось никого видеть.  Хотелось надраться вдрызг, повыть песни, потом взять лодку и заплыть очень далеко.
Чтобы рядом никого не было.
"Алексей Владимирович, а когда у Вас больные помирают, что Вы чувствуете?"
Не было  никаких чувств.  Была пустота.  И не было желания жить.
"Врач умирает с каждым больным".  А как будет с теми,  которые еще здоровы, но скоро заболеют и попадут к тебе?
"Не лечи родственников и друзей"
А если  ты  понимаешь,  что кроме тебя их никто не вылечит?
"А вообще, Миша, неблагодарная работа у меня. Когда вытянешь кого-нибудь,  то  все  считают, что так и надо.  Даже спасибо не скажут. Если же умрет - то ты враг номер один.
А самое обидное,  когда  так  друзья  думают,  чьих родственников ты лечил".
Напиться вдрызг не получалось.
Желаемого  чувства забытья не  наступало.
Одиночество становилось в тягость. 
- Хоть бы пришел кто-нибудь,- подумал Алексей, - было бы с кем бутылку допить. А, впрочем, смысла нет. Мишка не придет, Костьку видеть не хочу, а все остальные будут говорить всякие слова,  смысл которых  сведется к тому, что ты не виноват, и нечего себя корить.

"И все вокруг как будто «за»
И смотрят лаского в глаза,
и молча воздают тебе хвалу.
А ты - добыча для ворон..."

Хмель брал свое.  Перед глазами все  плыло,  кружилось, в  голове  мелькали строки про улицу,  которая, брат, пьяна. Последней мыслью было -  завтра на работу.

1.01.01