Капсель - 66

     Крым. Судак. Капсель…Слова эти,   как заклинание: скажешь, и  окажешься на берегу моря. Это реальность,  не иллюзия.  Мысленное возвращение в эти места, разве это не огромное удовольствие?  Ну а  если это удовольствие  есть,  то может ли оно быть иллюзией?
     Еще сравнительно  недавно въезд и вход в Капсельскую долину был запрещен. Это была запретная зона - здесь находился  ракетный дивизион войск ПВО страны.  Сегодня тут отдыхают тысячи тех, кто полюбил эту долину, это море.
     Хотелось бы  предложить вам отправиться в прошлое,  и не очень далеко назад - всего на несколько десятилетий.  В  Капсельскую долину того времени, когда она была закрыта для туристов  куда вход и въезд посторонним был строго воспрещен.   
     Какой была она  в  те далекие уже от нас 60-е - 70-е годы? Их не так много, тех,  кто  помнит   Капсель той поры.  Ведь в те годы  тут постоянно проживало очень  немного людей. Мне посчастливилось в то время  жить здесь.
      На  берегу моря,  то тихого, то неспокойного, начиналась моя жизнь. Здесь, в военном городке, на территории зенитно-ракетной части,   пробежали босоногие и  самые лучшие  мои  детские годы. Прошло много лет.   Капсель стал уже  не таким, каким был, и каким запомнил его я…
     Полагаю,  что всем,   кто  тут сегодня отдыхает,  всем, кто полюбил эту удивительную и красивую долину, будет  небезынтересно узнать, какими были эти места раньше,  какова была тут жизнь всего несколько десятилетий назад…


                Что известно о Капсельской долине?


В Интернете можно отыскать некоторые сведения  о Капсельской  бухте и о мысе Меганом:

«Бухта Капсель находится между мысом Алчак и полуостровом Меганом и является заповедным урочищем.
В Капсельской долине открыты стоянки и поселения эпохи бронзы, относящиеся ко II тыс. до н.э. Обнаружены были 90 дольменов, и найдено шесть огромных менгиров – грубо отесанных столбов высотой 2,8 – 3 м, стоящих вертикально, которые имели культовое значение.
Капсельская бухта образует многокилометровый пляж, море здесь очень мелководное и спокойное, дно понижается очень плавно.
Природа Капсельской долины  описана А.С. Грибоедовым: «Скучные места, без зелени, без населения, солонец, истресканный палящим солнцем, местами полынь растет». Такой долину   увидел Александр Сергеевич в сентябре 1825 года.
…Меганом, что в переводе с греческого означает «большое пастбище», «большое жилье», является объектом природно-заповедного фонда Крыма. Это одно из самых засушливых и теплых мест в Крыму, это место  иногда называют  «крымским Тунисом».
Античные греки считали, что на Меганоме протекает река Стикс, через которую старик Харон перевозил души умерших в Аид – царство мертвых. Еще говорят, что именно на мысе Меганом Одиссей встретил одноглазого циклопа, а через подземные пещеры Кара-Дага, которые просматриваются на востоке во время морского отлива, опускался в это самое царство Аида».

                Запретная зона

     В 60-е и 70-е годы прошлого века Капсельская долина была запретной зоной  и  строго охраняемой территорией. Здесь располагалась военная часть № 72019- «Б» - ракетный дивизион войск противовоздушной обороны страны. Въезд и вход для туристов и  для любого гражданского человека  сюда был запрещен.
     Дорога, проходившая мимо  воинской  части  к Меганому и к Солнечной Долине,  была  перекрыта  полосатым металлическим шлагбаумом в том месте, где был поворот от этой дороги к солдатской казарме.   Возле шлагбаума  под  деревянным грибком, выкрашенным зеленой краской, всегда стоял часовой. А иногда мы, мальчишки, прибегали сюда и катались на этом шлагбауме -  противовес был тяжелее нас, и мы «взлетали» на этом шлагбауме вверх. Было забавно и весело.
      Берег моря возле  части  по ночам  патрулировали  обычно два пограничника с собакой.  Они проходили по  берегу залива  с фонарем, вооруженные автоматами. А когда в военном городке темнело, то  поздно вечером,  по  глади моря нет- нет, да и  «прогуливался» яркий луч света от прожектора. Луч света поднимался высоко в небо, потом опускался, делал дугу над территорией всего военного городка и опять уходил высоко в небо…Темно, горят звезды,  стрекочут цикады…  И вдруг луч прожектора. Как-то становилось не по себе, ведь тишина, мир вокруг… Лучом прожектора  «размахивал» по небу и по берегу  пограничный катер,  часто патрулировавший   акваторию   Капсельского залива по ночам.
     Ракетная позиция имела форму  круга, на протяжении всей  окружности  был высокий вал земли. Внутри этого круга, а он по площади  был не меньше трех футбольных полей  и находились боевые ракеты и станции  радиолокационного наведения.   Одна сторона  позиции выходила к морю. От  земляного вала  ракетной позиции до крутого  обрыва,  идущего к морю,  расстояние было всего несколько метров. Вдоль края обрыва, сразу за валом позиции, шла траншея, метров, наверное, пятьдесят. Так что в случае нападения на позицию, здесь,  из этой траншеи, можно было бы держать оборону. Вдоль подножия обрыва  была  натянута проволока длиной метров пятьдесят, параллельно береговой линии.  По этой проволоке, по привязанной к ней цепи, бегала овчарка и  охраняла позицию со стороны  моря. А от обрыва до моря было метров двадцать. Когда мы ходили на Большие камни,  собака всегда на нас лаяла и бежала, привязанная к проволоке,  рядом с нами.
     На подступах к воинской части со стороны Маленьких камней, недалеко от кромки берега,  были установлены  предупреждающие знаки. На небольшом металлическом прямоугольнике белого цвета черной краской было написано : «Стой! Запретная зона! Стреляют без предупреждения!». Табличка была приварена к  железному уголку,  а тот вкопан в  землю. Чуть позже я убедился, что эти слова, как говорится,  были  не пустым звуком…
     Я  вырос в этой запретной   зоне, и  тут, на берегу моря. Среди этих скал и камней,  прошли  мои «зрелые» годы детства - с 8  до 14 лет. Правда,  сами мы тогда  считали, что живем в «дыре», вдали от цивилизации, и ничего хорошего  не видим.
     Прошло много лет,   Капсель стал совсем другим, и конечно не таким,  каким он был в те далекие годы.  Точнее сказать, того Капселя, каким помню его я,  уже давно нет. И, увы, не будет никогда.

                «Точка»

       В Капсель я приехал с родителями  в 1966 году. Приехали сюда  осенью, после того как   первую четверть первого класса я отучился в Энгельсе, Саратовской области.
После службы на  Кубе (а мы там всей семьей были полтора года)  отец получил назначение   в  Судак. Летом переезд был еще невозможен, потому что для нас не была готова квартира, где бы мы могли жить всей семьей. Поэтому  в школу, в первый класс,  я пошел  в  Энгельсе, где жили родители моей мамы.
     «Куда едешь, внучок?» - спрашивала меня  бабушка,  пассажирка в поезде до Феодосии. Я помню, что отвечал одним словом, как научила мама,  сам не понимая еще его значения: «Еду  на «точку». Взрослым того времени  было понятно, что «точка» - это  воинская часть вдали от города. Так же, как  и то, что означало словосочетание  «почтовый ящик». Где работаешь? «На «почтовом ящике». Ясно,  человек работает на оборонном, закрытом  заводе.
     Наша «точка», это в/ч 72019-«б», (в/ч - воинская часть - авт.).  Я удивлялся: «Как письма от бабушки из Энгельса  доходят по такому короткому адресу, без указания улицы, номера дома: «Крымская область, г. Судак, в/ч 72019 «Б».
     Воинская часть 72019-«б» располагалась в Капсельской долине, у моря. Граница  воинской части с моря проходила  от так называемых  «Маленьких камней»,  это  если идти в сторону Судака,  и до «Больших камней», в сторону  мыса Меганом. 
     Наша «точка»   состояла  из трех больших  автономных  частей: это жилые дома для  семей офицеров, казарма для солдат и  так называемая «позиция», где  размещались ракеты и радиолокационные станции.
     Кроме этого, было   несколько гаражей для военной техники и подземное хранилище для ракет. Была еще котельная, баня и очень хорошая, большая спортивная площадка на открытом воздухе.

                Офицерские дома

     Жилых  домов для семей  офицеров было на «точке»  четыре. Их мы так и называли: «офицерские дома». Они были одноэтажные,  с плоской крышей. В каждом домике четыре квартиры с отдельным входом. С одной стороны два входа и с другой.   Дома стояли компактно:   два дома друг за другом, и  напротив,  строго симметрично -  точно такие же два дома. Между домами везде были  асфальтированные узенькие дорожки. Городских удобств, за исключением парового отопления,   не было. Газ  в баллонах. Вода  в колонке. Туалет на улице.
     Колонка с водой была  на улице,    метрах в пятнадцати от нашего дома. Приносить  домой  воду было всегда моей обязанностью. Колонка была не похожа на те, что в городах. Наша была в небольшом каменном домике  с крышкой, похожей на крышу дома. Из этого маленького домика торчала труба  с вентилем.  Зимой, чтобы вода не замерзала в колонке,  кран  обматывали теплыми тряпками…  Но зимой бывало, что  вода замерзала, и тогда приходил солдат. Зажигали   паяльную лампу,  факел из тряпок  и отогревали трубу.  Позже  вокруг колонки   построили  кирпичную  крытую будку с дверью, так что  после этого вся колонка была в тепле.
      Вода в колонку поступала из большого резервуара на горе,  самотеком по трубам. Воду в этот резервуар каждый день возила водовозка из Судака.  Водовозка была самой старой машиной в городке. Этот старый «ЗиЛ» с бочкой, как старый конь, медленно поднимался в гору. Там присоединялся шланг к крану, и вода с шумом сливалась в резервуар.  Думаю, что это была самая лучшая работа  для  солдата:  весь день один, за рулем,  никто тобой не командует, и всегда можно было на минуту- другую забежать в городской магазин. На водовозке рулил очень большого роста широкоплечий  грузин. Он был такой большой, что ему даже специально где-то  шили сапоги,  а пока их не было,    он ходил в тапочках. Было смешно  видеть его  зеленые галифе и кожаные тапочки на босую ногу.  Грузин был  добродушный,  приветливый,  улыбался и  плохо говорил по-русски. Он был  сыном какого-то  большого начальника в Грузии,  поэтому, как рассказывали про него, и попал служить в такую «блатную»  воинскую часть возле моря… Внешне он очень напоминал, если кто помнит, большого танкиста из  фильма нашего детства «Четыре танкиста и собака», а звали того артиста Станислав Печка. Водовозка курсировала между Судаком и Капселем  целый день, с утра   до вечера. Дорога до Судака была еще в то время грунтовая, и уже  осенью, после дождя,  по ней ездить было сложно. В некоторых местах дорога становилась гладкой, как мыло, и машину заносило. Позже проложили  асфальт от  черты Судака (район кладбища)  и  до очистных сооружений за гору Алчак. Вспоминаю, какое это было событие- вершина   цивилизации! Асфальт! Ни пыли, ни грязи… как в городе!
      Рядом с  офицерскими домами был еще небольшой подземный резервуар с водой. От этого резервуара  шла дорога мимо казармы и прямо до позиции. Из земли торчала труба для вентиляции, а наверху был люк,  и  он свободно открывался. Глубина резервуара  метров пять, и от люка ко дну шла вертикальная   железная лестница. Это был,  скорее всего, резервуар с водой на случай пожара. Там всегда сидели лягушки. Что делали мы, мальчишки, догадаться совсем нетрудно: открыв люк,  мы или плевали вниз, или кричали, слушая эхо  от бетонных стен,  или   бросали  камни  в  лягушек.
     За домами и  перпендикулярно к ним,  на краю городка, стояла  длинная, метров двадцать пять, постройка,    выложенная  из желтого  камня-ракушечника с крышей из   шифера. С торца, слева и справа, находились туалеты, по два с каждой стороны. Двери в туалет были  сбиты из досок, а  между ними  щели сантиметр, не меньше.  Разумеется, все  внутри туалета по-военному, никаких унитазов, а простые дырки в бетонном полу. В передней и тыльной стороне этого помещения в ряд  шли сараи.   Каждая семья имела  свой сарай. С левого и правого конца постройки, с торца,  были небольшие хранилища для мусора. Внутри  была   деревянная перегородка у стены, сверху крышка.  Сюда и кидали мусор. Стены мусорного хранилища  внутри были покрашены известью.  Выкидывал мусор всегда я - приходил  сюда с мусорным ведром и вываливал то, что там было. Тут  бегали крысы, пахло всегда хлоркой.
     Туалеты всегда были чистыми, и тут всегда на бетонном полу,  возле дырки,    насыпали хлорку. Существовал  график дежурств. Жены  офицеров дежурили по графику и  следили за порядком в туалете, мыли полы.
    За этой  постройкой находилось футбольное поле. Здесь мы проводили время по вечерам, когда спадала жара. Частенько здесь играли и солдаты с офицерами. На краю поля было несколько лавочек для болельщиков. На воротах  одно время висела настоящая  новая футбольная сетка, но со временем от дождей, от ударов, от нее остались одни клочья. Деревянные штанги ворот были окрашены  черной и белой краской- в полоску.
Мы тогда играли в таких футболистов, как Стрельцов, Численко, я был Яшиным, потому  меня, как самого маленького, ставили на ворота. А один солдат- армянин, который в отличие от большинства солдат всегда выбегал на поле в гетрах,  в футбольной форме  и в настоящих футбольных бутсах, что тогда было вообще немыслимым дефицитом, говорил про себя, что он «Горринчи» и всем рассказывал,  что  до армии играл в настоящей  взрослой команде. Бил он по воротам очень сильно, но и промахивался тоже часто,  к радости его сослуживцев, которые  посмеивались над этим футбольным пижоном.                Футбольный мяч был один на всех. Тогда ниппельные мячи были еще редкостью. У нас был обычный мяч со шнуровкой. Засовывали через отверстие камеры, надували насосом, потом завязывали ниткой небольшую трубочку от камеры и заправляли ее под  кожух мяча и шнуровали.  Делали это шомполом от  настоящего пистолета, что было удобно -  в нем была дырка.
     Квартир  в офицерских домах было шестнадцать. Одна пустовала,  а в другой жил какой-то лейтенант- холостяк. Миссия пребывания в нашей части этого спортивного вида  голубоглазого парня, по виду похожего на породистого англичанина,  была довольно загадочна для меня- он ни с кем не общался, просто коротко здоровался. Он  бегал по утрам и по вечерам к морю и делал на берегу зарядку. Ну а потом как-то незаметно для всех исчез.
     Между домами росли акции. Цветущие акации- это запах детства.  Перед каждой квартирой был небольшой участок земли. Почти у всех были маленькие огороды.  Мы сажали помидоры, зелень, огурцы. Возле дома, прямо у крыльца,  я посадил две туи.
Росли они очень медленно.  Через много лет, когда я приехал сюда и пришел к дому, и увидел, что туи выросли выше крыши дома.  Сажали  перед каждым домом  и цветы. Было красиво, уютно, над цветами всегда носился рой шмелей.  Офицерский городок купался  в  зелени.
    
                «Семь лавочек»

      За офицерскими домами, перед казармой, был магазин. Конечно, «магазин»- это громко сказано.   На земле  стоял   фургон от военной машины, отслужившей свое.   Фургон был старый, обитый  железными листами с большим количеством заклепок, по границе  их соединения.   Он был   без колес,  без окон, а  зеленая краска выцвела  от солнца так, что стала то ли светло- зеленой, то ли темно- желтой… Внутри этого военного раритета  был обустроен небольшой магазинчик. Прямо у дверцы, на уровне моей головы, была приделана  деревянная перегородка из доски, которая одновременно служила и прилавком. Тут можно было купить,  как говорится, предметы первой необходимости.  Сахар, печенье,  конфеты,  макароны,  тройной одеколон,  зубную  пасту,  сапожный крем.  Привозили  иногда молоко в бидоне, сметану. Продавцом работала  жена командира части. Пожилая добрая женщина.  Я ходил  покупать пряники, молоко. Конфеты, макароны и прочие сыпучие продукты  заворачивались в кулек, который делался из плотной серой  бумаги. Тогда еще  не было  целлофановых пакетов.
     Рядом с этим магазинчиком стояла еще одна,  почти  такая же будка. Это был самый центр культурной жизни нашего городка! В этой будке стоял киноаппарат, и из нее  показывали фильмы. Их привозили из Судака.
     Фильмы крутил один и тот же солдат, приставленный к киноаппарату. Кино  показывали на улице,  начиная с весны и  почти до самой поздней осени. На осенние  сеансы  некоторые солдаты приходили  уже в шинелях.  Перед кинобудкой, в   ряд, друг за другом,  стояли длинные лавочки без спинок. Это были гладкие струганые  и покрашенные в светло-голубой цвет доски,  прибитые к пенечкам. Причем, те, что на последнем ряду, были самые высокие, ну а в первом ряду были  самые маленькие, то есть, для нас, для самых маленьких зрителей. Дедушка,  часто приезжавший к нам летом на отдых из Энгельса,  называл  наш «кинотеатр» «Семь лавочек» - по числу лавочек. Они были длинные, и во всем летнем «кинотеатре» одновременно могло сесть  несколько десятков человек.  А больше и не надо было, потому что «кинотеатр» редко был полным - часть солдат находились на дежурстве, когда  шло кино.
     Когда приезжала вечером машина из города, мы бегали  узнавать, что за фильм привезли.  Солдат- киномеханик приходил к машине и забирал  железные цилиндрические контейнеры, их было обычно два.  Внутри них лежали блестящие металлические  банки с пленкой. На каждой банке была приклеена бумажечка с  написанным на ней  от руки называнием фильма.
       Перед лавочками  стоял  квадратный  экран из фанеры на двух столбах,   размером, наверное, три на три метра.  Фанера была выкрашена  белой краской. Сам экран стоял прямо у торца  первого офицерского дома, метрах в пяти от него. Мы и жили в этом доме, только наша квартира находилась дальше, с другого конца дома. 
     Когда темнело, начинался сеанс.  Именно тут,  в летнем кинотеатре,  я первый раз увидел фильм «Кавказская пленница» в 1968 году.  Помню,  мама не хотела меня отпускать, потому что  я был за что-то  наказан. Домой к нам пришла  тетя Женя, мама Сергея Синяка, и не без труда отпросила все-таки меня: « Пусти ребенка…Там Моргунов  такой смешной: уснул за рулем, все столбы посшибал…».
     Бывало,  что во время сеанса рвалась кинопленка. Тогда все сидели и  терпеливо ждали, когда механик  заправит аппарат. Иногда  пленка рвалась очень часто, часто были и какие-то проблемы со звуком…
     Зимой  мы ходили смотреть фильмы в казарму. Смотрели их  в коридоре. Он был длинным  и  не очень широким.  Из спального помещения солдаты приносили табуретки, их расставляли рядами. Мы конечно как самые маленькие, сидели всегда впереди.  Не забыть запаха такого кинотеатра- это  запах солдатских сапог, запах солдатского пота… Первые «уроки» ненормативной лексики  были услышаны  и усвоены тут же.
     Фильмы крутили  по выходным, в праздники.  А случалось  и так, что мы прибегали к машине, а нам  водитель говорил: «Фильма не будет, не привез». Можете представить, что мы испытывали в тот момент.
     После сеанса в летнем «кинотеатре», на следующий день,  мы тут обычно шныряли- между лавочек  и в густой пыли  искали мелочь, которая  часто вываливалась из карманов солдат. Мелкое мальчишеское  развлечение. А сам кинотеатр, как бы сейчас сказали, был одним из главных мест «тусовки» : тут дети   сидели по вечерам, грызли семечки, общались, играли в ножички.
     Есть одно,  в прямом смысле этого слова,  «звездное» воспоминание о кинотеатре. Во  время сеанса   над нашим кинотеатром  пролетел метеорит.  Он вылетел со стороны  той горы,  что напротив дивизиона,  и пролетел прямо над  зрителями. Наверное, высота  полета  была совсем маленькая, потому что  отчетливо  был слышен  шипящий шум сгоравшего метеорита. Оставляя хвост,  словно сбитый самолет, он исчез в стороне моря.
     Другое «звездное» воспоминание связано уже с живыми «звездами» кинематографа.  Однажды в нашем летнем кинотеатре   состоялась встреча со  съемочной группой фильма «Туманность Андромеды». Было на той встрече  не так много солдат,  один-два офицера, дети,  а также некоторые  мамы. Зрителей было десятка три, не больше.  Но кто приехал! Тогда я еще не очень-то и представлял, что перед нами  выступали  самые настоящие звезды нашего кинематографа:  Сергей Столяров,  Вия Артмане, Николай Крюков, Геннадий Юхтин…
     Этот фильм снимал  летом 1967 года  бессменный любитель  капсельских красот  режиссер Евгений Шерстобитов. «Туманность Андромеды» -   фантастический фильм, снятый  по одноименному роману  Ивана Ефремова. Как можно прочесть в справочниках, снята была только первая часть  фильма  «Туманность Андромеды»- «Пленники железной звезды». Вторая  часть не увидела свет по причине смерти Сергея Столярова.  Из всех артистов я тогда узнал Столярова и  Юхтина. Столярова я видел в фильмах- сказках, а Юхтина знал по очень популярному в то время детскому  фильму  Шерстобитова  «Акваланги на дне». Фильм хоть и старый,  но он есть в Интернете, на дисках,  и его при желании всегда  можно посмотреть  и узнать в кадрах Капсельскую долину, Меганом, Алчак,  улицы  Судака…
     Актеры на той встрече рассказывали о съемках, о себе. Крюков и Шерстобитов рассказывали о том, как они долго решали проблему со скафандром. Во время съемок стекло  потело,  артисту не хватало воздуха. Во время очередного дубля,  как они рассказывали, Крюков чуть не задохнулся, а сам скафандр в этот момент с большим трудом удалось расстегнуть… Потом, с применением каких-то незатейливых технических хитростей,  эту проблему решили  стекло не потело, и во время съемок  дышалось свободно.
      А вот, к примеру, какую информацию можно прочесть об этом фильме в Интернете:  «Изобразительность фильма крайне высока - несмотря на отсутствие компьютерных спецэффектов, практически все эпизоды фильма достаточно зрелищны».
      Это правда, и я сам тому был свидетелем. Съемки были настоящими, никаких комбинированных эффектов. Мы с родителями  приезжали посмотреть  ночные съемки. В районе горы Ай-Георгий снимали высадку звездолета на планету. На съемочной площадке был настоящий космический пейзаж.  Построили большой космический корабль, напоминающий по форме сигару. Его сделали из деревянных брусьев и обшили фанерой. Густой белый дым от шашек создавал  туман на «планете». Шашки, привязанные к палке, рабочие  носили  перед камерой и по всей  съемочной площадке. Был  и настоящий   планетоход. Его соорудили из танка «Т-34». Сняли башню, сделали впереди  полусферическую прозрачную кабину из пластика, сам же танк «загримировали»   фанерой, раскрасили ее.
     Команда «Мотор!». Планетоход поехал вперед, пошли космонавты. Кадр, когда Столяров  идет по планете, с трудом передвигая ноги,  и  падает, отклонившись назад, снимали  несколько раз. Режиссер что-то кричал в мегафон, объяснял, как надо правильно идти, как падать: «Давайте еще раз! Мотор! Начали!!!»
     У меня до сих пор хранится сувенир с тех съемок. Это небольшой  кусок  застывшего красного стекла неправильной формы. Перед тем, как снимать  планету в районе горы Ай-Георгий,  с вертолета разбросали на близлежащие пригорки  разноцветное  стекло. Ночью горы освещали прожекторами,  и получился фантастический вид далекой планеты.


                Солдатская казарма 
 
      Казарма была одноэтажной, длинной,  с плоской крышей. Широкие окна  выходили на обе стороны,   их было много,  а в центре здания - широкое  квадратное крыльцо с площадкой наверху,  по ступенькам можно было зайти со всех сторон. Слева, справа, спереди. Крыльцо было обито железными уголками, и они блестели от бесконечного прикосновения солдатских сапог. В казарме проживало 100-120 солдат.
     За  входными двухстворчатыми высокими  деревянными дверьми на упругих пружинах шел просторный квадратный  коридор по типу предбанника.  Потом были еще одни двери,  за  которыми  уже и находились внутренние  помещения казармы. На высоком  потолке висели друг за другом,  ровным рядом белые  люстры, похожие на перевернутые рюмочки. Перед входными дверями  стояла  тумбочка для дневального, на тумбочке телефон с ручкой сбоку.  Дневальный стоял всегда с  красной повязкой на рукаве, и  со штык - ножом  от карабина на ремне.
     Налево  от тумбочки дневального по коридору  находилась   сначала  бытовка, где солдаты гладили одежду, подшивали воротнички, потом справа по коридору был  вход в   большой общий умывальник. В конце коридора была дверь в святая святых для солдата-  столовую. 
     Напротив тумбочки дневального-  вход   в  Ленинскую комнату. Тут стояли столы в два ряда для политзанятий, стулья со спинками, в углу  на тумбочке стоял телевизор. На стенах висели портреты  членов Политбюро КПСС, еще много другой  наглядной  агитации. Конечно,  в переднем углу и  на  отдельной тумбочке стоял  бюст Ленина из  белого камня.
     За  спиной дневального была  большая металлическая  решетка от пола  до потолка, а за нею,  в комнате, от пола  до потолка высились ящики с дверцами,  почему-то похожие на гробы,  как мне всегда казалось. Это была оружейная комната,  и в каждом ящике, покрашенном в коричневый цвет,  рядами стояли карабины. Из этой  комнаты всегда густо  пахло оружейным маслом, на полу в оружейной комнате стояло несколько массивных железных ящиков. Особое наше удивление всегда вызывал крупнокалиберный  пулемет ДШК на металлических колесах, стоявший без чехла в дальнем углу оружейной комнаты.
     В спальном помещении, было  примерно около сотни, или чуть больше,  солдатских   кроватей.  Стояли  они  слева и справа от коридора, образуя как бы две спальные зоны. Возле каждой кровати-  была тумбочка. Здесь всегда витал  особый запах,  и это была  смесь сапожного крема и  мастики для полов. В самом конце спального помещения, у стены, размещался   мемориал.
     Стена  была расписана большим красочным  панно, изображавшего  эпизод воздушного боя. Вниз  летел горящий немецкий самолет, на пригорке стояла советская  зенитка и стреляла по фашистским танкам. За танками цепью шли фашисты.  Возле зенитки, из  окопа,  по фашистам стреляли из автоматов и пулеметов   наши солдаты. Офицер командовал  расчетом,  в одной руке он держал  пистолет, другой  показывал в небо, в сторону самолета.  Один солдат заряжал зенитку, другой подавал снаряды.    На стене было нарисовано много черного  дыма, взрывы от снарядов. И вдали кусочек  чистого голубого неба…
      Под этим  панно  стояла аккуратно заправленная солдатская койка, рядом тумбочка. Все это  пространство было ограждено  тонкой красной бархатной ленточкой.
    На стене  висела   фанерная  доска, на ней  был нарисован портрет лейтенанта Пьянзина,  а под ним  тушью  написано,  кто он  такой  и за что он был удостоен звания Героя Советского Союза. Рядом, на стене,  висела Звезда Героя, выпиленная из фанеры и покрашенная в золотистый цвет, и   Гвардейский знак, тоже вырезанный  из фанеры. Гвардейский значок висел здесь,  потому что  часть 72019 -  Гвардейская. Все солдаты дивизиона и все офицеры носили гвардейские значки на груди.
    На  прикроватной  тумбочке  лежала мыльница, станок и почему-то болгарская  зубная паста «Помарин».
      Когда мы, мальчишки,  бывали в казарме, всегда сюда подбегали и казалось бы,  на самые обычные вещи смотрели так, как будто бы они и правда были настоящими музейными экспонатами- и на койку, аккуратно заправленную,  и на  полотенце, висящее на койке. И всегда спрашивали  друг у друга и гадали: « Может быть,  Герой  и правда спал именно на этой кровати?»
     Имя, фамилию и звание   Героя Советского Союза Пьянзина всегда  называли в самом начале   вечерней поверки. Вечерняя поверка, если это было холодной осенью или зимой, проходила в казарме. А мы, мальчишки, если оказывались в это время в казарме, например, когда дожидались начала фильма, прятались в умывальной комнате или в бытовке. И было слышно, как дежурный,  объявив поверку,  произносил фамилию : «Пьянзин…».  Солдат из строя произносил торжественно и громко: « Герой Советского Союза  старший лейтенант  Иван Пьянзин навечно зачислен в списки воинской части...  погиб в неравном бою с немецко-фашистскими захватчиками…». Этот ритуал соблюдался  каждый вечер,  и мы слышали это и зимой, и тогда, когда поверка проходила летом, на улице…
     Сегодня в Интернете без труда можно найти информацию о Пьянзине:
«Командир 365-й батареи 110-го зенитного артиллерийского полка ПВО (Береговая оборона Черноморского флота) кандидат в члены ВКП(б) старший лейтенант Пьянзин И.С. умело управлял своим подразделением в бою. Его батарея, находясь на северной окраине Севастополя, сбила одиннадцать самолётов противника.
      В июне 1942 года личный состав батареи в течение трёх суток вёл бой в окружении вблизи разъезда Мекензиевы Горы.
      Командир батареи Иван Пьянзин лично подбил вражеский танк и уничтожил много гитлеровцев. Когда в ходе боя вышли из строя все орудия батареи, отважный офицер вызвал огонь на себя.
      Погиб в бою 13 июня 1942 года. Похоронен на кладбище поселка Дергачи в Севастополе. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 июля 1942 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм старшему лейтенанту Пьянзину Ивану Семёновичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
      Навечно зачислен в списки воинской части. В городе Верхнеуральск и в селе Ольховатка Челябинской области установлены мемориальные доски. Именем Героя названы улицы в городе Карталы Челябинской области и городе Севастополе, на которой установлена мемориальная доска. Имя Героя - на Доске памяти в Музее Черноморского флота в Севастополе».
     Я помню, к нам в «городок» (так мы еще называли нашу «точку») приезжали  погостить родственники Героя Ивана  Пьянзина. Это был мальчик лет 12-ти и его мама.  Жили  почетные гости в офицерском домике.


                Ракетная позиция

     От казармы шла дорога к ракетной позиции. Она  была совсем недалеко от казармы,   метрах в  ста пятидесяти.   
      Напротив казармы - небольшой плац.  Тут всегда происходили построения, перед солдатами выступал командир дивизиона. После завершения построения звучала команда «Налево!»,  и строй солдат в шеренгу по трое двигался к позиции.
     Перед  въездом на территорию позиции был небольшой мост через большой ручей, и сразу за мостом - железный полосатый шлагбаум, будка,  часовой. Дорога на позицию шла чуть в гору, поскольку сама она была на возвышенности.
     Мы, мальчишки,  много раз здесь бывали,  и нас никто не прогонял отсюда, все-таки дети офицеров. Территория позиции была   идеально ровной. Она имела форму  круга. Видно, что когда ее строили,  тут  серьезно поработала техника. Земля была  утрамбована, во многих местах  насыпана морская галька. Тут не было  ни единого дерева, ни травинки.  Со всех сторон позиция  была   обнесена высоким и  аккуратным  земляным валом. С территории  позиции уже не было видно ни  моря, ни военного городка, а  виден один только крутой  вал, его вершина,  и   надо было подняться на него, чтобы увидеть море, дома. Вся позиция была огорожена  колючей проволокой. В землю вкопаны  бетонные столбы  через  небольшой интервал,  а  между ними натянута плотная сеть из колючей проволоки.
     В центре  позиции стояла кабина, «К-1» с двумя тарелками.  Это  был командный пункт. Когда объявляли тревогу, кабина  начинала вращаться вокруг своей оси,  а тарелки меняли угол поворота.
     На одинаковом расстоянии друг от друга,  по  границе окружности,   находилось  шесть больших ракетных площадок, похожих на  ровные блюдца,  и они были углублены в землю метра на три- четыре. Краями  этих «блюдцев»   был высокий  земляной вал.  Сверху, над этим земляным «блюдцем», почти  всегда натянута на тонкой проволоке  зеленая маскировочная сетка.  Под нею, в ее тени и находилась большая серебристая ракета с крыльями стабилизаторами  в передней части, в середине, и самыми большими- сзади.  Ракета  лежала на большом металлическом  лафете зеленого цвета. Он имел три  большие  «лапы», которые крепились  к бетонному фундаменту. В эту воронку «блюдца»  с одной стороны заезжал тягач с ракетой, а  с другой, уже пустой, выезжал. Ракета устанавливалась  расчетом солдат в полуавтоматическом режиме: ее снимали при помощи специальных устройств с тягача и устанавливали на лафет.
     Когда объявлялась тревога, ракеты «оживали»: лафет поднимался вверх, ракета полностью выглядывала   из «блюдца»  в небо, поднималась примерно под углом  45- 50 градусов и   начинала вращаться   вокруг.
     Мы иногда  заходили в такое «блюдце», трогали руками ракету, разглядывали ее. К лафету был протянут толстый кабель, а сопло ракеты  закрыто большой оранжевой крышкой.
    На позиции было еще несколько  так называемых капониров, укреплений под бетонными плитами.   В углублении под землей находились зеленые кабины ракетного комплекса. Мы бывали  в этих кабинах не раз. В них было очень тесно,  внутри, по обеим сторонам кабины все было в каких-то приборах, везде горели маленькие разноцветные лампочки. На потолке тусклые фонари.  И был совсем неизвестный нам запах,   в «букете» которого и запах проводов,  резины, металла. В кабине всегда  слышен  ровный гул аппаратуры,  работали маленькие вентиляторы, где-то там внутри всей этой техники… В самой кабине нам нравилось сидеть на крутящихся  круглых пластиковых сиденьях пред приборами.   Представляете картину:  современный   боевой ракетный комплекс,  и внутри кабины сидит босоногое   загорелое худенькое  существо в шортах  12-ти лет…
      Помню, я одно время часто приходил на позицию, в кабину к своему знакомому солдату, который помогал мне решать задачки по математике. Примеры он щелкал, как орехи, хорошо объяснял. Помню его фразу: «Хороший у тебя батя. Добрый».
     Позиция располагалась так,  что ни  с  берега моря, ни  с дороги,   ничего не было видно. Ни ракет, ни кабин. Она была  так  близко расположена к морю,    ее граница проходила всего в нескольких метрах от  края обрыва. 
    Над морем, на самом краю позиции, стоял памятник. Это был памятник неизвестному солдату.  Он был виден с моря, когда мы ходили на Большие камни. К памятнику со стороны городка вела тропинка вдоль колючей проволоки, заграждавшей позицию. Памятник был выложен из кирпича, и покрашен белой известью. На прямоугольном надгробье высотою  метра в  полтора- красная металлическая звезда. На День Победы мы, офицерские мальчишки, стояли тут в почетном карауле.
     Когда  земляной берег возле ракетной позиции подмывало штормом,  на  песчаный берег из земли вода  выносила человеческие останки… Как нам рассказывали взрослые, в этом месте в годы Великой Отечественной войны высаживался десант советских солдат.
 
                «Ключи от неба» 

     Это очень старый фильм о ракетчиках,  и  его мало кто помнит.  Снимали его, как это ни странно, не в павильоне киностудии, а часть самых главных  эпизодов фильма снимали  на территории  нашей «точки»: на ракетной позиции, в спортивном городке. Фильм вышел на экраны в 1964 году,  снял его режиссер  киностудии им. А.Довженко Виктор Иванов.
     Фильм  «Ключи от неба» - веселый, смешной,  и  как многие в то время фильмы,    патриотический. В фильме  показан  во всей боевой  красе тогда только что созданный новый    вид войск  Вооруженных Сил СССР -  Войск противовоздушной обороны  страны. Но при этом,  фильм этот, как мне кажется,  можно с удовольствием смотреть и сегодня - он легкий,  не перегружен советской пропагандой, а имеет  вполне с человеческое и приятное лицо. 
     В главной роли солдата  Семена Ладоги  снялся   известный теперь актер Александр Леньков. 
     Излишне говорить, сколько раз  смотрел этот фильм я. Ведь  в  кадрах все узнаваемое, все родное!
     Для того времени, когда сплошь и рядом была секретность и цензура, было  странно,  что фильм снимали на территории совершенно секретной, а главное, боевой  части, стоящей причем  у самой границы.  В фильме можно увидеть спортивную площадку  нашей «точки». Здесь солдат Ладога выписывает пируэты на турнике.  На заднем плане, когда идут кадры спортивных занятий солдат,  видна котельная.  Но в фильме она была радиоузлом:  из ее окон выглядывают девушки- телефонистки.  Показана в фильме  и ракетная  «позиция».  В кадре видно кабину зенитно- ракетного комплекса, ракеты, часть самой позиции.
      На заднем плане, когда в кадре появляется ракетная  позиция,  виден  немного  мыс Меганом. Фильм- это одно, а в жизни было по-другому!
     Спустя много лет я  стал курсантом   Высшего  зенитного  ракетного училища войск ПВО страны в городе Энгельсе  Саратовской области. Мы изучали устройство  зенитно - ракетного комплекса С- 75.  Такой же стоял и на  «позиции» в  Капсельской долине, и он же был показан в фильме.
     В военном училище, на тактических  занятиях,  я узнал, что наша ракетная часть стояла на первой линии обороны. Это всего-то 250 километров до берегов Турции. В случае  начала войны нашему дивизиону в лучшем случае,  оставалось жить  минут 15-20 после первого авиационного налета.  Первый залп  из шести ракет.  Второго  залпа могло уже и не быть. На установку новых ракет потребовалось бы  время - как минимум, минут 15-  20.
     Но что такое жизнь сотни солдат, десятка офицеров и членов их семей по сравнению с  мировой войной?  Да и  прятаться было бы некуда. Как-то прямо возле нашего городка начали строить бомбоубежище, но потом бросили. Так и остался большой котлован  возле дороги. Он потом наполнился водой, и в нем поселились лягушки. 
      Позже я узнал, что  в районе Щебетовки, в ущелье, дислоцировалась ракетная часть войск стратегического назначения. Наша небольшая «точка», наша  зенитно- ракетная часть как раз и была  призвана защитить  от  первых ударов авиации этот объект. Наша часть, если смотреть по  карте,  располагалась  на одной линии с той частью в ущелье, в километрах 30-40, не больше. За Капселем - Солнечная долина, а через перевал уж Щебетовка…
     Офицеры, солдаты,  служившие  в Капсельской долине в  воинской части 72019- «Б»,   отдали лучшие годы своей  жизни армии. Они готовились к войне, готовились убивать, готовились и сами умереть. Вся их  жизнь прошла  по приказу,  в постоянной боевой готовности.  Они жили  и служили  ради того, что однажды, в час «х», станут нужны своей Родине. Их жизнь стала службой, а служба- жизнью. Но пришло время, когда  они сами стали не нужны своей Родине. Кто бы мог подумать,  что так произойдет?
      Мое детство  прошло под знаком  этого  пафоса: защита Родины, постоянная готовность к войне. Резкий, громкий, бесцеремонный и продолжительный  рев  сирены в нашем городке был делом самым обычным. Точно такой же звук сирены, какой бывает в военных фильмах. Бывало, что сирена, особенно почему-то весной и летом,  звучала над городком, без преувеличения, раз по десять- пятнадцать в день.  Только сядет, скажем, отец обедать... и она как завоет. И побежали! У отца уже были наготове противогаз и  так называемый  «тревожный» чемодан с вещами. Противогаз и этот чемодан он брал, если тревога  звучала ночью.   Схватил, и убежал по тревоге. Приходил уже днем.
     Незабываемое зрелище, как бегут солдаты и офицеры по тревоге в одной толпе. Мирная жизнь кругом, мама варит что-то на кухне, кто-то белье вешает во дворе, цветет и пахнет акация, над морем светит солнце,  дети  играют во дворе.  И вдруг сирена. Из домов выскакивают офицеры. Кто-то на ходу застегивает портупею, кто-то придерживает  на бегу фуражку…  Все бегут! Сирена была разная. Был один, очень протяжный и непрерывный   рев, длившийся,  может быть,  минуту или две.  А был другой: звук сирены набегал волнообразно. То утихал, то становился громче. Вот он и  был самый жуткий. Нам, мальчишкам, казалось, что  это и есть настоящая, боевая тревога.
    Через минут  пять,  не больше, когда уже многие добежали до позиции, сирена умолкала и  наступала  тишина, какая бывает перед грозой- тревожная. А потом  позиция  вдруг оживала:  начитала крутиться радиолокационная кабина, поднимались и крутились вокруг своей оси ракеты…
     Через  час,  или больше, со стороны позиции   офицеры возвращались домой.  Солдаты шли строем.  Отбой. Могло быть и так - только  вернутся солдаты  в казарму,  а офицеры по домам,  как  через полчаса снова сирена...
И вот так  раз по десять- пятнадцать за день. Отец отвечал мне, когда я его спрашивал, что это за тревоги:
     «Да это просто  американцы летают». В детском мозгу как-то не переваривалась эта информация. Какие американцы? Почему? У нас же тут море,  Крым…Америка ведь на краю света…
     Позже, в военном училище, я  узнал, что  самолеты американских ВВС  регулярно делали вылеты  с военных баз Турции в сторону Крыма.  Они долетали до территориальных вод  Черного моря (а это около 25-  30 километров от береговой линии) и потом разворачивались обратно.  Так  они проверяли нашу боеготовность. Тренировали нас, одним словом.
     Позже сирену на улице перестали  включать:  в каждую  квартиру офицера провели специальный тревожный   звонок.

                Дети и море

     Меняются люди,  меняется и  море. Ведь оно тоже живое.  Море раньше было  другим. Оно было свежее, моложе. Мое детство прошло в «плену» у моря.
    Я жил  также среди  солдат, далеко от города и его благ,  рядом со мной не было  сверстников,  и не с кем  было поиграть, пообщаться. Кругом только горы, степь да море… Шум моря круглый год. Каждый день я видел заход солнца. Огромное, огненное, оно  «падало» в  море, за горизонт. А вставало Солнце  со стороны горы Перчем  за Судаком. Когда я ехал в город, в школу, то всегда смотрел из окна машины на   восходящее солнце…
    В  детстве я, конечно,  не испытывал никаких мук одиночества. Разве я мог тогда знать, что такое  настоящее одиночество?  Что я знал о другой жизни? Ничего. Я думал, что если мы  живем на «точке», так и надо, иначе и  быть не может. 
     В школу меня  возили на дежурной  машине. Утром это обычно был «Газик», крытый брезентом, с двумя дверцами впереди.  Зимой в нем было холодно, дуло со всех сторон. Водитель  утеплял  как мог салон солдатскими одеялами  изнутри. Летом  в машине была пыль, осенью грязь… Возили  в школу иногда и  на грузовой машине с  деревянной будкой, а иногда,  правда очень редко,  на машине с открытым верхом. Сказать,  что мы сидели на деревянных лавочках, значит, ничего не сказать - во время  езды мы подскакивали на каждой кочке, как орехи.  До  судакской школы от «точки»  было около десяти  километров.
     После занятий машина подъезжала к школе и забирала нас обратно. Один раз машина не пришла. Это было зимой,  мела сильная  метель. Мы с другом Сергеем, одноклассником, он жил тоже на «точке»,   перепугались, ведь  уже стемнело. А машины нет.   Я тогда  пошел к знакомой мамы и  нашел ее дом. Нас хорошо встретили,   обогрели, накормили. Мама догадалась,  где мы, и за нами через часа два приехали…
     Оглядываюсь назад и вижу:  а я жил в раю!  У кого еще было такое детство, когда все летние каникулы у моря!  Это место спасла  так называемая «холодная война».  Не будь ее, не было бы здесь никогда  ракетной части, не было бы здесь и  запретной зоны. Но благодаря тому, что  въезд абсолютно всех, кроме военнослужащих и членов их семей,  в Капсельскую долину был запрещен,  она на  долгие годы осталась такой, какой ее создала природа. И я все это видел своими глазами, я здесь жил, и  теперь остаюсь один из немногих, который  все  это помнит.
     Можно ли сегодня представить, что на всем протяжении от Меганома и до  Маленьких камней я мог  летом  гулять совсем  один!   Это был любимый маршрут прогулок. По берегу моря, под шум волн. Гулял я тут и летом, и зимой. Конечно, до самого Меганома  редко ходил,  чаще всего- от Маленьких камней и до Больших камней. Здесь я знал каждый кустик на берегу, каждый камень, каждую скалу.
     Гулять было интересно. Если были большие волны, то я забегал в море по плотному песку  и бежал от волны. Такая вот игра с волной. Бывало,  она догоняла меня, и тогда я домой возвращался с мокрыми ногами.  На берег во время большого шторма выносило   почти всегда какого-нибудь несчастного дельфина,  не успевшего убежать в открытое море. Иногда можно было наблюдать, как во время  шторма возле берега метрах в трех появлялся  дельфин, но все же  находил в себе силы, чтобы  суметь выплыть в море…   
     Я  гулял один, потому что  на «точке» ровесников у меня не было. Мой друг Сергей Синяк уехал из Капселя,  когда мне было  лет десять. До этого времени мы с ним тут  бегали, плавали, ловили рыбу, гоняли на его велике «Орленок». Сергей  помог научить  меня плавать, нырять с маской. Плавать учили просто. Отплывали на лодке подальше от берега, большие  мальчишки хватали за ноги и за руки и швыряли в воду…
Рядом плыл Сергей и приговаривал  : «Плыви,  как собака. Греби руками под водой…».
   Потом  его отец  получил назначение служить  в  городе Старый Крым, это от Судака  35  километров. Мы  часто потом ездили к нему в гости с мамой на машине.
     На смену семьи Синяков приехала семья Ивановых из Феодосии, где на горе размещался точно такой же ракетный дивизион,  как в Судаке.  Я в Феодосия на горе тоже «служил» с родителями, когда мне было 4- 5 лет.  У Ивановых, приехавших из того дивизиона  служить в Судак,   была дочь Юля, моя ровесница. Красивая, с большими синими глазами девочка.  Позже приехала еще одна семья - и тоже,  Ивановых. В этой семье  был маленький Сережка, лет шести, и  его брат Валера. Разница между нами была года три. Для нашего возраста,  это ощутимо. Вот и все дети нашего городка,  не считая совсем маленьких, которых  мы пренебрежительно называли «мылышней». Были маленькие ребята, лет по пять в семье Безверховых и в семье капитана Крючка.
     Но когда мы  только-только   приехали в Капсель,  здесь было куда как  веселее -  тут жила семья Боборыкиных, Левадных  и Поповых. У Боборыкиных было два брата, а у Поповых  сын.  Братья Боборыкины, Саша и Володя,   были старше меня, один  лет на шесть,  другой лет на семь.  Юра Попов - года на четыре,  а Олег Левадный- лет на пять.  Жила еще в городке  семья Викторовых, у них была дочь Люда, старше меня лет на семь, и семья Просвировых, у них была дочь Лена, ровесница Люды Викторовой.
Вот и весь наш городок.
     Жили мы  дружно. Да  и что нам было делить? Никто никому не завидовал, наши отцы ходили в одинаковой форме (отличались только звания), наши мамы почти все сидели  дома и занимались домашним хозяйством.
     Всех, кто жил тут и  служил, объединяло одно общее дело - защита воздушного пространства страны.   Это не высокие слова, это была работа  наших отцов... Жили в городке,  как одна семья.
     Тогда вся страна сидела у телевизоров и смотрела  наш знаменитый и красивый хоккей, который комментировал непревзойденный Николай  Озеров.   В те годы телевизоры были не в каждой семье, это же  был такой  дефицитнейший товар! Поэтому ходили в гости друг к другу, смотреть телевизор. Помню, как  почти все офицеры из нашего городка,  кое-кто и с женами, мы,  дети, собирались по вечерам в квартире  Синяков и смотрели  хоккей.  Кому не хватало стульев, сидели на полу.
     Новый, 1967 год, мой первый Новый год  в Капселе,  мы отмечали все вместе - и взрослые,  и дети. Собрались   в Ленинской комнате, в казарме. Были  конкурсы,   загадки, пели песни, дети читали стихи. Домой к нам пришел Дед Мороз, постучался, достал из красного мешка подарок… Это, наверное, был  переодетый солдат - в огромной  белой  солдатской овчинной шубе с  большим воротником.
     Когда пробило 12 часов ночи, я посмотрел на елку в переднем  углу Ленинской комнаты. Там висел большой блестящий шар, с  крупными цифрами на нем: 1967. Шар крутился вокруг своей оси на ниточке, в нем отражались огни,  и вместе с ним крутились и блестели, как волшебные,  цифры - 1967… В  Ленинской комнате завис  полумрак, горели свечи,  трещали бенгальские огни, мигала на елке  гирлянда, кто-то пускал под потолок  разноцветные бумажные ленты,  взрывались хлопушки… все смеялись, хлопали в ладоши,  поздравляли друг друга с наступившим годом… Я стоял в толпе взрослых людей возле входной  двери,    остановив надолго взгляд на этом шаре. 1967… Странно!  Еще тогда совсем сопливый мальчишка, я подумал,  глядя,  не отрываясь,  на этот шар: «Пройдут годы, и я часто буду вспоминать эту елку, эту ночь,  и  этот  шар с этими цифрами… Я всегда его буду вспоминать. Странно … неужели  и  правда,  я буду вспоминать этот момент?».  Почти дословно,  именно так тогда я  и подумал,  как бы давая себе внутренне обещание  вспоминать тот шар, ту новогоднюю ночь, те мгновения.  И тогда же  я себя поймал на мысли: «Да нет, не может быть, забуду я это…».
    Мои короткие записки, это совсем не  ностальгические  воспоминания, а попытка вернуться назад, чтобы  посмотреть, какой была  Капсельская долина  несколько десятилетий назад. Все уходит, мы быстро забываем то, что было вчера…
     Ведь и  тот красивый новогодний шар  вращался на  новогодней елке, кажется, как будто бы вчера…

                «Офицерский» домик

     У самого моря  на пригорке стоял небольшой домик.  Это так называемый «офицерский домик», в котором была всего одна просторная  комната и  русская печь при входе.  Домик этот использовали как гостиницу для тех, кто приезжал в часть  либо с проверкой, либо летом, на отдых. Осенью  1966 года  и в  начале зимы здесь  жила наша небольшая семья- я, мой отец, капитан ракетных войск Юрий Иванович и моя мать Лилия Алексеевна.
     От «офицерского домика» до моря было метров двадцать, не больше.   Дом  стоит здесь до сих пор. Маленький, из кирпича, крашеный белой известью. Прямо на обрыве возле моря, он стоит вдали от городка и казармы.  примерно метрах в стопятидесяти.  Когда мы только приехали в Капсель, нас поселили тут временно. Новый, четвертый по счету,   дом достраивался, и поэтому  до переезда в него мы жили в офицерском домике около года.
     Домик  имел два жилых отделения. Второе было завалено строительным мусором и плотно закрыто дверью.
     А в первом жили мы, и это была очень маленькая,  квадратная комната, примерно метров десять, не больше. Прямо у входа,   в небольшом коридорчике стояла крохотная   русская печь.  Мама на ней готовила. Слева от входа, напротив печи – окно, выходящее  на море. А направо от двери был  проход в  комнату. Причем, никаких дверей между прихожей, которая служила одновременно и кухней,  и комнаткой,   не было.
     У нас  уже был телевизор,    он назывался «Березка». Смотрели по вечерам КВН, «Кабачок 12 стульев».  Условия были почти спартанские: когда я делал уроки, мама  вешала над  столом плащ-палатку, чтобы капающая с потолка вода не попадала на стол. Тогда в первом классе мы писали еще чернилами и перьевыми ручками. Я  старательно выводил буквы в тетради, но тут вдруг  с потолка закапало,  и  на листе тетради, там,  где были красивые буквы, появилось  чернильное пятно. Я плакал.
     Возле дома стояла  самодельная лавочка, я  сюда выходил, брал  стакан чаю,  печенье и сидел, смотрел на море, слушал шум волн…К морю вели ступеньки, сделанные в земле солдатами. Они строем по выходным приходили сюда купаться. Это было интересное зрелище. Человек 20- 30  в сапогах и семейных трусах, они проходили мимо нашего дома, спускались с обрыва. Строились в шеренгу на берегу и по команде бросались в воду. Визг, смех…Почти как дети.
     До приезда в Судак отец служил на Кубе полтора года. Я и мама были тоже там, и жили  мы в уютном городке Санта Клара. После возвращения на Родину  у нашей семьи появились приличные деньги. Отец  купил в Москве в магазине «Березка»  «Волгу» «ГАЗ- 21»,  улучшенного варианта, который выпускали на заводе специально для заграницы. «Волга» была цвета «белой ночи». Папа  ее берег и  постоянно  мыл ее, протирал… Научил водить машину и маму. Тогда  легковых машин в Судаке было совсем мало, а женщина за рулем, да еще на такой шикарной  машине  в те годы- это вообще было крайне необычным явлением.
     По возвращению с Кубы  нашей семьей было куплено немало  полезных дефицитных вещей, которые в обычных магазинах нельзя было купить днем с огнем: два ковра, например. Редкость для того времени невероятная. Мне купили всякие импортные игрушки - автомат, пулемет, танк на батарейках. Все это стреляло, крутилось. Был у меня и шикарный кожаный портфель с двумя золотистыми  застежками. Я  ходил с ним, наверное, класса до третьего. Были у меня и цветные импортные  карандаши в железной коробке, тоже  тогда  большой дефицит.
     В школу меня и несколько других ребят  возили  в Судак на  машине. Вставал я  рано, мама всегда готовила какой-то горячий завтрак.  От нашего  домика  в сторону казармы шла  неширокая дорога, усыпанная   круглыми  морскими камнями. Параллельно дороге тянулось ограждение из  колючей проволоки, а за ним – большой участок ровной  земли, размером с футбольное поле.   Вдоль всего  этого прямоугольного участка  был насыпан земляной ров метра два-три высотой. По этому рву всегда ходил часовой. Под этим участком земли было подземное сооружение ( вход и въезд  были с противоположной стороны, со стороны ракетной позиции). Там, по территории за колючей проволокой,  всегда ходил   второй часовой. Было  на той территории   трое ворот, которые вели куда-то вглубь помещений,  обустроенных  под этим прямоугольным участком земли. Мы никогда туда не ходили, да и не могли попасть. Видели только,  как сюда не раз заезжали и выезжали  тягачи с ракетами.
      Одним словом, вдоль этого загадочного для меня в то время большого участка земли, под которым что-то было такое  очень секретное и строго охраняемое,  и проходил мой ежедневный маршрут в школу. В  предрассветных сумерках я шел по  тропинке вдоль колючей проволоки  в  сереньком пальтишке, в кожаной, светло-кофейного цвета кепочке,   с огромным портфелем. Представляю, какая это была трогательная картина. Мама  провожала меня, стояла возле домика и махала мне рукой…
     В том, что нас возили на машине,  был  один большой  плюс - учителя никогда нас не задерживали после уроков. Все знали, что мы дети военных, что живем на «точке»,  и нас ждет машина. Другой плюс был в том, что дети военных были освобождены от занятий по украинскому языку. Нас заставляли ходить только на уроки украинской литературы. Это было  связано с тем, что жизнь военного не постоянна.  Сегодня он служит на Украине, а завтра на Дальнем Востоке…
     В конце осени 1966 года мы переехали в новый дом уже в  самом городке. Дом состоял из   четырех квартир.
      В нашей квартире было   четыре комнаты. Большая прихожая, метров восемь. Летом  мы здесь обедали,    тут была столовая, кухня. В прихожей в углу стоял баллон с  привозным газом, а рядом с ним  небольшой самодельный умывальник,  под ним, в деревянной тумбочке с дверцей,  ведро.
      Дальше были комнаты. Слева  моя, совсем крошечная: диван, и  перед окном письменный стол. Тут же был квадратный люк в полу, а под ним  небольшой погреб. Дальше  шел зал, метров  десять. Тут стоял телевизор, как тогда было модно, на  длинных ножках, перед ним диван, с обеих сторон дивана  два кресла. Тут же был и  сервант. Разумеется, внутри был хрусталь. Как же без него в то  время. Последняя комната,  метров,  наверное шесть - спальная родителей. Справа  в ней был шифоньер, посередине кровать. Слева и справа от кровати- тумбочки. Вот и вся наша обстановка. Во дворе перед домом имелся небольшой огородик.
     Тут я прожил несколько лет. Все свое сознательное детство, до 14 лет.

                Маленькие камни

     Все летние   каникулы я был у моря- на берегу,  или в море, или путешествовал по окрестным горам. За нас родители не переживали – зона была  запретная,  чужие здесь не ходили, куда мы денемся? Папа все время  на службе,  я его видел только вечером или днем, когда он приходил домой пообедать. Мама утром уезжала на «Волге»  в город – она  работала  кассиром на автовокзале в Судаке и приезжала уже под вечер.
     С утра мы, дети, уходили ( точнее сказать, убегали, потому что  тогда мы, как я сейчас вспоминаю, любили бегать и догонять друг друга) на море и там пропадали весь день. От дома до моря, по дороге идти   метров сто.  Дорога была широкая, гладкая. Ее когда-то  проделал бульдозер - разровнял землю, и на ней  не росла трава.  Земля на этой дороге   была мягкой,   а толстый слой пыли был  рассыпчатый, как  мука  пыль утром была теплая,  а ближе к обеду горячая.
     Почти везде  летом я ходил босиком, в одних шортах и  без головного убора. К концу лета  цвет волос на голове превращался из черного  в огненно-рыжий.
     Мы купались весь день. Купались и ныряли  до того состояния, что глаза становились красными, как у  морских птиц-«нырков»,  а кожа на теле - черная от загара с белым  налетом соли от морской воды. 
     Одним из самых любимых  наших мест были Маленькие  камни  под горой, там, где заканчивался песчаный пляж. Тут мы ловили рыбу  с Сергеем Синяком, моим другом. Ловили на  «закидушку». Крючок, грузило и леска. Леска с привязанным крючком и грузилом  для удобства наматывалась на плоскую палочку, с торцов которой  мы прорезали ножом «рожки».   Грузилом обычно были какие-то гайки, а самой лески  на такую «закидушку»  хватало   метра полтора,  не больше.  Бычка ловили на креветок или на мокриц. Но лучше всего клевало на креветок. Их очень ловко  Сергей вылавливал в воде,  прямо рукой. А мокриц было полным-полно в спрессованных и вонючих  водорослях на берегу. Поднимаешь  слой, и  макрицы так и выпрыгивают вверх.
     Я все время удивлялся,  почему количество бычков под этими камнями не уменьшается?  Ловишь их, ловишь, а их не становится меньше.  Обычно мы в день ловили  штук пять разного размера бычков,  иногда и больше. Приходили на следующий день, и под тем же камнем  опять клевали бычки.  Мы сидели на камнях,  на корточках,  и кидали леску с наживкой  прямо под камень, на глубину  всего  сантиметров тридцать, иногда чуть  глубже, смотря   как далеко  был камень от берега. Вот так с камней  и ловили бычков. На Маленьких камнях у меня было  три любимых  рыбных места под камнями,  и я до сих пор помню, где эти они.  Даже странно, прошло  больше сорока лет, а они все там же, и все такие же…
      Самое обычное дело на такой рыбалке- это когда  у нас рвались лески. Случалось это, когда бычки или другая рыба  затаскивали леску под камни. 
     Часто бывало так:   бычка уже  вытащил, но он срывался и  выскакивал в воду. Можно представить, какое разочарование  в такие секунды мы испытывали!   
     Бычков солили. Я насыпал крупную соль в тарелку,  обмакивал их, продевал маленькую проволочку в глаза  и  развешивал  возле дома.  Еще  бычков жарила мама. Маленьких бычков мы отдавали кошкам. Ловилась еще «зеленуха», но только на удочку и подальше от берега.  По виду она  похожа на карася или карпа, но не серая, а вся разноцветная. Мы ее, если она  попадалась, отпускали или брали кошкам,  потому что считали ее несъедобной. Еще ловился ерш. Эта рыба с крупной головой и огромными выпученными глазами  почти всегда  рвала леску и уходила после клева резко под камень.  Рыба такая сильная и резкая, что вытащить  ее из-под камня было   почти невозможно. Ну  а если вдруг и  попадался, то  с ним  всегда надо было быть внимательным- сначала выкинуть на берег, дать ему  успокоиться,  и только потом брать в руки, но  осторожно,   потому что три самые большие иглы на спине  у него были ядовитые. Пару раз я кололся об эти иголки. Ощущение  очень неприятное.   Рука распухала мгновенно  и ныла от боли и зуда. Бывало, я наступал на ерша и то же самое происходило с ногой- она опухала.   
     Но чаще всего на крючок попадались, как мы их называли, «собаки». Это такая противная,  очень скользкая рыба черно- серого цвета, с большой безобразной головой,   по виду очень похожа на болотных головастиков, но только гораздо больше.  Когда мы  их  вытаскивали, а это бывало очень часто во время рыбной ловли,  то даже не прикасались к ним, потому что было противно. Поэтому,  прямо с размаху, едва вытащив из воды,  били ее о камни, пока «собака» не отлетала от крючка. Что интересно, эти «собаки» кидались  даже на голый крючок.
     Креветок было много, но поймать рукой их было почти невозможно, они очень шустро скакали под водой. Ловили сачком. Осенью, помню,  Саша Боборыкин, который тогда был в девятом или в десятом классе, пришел на берег с большим самодельным сачком и показал нам, как надо ловить креветок. Просто идешь вдоль берега и заводишь сачок в прибившиеся к берегу водоросли. Не глядя, что там и кто там,  загребаешь. Достаешь  сачок,   полный водорослей,  вываливаешь  их на берег,  и  уже здесь вытаскиваешь из них  креветок.   Несколько таких заходов,   и  почти полное ведро  креветок.
     Осенью водоросли  прибивало к берегу, а креветки подрастали. Они были  крупными,  с темными щечками по бокам. Я сам их варил в кастрюле,    было очень вкусно. Вот так, еще в те  далекие годы, когда креветок не было и близко  в магазинах,   я ел этот дефицитный морской продукт.
     На Маленьких камнях в воде у берега стоял камень высотою метра два, как бы небольшая скала. На этом камне, стоявшем прямо у кромки воды,  было очень удобно сидеть, загорать.  Однажды, когда был сильный шторм, мы   гуляли  с Сергеем у моря, дошли до Маленьких камней. В шторм вообще было интересно гулять вдоль берега.  Ничего не слышно, только шум волн. Волна набегает, разбивается и на берегу остается пышная белая пена…
     Сергей Синяк, а было ему лет двенадцать тогда, сел на этот  на камень, запел песню про море: «Море, ты слышишь море, твоим матросом хочу я стать». Волны шумели,  вода бурлила, волна разбивалась о камень.  И этот момент врезался в мою память, как и тот,  с новогодним шариком -  на всю жизнь. Жизнь, как кинофильм, сложена из отдельных кадров. Сергей в двадцать лет   окончил  мореходное училище в Херсоне, стал моряком гражданского флота и много лет ходил на кораблях  в разные страны. Потом жил в Феодосии, работал в речном порту.  Его уже нет, он умер. После его смерти  я побывал в Капселе и увидел, что и  этого камня, где сидел  Сергей и пел свою песню про море,  тоже   нет…Он свалился в море.
     Маленькие камни лежат грядой  прямо под горой. Когда  начинался сильный шторм,  волны доходили до ее  подножья.   Потом, после шторма, берег менял свой прежний вид- появлялись какие-то новые камни на берегу, вымывало, или наоборот, волной выносило еще больше песка…
     На  склоне этой горы,  на стороне, обращенной к Судаку,  было разбросано   несколько огромных  камней - валунов. Некоторые из них почти прямоугольной формы. Мы здесь  часто играли в войну. Тут же стояла и табличка с надписью «Стой! Запретная зона! Стреляют без предупреждения».
     А с вершины самой горы мы любили  прыгать вниз, прямо к морю. Причем,  угол наклона горы был и не крутым и не пологим, поэтому можно было прыгать с вершины  с разбегу  и так, что  летишь,  до самой середины склона. Получалось как бы планирование, затяжной прыжок.   На склоне, по которому мы прыгали,  не было вообще никаких камней, а одна темно- серая  сыпучая глина. И вот, после  приземления, в массу   глины,  «доезжаешь» в потоке   сыпучей  земли до самой кромки берега. Мы  иногда,  потехи ради,   мазали  тело  этой глиной, она высыхала и становилась черной. А когда ныряли в море и смывали ее,   волосы  на голове становились очень мягкими, шелковистыми.
     На вершине  горы был большой камень, как бы вросший в гору,    он образовывал стену в горе, с нишей под этим камнем, как бы с балконом над обрывом. Тут было тихо, и  я  любил тут  сидеть,  отсюда был очень хороший вид на море. Когда  стая дельфинов проплывала по бухте, я  забирался на  гору и смотрел сверху. Было очень красиво. Отсюда я  любил  смотреть  и за тем, как заходит солнце. Оно появлялось со стороны Меганома  плавно передвигалось к линии  горизонта, а потом  уменьшалось, пока      совсем не исчезало в воде. 
С тыльной стороны  горы - стрельбище, точнее,  его конец. Тут был насыпан большой ров, перед рвом  стояло около десятка мишеней.   Немного в стороне от этого рва был большой глубокий  окоп, а над ним стояла фанерная  мишень  зеленого цвета в виде  фигуры солдата.
Чуть дальше вглубь городка, метров в ста от этих мишеней, располагалась первая  исходная позиция  для стрельбы, а еще через метров пятьдесят- вторая исходная позиция.
Исходная позиция-  просто небольшой  и ровный участок  земли, очищенный от травы, где   вбито  в землю несколько деревянных пенечков, обозначавших границу этого прямоугольника.
  Когда проходили стрельбы, солдаты  приносили вещмешки, набитые песком, обычно их было штук пять- шесть,   их укладывали на землю, чтобы для стрельбы  в положении «лежа» на них класть карабин. Из карабина стреляли  по дальним мишеням и  по тем, которые находились в ста метрах от рубежа стрельбы. 
       Мне было лет десять, когда первый раз дали стрельнуть из карабина. Уши, конечно, заложило  изрядно, да и отдача в плечо была сильная. Помню,  что куда-то даже  попал. А  лет уже в 13 дали стрельнуть три раза из пистолета. Но куда я мог из него попасть, когда в руках держал еле-еле? Когда начинались стрельбы,  на  две сопки, что были за стрельбищем, забирались солдаты с красными и  белыми флажками и наблюдали с высоты  за окрестностями. Это на случай, если кто-то ненароком пойдет  в  сторону зоны стрельбы.
     Дальнюю мишень, которая была под горой и торчала из окопа,  поворачивали в момент стрельбы на  две- три секунды. Это делали солдаты, сидевшие в окопе, и они  поворачивали эту мишень руками. В окоп протягивался телефонный кабель,  и солдат, сидевший там,  докладывал руководителю стрельб, есть ли попадание,  или нет. Мы любили наблюдать за стрельбами, хватали гильзы, которые отстреливали  карабины, отдавали их дежурному солдату. А когда  пуля попадала в земляной вал, а не в мишень, то взлетал фонтан пыли. Я думал: « Как же там этот солдат в окопе, не боится?».
     После стрельб  мы бежали к земляным валам под гору и откапывали пули  из мягкой,  бело-серого  цвета земли. Если  это было сразу после стрельб, то пули еще оставались горячими…
     Сразу за  Маленькими камнями, находится интересное место- плато. Не знаю, насколько оно далеко тянется в море, но мы уходили от берега метров на 50-100, и глубина не начиналась, было чуть ниже колена, а кое-где вообще очень мелко, чуть ли не по щиколотку. Правда, идти  следовало осторожно, потому  что в плато попадались дыры,   и можно было провалиться, как например, это случилось  с героем фильма «Бриллиантовая рука»  (Андрей  Миронов).
      Крабы в то время на море были совсем другими. Например,  так называемые «каменные крабы». Они были темного цвета, в отличие от  «песчаников». Крабов таких  было  много, мы их ловили в море, ловили на берегу, ловили  под камнями. Иногда варили прямо на берегу.
    Как-то, взяв большое  ведро,  мы  отправились на Маленькие камни всей компанией мальчишек ( тогда они еще все жили на «точке»-  братья Боборыкины, Юра Попов, Олег Левадный,  Сергей Синяк).  Мы собрали сухих дров на берегу, развели костер на камнях, а старшие мальчишки надели маски, трубки, ласты и пошли в воду ловить крабов.  Я еще тогда  удивился:  « А как варить будем, соль ведь забыли?» «Какая соль?»- посмеялся надо мной  Сергей Синяк и зачерпнул воду в море. По обеим сторонам костра забили в песок палки, положили на них еще одну палку,    подвесили ведро.  Вода закипела быстро, крабов наварили полное ведро. Сейчас таких крабов уже давно  нет в Черном море. Так называемый «каменный краб»,  который обычно был темного или совсем черного цвета и с большими клешнями,  давно уже, как говорят старожилы, «ушел в море». Теперь отдыхающие  ловят «песчаников». Кстати, раньше мы  этих «песчаников» вообще не ловили и так же, как и «зеленух», считали несъедобными. Ловили только  «каменных».
     Крабы ловились особенно хорошо в жаркие дни, когда море было спокойным, прозрачным. Они подползали ближе к берегу, на песчаное дно,  и грелись. Когда мы купались без масок, то частенько вылавливали недалеко от берега таких греющихся на солнце крабов: идешь по воде и видишь, как движется  какое-то «пятно» по дну. Присмотрелся- краб! Нырнул, подплыл, а краб становится на задние ноги, тут его и хватаешь рукой между клешней. Главное, чтобы палец не угодил в клешню. Меня кусал много раз, очень  больно. Единственное  и быстрое спасение, это обратно руку с вцепившимся крабом засунуть в воду, и он мгновенно отпустит.
     Ловили крабов очень часто,   и   прямо между камней, когда ходили на рыбалку на  Маленькие или  Большие камни.  Мы уже знали, что подходить к камням надо осторожнее, чтобы не вспугнуть крабов, которые могли греться на камнях, или близко от них в воде.   Искусство ловли тут заключалось в скорости и ловкости. Надо было незаметно,  но быстро подкрасться к месту,  где  греется краб и,  не давая ему уйти или в щели между камней, или на глубину, поймать. Иногда  краба, забившегося в щель,  приходилось долго «выковыривать» руками, а он, конечно, защищался и пытался укусить…
     По камням и  между камней,  в большом количестве  очень быстро бегали и  маленькие крабы, которых мы называли «цыганята». Это были крабы почти такие же по виду, как и «каменные», но небольшого размера. Мы их иногда ловили,  и их мясо использовали в  качестве наживки для рыбалки.
     С Маленькими камнями у меня связано одно жуткое воспоминание.  Я долго не  мог понять,  почему я, выросший на море, до сих пор панически боюсь глубины, и никогда не отплывал от берега далеко? В детстве, когда  я плавал просто так, или с маской и в ластах, то отплывал,  ну максимум, метров на 50 от берега,  не больше. Наверное, самая большая глубина, куда я заплывал, была метров пять.  И то, заплыть на такую глубину для меня было верхом героизма. В основном я плавал там,  где глубина была  метра  два, и  никак не больше.  Почему я боялся    далеко отплывать от берега? Думаю,  страх поселился внутри после одного случая. Я еще не умел плавать, и меня большие мальчишки позвали покататься на небольшой, уже изрядно потрепанной,    старой лодке - плоскодонке. Борт у лодки был низкий, из плотной фанеры,  как и  вся она сама.
     Лодка эта всегда стояла на берегу, недалеко от нашего офицерского домика,  и на ней  катались  только взрослые, потому  что весла были у старшины,  и если кто-то хотел порыбачить с лодки или покататься, то   брал   весла у него. Но в тот день мальчишки как-то  раздобыли весла,  и мы пошли кататься. Был я,  мой друг Сергей Синяк, Юра Попов,  кстати, довольно вредный мальчишка, который любил  подраться и которого часто били самого, и братья Боборыкины. Самые маленькие  были мы с Сергеем Синяком,  а остальным по 14- 16 лет.
     Лодка просела,  и от верхнего края борта до воды  расстояние было примерно со спичечный коробок. Был конец дня, солнце уже двигалось к закату, к горизонту моря.  И мы поплыли… Гребли веслами в сторону горизонта. Берег удалялся,  как сейчас помню, стремительно. Не успел я сообразить, что происходит,  как увидел, что от берега мы уже очень и очень далеко, и  дома нашего военного городка стали игрушечными, мелкими и почти незаметными.   Вода под веслами от каждого их погружения в  темную воду делала маленькие воронки, и они меня почему-то пугали больше всего.  Вода  была цвета чернил. Наверное, она была такой черной еще и потому, что солнце было уже не ярким, а холодно- красным и зависло  над горизонтом, собираясь вот- вот исчезнуть в море…
     Когда  берег исчез, я стал робко  спрашивать, когда же мы,  наконец, повернем обратно. В ответ мне просто весело  посмеялись.  А вдобавок ко всем страхам  Юрка Попов,  чтобы попугать такого трусливого мелюзгу, как я,  встал во весь рост на лодке, и  начал что-то кричать,  раскачивать ее…
     Я заплакал. Весь сжался, замер. Было   очень страшно, ведь  перевернись  вдруг лодка,  я бы тут же пошел ко дну… Я  старался вообще не смотреть ни на воду, ни на берег. На дно лодки смотреть тоже было страшно - там была вода, и  кто-то из  мальчишек черпал  ее  жестяной ржавой консервной банкой и выливал за борт.
     Момент  нашего возвращения из этого «мореплавания»  из моей памяти стерся. Вот такая была история, и  я теперь точно знаю, что все страхи,  связанные с водой и глубиной,  именно с того вечера…

                Чукотка и Капсель

      Мало кто знает, что  как раз в этом месте, между офицерским домиком и Маленькими камнями,  снимался в 1966 году большой эпизод  фильма «Начальник Чукотки».  Странно, но почему-то   в Капсельской долине снимали заснеженную Чукотку! Это была  интересная  комедия,  первый фильм режиссера Виталия Мельникова (он снял потом такие фильмы, как «Семь невест ефрейтора Збруева», «Здравствуй и прощай», «Старший сын», «Царская охота», «Бедный, бедный Павел»).
     В главной роли  молодого  писаря- красноармейца снялся тогда еще очень молодой Михаил Кононов, а   роль коллежского регистратора   сыграл  знаменитый  Алексей Грибов. 
     Мы приехали в Капсель осенью 1966  года,  сразу после съемок, и очевидцы  любили рассказывать, как тут снимали некоторые эпизоды. Одним из зримых  воспоминаний о  фильме был стоящий возле котельной, около огромной горы дров самолет «ЯК-1». Он был без крыльев. Остальное все было на месте,  и мы по нему с удовольствием лазили. С удивлением для себя я тогда отметил, что самолет сделан не из металла, а  из фанеры, проклеенной  тканью. Этот самолет создавал во время съемок снежную бурю. Заводили мотор, и она  поднималась в кадре.  А откуда в Крыму снег? Он и зимой-то  тут был  большой редкостью. «Снегом» была, как нам рассказывали,  обычная известь,  которую привезли на склон горы.  Подогнали самолет, завели мотор, вот и получилась в кадре «снежная» буря.  «Снежная буря» разыгралась в фильме «Начальник Чукотки» как раз на склоне той горы, у подножья которой было стрельбище.
     Если внимательно смотреть фильм «Начальник Чукотки», то в одном из кадров, когда  чукчи ходят по берегу моря на базаре,  на заднем плане виден   мыс Меганом.  Сколько потом Меганом будет мелькать на заднем плане в различных фильмах! Впервые, пожалуй, его издалека увидели зрители в 1963 году, в  фильме «Три плюс два». (Комедия  была снята в 1963 году  режиссёром  Генрихом Оганесяном  по пьесе Сергея Михалкова. В фильме снимались тогда еще очень молодые Наталья Фатеева, Наталья Кустинская,  Андрей Миронов, Евгений Жариков, Геннадий Нилов. Съемки проходили в Судаке,  в Новом Свете. На  кадрах, сделанных в  Новом  Свете,  на заднем плане отчетливо   виден  Меганом).
     Алексей  Грибов и Михаил Кононов в Капселе тоже снимались, и после съемок долгое время еще оставалась около горы  деревянная  «тюрьма», построенная специально для фильма,  куда  герой Кононова посадил   героя Грибова. В массовке, в роли чукчей сняли некоторых солдат нашей части.  А в некоторых офицерских семьях позаимствовали на время съемок    кухонную утварь - кирогазы, примусы, кастрюли… А над Алексеем Грибовым,  как вспоминали  очевидцы, подшутили сыновья командира части Боборыкина Саша и Вова Боборыкины. Артист пошел в море  купаться, сняв трусы, что было вполне естественно, потому что  на море почти никого не было, кроме мальчишек.   Но как раз они  и подшутили над артистом. Пока он наслаждался купанием, они  спрятали его трусы и повесили их  на раздевалку, стоявшую довольно далеко от кромки воды. Артисту пришлось  выбегать  голым  и бежать до раздевалки,  естественно, под смех довольных мальчишек.   
     Удивительно, но это был не единственный фильм, когда в Капсельской долине снимали Чукотку. В 1970 году  место за  Большими камнями, ближе к Меганому,  стало съемочной площадкой  для  киногруппы, снимавшей здесь  большой эпизод фильма «Баллада о Беринге и его друзьях». Это было в конце лета - начале осени.  Накануне приезда  киногруппы в казарме показывали фильм «Бриллиантовая рука». Перед началом фильма  выступил замполит и сообщил солдатам,  что скоро на съемки приезжает знаменитый Никулин,  и поэтому сегодня всем покажут фильм «Бриллиантовая рука». Замполит сказал: «Заучите фразы Никулина из фильма. Когда он  приедет, вы ему будете задавать вопросы. Фразы из фильма чтобы  все знали!».
     Но приехал другой  Никулин. Не Юрий, а Валентин  Никулин,  снимавшийся в этом фильме в роли ботаника   Георга Стеллера. Никулин позже выступал перед солдатами в Ленинской комнате и рассказывал о фильме и о своей работе.
     Возле  бани, за казармой, стояло два корабля.  Это были точные копии настоящих парусников. Один был, наверное,  метра  три длиной. Второй раза в два меньше.  Эти корабли привезли для съемок, но почему-то они стояли  у нас на территории  части,  за баней,  накрытые брезентом.  Мы  приходили сюда много раз и рассматривали их. Все тут было как настоящее-  руль, паруса,  палуба из маленьких дощечек, пушки, канатики…
     Потом эти корабли мы видели во время съемок. Они стояли  в море метрах в двадцати от берега. А если смотреть фильм, то по ним бегают матросы, о борт  бьются волны. Тогда и в помине не было компьютеров, а значит, и компьютерной графики. Съемки были комбинированными, с применением, например, вот таких макетов, которые потом вполне походили на реальные.
     Размах съемок был серьезным.  За Большими камнями построили деревянный забор из бревен,  несколько домиков за ним. Были тут и  бивни из слоновой кости, шкуры зверей…
Бивни служили в качестве крепления для большого чума, а из шкур  зверей были сделаны носилки.
     Уже глубокой осенью снимали эпизод, когда корабельная команда высаживается на берег на плотах. Было уже прохладно, и под одежду некоторые актеры из массовки, которые шли рядом с плотами по пояс в воде,  надевали резиновые костюмы аквалангистов.
     Режиссер командовал : «Мотор! Пошли!». Сразу же  выбегал человек с дымовой шашкой на палке, стелился белый  дым перед камерой, а сама камера двигалась на  небольших рельсах вдоль берега и снимала выходящих на берег людей.
     Во время  другого эпизода, когда  снимали на обрыве, на фоне моря,  умирающего  на носилках Беринга, я стоял  в двух-трех метрах от камеры и  наблюдал весь процесс съемки.
     Меня всегда поражало большое количество прожекторов на съемочной площадке: ведь и так светло, зачем они нужны?
     На  память о тех съемках у меня сохранилась…рулетка.  Таких уже не делают. Эта рулетка  из настоящей стали, в круглом эбонитовом футляре. Когда  закончились съемки фильма, то почему-то долгое время ( или нам мальчишкам так показалось?) на съемочной площадке за Большими камнями стояло очень много разных по величине деревянных ящиков,  и за ними никто не приезжал. Ну  куда денешь мальчишеское любопытство? Кое-какие ящики мы открыли и позаимствовали кое-что из них - по мелочи. В одном из ящиков нашли бутафорскую библию: толстая огромная книга, на титульном листе крест. Открыли - а там пустые картонные страницы…
 Я выбрал в ящике  рулетку. Валера Иванов стащил  компас.  Взяли мы от бутафорской церкви   две створки  резных  дверей из фанеры,  с резными  крестами на каждой.  Эти створки мы оттащили  в городок- расстояние приличное! Потом мы эти двери использовали, когда возле городка построили блиндаж. Вырыли глубокую  яму шириною метра три, длиною метра два.  Накрыли все это вот этими створками и засыпали землею. В этом блиндаже мы  любили сидеть осенью, когда уже  на улице становилось холодно.
      Когда смотрю фильм, то узнаю  эти игрушечные корабли и вспоминаю, как мы разглядывали и трогали  игрушечный руль, пушки… После этих  съемок, на пригорке под Меганомом,  еще долгое время стоял высокий, метра в три,  деревянный крест. Это была «могила» Беринга, ее показывают в самом финале фильма.
     В Интернете сегодня можно  найти следующую информацию об этом фильме: «Баллада о Беринге и его друзьях» — художественный фильм режиссёра Юрия Швырёва,  снятый в 1970 году на киностудии им. М.Горького. Фильм рассказывает о экспедиции Витуса Беринга, организованной в 1725 году по указу Петра I (Первая Камчатская экспедиция). Беринг отправляется в опасный путь, чтобы выяснить, существует ли пролив между Чукоткой и Аляской».
     В ролях снимались очень известные актеры: Карлис Себрис (Витус Беринг), Игорь Ледогоров  (Дмитрий Овцын),  Юрий Назаров (Алексей Чириков), Валентин Никулин (Георг Стеллер, ботаник), Геннадий Фролов (Стародубцев), Леонид Куравлёв  (Тишин), Вия Артмане (Анна Беринг), Роман Ткачук (Пётр I), Дзидра Ритенберга (Екатерина I), Нонна Мордюкова (императрица Анна Иоанновна), Олег Басилашвили (князь Долгоруков),  Валентина Егоренкова  (княжна Екатерина Долгорукова).
     В Капсельской долине снимался, конечно, не весь фильм о Беринге,  а только тот эпизод, где показан Берингов пролив.
     Это место очень любил и режиссер Евгений Шерстобитов. Можно сказать, он  его и открыл для кино,  потому что был  первым, кто тут начал снимать фильмы. Не проходило ни  одного лета без того, чтобы в Капсельской бухте не появлялась  его съемочная  группа.
     Здесь  снималась финальная сцена  фильма Шерстобитова  «Юнга со шхуны «Колумб» (1963 год) и самая первая сцена   фильма «Акваланги на дне» ( 1965). Любопытно,  что снимали эти две  сцены точь-точь в одном и том же месте, и в кадре видна все та же скала, нависающая над берегом, прямо у воды.  Эти два фильма снимали в Судаке, в Новом свете и в Капсельской долине.
     В 1972 году Шерстобитов снимал на берегу Капсельской долины возле Меганома  эпизод к  музыкальному фильму «Только ты». Тогда впервые я услышал слово «фонограмма». Снимали снова,  на этом же  излюбленном месте режиссера, только не у воды, а на краю обрыва.  Получалась красивая  панорама- актриса в белом   платье танцевала на фоне моря,   на краю обрыва.
     Режиссер сидит  в кресле, в руках у него громкоговоритель. Он кричит: «Мотор! Пошла фонограмма!». На площадку  выбегает актриса, открывает рот и поет: «Только ты…».  Толпа всяких людей на съемочной площадке- от гримеров и до рабочих. Автобус, машина с прожекторами. Фильм был снят  по мотивам оперетты «Белая акация».  Процесс съемки  я наблюдал в его классическом варианте со всеми  киношными атрибутами.  Было тут  все: и полосатая дощечка, которую щелкает перед объективом камеры  девушка, и дубли, когда актриса по нескольку раз выбегает на камеру  и начинает петь песню, и камера с оператором, которую поднимает специальный кран над площадкой для съемки сверху, и  режиссер Шерстобитов в берете и с шарфиком на шее… В этом фильме снимался Спартак Мишулин, но его в Капселе я   не видел…
     И еще о двух фильмах, снимавшихся в Капсельской долине.
     В 1964 году здесь режиссер  Шерстобитов снимал эпизоды  фильма «Ска;зка о Мальчи;ше-Кибальчи;ше», но  моря в кадрах нет.  Снимали это кино на том же месте, что и «Туманность Андромеды» - в степной части Капсельской долины,  среди холмов, расположенных ближе к горе Ай-Георгий. Здесь снимали один из центральных эпизодов фильма- наступление белогвардейских войск на отряд Мальчиша Кибальчиша. В кадре видна панорама   судакских гор.
     В Интернете можно найти такую информацию об этом фильме:
«Детский полнометражный художественный фильм 1964 года производства Киностудии им. Александра Довженко (СССР), снятый режиссёром Евгением Шерстобитовым по сказке Аркадия Гайдара «Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове». На роль Мальчиша-Плохиша был приглашён юный актёр Серёжа Тихонов, который был знаком режиссёру по роли Джонни Дорсета в новелле «Вождь краснокожих» в фильме-трилогии Леонида Гайдая «Деловые люди». Евгений Шерстобитов, наблюдавший съёмки с Тихоновым, сказал тогда своему помощнику: «Лучшего Плохиша нам не найти». В одном из интервью режиссёр отозвался об актёре: «…не надо быть режиссёром, чтобы увидеть, каким редким актёрским даром обладал этот ребёнок».
Артист Сергей Мартинсон сомневался, стоит ли ему играть в фильме, но когда познакомился с Серёжей Тихоновым и разыграл с ним этюд: «Пряник медовый дашь? …А два дашь? …А теперь халву давай, да побольше, а то не скажу…» -согласился.
Фильм был снят в достаточно короткий срок  - за 2,5 месяца (по другой версии,  за 3 месяца.
Баррикады, где разворачивались бои, были выстроены под Севастополем. Съёмочная группа жила в палатках на территории близлежащего пионерского лагеря».     А вот о съемках в   Капсельской долине в  информации о фильме вы не найдете нигде  ни слова.  В массовке, как мне рассказывали, снимались солдаты нашей части в роли белогвардейцев.
     И последний фильм, о котором бы хотелось вспомнить. Его вы не найдете в Интернете, нет его и в магазинах, но его, при желании,  можно заказать, он есть на дисках.  Это фильм «Падающий иней». Его снимали в 1969 году  под Меганомом, возле рыбацкого домика. В нем снималась, между прочим, известная актриса Нинель  Мышкова. Фильм  очень редкий, я,   например,   видел только отрывки из него. На саму  съемочную площадку забегал только  однажды, поэтому никаких особых  воспоминаний не осталось.
 В Интеренете о фильме весьма скудная  информация:  «Режиссер : Виктор Ивченко,  Актеры: Нинель Мышкова, Степан Олексенко, Петр Вескляров… Больного моряка Ганса, не имеющего документов, капитан иностранного судна высаживает на одном из островов Средиземного моря. Его находит рыбачка Сильвана и оказывает приют в своем доме. Ганс окреп и, подружившись с ее сыном, стал выходить в море на рыбный промысел. Моряк после тяжелой болезни забыл свое прошлое - и все считали его немцем. Ему было хорошо в доме Сильваны. Но однажды, заболев, Ганс в бреду стал кричать по-русски. После выздоровления Сильвана не смогла помешать его отъезду на родину»...




                Ночная рыбалка

     Многие отдыхающие знают, как интересно купаться ночью: ныряешь, поднимаешь рукой со дна песок, и дно светится. Или просто: идешь, и ногой задеваешь песок на дне. Море светится, и секрет здесь в микроорганизмах, которые живут в воде.
     Ночью мы не только купались иногда, но и ловили рыбу.  Точнее, рыбу  не ловили, а били острогой.
     Острога  была самодельной, с большими зубьями и длинной палкой. Я сам, когда подрос,  научился делать острогу. Для этого нужен был свинец,  толстые гвозди и хорошая, ровная палка.  Конец гвоздя протачивался напильником, делалась зазубрина, а  сам гвоздь, для крепости,  прокаливался на газовой горелке. Из пластилина делалась формочка в виде прямоугольника с углублением,   она должна была полежать в морозильной камере холодильника. Потом в формочку укладывались ровно пять гвоздей.  Всю эту операцию надо было делать на улице, на ровной поверхности,  потому что  самым ответственным был заключительный этап-  на небольшом костре расплавлялся свинец в консервной банке.  Жидкий свинец  выливался  в  холодную формочку, в конце которой обязательно надо было разместить рядом с гвоздями  короткий обрубок трубы. Все это застывало, и острога была практически готова.  Оставалось насадить только получившийся наконечник на палку. 
     На рыбалку  ночью выходили всей гурьбой мальчишек, живших  на «точке». Большие мальчишки с острогой  на лодке,  а мы, самые младшие с Сергеем Синяком, несли ведро солярки и пустое  ведро для  рыбы.  Солярка нужна была для факела. Обматывали тряпками палку, макали ее в солярку и поджигали. От такого факела  было светло, как днем.
       Ловили так. Кто-то с факелом шел в воде, в двух метрах  от  берега. Чуть впереди медленно двигался кто-то с острогой.  При свете факела, на  дне был виден каждый камушек.  На дне, прямо у ног ночных рыбаков,  стояла сонная рыба. Она подходила почти к самому  берегу.  Ее было  очень много. Налим, бычки,  камбала,  ерш, иногда лобан, кефаль. Били  острогой, выбрасывали рыбу на берег. Тут уже действовали мы, младшие мальчишки - хватали рыбу и кидали ее в ведро. Это даже не была какая-то специальная охота за рыбой, а скорее, ночная морская прогулка вдоль берега,  и ее целью вовсе не было наколоть как можно больше рыбы.
     Били острогой и  лобана. Это была большая, красивая серебристая рыба, но очень осторожная.  Поймать ее днем было невозможно. Некоторым нашим офицерам, которые заплывали далеко от берега, удавалось ловить эту рыбу при помощи подводного ружья. Лобан  иногда косяками подходил очень близко к берегу. Косяк мчался под водой очень быстро, как одно  большое целое серебристое тело. А весною  эту рыбу били острогою даже днем. Лобан в мае был слепым- с пленкой на глазах, и поэтому подходил очень близко к берегу. Тут его и били, а особо свирепые браконьеры били его  даже  большими палками или взрывали карбидом в бутылках.
     После сильного шторма на берег часто выбрасывало большое количество этой рыбы. Чайкам было раздолье- весь берег становился в такие дни белого цвета, так их налетало много.   
     В другой раз мы ходили на ночную рыбалку с отцом, но уже без факела. У нас был  длинный китайский фонарь ( большой дефицит в то время!),  в который входило четыре батарейки.  Шли по берегу, в воде было полно налимов, плавали у самых ног. Причем, налимы не пугались, а тихо, едва шевеля плавниками,  лежали на мелких камушках под светом фонаря. Я шел в воде  с фонариком, метрах в полутора от берега, и  светил фонарем, а  ноги щекотали налимы. Отец шел с острогой. Интересно было ловить и крабов. Точнее,  их ловить совсем не надо было. Ночью они вылезали на берег, сидели на камнях и пускали пузыри. Подходишь с пакетом или ведерком и  собираешь  полусонных крабов.
     Одного из таких крабов, очень большого размера, я засушил. Он    хранится до сих пор у моей мамы дома на видном месте в серванте, рядом с хрустальной посудой. Когда я  увидел этого краба  на камне, то просто застыл от неожиданности: он был огромный! Мне пришлось хватать его двумя руками. Такой у него был широкий панцирь. Что делать с ним, я уже знал, как только   поймал.
     Я его засушил. Сделал это просто. Краба  положил  на муравейник возле дома. Через дня   три  краб был пустой внутри. После этого я забрался на крышу нашего дома и  там оставил краба проветриваться еще на пару дней. После всех этих операций я покрыл краба маминым лаком для ногтей.
     Из крабов я делал кулоны. Меня научили делать их мои одноклассники,  мальчишки из Нового Света ( их, кстати, тоже  возили в судакскую  школу,  но правда, не на машине, как нас,  а на автобусе).  Мы насмотрелись фильмов про индейцев, тогда они были популярны. У индейцев  на   груди висели зубы убитых животных. Мы делали что-то подобное,   но вместо зубов - клыки - клешни краба. У краба, после того, как он был сварен и съеден,  от  большой клешни  отрывали  клык. Выковыривали оттуда мясо. Внутри этот клык был пустой. Дальше брали леску,  к ней привязывали кусочек проволоки и засовывали ее в полость клыка. Потом   на газовой  плите в столовой ложке растапливали сургуч. Его  всегда можно было отыскать в доме,   ведь бабушка регулярно присылала нам посылки в Судак из Саратова. Тогда  это было  неотъемлемой и привычной частью  нашей жизни- письма, поздравительные открытки, деревянные  посылки, бандероли…
     Растопившийся сургуч аккуратно надо было вылить в полость клыка и немного подождать, пока он застынет. Все, клык  готов, его можно было вешать на шею, как талисман.  От клешни краба мы использовали еще  ту часть, в которой были две  широкие дырки с обоих концов: что-то вроде «предплечья» от большой клешни. В нее вдевали пионерский галстук, и его  уже не нужно было завязывать узлом: эта крабовая «брошь»  подтягивала галстук до нужного размера.



                Капсельский пляж

В 60-е и 70-е годы пляжем в нашей запретной зоне считался берег от начала Маленьких камней и до офицерского домика. Думаю, это был  один из лучших пляжей в Крыму:  вдоль кромки воды лежала  ровная, широкая полоса  чистого желтого  песка без единого камушка. Песчаное дно было ровным, без камней.  Каждое лето рельеф дна менялся. Иногда сильно, иногда незаметно.  Бывали годы, когда после  серии штормов  осенью, зимой и весной,  к лету  глубина дна становилась  небольшой: можно было идти от берега метров  десять, и все еще было по колено. А бывало,  дно размывало так, что сразу же, возле берега начиналась глубина, примерно уже около метра…
Мы, мальчишки, обитали все лето в основном  на пляже. В этом промежутке- между офицерским домиком и Маленькими камнями - проходила большая часть нашей сознательной детской жизни летом. Мы  купались, ныряли,  валялись  на берегу в  песке.
 Я очень любил купаться в шторм  на  автомобильных камерах. Особенно здорово было на них кататься в так называемую «мертвую зыбь».  Она появлялась после шторма, на следующий день. Когда казалось, что море уже  начинает успокаиваться,  появлялась так называемая «мертвая зыбь»: волны шли к берегу тихо, незаметно, как бы подкрадываясь и увеличиваясь в размерах по мере приближению к берегу. Метрах в 50-100 от берега волны становились все заметнее,  и с приближением к берегу   их высота и скорость движения  становилась все больше и больше. И вот,  метрах в 20 -30 от берега  вставала  огромная стена волны,  стремительно с шумом  летела к берегу. Тут надо было выбрать момент и точно попасть на склон волны - и тогда ты взлетал  на ее гребень,  и   несло  до самого берега.
      Или была другая игра: можно было обмануть волну. Как только она набегала, надо было нырять под нее  вглубь, до самого дна. На дне тихо, волнения нет. Когда волна проходила, спокойно можно было выныривать. Но зато когда волна откатывалась назад,  вместе с нею уносило и пловца  в море. Бывало, что при сильном волнении можно было очень долго добираться обратно до берега, потому что волна каждый раз относила все дальше и дальше в море. Чтобы быстрее добраться до берега, мы обычно подныривали под волну и  плыли под водой в сторону берега.   Иногда получалось, что выныривали как раз в тот момент, когда поверху шел гребень волны. В этом случае волна заворачивала пловца и крутила, тащила его до самого берега.  Один раз меня так закрутило, что я  был под водой близок к панике, потому что  не мог понять,  где дно, а где верх.
     А однажды нас  чуть не унесло в  открытое море, когда мы  решили поплавать на шлюпке с моим двоюродным братом Валерой, который приехал  ко мне в гости на лето, и с Валерой Ивановым. Шлюпка была большая, настоящая,  белого цвета. На ней катались кто хотел, ловили с нее рыбу, ныряли. А мы вот решили покататься в шторм. Отплыли от берега метров на пятьдесят, как вдруг сломалось весло. И нас стремительно понесло в открытое море- дул сильный боковой ветер. Наверное,  нас так бы и унесло далеко от берега, если бы не брат Валера. Он занимался  греблей на байдарке, был хорошим спортсменом. Он схватил обрубок сломавшегося весла и,  как на каноэ, начал им грести, а вторым, целым веслом, гребли мы вместе с Валерой Ивановым. Так и добрались до берега постепенно.
На пляже, напротив офицерского домика  всегда выставляли два железных буйка, потому что здесь летом купались солдаты. Они  с песней приходили сюда до завтрака и  обеда, организованно, строем. Шумной ватагой бросались в воду. И, кажется, больше кричали,  смеялись и баловались  в воде,  как мы, мальчишки,  чем купались.
      Однажды я очень наглядно почувствовал и увидел, что живем мы по-настоящему в запретной зоне. Ранней весною начинался   традиционный лов барабульки  на спиннинг, и в море напротив Судака и  напротив Алчака    выходило  много лодок.   При этом в наш Капсельский залив лодки не заходили :  знали, что тут запретная зона. Но вот как-то раз  к берегу, прямо напротив офицерского домика,  очень близко подошла рыбацкая лодка.  Подошла так близко, что хорошо  видно было и рыбаков, и их удочки. До лодки,  наверное, было метров  триста. К нашему дому бегом прибежал дежурный офицер с красной повязкой на рукаве и с ним солдат, вооруженный карабином. Они остановились рядом с нашим домом, на краю обрыва. Солдат принял позицию стрельбы «с колена». Рядом с солдатом пристроился  полусидя офицер,  и стал ему что-то говорить и показывать  в сторону лодки.  Я не поверил  своим глазам: солдат прицелился и начал стрелять в сторону лодки. Наверное, прозвучало выстрела три- четыре, не больше.  Этого было достаточно, чтобы рыбаки «смотали удочки» и уплыли  подальше от берега.

                Большие камни

     На Большие камни мы ходили редко, они довольно далеко от «точки».
Но там было совсем по-другому, чем на Маленьких камнях.  Другие, как говорится,  масштабы.  Тут было что посмотреть, что поисследовать,  где полазить, попрыгать. Рыба там  ловилась плохо. Наверное,  из-за того, что у камней   глубоко. Чаще всего мы сидели и ловили рыбу в самом начале Больших камней. Тут было мелководье, небольшой заливчик, а над берегом с камнями нависала большая плита,  как крыша. Теперь этой плиты давно нет, она обвалилась.
На этом мелководье интересное дно- небольшие камни и серая скользная  глина. Идешь по воде, и дно становится  сразу мутным, как будто бы идешь по мылу- дно скользкое.
      Здесь, на дне, было много  гильз времен Великой Отечественной войны. В Капсельской долине высаживался наш морской  десант, ведь в самом Судаке во время войны были фашисты.
     На Больших камнях мы любили нырять. В  первой бухте есть плоский большой камень, лежащий прямо у воды. С  него  мы и прыгали. А  рядом с эти камнем,  между скал, росло дерево белой шелковицы, единственное  дерево в бухте.
     От бухты всегда веяло какой-то таинственностью. Тут мы однажды увидели змею желтотопузика.  Зрелище было  жутковатым. Мы шли вдоль берега. Уже подходили к первой бухте, как вдруг, недалеко от берега его увидели. Сначала даже не совсем поняли, что это живое существо. Метрах в пятнадцати от нас,  строго вертикально,  «стоял» живой «шланг» с противным желтым  пузом. Высотой,  без преувеличения, этот желтопузик  был  метра два, не меньше. Он стоял  неподвижно на самом кончике хвоста и смотрел в сторону моря. Видимо, заметив нас, он исчез как-то мгновенно, мы даже не успели сообразить куда. Со змеями - отдельная история. Всегда во время прогулок я старался внимательно смотреть под  ноги.  Водились  в Капсельской долине гадюки,  и их было немало, ведь сразу за офицерскими  домами, вниз к морю были камыши, небольшое мелкое болото. Бывало, бежишь босиком к морю, а дорогу переползает  змея. Пару штук, помню точно, я убил. Один раз карабкался на сопку  возле Маленьких камней. Почти долез до вершины, как на меня прямиком ползет гадюка. Я отскочил в сторону, набрал каменей и начал в нее кидать. Потом я ее принес на палке в  офицерский городок и повесил на дереве. Такая вот была детская шалость: кое-кто из женщин напугался.
А один раз я прикончил гадюку на склоне Меганома. Убил скорее от испуга, а не защищаясь.  Я собирал  грибы,  поднимался по склону. Склон был крутой,  и я, карабкаясь, почти упирался носом в землю, и вдруг оцепенел от ужаса. Прямо перед моим лицом была гадюка. Она лежала, вся закрученная кольцами. Я обошел ее со стороны, поднял камень и бросил в нее…  Бросил один раз. Может она и жива осталась- после удара камнем полетела вниз по склону извиваясь в воздухе…
     Но возле моря, на камнях, я почти не встречал змей.  Один раз было только- на  Маленьких камнях. Грелась на камушке, а когда  увидела меня,  тихо исчезла между скал…
     На Больших камнях меня больше всего удивляли скалистые плиты вдоль берега и различного размера ямки в них. Как будто бы прошел фантастический огненный   дождь,  и  его капли сделали сотни    воронок. Больше в Крыму я нигде не видел такого странного   берега.
     За Большие камни, в сторону Меганома,  я ходил несколько раз всего, не больше. Один раз я мог просто оттуда не вернуться. Как вспоминаю сейчас, так до сих пор не по себе. Мне уже было лет  11-12, когда мы с моим двоюродным братом Валерой,   приехавшим из Энгельса в гости, с Валеркой Ивановым и его младшим братом, которому было лет  семь, пошли в поход на Меганом. В наш городок тогда приехал к кому-то в гости еще один подросток, ему было лет 14, как Иванову и моему брату. Мальчишка был из Питера. Спортивный,  плавал очень хорошо. Он нас и подбил на этот поход. Сам он поплыл на байдарке вдоль мыса к самому его краю. Туда пошли и мы. Причем, почти совсем не взяли пресной воды. Я  взял  маленький  китайский термос, на  250 граммов! Дети, что с нас было взять. Сначала мы прошли вдоль берега,  а потом поднялись в гору и уже передвигались к самому концу Меганома по склону.  Туда дошли без приключений. Как-то легко и быстро. На самом конце мыса есть коварный спуск. Чтобы опуститься к самой воде, надо один раз пройти над обрывом  по крошечной тропинке, вплотную прижимаясь к отвесной стене, а потом есть еще одно местно, где надо перепрыгнуть со скалы на скалу расщелину, шириной метра два, а может и больше. Все эти места мы прошли и опустились к воде, к большим скалам. Напротив - большая скала, стоящая в воде, и до нее  примерно метров пятнадцать - двадцать.  Вода под камнями была  до жути черная, дна не видно. Провели мы здесь почти весь день, так ничего и не поймав. Наш  бесстрашный заводила мальчишка доплыл до нас на лодке легко и быстро.
     Все время,  пока мы были среди этих скал, я не переставал думать, как мы пойдем обратно. Ведь придется опять прыгать через пропасть, идти вдоль отвесной скалы, а потом идти по наклонному склону Меганома! Жутко было то, что другого пути  из того места просто не существовало. На обратном пути самым страшным стало передвижение по склону мыса, наклон которого в некоторых местах  градусов сорок пять. Хорошо, что я догадался снять шлепанцы и  передвигался босиком.  Сыпучая земля, а вокруг почти нет растительности, ни травы, ни кустов. Чуть что,  и покатишься вниз, и уцепиться будет не за что.  А внизу почти отвесный обрыв, камни, расщелины, скалы… Поэтому мы очень медленно, осторожно шли обратно. Один раз я поехал было вниз, но схватился за какой-то кустик. Поход остался в памяти на всю жизнь, а чувство страха пришло потом, когда вспоминал, как мы шли по склону…
               
                Подводная рыбалка

      Мы, мальчишки,  очень любили плавать в маске, трубке и в ластах. Все эти предметы были в то время в дефиците. Особенно ласты. Одно время продавались детские ласты из пластмассы, но они быстро натирали пятки.  Ласты были двух видов. Одни мы называли «рыбий хвост»,  с ремешком сзади под пятку, а другие «ихтиандр», без ремешка, которые можно было надевать на ногу. Но ласты считались привилегией взрослых, поэтому чаще всего мы обходились маской и трубкой. Ныряли и плавали вдоль всего пляжа- от офицерского домика до Маленьких камней. Если взрослые брали для подводной охоты подводное ружье, то у нас было оружие  куда проще - самодельная острога.  Обычная палка от дерева, а еще лучше, от старой швабры,  длиною сантиметров 30-40, не больше. К ней прикручивали алюминиевой проволокой обыкновенную кухонную вилку, а ее зубья   разгибали в стороны.  Помню, мама иногда удивлялась: « Куда исчезают из дома вилки?». Такая острога была очень удобной. Под водой интереснее всего было бить ершей. Они неповоротливые, какие-то спокойные. Иной раз подплывешь, и непонятно, что перед тобой, водоросли или ерш. Тронешь  острогой, а это, оказывается,  голова ерша,  и он даже не реагирует на прикосновение. Эти рыбы казались огромными, особенно их пучеглазые головы. Бить их было интересно и легко. Главное, надо было подплыть ближе, не спешить и поднырнуть на дно, к ершу,  и точно ударить в спину. После этого посильнее прижать ко дну,  и хорошо насадить на вилку, чтобы не сорвался. С пойманным ершом подплывали к берегу и выбрасывали его.  Почти никогда не удавалось поймать на острогу бычка или камбалу.  Бычок слишком шустрый и резвый, а камбала ( или ее разновидность-  язык), слишком быстро пряталась в песок,  и ее было  трудно найти. Но такую подводную рыбалку мы любили, потому что  она была азартна и всегда преподносила какие-нибудь неожиданности и сюрпризы.  То  серебристый косяк кефали или барабулек близко к берегу подойдет, то морского ската увидишь под водой, то огромную камбалу…Так же ловили  и крабов.  У нас в городке было всего два офицера,  которые умели ловить и любили ловить - это отец Сергея Синяка дядя  Гена, майор,  и  капитан Николай Крючок. Они оба заплывали очень далеко, метров на двести от берега. Часто ныряли и подолгу находились в воде. Час, не меньше. Потом,   слегка продрогшие,  выходили на берег обязательно с уловом- или  большого лобана  удавалось подбить из  ружья, или наловить  целую сетку крабов. Крабов ловцы складывали в капроновую сетку- авоську. Таких уже давно нет.
               

                Грибы и охота

     Я любил собирать в  долине грибы. Их тут всегда было немало, особенно на  нижних склонах Меганома.  Теперь такого уже не будет никогда и ни с кем, как было со мной. Все это безвозвратно ушло в прошлое: в Капсельскую долину пришли Человек и Цивилизация… А раньше тут не было НИ ДУШИ… Только ветер, море…  Представьте: осень, море уже  остывает, никто почти уже  не купается.  Холодный ветер   напоминает о уже приближающейся ветреной крымской  зиме. Но вот вдруг над Солнечной долиной по-летнему засветит солнце, и опустится на Капсельскую долину  тепло, ветер стихнет, запах осени и  осенних трав станет в  долине гуще, насыщеннее,  не такой как летом. Летом этот запах  растворяется  зноем солнца. Осенью в долине пахло всегда морем сильнее, чем летом.
     И вот в такую осеннюю погоду я шел гулять в долину. Почему такого не будет НИКОГДА и НИ С КЕМ?   Потому что здесь в то время  ничего ВООБЩЕ не было. Ни дорог, ни домов, ни построек. Только одинокий рыбацкий домик в бухте под Меганомом. Я никогда к нему не подходил близко, потому что там  всегда было много собак. На берегу всегда сушились  рыбацкие сети. В  море, метрах в ста от берега   напротив домика, всегда торчали деревянные шесты  с натянутыми  веревками по  верхним концам  - это   рыбацкие сети.   По рыбацкому кораблику можно было сверять часы- он всегда в одно и тоже время медленно шел в сторону Нового Света  мимо нашей части. На расстоянии наверное  километра от  кромки берега  вез свой очередной улов в рыбацкий колхоз.
     … Уроки назавтра сделаны, заняться  больше нечем. Я брал  ведерко или сетку, ножик и шел в сторону Меганома. Вокруг - НИ ДУШИ. Такой поход за грибами был как маленькое путешествие. Всегда было интересно пройти вдоль моря, потому что пейзаж на берегу  менялся. На песчаном берегу появлялись какие-то  новые  камни, выброшенные штормом, какие-то  доски, остатки бревен, водоросли… Иногда я ездил в район Больших камней на велосипеде. Там его оставлял, а дальше начинал бродить по долине в районе Меганома. Я прочитал в Интернете, что  на вершине Меганома, на его склонах  находится аномальная зона, и что здесь какое-то особое место, а сам Меганом чуть ли не база, куда прилетают НЛО. Тогда ничего об этом никто не знал. Да и сейчас  кто-то верит в  это, кто-то нет. Но одно точно помню-  когда я сюда ходил гулять один, очень часто как-то неуютно, тревожно себя чувствовал, особенно на склонах Меганома. Возможно, здесь и правда какая-то аномальная зона.
     Грибы я собирал  в той стороне, где был пологий склон Меганома, не со стороны моря. Грибы  росли на маленьких пригорках, на маленьких сопках. Попадались шампиньоны и
грибы светло-коричневого цвета, которые мы назвали «однобочками». Они почти  никогда не были червивыми, были жесткими. Шляпка широкая, ножка низенькая, эти грибы трудно было найти - они прижимались вплотную к земле. Мама их жарила в сметане с картошкой, а маленькие грибы мариновала, закручивала в банки.
     Один раз мы привезли домой полную, вы не поверите, машину  шампиньонов! Это было в 1966 году, поздней осенью. Мы поехали с мамой  на нашей  новенькой  «Волге» в сторону  Меганома по дороге, которая ведет в Солнечную долину. Не передать словами, сколько грибов мы увидели недалеко от дороги, в поле. Шампиньоны не надо было искать- кругом было белым-бело от их шляпок. Потом, сколько бы  раз я  ни ходил на это место,   столько их не находил.
     Что касается настоящей охоты, то,  увы, я  ее видел только со стороны,  а сам не охотился. Еще был мал. В Капсельской долине было полным-полно перепелок. В нашей части было  три  офицера, которые  имели охотничьи ружья и ходили охотиться. Это был, конечно,  Синяк дядя Гена, отец моего друга Сергея. У него была даже  охотничья собака. И вот такая картина- возвращается он и еще пара охотников, и у каждого висит на кожаном ремешке от пояса и  до земли куча перепелок, штук двадцать- тридцать, не меньше. Один раз  майор Левадный дядя Коля, тоже страстный охотник, убил перепелку прикладом: она вылетела из под  ног, он не успел  поднять ружье для прицельного выстрела, однако мгновенно отреагировал  и нанес удар.  Эту историю рассказывали не раз.
    Помню, как взрослые  готовились на охоту. Дробь  отливали  из свинца, который выковыривали из аккумуляторов.   Растворяли  в  аллюминевой миске с дыркой, капли свинца падали вниз в воду и там превращались в круглые дробинки…  Миска стояла на примусе, снизу согревалась  небольшим огнем.
     Было в долине много  зайцев. Я видел их, когда ходил за грибами.

                Колодец,  канал и заброшенная миндальная роща

    Есть одно место в Капсельской долине, куда наверняка не ходит большинство туристов, потому что это место  достаточно далеко от моря.  Если ехать со стороны Судака в Капсельскую долину, то слева от дороги,  как раз напротив воинской части, есть небольшая гора. На ее вершине, думаю, до сих пор сохранился  окоп. Он был вырыт солдатами в 70-е годы.  По его краям уложены камни. Рядом с окопом была врыта табличка с  нарисованными на ней  разными  пунктирными  стрелочками, обозначавших сектор обстрела побережья моря. Такой же окоп был вырыт на другой сопке, возле стрельбища, недалеко от моря. Оба окопа были глубокими, и там могло  свободно поместиться  два- три солдата. Мы прибегали сюда и любили там сидеть, потому что на дне окопа было прохладно. Иногда сюда с пулеметом на колесах ( так называемый ДШК) бегали во время учений солдаты.
    В районе горы, которая была напротив  воинской части, мы любили гулять- и осенью, и летом, и весной.  Тут было интересно, потому что,  в отличие от долины, в которой росла одна трава и ни единого деревца, тут был,  в нашем представлении, целый лес. На вершине горы  рос одинокий дуб, что было редкостью для долины. Рядом с дубом несколько деревьев  боярышника,  мы его любили,  его ягоды были  сладкими. У подножья горы был особый ландшафт. Много деревьев, среди которых попадались дикие груши и яблони,  высокая зеленая  трава между ними… Это потом я понял, когда стал взрослым,  что здесь, видимо,  когда-то давно  занимались садоводством. За горой был прямой вал,   он представлял собой как бы плотину длиною метров  тридцать. Эта плотина перегораживала небольшую долину за этой горой. В долине было много разных деревьев, трава здесь  очень густая и сочная. Мы называли это место рощей и  бегали сюда играть в войну.  Прямо у начала земляного вала был каменный колодец высотой примерно метра  два- три. Внутри каменного колодца были видны  остатки труб. Наверное,  когда-то давно с горы Ай-Георгий  сюда шла по трубам вода.  Прямо под горой - широкий канал, метра,  наверное, три шириной и метра два глубиной. Изнутри канал  был выложен камнем. Судя по всему,  свое начало он брал тоже где-то у подножья горы Ай - Георгий.   Когда шли сильные дожди, канал наполнялся водой,  и мы в него ныряли.  Канал уходил  под гору,  и тут, в его конце, вода срывалась вниз, и получался очень шумный  водопад. Вода уходила из канала по склону, затем под мост через дорогу, а затем вдоль ракетной  позиции-  в море.   Слева от горы была интересная небольшая пещера.  Ее вход был абсолютно квадратным, словно кто-то специально его обтесал. В земляной пещере- черные следы на стенах от костра, а  крыши не было - над головой зияла большая круглая дыра. Прямо в пещере росло одинокое айвовое дерево. Вершины айвы  закрывала эту дыру. Айва,  кстати, была очень вкусная. Я ее рвал глубокой осенью,  и мама делала из нее варенье. Вдоль канала мы нашли  небольшой лаз.   Судя по всему, это был вход в какой-то  подземный ход, потому что лаз был изнутри обложен камнями.  Метра два вперед пролезть можно было, а потом уже нет-  впереди была обвалившаяся  земля. Но если смотреть с вершины  горы на рощу, то можно видеть следы просевшей земли,  и эта просевшая «змейка» уходила вглубь рощи.  За рощей рядами росли миндальные деревья.
     На гору Ай-Георгий мы поднимались только один раз, когда мне было лет  десять,  вместе с моим другом Сергеем Синяком и  его дедушкой. Идти в жаркий день было очень непросто, помню,  мы здорово устали. И,  казалось, что никогда не сможем дойти до вершины. Где-то на полпути бил родник с очень холодной водой. Видно, что родник был кем-то обустроен: небольшой колодец из камней среди дубовых деревьев, консервная банка вместо кружки. Клянусь, в жизни своей  мне больше никогда не приходилось пить такую  ледяную родниковую воду.

                Вместо заключения    

      У каждого человека свое детство, каждый человек, когда становится взрослым, видит в своих далеких детских днях самое лучшее. Небо, звезды, запахи деревьев и травы, шум дождя, рассвет и закат… Все было другим, чем теперь, когда ты стал взрослым.
      Я теперь  точно знаю, что мое детство было необыкновенным.  Я и море. И больше никого. Я гулял по Капсельскому заливу тысячи раз. И летом, и зимой.  Волна набегает сбоку, когда гуляешь вдоль берега, ты проходишь, оборачиваешься, и волна смывает твои следы.  Интересно было  смотреть, быстро ли  волна их смоет. Я вырос под шум морских волн,  и   теперь, много лет спустя,  кажется, что это было очень романтично… Тогда же мне казалось, что несчастнее человека, чем я, наверное,  не существует на свете: все нормальные мальчишки растут в городах, под шум улиц, машин, трамваев… Теперь-то я знаю, что у меня было необыкновенное и счастливое, свободное детство- все лето пробегать по песчаному берегу и камням босиком, под солнцем, дышать морским прозрачным воздухом, смотреть на самые чистые и саамые большие в мире крымские звезды… У кого это еще было?
     Самое печальное не в том, что  человек не в силах вернуть время и  не может  вернуться в детство… Это неизбежно. Самое печальное и грустное в другом- деревья нашего детства вырастают и становятся большими. Места меняются. Там,  где была безмолвная и безлюдная  долина, теперь вырос поселок. Капсельская бухта никогда больше не станет такой, какой она была в 60-70 годы прошлого века.  Время и люди  уничтожили эту долину. Здесь появились  какие-то несуразного вида дома, постройки. Все это можно было бы без труда построить за пределами бухты, а ее берег не трогать и оставить здесь все так, как  сотворила природа… Был бы очень красивый, первозданный природный заповедник. Но что теперь об этом говорить!
     Я помню, когда мне было почти 14 лет, мы поздней осенью уезжали из Капсельской долины. Отец получил новое назначение по службе- в Феодосию. Я не понимал, что уезжаю отсюда  навсегда. Возможно, подсознательно, в день отъезда  я взял старого оловянного солдатика  и бросил его в щелочку, которая образовалась в стене. Наверное, он лежит там  и до сих пор, за толстым слоем штукатурки… Дом наш сохранился, правда,  стал совсем маленьким и низеньким, вжался в землю, словно от испуга.  Дверь этого  дома открыта, только  из нее уже никогда не выйдет мама  и не позовет  обедать… В этом доме сегодня маленький магазинчик, где можно купить теплого пива и  пакетик заграничных чипсов с орешками.
     В день нашего отъезда над Капсельской долиной были тяжелые  грозовые тучи. Море белело барашками волн.  Машина уезжала все дальше от долины, а я обернулся последний раз, и в заднее стекло увидел, как в клубе пыли исчезает  долина и дорога к ней. Тогда я еще не понимал, что там остается  мое детство…