Диван

 
          Горячий день, облитый с неба тёмной прохладой, медленно остывал. Солнце, устав поливать жарой убогие серые улицы, собрав остатки света, уползло за сопку. Я посмотрела в окно, ища глазами Матвея. Он, увидев меня, широко улыбнулся, и поспешил домой, спрятав под куст смородины недопитую чекушку водки.
- Ты что, опять ум пропиваешь? Хотя его у тебя и так никогда не было,- пробурчала я.
- Конечно, не было, а то бы я на тебе не женился,- ухмыльнулся он.
- Да судьбу бы благодарил, что за тебя пошла! Женился бы на Тамарке, уж давно бы спился и сгинул,- сказала я.
Матвей прошёл в комнату и завалился на диван, как трухлявое дерево на плешивый лишайник, и блаженно зажмурив глаза, произнёс:
- Не серчай, я ведь чуточку, для поднятия тонуса.
- Знаешь, Матвей, я тут диван присмотрела, а то этот уж совсем старый, поменять бы надо.
- Что? Кого менять? Диван не тронь! Гляжу на него, и глаза отдыхают, а как лягу, так душа во сны кутается,- сказал он, облив меня темнотой карих глаз.
- У тебя глаза отдыхают, глядя на бутылку водки, а душа, когда ты эту водку внутрь принимаешь. Сам скоро станешь горбатым, как этот диван,- в сердцах бросила я.
- Ничего ты не понимаешь! Сказал, диван не трожь, значит не трожь, и водку тут не приплетай, она, то есть, то нет, а диван стоит и пусть стоит.
- Ну, хорошо, пусть стоит,- согласилась я и, немного помолчав, спросила:
-А ты что, и ужинать не будешь?
- Да что-то разморило меня, спать буду,- ответил он.
Я прибралась на кухне и сев на крашеный табурет, открыла дверцы своей души гулящей девке Тоске, что частенько стала навещать меня. Потащила я её на кровать, да и уснула с ней.
          Утро клюнуло меня в затылок, обдало топлёным солнечным светом и потекло в душу. Я встала. Матвея не было. Я вышла во двор. Матвей сидел у дома на лавке, сбитой из двух чурок и широкой доски, у куста смородины и, дожёвывая её незрелые ягоды, удивлённо уставился на меня.
- Ты что так рано встала?- спросил он.
- Ты опять у куста! Ночь не спал, что ли? Боялся, чтобы твою чекушку не допили? Да кому она нужна!- вспыхнула я.
- Живу Танечка! Вот утро встречаю. Вон роса блестит, солнышко светит, душа радуется, сто грамм душе как чашка кофе желудку,- философски произнёс он.
- Желудку  бутерброд бы с маслицем, а душе бы соловьиную песню. А что сто грамм? Полудурком побудешь три минуты, и сто пятьдесят рублей на ветер. Ничего до тебя не доходит!- разочарованно отрубила я.
- Поеду я, к дочери съезжу, хоть на три дня, от тебя подальше, а то ты запилила меня,- пробубнил он, поднимаясь с лавки.
- Съезди, я сумку соберу, а то уж давно не был,- засуетилась я.
Матвей полез в подпол, достал ведро картошки, банку малинового варенья, банку огурцов, банку помидор, банку компота из клубники. Всё это он разложил в две сумки. 
 Я потушила картошку с мясом, мы сели за стол, поели и Матвей засобирался на остановку. Проводив его, я пришла в дом и, поглядев на диван, поморщилась. «Куплю себе новый, а этот Клавдии отдам», подумала я, и тихонько вышла из дома. Приглядев в магазине диван, я попросила Петровича с сыном Васькой доставить мне его домой. Вскоре диван гордо стоял у стены, а старый отнесли через дорогу Клавдии. Я села на свой новый диван, потом легла и, немного полежав, встала. «От такого дивана грех отказываться. Хорош! Думаю, и Матвею понравится»- подумала я, заботливо покрывая его мягким цветастым пледом, купленным, по этому случаю.
День, отяжелев, перевалился через сопку и сгинул в чаще леса. Я, проводив его глазами, отужинала и легла спать, искупав в сумерках вернувшуюся невесть откуда отощавшую скуку. Ночь, полив окна звёздной росой, тихо пошла бродить по дворам, ища свой потерянный сон. Луна, почесав мягкий живот, криво улыбнулась, послав мне хрустальную ладью с яблоками одиночества. «Рано мне ещё такие подарки принимать. Пока Матвей жив, я не одна», подумала я, медленно погружаясь в мягкую теплоту сна.
          Туман, убив ночь, опутал  посёлок белой пеленой. Ветер, выспавшись на сочных зелёных травах, встал размять затёкшие ноги, и вдруг запрыгал, заскакал вокруг старых убогих домов, стуча влажной ладонью по щекам дребезжащих стёкол. «Надо бы печь затопить. Надо же, вчера было жарко, а сегодня прохладно. В таком гиблом месте живём по своей воле!» подумала я, поднимаясь с постели. Я затопила печь, и дом стал наполняться теплом и уютом. Вдруг хлопнула дверь, и на пороге появился Матвей. Я вздрогнула.
- Ты что так скоро?- озабоченно спросила я.
- Да ну их, этих молодых! Каждый живёт по-своему, она себе, он себе. Только кровать одна на двоих, а остальное врозь. Время и то врозь! Ну ладно рабочее время, а остальное то не должно делиться! Деньги и те врозь! Детей не хотят. Лучше бы не ездил! Махнул рукой на ихнюю жизнь, да домой поехал, от греха подальше. Не могу я смотреть на такое житьё! - разочарованно произнёс он.
- У них своя жизнь. Пусть живут, как хотят. Мы то свою уж доживаем,- сказала я, поваляв слова в грусти как сочни в муке.
- А где диван?- спросил он, удивлённо глядя на напыщенный новый диван, стоявший у стены как расфуфыренная баба.
- Чем тебе не диван! Гляди, какой мягкий! Обивка хорошая,- протараторила я.
- Нет, ты скажи, куда ты старый дела?- спросил Матвей, выстрелив глазами в хрустальные колокола моего восторга.
Колокола разбившись, упали на дно души и затянулись тревогой.
- Клавдии отдала,- тихо произнесла я, с опаской поглядев на Матвея.
- Клавдии, значит, а ты меня спросила?- зарычал он.
- Что в этом плохого! Зачем тебе старый диван? Куда ты его поставишь! На улицу что ли? Так сгниёт!- воскликнула я, чуть попятившись от Матвея.
- Не твоего ума дело. Тащи его обратно!- взревел он, метая в меня стрелы своего негодования.
- Что, прямо сейчас?- нерешительно спросила я.
- А то когда же!- бросил он.
Я, шаркая ногами, вышла на улицу, и поплелась к Клавдии. Она во дворе трясла дорожку. Увидев меня, она озабоченно спросила:
- Ты что с утра такая хмурая, Матвей бузит?
- Не то слово. Вот пришла за диваном. За каким чёртом он ему нужен, ведь новый купила! Нет, подавай ему старый! - в сердцах сказала я.
- А ты что одна? Одна диван потащишь? Я тебе помогать не буду. А может в диване у него клад, или заначка? А давай глянем!- предложила Клавдия и быстрыми шагами пошла в дом.
- Да какая заначка!  Всю жизнь от зарплаты до зарплаты жили, а сейчас от пенсии до пенсии,- возразила я, семеня за ней.
- А вот мы сейчас посмотрим,- повизгивая, от любопытства, сказала Клавдия.
Мы подошли к дивану.
- Ну что у тебя там?- спросила Клавдия, обращаясь к старому обшарпанному дивану.
Тот равнодушно промолчал, спрятав смешок в потёртой порыжевшей обшивке.
Клавдия деловито отодвинула его от стены и заглянула внутрь дивана. Ящик выплюнул пустоту и, закрываясь, прищемил её досаду.
- Да вроде нет ничего,- разочарованно сказала она, скривив губы.
Тогда я открыла крышку дивана и внимательно оглядела его нутро. Наверху я увидела свёрток из старой газеты, небрежно перевязанный куском моего пояса от старого халата, прилепленный скотчем к верхней крышке.
- Нашла!- радостно крикнула я, освобождая из плена свёрток.
Клавдия резким движением  выхватила его у меня из рук.
- Ты диван мне отдала, значит, и свёрток мой!- выкрикнула она.
Её крик застрял у меня в ушах, буравя слух своей нелепостью.
- Ты что Клава, ведь диван мой!- закричала я, удивлённо уставившись на неё.
- Был твоим, стал моим. Ты где? У меня дома. Диван где? У меня! Значит и свёрток мой, раз диван мой. Это может подтвердить Петрович с Васькой,- сказала она, пряча свёрток в необъятные просторы бюстгальтера.
- Отдай! Ведь это не твоё! Я к ней с душой, а она с камнем! Не знала я, что ты такая!- вспылила я.
- А вот такая! Иди отсюда, а то сейчас милицию вызову. Ишь, решила меня обокрасть!- взвизгнула она.
- Совести у тебя нет!- сказала я, садясь на стул.
- Зато денежки есть,- прохрюкала довольно Клавдия.
- Не пойду, покуда ты мне свёрток не вернёшь,- стихнув, сказала я, обдав соседку ледяной ненавистью.
- Я тебе посижу,- буркнула она, набирая номер телефона.
- Ах! Ты так!- закричала я, вскочив со стула.
Я бросилась на неё и, вцепившись ей в волосы, стала отчаянно рвать их, как сорную траву с грядки. Она большими ладонями схватила меня за горло и стала сжимать его. Я с рёвом запустила зубы в дряблую мякоть её руки. Она взвыла, и ещё сильнее сдавила горло. Вдруг я почувствовала горячую волну, что захлестнула меня, огненно поплыл день, вонзив в меня копья лучей, пробившихся сквозь туман, лицо Клавдии, искажённое злостью. Из дверей выбежал Матвей, и в бешенстве набросился на Клавдию. Она упала, и из бюстгальтера вывалился свёрток, пряча усмешку в старой помятой газете. Матвей поднял свёрток и положил себе в карман.
- Клава, ты что, совсем рехнулась! У тебя что, «крыша поехала»? Тут всего двадцать одна тысяча! Никакие деньги не стоят человеческой жизни,- сказал он.
Клавдия, шепча: «Бес попутал, бес попутал», как толстая гусеница поползла к столу. Я лежала с открытыми глазами, в которых плавали ледышки ненависти, боли и отчаяния. Смерть плясала на моей груди свой ледяной танец и, заглянув в колодец моей души, быстро  вычерпала из него остатки жизни.  Матвей вызвал скорую помощь и сидел, сиротски опустив плечи, пряча в темноте своих глаз набежавшие слёзы.
Моя душа часто прилетала в дом и, укутавшись в сумерки, спала на новом диване. Она улетала обратно, оставляя  под подушкой мой тихий горьковатый вздох и моё раскаяние.