Последний старец Сталинградский снег 15

-Служим трудовому народу, товарищ командир. Командир экипажа капитан Гренецкий, - мягко ступая унтами, приблизился к нему румяный крепыш. Он достал из-за мехового отворота куртки плотно запечатанный пакет, украшенный тремя красноватыми печатями: - Товарищ командир! Уполномочен Центральным штабом партизанского движения вручить вам.

-Всё, тихо...Благодарю за службу, трудовой народ тоже благодарит, - Варенцов многозначительно мигнул фонариком, а затем и глазами. Затем он окинул взглядом, не менее заговорщицким, пакет и заметил в верхнем углу  "Срочно, совершенно секретно, только адресату! По прочтению немедленно уничтожить!", выполненную химическим карандашом. - Так, так...Почему не спросили у меня документы и кто я?

Крепыш посмотрел как бы сквозь, а затем сказал другим голосом:

-Я не уполномочен отвечать на такие вопросы.

"...Да и я тоже - петух-петухом... Тоже мне, документы почему... А сам я что - не догадливый, ему же фотографию мою показали? Явный сотрудник... " - глупо подумал Варенцов и устыдился. Неприятный знакомый холодок пробежал по спине. Как будто им управляли, а он силился, но ничего не мог этому противопоставить. Только вот с недавних пор он всё чаще задавался вопросом:не мог или не хотел? Не хотел разрушить привычный уклад своей жизни, где каждую чёрточку и загогулину олн знал, каждый острый угол предугадывал. А незнакомые острия, что болезненно кололи или ранили, всё же не вынимали его из повседневности. Но теперь новое ощущение подкралось к нему - словно острым багром с загнутым крючком его пытались зацепить и вытащить... 

Он неуверенно, слегка дрожащими руками надломил две печати. Как бы в раздумье углубился в салон, освещённый рядами лампочек и полукруглыми стенами из зелёного гофрированного железа. Приказ был ясен... Только почему текст не был напечатан? Или, что самое главное, почему его не известили об этом по рации личным шифром,  "ключом" к которому владел только он? Боялись, кого или чего?..

Он резко повернулся к лётчику, который проследовал мимо него в пилотную кабину:

-Так, значится, будем знакомы...Вы командир экипажа?

Тот замер в полоборота,спрятал едва заметную улыбку. Затем учтиво развернулся на своих меховых сапогах:

-Да, товарищ командир партизанского отряда. Командир экипажа капитан Гренецкий.

Он как будто хотел ещё спросить "что случилось?", но этот вопрос спрятал у себя внутри.

-Пакет был доставлен без изменений? Какие-то дополнения...

Варенцов пытливо, наклонив голову, спрашивал, не надеясь получить хоть сколько-нибудь значимый ответ. Даже более того - ожидая от командира экипажа резкий от пор и даже резкую отповедь.Даже если во время полёта поступило указание по радио, кто ему об этом скажет?

-Товарищ командир отряда, пакет был доставлен...  и передан вам лично. Я не уполномочен больше ни о чём докладывать. Извините, я выполняю приказ.

"Ага, понятно, - промелькнула в голове Варенцова спасительная мысль. - Он сказал с лёгкой запинкой. Этот момент они там, в штабе, не отработали. Так-так...Подставить меня хотят, комсомольской выскочкой считают... А всё этот чекист грёбанный... Крыжов этот, мать его так... По лагерям чалился, там ему явно один проход того, это самое... Впрочем даже не важно... Себя надо сохранить, товарищ Варенцов, изо всех сил... Для партии, для будущего..."

Он внутренне содрогнулся при мысли, как кому-то "чистили проход" урки и свои же политические.На мгновение он представил себя на нарах с клопами, физически ощутил вытьё волков за колючей проволокой и караульными вышками, даже услышал хриплый мат... Затем его передёрнуло. Лоб покрылся липкой холодной испариной - он вспомнил как на расширенном заседении комсомольского бюро области он, ещё тогда, в 1937-м, 2-й секретарь ВЛКСМ, зачитывал список товарищей, уличённых в троцкизме, не порвавших связь с семьями вредителей и заговорщиков, "идейно не перекованных"... С места прозвучало как пощёчина: "А ты сам, Варенцов, перекованный или до сих пор в троцкистской узде? Ты же в 1927-м в комитете комсомола у себя на заводе выступал с осуждающей речью по поводу высылки Троцкого?! Так было или не было?!!" "...Отвечай как на духу, Варенцов... ты перевёртыш или наш, сталинец?!" - раздались аналогичные крики, от которых потемнело в глазах и закачался паркет под ногами.

Он тогда, стоя на трибуне, ощутил то же, что и сейчас - липкое заливание пота, жжение в глазах и корнях волос. Щёки медленно покрыла густая горячая краска. С мест стали раздавыаться выкрики и свистки. Председательствующий заколотил о графин, призывая к порядку. А он не выдержал и, смещавшись, скомкал список и попросил 10-минутный перерыв.Псоле чего снова поднялся на трибуну и заявил, что честен и чист перед комсомолом и партией, в своих грехах давно покаялся - просил зачитать архивную справку и своё покаянное заявление из архивов. Затем под редкие хлопки сморозил чушь о которой впоследствии очень жалел. "...Товарищи, теперь когда я идейно чист... вполне разоружися перед вами, я лищний раз, товарищи, хочу призвать к тщательной проверке наших рядов. Эти ядовитые шипения... эти возгласы с мест... Это трусливое блеяние по поводу... Нет, товарищи, комсомольцы, это не наш путь! Надо вставать, выходить к трибуне и говорить открыто! Обличать так обличать, безо всякой пощады! Любого, товарищи! Да вот, пусть хотя бы товарищ... представитель комсомола от органов нашего славного НКВД подтвердит! Как они безо всякой пощады..." "Вот видите, товариши! обращаю внимание - это наш комсомольский подход - так держать! Похлопаем..." - поддержал его председатель, блондин с высоким чубом, у которого кровь отлила от лица. Он всё время обменивался взглядами с членом бюро от НКВД, что индефферентно взирал на происходящее, время от времени опускал глаза и делал кое-какие пометки.

Тут ему зааплодировали более щедро, под аккомпанемент председателя (был арестован через неделю после бюро, как и треть присутствующих). А Варенцов на следующий день c утра пораньше сам помчался в "большой серый дом", присовокупив к основному списку ещё и дополнительный. С фамилиями и биографиями тех, кто плохо аплодировал, "брызгал ядовитой слюной" и прочее...

Он хорошо помнил заключительную речь товарища от НКВД, в которой тот, показав серым рукавом гимнастёрки с эмблемой змеи, пронзённой мечом, отметил его бдительность и прочие достоинства. А затем многозначительно заявил, хмуря глаза к хрустальному плафону возле портрета Сталина: "...Классовая борьба наростает, аресты врагов ещё будут продолжаться, товарищи! Очень часто мы, чекисты, раскрываем вражеские группы не зная... не располагая предварительной оперативной информацией. Они прячутся умело и искуссно, критикуя наших руководящих товарищей от комсомола и партии. Они пытаются создать видимость дружественной критики, но на самом деле - заняты компрометацией и дискредитацией Советской власти. Но мы им не позволим это сделать. И не дадим верным, раскаявшимся товарищам сбиться с пути, не дадим их в обиду..." "...А в обиду их никто и не берёти, товарищ от органов! - тем не менее выкрикнул член бюро от завода, что критиковал Варенцова. Он встал, представился: - Разрешите?! Моё высказывание по ходу речи представителя славного НКВД таково: в органах также засели враги и их надо оттуда выметать. Железной метлой! Как это делает товарищ Ежов своими ... гм... ежовыми рукавицами... Даже Варенцов и тот - сказал о предателях в органах..." "...Вы, во-первых, не перебивайте товарища от органов... Это раз! Во-вторых, это кто говорил о предателях в органах?! Кто такое слышал, товарищи?!! Я лично..." - встрял председатель, снова постучав по графину. Поднялся лес рук, раздались выкрики "я"...