Последний старец Сталинградский снег 16

-Товарищ командир партизанского отряда, вы хотели ещё что-то спросить? - прозвучал словно сквозь дымку вопрос.

Варенцов очнулся словно ото сна. Будто вышел из внутреннего ступора. Он смахнул рукой невидимую паутину. Затем ухватившись за пакет, как будто его хотели вырвать, произнёс "да нет".

-Нет конечно. Возвращайтесь к своим обязанностям, - сказал он как можно суше, избегая смотреть в глаза.

Понимая, что охначает "вскрыть немедленно", он не рискнул выходить из салона. можно было попросить летчиков освободить кабину, но язык приклеивался к небу от одной такой мысли. Надо было читать здесь... 

Перед глазами всё ещё стояло расширенное бюро февраля 1937-го, разгорячённые, в основном молодые лица. Затем - очная ставка: он в в одном из кабинетов дежурной части НКВД. За столом - следователь, ведущий дело одного из врагов. Затем туда по предварительному звонку ввели человека с поседевшими висками, в мятом, словно сжёванном костюме, лоснящимся от грязи. На лице - припудренные синяки и ссадины. "Узнаёте?" - игриво спросил следователь, "вчерашнего набора", молодой кареглазый парнишка. Он с трудом узнал в потухшем взгляде арестованного того самого - Шевелева, что уличил его в симпатиях к Троцкому.Бориса Евгеньевича Шевелева, передовика труда, секретаря заводского бюро ВЛКСМ, которого он внёс год назад в список комсомольских активистов, рекомендованных для службы в органах. Но 1-й секретарь был вынужден разочаровать его. Шевелева "завернули" сами органы, посчитав, что  кандидат не прошёл проверку. Но конкретных фактов, уличающих его и других в связях с разведками, диверсионно-террористическими группами и вредителями само разумеется не предоставили. Когда пришла "разнарядка" по троцкистам, список которых составлял Варенцов под кураторством "первого", заводское бюро Шевелева предоставило всего двух " активных троцкистов", письменно отчитавшись, что остальные покаялись и ни в чём таком не замечены. Шевелеву тогда поставили на вид.

"Поставил" Варенцов - по указанию "своего первого" и второго секретаря обкома. Хотя обращаться через голову, не по инстанции, как поступил второй хозяин обкома, было грубым нарушением, но Варенцов и его "первый" тогда проглотили обиду. Судя по всему, решили они, запершись в кабинете и обмениваясь записочками (чёрный и белый телефон были отключены от сети, но мало ли как слушают?..), Шевелев всё-таки уличён, но "светить" компромат на него не хотят. Да и нас хотят проверить - не сообщники ли случаем?  Посему надо действовать осторожно - дабы комар носа не обточил. По поручению "первого" Варенцов через своих людей изъял старую списанную клавиатуру печатной машинки из бюро Шевелева, с помощью  которой был составлен анонимный "сигнал" на второго секретаря обкома...

Вокруг сновали партизаны его отряда. Они вытаскивали брезентовые тюки с крупой, махоркой и пищевыми концентратами, ящики с консервированной тушонкой и даже со сгущённым молоком. Последнее заметно подняло настроение. Даже у тех, кто едва двигал ногами - движение убыстрились... В парочке мешков был даже табак "самосад" в навощенных пакетах, подарок от пастухов Абхазии из местечка Гудауты, а также с дясяток кожаных, вышитых биссером кисетов. В шуточном письме довольно грамотно и по-русски пастухи, пасшие стада баранов и не снимавших бараньих папах даже летом, призывали партизан отряда "Буря" не щадя сил громить врага и курить их сладкий самосад, потребляя для бумаги исключительно вражеские листовки и плакаты. В этом они также видели вклад в борьбу и вклад неоценимый... "...Да, покуришь из них,- ворчали партизаны. - Они, во-первых, сразу же должны уничтожаться, а если у кого найдут непорванными, то всё - крандец..."

Был среди всего прочего с десяток картонных ящиков с картонными же перегородками на секции. Внутри этих ящиков был акуратно расставлен сероватый снаружи и белый внутри американский соевый хлеб. Пресный на вкус, он медленно пресневел и почти не черствел. Его недолюбливали, но пили с чаем, поливая и пропитывая по нескольку ломтиков сгущённым молоком.

***

"...Оберфюрер, докладываю вам, что после успешного внедрения к партизанам, мною зафиксированы сложности в отношениях особого отдела отряда  Шустовым и командиром отряда Варенцовым. Последний нередко проявляет несдержанность, подвергает первого необоснованной критике. Один раз, стоя по нужде за ёлкой, в метрах трёхстах от лагеря, я услышал разговор двух партизан, идущих в секрет. Один из них, кажется пулемётчик, первый номер "максима", заявил напарнику: "Особист шьёт дело Варенцову. Точно тебе говорю! От проверенного человека слышал. Да и вообще говнюк наш командир. Клмсомолец хренов. Говорят, он в 37-м много людей на кичку отправил. Как уцелел сам - одному богу известно. Я бы его, честно говоря, сам из пулемёта грохнул. Многие такие есть, которые так думают и меня..."

Науманн отложил оперативное сообщение от агента "Скрипач", внедрённого в партизанский отряд "Буря".Отряд был по указанию Штаба партизанского движения месяц назад переименован. До этого он назывался  слишком длинно - "Смерть немецко-фашистским захватчикам!" Эту информацию агент передал через "мёртвое место", специальный тайник в дупле одного из деревьев, что с 1940-го использовалось строго по назначению и произростало в окрестностях одной из деревенек под "Шмоленгск".

 В первом сообщение "Скрипач не преминул сообщить о подробных координатах расположения отряда, высчитав число шагов, напаравление по азимуту и прочее. Система охраны лагеря по периметру была ему толком не известна, и это удручало Науманна. Точно также удручало его, что "Скрипач" не располагал данными о втором агенте, который с тех пор не выходил на связь. Конечно, "источник" могли ликвидировать, списав на потери. Могли, русские мастера на такие комбинации. Но чёрт возьми...

Зазуммерил "эриксон" внутренней связи, как всегда невовремя. Было трудно выходить из мыслей на острие которых оказываешься. Науманна это покоробило, но он сдержался. Привстал, осторожно отложил сообщение в пустой конверт. Спрятал конверт в папку и запихнул её в ящик стола, забыв запереть на ключ. Затем привычным движением, одёрнув китель встал и прошёлся по кабинету, со стен которого смотрели портреты Гиммлера и фюрера.

Ободрённый улыбкой рейхсфюрера, он некоторое время вглядывался в узенькие глаза под пенсне. Телефон на столе надрывался. Приблизившись зигзагом, Науманн ощутил как тяжестью наливается затылок и спина. Рука точно отваливалась при мысли, что нужно взять трубку.

В дверь наконец тихонько постучали.

-Да, здесь оберфюрер... вас слушаю! - сказал Науманн не оборотясь.

Молодой референт, унтерштурфюрер, на которого Науманн бросил едва заметный взгляд сквозь щель в двери заметил, что на "пропускнике" его ожидает начальник энзацгруппы Вильнер.

-Что ж, дружище, пригласи его. И завари нам крепкий кофе, - с ленцой сказал Науманн, ощущая близкую удачу.