глава 6-7

Глава 6


В субботу, после бани, Петр с Анастасией ждали гостей. Выздоровление мужа Настя расценивала, как Божью милость и, пройдясь по всем домашним загашникам, накрыла стол отменно. В центре среди разносолов — капусты с морковью, огурчиков, яблок, помидоров, сельдерея — возвышались две литровые бутылки первача, заморенного лавровым листом, и наливки: вишневая, малиновая, смородиновая.
Пришло человек пятнадцать и подходили еще — этих не считали, просто раздвигались, освобождая места, да подставляли лафитнички с тарелками.
В начале, как и полагается, разговор шел о хозяевах, — хвалили. Второй темой была болезнь Петра, — поругивали. Спрашивали все по очереди, выпытывая подробности  жизни Петра в "санатории". Петр, едва пригубивший наливку, смущался, и рассказывал о нелегкой доле, выпавшей врачам лечащим душевнобольных. Более всего превозносил он Василия, и все поняли, что Эльза Владимировна далеко не самая важная персона. Петр горячился, доказывая обратное, но гости уже преодолели первую стадию опьянения и требовали музыки.
Достали гармонь с колокольчиками (редкий экземпляр). Бабы затянули плясовые частушки. Петр, обидевшись, выпил один за одним, несколько стопарей первачка, закусывая моченой "антоновкой", и уставился на Матвея Ивановича.
— Вот скажи мне, Матвей, — обратился он к фельдшеру, — ты в Бога веришь?
— Чего? — не понял тот.
— В Бога, говорю, веришь?
— Ну конечно, верю. Тебе-то чего.
— А как ты в него веришь? — Петр сжал его руку.
— Как, как. Верю, и все!.. Слушай, Петь, ты бы спросил у попа нашего, а? Он, так сказать, лицо духовное и все тебе расскажет...
Петр отпустил фельдшера, вздохнул и одним глотком осушил рюмку с наливкой. Подсел, вернувшийся с перекура, Яков Акакиевич. Обнял, дыша табаком и щекоча усами ухо Петра.
— Ну ты че, Петь, загрустил-то! Нельзя нам теперича грустить, — он отстранился и взялся за бутыль с малиновкой, но передумал, разлил беленькой. — Давай за выздоровление!
— Давай, — согласился Петр.
Выпили, закусили салатом.
— Хороший у тебя самогон Настенька делает, — чавкая, заключил ветеринар.
— Ага... — отозвался Петр. — Слышь, Акакич, ты телевизор смотришь?
— Не-а, — добродушно пробасил Яков Акакиевич. — Некогда. Да и вообще со скотом что-то непонятное творится, холера ему в бок. Эпидемия какая-то, вроде чумы, сегодня, вона, снова две телки взбесились, пришлось того... — он крякнул.
— И давно это? — насторожился Петр.
— Чего давно?
— Бесятся.
— Ага...
Ветеринар хотел еще что-то сказать, но тут подскочила Мария Тимофеевна, и потянула танцевать.
Петр поискал глазами отца Николая. Попа нигде не было, очевидно, уже ушел. Не пристало батюшке при народе много пить. И хозяин дома еще опрокинул стаканчик, занюхивая. Хмельные мысли посетили отяжелевшую голову. "Вот и напился", — облегченно подумал Петр, словно всю жизнь мечтал об этом. А гости все плясали, чуть не проламывая половицы. Пили и закусывали, кто как хочет — гулянка достигла своей вершины.
Петр краем глаза заметил, что сбоку подходит Настя, держа в руках чугунок.
— Напился что ли уже?! — возбужденно шепнула она, поставив посудину на край стола.
— Да нет, Настен, что ты! — ответил супруг. Взгляд он на жене сосредоточить так и не смог.
— Чего нет-то? Иди — подыши свежим воздухом.
Петр кивнул, попытался встать, но у него ничего не получилось.
— И правда напился... — улыбнулся он. — Настен, помоги, а. Спать уложи. Устал я сегодня, устал.
Он уткнулся в ее живот, крепко закрыв глаза.
— Петр, не дури, — Настя обняла мужа, поглядывая на гостей. — Слышишь, айда уложу, что ли... Петь, не засыпай. — Она потрясла мужа за плечо.
— Встаю, встаю... Встаю и иду спать...
С помощью мужиков Петра отнесли в спальню, раздели и уложили. Настя, заботливо поправляя одеяло, погладила мужа по голове и нечаянно наткнулась на седую прядь. Она вздохнула, вспомнив молодого Петра, и необъяснимая жалость то ли к себе, то ли к супругу, охватила ее. Отмахнувшись от наваждения, Настя выключила свет, но еще раз оглянулась на мужа, будто хотела навечно запечатлеть в памяти...

Утро выдалось ясное, чистое. Солнце, выкатившись из-за горизонта, подтапливало съежившийся на крышах снег. Оголенная земля парила и уже подсыхала. Вдалеке тревожно кричали грачи. Петр, включил телевизор и снова нырнул под одеяло. Слегка кружилась голова, сушило горло, слабая тошнота волнами подкатывала изнутри.
Экран оставался темным. Петр поднялся и в сомнении топтался рядом: то ли поваляться еще, то ли заняться хозяйством. Неожиданно из кухни раздался пронзительный визг Насти:
— А-а-а!!! Крыса!!
Петр, забежав в жаркое, пропитанное запахом чеснока и куриного бульона помещение, наткнулся на Настю, округлившимися глазами смотревшую под тумбочку, где находилась раковина с умывальником.
— Там... — показывала она пальцем.
Петр схватил кочергу и зашурудил под тумбочкой, разгоняя по сторонам ошметки пыли и мусора. Мурка, выгнув дугой спину и прижав уши, свирепо урчала.
— Да нет там никого, — сказал Петр, поднимаясь с колен.
— Как нет?! — дрожащим голосом возразила Настя. — Вот такая проскочила, — она показала, каких размеров была крыса, — еле пролезла...
— Откуда выскочила-то? — недоверчиво спросил супруг, не понимая, как вообще может существовать такая крыса.
— Из-за печки, вон оттуда... Как хрюкнет...
— Ага... — улыбнулся Петр, заглядывая за печь. — Может, она мычала, а не хрюкала?
Дыра действительно была. Большая дыра, можно сказать, огромная — в три кулака.
— Да... И, правда, нора... — Петр почесал голову, прикидывая, чем можно заделать лазейку. — Плохо дело, если крысы завелись...
— Петь, бузины надо. — Настя тронула мужа за плечо. — Если крысы завелись, их бузиной отпугивают. Разложишь веточки по углам, — они и уйдут. Не по ним запах...
— Бузины? — переспросил Петр. — Где ж ее сейчас взять? Рано еще, сухая вся она, соку не набрала... Может, спросить у кого?
— Да ты что! — вскрикнула Настя. — Растрезвонят по всей округе, — крысы завелись! Сходи, наломай хоть какой-нибудь, все пахнуть будет.
Петру не хотелось никуда ходить, даже хорошая погода не соблазняла.
— Настя,  давай завтра. Сейчас дырку заделаю, а завтра схожу. Сколько хочешь принесу!
— "Давай завтра"! — передразнила Настя. — А они ночью еще нор понаделают, перегрызут все, что можно и тобой в придачу закусят. Побойся Бога, сходи! — резко повысила она голос.
Петр отступил на шаг назад: за всю их семейную жизнь, не случалось, чтобы на него кричала жена.
— Чего встал-то! Собирайся живее! Ой, лихо ты лихо, крысы его не беспокоят, надо же!
Петр и обидеться не успел, как Настя села на стул и заплакала. Прямо хоть из дома беги...
— Настен, схожу я сейчас... — бормотнул Петр, одевая старый ватник на голое тело. — Ну не плачь, велика беда что ли, я мигом... — и выскочил за дверь.
Впопыхах вместо топора он взял ржавую лопату. Истерика жены испугала Петра, выбила из равновесия. Углубившись в сосняк, Петр, сам не зная зачем, принялся ожесточенно копать на бугорке. Где-то в глубине него отдавалась эхом фраза Насти: "бузины надо... бузины надо", но он упрямо копал здесь, со скрипом вонзая лопату, нажимая на нее ногой в резиновой галоше. Пот ручьями заливал лицо, струился по спине, капал в свежевырытую яму. И когда бессознательная ярость стала утихать, лопата наткнулась на сосуд необычной формы. Петр остановился, только сейчас обратив внимание на участившееся дыхание. Он наклонился и принялся рассматривать предмет. Лопата так и осталась косо торчать в бесформенном углублении, где виднелись обрубленные корешки.
"Приди всадник, имеющий лук", — произнес Петр вслух. Откуда взялись эти слова, объяснить было невозможно. Они просто появились в сознании. Пальцы сложились в фигуру, которую он видел на иконах в церкви, где Иисус Христос благословлял смотревших на Него, и которой католики до сих пор осеняют себя крестным знамением. Руки потянулись к сосуду, пройдя сквозь стенки, проникли вглубь. И сосуд оплавился, словно его окунули в тысячеградусное пламя,  стекая на землю прозрачными каплями. Перед лицом Петра возник столб света, переливавшийся неземными оттенками. Постепенно он превратился в нечто, напоминающее тех созданий, кои совсем недавно являлись к Петру в кошмарных снах. Петр опустился на колени и воскликнул: "Боже! Боже!! Избавь меня"...
Но его прервал голос.
— Ты исполнил это, человек! Как же долго я ждал!
Фигура пошатнулась, раздулась до необъятных размеров и ярким смерчем взметнулась в небеса.
Петр закрыл глаза, а когда открыл, то перед ним, скрестив ноги, восседал волосатый Йоки, и блаженно улыбался.
— Кто ты? — прошептал Петр, боясь, что безумие снова овладеет им.
— Я? Я — джинн. — Спокойно ответило существо.
— Кто???
— Джинн, — собеседник зевнул. — Я являлся тебе во снах как а-Джи...
— Но ведь сны — это сны! — воскликнул Петр. — Такого не бывает в  реальности!..
— Ты знаешь, что такое реальность?.. — улыбка сошла с лица джинна.
Петр замялся.
— Не произноси слов, значения которых ты не понимаешь.
— Реальность — это я, Солнце, цветы, деревья... Это все то, что привычно...
— А я? — перебил джинн. — Я привычен? А если нет, то, значит, не существую? — улыбка вновь коснулась его лица.
— Да... То есть... Я не знаю.
— Вот видишь. Мы вернулись к началу, — джинну, видимо, доставляло удовольствие разговаривать с кем-то, кроме себя. — Я, например, думаю, что я более реален, чем дом или плоть. Всего этого скоро не будет, — он махнул рукой, — а я останусь. Значит, я больше, нежели реальность.
— Я не понимаю... — Петр, вдруг почувствовал сухость в горле. — Слушай, пойду-ка я домой. Пить хочется... и вообще.
— Зачем куда-то идти? — лукаво прищурился джинн и протянул ему пластиковую бутылку. — На, попробуй.
Петр взял бутылку из руки джинна, и отвернул пробку. Жидкость с шипением выплеснулась наружу. Петр, испугавшись появления еще одного джинна, отбросил посудину в сторону. Но какая-то сила остановила, и слегка подтолкнула бутылку ему в руки. При этом не пролилось ни капли.
— Не бойся, пей.
Петр попробовал, сплюнул, сморщившись, словно от полыни. "Кока-кола" была отставлена в сторону.
— Мне бы квасу... И побольше...
— Как скажешь, приятель. Открывай рот пошире.
Над скотником возникла огромная деревянная бочка, и коричневый поток обрушился на голову незадачливого просителя. Он не успел сделать и двух глотков, как оказался мокрым с головы до ног.
— Хватит!!! — завопил Петр, пытаясь уклониться от льющегося кваса.
— Хорошо, — спокойно отреагировал джинн, — но ты сам просил побольше.
Петр вытерся рукавом,  откинул назад липкие, волосы.
— Ты что, правда все можешь?
Джинн моргнул.
— И желания исполнять можешь?
Джинн выдержал паузу и улыбнулся:
— Сказочек начитался и думаешь, что твои три желания исполню?
— Ну...
— Давай без "ну", приятель. Это не ты освободил меня, а я заставил себя освободить. Я тебя использовал. Вот и все.
— Зачем? — надежда на три желания улетучилась.
— Зачем я захотел освободиться?.. Ты хочешь увидеть еще один сон?
Петр невольно отпрянул.
— Лучше расскажи так.
— Хорошо, — согласился джинн. — Расслабься и приготовься слушать... Меня зовут Винг...
Петр подался вперед, пристально вглядываясь в лицо джинна. И он узнал его. Узнал озерника из своего сна.
— Миллионы лет назад я, молодой Йоки, ушел с Обладающими Знанием. Используя потоки энергии, мы обрели могущество и бессмертие. Наблюдая за развитием вашей цивилизации, мы забавлялись, и учились на нелепых ошибках, совершаемых людьми. И всегда ждали: Мыслящее Облако поймет, что мы не потеряны для него. Время от времени некоторые из нас помогали вашей цивилизации. Они наивно полагали, что эта помощь спасет вас. И опять ждали, опять надеялись, что Мыслящее Облако призовет нас. Но тысячелетия сгорали в костре времени, словно сухие щепки, а того, на что мы надеялись, не происходило. И мы разделились. Мудрые птеродактили, потерявшие свою мудрость, избавились от Знания. Они стали обыкновенными драконами, известными тебе по легендам. А первые Обладатели Знания, во главе с Озэном выбрали путь разрушения. Я и несколько других джиннов не захотели этого. Каждый делал то, что ему нравилось. В конце концов, произошло страшное, — мы стали враждовать между собой, используя Знание. Мыслящее Облако не позволило долго нарушать равновесие энергетических потоков. Ведь ваша цивилизация уже давала зеленые побеги. Оно открыло какому-то маленькому царьку из слабых человечков мощное Заклятье, способное нас парализовывать... Джиннов нельзя уничтожить, как нельзя уничтожить солнечный свет, но можно опутать Заклятьем. И вот этот царек,— кажется, Соломон — начал нас отыскивать и запечатывать в сосуды. Сковывал заклинанием, закапывал, замуровывал, топил в морских глубинах... И только антизаклинанием можно было нас освободить. Его узнал другой человечек, которому Мыслящее Облако показало, каким образом закончит путь развития ваша цивилизация. Такая же жестокая, как и наша. Человечек записал его в одной из своих книжек, а ты прочитал. Ты знал антизаклинанье, хотя и не догадывался об этом. Потому я и выбрал тебя и подготовил к своему освобождению... Ты удовлетворен?
— Ты... Тысяча и одна ночь... — поразился Петр.
— Тысяча и одна тьма! — воскликнул джинн. — Тьма вашего нежелания воспринимать то, что очевидно каждому, кто не возомнил себя выше всех остальных. Вы поклоняетесь Богу, а сами не верите тому, во что поклоняетесь! Он вас устраивает тем, что возвышает над остальными. Моя цивилизация погибла из-за этого... И ваша... погибнет тоже.
— Когда? — Петр не хотел верить тому, что услышал, но понимал, — это и есть истина. Независимо от того, хочет он этого или нет.
— Скоро, очень скоро. Разве ты не чувствуешь?
— Чувствую! — закричал Петр. — Чувствую! Чувствую! Но надо же что-то делать! Что я могу сделать?!
— Успокойся. Ты ничего не можешь...
— А ты?!
— И я тоже... Хотя тебя спасти, пожалуй, смогу.
— Не надо меня — всех! Пойми, все, о чем ты говоришь... Это же конец!
— А ты уверен, что сам не хочешь этого конца? И притом, что такое конец? Ты опять заговорил о какой-то несуществующей реальности... Успокойся.
И Петр успокоился. Ему стало безразлично, что будет с этим миром. Безысходность сменилась неподдельным интересом. Жаждой познания и осмысления.
— Что ты можешь сделать для меня? — спросил он, усаживаясь на край ямы.
— Ты все-таки решил поиграть в три желания? — усмехнулся джинн. — Хорошо... Я спасу тебя во время праздника смерти. Будет нелегко даже мне, но я спасу тебя. Мыслящее Облако дает своим детям самим выбрать путь ухода из этого мира. Не знаю почему, но вы выбрали наиболее жестокий и страшный. Вы — цивилизация мазохистов.
— А как ты спасешь меня? — полюбопытствовал Петр.
— Не задавай вопросов, человек, ответы на которые ты не поймешь. К тому же у меня есть другие дела, — джинн начал исчезать.
— Подожди, Винг, не пропадай! — Петр протянул руки. — Позволь еще два вопроса!
— Давай, только коротко.
— Что случилось с теми двумя, ну с которыми я был в палате? — выпалил скороговоркой Петр.
— С вашими местными а-Джи? — джинн рассмеялся. — Они глупы до гениальности. Залезли в такие глубины, которые даже я пытаюсь обходить стороной. Нельзя шутить со Вселенной не будучи полностью уверенным в своей правоте. Сейчас они представляют собой всего лишь два бесцветных сгустка энергии. Это духи, которые служат нам, джиннам, когда мы этого захотим. Они достаточно свободны и слишком ограничены в своей свободе. Болтаются, как в проруби... сам знаешь, что.
— Значит, мечта астронома так и не сбылась. — Петр почесал голову. — Жаль...
— Давай второй вопрос. Мне некогда.
— Прости, джинн. Я понял все сны, кроме последнего.
— Тебе не понравился тоннель, через который не может пройти тело?
— Мне не понравились часы, которые меня проглотили, — в свою очередь усмехнулся Петр.
— Какие еще часы? — насторожился джинн.
— Как "какие"? Те, у которых стрелки из миллиардов звезд.
— Ну-ка, расскажи об этом.
Петр задумался. Можно ли описать такое словами. Он попробовал, но...
— Достаточно, — остановил его джинн. — Я увидел. Это не мое.
— А чье же? Озэна?
— Нет. Это не могло дать тебе даже Мыслящее Облако. Ты каким-то образом сам проник во Вселенную. Я не могу сейчас объяснить. Но зато я понял, что обязательно должен спасти тебя. Это предначертано.
— Почему?
— Очевидно, ты — часть Вселенной. Но пока советую не размышлять об этом. Думай о чем-нибудь другом. Только не сходи с ума... До встречи. — И джинн исчез.
— До встречи, — ответил Петр, но уже пустоте.
Он медленно поднялся, посмотрел на яму и, подхватив лопату, поплелся к дому. Почти у самого огорода вспомнил, что не несет бузины.
Петр прислонил инструмент к изгороди и, вздохнув, отправился обратно. Странные чувства, странные мысли посетили его. И все вокруг показалось странным — отжившим и ненужным.
Бузину Петр принес домой в обед. По избе лениво блуждала отъевшаяся Мурка. Она приветливо встретила хозяина, потершись боком о ноги, мяукнула. Петр, бросив охапку в сенях, неторопливо разделся. Потом вскипятил самовар, заварил чай, включил телевизор. Все каналы безмолвствовали.
Маялся Петр до вечера, ходил, думал, пока не пришла Настя, какая-то далекая и недоступная. Обреченная... Петр даже испугался простоте мысли. Однако страх скользнул и исчез: может быть, это было понимание.
Всю неделю, или больше, Петр отмерял время восходом и заходом солнца. Он чувствовал все возрастающую стену отчуждения между собой и Настей. Жена, если что-то и подозревала, то не обращала особого внимания. Забот было много,и если Петр помогал в чем-то, — радовалась: отходит человек.
А Петр выжидал. Иногда тихо беседовал сам с собой. Настя, приходя с работы, рассказывала, что опять того-то и того-то увезли в район — болезнь какую-то нашли, сроки сева поджимают, а народу вообще мало осталось, за скотом смотреть некому, а овец нынче прибавилось, и даже старая кобылица у Воронцовых пузатая ходит. Еще рассказывала о бешеных мотоциклистах из соседней деревни, гонявших по проселочной дороге по ночам... Петр делал вид, будто слушает, а сам абсолютно опустошенный, пропускал  слова мимо ушей, с каждым днем все больше  отрешаясь от мирского, повседневного.
Как-то поздним вечером он вышел на крыльцо и, усевшись возле перил, зачарованно посмотрел на звезды,  вспомнив слова астронома: "Мы все свиньи, коллега, но некоторые из нас иногда смотрят на звезды". Легкий морозец приятно холодил пятки. Пахло свежестью. И вдруг Петр почувствовал, как тело, разрывается на миллиарды частиц, как тогда, при прохождении тоннеля. Сознание помутилось, но в мозгу успела высветиться мысль: "Джинн пришел", и этот мир исчез. Безвозвратно. Навсегда.
А джинн деловито запаковывал в каменный саркофаг энергетический сгусток Петра, голубоватыми молниями сверкающий в его руках. Потом долго колдовал над ящиком, запечатывая микроскопические щели, и вихрем умчался к океану, чтобы опустить саркофаг на дно. Сохранив представителя этой цивилизации, джинн невесомо воспарил над поверхностью воды, а перед рассветом, спиральным потоком вонзился в разверзнувшиеся небеса.


Глава 7

Безмолвие, поглощающее любой звук, окутало планету тройным кольцом забвения. Винг поправил колчан за спиной и, пытаясь вырваться из первого кольца, всадил острия шпор в белые бока коня. Жеребец встал на дыбы. Оставляя за собой капельки крови, разросшиеся в причудливые фигуры, обдирая кожу об обломки мраморного тумана, прорвался ко второму кольцу. Оно скрывалось за толстым слоем грозовых облаков. Спотыкаясь об оранжевые молнии, всадник упрямо пробивался к Земле, но все труднее становилась дорога. И, когда впереди вырос гром, окруженный многотонными шаровыми молниями, конь встал.
Винг дотронулся до венца на голове и огляделся в поисках пути. Гром, медленно расползаясь, окружил его плотной сферой. И джинн понял, что пришло время разрушить безмолвие. Он вытащил стрелу, откованную из трех стихий и закаленную в огне Светила Дающего Жизнь несколько тысяч лет назад на Олимпе его учениками. Натянул до предела тетиву лука, видя, как трепещут сплетения энергий в ее основе, и выпустил сверкающую линию в шаровую молнию. Она покраснела, накалилась, покрылась коралловыми трещинами. Шар заполнил собой почти все пространство.
Винг достал второю стрелу и послал ее вслед за первой. Гром, звучащий в течение нескольких веков, обрушился на Землю вместе с триллионами осколков шаровой молнии, разрушая до основания горы и выплескивая океаны. Вместо молнии образовался проход к третьему, расплавленному отзвуками взрыва, кольцу. Под ним, еле передвигаясь, бродили существа, не поднимающие взора. Беспамятство и безмолвие владело этим миром тысячелетие, потому что ТОТ, КТО ПРАВИЛ МИРОМ эту тысячу лет, ОСТАНОВИЛ ВРЕМЯ. И даже Мыслящее Облако не могло помешать Ему, пока не будут разрушены кольца безмолвия.
Винг понимал, что сейчас решается судьба будущей битвы, и ему необходимо прорвать последнее кольцо.
Четыре змеи с четырех сторон света, извиваясь и высовывая раздвоенные языки, окружили всадника, имеющего лук, и, ухватив друг друга за хвосты, сжимали страшное кольцо. Тысячи и тысячи призраков, бледных, полупрозрачных, искривляя пространство, прикрывали их от стрел Винга. Когда призраки вплотную приблизились к всаднику, джинн вытащил два меча, и взлетев вверх, обрушился на ближайшую змею, раскидав, духов прошлого. Змея, не успела выплюнуть хвост другой, и голова ее, отрубленная сильным ударом меча, подлетела вверх. Из поверженного тела полилась темнота, и Винг понял, что совершил первую ошибку. В этой темноте ему ни за что не прорваться сквозь последнее кольцо.
И всадник, отбросив в сторону мечи, сорвал с груди лук. Положив на тетиву стразу три стрелы, выпустил их в середину образованного змеями круга. Венец засветился ярче, разбрасывая фиолетовые искры. Джинн отбросил, ставший бесполезным лук и, сойдя с коня, прошептал ему несколько слов. Потом обнял, потрепал за гриву и, отойдя на несколько шагов, выставил обе руки вперед. Бока коня начали округляться, набухать, и он взорвался, превратившись в огненный шар, который подкатился к змеиной плоти, и заткнул собой темноту. Тогда Винг, подняв руки вверх, подлетел и ударился о черное кольцо. Он воспарял и падал, подскакивал и опускался, пока, наконец, тьма по краям не посветлела. И, соединившись с шаром, затыкающим тело змеи, он взорвался, прорывая последнее кольцо тонкими горящими мушками. Тут же громовые раскаты потрясли небо, и небесный свет вслед за ними разлился по планете.
Начиналась битва, в которой Винг мог уже не участвовать. Но когда в красном воинстве ТОГО, КТО ПРАВИЛ МИРОМ ТЫСЯЧУ ЛЕТ он увидел Озэна, то понял, что битва неизбежна. И присоединился к Свету.
Свет, льющийся с небес, и Дым, поднимающийся из бездны, стояли плотной стеной друг против друга. Они ждали, в каком обличье предстанет противник — энергетическом или материальном. Свет выплеснул толстый луч, но, ударившись о мрак, рассыпался искрами. Дым расхохотался, и воинство врага приняло материальный облик.
В центре, злобно кусая друг друга, железные драконы раскрывали огненные пасти, прикрывая трон Повелителя. С правого фланга миллиарды животных с телом коня, крыльями и ногами саранчи и человеческими лицами, выставляли вперед ядовитые скорпионьи хвосты. Монстрами командовал Апполион, восседающий на извергающем огонь Драке. А слева, семиголовый зверь, предводитель черных ангелов, щерил кошачьи пасти, и смертоносная пена стекала с его клыков.
Винг обнаружил, что стоит впереди одного из отрядов Света. К нему подлетел воин на рыжем коне, возглавляющий конницу правого фланга, и плашмя ударил мечом по его плечу.
— Ты, самый Несовершенный, возглавишь белых джиннов. Уничтожь черных ангелов. Среди них ваши враги, посмотри, — он указал на Озэна, Стрэга и еще несколько десятков Обладающих Знанием. — А с этими ящерицами да кузнечиками мы разберемся сами. — И гигантский всадник, громко хохоча, в мгновение ока оказался во главе своего воинства.
На самом краю Света возвышался всадник на вороном коне, со светящимся копьем, и щитом, достающим от Земли до облаков. За ним на жеребцах, изрыгающих серу, разъедающую металл, сидели ангелы, которые не могли происходить только от света. Серые доспехи их фосфоресцировали, и на каждом щите было изображение полной Луны. Лунное воинство, отражающее Солнечный свет. Лунные волки. На лицах мрачного братства не было и намека на пощаду.
А напротив красного дракона рыцарь на коне, окруженный зверьми и шестикрылыми Ангелами, молча смотрел на противника. И когда он привстал, открыл рот и огромный меч, показался из горла, озарив,  белым пламенем, воинство. Это было сигналом к битве.
Железные драконы, взмахнув пылающими хвостами, первыми отделились от противника и, пожирая пространство, ринулись на Свет. Вслед за ними, гремя крыльями, заглушая все звуки, потоком смерти, взлетела саранча.
Всадник на вороном коне опустил копье, и Лунные братья с кличем: "Тот с нами!" — ринулись им на встречу. Предводитель левого фланга Света, суровый брахман, подняв меч и выкрикнув Слово, всадил шпоры в бока своего рыжего, и сфинксы за его спиной угрожающе расправили крылья. Звери с головами львов и телами змеи бросились в бой.
Отряд Винга ожидал команды. Джинны в золоченых доспехах держали в руках солнечные мечи. Духи прошлого, наделенные силой на время сражения и Ангелы, сотворенные Светом к этому часу, ждали клича. Винг поднял меч и, ударив им по щиту, показал на отряд Озэна и Черных Ангелов. Его воины сверкнули оружием, и два отряда — от Света и Тьмы — сошлись в страшной битве.
Винг мчался впереди отряда, пришпоривая коня, но конь сам рвался в бой не меньше, чем его хозяин. Белым кентавром вломились они в гущу отряда черных Ангелов. Разрубая на части, отрезая крылья и головы врагов, прокладывали себе дорогу к Озэну. Его бывший учитель, так же крушил и сметал все на своем пути, прорываясь к Вингу, но их мечи никак не могли встретиться. Как только противники приближались друг к другу, Светлое и Черное воинства тут же разделяли их.
Все смешалось в переплетении черно-белых красок.
В тысячный раз, опустив грозный меч на врага, Винг почувствовал, что стоит, в черном круге, один на один с Озэном, без коня и щита, без боевых доспехов. И только блистающий меч освещает окружающее пространство.
— Вот мы и встретились, ученик, — рассмеялся Озэн, сжимая оружие. — Ты хотел именно этого?
— Да, Черный джинн. И я убью тебя. — Он взмахнул мечом, целясь в голову учителя.
— Почему? — Озэн отклонился в сторону и парировал удар.
Оружие чуть не выпало из рук Винга, ему пришлось наклониться вперед и открыть спину. Озэн плашмя огрел ученика по спине. Винг упал.
— Вставай! Быстро вставай и двигайся, иначе ты умрешь! — Озэн отскочил в сторону, глядя на поднимающегося Винга.
— Почему ты не убил меня? — удивленно спросил он, но меч Озэна просвистел над головой, и Вингу пришлось защищаться.
— В этом есть смысл?
— Но ведь мы враги!
— Глупый! Ты всегда был несмышленышем, озерник. Но двигайся, двигайся, а то твоя глупость не увидит рассвета.
— Чего ты хочешь, Озэн? — Винг неуверенно поднял меч.
— Я хочу растянуть удовольствие, и убить тебя медленно, — Озэн захохотал, — постарайся опередить меня, если сможешь.
Злоба захлестнула Винга. С диким воплем бросился он на учителя. Озерник взлетал, вихрем падал сверху, но меч ни разу не задел Озэна. Черный джинн вертелся волчком, не останавливаясь, размахивал оружием, описывая круги, изредка отвлекаясь, чтобы посмотреть куда-то в черноту.
Винг начал уставать. Его удары стали неуверенными и вялыми. Заметив это, Озэн усмехнулся и перешел в наступление. Он закружился вокруг своего ученика, и тому ничего не оставалось, кроме как тоже кружиться, выставив клинок вперед. Озэн наносил удары, но не в полную силу. И Винг мог их отбивать. Пока мог. Силы покидали их. Озэн часто оглядывался и, внезапно остановившись, отбросил меч в сторону. Ученик сделал выпад и пронзил учителя. Но Озэн стоял неподвижно. Выдернув меч, Винг заметил светящуюся точку над головой джинна, и тоже вышел из тела.
Две яркие точки закружились рядом, и Винг услышал голос:
— Смотри, ученик, и запоминай. Может быть, хотя бы сейчас ты сможешь что-то понять.
Винг увидел, что на месте главного побоища, из недр темноты вышла прекрасная, нагая женщина. Покачивая пышными белыми бедрами, томно оглядываясь, она направилась к Свету.
Из глубины сияния выехал прозрачный, бледный наездник на кляче с выпирающими ребрами. Конь еле-еле волочил ноги, но везде, где они ступали, исчезали и Свет и Тьма. Только бледная полоса, оставалась за ними.
Наездник спешился и, отпустив коня, пошатываясь от усталости, пошел к женщине. Она остановилась, провела ладонью по груди, прикоснулась к соску и скользнула руками вниз, похотливо поглядывая на приближающегося рыцаря.
Он подошел, внимательно и грустно смотря на нее, и медленно снял кирасу. Ни сияние, ни дым, ничто не мешало им. Все замерло.
Женщина легла, в блаженстве закрыла глаза, и протянула к рыцарю руки. Тот разделся и, скучающе осмотревшись по сторонам, лег на мягкое соблазнительное тело. Женщина издала первый стон.
Винг не желая смотреть на это, вошел в свое тело. Светящаяся точка еще несколько минут парила над телом Озэна, а потом тоже исчезла. Открыв глаза, Озэн сразу же сел, зажимая рану ладонью.
— Ты все-таки убил меня, ученик, — улыбнулся он.
— Что это было... Учитель?
— Жизнь соблазнила Смерть. Теперь, когда они встанут, людей уже не будет. Потом родится ребенок, и все начнется заново.
— Но зачем? Я не понимаю!
— Я же говорил, что ты глуп. Но это не страшно. Главное, что ты добр... Мы решили уйти из этого мира, Ученик. И поэтому помогали развивать похоть этой Жизни. Кроме нашего Мыслящего Облака, существует много иных. Разные дороги, но цель одна, понимаешь?
— Нет...
— Как ты думаешь, — Озэн встал, глядя Вингу в глаза, — против чего ты сражался?
— Против Тьмы, Зла...
— Но и я сражался против Тьмы. Для меня все ваше воинство было черным, понимаешь? Просто ты выбрал одну сторону, а я другую. Ты не нужен Мыслящему Облаку, потому что не можешь его пополнить, а я нужен своему, потому что могу это сделать. А все остальное — видения, трупы, драконы, рыцари... все это так... воображение, хотя вполне осязаемое. Главное движение... Тот, кто останавливается, выходит за этот круговорот и исчезает навсегда... Реально, лишь женщина и рыцарь... Но для тебя теперь — только их ребенок. Служи ему.
— А что будет с вами, учитель?
— Ты убьешь нас!
— Что?!!
Винг заметил, что они не одни. Множество джиннов без доспехов, в обычном образе Йоки, стояли перед ним. И все смотрели на него грустными и ласковыми глазами. Разумными.
— Мы все решили уйти из этого мира, — еще раз сказал Озэн. — Давно, когда птеродактили, как ты считаешь, отказались от Знания. Они тоже ушли в свой мир. Мы должны были порвать все нити с этим Мыслящим Облаком, и мы их порвали. Ты должен завершить дело, Ученик. Убей нас.
— Но... Я не могу так.. Я считал вас врагами! Я не знал! Возьмите меня с собой... Учитель, Стрэг, простите! Возьмите и меня...
— А кто останется здесь? — Озэн нахмурился. — Кто будет помогать следующим цивилизациям? Ты был лучшим учеником, Винг... Найди себе замену и проложи свой путь. А сейчас возьми меч и сделай, о чем мы тебя просим.
Озэн поднял оружие и вложил в руку ученика.
— Значит вы оставляете меня, а сами уходите. И я должен опять служить Бледному Рыцарю. Ты знал это с самого начала, учитель?
— Не с самого, но знал... Тем более, что ты остаешься не один.
— Что я должен сделать?
— Вырежи каждому из нас сердце.
— Мне страшно, учитель.
— Начни с меня. Забудь все и сделай это. Иначе ты все равно убьешь нас. Мы не можем здесь оставаться. Делай... — и Озэн сам бросился на меч.
Винг резко дернул меч вверх, и пылающее сердце упало на черноту круга. И погасло. Навсегда.
Один за другим подходили к нему джинны, и одно за другим падали вниз их сердца, чертя немыслимые огненные виражи. А когда меч, уже не сияющий, а багрово-красный, вывалился из его рук, то никого не было рядом. Ни трупов, ни сердец, ни Тьмы, ни Света.
Обугленная и потрескавшаяся Земля слепо смотрела в космос, и белесая дымка, в которой робко, нежно искрились разноцветные звездочки, окружала ее изможденное тело. И Винг, переступая ногами, не думая ни о чем, пошел куда-то, надеясь услышать первый плач новорожденного.

Шаг за шагом, Петр медленно передвигался вперед. Изредка по щиколотку проваливаясь в рыхлую землю, обходил бугорки, обросшие лиловым, с пряным запахом, мхом (один раз он уже наступил на такой , и бугорок, раскрыв хищную пасть, заглотил ногу по колено, и не отпускал, пока Петр не оббил его сучковатым посохом). Вскоре он вышел на твердую протоптанную тропинку.
Небо переливалось разноцветным сиянием: бирюзовые вертикальные восьмерки и бесформенные кляксы красного пульсировали зелеными и нежно янтарными бликами. В зените, за полыханием в неторопливом буйстве красок, за нагромождением небесных всполохов, еле-еле угадывался диск Солнца...
Петр вспомнил, что в прежней, туманно-далекой жизни, такое случается на Севере... Тупая боль опять сдавила сердце, и снова пришлось невероятным усилием воли сжимать ее в маленький постанывающий комочек. Он понял, что это за боль — эхо того подлого и липкого чувства, которое называется жалостью к себе. Она притягивала и впитывала все остальные чувства, но не могла ответить на один единственный вопрос: что ему теперь делать. Много и других вопросов, но все они,  так или иначе сводились к первому. Петр надеялся, что это, может быть, только сон, и он проснется дома, рядом с Настей и, помолившись Богу, пойдет в родную котельную. Или, в крайнем случае, окажется в сумасшедшем доме, где за окном тополь мечтает о настоящих крыльях. Но это не сон. Он знал. Не чувствовал, не предполагал, не думал, — знал. И чтобы не позволить жалости снова сцепить свои клешни, Петр с усиленным вниманием начал изучать окрестности. Тропа, выползая из рыхлой земли, прямой линией разделяла голубое поле и, проскользнув меж двух холмов, пряталась от взора. Ни одного высокого дерева, ни одного кустарника, достававшего Петру хотя бы до плеч, не было видно до самого горизонта, окутанного мерцанием красок. Иногда под ногами прошмыгивала ящерица, перебирая четырьмя парами ног, или жук величиной с кулак, грозно шевеля остроконечными рожками, переходил дорогу. Летающие твари отдаленно напоминали стрекоз. Они проносились небольшими стаями, огибая гигантские паутины с полуметровыми серебристыми пауками, следящими за своими ловушками из середины хитроумно сплетенных сетей. Петр знал, что ему понадобятся годы, чтобы привыкнуть ко всему. И привыкнуть необходимо, особенно тогда, когда Разум покинул планету. Разум... задумавшись, Петр не заметил, что кто-то давно и пристально наблюдает за ним. Нечто серое, шевеля длинными усами, стояло неподалеку и ожидало, когда он приблизиться. Жирная крыса! Каким-то чудом выжившая в этом хаосе, она смотрела на него разумными глазами, ощупывала взглядом, оценивала и, что-то пропищав, внезапно встала на мощные задние лапы, затем, подойдя к окаменевшему Петру, положила передние ему на колени. Вытянувшись, она, возможно, достала бы до пояса. Таких крупных крыс Петр не видел никогда. "Очевидно, это последствия какой-то мутации... сколько же я провалялся в этом гробу?"
— Ну что ты хочешь, тварь? — осипшим голосом спросил он, сжав свой посох. — Думаешь, я гожусь тебе на ужин? Уходи! Пошла вон!! — уже изрядно нервничая, выкрикнул Петр. Крыса отскочила в сторону, приняла обычное, горизонтальное положение, опять что-то пропищала и, не торопясь побежала в сторону холмов, изредка останавливаясь, как бы приглашая следовать за ней. Он пошел следом, перебарывая врожденное отвращение и забыв об осторожности. По дороге крысы попадались чаще. Некоторые из них двигались небольшими группами, волоча блестящие камни. Другие тащили за собой нагруженные повозки. Все это было более чем странно. Но то, что увидел он за холмом, повергло его в полное оцепенение. Петр не мог поверить глазам, а когда понял, что это не галлюцинация, упал на колени, стукнулся головой о землю и заплакал, всхлипывая, размазывая грязь по лицу и бороде, совершенно никого не стесняясь. Да и кого ему было здесь стесняться, ЕМУ, осколку давно забытого прошлого, следу всполоха, исчезнувшего и, может быть, никогда не существовавшего для всех этих... этих...
       На искусственной возвышенности располагался Золотой Город. Сразу невозможно было понять в переливающемся сиянии, которым полыхало небо, был ли он сделан из золота или только покрыт желтым металлом. Сплошная стена правильным четырехугольником окружала его. На одинаковом расстоянии чернели, где узкие, а где достаточно широкие, входы, охраняемые упитанными зверьками. И не жалость, а уже безысходное отчаяние рвало на куски сердце и душу Петра. "Нет смысла жить дальше, нет!.. Почему?? Ну почему я не погиб вместе со своей цивилизацией?! Зачем я здесь? Кому это надо, кому?!.."
— Тебе... В первую очередь. — Голос был знакомый и от этого необычайно приятный. — Расслабься Петя. Умереть всегда успеешь, не торопись. - Джинн висел в трех метрах от земли, равнодушно осматривая Золотой Город.
— Ты где пропадал! Почему ты оставил меня?!
— Хватит истерик, — джинн стал серьезным. — У меня и так проблем хватало. Давай собирайся, приводи себя в порядок, и пошли.
— Куда? — Петр смотрел на джинна, и видел, как тот будто бы постарел что ли, какая-то печать обособленности сквозила во взгляде, решимость, вперемешку с озабоченностью.
— Куда я скажу, человек. Помни, нас ждут, — уже мягче произнес он.
— Подожди! Скажи хоть сколько я спал...
— Не знаю. Может быть, год. Может — сто тысячелетий. Какое это имеет значение? Теперь, наверное, все не имеет значения.
"Ну и пусть. Тем более что и мне, скорее всего, немного осталось", — подумал Петр.
— А вот здесь ты ошибаешься. И когда мы придем, ты убедишься, — джинн опустился на землю и зашагал рядом с Петром. — Посмотри, как все-таки хорошо кругом.
— Кто нас ждет там? — Петру не давали покоя собственные думы.
— О, это достаточно интересная коллекция... Есть несколько Йоки, птеродактили — настоящие, не драконы, есть и люди к твоей, надеюсь, великой радости. Ты не единственный, кого мы сохранили.
— Но зачем? — Петр оживился, любопытство разжигало в нем интерес.
— Не знаю, но думаю, — так будет лучше. Я ведь и сам, своего рода экземпляр...
— А ты научишь меня Знанию? — с надеждой, словно хватаясь за последнюю проплывающую соломинку, спросил Петр.
— Может быть. Все может быть на этом свете, человек, — сказал джинн таким тоном, будто обучение уже началось. — Давай прибавим шагу?
— Давай, — охотно согласился Петр, и они пошли в свое Будущее. И, последний раз оглянувшись, Петр тихо произнес слова, смысла которых он не помнил, но они сами выпрыгнули из потайного уголка памяти:
— Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми нами. Аминь.