Случайная встреча

Она захлопнула дверь и вышла на улицу. Мысли путались, больно ударяясь о виски. Дыхание ещё не восстановилось. Не мудрено, так долго кричать – как пробежать олимпийскую дистанцию. Ноги подкашиваются. «Надо куда – то идти»- мелькнуло на задворках сознания. И она пошла. А он остался. Остался навсегда позади.
Как назло, моросило, мелкие, противные капли облепляли её, а сырой воздух душил. Она прошла пиццерию – дохнуло теплым запахом сыра и теста, гул жующих ртов остался позади. Она прошла филармонию – здесь тишина не нарушалась ничем. Подниматься в гору было тяжело, но ещё невыносимее остаться было бы там. И она продолжала свой путь.
На площади было безлюдно. Старуха, медленно шаркая ногами, тянула куда-то свою тележку. Интересно, что там. Не хлеб же она накупила. Может гречка? На лавке за фонтаном сидела тройка подростков. Они, как и бабка, были какие-то сгорбленные, приникшие, как и воробьи на соседней лавке, как тополя, ветки которых тоскливо склонялись над опавшими листьями, которые не успели еще почернеть. Фонтан в тупой задумчивости выплевывал тонкие струйки воды, словно недоумевая, почему его никак не надоумятся выключить. Он боялся замерзнуть. Зимы не было, но она уже по-осеннему дышала в воздухе.
Люся шла, не разбирая дороги. Запах воды становился все явственнее – приближался отравленный ижевский пруд. Его черно – серая гладь уже пробиралась к ней под кожу, в легкие, заполняла кровеносные сосуды.
Мысли витали далеко, но что-то постороннее настойчиво стало тревожить её. Неужели что-то вообще ещё способно было тревожить? Она нервно оглянулась. Никого. Бабушка скрылась за остановкой. Медленно она начала спускаться по ступеням, которые всячески мешали ей, ребя в глазах, и пропадая в нужный момент.
Люся спустилась на промежуточную площадку. Беспокойство усиливалось. Она энергично растерла распухшие, воспаленные веки. На пальцах осталась тушь. Чёрт.
Ах вот оно что, впереди, на бордюре сидит парень и пристально смотрит на нее. Недоумок. Она решила не сворачивать. Он не опускал глаз. Ей пришлось вглядеться – без линз это было сложной задачей. Мольберт. Тогда все понятно. Хотя не понятно, откуда он взялся здесь, здесь нечего рисовать. Не с бабули же клянчить деньги.
Сердце вдруг дало сбой, дыхание перехватило, труба завода поплыла вдаль. Люсе пришлось остановиться. Отдышаться.
- Вы хотите? Портрет? Не дорого, в минуту управлюсь.
Черт, он, что, думает я поэтому остановилась. Мне бы сесть. Глаза судорожно и подслеповато искали скамейку. У него стул.
- Хочу.
Она в изнеможении села. Закрыла глаза. Нет, не сейчас. Пусть будет эта передышка, пусть. Я хочу отдохнуть. Я все успею решить потом.
- 3000 рублей.
Она открыла глаза. Она стала смотреть на небо. Оно тоже было стальное. Как и озеро, как и лыжи. Как и он.
 Он вышвырнул её из дома. Конечно, это был не её дом. Но какое-то время назад, она глупо считала, что его – её. Обычная история, игра местоимений. Она это теперь начинает понимать. Была любовь. С первого взгляда она влюбилась как школьница; носил цветы, зажег свечи, когда в первый раз выключил свет. Часто пропадал на работе - зато дорогие подарки на дни рождения, часто пропадал с друзьями - зато было время на подруг. Ребенок оказался вне плана, вне бюджета, вне квадратных метров. Время побрякушек из белого золота прошло. Он вышвырнул её из дома. Она кричала и ушла сама.
- Вот, - сказал он, отвернулся и закурил.
Она сумасшедшими глазами  смотрела на бумагу. С бумаги на неё смотрели сумасшедшие глаза. Они её пугали.
- Почему руки здесь? – со злостью спросила она.
Он как будто не слышал. Спина сгорбленна, сигарета слегка дрожит в руке.
- Почему руки здесь? – голос сорвался.
Он медленно обернулся, потушил недокуренную сигарету, как будто не понимая, вгляделся в работу. Задумчиво посмотрел на неё. Снова на картину.
- Болтались. На животе лучше. Композиционно, - со знанием дела процедил он.
Она потерянно посмотрела на него. Что-то в его глазах смущало, беспокоило. Жутко уставшие, жутко тоскливые, как у овчарки, как на иконе. Может с похмелья? Запаха вроде нет. Кто их разберет, этих бродячих художников. Откуда он вообще взялся?
- Хочешь? – протянул сигареты. Мотнула головой, пожал плачами. Оба посмотрели на озеро. Ветер усиливался.
С надеждой обернулся:
- Возьмешь?
- Нет. Глаза страшные.
Пожал плечами. Отвернулся к озеру. Капли продолжали смывать лицо. Время шло, а два человека все смотрели вдаль. Во всем Ижевске не было другой такой дали. Глаза, привыкшие натыкаться на рекламу, с непривычки слезились. Ей отчего – то стало легче. Она почти забыла. На мгновенье. На минуту. На полчаса. Человек рядом с ней молчал. Но он был, и его существование здесь и сейчас делало мир проще. Чуть-чуть.
Она встала. Положила наполовину смытый рисунок на стульчик. Он вздрогнул, непонимающе помотал головой, как будто очнулся, только проснулся:
- Знаешь, мне тоже пора. Жди.
Она удивилась, но ей некуда было идти, и она стояла.
- Витек, - он сплюнул  в траву.
- Люся.
Он накинул капюшон и пошел вперед, она заметила, что он хромал, слегка, но от этого его походка делалась какой-то прыгающей. Она поплелась рядом. Дойду до остановки, а там решу, что делать. Он настойчиво продолжал прыгать рядом.
Витек зажег свет в прихожей. Пара курток, кеды и прижавшийся к стене велосипед возникли из тьмы. Лампочка судорожно подмигивала, будто страдая икотой. Она проклинала себя за то, что поддалась. Он даже не уговаривал её. Просто предложил зайти погреться, но было в его лице что-то такое, что сломило её. Простота. Придурковатость – зло поправила она себя.
На кухне загремели чайники,  зажурчала вода, даруя чашкам долгожданную чистоту. Люся стояла в коридоре, переминаясь с ноги на ногу, с капюшона медленно стекали остатки дождя.
- Проходи! Тапочки на верхней полке! Ну там, шапки где.
- Где??
- Потом объясню.
В комнате было светло. У этого бомжа даже занавесок нет! Глаза разбегались. Голые женщины, потупив глаза, смотрели с правого угла, в левом углу была зима, и тут же наступало лето, неподалеку был пруд и ещё более страшный завод, чем он был в реальности. На стенах висели чьи-то головы, руки, грудь. Краски стояли везде вперемешку с кистями и кожурой от сосисок.
-Осторожно! Горячо!
Витек откопал где-то поднос, который спер со школы искусств,  и взгромоздил на него разномастные чашки, пару засохших пряников и один кусочек сахара.
- Чем богаты, - прошаркал ножкой он.
Уселись у меленького столика, принялись греть руки и дуть на чай. Молчание затянулось, но Люся была рада этому. Не нужно было ничего объяснять и рассказывать. Витёк, казалось, думал о своем. Она попробовала пряник на зуб. Он упорно боролся за свою жизнь, тогда она решила утопить его в чае.
- Ты прости, еды вот нет, зато могу показать выставку, или ещё чё нарисовать?
- Нормально, - ответила Люся, рыбача на пряник. Здесь было тепло. Здесь ничего не напоминало ни о чем. Было почти хорошо.
- Кто ты? – подумав, спросила она.
Витёк пожал плечами:
-Человек. Рисую вот, - он обвел комнату рукой.
- Ааа… - сил разговаривать дальше не было.
Неожиданно сзади из старых часов выпрыгнула кукушка и принялась вопить. Люся оглянулась:
- Не один живешь? Я мешаю.
Витек непонимающе уставился на неё, потом на стул сзади.
- Это Машкины. Подруга моя. С недавних пор я почти муж, - с гордостью он задрал голову, и мысленно решил, что популяцию пауков на потолке надо бы все же уменьшить, - Моя подруга. Со школы. Влюблен был по уши. Прошло, конечно. А дружба вот осталась. А она – сирота. Податься некуда, рожать скоро будет.
-Дак ты отец?
- Не, куда мне, я только художник. Я вот думаю, даже дети знают, откуда появляются дети, а вот куда деваются папы, это ещё тот вопрос. Я бы сказал вечный. Ну, вот и наш папаша ретировался. А я что? Пупсов люблю, но вот своего хрен знает, когда буду готов заводить. А им не на улице ж жить. Будем жить втроем.
Люся мысленно оценила площадь комнатки. Мда, не густо.
- Ой, вчетвером, - опомнился Витек и убежал на кухню. Там что-то загремело.
- Прости, я кота забыл накормить.
- Кот – то вам зачем?
-Да, я дурак! Она, дура… Вобщем я ей кота приволок и говорю, сможешь убить – валяй, делай…
- Она что решила? – напряглась Люся.
-Да что, нормально она все решила, по-человечески. Только этого кота я теперь готов убить – жрет лучше меня! – желудок Витька в поддержку призывно заурчал.
Люся молча смотрела в окно. Дождь кончился, как назло, когда они зашли домой. Сквозь тучи настойчиво пробиралось солнце.
Как можно – думала она – здесь, в этой конуре, наглухо пропахшей маслеными красками, растить ребенка. Как можно это делать с ним? Кто он? Безработный? Люся с отчаяньем взглянула в его лицо. Он посмотрел на неё. Странный взгляд. Но по лицу его читалось, что он, как раз, как никто другой, кроме самой матери, ждет этого ребенка, чтобы отдать ему последний хлеб, чтобы разрешить рисовать на обоях, что бы тот, новый, ещё не родившийся, увидел эти краски на стене и за окном. В его лице была такая сила и убежденность, что Люсе становилось не по себе.
- Мне пора, - задумчиво сказала она и начала собираться.
Он ничего не сказал. Подошел к окну. И тут он заговорил. Сдавленным голосом, сплошной болью и горечью, а она смотрела на его опустившиеся плечи:
- Я надеюсь, тебе кот не нужен? Ты справишься, а что, дак сразу к нам, поняла? Без шуток! Он не только тебе нужен, он многим нужен, он миру этому нужен. Не дури, ты сильная, это Машка у меня дура.
Он обернулся. Улыбнулся.
- Приходи короче, будем ждать. Пряников нормальных куплю.
Измученные, потрескавшиеся губы Люси улыбались.
Она шла по улице. И каждый шаг отдавался в голове мыслью: Я НЕ ОДНА. ТЫ МНЕ НУЖЕН. И ВМЕСТЕ МЫ СПРАВИМСЯ.