Преодоление. А мы - будто мертвые без мыслей...

*** «А мы – будто мёртвые: без мыслей, без снов...»


Аудиокнига на https://youtu.be/JEvPoQcX2k4


Михаил Кузмин – поэт Хаоса и Любви. Его Хаос от языческих жрецов и вседозволенности первобытного культа. Окружающая тьма – меон, в котором Кузмин – одинокий маятник. Он совсем не беспомощен; во тьме рождаются имена, и поэт по-новому высвечивает её – так возникает понимание. Его Эрос лиричен, как только может быть лиричен голос поэта, и в своём движении от сердца к сердцу, соединяя и поражая, преклоняясь перед телесным воплощением, он презирает всяческую бренность и из земного выплавляет красоту и бессмертие космического.
Хаос – бесформенная, воздухо- и тучеподобная материя – зияет открытой пастью. Из него происходит Земля, из него происходит Эрос – неустанно творящая сила любви. Игра только начата и в ней убивают. Это повседневная игра в войну – её правилам здесь, на Земле, следуют и жизнь и смерть. Исходные рубежи давно определены. Кто превзойдёт дитя или прародитель?


Осенний май

Всеволоду Князеву

1

С чего начать? толпою торопливой
К моей душе, так долго молчаливой,
Бегут стихи, как стадо резвых коз.
Опять плету венок любовных роз
Рукою верною и торопливой.

Я не хвастун, но не скопец сонливый,
И не боюсь обманчивых заноз;
Спрошу открыто, без манерных поз:
«С чего начать?»

Так я метался в жизни суетливой, –
Явились Вы – и я с мольбой стыдливой
Смотрю на стан, стройней озёрных лоз,
И вижу ясно, как смешон вопрос.
Теперь я знаю, гордый и счастливый,
С чего начать.


Эрос – древний, как мир. Эрос – святой и проклятый.
Один единит с богами, другой мучает и уничижает. Один – разумное и светлое божество, источник света, от него произошли люди; другой – слепой, омрачает ум и высвобождает стихию. Этот последний не щадит никого. Проклятый Эрос, каким его видели античные страдальцы, – кузнец, бьющий молотом по раскалённому железу. Кузмин боится его, как боится страшных снов в последние годы жизни, но и тот и другой имеют свою власть над ним.
Проклятый Эрос – проклятые поэты. Когда опускается ночь, великолепный дьявол поднимается по таинственной лестнице прямо из преисподней и искушает Шарля Бодлера:
– Если ты хочешь, если хочешь, я сделаю тебя властителем душ, и живая материя будет тебе послушна в большей мере, чем может быть послушной ваятелю глина; и ты познаешь непрестанно возрождающуюся радость выходить из границ себя самого, чтобы забываться в других, и привлекать к себе души других, чтобы сливать их со своею. («Стихотворения в прозе». С. 333).


Плод зреет

4

Какая-то лень недели кроет,
Замедляют заботы лёгкий миг, –
Но сердце молится, сердце строит:
Оно у нас плотник, не гробовщик.
Весёлый плотник сколотит терем.
Светлый тёс – не холодный гранит.
Пускай нам кажется, что мы не верим:
Оно за нас верит и нас хранит.

Оно всё торопится, бьётся под спудом,
А мы – будто мёртвые: без мыслей, без снов…
Но вдруг проснёмся перед собственным чудом:
Ведь мы всё спали, а терем готов.
Но что это, Боже? Не бьётся ль тише?
Со страхом к сердцу прижалась рука…
Плотник, ведь ты не достроил крыши,
Не посадил на неё конька!

1916



– Мы все читали ваши стихи в «Северных Записках», – говорит поэт Марине Цветаевой… – Это была такая радость. Когда видишь новое имя, думаешь: ещё стихи, вообще стихи, устное изложение чувств. И большею частью – чужих. Или слова – чужие. А тут сразу, с  первой строки – своё, сила. «Я знаю правду! Все прежние правды – прочь!»… И это мы почувствовали – все. (М. Цветаева. «Нездешний вечер». С. 282).
По ночам к Анне Карениной, пугая, приходит мужичок – страшный, с взъерошенной бородой:

«Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там…
Она представила, как он копошится в мешке. Ужас был на её лице. И Вронский, вспоминая свой сон, чувствовал такой же ужас, наполнявший его душу.
– Он копошится и приговаривает по-французски, скоро-скоро и, знаешь, грассирует: “Il faut le batre le fer, le broyer, le petrir…”»
(Л. Н. Толстой. «Анна Каренина». Т. 7. С. 400)



Любовь

7

Если б я был древним полководцем,
покорил бы я Ефиопию и персов,
свергнул бы я фараона,
построил бы себе пирамиду
выше Хеопса,
и стал бы
славнее всех живущих в Египте!

Если б я был ловким вором,
обокрал бы я гробницу Менкаура,
продал бы камни александрийским евреям,
накупил бы земель и мельниц,
и стал бы
богаче всех живущих в Египте.

Если б я был вторым Антиноем,
утопившимся в священном Ниле, –
я бы всех сводил с ума красотою,
при жизни мне были б воздвигнуты храмы,
и стал бы
сильнее всех живущих в Египте.

Если б я был мудрецом великим,
прожил бы я все свои деньги,
отказался бы от мест и занятий,
сторожил бы чужие огороды –
и стал бы
свободней всех живущих в Египте.

Если б я был твоим рабом последним,
сидел бы я в подземельи
и видел бы раз в год или два года
золотой узор твоих сандалий,
когда ты случайно мимо темниц проходишь,
и стал бы
счастливей всех живущих в Египте.


– А я пятнадцати лет читала ваше «Зарыта шпагой – не лопатой – Манон Леско!». Даже не читала, мне это говорил наизусть мой вроде как жених, за которого я потом не вышла замуж, именно потому, что он был – лопата: и борода лопатой, и вообще… (М. Цветаева. «Нездешний вечер». С. 282).
Сын божественного Обилия и человеческой Бедности, Эрос обречён вечно повторять то судьбу матери, то отца. Раненый человек – тот, кто влюблён: его рана это нечто, не принадлежащее ему, полученное по божественному умыслу и, быть может, единственный залог бессмертия.
– Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом.
– Всякое желание добра и счастья для каждого есть величайший и лукавый Эрос, – рассудил Платон.


Плод зреет

5

Не знаешь, как выразить нежность!
Что делать: жалеть, желать?
Покоя полна мятежность,
Исполнена трепета гладь.
Оттого обнимаем, целуем,
Не отводим влюблённых глаз,
Не стремимся мы к поцелуям,
Они лишь невнятный рассказ
О том, что безбрежна нежность,
Что в нежности безнадежность,
Древнейшая в ней мятежность
И новая каждый раз!

1915


Сила любви, ведущая человека к богам, а богов к человекам, – новая каждый раз! Она не может угаснуть. Она предрешает исход игры, в которой из века в век люди выбывают с поля сражения, а жизнь и смерть подчинены Эросу.
– Как вам понравился Михаил Алексеевич? – мне – молодой хозяин, верней – один из молодых хозяев, потому что их – двое: Серёжа и Лёня. Лёня – поэт, Серёжа – путешественник, и дружу я с Серёжей. Лёня – поэтичен, Серёжа – нет, и дружу я с Серёжей. Серёже я рассказываю про свою маленькую дочь, оставшуюся в Москве (первое расставание) и которой я, как купец в  сказке, обещала привезти красные башмаки, а он мне – про верблюдов своих пустынь. Лёня для меня слишком хрупок, нежен… цветок. Старинный томик «Медного всадника» держит в руке – как цветок, слегка отставив руку – саму, как цветок. Что можно сделать такими руками? (М. Цветаева. «Нездешний вечер». С. 283).


Мудрая встреча

2

О, плакальщики дней минувших,
Пытатели немой судьбы,
Искатели сокровищ потонувших, –
Вы ждёте трепетно трубы?

В свой срок, бесстрастно неизменный,
Пробудит дали тот сигнал.
Никто бунтующий и мирный пленный
Своей судьбы не отогнал.

Река всё та ж, но капли разны,
Безмолвны дали, ясен день,
Цвета цветов всегда разнообразны,
И солнца свет сменяет тень.

Наш взор не слеп, не глухо ухо,
Мы внемлем пенью вешних птиц.
В лугах – тепло, предпразднично и сухо –
Не торопи своих страниц.

Готовься быть к трубе готовым,
Не сожалей и не гадай,
Будь мудро прост к теперешним оковам,
Не закрывая глаз на май.


Эрос не нарушает однажды принятые правила игры.
– Эрос всегда и везде один и тот же. Он всегда есть рождение в красоте и рождение для бессмертия. (А. Ф. Лосев. «Эрос у Платона». С. 54).
Просвещение и искусство – его плоды. И пусть не возбраняется сомневаться в любых истинах, но благо и истину любви под сомнение поставит разве лукавый. Отчего же во все эпохи и времена была любовь, которая считалась запретной? Она носила разные маски и обретала самые неожиданные обличья. Во все эпохи и времена в силу тех или иных сатанинских причин человека ограничивали расой, нацией, полом, вероисповеданием, идеологией, а значит – запрещали любить человека.
– Почему я в кредит, по талонам, получаю любимых людей? – это новейшая история, Владимир Высоцкий.
И чт; этот запрет, наложенный на любовь?
– Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу! (В. Высоцкий).
Запретить любить – запретить человеку быть.
– Я поля влюблённым постелю: – вот квинтэссенция Эроса, предназначение поэта.

– А вы знаете, что сейчас произошло? Но это несколько… вольно. Вы не рассердитесь?
Испуганно молчу.
– Не бойтесь, это просто – смешной случай. Я только что вернулся домой, вхожу в  гостиную и вижу на банкетке – посреди комнаты – вы с Лёней, обнявшись.
Я:
– Что-о-о?!
Он, невозмутимо:
– Да, обняв друг друга за плечи и сдвинув головы: Лёнин чёрный затылок и ваш  светлый, кудрявый. Много я видел поэтов – и поэтесс – но всё же, признаться, удивился…
Я:
– Это был Есенин!
– Да, это был Есенин, что я и выяснил, обогнув банкетку. У вас совершенно одинаковые затылки.
– Да, но Есенин в голубой рубашке, а я…
– Этого, признаться, я не разглядел, да из-за волос и рук ничего и видно не было.

(М. Цветаева. «Нездешний вечер». С. 284)


Струи

9

Если мне скажут: «Ты должен идти на мученье» –
С радостным пеньем взойду на последний костёр –
Послушный.

Если бы пришлось навсегда отказаться от пенья,
Молча под нож свой язык я и руки б простёр –
Послушный.

Если б сказали: «Лишён ты навеки свиданья» –
Вынес бы эту разлуку, любовь укрепив, –
Послушный.

Если б мне дали последней измены страданья,
Принял бы в плаваньи долгом и этот пролив –
Послушный.

Если ж любви между нами поставят запрет,
Я не поверю запрету и вымолвлю: «Нет».



Сатаною является Эрос Шарлю Бодлеру:

«Лицо первого Сатаны было неопределённого пола, и линии его тела являли изнеженность древних Вакхов. Его прекрасные томные глаза неопределённо-тёмного цвета походили на фиалки, ещё отягчённые крупными слезами грозы, а полуоткрытые губы – на раскалённые курильницы, источавшие сладкое благоухание, и при каждом его вздохе маленькие мускусные мошки, порхая, вспыхивали от знойности его дыхания.
Вокруг его пурпурной туники, играя переливами, в виде пояса, обвивалась змея; приподняв голову, она томно обращала к нему свои глаза – два раскалённых угля. На этом живом поясе висели, чередуясь с флаконами, полными зловещих жидкостей, блестящие ножи и хирургические инструменты. В правой руке он держал другой флакон с красной светящейся жидкостью и следующей странной надписью: “Пейте, это кровь моя, превосходное укрепляющее средство”; а в левой у него была скрипка, без сомнения, чтобы воспевать свои радости и страдания и распространять в ночи шабаша заразу своего безумия.
На его изящных ногах влачилось несколько звеньев золотой разорванной цепи, и когда причиняемое ими стеснение вынуждало его опускать глаза в землю, он кичливо любовался ногтями своих ног, блестящими и гладкими, как тщательно отшлифованные драгоценные камни».
(Ш. Бодлер. «Стихотворения в прозе». С. 332–333)



Виденья

1

Виденье мной овладело:
О золотом птицелове,
О пернатой стреле из трости,
О томной загробной роще.
Каждый кусочек тела,
Каждая капля крови,
Каждая крошка кости –
Милей, чем святые мощи!

Пусть я всегда проклинаем,
Кляните, люди, кляните,
Тушите костёр кострами –
Льду не сковать водопада.
Ведь мы ничего не знаем,
Как тянутся эти нити
Из сердца к сердцу сами…
Не знаем, и знать не надо!

1916



Всё прекрасное трудно. Потому в жизни человеческой всегда было много трагизма, что глубокое духовное стремление разумного существа к смыслу, началу начал, тонет в бесформенности и слепом самоподчинении технике обыденной игры:
– Всему, что встречается душе нашей и любится ей, – вздыхает А. Ф. Лосев в работе 1916 года, – что вскидывает жизнь перед испытующим и удивлённым оком нашим, всему приходит черёд стать обыкновенным, порой блестящим, но часто мучительно-серым покрывалом Майи, – блестящим, но всегда захватывающим завоёванную тайну. В эти дни сумрачных раздумий о судьбах жизни нашей, во дни поколебленной веры нашей в царство Божие на земле, которому не суждено исполниться ни в человеческом обществе, преданном кровавым браням, ни в любви, забывшей об единении родственных душ, в эти дни, – а о них болел человек во все времена, – и да будет позволено погрузиться в эллинские мечты и почерпнуть там животворящей и спасительной влаги. (А. Ф. Лосев. «Эрос у Платона». С. 32).


*   *   *

Сквозь розовый утром лепесток посмотреть на солнце,
К алой занавеске медную поднести кадильницу –
Полюбоваться на твои щёки.

Лунный луч чрез жёлтую пропустить виноградину,
На плоскогорьи уединённое встретить озеро –
Смотреться в твои глаза.

Золотое, ровное шитьё – вспомнить твои волосы,
Бег облаков в марте – вспомнить твою походку,
Радуги к небу концами встали над вертящейся мельницей – обнять тебя.

Май 1921


Святой Эрос соединяет в любви две души. Это Эрос прекрасных тел. Однако, следуя по стопам Платона, «идущий к этому предмету правильно должен с юности начать своё шествие к прекрасным телам, и притом, если руководитель руководствует верно, сперва любить одно тело и здесь рождать прекрасные речи; потом сообразить, что прекрасное в каком-нибудь одном теле сродно с прекрасным в другом, и как скоро надобно преследовать прекрасное видовое, то было бы великое безумие не почитать его одним и тем же во всех телах. Думая же так, он должен сделаться любителем всех прекрасных тел, а эту сильную любовь к одному, презрев и уничижив, ослабить». (Платон. «Федр». Цит. по: А. Ф. Лосев. «Эрос у Платона». С. 51). Это Эрос притягательный телесно и потому коварный, если не довести мысль, по которой движемся, до логического завершения.
– Мы знаем, что всё – тленно и лишь изменчивость неизменна, – заметил как-то М. А. Кузмин.


«Лёня. Есенин. Неразрывные, неразливные друзья. В их лице, в столь разительно-разных лицах их сошлись, слились две расы, два класса, два мира. Сошлись – через всё и вся – поэты.
Лёня ездил к Есенину в деревню, Есенин в Петербурге от Лёни не выходил. Так и вижу их две сдвинутые головы – на гостиной банкетке, в хорошую мальчишескую обнимку, сразу превращавшую банкетку в школьную  парту… (Мысленно и медленно обхожу её:) Лёнина чёрная головная гладь. Есенинская сплошная кудря, курча, Есенинские васильки, Лёнины карие миндалины. Приятно, когда обратно – и так близко. Удовлетворение, как от редкой и полной рифмы».
(М. Цветаева. «Нездешний вечер». С. 285)


Весенний возврат

1

«Проходит всё, и чувствам нет возврата»,
Мы согласились мирно и спокойно, –
С таким сужденьем всё выходит стройно
И не страшна любовная утрата.
Зачем же я, когда Вас вижу снова,
Бледнею, холодею, заикаюсь,
Былым (иль не былым?) огнём терзаюсь
И нежные благодарю оковы?
Амур-охотник всё стоит на страже,
Возвратный тиф – опаснее и злее.
Проходит всё, моя любовь – не та же,
Моя любовь теперь ещё сильнее.



– После сего следует ему прекрасное в душах ценить выше, чем прекрасное в теле, так что если бы кто, по душе благонравный, лицо имел и мало цветущее, – этого довольно должно быть ему, чтобы любить его, заботиться о нём и стараться рождать в нём такие речи, которые делают юношей лучшими. Таким образом, он опять принуждён будет созерцать прекрасное в занятиях и законах, и видеть его, как сродное себе, а красоту телесную уничижить. (Платон. «Федр». Цит. по: А. Ф. Лосев. С. 51).
Это Эрос прекрасных душ. С его высот возможно видеть мир во всей целостности и любить всё море красоты во всех её проявлениях. Эрос не оставит любящие души.
– После Лёни осталась книжечка стихов – таких простых, что у меня сердце сжалось, как я ничего не поняла в этом эстете, как этой внешности – поверила.  (М. Цветаева. «Нездешний вечер». С. 285).


Отдых

3

Как сладко дать словам размеренным
Любовный яд и остриё!
Но слаще быть вполне уверенным,
Что ваше сердце – вновь моё.
Я знаю тайно, вне сомнения,
Что неизбежен странный путь,
Зачем же смутное волнение
Безверную тревожит грудь?
Мне всё равно: позор, победа ли, –
Я всё благословлю, пока
Уста любимые не предали
И не отдёрнулась рука.



Не предадут уста – не отдёрнется рука. Святой Эрос созерцает Божественную красоту – ту красоту, что над всякой игрой, что не рождается, не гибнет и не оскудевает.
– Если бы это прекрасное ты увидел, то и не подумал бы сравнивать его ни с золотом, ни с нарядом, ни с прекрасными мальчиками и юношами, чт; видя, теперь поражаешься и готов сам, подобно многим другим, которые видят  своих любезных и всегда обращаются с ними, если возможно, не есть и не пить, а только смотреть и быть вместе с предметом любимым. Это красота в себе, не имеющая никаких здешних определений. Узревший этот запредельный, тамошний мир живёт истинной жизнью, и он любезен богу больше, чем всякий другой смертный. (Платон. «Федр». Цит. по: А. Ф. Лосев. С. 52).
Таков Эрос.
Людям же не хватает доброты, как версификатору – вдохновения. Эрос отнят у человечества, как некогда Царство Божие. Человечество пусто без Эроса – в своём абсолютном самопожертвовании он единит сначала две души, а потом всех и каждого для вечной жизни. Эрос преодолевает земную юдоль и разъединение, – Хаос уступает души, – волхвы шествуют навстречу Спасителю.


*   *   *

Невнятен смысл твоих велений:
Молится ль, проклинать, бороться ли
Велишь мне, непонятный гений?
Родник скудеет, скуп и мал,
И скороход Беноццо Гоццоли
В дремучих дебрях задремал.

Холмы темны медяной тучей.
Смотри: я стройных струн не трогаю.
Твой взор, пророчески летучий,
Закрыт, крылатых струй не льёт,
Не манит майскою дорогою
Опережать Гермесов лёт.

Не ржут стреноженные кони,
Раскинулись, дряхлея, воины…
Держи отверстыми ладони!
Красна воскресная весна,
Но рощи тьмы не удостоены
Взыграть, воспрянув ото сна.

Жених не назначает часа,
Не соблазняйся промедлением,
Лови чрез лёд призывы гласа.
Елеем напоён твой лён,
И, распростясь с ленивым млением,
Воскреснешь, волен и влюблён.

1921




Аудиокнига на https://youtu.be/JEvPoQcX2k4

http://www.ponimanie555.tora.ru/paladins/chapter_6_3.htm