Чак Паланик. Бойцовский клуб. Глава 2

       Большие руки Боба были сомкнуты в объятья, чтобы держать меня внутри. Я был вдавлен в темноту: между новыми потеющими сиськами Боба, которые громадно свисали. Такие же большие наверно у Бога. Вращаясь в церковном подвале полном людей, в котором мы каждый вечер встречались: это – Арт, это – Пол, это – Боб. Большие плечи Боба вызывали во мне мысли о горизонте. Жирные светлые волосы Боба были такими, какими ты их получаешь, когда крем для волос называется фиксирующий мусс - такими жирными и светлыми и такими прямыми.
       Его руки обхватили меня в кольцо. Рука Боба гладит мою голову рядом с новыми сиськами выросшими на его широкой груди.
       - Все будет хорошо, - говорит Боб. - Теперь ты плачь.
       От моих коленей до моего лба я чувствую химические реакции внутри Боба сжигающие еду и кислород.
       - Может быть, они поспешили с диагнозом, - говорит Боб. – Может это только семинома. С семиномой у тебя почти стопроцентный шанс выжить.
       Плечи Боба поднимаются в долгом вдохе, затем опускаются, опускаются, опускаются в содрогающихся рыданиях. Поднимаются на вдохе. Опускаются, опускаются, опускаются.
       Я приходил сюда каждую неделю в течение двух лет и каждую неделю Боб обхватывал меня своими руками, и я плакал.
       - Ты плачь, – говорит Боб и вдыхает и всхлип, всхлип, всхлипывает. – Продолжай теперь и плачь.
       Большое мокрое лицо лежит на макушке моей головы, и я потерян внутри.
       Это, когда я плачу. Плакать –  на руках в удушающей темноте заключенным внутрь кого-то другого уместно, когда ты видишь как все чего ты достигаешь закончится помойкой.
       Все чем ты гордишься - будет выброшено прочь.
       И я потерян внутри.
       Это близко к тому, будто я проспал почти неделю.
       Это, как я встретил Марлу Сингер.
       Боб плачет, потому что шесть месяцев назад его яички были удалены. Затем  гормональная поддерживающая терапия. У Боба сиськи, потому что его уровень тестостерона слишком высокий. Когда уровень тестостерона слишком большой, твое тело увеличивает эстроген, чтобы установить баланс.
       Это, когда я плачу, потому что прямо сейчас твоя жизнь становится ничем. И даже не ничем. Забвением.
       Слишком много эстрогена и ты получаешь сучьи сиськи.
       Легко плакать, когда ты понимаешь, что все кого ты любишь - отвергнут тебя или умрут. На достаточно длинном отрезке времени шанс выжить для каждого стремится к нулю.
       Боб любит меня, потому что он думает, что мои яички тоже удалены.
       Вокруг нас в подвале Trinity Episcopal с клетчатыми диванами из дешевых магазинов примерно двадцать мужчин и только одна женщина. Все из них разбиты на пары, большинство из них плачет. Некоторые в парах прислонились друг к другу, головы прижались ухом к уху наподобие борцов в закрытой стойке. Мужчина с единственной женщиной положил свои локти на ее плечи; по одному локтю с каждой стороны ее головы. Ее голова между его рук и его плачущее лицо рядом с ее шеей. Лицо женщины кривится на одну сторону, и ее рука подносит к лицу сигарету.
       Я выглядываю из-под подмышки Большого Боба.
       - Вся моя жизнь, - плачет Боб, - почему я делаю что-либо, я не знаю.
       Единственная женщина здесь в "Вместе Остающиеся Мужчинами", группе поддержки для больных раком яичек. Эта женщина курит свою сигарету под тяжестью незнакомца и ее глаза встречаются с моими.
       Симулянтка.
       Симулянтка.
       Симулянтка.
       Черные матовые волосы, большие глаза наподобие тех, что в японских мультфильмах. Кожа – обезжиренное молоко, платье с обойными рисунками из темных роз. Эта женщина также была в моей туберкулезной группе поддержки в пятницу вечером. Она была на круглом столе больных меланомой вечером в среду. В вечер понедельника она была в "Непоколебимо Верующие" – группе поддержки для больных лейкемией. Часть центра ее волос - изогнутая стрелка молнии белой кожи.
       Когда ты ищешь эти группы поддержки, у всех у них неопределенные радостные названия. Моя группа поддержки в четверг вечером для паразитов крови называется: "Свободные и Чистые".
       Группа для мозговых паразитов в которую я хожу называлась: "Выше и За Пределами".
       И в воскресенье после полудня в "Вместе Остающиеся Мужчинами" в подвале Trinity Episcopal эта женщина снова здесь.
       Хуже всего, что я не могу плакать, когда она смотрит.
       Это, наверное, моя любимая часть, быть удерживаемым и плакать с Большим Бобом без надежды. Мы все работаем так тяжело, все время. Это единственное место, где я действительно расслабляюсь и сдаюсь.
       Это мой отпуск.

       Я пришел в мою первую группу поддержки два года назад после того как снова ходил к своему доктору по поводу моей бессонницы.
       Я не спал три недели. Три недели без сна и все становится внетелесным переживанием. Мой доктор сказал: "Бессонница – это только симптом чего-то большего. Выясните что в действительности не так. Прислушайтесь к своему телу".
       Я просто хотел заснуть. Я хотел маленьких синих капсул амитал натрия по 200 миллиграмм. Я хотел красно-синих пулевидных капсул туинала, красных - как губная помада секонала.
       Мой доктор сказал мне, чтобы я жевал корень валерианы и делал побольше упражнений.
       В итоге я свалюсь в сон.
       Мое помятое лицо наподобие старого фрукта выглядело так, что можно было подумать, что я был мертв.
       Мой доктор сказал, что если я хочу увидеть настоящую боль, то я должен пройтись до церкви Первого Причастия во вторник вечером. Посмотреть на больных паразитами мозга. Посмотреть на больных костными поражениями. Посмотреть на больных с дисфункциями мозга. Посмотреть на больных раком.
       И я пошел.
       Первая группа в которую я пошел началась с представлений: это – Элис, это – Бренда, это – Довер. Все улыбаются с невидимыми пистолетами у своих голов.
       Я никогда не называю своего настоящего имени на группах поддержки.
       Маленький скелет женщины, который звали Хлоя с задом ее штанов висящих грустно и пусто. Хлоя рассказывает мне, что худшее в ее мозговых паразитах, что никто не хочет секса с ней. Она была так близко к смерти, что ей выплатили по ее страховому полису семьдесят пять тысяч долларов и все что она хотела - это трахнуться напоследок. Не интимности. Секса.
       Чтобы сказал парень? Я имею ввиду, чтобы сказал ты?
       Все это умирание началось с того что Хлоя стала немного уставать, а теперь Хлои слишком скучно ходить на процедуры. Порнографические фильмы. У нее были порнографические фильмы дома, в ее квартире.
       Во время Французской революции, рассказывала мне Хлоя, женщины в тюрьме, герцогини, баронессы, маркизы. Любые. Они бы трахнулись с любым мужчиной, который залез бы на них. Хлоя дышала у моей шеи. Кто залез бы на них. Траханье коротало время.
       La petite mort, называлось это по-французски.
       У Хлои есть порнографические фильмы, если меня заинтересовало. Амилнитрат. Лубриканты.
       В обычные времена у меня была бы эрекция. Наша Хлоя, однако, похожа на скелет обмоченный в желтом воске.
       Хлоя выглядящая как она есть не вызывает во мне ничего. Даже не ничего. До сих пор плечо Хлои тыкает мое, когда мы садимся в круг на ворсяной ковер. Мы закрываем наши глаза. Была очередь Хлои вести нас в управляемой медитации, и она вела нас в сад безмятежности. Хлоя вела нас вверх на холм к дворцу семи дверей. Внутри дворца были семь дверей: зеленая дверь, желтая дверь, оранжевая дверь и Хлоя говорила нам идти через каждую открывающуюся дверь. Синяя дверь, красная дверь, белая дверь и найти, что было там.
       Глаза закрылись, мы представляем нашу боль как шар белого исцеляющего света всплывающий вокруг наших ступней и поднимающийся к нашим коленям, нашей талии, нашей грудной клетке. Наши чакры открываются. Сердечная чакра. Головная чакра. Хлоя вела нас в пещеру, где мы встречали наше животное силы. Моим был пингвин.
       Лед покрывал пол пещеры и пингвин говорил: "Скользи". Без малейших усилий мы скользили сквозь туннели и коридоры.
       Затем было время обниматься.
       Откройте ваши глаза.
       Это - терапевтический физический контакт, сказала Хлоя. Мы все должны выбрать партнера. Хлоя бросилась мне в объятья и плакала. У нее было нижнее белье без бретелек дома, и плакала. У Хлои были масла и наручники,  и плакала, в то время как я смотрел на секундную стрелку моих часов, которая шла по кругу в одиннадцатый раз.
       Я не плакал в моей первой группе поддержки, два года назад. Я не плакал в моей второй и моей третьей группе поддержки, также. Я не плакал на паразитах крови и на раке кишечника и на органическом  слабоумии.
       Это как с бессонницей. Все так далеко, копия копии копии. Бессонница дистанцирует от всего. Ты не можешь ни к чему прикоснуться, и ничто не может коснуться тебя.
       Затем был Боб. Первый раз, когда я пришел на рак яичек Боб, большой олень, большой чизбургер навалился на меня сверху на "Вместе Остающиеся Мужчинами"  и начал плакать. Большой олень шел прямо через комнату, когда было время объятий. Его руки по бокам, округлые плечи. Его большой олений подбородок на его груди. Его глаза уже обволакивающиеся слезами. Его шаркающие ступни, колени вместе, неразличимые шаги. Боб скользил через подвальный пол, чтобы переместиться на меня.
       Боб парашютировал на меня.
       Большие руки Боба обхватили меня.
       Боб был качком, говорил он. Все те дни юности на Дианаболе и затем на стероиде для скаковых лошадей, Вистроле. Его собственный спортзал, У Большого Боба был собственный спортзал. Он был женат три раза. Он рекламировал продукты и не видел ли я его когда-нибудь по телевизору? Вся программа по увеличению твоей грудной клетки – это было в действительности его изобретение.
       Незнакомцы с таким уровнем откровенности заставляют меня чувствовать себя немного стесненным. Если ты понимаешь, что я имею ввиду.
       Боб не понимал. Может только одно из его huevos опустилось, и он понимал, что это был фактор риска. Боб рассказал мне о постоперационной гормональной терапии.
       Много бодибилдеров стреляющих слишком много тестостерона получили то, что они называют сучьи сиськи.
       Я спросил, что Боб имеет ввиду под huevos.
       Huevos, говорил Боб. Половые железы. Орехи. Камни. Яйца. Шары. В Мексике, где ты покупаешь свои стероиды, они называются eggs.
       Развод, развод, развод, говорил Боб. Боб говорил и показывал мне свое фото в бумажнике громадного и голого на первый взгляд, позирующего с лентой на каком-то соревновании. Это дурацкий образ жизни, говорил Боб, когда ты накаченный и выбритый на сцене, полностью измочаленный с  количеством жиров, сниженным до двух процентов и диуретики делают тебя холодным и твердым на ощупь как бетон, ты - слепой от света и глухой от натиска колонок звуковой системы, пока судья командует: "Вытяни свой правый бицепс, согни и держи". "Вытяни свою левую руку. Согни бицепс. Держи".
       Это лучше чем реальная жизнь.
       Быстропрогрессирующий рак, говорил Боб. Затем он стал банкротом. У него было двое взрослых детей, которые даже не отвечали на его звонки.
       Лечение сучьих сисек состояло в том, что доктор делал надрез под грудью и откачивал всю жидкость.
       Это все что я помню потому что потом Боб закрыл меня в круг своими руками и его голова склонилась вниз накрывая меня. Затем я был потерян внутри в забвении, темном, молчаливом и абсолютном. И когда я отступил от его мягкой груди, спереди рубашки Боба была мокрая маска, как я выглядел плачущим.
       Это было два года назад, в мой первый вечер с "Вместе Остающиеся Мужчинами".
       Почти каждую встречу с тех пор Боб способствовал моему плачу.
       Я никогда не возвращался к доктору. Я никогда не жевал корень валерианы.
       Это была свобода. Потеря всех надежд была свободой. Если я ничего не говорил, люди в группе предполагали самое худшее. Они плакали сильнее. Я плакал сильнее. Посмотри на звезды – и тебя нет.
       Идя домой после группы поддержки, я чувствовал больше жизни, чем когда-либо чувствовал. У меня не было рака и кровяных паразитов. Я был маленьким теплым центром этой жизни вселенной наполняющей все вокруг.
       И я спал. Дети не спят так хорошо.
       Каждый вечер я умирал, и каждый вечер я рождался.
       Воскресал.
       До того вечера. Два года блаженства до того вечера. Потому что я не могу плакать с этой женщиной, смотрящей на меня. Я не могу достичь дна. Я не могу быть спасенным. Мой язык напоминает обои. Я так много кусаю внутренности  рта. Я не спал четыре дня.
       Под ее взглядом я – лжец. Она – симулянтка. Она – лгунья. Во время вступлений мы представлялись: я – Боб, я – Пол, я – Терри, я – Дэвид.
       Я никогда не называю своего настоящего имени.
       "Это – рак, правильно?" - сказала она.
       Затем она сказала: "Хорошо, привет, я – Марла Сингер".
       Никто только не сказал Марле, какой вид рака. Затем мы все были заняты баюканьем нашего внутреннего ребенка.
       Мужчина все еще плачет у ее шеи, Марла делает еще затяжку.
       Я смотрю на нее находясь между содрогающихся сисек Боба.
       Для Марлы я – симулянт. С тех пор как я увидел ее во второй вечер, я не могу спать. До сих пор я был первым симулянтом, но может быть все эти люди также симулируют с их поражениями и их кашлями и опухолями. Даже Боб, большой олень. Большой чизбургер.
       Посмотрите на его изваянные волосы.
       Марла курит и посматривает по сторонам.
       В этот момент ложь Марлы отражает мою ложь, и все, что я могу видеть - это ложь. В середине всех их правд. Каждый - цепляющийся и рискнувший поделиться своим худшим страхом, что их смерть уже рядом и дула пистолетов прижаты к задним стенкам их глоток. Итак, Марла курит и посматривает по сторонам. И я. Я укрыт рыдающим ковром и все неожиданности даже смерть и умирание кажутся прямо там внизу пластиковыми цветами в видеофильме, такими же скучными.
       - Боб, - говорю я. - Ты давишь меня. Я стараюсь шептать, но затем уже не шепчу. – Боб, - я стараюсь сохранять свой голос спокойным. Затем я кричу: - Боб, мне нужно в сортир.
       Зеркало висит над раковиной в уборной. Если паттерн сохранится, я увижу Марлу Сингер на "Выше и За Пределами", в группе больных паразитами мозга. Марла будет там. Конечно, Марла будет там. И то, что я сделаю – это сяду к ней. И после представлений и управляемой медитации, дворца семи дверей, белого исцеляющего шара света, после того как мы откроем наши чакры, когда придет время обниматься я схвачу эту маленькую суку.
       Ее руки крепко прижатые с обеих сторон и мои губы прижатые к ее ушам. Я скажу: "Марла, ты большая симулянтка. Ты должна убраться.
       Это единственная настоящая вещь в моей жизни и ты разрушаешь это.
       Ты большая туристка".
       В следующий раз, когда мы встретимся, я скажу: "Марла, я не могу спать пока ты здесь. Мне это нужно. Убирайся".