Художник Александр Завьялов. Лука Вьялица

            Александр Завьялов является одним из ярчайших и незаслуженно забытых представителей «неофициального искусства» 1970-х , 1980-х гг... Его непростой путь, как в жизни, так и в  искусстве являет собой вызов обывательскому «здравому смыслу».
 - Посмотрите на людей: разве они живут? Они же приспосабливаются!  - любил повторять он, скорчив гримасу отвращения. Сам-то он был предельно честен и естественен, но это, как ни странно, не делало ни его жизнь, ни жизнь близких ему людей ни проще, не счастливее,  но радость от созерцания  его картин с лихвой окупает бытовые несоответствия.
           На своих полотнах Завьялов  фиксировал то, что окружало его, с присущим ему одному своеобразным видением и колоритом. Картина по сути своей – свернутое пространство. Мысль и страсть Александра, растворенная в красках и нанесенная на холст, оказывает сильнейшее воздействие на зрителя, расширяя границы сознания, открывая дверь в другой горний мир – светлый  и просторный, в котором отрадно душе. Конечно, как всякий подлинный гений он неисчерпаем и еще долго мы будем находить в его работах новые оттенки и обертоны.  Но мне хотелось бы сказать о Завьялове как о личности, о близком и родном человеке.
       Он вошел в мою жизнь в 1976 году, ранней весной. А дело было так:
    Солнечным мартовским праздничным утром пришла ко мне моя подруга, художница царь -девица Ира Марфина, с которой мы жили в одном доме. Поставив на стол бутылку портвейна и коробку  дорогих редких конфет, она велела достать из серванта три бокала.
-  Сейчас Завьялов придет, он позвонил, и я сказала, чтобы шел прямо к тебе.
Ответила она на мой вопросительный взгляд.
-  Я же обещала тебя с ним познакомить. Ты такого еще никогда не видела. Даже Слепов  (её тогдашний муж)  уступает ему кое-в-чем. - Продолжала она, откупоривая бутылку.
       Он не заставил себя ждать. Переливчатой несвойственной ему трелью разразился дверной звонок, и я пошла открывать. То, что я увидела, превзошло все мои самые смелые предположения.
       На порог нашей скромной квартиры ступил голубоглазый бородатый богатырь,  одетый в рыжую лисью шубу до колен и серые валенки на босу ногу. Его пшеничные локоны венчала видавшая виды, но элегантная фетровая шляпа, а шея была повязана пестрым платком, завязанным причудливым узлом.
- Александр, - представился он, и, не дожидаясь ответа, схватил мою руку и церемонно поцеловал.
- Я Татьяна.  Проходите,  пожалуйста.
       Он снял валенки и шляпу, прошел в комнату и присел к столу, не снимая шубы, одетой, как позже выяснилось, на голое тело (при всей своей любви к эпатажу Завьялов был чрезвычайно деликатен)
Между тем Марфина  разлила портвейн по бокалам.
- За палитру или по литру? - Спросил Александр, поднимая свой бокал и рассматривая его на просвет.
- Чтобы мы никогда не забывали, откуда у кисточки шерсть растет. - Предложила Ирина.
- Идет,- ответил Александр, и мы выпили.
  Утерев бороду тыльной стороной ладони, он поднялся из за стола, водрузил обратно на  голову шляпу и прошелся по комнате, пристально оглядывая интерьер,  а  особо внимательно  -  книжные полки.
- Да-а, у вас тут есть  кое-что интересное, - молвил он, открыв книжный шкаф и достав лежащие поверх собрания сочинений классиков еще не разобранные и не переплетенные страницы "самиздата":  перепечатанное на машинке  "Приглашение на казнь" Набокова.
- Потом дашь почитать.  -   Утвердительно промолвил он, легко переходя на "ты".
Остановившись посреди комнаты и все еще держа в руках листки, он принял эффектную   позу:
-  Последняя четверть двадцатого века.  Верлибр. Экспромт.  -  Объявил он,  сделал паузу, поднял голову, полузакрыл глаза и начал декламировать нараспев, в  такт стихотворному ритму размахивая рукой, в которой держал листки, свернутые в трубочку,  что-то о двух прекрасных дамах, пьющих портвейн и поедающих шоколад на фоне оконного проема  солнечным весенним днем под музыку капели и шепот тающего снега. У него был приятный слегка хриплый баритон, заставляющий уделять больше внимания музыке стиха, чем его содержанию.
     Закончив, он  удалился на кухню, принес себе оттуда граненый  стакан, вылил в него остатки портвейна и выпил единым махом.
-  Ну  всё. Теперь отправляемся ко мне. Через магазин.  -  Объявил Александр.  Мы с Ириной послушно встали и пошли одеваться, а он уже ожидал нас на лестничной клетке...
   Потом, анализируя сей нетривиальный визит, я удивлялась тому, что этот человек уверенно и по-хозяйски властно ведущий себя в незнакомом чужом доме,  не вызывает никакого протеста, и насколько его манера держаться  органична и естественна "применительно к случаю" (как он сам любил выражаться). 
    Талантливые люди всегда знают о своем даре (другой вопрос - что они с ним делают; в их власти или погубить этот дар, или раскрыть и принести соответствующий плод).  Великие творцы исполняют свое предназначение и в богатстве, и в бедности, и в здоровье, и вопреки своим недугам. Завьялов, как и другой, не менее гениальный художник старшего поколения, Анатолий Зверев, велик вопреки своему алкоголизму, а не благодаря ему.
     Сколько контрастных воспоминаний связано с Александром! Сколько противоречивых эмоций вызывают эти воспоминания:  преклонение перед талантом и теплота чувств сменяются  горьким сожалением о загубленных последних годах его жизни. Но как бы не складывались обстоятельства, сводящие нас вместе, каждый раз я  снова и снова поражалась глубине личности этого человека.  Не имея никакого диплома, благодаря лишь самому себе, он был  всесторонне образован: великолепно разбирался в искусстве, литературе, философии, музыке,  да и во многом другом, и,  не смотря на то, что он беседе предпочитал монолог, общаться с ним можно было часами, не испытывая дискомфорта.
       Он любил и умел принимать гостей. Его дом был теплым и уютным семейным очагом, потому что его жена Мария всегда поддерживала любое его начинание. Когда бы незваные гости не посетили сию обитель, даже в самые тяжелые безденежные времена,  всех пришедших сажали за красиво сервированный  со  вкусными яствами и несметным числом бутылок стол, хотя, если заглянуть в холодильник, можно было застать там пустыню - белое безмолвие
А какие он писал стихи! Такие же образные и емкие, как и его картины:
...Женщина быстро глядит на меня
Взглядом базарного знойного дня!
      Все его искусство - это гимн любви!  Любви к метафизической ЖЕНЩИНЕ, земным воплощением которой была  Мария.  Она присутствует на половине  картин -  его жена, его муза и его любимая модель.  «Ваше Величество, Женщина», - частенько  обращался он к Марии.
   Задавая ему вопрос, о чем та или иная картина, я всегда получала неизменный ответ:
  - Это про любовь! -  Даже если на холсте было изображено развевающееся на ветру  белье на веревке.
    « Жена – Мария,  сын -  Денис,   работа, работа, работа...»  Так  декларировал он  свое жизненное кредо (пока не родились еще Шурик и Маша). И в связи со всем вышесказанным вспоминается Василий Розанов с его щемящим бытовым экзистенциализмом, сквозь который лучится любовь христианская.
    Хотя не могу сказать, что Завьялов был приверженцем той или иной религии, но в иерархии его ценностей Бог, безусловно,  главенствовал, пронизывая  мировосприятие. Тот Бог-Творец, который  есть любовь и причина всего сущего!
   Однажды Максим Кантор, художник и философ, сказал: «Полноценная жизнь выражает  себя  прежде всего в самостоятельном, не зависящем от мнения чужих  авторитетов языке. Это должна быть прямая речь. Фраза без кавычек. »  Именно таким языком говорит с нами Завьялов при помощи красок своих холстов и рифм своих стихов. Даже если светильник поставить под стол, он всё равно светит. Пока источник  близко, свет слепит  глаза, и  ничего толком не разглядеть. Но, отдалившись во времени,  начинаешь вдруг различать оттенки смыслов, и даже иногда приходит понимание…
  Я очень надеюсь, что в будущем появится исполненное признания и любви, профессиональное исследование такого ясного и такого таинственного явления, как  творчество Александра Завьялова,  и наследие этого поистине гениального художника наконец  займет свое место в мировой культуре.