Глаза умной козы

  Матрос Майонез, впрочем, откликавшийся и на обращение «Саша», не всегда был матросом, а, тем более, Майонезом. Довелось ему еще поработать электриком на рыболовецком флоте необъятной страны, занимавшей прежде одну из доступных шести частей мировой суши. Сначала не стало страны, затем  рыболовецкого флота, как, впрочем, и всего остального. То, что есть сейчас – это капли вместо полноценной бурлящей струи, просто жалкие крохи. 


  Свое прозвище Саша получил заслуженно. Он любил есть этот продукт, практически пить его. Как только приходило снабжение, повар отдавал Сане несколько банок волшебного эликсира, чтобы тот смог насладиться им спокойно, а не жрать его под одеялом, втихаря сперев на камбузе. У Саши была сложнейшая майонезная зависимость. Отсюда и кличка.


  Судно, рыболовецкий траулер, было в ходу. То есть, говоря простым языком, оно куда-то плыло посреди Атлантического океана.


  Был самый обычный день. Вместе со вторым электромехаником Николаичем тогдашний электрик Майонез снимал для проведения планового обслуживания мотор траловой лебедки. Демонтаж длился долго, ибо все заржавело страшно – лебедка на открытой палубе, и постоянно в работе. Пока сумели отдать прикипевшие болты, пока сняли тяжеленный мотор, умаялись сильно. Но работа есть работа. Нужно было раскидать мотор, заменить подшипники, проверить обмотки, и восстановить изоляцию. Нанести изолирующий лак, дать ему высохнуть. Потом собрать все это хозяйство, установить на место, протестировать. Им дали на профилактические работы один световой день, и за пару часов они уже сняли двигатель, весивший почти полтонны, и раскидали обе крышки.


  Солнце палило вовсю. Сверху кружили вечноголодные бакланы.
Умаялись.  Сели перекурить это дело.


  Курили молча, каждый думал о своем. То есть, каждый самостоятельно думал о том, зачем он пошел в море и какого же лешего он здесь делает.


  Оживление в обстановку внес вездесущий старший помощник. Он поймал подвахтенного матроса, слонявшегося без дела, и начал с ним психологический акт однополой любви. Старпом не мог смотреть на то, как матрос бездарно тратил время, отпущенное ему свыше судовым расписанием.


  У матроса же был взгляд  умной козы. Она еще моргает. Что-нибудь жует и моргает. Ему бы еще носик розовый… Знаете, бывают козы с умными глазами, а бывают люди с глазами умных коз.


  Чиф ему припомнил все недостатки в работе, а именно медлительность, безынициативность, тупость, лень, нежелание стать лучше, чище, а также отсутствие тяги к светлым вершинам, которые помогли бы ему…  и так далее. А начать улучшать себя старпом предлагал с малого – с уборки той самой палубы, на которой и происходил разговор.  Чиф указал на небывалую грязь и бардак – на два окурка, валявшихся прямо рядом с ними, затем показал на корму, где лежала какая-то ржавая железка. Что вы здесь развели. Скоро крысы будут спотыкаться, а не то, что люди. Если сейчас же здесь не будет все блестеть, как и положено, то навряд ли по приходу домой ты получишь возможность еще раз сходить в теплую заграницу. Правда, не сразу – для начала можем лишить тебя премии. Как считаешь?


  Матросик с вытаращенными глазами схватил голяк и стал усердно мести им палубу. Поднимая кучу пыли, он постепенно стал приближаться к месту работы электромеханика и его подчиненного. Старпом критически оглядел его нескладные движения,  и неторопливо продолжил обход судна.


  Исполнительный, но тупой матрос надвигался с неотвратимостью мусороуборочной  машины. Он всасывал в себя мусор, найденный на палубе, после него не оставалось ничего. Собрал и выкинул за борт ту железку на корме, на которую ему указал старпом. Постепенно он подошел вплотную к разобранному мотору. Интересно, что он будет делать, меланхолично подумал Майонез. Ретивый матрос увидел лежащую отдельно крышку, схватил ее и, бурча «Накидали здесь всякого»,  потащил в сторону, в корму.


  Майонез посмотрел на электромеханика – почему он не остановит этого кретина? Сам он окрикнуть его не мог – рядом сидит начальство. Регата регатой, а морские традиции забывать нельзя, как говорил Христофор Бонифатьевич голосом Зиновия Гердта. Субординацию тогда еще никто не отменял, советское время, восьмидесятый год.


  А начальник смотрел прямо перед собой, на крышку, и на то, как ее волок матрос - уборщик. Смотрел молча, с прищуром, дымил сигаретой.


  Уборщик, полный значимости порученного ему дела, кряхтя, тащил тяжеленную крышку к слипу, упираясь ногами. Наконец, дотащил ее к самому началу наклонной поверхности, и э-э-эх! – отправил в свободное падение. Крышка была тяжелой, летела-скользила-падала с грохотом. Потом бульк – только ее и видали.


  Саша с испугом и интересом посмотрел на лицо электромеханика, который молча продолжал глядеть вдогонку крышке. Не вставая и не отрывая взгляда от слипа, Николаич тихо произнес:


  – Этого не может быть. Саша, ущипни меня! – Майонез ущипнул его за руку. – Сука, это не сон. Урод! – возопил он, – что ж ты, сука, наделал! Ты что ж, не видишь: здесь люди работают? Ну вот же, инструменты лежат, вот мотор, вот съемники! Вот мы сидим!!!


  Матрос что-то блеял и мычал. Мол, ему старпом приказал убрать палубу от всего ржавого железа.


  Ну что делать, виноват-то все равно электромеханик, который не остановил. Последовали крики и пистоны, вставленные электромеханической службе дедом. Петарды, вставленные второму электромеханику старшим.


  И что? А ничего. Нашли и временно разобрали не особо нужный мотор на баке, чуть расточили крышку под другой подшипник, собрали, запустили. Конечно, еще добавили пистонов всем подряд…


  Но за поднявшейся шумихой все как-то забыли о виновнике торжества. Так что лишь  матросу ничего не было. А может, глядя ему в глаза, ни у кого рука не поднялась…


  Чуть моргающие глаза умной козы.