Синдром Обострённой Совести

Депеш Юрий
http://www.fotostomp.ru


                «… медузы прикоснутся к людям, и те засияют, как звёзды…»
                (Древнее индейское пророчество)


                «…а я встану и не побегу,
                а я останусь и всё пойму,
                а я возьму да и полюблю,
                а кому и этого мало
                того я с собой возьму…»
                (Неизвестный индейский поэт)


Пробуждение было ужасным. Пэт проснулся оттого, что лежал на чём-то жёстком, и это что-то жёсткое отдавило ему бока. С трудом приоткрыв глаза, Пэт увидел, что лежит на полке, под прилавком, в сувенирной лавке. Там и вещи то некуда было класть, как  же он туда втиснулся, этого Пэт вспомнить не мог. Морской воздух быстро приводил в чувство, на нём было трудно пьянеть, но в этот раз, вероятно, произошло нечто, нарушившее обычную процедуру, почти молниеносного, выхода из бодуна.
У Пэта было такое ощущение, как будто изнутри, по нему, кто-то прошёлся наждачной бумагой, а потом ещё раз рашпилем. Смесь самбуки и тёмного рома, текила-бум и коньяк, джин с водкой и вискарём. И зачем же так было напиваться? Этого Пэт тоже вспомнить не мог.
Откуда-то рядом исходил тёрпкий аромат полыни. Едва сумев выронить себя с полки на песок, Пэт огляделся по сторонам. На той же полке, но чуть дальше, стоял стакан с абсентом, видать заботливо припасённый Пэтом ещё с ночи. Сделав пару глотков и выкурив сигарету, Пэт начал возвращать память к себе.
Ага, вчера к нему зашёл Смарт с горилкой, потом Промис, а потом, а потом ничего не вспоминалось. Пришлось сделать ещё глоток абсента. Сквозь призму этого глотка проступил образ какого-то здоровенного, как медведь, человека, подошедшего к нему, уже после того, как все разошлись.
Близнец! Кто другой, с такой покупающей улыбкой, мог растрясти бездыханное тело Пэта и озадачить его вопросом: «Пэт, неужели ты не пропустишь со мной по маленькой рюмочке вискаря?». Близнец был, чуть ли не единственным человеком, кому у Пэта не хватало смелости отказать в такой невинной просьбе. Жалеть о принятом решении, у Пэта не было времени, так как началась феерия безумства, уничтожения спиртных запасов во всех барах Конвергенции, стоявших на пути их триумфального шествия. Не удивительно, что Пэт проснулся не дома. Подобные встречи с Близнецом и в Вавилоне заканчивались приблизительно по такому же сценарию, но в Конвергенции всё произошло во сто крат жёстче.
Кое-как отряхнувшись, от прилипшего к нему песка, Пэт  выбрался из сувенирной лавки и, полутрезвый, барахтаясь в песке, вяло, отталкивая ступни от зыбких волн, направился к Морю.
«Мы утро встречаем абсентом», - переврав песню из пионерского детства, блаженно напевал Пэт, благоухая полынью на всю Конвергенцию. Пол литровый пластиковый стакан светился изумрудом, и время от времени подносил губы Пэта к себе, вливая через них очередную порцию себя. Пэт не был безвольным человеком, но противится абсенту, считал верхом неприличия по отношению к самому себе. Напиток не трезвил, но и пьянить не спешил. Лишь по чуть-чуть возвращал память. Наверное, непьянибельность объяснялась слишком ранним визитом абсента в Пэта.
Что за жизнь?! В такие моменты Пэт испытывал «приступ обострённой совести». Он объяснял это так: «Совесть, высвобожденная состоянием жутчайшего похмелья, обостряется на столько, что ты вспоминаешь всё, что происходило с тобой неправильно, на протяжении всей жизни. Чём жёстче похмелье, тем ярче, полнее высвобождается из подсознания твоя, беспробудно спящая совесть. Ты готов покупать билеты в трамвае, только вот трамваев в Конвергенции нет. Готов просить прощения у всех, обиженных тобой, но они ещё спят. Ты становишься вежливым, но это никого не впечатляет, скорее снисходительно удивляет. Хочется обнять всю Вселенную и расцеловать её по-братски, зацеловать до дыр и признаться всем в любви, читая на коленях стихотворения».
Но, самое лучшее в такой ситуации погрузится во все понимающее и все прощающее Море.


Flashback:


Вдоволь набродившись в царстве разбитых и разворованных аборигенами зеркал, индейцы выходят, и, попрощавшись с охранником, уже вдоволь напившегося матэ, идут к расположенной, по соседству, бездыханности вялых пропеллеров.
Магия образа Храма Конвергенции, всё ещё не отпускает их, и они решают освежиться, в не менее экспериментальной, чем солнечная, ветряной станции.
В минуте ходьбы от станции, старший достаёт из сумки кусок хлеба, делит его на две равные части, добавляет к нему зелени и кусок вяленого мяса. Останавливаются, спешить некуда. Поужинав и попив воды из фляг, они бредут по аллеям, застывших великанов. Иногда, то слева, то справа, слышен надсадный скрип ржавого металла о металл. Значит один из пропеллеров, вспомнив былую молодость, попытался шевельнуться. Безуспешно.
Энергии, выдаваемой как солнечной, так и ветряной станциями и раньше едва хватало только на то, чтобы обеспечивать работу приборов, следящих за ходом эксперимента. Индейцев это не касается, они просто бродят среди упорядочено расставленных, некогда выкрашенных в белое, остовов неудачи.
Солнце, устав не менее чем юноши, начало потихоньку подготавливаться к отдыху. Индейцы, выбрав себе место, на берегу затопленной Морем территории, с видом на развалины атомной станции, идут к зарослям тростника. Нарубив достаточное количество, располагаются к отдыху. Разжигают огонь из сухого прошлогоднего тростника и пекут картошку, которой заблаговременно запаслись в посёлке аборигенов.
Старший затягивает красивую и пока ещё непонятную по смыслу песню, которую им пели, когда они ещё были совсем маленькими. В ней поётся о Море, Солнце, Пальмах и Любви.
Что такое Любовь, кроме родительской суровой любви, они не знают, но песня будоражит их воображение, выстраивая образы далёких и прекрасных, но пока неизведанных миров. Рисует картину всеобщего единения и неразбитых сердец.
Младший, вдруг всхлипнув, отворачивается от старшего, и украдкой утирает слезу. Никто не должен её увидеть. Даже друг. Настоящий индеец не должен плакать. Так учили старшие.


                «В дальний путь, бери с собой как можно меньше груза!»
                (Старое индейское правило)


Пэт зашёл в Море, культурно раздвигая медуз, в «приступе обострённой совести» он был вежлив даже с ними, лёг на спину и предался размышлениям, мерно покачиваемый вялыми волнами…
Память. Столько, сколько вкладывается в тебя нами, никогда и ни за что не вложит в экономику самого безнадёжного государства, даже самый бездарный инвестор.
Мы отдаём памяти всё, что у нас когда-либо появлялось, искренне полагая, что то, что было, никуда и никогда не исчезнет. Будет вести нас под руку и услужливо открывать нам все двери.
Ничто никуда и не исчезло, просто в тот момент, когда нам что-то нужно было вспомнить и взять к употреблению, мы не смогли его найти. Туда, куда мы положили разыскиваемое, его и не и не оказывалось. Мы понимали, знали, что оно где-то рядом, но где именно, не имели ни малейшего понятия.
Капризная память. Издеваясь над нами, никогда не покажет пальцем на нужную полку с нужной вещью, но, вдруг, когда мы уже и не ждём её помощи, уронит нам нашу голову, нас задремавших от тщетных поисков, эту самую искомую вещь.
Уронит на столько неожиданно, в самый недоумённый момент, что поначалу мы и не знаем, что делать теперь с этой, свалившейся так не вовремя пыльной страницей.
Но память также и сглаживает углы, подчищая воспоминания от перегоревшей в нас боли.
Пэту давно стало неинтересно коллекционировать вещи - они портятся, морально устаревают, престают приносить удовольствие и раздражают. Их чрезмерное количество так и норовит раздавить тебя.
Куда легче укладывать в памяти стопочки сбывшейся надежды и реализованной мечты.  Это коллекция, в которой ни одна из бабочек воспоминаний, не перестанет шевелить усиками и крылышками.
Воспоминания – единственный багаж, который стоит нести по жизни. Если ты честен перед собой, то это приятная ноша неспособная стереть тебя из памяти самого себя. Со временем негативные воспоминания тускнеют, ты начинаешь находить в них забавные грани, которые раньше считал трагичными. Ненужный драматизм отсеивается.
Трагизм, преобразовавшись временем, усмехнётся, сквозь высохшие, вечность тому назад слёзы. Кулак, устав от напряжённости, расслабится и откроется для рукопожатия. Предательство друга обернётся мудрым уроком судьбы. Удар в спину станет предупреждением о грозящей беде.
Нельзя ограничивать своё желание взлететь выше радуги, она тебе этого никогда не простит. Трам-пара-рам, и сотни залпов взрывают дурашливые, ни хрена не грозовые облака. Облака, полные невысказанных эмоций небес.
Чрезмерная акцентация внимания на несбыточности фейерверка гасит запас позитива, улыбка меркнет, и солнце начинает всходить на обратной стороне Луны. Белый котёнок, прекрасный котёнок с голубыми глазами и красными бусиками на шее, урчит и не удивляется таракану, ошарашено таращемуся на блики залпов орудий.
Воспоминания – немногое из того, что с тобой от и до, иногда навсегда, иногда сразу на никогда. Их можно упрятать в Под, но воспоминания никогда не согласятся быть на вторых ролях!
Они – примадонны нашего Я.
Им можно простить всё, и они прощают тебе всё. Они как бумеранг, как далеко их от себя не кидай, они всё равно вернуться и ударят тебя по затылку, если ты уже забыл о том, что отбросил их.
А что, если вернуть всему человечеству все воспоминания, которые оно выбросило на свалку, думая, что сможет прожить без корней прошлого, питаясь лишь воздухом опреснённого настоящего. Просто взять и напомнить всем о том, что Жизнь Прекрасна!!!
Так Пэт и решил сделать, только не сейчас. Волны убаюкивали. Что-то скользкое прикоснулось к его ноге и подталкиваемое волнами успокоилось где-то в области мошонки. Медуза. Ну и хрен с ней. Хотя из-за медуз Пэт побаивался заходить в Море без трусов. Умиротворённый унесшим похмелье абсентом, Пэт отогнал аккуратно медузу и продолжил мечтать – размышлять. В состоянии похмелья покопаться в себе не вредно. Это у него получалось лучше всего на свете:
«Я часто возвращаюсь к корням любых моих контактов – взаимоотношений. Странно, инициатором всегда был я. Хотя впрочем, не странно. Я ведь эгоист, а стало быть, всегда сам выбираю себе собеседника, друга, девушку. Всегда. Я экстраверт в кубе. Практика жизни доказала, что я никогда не был абсолютно один, что в условиях современного общества было бы абсолютным нонсенсом, но в то же время мне, с моей широтой – расплывчатостью, всегда было трудно сконцентрироваться на ком-то или чём-то одном. Я никогда не умел принадлежать кому-либо или чему-либо, а уж тем более принадлежать кому-то или чему-то одному. Хотя если удавалось, то по своей воле я никогда не мог отказаться от этого. Но, человек, любой, по природе – собственник, с претензией на абсолютное право владения всем.
Человеку всегда трудно делить кого-либо или что-либо, за счёт отрыва от себя. Конечно же, легче всего делить или отдавать то, чего не имеешь, но попробуй найти в себе смелость отдать то, чем обладаешь. Если сможешь – честь тебе и хвала. Если нет – тоже ничего страшного.
Всему своя честность!!!
Человек всегда оценивает все, пользуясь двойными, а то и многократными стандартами. Вихрь личностной мысли никогда не будет объективным.
Объективности при таких условиях – недостижимый идеал. Идеал обсубъективливаемый персональной объективностью каждого из нас. Говоря человеческим языком, моя объективность = субъективности моего несовершенства. Но тогда:
Зачем я люблю?
Отчего я ненавижу?
Как могу презирать?
Откуда во мне нежность?»
Пэт встал на ноги, повернулся спиной к берегу и с силой ударил руками по Морю, закричав низко летящим облакам:
«Я провозглашаю, что мы тем и интересно-самобытны, что мы – величайшие в мире клубки противоречий. Индивидуальная противоречивость выковывает из нас огненные столпы личности. Личности с таким ворохом минусов и плюсов, что их хватило бы на все учебники по математике, во всём мире.
И это ПРЕКРАСНО!!!
Я люблю твоё несовершенство совершенных противоречий!!! Слышишь меня – ты, противоречивая до умиления личность?! Поэтому я с тобой, а не с кем-либо иным!!!
Уууууууууууууаааааааааааууууууууууу!!!!!!!!!!!!!»


Trip:

Громадные лопасти, вырвавшись из полуденной спячки, начинают, бешено вращаться, разгоняя облака. Они проносятся в миллиметрах от плеча человека стоящего на верхней площадке ветряка. Люди, столпившиеся внизу, машут предупреждающе ему руками. Человек машет им в ответ, принимая суету внизу за ободрение его безрассудству. Всё обходится и человек, сделав несколько снимков на допотопном фотоаппарате, едва не стоивших ему жизни, спускается вниз. Ему протягивают бутылку вина, он, довольный собой пьёт из горлышка. Ветряки выстраиваются караулом почёта и провожают всю группу свистом лопастей разрывающих воздух. Солнце стоит в зените и светит им в лицо. Людям и ветрякам.


Наоравшись вдоволь Пэт, немножко угомонился и решил сделать хоть что-то полезное для всего человечества.
Он пошёл спать.


                «… прицеплял знамя жизни к рукам
                и, поднявши их, вверх, шёл сдаваться
                ну, а чтоб мой вернее был путь,
                осушал из ладоней прекрасное…»
                (Неизвестный индейский поэт)


Рецензии