В поисках входа
http://www.fotostomp.ru
«Мечте оборвали крылья, и она научилась ходить».
(старый индейский афоризм)
«Потеряться не страшно, но страшно вновь не найти
То, что было в тебе, никогда навсегда не угаснет…»
(неизвестный индейский поэт)
… Пэт, вздрогнув, вжал голову в плечи – тень низколетящего грузового самолёта, на несколько секунд проглотила его собственную тень, на мгновенье показалось, будто его проглотил сказочный ЧудоЮдоРыбаКит. Повеяло детством и запахом школьных библиотек. Тень проглотила тень и вернула некогда потерянное что-то.
Самолёт, довольно урча, пошёл на посадку.
Когда-то, в раннем детстве, он жил у тётушки, в городе с военным аэродромом, древним кремлём и вкусным гороховым супом. С прыжками через костёр, за руку с соседскими девчонками, и с жаренным, на этом костре, хлебом. С неразделённой детской влюблённостью и разбитым до крови коленом.
Поэтому он знал, что:
Жизнь Прекрасна!!!
Улыбалось…
Ему всегда казалось, что люди – находясь в состоянии улыбчивости, вспоминают что-то сокровенное, известное лишь им одним, это не раздражало его, напротив, как-то расслабляло и позволяло ему, встрепенувшись от мелочных забот и обид, в очередной раз влюбиться, и тоже, идя на встречу потоку города – улыбаться. Самому себе и прохожим, бегущим по своим делам.
Они в ответ тоже улыбались, принимая его за знакомого. Многие потом целый день мучались, ломая голову над тем, что это за человек с уверенной улыбкой на лице приветствовал их в гуще час-пиковой толпы. Вспоминали и улыбались. Улыбались до тех пор, пока не забывали, о том, чему они улыбаются.
Забывали до очередной встречи. До очередной улыбки.
Когда смотришь на город с высоты неоперившегося сознания, юношеского максимализма, подросткового всезнания и детского плюрализма, главное не глядеть по сторонам. Если посмотришь – ты пропал, ты никогда больше не сможешь вернуться в розовое беспроблемье. Исчезнет неотъемлемое право на то, чтобы, пользуясь покровом ночи, летать во сне, на то, чтобы тебе завязывали шнурки на ботинках и покупали сладкую вату. Переводили, за руку, через дорогу и не ругали, за ободранные тобой, в прихожей, обои. Позволяли тебе снисходительно осуждать всё непонятное тебе, делить мир на абсолютности, гладили тебя по голове за то, что ты учишь неразумных родителей, как правильно жить. С лёгкостью и беззастенчивостью разрушать привычные ценности, создавая на их месте утопические и никому, кроме тебя, не нужные замки из папье-маше и зубочисток.
Безукоризненная мечта детства.
Проходит немного времени и твоя, обветренная носорасшибательными открытиями совесть, покрывается пузырями токсичного герпеса презрения к себе.
Её залечивают насмерть прививкой Патриотизма.
Из подземного перехода вышел Промис. Вечный лузер, не завершивший в жизни ни одного дела, постоянно имеющий из-за этого проблемы и обвиняющий в этом весь мир, только не себя. Он не видел Пэта полтора года, но вместо приветствий из него полились обычные сопли мировой скорби.
- Мир дерьмо!!! Всё и все окружающие меня дерьмо!!! В общем, всё полнейшее дерьмо!!! – со старта зарядил Промис.
- Ну, так перережь себе вены и не ной, - устало посоветовал Пэт, отмахиваясь от Промиса как от опостылевшей, прилипчивой мухи.
- ??? – такого Промис не ждал, он привык, что все его разубеждают, успокаивают, дают возможность высказать все, что накопилось в его бестолковой голове.
- Если ты отвергаешь окружающее тебя, но при этом не можешь создать ничего нового, то не лучше ли тебе покончить с собой? – продолжал «успокаивать» Промиса Пэт.
- Нет!!! Я боюсь смертиL - растерянно проблеял Промис.
- Тогда закрой рот, если не видишь прекрасного в том, что отвергаешь, но боишься отвергнуть вообще! Отвергни раз и навсегда и не мучай собой «дерьмовый» мир! – что ещё можно было посоветовать этому мудаку.
- Ты что псих, так успокаивать??? – не на шутку испугался Промис.
- Так, всё! Ты меня достал! Проваливай! А если в следующий раз ещё попробуешь именно мне ныть о своей никчемной жизни, то я лично, сам, начищу тебе табло, и может тогда ты поймёшь то, что понял каждый бомжара, каждый зачуханый оборванец! – Пэт начал закипать. Умеет же Промис так обосрать умиротворённое настроение. То, что Промис с такой лёгкостью вывел его из себя, Пэту не понравилось. Нервы ник чёрту.
- Что? – глупо хлопая рыжими ресницами, просипел Промис.
- Если ты не можешь ничего изменить, то, по меньшей мере, попробуй насладиться этим! Всё разговор окончен!!! – Пэт развернулся и, не обращая внимания на крики в спину, решительным шагом зашёл в подземный переход.
«Никогда не ходи туда, где тебя не ждут!»
(Древнейшее индейское правило)
Именно в один из таких дней, когда Пэт уже научился смотреть по сторонам и не бояться увиденного он и вошёл в очередной в его жизни город. Много городов довелось повидать до этого, но такого инфантильного состояния горожан как здесь, он ещё не встречал. Постоянно живя в этом городе, он никогда не мог нормально воспринимать его менталитет после частых и долгих отлучек. Не потому, что именно этот город был какой-то по особенному довлеющий Над. Нет, скорее именно Пэт не был в теме правил установленных людьми, не до конца справившимися с совсем недавно официально свергнутым тоталитаризмом. Сначала этот город укреплял веру в Сверх Горожан в своём народе, а потом не знал, что делать с агрессией народа, не понимающего, почему он, такой лучший других, а живёт хуже.
Теперь город пожинал плоды своей Сверх политики, а заодно с ним и Пэт. Невольный участник маскарада. Пришедший по своей воле. И сразу окунувшийся в омут Патриотизма.
В политику городского сектантства.
Имя тому городу – Вавилон…
Но!
Можно ли в современном обществе спрятаться от общества, отвергнув всё то, что оно навязывает? Хватит ли смелости отказаться оттого, что является основой общества? Хватит ли сил не плыть тогда, когда тебе не дают утонуть?
Пэт был глубоко порочен для того, чтобы осуждать новости дня. Он и был теми самыми новостями дня, которые когда-то пытался отвергать, но его порочность не позволяла ему захлебнуться в героическом пафосе, подаваемом под прикрытием маски пресыщенности и всезнания.
Он не собирался жить Завтра, так как оно могло умереть Сейчас. Вот он и жил Ежесекундно.
Если бы он перестал жить Ежесекундно, то у него даже Сейчас могло бы никогда не начаться. Всезнание же лишает смысла всё то, чего ради он и жил Сейчас, чего ради умирал Сейчас, чего ради вновь оживал Сейчас.
Скучающее поколение всезнаек.
«Меньше думать надо!»
(Голос из зала)
Не имеет смысла объяснять, почему Вавилон назвали именно Вавилоном, не Пэт его так назвал и не ему это название изменять. Можно только уничтожить, но в своё время и с другой целью. Пэт не забывал, зачем он вернулся сюда.
Вавилон так Вавилон.
Ещё задолго до его прихода в этот город-сын из города-отца, его фантастически далёкие предки решили проблему выбора названий практически для всех, окружающих Пэта, вещей. Не такие уж они и дремучие были, как казалось в детстве, благодаря им не приходится ломать голову над миллиардами мелочей, которые стали частью жизни, привычными и откровенно комфортными. А именно комфорта так часто и не хватало ему.
С этими мыслями Пэт зашёл в метро, и его накрыло волной старых воспоминаний. Правда, не настолько старых, чтобы возникло желание избавиться от них.
Flashback:
Напротив сидел парень с синтетически отсутствующим взглядом, нарочито обращённым в себя. Синтетические оборотни мегаполисов поедали себя трансформациями «походу». Трансформеры, вот кем они были на самом деле. Тронь такого и он трансформируется из бронзовой статуи Будды в распустившийся бутон розы или в оскаленную пасть волкодава. Таковы правила игры, и их никто не собирается менять. Никому это не выгодно, так как это может привести к хаосу НеБезразличия к окружающему.
Всё выходящее за рамки понимания должно быть уничтожено, не то мировой порядок взорвётся на миллиарды самостоятельных кусочков с наличием в них понимания своей индивидуальности, а этого как раз и нельзя допускать.
Трансформер, лишившийся привычной почвы для мимикрии, сходит с рельс, и, как беспомощное дитя, полное противоречий, начинает биться головой о стену. Правильное решение от этого не приходит, но боль ударов отвлекает от главной боли – боли непонимания того, что происходит вокруг.
Пэт видел таких людей во всех городах, во всех пригородах и иногородах. Они схожи как клоны-одноклетки. Похоже, что в своё первое вторжение на Землю, Марсиане только тем и занимались, что культивировали в среде людей особый генотип, специально подготовленный к гипертрофированной мимикрии. Культивировали и внедряли своих ставленников во все слои общества, чтобы потом, когда они вернуться с основными силами, их встретили подготовленные люди-трансформеры.
Пэт знал одного такого парня, живущего на островке, вросшем корнями в бездну. Этот островок представлял собой неровный столб уходящий основанием во мглу, курившуюся далеко внизу тяжёлым туманом. По всему периметру остров был ограждён массивным, построенным из каменных глыб, забором. На острове было практически всё, необходимое для жизни одного человека, так сказать самодостаточный остров на одну персону.
Персональный остров.
Без претензий на роскошь, но терпимо. Парень этот, в своём одиночестве, на роль Робинзона не претендовал, так как попал на этот остров не воле случая, но по причине собственной непомерной тяги к одиночеству. Особенностью подчёркивающей это являлся тот факт, что забор был построен им уже после того, как он научился управлять мощным оружием, способным уничтожать пространство взаимоотношений. Чудесное оружие!!! Оно так помогало в борьбе с назойливыми соседями, отравляющими его жизнь своими постоянными попытками вылечить какие-то его болезни, которые якобы «способствуют прогрессирующему росту язв души». В медицинской энциклопедии, найденной на полке, он такой болезни не обнаружил. Люди окружающие его - твердили обратное.
Так в постоянной борьбе отвержения окружающего промчались годы. Он был не просто подлецом, но подлецом, утверждённым в собственной подлости, и, творя свои подлые дела, верил, что помогает… хотя на самом деле лишь чудом не убивал, да и то, как правило, это происходило вопреки, а не благодаря его подлости.
Окружающие, его, люди, учились прощать его…
Его попытка, засунув пальцы в хитросплетение шестерён мироздания, остановить механизм, не им приведённый в движение, перелепить извечный организм неодинаковости, и… и ничего. Так как ничто не в силах нарушить движение Из – В. одним словом, его перемололо в фарш очередной попытки, учитывая ошибки предыдущих попыток, измениться, - научившись считать больше, чем до одного. В своей мании величия, он пытался переделать, подладить под свои интересы и взгляды, абсолютно не учитывая наличие самобытности, неповторимости всего, всего, всего, весь мир, считая себя точкой опоры, о которую должен был притереться весь мир. Он был маленьким жалким тиранчиком, варящимся в собственном соку собственных комплексов неполноценности, съедающим себя за обедом страха – боязни. Боязни того, что люди узнают, что Он – не Он, а лишь игра в Него…
Марионетка собственных пальцев.
Пэт лучше всех знал этого человека, потому что это был он сам. Воспоминания приостановились с выходом на улицу.
Personal Jesus из окна проезжающей машины. На полную громкость, в миксе Кириллова.
Жизнь Прекрасна? (я то знаю, что да)
Эскадрилья военных самолётов взорвала перепонки и небо надругательством над звуком. Звуковой барьер был перейден, и уши заложило от нестерпимой боли звукового удара, и голубое небо покрылось шрамами выхлопа и конденсата реактивных двигателей. Самолёты в очередной раз трахнули небо, оно сморщилось, разгладилось и приготовилось к тому, чтобы быть трахнутым в следующий раз. Прохожих внизу это не касалось, «а город подумал, ученья идут».
Trip:
Маленький самолёт по диагонали разрывает лист неба. Небо масляное и не сопротивляется. Самолёт гонит не притормаживая. Только вперёд, только вперёд. Что может его остановить? Только земля. Кадр переворачивается и зрителю становиться понятно, что самолёт просто не может выйти из штопора, а не набирает высоту. Когда все это понимают, то уже поздно. Поздно для аплодисментов, поздно для лётчика.
Керосиновый взрыв во весь экран…
Один лишь нищий, сидевший на выходе из центрального подземного перехода Вавилона, знал обо всём, и хотел об этом рассказать всем, всем, всем. Но его, вечно бормочущего под нос непонятную фразу, никто не слышал. Нищий погладил штанину проходившего мимо него Пэта, улыбнулся и счастливо залопотал под нос: Где мояМая?
Пэт, как и все, не услышал его.
Город проглотил все звуки…
Пэт уходил всё дальше и на этот раз над его головой пролетел пассажирский самолётик, частной авиакомпании. Пэт ухмыльнулся полупьяно и отхлебнул прямо из горлышка, так полюбившейся ему, в последнее время, Мадеры. Тёрпкость Крымского солнца успокаивала и позволяла не принимать всерьёз детские страхи плаванья в безбрежном океане, среди сложного лабиринта заминированных островов.
Персональных островов: + )))
«В странный период моей жизни мы встретились с тобой…»
(Голос за кадром)
Свидетельство о публикации №214010501371