Еще одна страница из летописи великого сторожа

Наддий Саныч обмакнул перо в чернила. Он легко и невинно положил локоть на лист чистой бумаги и, смотря в заснеженное окно, за которым второй день царствовала вьюга, он глубоко и печально задумался.

Был третий час ночи. Великодушные неразговорчивые тени от старого, доживающего свой век огарка свечи то медленно и лениво, то вздрогнув, словно испугавшись чего-то, колыхались в такт дыханию Нддия Саныча. Около поцарапанного маленького зеркальца, куда ее нежно положила красноватая рука сторожа, стояла небольшая пожелтевшая от времени фотография.  С нее с веселым добродушным прищуром смотрела красивая девушка. Не часто ей удавалось выбраться из душной и мрачной книжки, где ее прятал от злых глаз да черствых душ Наддий, и она с удовольствием наблюдала за происходящим. Она бросала свой милый, еще почти детский взгляд то на колдовской полумрак ночной комнаты, то на зимнее угрюмое окно с разъяренной метелью, то на задумавшегося тяжело сторожа. Она словно была героиней новой пьесы, и снова искренне радовалась. Но иногда и она, засмотревшись на дрожание свечи, поддавшись таинству этой ночи, уходила в печальную тень своих мыслей. Но это было только на мгновенье, а потом она опять улыбалась хитроватой майской улыбкойю

Время от времени Наддий Саныч устало зажмуривал глаза и поворачивал голову. Он смотрел на фотографию. Так проходило несколько секунд,  пока она не отбрасывала волосы с глаз привычным легким движением руки, чтобы, оставив улыбку открыто и доверчиво посмотреть на него. Тогда у уголков глаз Наддия выступали сухие нечаянные слезы и медленно скатывались по жесткой небритой щеке. И он отворачивался. Он не хотел, чтобы она видела эти слезы. Он не хотел, чтобы она знала.

Дом был наполнен неприкосновенной тишиной. Часы с кукушкой на правой стене вполголоса отмечали ход времени, которое пока не имело никакого смысла. В слегка приоткрытую дверь был чуть слышен далекий гулкий голос ночной сестры милосердия, читавшей вслух "Ромео и Джульетту" Шекспира на английском. Да разгулявшийся ветер пел свои грустные жалобные песни в еще теплой печной трубе.

Наддий Саныч потрогал кончиком пера пламя свечки и вновь стал задумчивым.

Из коридора послышались тяжелые сонные шаги. Кто-то прошел мимо комнаты сторожа. В конце коридора шаги стихли, и опять некоторое время покой дома ничего не нарушало. Через несколько минут оттуда послышался шум сливного бачка, и мимо комнаты сторожа снова кто-то прошел.

Часы захрипели, из окошка вылетела кукушка и три раза хрипла прокричала. Наддий Саныч вздохнул, Посмотрел на высохшее перо и еще раз обмакнул его в чернила. Он подвинул к себе лист бумаги  и ровным осторожным почерком вывел на нем, скрипя старым пером:

"Из истории траурных дат".

Затем он немного подумал и добавил, старательно вырисовывая каждую букву:

"Повесть".