Невыполненная просьба отрывок

…Я пытаюсь отвлечься и сконцентрироваться  на чём то совершенно другом..
В голове всплывают обрывки прошлого: сейчас это моя первая операция.
Операцию назначили на 11 часов утра.
Вечером на посту медсестра дала две таблетки, сказала – волшебные: выпей одну сейчас, вторую завтра утром. Да, они действительно помогли – притупили чувство страха.
Часов в 10 закатили в палату каталку, на голову шапку как в душе, разделась, легла, закрыла глаза  и задержала дыханье: “Будь что будет.”
В операционной уже человек пять, тихонько буднично переговариваются. Переложили  на стол, руки пристегнули, лежу как Иисус – распятая и голая, пристёгивают ноги, в вену вводят катетер. Откуда - то сбоку подходит анестезиолог (блин, я же голая!!! стыдно!)
-Как дела? Страшно? – спрашивает.
-Да, (ещё и стыдно) хотела добавить.
-Это нормально, не боятся только дураки и сумасшедшие.
Он как будто чувствует моё смущение, берёт меня за запястье, измеряя пульс ,и серьёзно смотрит  глаза.
Над головой ослепляя, очень ярко зажигается операционная лампа, начинают вводить лекарство в вену, страх перекрывает стыд, мне уже всё равно.
“Господи всё в твоих руках!!! Сбереги меня!!!”
Прикладывают маску к лицу:
-Лариса, считай.
-Один, два, три…

Ночь.…Да точно ночь, но где то горит свет, не очень ярко.
Кружится голова, болит горло и немного подташнивает, надо мной склонилось два человека:
-Я жива?- спрашиваю и,  увидев больничные кафельные стены, сразу всё вспоминаю.
-Ты у меня спроси, я жива?- это хирург, пожилая строгая женщина,- я над тобой почти четыре часа стояла!
-Вы живы, Нина Степановна?- спрашиваю я у неё и улыбаюсь.
-Ну вот имена помнит, значит все нормально,- это уже анестезиолог и теперь он мне тоже улыбается (А в палате мне сказали, что он очень серьёзный, потому бывший военный хирург ,а военные как пошутили женщины- даже в цирке не смеются).
Он очень тепло улыбается и глаза у него красивые, только цвет их не вижу, очень тусклый свет (надо посмотреть при дневном).
-Простите меня, Нина Степановна.
-За что?- она удивлённо поднимается надо мной.
- Что пришлось так долго со мной возиться.
-Да ладно, надумала,- она отмахивается – надо же было довести себя до такого состояния!
Они переглядываются между собой, как мне кажется с облегчением.
- Отдыхай.
Мне даже грустно, что они уходят.
Кружится голова и болит горло. Везде трубки, подходит медсестра: температура, давление, лекарство через всё тот же катетер (рука от него отнимается, и локоть не согнуть)
-А сколько времени?
-Двенадцатый час.
-Ничего себе! А мне - то показалось, что я просто в каком то пространстве была, летела по чёрной трубе, и в невесомости побывала в скафандре, это, наверное потому что движения были скованы.
-А горло то почему болит?
-Так трубку вставляли в трахею.
Ни вздохнуть, ни кашлянуть - всё в животе отдаётся.
Полночи лежу, повернуться невозможно, по спине уже мурашки - отлежала.
К утру упрашиваю медсестру вытащить катетер, “сил нет его терпеть, лучше так поколите”, она вводит лекарство и, сжалившись надо мной, убирает его.
“О, боже спасибо тебе и медсестричке!!!”
Я почти сразу засыпаю, то ли из-за него (катетера), то ли из-за лекарства.
    Утром и в реанимации обход оказывается.
Приходит мой врач и с ним ещё три доктора-мужчины, поднимают простынь, смотрят на мой заклеенный живот, комментируют, “что здесь ещё ни петь, ни свистеть ”и отходят, мне уже всё равно, что я не одетая.
Мой доктор задерживается, на какое- то время.
-Я хочу в свою палату.
-Побудь ещё под моим присмотром.
Всё очень кратко, но мы прекрасно понимаем друг друга.
Он в маске, но я вижу по его глазам, что он улыбается. Глаза у него голубые, под цвет его медицинского костюма и шапочки - очень красивые.
     К обеду, когда совсем прихожу в себя, вижу, что рядом со мной лежит бабушка: очень сморщенное иссохшееся тело, кажется, кожа просвечивает все венки, ее лицо изрыто морщинами, я даже предположить не могу, сколько ей лет (хотя может и немного - это всё болезнь сделала).
Она что то бормочет себе тихонько и пишет на листочке (как потом оказалось письмо), как будто торопилась куда то, писала, перечёркивала, бросала лист, брала другой. Я даже и не знала, из какого она отделения и что у неё болело.
    Ночью ей стало плохо, и все бегали возле неё, я напичканная лекарствами, почти равнодушно, сквозь сон слышала беготню медсестёр и короткие указания врачей.
     На следующее утро, когда я проснулась, она  кротко спала на своём месте, всё было тихо и пристойно.
  Через какое -то время за мной пришли, переложили на каталку, что бы увезти в своё отделение, моя соседка проснулась и стала совать мне листочек в руку со словами: “Мне уже всё равно не выбраться отсюда, а там внизу в приемном покое меня дочь ждёт, тебя всё равно придут проведать, попроси, что бы ей там передали”.
   Конечно, я взяла это письмо, неуклюже и немного скомкав, почему то чувствовала перед ней какую- то вину: “Я обязательно передам”.

  У дверей реанимации медсестра попросила меня отдать ей письмо.

  Я удивлённо вскинула глаза на неё (это было единственное, наверное, что я могла свободно вскидывать). Она объяснила, что у этой бабушки месяц назад умерла дочь, она из-за неё и попала в больницу, немного придя в себя, она стала писать дочери письма (ведь сюда не пускают, ходить сама она уже не могла) и просить всех передать ей.
Чуточку поколебавшись (мозг медленно соображал после наркоза) я отдала письмо.
      Не поймите меня неправильно, но и сейчас когда на меня нахлынут воспоминания о прошлом и я вспоминаю эту иссохшуюся женщину, меня мучает только один вопрос , что же она там писала в своих письмах.

  Хотя подсознательно, я думаю, что знаю ответ на этот вопрос.