Глава 3

Глава  3
Оружие Всадников – это неотъемлемая часть нас самих. Когда по какой-нибудь причине Оружие оказывается вдали от своего хозяина, на его запястье оказывается жесткая, никем кроме Всадников невидимая нить, соединяющая пропавшее Оружие и его владельца.
Моя нить тянулась через пыльную дорогу, иссеченную следами от колес повозок, и исчезала в высокой неприступной стене, состоящей из множества каменных блоков. Так что путем несложных логических выводов, было установлено, что Лук стащил кто-то из  монастыря. Да-да, вот тебе и монашки – божьи одуванчики!
Монастырь поражал воображение. Честно – не был бы так озадачен пропажей верного Лука – залюбовался бы! Высокие каменные стены, узкие окна, несколько башен, крыша из чего-то красного, здорово напоминающая черепицу.
Недолго думая, я начал карабкаться на дерево, пытаясь заглянуть за монастырские стены. Да-а. Насколько мне видно – в монастыре множество туннелей и переходов; изящных «улочек» между потрясающими клумбами, пестрившими разными цветами: от белого до ядовито сиреневого. Двор монастыря утопал в яркой изумрудной зелени, среди которой  изредка выделялись крупные бутоны цветов. Мелькнула озорная мысль скинуть в одну из этих клумб Голода – очень уж он не любит яркие цветочки, понятия не имею почему.
А вот здесь, прямо под стенами монастыря, буквально в двух шагах от тяжелой двери с металлическими створками вырос раскидистый куст жасмина с огромными белыми цветками. Красиво.
Но вся эта красота меркнет и тускнеет, едва я подумаю о том, что к моему Оружию посмели прикоснуться чьи-то липкие пальцы! Почему-то у меня совершенно нет сомнений, что пальцы были именно липкими.
От этой мысли меня передернуло так, что ветка под моими ногами не выдержала такого бурного для нее проявления отвращения, и с  тихим хрустом и громким матом я полетел на землю. На очень твёрдую землю, надо сказать.
С дерева я упал очень вовремя: у моих братьев уже созрел план. Если говорить точнее - у одного.
Злостно ухмыляясь, Мор блеснул «гениальной» идеей, Голод его поддержал, а Война, сгибаясь от распирающего смеха, сказал, что если я соглашусь,  он мне даже добудет все что нужно. И добыл же, гад такой! И заставил! Но, давайте по-порядку.
Мор, взяв слово, поведал присутствующим, что у него есть идея.
- Это же женский монастырь, так? Следовательно, туда мужчин не пускают, – как умалишенным разъяснял он нам. – Нужно найти подходящую женщину.
- Где? – язвительно вопросил Война, выразительно обводя окрестности взглядом.
Кстати, об окресностях! Его взгляду открылась роскошная равнина, на самом горизонте заканчивающаяся полосой невысоких гор. Длинная, никем не тронутая трава, чистое, бескрайнее небо без единого облачка. Прохладный ветер, путешествуя по всему этому великолепию, создает впечатление, будто травинки, словно сказочные волны зеленого цвета, живут своей жизнью. И нет ни следа других людей, кроме монастыря рядом с нами. Мы дружно следили за тем, как Война медленно поворачивается на месте, обозревая окрестности, словно присматривает себе поле для боя. Наконец наши взгляды остановились на каменных стенах монастыря.
Монастырь - высокое такое строение, каменные неприступные стены, два флага на самых высоких башенках. Узкие бойницы. Бойницы? В монастыре? На кой они там? Но ладно, потом выясню, а сейчас главное туда пробраться. Но только не через бойницы! Да-да, был в нашей биографии подобный печальный случай.… Тогда в узеньком отверстии застрял Война. Доспехи заклинило между стенами, и, как говорится «ни туды, ни сюды». И нам пришлось вытряхивать рыцаря из доспехов.
Ух, ты. А ведь вон та круглая невысокая башенка… Дальнюю стену не видно изнутри, и если по ней забраться... Можно будет использовать как «план Б», если план Мора не сработает.
Черт. Мысли путаются, перескакивая с одного на другое, ни на чем не могу сосредоточиться. Тонкая, ярко-красная нить кровавой петлей окружает мое запястье, и сдирая кожу начинает переливаться всеми оттенками алого. Мое Оружие в опасности!
 - Народ!!! – ору я от боли, прыгая на одной ноге как контуженный пожилой заяц.
Голод от неожиданности все-таки давиться своей колбасой, или что он там жуёт, и пока он пытается откашляться, остальные подлетают ко мне.
- М-да. Времени у нас еще меньше, чем я думал, – сухо комментирует рыцарь. Давай, Война, излагай свои идеи, я же знаю, что в напряженных ситуациях у тебя мозги работают лучше, чем у Мора.
 – Ждите здесь, я сейчас! – ничего нам не объяснив, Война исчез за ближайшим углом монастырской стены. Но не успели  мы подумать, куда  же это умотал наш братец, как его зычный голос послышался за нашими спинами.
- Вот, нашел…- пробасил Война и сгрузил на землю кучу какого-то тряпья.
- Ты что придурок?! Где ты это взял!? – ору я. Благо, к тому моменту, когда я понял, ЧТО мне припер Война, в голове у меня немного прояснилось, но все равно понадобилось немного больше времени, чем остальным. Вон, Мор и Голод уже вповалку ржут где-то внизу, на травке, а мне как-то не до смеха.
- Где взял – не скажу. Я, как истинный джентльмен  вынужден беречь ранимую психику новоявленной барышни.  Иного варианта нет: переодевайся и чеши! – рявкнул рыцарь, и обижено отвернулся.
Пока я своим заторможенным сознанием пытался понять, что мне следует чесать, когда я переоденусь, он уже отошел за ближайшее дерево поднимать укатившегося туда от смеха Голода.
Однако факт остается фактом: мне пришлось переодеваться в женское платье. Откуда Война его достал, никто больше спрашивать не решился.
Когда я, недовольно бурча, все-таки ушел переодеваться за дерево, я уверился, что точно схожу с ума. Почему? Потому что когда я снял с себя рубашку, и повесил ее на сук упомянутого дерева, произошло нечто очень странное. Ветки нервно зашумели листвой, цвет коры немного изменился, стал светлее, на коре прорезались большие глупые глазёнки. А то, что раньше притворялось безобидным дуплом , скривилось в неровную улыбку и произнесло:
- А-аба-алденная рубашечка! Жаль стразиков маловато! Что там у тебя еще есть? - и уперло ветку  с моей рубашкой повыше.
 - Носки не дам! – нет, это вырвалось чисто машинально, когда я от потрясения уселся пятой точкой прямо на травку. Дерево проследило, как я пытаюсь на этой же точке подползти к рубашке, посмотрело как я  протягиваю руку к плотной ткани, и резко отдернув ветку с рубашкой, воскликнуло мне в лицо:
- Подарки не забирают!!!
 - Все. Не трогаю. Мор! Подойди сюда, пожалуйста. 
 Голоса дорогих братцев стихли, и ко мне подошел не только Мор, но и остальные. А  Голод даже закинул на плечо Косу, проворачивая между пальцев левой руки еще зеленый банан.
- Застегнуть? – ехидно спросил Война, однако, проследив за моим взглядом, осекся.
 Дупло на плотной коре вновь сместилось, ближайшие ветки плотно прижались к стволу дерева.
 - Он мне сам подарил!!! - трогательно прижимая мою рубашку к другим веткам, заголосило дерево. Но тут его взгляд остановился на блестящих наплечниках Войны.
- Ой, какие штучки! – и дерево снова потянуло свои ветки, но уже к рыцарю.
- Это нормально? – шепотом спросил я шокированного Мора. Тот только головой покачал, не сводя выпученных глаз с диковинки.
 Резкая боль в запястье отвлекла меня от созерцания сего чуда света. Пусть в этом мире хоть все деревья начнут разговаривать, я не должен забывать о своем Оружии!
Оставив рубашку дереву, я стал судорожно натягивать не себя платье прямо поверх штанов, не заботясь о том, что могу порвать плотную ткань о многочисленные металлические нашлепки и цепи на брюках. Да, признаюсь, цепи – моя слабость. В бытность мою еще в Своде, Создатель в шутку меня сорокой называл.
  Так, со стен монастыря никто вроде не смотрит, братья заняты – Война сосредоточено тыкает Мечом в бок дерева, остальные внимательно наблюдают за экспериментом, само дерево истошно верещит; мне никто не помешает. Ох, наверное, я собой представляю очень жалкое зрелище:  нечто со спутанными белыми волосами, в грязном, явно неправильно надетом платье, путаясь в длинном подоле, шкандыбает, простите за мой плохой французский, к холодным дверям монастыря. Точно – вид жалкий. Либо впустят, либо добьют из человеколюбия.
 Короче, я, старательно пытаясь говорить писклявым голосом, занес кулак, и уже стуча кулаком в железную табличку на воротах, услышал отчаянный визг доведенного до истерики дерева:
  - Отдай, отдай! Это он мне подарил!!!
Вверху въедливо взвизгнула петля, открывшегося окошка, и приятный женский голос осторожно проговорил:
 - Мир тебе, путница. Приветствую в монастыре святой Эаллы. Нужна ли тебе помощь?
- Помогите! Пожалуйста, помогите! На меня напали! Умоляю вас! – театрально завывая, сполз по воротам я.  Ха! Станиславский бы сказал: верю! Хороший мужик, только очень уж упрямый. Был…
 - Видела ли ты мужчин тут, странница? – Нет, ну нормально, а? Я тут может, кровью истекаю, а она разглагольствует! Женщины…
 А впрочем… Если пользоваться ситуацией, то…
 - Да, видел… а. Видела. Тот страшный, красный меня того... кх! – вообще-то я хотел сказать «ограбил», но поперхнулся. Что за гадость тут летает?! Однако, так даже лучше. Можно поиграть на нервах впечатлительной публики. Главное только поскорее.
 - Кого «того»? – опасливо уточнили из-за ворот. Запястье снова резануло, да так, что на изможденную солнцем землю закапали тяжелые бурые капли крови. Да что ж она не открывает-то?!
- Сайла, что там? – послышался другой, более строгий голос .
 - Там… женщина, Настоятельница! Просит приюта.
- Так впусти же ее немедленно, болтушка несчастная! Она ранена?
- Да!  - старательно застонал я. Хорошо, что моих братьев отсюда не видно. Испортили бы мне своим неэтичным ржанием весь спектакль.
Резь в запястье становилась все более сильной, крови было уже гораздо больше, и нить  натянулась так, что меня буквально впечатало в крепкие створки. На мою беду  хлипенькая застежка  броши, поддерживающей на моем теле платье, расстегнулась, и «наряд» едва не рухнул мне под ноги. Хорошо, что я натренированный быстро хватать все, пролетающее мимо меня – с поимкой платья особых проблем не возникло. Возникла проблема с брошью! Как ее теперь присобачить?
Тем временем, тяжелые двери монастыря немного открылись, так, что пролезть я мог только боком, и я, не видя другого выхода, просто намотал на шею правый рукав платья. Если монашки удивились, то не подали виду, просто втащив меня на «святую землю».
 Так. Я в монастыре. А теперь куда?
***

Меня отвели в ту самую круглую башенку, по стене которой я сначала хотел влезть, показали небольшую комнатку в самом верху, чуть ли не под крышей, и заставили сразу лечь под одеяло. Плотное такое, тяжелое.
На самом деле, в комнатке было не так уж плохо, просто немного странно, как для монастыря. Грубые ковры на полу, непонятные гобелены на стенах. Одно узкое окно, на подоконнике множество тонких, не единожды горевших свечей. Старая грубая кровать в углу. Кстати, что меня удивило: башня то круглая, откуда тут углы? Когда найду Оружие, обязательно полюбопытствую у кого-нибудь. Если не поубиваю, да. Неподалеку от кровати стоит деревянный, явно сколоченный неумелыми руками стол, с очень кривыми ножками, на столе что-то отдаленно похожее на тазик. На стене, прямо над кроватью висит здоровенное распятие. Это чтобы наверняка, наверное – если упадет, то с летальным исходом.
Так что, даже притворяясь полуобморочным, я внимательно поглядывал на распятие. Не внушает мне доверия эта штука. Самое ужасное, что нить все сильнее и сильнее тянула мою руку куда-то вниз и вправо, и меня все время нещадно вдавливало в старенький, продавленный матрас.
Старательно изображая обморок, я исподтишка, одним глазом наблюдал за суетящейся рядом монашкой. Нет, ладно бы она просто что-то делала, так она еще и бормочет, да так, что ничего не поймешь! И спотыкается постоянно. Но когда я понял, что меня хотят раздеть, чтобы осмотреть мои «страшные раны»…
Вы когда-нибудь видели прыжки из положения «полусидя в одеяле по-турецки»? А бедная женщина как раз увидела. Она в тот момент наклонилась надо мной, пытаясь отмотать рукав с моей шеи, и… ну, нос я ей точно разбил.
- Простите, я вас не ранил… а? Не ранила? – заговорил я своим обычным голосом, подскакивая к отлетевшей женщине, однако, под конец фразы исправился, пытаясь списать неожиданно проявившийся грубоватый мужской голос на случайный приступ кашля.
Нить снова натянулась, угрожая впечатать меня в стену, и я поспешно сделал шаг в сторону окна, чтобы быть хоть немного ближе к Луку.
- Нет-нет, – пытаясь подняться, мужественно соврала монашка. Ну-ну. Зачем же так? Я же вижу, что у тебя слёзы выступили. Вон, кровь на балахон капает. Или что это такое?
Я протянул ей руку, и женщина, приняв помощь, медленно, не отнимая левой руки от носа, встала на ноги. Женщина? Нет, девочка. На вид – лет четырнадцать – пятнадцать. Еще совсем ребенок. Личико трогательно невинное, наивные серо-голубые глаза так широко открыты, будто я – это последнее, что она увидит в этой жизни.
- Господи Иисусе, что же это я!.. – опомнилась девочка, отводя взгляд. Первая мысль – она заметила щетину. Вторая – откуда у меня щетина? Нет, правда. У нас только у Войны вечная «трехдневная» щетина, и то, под забралом шлема ее не видно, а вообще - наши тела не стареют и не взрослеют. Создатель специально остановил процесс старения, чтобы Творения не умерли раньше времени. А что? Он – Создатель, ему можно. Именно поэтому я выгляжу как едва вышедший из подросткового периода молодой человек, Война напоминает «остепенившегося» довольного жизнью крепкого мужика, который был бы прекрасной защитой для слабой женщины. Мор - худой мужчина выше меня ростом, но все же гораздо ниже Войны. Чуть вытянутое лицо с уже появившимися морщинками выдают в нем человека лет сорока, который слишком пристрастился к черной одежде. А Голод…  Повторюсь – к Голоду лезть мы не рискуем. Чует мое сердце – не зря он носит балахон. Однако наш младший братец – существо вообще без комплексов. Жует и жует – остальное его не касается, если это «остальное» не наносит ущерба его продуктовым запасам. 
Но, давайте вернемся к монашке.
- Госпожа, прилягте. Я промою раны, – отвернувшись от меня, проговорила девочка и обмакнула пожелтевшее от времени полотенце в пахнущую какими-то травами воду.
- Я… - что б такого соврать, чтоб отвязалась? – Я не ранена.  Просто напугана, мне бы отдохнуть… - надеюсь, поймет нехитрый намек.
Юная монашка смерила меня подозрительным взглядом, и нехотя опустила мокрое полотенце назад в таз.
- Точно не ранены? – переспросила она.
- Нет, – мило улыбнулся я, заводя руки за спину, и зажимая ладонью запястье. Да хватит уже на меня смотреть! – Мне просто нужно… поспать.
Девочка еще секунду на меня смотрела серьезным взглядом, а потом вдруг кивнула.
- Хорошо. Выпейте только чай, я на столе оставила, – недовольно произнесла она, не двигаясь с места.
- Как скажете. Я выпью. Как только лягу,  -  Уйдешь ты, наконец?!
- Ну уж нет! Пейте сейчас. Я должна сказать Настоятельнице, что вы хотя бы чай выпили. Она сама делала, – и,  давая понять, что иначе с места не сойдет, скрестила руки на груди.
Что ж… Надеюсь, с той малой частью силы со мной перешло и вложенное Создателем сопротивление ядам.  Ну, посудите сами – что было бы, если бы Всадника можно было отравить вчерашним компотом? Да Голод бы в первый час бы слег с недомоганием!
Быстро схватив со стола небольшую глиняную чашечку, я залпом выпил содержимое, стараясь не сосредотачиваться на вкусе. Лицо монашки немного просветлело, она довольно кивнула, забрала чашку, и направилась к выходу из комнаты. Запястье снова резануло болью, и меня резко дернуло вправо. Ох, что ж тут места так мало?!
- Чяхк! – впечатался в стену я. Серебряный обруч на голове сполз на бок, и повис, зацепившись за правое ухо. Монашка удивленно повернулась на странный звук, и вопросительно приподняла брови, глядя на прислонившуюся щекой к стене странницу.
- Очень понравился гобелен, – кряхтя, соврал я. – Потрясающе! Ткач – настоящий Мастер своего дела!
Девочка снова смерила меня недоверчивым взглядом, и вышла из комнатки. Сползая по стене, я подумал, что в этом «чае» не только чай был. А потом на комнату стала наползать тьма…


-Раздор! Раздор! Ты чего завис? Помоги, дурак! – какой странный голос. Где-то я его уже слышал. О-ой, как голова-то болит! Убейте меня. Но нужно открыть глаза. Вдруг этот голос еще что-нибудь интересное скажет? Открываю один глаз. Темно, скорее всего, уже ночь. Чтобы я еще раз пил чай?! Не-ет. Лучше коньяк с Войной. Когда вернемся.
Комнату освещала только  луна, заливая небольшое пространство бледно-голубым светом. Красиво. Луну видно из узенького окошка, но не полностью – ночное светило нагло закрывает собой чей-то силуэт.
Заметив, что я не проявляю никаких признаков жизни, силуэт покрутил пальцем у виска и, подтянувшись ввалился в комнату. Привет, глюк! Чая, извини, нет - я весь выпил.
Тем временем человек, который так бесцеремонно ворвался ко мне в комнатушку встал с пола, отряхнулся, потянулся, и нахально  попер к кровати. Содрал с нее покрывало, одеяло, простынь, ну, и другие постельные внутренности. Однако сей акт вандализма мужика не удовлетворил: он уселся по-турецки на пол, спиной ко мне, и некоторое время сосредоточено пыхтел. Потом встал, привязал одеяло к ножке кровати, собрал в кучу оставшиеся одеяла, и… выбросил их в окно. Только привязанная к кровати простыня так и осталась висеть на ножке, свисая из окна. Какой забавный глюк.
Скажу честно – никогда не считал себя тугодумом, но к тому моменту, когда я понял, что этот человек – Мор, и что он соорудил веревку для остальных, Война и Голод уже успели влезть в комнату.
- Раздор? – позвал Мор,  втянув Войну в узкое окошечко. – Ты как? Что с тобой?
- Мор, оставь его в покое. Нить, наверное, совсем замучила, – произнес Война с какой-то несвойственной ему теплотой. Нет, решено – чай я больше не пью!
- Я в порядке, – соврал я, наконец сфокусировав взгляд на брате. Надо бы спросить, как пробрался, любопытно же – А как ты долез? Стена же ровная, не уцепишься.
Брат как-то странно улыбнулся:
- Умный человек всегда найдет выход из положения, – и поднял руки, демонстрируя мне перевязанные черными тряпками ладони, в которых были зажаты… мои стрелы! Я его убью!
Кинуться на брата мне помешало только то, что меня нагло сгребли за шкирку.
- Ты выяснил, где Лук? Я, кстати, колчан захватил. – Война, без проблем держа меня одной рукой над полом, сунул мне точно в руки упомянутый атрибут лучника.
- Выяснил, – буркнул я, решив дать Мору подзатыльник при первом удобном случае. – Судя по тому, как сильно тянет нить вниз, Лук находиться точно под нами. В нижней комнате. Лестница в башне спиральная, и когда меня сюда вели, я видел две двери на предыдущем этаже.
- Превосходно. – Война, не тушуясь, разжал закованные в стальную перчатку пальцы, и я рухнул обратно на пол, не слабо приложившись затылком. О, бабочки!..
- Хватит сидеть, сложа руки. Раздор, поднимайся! – Мор протянул мне руку, помогая встать, и подтолкнул следом за Войной, который уже открыл дверь.
Спиральная лестница в темноте – это нечто! Никогда не пробовали спуститься? Я вам завидую. Короче, я пробирался по темному ходу, неслышно ступая по холодному камню пыльного пола. Легко и грациозно, буквально скользя над плитами, я упорно шел вперед, не обращая внимания на режущую боль в запястье. Сзади, громко топая по скользким плитам, пыхтел Война.
- Ш-ш! – прошипел упомянутый рыцарь, поворачиваясь ко мне. – Раздор, ты не можешь топать потише? И мертвого разбудишь!
Да, я соврал! Все было наоборот! Тихо шел как раз Война. Но у меня есть оправдание. Я так топал, потому что ходить в платье мне, мужчине не просто унизительно, а еще и неудобно! Тем более что почти при каждом шаге, мой ослабленный «чаем» организм неумолимо впечатывало носом в ближайшую стену. Довольно грубо впечатывало.
- Пытаюсь! – огрызнулся в ответ я.
Мор сзади сдавлено охнул, помянул чью-то мать, и прорычал сквозь судорожно стиснутые зубы:
- Сойди с моей ноги, глиста костлявая!
- Убери свои конечности с дороги, штанга! – вторил ему голос.
- Тихо! – шепотом рявкнул я, уставившись в непроглядный мрак под своими ногами.  – Замрите! Мне одному кажется, что площадка шатается?!
Да она не просто шатается, она мелко трясется!
- Шаг в сторону, немедленно! – заорал Война.  Мы и шагнули, но было уже поздно. В следующий миг плита под ногами провалилась, и мы рухнули прямо на гору подушек в каком-то слишком ярко освещенном помещении.
Когда глаза перестало щипать от света, а рана на запястье мгновенно затянулась, показывая, что я нахожусь в одном помещении со своим Оружием, я посмотрел вокруг.
Неподалеку от места нашего падения, на полу сидела простоволосая девчонка в простой монашеской робе, скрестив по-турецки длинные ноги. Большие зелёные глазищи смотрели с недоумением, маленький курносый носик усыпали веснушки, а щёки и губы были перемазаны медом. Одной рукой она держала мой Лук, а вторую запускала в стоящий рядом пузатый бочонок со сладким угощением. Видимо, мы застали ее в неподходящий момент, так как правую руку, перепачканную в меде, девчонка в этот момент облизывала. Невольно представив себя на ее месте, я подивился, как она вообще не подавилась!
Но девушка быстро пришла в себя, отодвинула левой рукой с зажатым Оружием бочонок, и гордо вскинув голову, уже двумя руками перехватила поудобнее мой Лук. Липкими пальцами!!!