Приют для бездомных животных 12

12.

Хорошо ещё, его не мучила бессонница.
Поутру настроение допортил какой-то древний деревенский дедок, притащившийся сообщить, что на него напала большая собака и больно укусила, и что не пора ли серьёзно заняться отловом одичавших животных, а не играть во всё это. Ну, на этот раз Лайт был спокоен: ведь Джок сидел на цепи. Он пошёл проверить пса и нашёл только обрывок цепи. Дедок ещё не убрался, и Старлайт поинтересовался у него, не заметил ли он цепи на собаке. Дедок ответствовал, что когда тебя кусают, тебе не до того. Нет-нет, он пришёл не за вознаграждением, он просто счёл своим долгом предупредить… Сколько-сколько, вы сказали? Конечно-конечно, какие у нас могут быть собаки…

Наконец-то Лайт отвязался от надоедливого старикашки. А сразу после ухода дедка явился Джок, волоча за собой цепь с запутавшимися в ней травинками и маленькими веточками. Вряд ли у него за прошедшую ночь возникло желание кого-нибудь грызануть. Но всё-таки, кто же, кроме него?..

Приятным сюрпризом было то, что Анника, похоже, никуда уезжать не собиралась. Конрой дрых у себя в комнате и на стук в дверь отвечал невнятным сонным угрожающим мычанием. Лайт пошатался по замку и от нечего делать поплёлся к вольерам посмотреть на собак. Погодка от вчерашней почти не отличалась, разве что дождь прекратился. Было ужасно неуютно.

Приют встретил сэра Альтаора молчанием, что само по себе казалось довольно странным. Собаки обычно никогда не молчали. Старая коза, привязанная невдалеке, апатично пощипывала травку и смотрела на приближающегося сэра Альтаора с плохо скрываемым раздражением. За всю её жизнь люди успели ей порядком надоесть.

Собаки глядели на него из-за сетки и помахивали хвостами, раскрывая пасти, но не издавая ни звука. Лайт смотрел на них, ничего не понимая. Что-то случилось. Что-то очень плохое. У всех собак клочьями вылезала шерсть, но это ещё полбеды. У некоторых облазила кожа – не так, как у людей при солнечных ожогах, а полностью, лоскутами, и там Лайт видел голые красноватые мышцы. Что-то происходило, а он не понимал, что.

А некоторые собачки выглядели вообще ужасно. Лайт расширенными глазами смотрел на блестящие красные тушки, глядящие на него тёмными шариками безвеких глаз, кажущихся выпученными, работающие каждым мускулом при передвижении. Все они словно смеялись над ним, обнажив в широкой ухмылке зубы, поскольку у них не было губ, чтоб прикрыть клыки.

- О да, это впечатляет, - сказал Конрой, возникнув будто из-под земли и сочувственно похлопывая Старлайта по плечу. – Признаться, я и не ожидал такого чудесного результата. Надо будет учесть на будущее. Представь – подносишь ты своему недругу пирожное на блюдечке, он съедает, ничего не заметив, а через пару дней он умывается и вдруг замечает, что его лицо осталось у него в руках… Забавно, не правда ли? Только надо меть в виду: прежде чем разбрасываться пирожными, необходимо капнуть на них кое-чем, напоминающим разбавленный канцелярский клей, и всё будет чудненько! Вот видишь, с каким изобретателем ты связался. Если бы на моём месте был кто-то другой, ты сейчас тоже ходил  бы такой же, но мне жалко Аннику, и к тому же я добрый, так что ты не бойся, но остерегайся, а то будешь ходить…

- И молчать? – язвительно закончил Лайт.

- Молчать?.. А-а, ты о собачках! Нет, молчать не надо, или как хочешь, а собачкам я просто голосовые связки перерезал, чтоб не слышать, что они сейчас чувствуют. Но, по-моему, чувствуют они как раз себя весьма неплохо.

- Ты понимаешь, ты искалечил столько жизней!..

- Понимаю, мой друг, отлично понимаю. Это же так занятно! Ты делаешь вид, что тебе не нравится? Напрасно. Никто тебе не верит. Да у тебя прямо на лице написан восторг!  Мы же с тобой – сиамские близнецы, чувства у нас тоже сиамские! Ой, как-то ты в лице не так изменился… Ладно-ладно, мне пора, я пошёл, желаю поднятия настроения и всё такое. Пока, до трапезы! – и Конрой куда-то отправился, весело насвистывая сквозь зубы.

А Лайт, подавленный и несчастный, поплёлся в свою комнату, закрылся там и повалился на кровать, никого не желая видеть и мечтая о смерти. Но смерть, как водится, в таких случаях не приходит; наплевала она на несчастного Лайта и сейчас, и Лайт долго-долго смотрел в потолок, пока у него не родилась ещё одна мечта – удушить Конроя – виновника всех несчастий, но и это, конечно, почти никаких проблем не решало. Ничто значения не имело, и в первую очередь жизнь.

Приходил Корнелий, приходила сестрёнка, что-то они делали в комнате, и Корнелий что-то говорил, и сестрёнка молча сочувствовала, заметив сумрак у него на душе, вытерла пыль, хотя это и не входило в её обязанности, но Лайту было всё равно. Кроме людей, приходили и разные мысли, мало связанные между собой. Знают ли люди, которые сходят с ума, что происходит что-то не то? Замечают ли они перемены и как к ним относятся? Лайта это интересовало, потому что он думал, что сходит с ума. Его сие не пугало и, разумеется, не радовало, и никто не мог объяснить ему, что именно не так. Но вслед за этим пришла мысль, что пока он в силах контролировать свои поступки, и это малость утешало, хотя сойти с ума – процесс, должно быть, не лишённый привлекательности, поскольку тогда уже будет наплевать на окружающих. А впрочем, кто знает? Может, как раз всё наоборот?..

Время бессмысленно переливалось в ничто, не только сегодня, а вообще, и осознание этого покрывало весь мир тонкой беспрерывной серой пыльной плёнкой тоски. Всё время присутствовал безответный вопрос: «Зачем я?».

За ужином снова захотелось сделать какую-то милую пакость. Подставить Конрою стул со сломанной ножкой, например, или таракана подбросить в тарелку. Но, к сожалению, вся антикварная, сумасшедшее дорогая  мебель своевременно чинилась добросовестным Корнелием, а тараканы тут почему-то не водились. А у Конроя, как назло, было великолепное настроение, он беспрерывно цеплялся к Аннике и сыпал неприличными шуточками. Аннике было заметно не по себе, она молчала, ни на кого не глядя, и это всё бесило Старлайта.

Он, извинившись, на минутку вышел, сбегал к Джоку, выстриг у него пучок шерсти, вернулся на кухню, аккуратно запрятал шерсть в жаркое, которое так нравилось Конрою, и пришёл обратно. Корнелий принёс жаркое, и оно моментально завладело вниманием Конроя. Когда он накладывал его себе в тарелку, то ничего не заметил. Но вот он начал есть. Лицо его приобрело задумчивое выражение, предварительно отразив целую гамму чувств. Сэра Альтаора маленько тошнило, когда он смотрел в сторону жаркого, но это было ничто по сравнению с восхитительным сознанием сотворённой пакости и порчи настроения недругу, который когда-то был самым близким другом.

Конрой медленно жевал, давясь и с ядовитой ненавистью поглядывая то на тарелку, то на Лайта, который старательно отводил глаза и делал вид, что всё хорошо.

- Будьте добры, передайте мне жаркое, пожалуйста, - попросила Анника Конроя. Тот быстро схватил блюдо и протянул ей через стол, но Лайт спокойно произнёс:

- Не стоит, Анника, есть жаркое. Оно сегодня что-то не очень.

- Да? – Анника внимательно посмотрела на Лайта, что-то сообразила и согласилась: - Действительно, лучше я съем что-нибудь другое.

- Вот именно, - кивнул Старлайт, - это действительно будет лучше. Конрой, вы не видели, как линяют наши собачки? Шерсть с них так и сыплется.

Конрой громко глотнул, запил вином из хрустального фужера, рывком поднялся, отшвырнув стул, и стремительно ушёл.

- Вы постоянно чем-то обижаете его, - с укором сказала Анника, глядя вслед Конрою. – Он уходит голодным.

- Да, ой, как я его обижаю! – ответил Лайт. – Но прежде он обидел меня.

- Нельзя быть злопамятным. Надо прощать промахи ближних.

- Во-первых, он мне не ближний, во-вторых, это не промахи, и в третьих, прощать я не умею, как бы ни старался. Вот видите, с какой гадостью вы связались!..

- Вы не гадость, Лайт, далеко не гадость…

- А гораздо хуже?

- Я вовсе не это имела в виду. Вы – прежде всего дитя своего времени и своего окружения.

- А вы, Анника, чёрная жемчужина!

- Почему чёрная?

- Редкое сокровище. Давайте, я вам что-нибудь подарю? Что вы хотите? Хотите – цветы, огромный-огромный букет? Или кольцо с бриллиантом? А?

- Знаете, Лайт, мужчины должны спрашивать, что подарить женщинам, но за редким исключением: цветы – как знак внимания, от души, а когда дарить кольца – это уж решать только им самим, - Анника улыбнулась: - Только не принимайте это за намёк. Я просто дала вам совет на будущее.

- Нет-нет, я всё понял…

- Ну как, подарите вы мне кольцо? – Анника смотрела с откровенной усмешкой.

И Лайт честно сказал:

- Не знаю… Пока что, вероятно, нет. Ой, только не принимайте так близко к сердцу, это просто я такой дурак…

Анника засмеялась:

- Я всё-всё понимаю, вы помните?

- Правда?

- Правда.

- И вы не сердитесь?

- Ни капельки! Продолжим ужин.

- Продолжим, только сначала я унесу жаркое.

- А что, это такая гадость?

- С некоторых пор.

- Ладно, уносите, я подожду.

…Они сидели вдвоём, и никто им не мешал.

- Скажите, Анника, каким я вам кажусь? – спросил Лайт, с преувеличенным вниманием разглядывая вилку.

- Зачем вам это? – удивилась девушка.

- Просто интересно знать…

- Вы не обидитесь, если я не отвечу?

- Но почему? Я-то не обижусь, а всё же?..

- Нет, я не скажу.

- Сильно я противный? – беззащитно вздохнул Лайт.

- Я об этом даже не подумала! Если я вам скажу, а вы опровергнете всё и разрушите мой сотворённый идеал, это будет слишком большим разочарованием. А я не люблю, когда разбивают стеклянные башни моего мира.

- Вашего мира… У вас тоже есть свой мир. Наверное, это так прекрасно – иметь свой мир, где всё ваше и всё так, как хочется. Но вся беда в том, что жить там вы не можете, как не можете уйти в воображение. А вокруг вас – реальность, от которой вам никуда не деться… Разве что в сны, но сны быстротечны. Сон – это смерть реальности. Правда, есть люди, ушедшие в свои миры насовсем, но там блуждает лишь их несчастный дух, а тело – тело осталось в реальности…

- Но почему дух несчастный? Если он нашёл то, что искал, и оно от него не уходит, то в чём же несчастье?

- Да в том, что тело не ушло, а осталось среди реальных людей, и они видят его.

- Но дух об этом не знает, не забывайте!

- Я не забываю. Но для полного счастья надо, чтобы в тот мир, куда ушёл дух, имели доступ те, кто остался с телом.

- Но тогда это не будет личный мир. Это будет та же привычная реальность.

- Однако во сне тоже всё кажется реальным… Впрочем, я утратил нить разговора, - ничего Лайт не утратил. Просто он понял, что доказывает нечто, чего уж никак не должен доказывать, поскольку то, с чем сталкивался он с тех пор, как познакомился с одним снайпером, которому доставляло удовольствие палить из огнестрельного оружия мимо людей, свидетельствовало как раз в пользу доводов Анники. Личный мир – великая вещь.

- Может быть, вы всё-таки объясните мне, чем руководствовались, когда звали меня к себе? – спросила Анника, чтоб заполнить паузу.

- Кажется, я вам говорил.

- Повторите ещё раз.

- Вы меня тогда совсем не слушали?

- Слушала. Но, возможно, вы теперь думаете по-другому. Вы не находите, что наш разговор повторяется?

- Нахожу.

- И так трафаретно будет каждый раз с некоторыми отклонениями, потому что мы вряд ли решимся коснуться иных сторон бытия.

- Вот видите, Анника, всё же вы на первое место ставите бытие, а потом уж миры. Личные, я имею в виду.

- Разве можно было иметь в виду другие? – Анника пристально посмотрела на Лайта без тени улыбки. Он испугался этого взгляда и извиняющимся тоном пробормотал:

- Инопланетные, параллельные…

- Но сейчас мы говорим не о них, и ещё – их существование не доказано.

- Но вы сами верите в них, - проницательно заметил Старлайт.

- Да, - мягко сказала Анника. – Это всё-таки иногда лучше, чем реальность.

- Но неужели вас в этой жизни ничего серьёзно не интересует?

- Интересует. Вы, например.

- О, это приятно слышать.

- А если бы существовали миры – много-много, какие угодно, - какой бы вы выбрали?

Вопрос оказался несколько неожиданным, потому что Лайт не был готов к нему внутренне. Когда-то он боялся, что этот вопрос будет задан, но потом привык к тому, что никому он не приходил в голову, тем более он не ожидал его от Анники. А Анника ждала ответа, и «не знаю» её явно не устраивало.

- Эти миры существуют лишь в мыслях, - неуверенно сказал Лайт.

- Вот вы и сами сказали – существуют, - подловила его Анника. – Не уворачивайтесь, мне любопытно узнать, к чему стремится ваш мятежный дух.

- Сказать разве что про мечту идиота? – растерянно спросил Старлайт.

- Почему сразу так? А вдруг окажется, что у меня – подобные мечты?

- Нет, не может так быть. Только вы не относитесь к сказанному мной серьёзно, обещаете?

- Обещаю.

- Ну так вот… Я хотел бы быть владыкой мира, повелителем всего сущего – без преувеличения. Чтобы все и всё принадлежало мне, и чтоб все мне беспрекословно подчинялись. И при этом чтобы не было существа, которое бы меня ненавидело или даже недолюбливало.

- Ого! – вырвалось у Анники.

- Недурно, да? Только глупо. Безнадёжно глупо.

- В этом я с вами не согласна. Весьма неожиданно, конечно, но вполне допустимо. И нет ничего невозможного.

- Ничего невозможного?! – страшно изумился сэр Альтаор.

- Если логично поразмыслить… Вы хорошо подумали и ничего не добавите к сказанному?

- Нет.

- Но вы не приняли во внимание одну мелочь.

- Какую?

- Скука. Вы имеете хотя бы примерное представление, что такое скука?

- Имею, - вздрогнув, ответил Лайт.

- Вам вскоре надоест ваш мир, надоест всеобщее рабское подчинение. Вы затоскуете. К тому же, не ненависть и не нелюбовь совсем не есть любовь. А вы зачахнете без любви, как растение без влаги.

- До сих пор не зачах же…

- Возможно, вы принадлежите к разряду кактусов. Один в пустыне, без воды и колючий.

- Точно. Я – кактус. Это интересно. Никто и никогда раньше не осмеливался назвать меня кактусом.

- А как осмеливались?

- Никак.

- Вы заслужили это «никак»?

- Не знаю, заслужил ли, но завоевал – это да.

- И всё-таки где-то есть такой мир, который вам нужен.

- И вы на самом деле в это верите?

- Я верю в то, во что мне нравится верить. И никто не докажет мне обратное! Это смахивает на сумасшествие, но что поделаешь!.. Вот видите, с кем связались вы!

- Вы в долгу, Анника. Расскажите теперь вы о своём любимом мире. Не отмалчивайтесь. Ваш мир должен быть очень необычным и захватывающим в самой своей сути, - предположил Лайт.

- Тут вы ошиблись, - возразила Анника.

- Сейчас вы скажете, что он обычен, только основан на любви и взаимопонимании.

- Почти так. Вот видите, вы всё знаете лучше меня.

- А вы не хотели бы быть королевой в моём мире, который был бы построен на этом самом – на любви?..

- Не хотела бы.

- Но почему? В чём причина?

- А причина в том, что вы сами сказали – в вашем мире все-все должны вам повиноваться. А я так не умею. Я слишком много дышала ветром свободы, и теперь без него я просто задохнусь.

- Вы опасны, Анника.

- Возможно. Но без этого я – не я.

Они продолжали размеренную беседу в том же духе, и существенного в том, собственно, ничего не таилось. Лайта очень привлекала возможность безнаказанно рассказать Аннике всё о себе без утайки, и всё же он слишком дорожил её хорошим мнением. А она видела – что-то тяготит его, но ни о чём не спрашивала.

- Откуда вы знаете Конроя? – поинтересовалась Анника.

- Это слишком неправдоподобная история, - нахмурился Лайт. – Что вы в нём видите?

- Раньше он был совсем-совсем другим. Даже хорошим. И очень-очень никому не нужным, даже его отцу. Впрочем, все мои впечатления в моих первых письмах.

- Я их храню.

- Написанные письма смешны, а ненаписанные гениальны. Поэтому не следует перечитывать их, особенно автору.

- Да, пожалуй… Но всё-таки я их сохраню.

- Я не против, там нет ничего компрометирующего. Ну вот… Отец, конечно, внимателен к Конрою, но как-то поверхностно… Напоказ, что ли… Нет, не так. Ему как бы в какой-то мере стыдно, что молодой побег оказался никудышным и недостойным старинного родового древа.

- Я примерно представляю. А как ваш отец относится к Конрою?

- Наши отцы знакомы, и сначала он втайне радовался, что у соседа сын молодой и красивый…

- Красивый? – встревожился Лайт.

- Ну да, да. Облака тоже красивы, а что с этого? У отца вроде бы появились кое-какие планы в отношении нас, он не побоялся отпустить меня с ним неизвестно куда… Это я так говорю, не принимайте близко к сердцу. Но в общем-то отец – человек понятливый, он сразу увидел, что это такое – Конрой. Он надеется на моё благоразумие и предоставил мне полное право решать за себя.  Но Конрой у него тошноты, судя по всему, не вызывает. Ну и ладно. Конроя ведь тоже никто не жалел.

- Конрой – и жалость? – не поверил своим ушам Лайт. – Что угодно – только не жалость!

- Все, должно быть, так думают. А вдруг он действительно нуждается в жалости?

- Вы всех готовы жалеть.

- Хорошо это или плохо?

- Все нуждаются в жалости в той или иной степени. Только не все воспринимают это открыто и даже обижаются, когда им кажется, что их жалеют.

- Да, это я знаю. Значит, так надо жалеть, чтобы все всё поняли правильно.

- А кроме жалости, вызывает ли у вас Конрой ещё какие-то чувства? Имейте в виду: на честный ответ я не рассчитываю.

- Но я отвечу честно – не знаю. Жалость – прежде всего. И в последнее время ещё… Отвращение – не отвращение, а что-то близкое к этому.

- Это хорошо, - облегчённо улыбнулся Лайт.

- Что ж тут хорошо?

- Конрой заслуживает именно таких чувств.

Анника откинулась на высокую тёмную резную спинку стула, глядя на Лайта.

- Никак я вас не пойму, - сообщила она. – Хороший вы, Лайт, но иногда что-то такое в вас мелькает, что я теряюсь в своих мыслях. Вы – гейзер. Явление красоты неописуемой, а приближаться опасно для жизни.

- А Конрой ещё хуже, - пожаловался Лайт. – Он вреднее, чем я, колючее, ехиднее и ядовитее. И ещё мерзостнее.

- А вот этого я от вас вообще не ожидала, - пожала плечами Анника. – Вы не похожи на того, кто может поливать грязью другого за глаза.

- Вот вы во мне и разочаровались, - Лайт весь горестно поник.

- Но я допускаю, чтоб реабилитировать вас в своих глазах, что Конрой действительно заслуживает таких ваших слов в свой адрес.

- Вы принимаете мою сторону?

- Пока я в нейтральных водах; надо ещё побеседовать с самим Конроем.

- Не советую.

- Не забудьте: я рождена свободной, что хочу, то и делаю!

- Я же ничего, я просто не советую…

- Разберёмся. Там видно будет, - Анника была непреклонна.