Внезапная пыль роман предчувствие

ВНЕЗАПНАЯ ПЫЛЬ
(Роман предчувствие)

ГЛАВА I

Меньшов сидел у себя в офисе и смотрел по телевизору последние новости. За окном шел мелкий дождь, который зарядил еще вчера вечером и лил весь день без перерыва. Идти домой, где его ждали классические атрибуты холостяцкой жизни, то есть постель без жены, стол без ужина и холодильник без продуктов, не хотелось категорически. Правда в холодильнике хранилась единственная ценность — запотевшая бутылка водки, уже успевшая стать его единственным утешением в земной юдоли. Можно было поехать домой, налить водки, выпить и лечь спать.
Однако в офисе было тепло и уютно. Рядом стоял телефон, который мог позвонить и нарушить размеренную тоску одинокого мужчины. В шкафчике покоилась здоровенная банка кофе, рядом с ней электрочайник. При желании можно было выпить кофе.
Меньшов уютно расположился на широком кожаном диване, который достался ему от бабульки, некогда жившей здесь, пока ее квартира не была спешно выкуплена и переделана под офис, и равнодушно смотрел на экран телевизора.
Положа руку на сердце, следует признать, что в кармане его пиджака лежало 100 долларов, которые он сегодня честно заработал. Эти деньги надо было сохранить хотя бы для того, чтобы заплатить скромный аванс секретарше, Эльвире Юрьевне, а на оставшуюся часть постараться прожить ближайшие несколько дней. С другой стороны, эту зеленую купюру, с хитро ухмыляющимся Франклином, можно было бы обменять в ближайшем ларьке на ударный паек: пару бутылок хорошей водки, каталку колбасы, французскую булку, сигареты, масло, консервы, хороший кофе и все это прикончить еще до наступления утра.
Но чувство долга, о котором так настойчиво твердила ему Эльвира Юрьевна, преимущественно по утрам, все-таки продолжало влачить в нем жалкое существование, и поэтому Меньшов помял стольник в кармане, резко встал, снял пиджак, повесил его на вешалку, от греха подальше, и снова рухнул на диван.
«Крупнейшая авиакатастрофа с начала нового тысячелетия произошла недалеко от города N, -- услышал Меньшов в очередном блоке новостей. — Как сообщают наши корреспонденты с места события, комфортабельный «Боинг 747» взорвался на высоте 150-200 метров над землей во время захода на посадку. На борту авиалайнера, зафрахтованного компаний «Российские интернациональные авиалинии», находилось 174 пассажира.  Все они, включая членов экипажа, погибли. Причины трагедии выясняются. По предварительной версии, на борту «Боинга» могло сработать взрывное устройство. По крайней мере, один из членов правительственной комиссии, просивший не называть его имени, не исключает такой возможности.
Сейчас на месте катастрофы ведутся поиски «черных ящиков», которые должны пролить свет на причины этой ужасной трагедии».
В качестве иллюстрации к сообщению об авиакатастрофе, беспристрастная камера телеоператора показывала негустой подлесок, среди которого еще дымились многочисленные обломки авиалайнера.
«Наша служба новостей будет следить за ходом расследования этой крупнейшей авиакатастрофы. В ночном выпуске программы мы намерены сообщить нашим телезрителям подробности трагедии...»
«А самолеты все продолжают падать, -- заключил про себя Меньшов, -- кони скакать, избы гореть, бабы рожать, мужики пить, страна жить!»
Он снова встал и приблизился к вешалке, на которой покоился старый драповый пиджак.
Если бы не эта чудовищная авиакатастрофа, -- пробурчал под нос Меньшов, -- я бы тебя, мистер Франклин, ни за что бы не обменял на страсти человеческие. Но ведь самолет упал, и столько народу погибло...

Любитель соблазняться, всегда ищет причины для оправдания соблазна. Он ищет, и находит! их даже там, где всякие оправдания давно вымерли, как легендарные динозавры.
Меньшов накинул на плечи пиджак, достал из сумки зонтик, покосился на телевизор, явно размышляя над тем, а не закончить ли его подлую жизнь путем отключения от источника тока, но решил оставить все как есть до своего возвращения, и покинул офис юридической конторы с громким названием «Легион».
Всю жизнь Николая Александровича Меньшова можно было разделить на три периода: первый—до службы, второй—служба, и третий — после службы. По своей длительности они были далеко не  одинаковыми.
До службы было счастливое детство, учеба на юридическом факультете военного училища МВД СССР. Потом началась служба. Она хоть и была не долгой, но по насыщенности событий, каждый год из десяти мог бы пойти за три, итого—тридцать лет службы в МВД, да не где ни будь, а в спецназе, и тем более в элитном подразделении «Пума».
Первый и второй периоды его жизни были понятны, а вот третий представлял собой нечто неопределенное, туманное, вязкое, нудное, лишенное всякой перспективы, прожигание жизни.
После того, как его поперли из рядов МВД, Меньшов целый год слонялся из угла в угол, пока не принял решение открыть собственное дело. За это время он успел схоронить родителей, развестись с женой, побывать в глубоком запое, съездить в Сибирь, на Енисей, где, не щадя остатков живота своего, подкопить денег, вернуться в город и начать все с нуля.
«Да-а, нулем ты был, нулем ты и остался», -- заключил про себя Меньшов, покидая уютную атмосферу своего офиса.
На улице было темно, и по-прежнему лил мелкий дождь. Меньшов направился к ближайшему ларьку, владельцем коего был некий Ашот, у которого Меньшов имел неограниченный кредит. Сам Ашот, разумеется, в ларьке не сидел. В его владении было еще четыре таких же торговых точки. Он нанимал на работу смазливых хохлушек, которые приезжали с «вильной и незалежной Украины» в поисках высоких заработков и перспективных женихов, естественно, из числа презренных москалей.
Офис Меньшова располагался в метрах трехстах от ларька Ашота, названного тем «Весна 2000 года».
Улицы были безлюдными. Мимо, обдавая брызгами редчайших прохожих, пролетали автомобили, да последние троллейбусы. Стрелки часов приближались двенадцать ночи.
Сегодня была смена Наталки, как на малороссийский манер называл ее Меньшов. Сам он, еще, будучи пацаном, несколько лет прожил в Одесской области, где в одной из частей внутренних войск (ВВ) СССР, расположенных на территории Одесского военного округа, служил его отец, и даже отчасти гордился тем, что помнил украинскую мову.
Наталка представляла собой стройную блондинку лет двадцати пяти. Она была хороша, если не считать одного недостатка: ее левую щеку перечеркивал неглубоким шрам—отметина, которую, по словам самой Наталки, оставил ревнивый ухажер.
Не знаю, как кому, а Меньшову было наплевать на этот шрам, поскольку Наталка ему нравилась и он, по природе своей похотливый самец, не прочь был провести с ней жаркую ночь.
Но Наталка, отвечая ему едва скрываемым взаимным чувством, сильно боялась репрессий Ашота. Как Меньшов не старался, но заманить ее на свой кожаный траходром ему так и не удалось. Он и не сильно расстраивался. Последние месяцы, когда судьба-злодейка повернулась к нему своей худшей стороной (а точнее—задом) и денег в кармане не то что не хватало, а не было вовсе, успокаивался водкой, если, конечно, на нее удавалось заработать в течение дня.
Ашот был хорошим парнем. Где-то раз или два в неделю Меньшов встречался с ним. Часто совершенно случайно. Правда, Николай так ни разу и не решился занять у него хотя бы рублей 500, притом, что Ашот иногда тряс перед ним своим бездонным лопатником, в коем за раз было не меньше десяти штук. Зато Ашотка, как про себя его успел окрестить Меньшов, позволял Наталке или ее сменщице Марине, а также Вике и Светлане, открывать для адвоката кредит на любую сумму. Такая привилегия была дана Меньшову исключительно потому, что он никогда не задерживал возврат долга.
Этой промозглой дождливой ночью Меньшов был миллионером. У него в кармане лежал заветный «франклин», что избавляло его от унизительной процедуры, типа: «Наталочка, дай-ка мне в кредит...»
На душе скребли гномы. Так Меньшов называл тех, кто вызывал в нем чувство тоски и невостребованности. Он их ненавидел всей душой!
«Завтра надо выдать аванс Эльвире Юрьевне, -- размышлял Меньшов, -- а это не меньше штуки. Надо бы сохранить деньги, хотя бы баксов пятьдесят, ну тридцать. Да ладно, заработаю», -- уже подходя к ларьку, подумал он.
Привет, Наталко! -- просовывая свою голову в окошко, сказал Меньшов.—Що, нема клиентив?
А шо это вы, Николай Александрович, так поздно? -- вопросом на вопрос ответила девушка.
Дел невпроворот, -- не меняя серьезного выражения лица, сказал Меньшов.—А ты сегодня само очарование. Хочешь шоколадку?
В кредит?
Обижаешь, Наталко, я сегодня платежеспособен. А ты нынче до скольких часов на своей адовой работе?
А до самого утра.
Вот, я так и знал! Ну ладно, тебя ведь не заманишь в сети плутовские, -- продолжая сверлить девушку своими бесстыжими глазами, сказал Меньшов.
Ой, не заманишь, Николай Александрович.
Вот, всегда она такая официальная, ну спасу нет. Мне что надо... Водки две бутылки...
Целых две?
Девочка, сколько водки не бери, все равно два раза бегать. Так, затем весь джентльменский набор.
Наталка, зная, что обычно Меньшов набирает для ночи без сна, стала безропотно укладывать все в пакет. Пока «паек» укомплектовывался, Меньшов докуривал последнюю сигарету. Хотелось напиться и привалиться к женской груди, болтать всякие глупости и потом забыться в коротком сне.
А завтра ты свободна? -- спросил он.
Ой, отсыпаться пойду! -- ответила Наталка, протягивая Меньшову пакет.
Ну, отоспишься, а потом?
Что вы от меня хотите? -- спросила она, заранее зная и ответ на этот вопрос и его последствия.
Заходи ко мне в офис—потолкуем, -- Меньшов плотоядно улыбнулся.
Во сколько?
Да хоть днем, хоть вечером.
Я зайду, -- смутилась Наталка.
Вот и хорошо, буду ждать. Привет Ашотику, я пошел. Пока. Да, чуть не забыл, ты шоколадку посчитала?
Нет.
Так посчитай.

Когда Меньшов переходил дорогу, какая-то иномарка обдала его брызгами буквально с ног до головы.
«Все мы вышли из гоголевской шинели», -- заключил он про себя, прижимая к груди пакет со снедью.
Неудачником он себя никогда не считал, но постоянно думал, что занимается не тем, чем должен. После окончания военного училища, где он получил специальность юриста, Меньшов намеривался попасть в военную прокуратуру. Но не тут то было. К этому времени умер его отец—полковник МВД в отставке, и мечты о высоком покровительстве папы, пользовавшимся большим авторитетом среди генералов Российского МВД, развеялись как дым. Поэтому вместо прокуратуры Меньшова направили в обычный военный гарнизон, заурядным военным прокурором, который, имея немало власти, фактически ничего не решал, являясь заложником командира гарнизона.
Меньшов очень скоро это понял и попросился, как в то время говорили, «на фронт», т.е. в какую-нибудь горячую точку. Вместо этой самой точки, отправили бедного лейтенанта в спецназ, где он попал под «горячую руку» майора Голуба. Зверь был, а не мужик.  Ребят до крови доводил, но делал из них настоящих бойцов.
Как-то однажды Меньшову и его отряду поручил совершить учебный рейд в тыл условного противника, а сам майор наблюдал за действием отряда с вертолета.
Малейшее неточное действие и громовой голос Голуба по рации:
«Лейтенант, считай, что троих твоих бойцов уже положили! Ты что, мать твою так, наставлений не изучал!? Где дозор!? Где охранение!?  Что у тебя бойцы выдохлись так быстро, как силы, ****ь, распределяешь!?»
И ведь специально, сука, гнал ребят, чтобы чуть не издохли, а сам с вертолетика наблюдал. Ну, пришли пацаны к заданной точке. Ну, почти уложились. У одного, правда, кровь носом пошла, у другого вывих, третий чуть не рехнулся, четвертый, задурковал, а пятый...  так его в госпиталь отвезли, с тех пор никто его и не видел. Ох, и возненавидел Меньшов Голуба до самых чертиков. Тот, конечно, учил, но при этом так издевался, что ребята с катушек срывались.
«А ты, лейтенант, держись, -- говорил Голуб, когда Меньшов стоял едва живой перед ним на вытяжку, -- есть в тебе русский дух, потом сам меня благодарить будешь».
Только гораздо позже Меньшов понял: прав был Голуб. Из бойцов, которых он воспитал, погибли единицы, а вот те, что «волынили» полегли почти все.
После годовой подготовки думал Меньшов, что его в Афган пошлют.  Но сам Голуб сказал, что год учебы для спецназовца—одному дню равен. И пришлось, потом еще два года корячиться. Стало быть, по определению майора — два дня. Тут и Афган закончился — вывели наши войска. Думал Меньшов, что все успокоится, а тут только все начиналось.
Приехал в часть полковник Збруев, обошел бойцов и велел Голубу, он тогда уже подполковником стал, отобрать ребят для спецзадания.  Так он со своей группой и оказался в спецподразделении почему-то окрещенном «Пума». Стали из них лепить особый отряд профессиональных диверсантов и убийц. Да так постарались, что Меньшов и его бойцы, как один, могли хоть спросонья подняться и тихо, незаметно, отправить на тот свет хоть мужчину, хоть женщину, хоть дите малое. И только потом все началось.  На пятом году службы...
Знаете ли вы, что такое Средняя Азия? -- спросил бы бессмертный Николай Васильевич Гоголь. — Нет, вы не знаете, что такое Средняя Азия. А я вам скажу, что это особая цивилизация, которую до сих пор так и не сумели понять лучшие умы бедного человечества.
Там время остановилось много веков назад. Там действуют законы, совершенно не подвластные людскому разуму.
Там день длится как год, а год как век. И только тот, кто сумел понять, что попал в место, где пространство — это время, может уразуметь, что же такое Средняя Азия. Меньшов понял это только тогда, когда примерил на себя шкуру жителя этой части мира.
Таджикистан. Жара, которую не может выдержать нормальный человек.  Люди—тени. Граница суверенного Таджикистана и не менее суверенного Афганистана. Там, за границей, где лежит чужая твердь земная, есть точка, в которую должен попасть отряд спецподразделения «Пума». Там находится глухой кишлак, в котором, как считает разведка, расположена база талибов, осуществляющих производство и поставки наркотиков на территорию Таджикистана и далее всего СНГ, включая Россию и страны дальнего зарубежья.
Приказ очень простой — ликвидировать кишлак. Организовать дело так, чтобы потом все говорили, что сделали это противники движения Талибан—местные повстанцы, сторонники северного альянса, во главе с Панджерским львом Шах Масудом.
Группа, которую возглавляет лейтенант Меньшов, он же Нурулла Мухаммад, экипирована так, что сам черт не определит, что это не местные жители.  У них нет имен, только клички.
Сам Нурулла Мухаммад черный, как истопник из преисподней. Его товарищи, из числа узбеков и таджиков—контрактники, прошедшие подготовку в спецподразделении «Пума», в прошлом разведчики-диверсанты.  Большинство из них воевали в Афганистане. В отряде нет солдат срочной службы. Его подчиненные за деньги готовы уничтожить все, что угодно.
Сейчас они похожи на слуг сатаны. Все члены группы вооружены до зубов, снабжены взрывчаткой, способной разнести не только один отдельно взятый захудалый кишлак, но и целый город районного масштаба.
Они идут узкими горными тропами, которые известны только одному человеку—заместителю командира группы таджику Хакиму. Он уроженец здешних мест, он знает путь к кишлаку.
Год тому назад банда, проникшая на территорию Таджикистана, вырезала всю его семью, которая ютилась в землянке рядом с погранзаставой.  Хаким в это время был в наряде. Этому человеку нечего терять. Он отпустил густую бороду, покрыл своею голову чалмой, надел полосатый халат, из-под которого выпирает бронник с несметным количеством магазинов, гранат, ножей, пистолетов и еще, черт знает чем. Взгляд его похож на взгляд тоскующего волка. Он немногословен. В короткие часы привала он уходит в сторону и молится своему Богу.
Пока группа движется в заданный район, Хаким—самый главный.  Меньшов молчит, лишь иногда выслушивает редкие замечания проводника и в знак согласия кивает головой. Группа должна прибыть в заданный район незаметно. Также незаметно сделать свое адское дело и уйти.
И вот Хаким, указывая рукой далеко вперед, говорит, что группа подошла к месту назначения. Отсюда хорошо видно предгорье, у основы которого, словно зацепилось небольшое горное селение...
Жуткий крик женщины привел Меньшова в чувство. Он оторвал голову от стола и стал тревожно озираться по сторонам. В офисе царил полумрак. Телевизор противно шипел — канал прекратил свою трансляцию. За окном были слышны уже не шаги дождя, а монотонный топот ливня. Холодно. На столе стояла едва початая бутылка водки, в пепельнице неизмеримое количество растоптанных окурков.
Меньшов долго силился понять, где он находится, что произошло, кто только что кричал, что вообще случилось, но вскоре снова положил голову на стол...
Если учесть, что время в Азии всевластно, то в этом, забытом Богом кишлаке, оно подчинило себе и пространство, и людей, заполнивших его.
Пока двое из его группы — Рустам и Фарид — ушли в сторону селения, чтобы провести разведку, Меньшов долго разглядывает убогие глинобитные хижины в бинокль.
В это время снайпер по кличке Филин внимательно прощупывает все подходы к кишлаку через свой особый оптический прицел, о котором рассказывали, что ни один антиснайпер не обнаружит предательский блик. Потом он откладывает винтовку в сторону, и говорит командиру, что в селении никого кроме женщин, детей и стариков нет. Возможно, уточняет Филин, духи попрятались.
Через минут сорок возвращаются Рустам и Фарид. Они сообщают, что в кишлаке боевиков нет. Меньшов смотрит в сторону радиста, которого кличут Уралан. Тот обхватил голову руками и тупо глядит себе под ноги.
Радист в группе — это святое. Радист — это священная реликвия, которую обязаны беречь все. Меньшов знает, что его группа находится в режиме радиомолчания. Только в самом крайнем случае он может запросить Центр. Но такого крайнего случая сейчас нет.
Он снова и снова выспрашивает у Фарида и Рустама об обстановке в кишлаке. Нет ли в окрестностях опиумных полей, нет ли засад, все ли действительно так спокойно?
В ответ те кивают головой, дают исчерпывающие объяснения. В его сторону зло смотрит Хаким. Он не понимает, что мешает командиру исполнить приказ. Меньшов, в свою очередь, до сих пор не может поверить, что из кишлака ушли все мужчины. Так у горцев не принято.  Он опасается засады.
Наконец, старший группы говорит, что надо еще раз провести разведку. Тем временем день начинает клониться к закату. В горах темнеет рано. Вполне возможно, что мужчины вернуться к вечеру и тогда группу ожидает бой.
Отряд Меньшова насчитывает пятнадцать человек. Они хорошо обучены и вооружены, но командир не знает ничего о силах противника. Кроме того, ему приказано избегать боевых столкновений. Если талибы в самом деле ушли, то, вернувшись и найдя в кишлаке мертвецов, они сами станут смертниками и тогда его отряду, если он вовремя не унесет ноги, придется жарко.
Хаким продолжает сверлить командира своими маленькими глазками. Его руки мелко дрожат, он то и дело теребит свою смоляную бороду.
Разведгруппа снова ушла к кишлаку. Она вернулась через час.  Ничего подозрительного разведчики не обнаружили. Выяснить удалось лишь то, что население кишлака составляет не более 40-50 человек, и что основное занятие его жителей выращивание опиумного мака. Из этой полсотни человек в кишлаке человек двадцать женщин, десяток ребятишек, остальные старики и старухи. Молодых, боеспособного возраста мужчин, разведчики не обнаружили.
Командир какое-то время раздумывает, а затем кивает головой и, глядя в глаза Хакиму, показывает большим пальцем вниз. То ли это знак, чтобы группа выдвигалась к кишлаку, то ли он означает — кончать всех. Хаким встает и, неловко пряча под полой халата свой АКМ, первым начинает движение вниз.
Группа выдвигается тремя небольшими отрядами по три человека.  На импровизированном наблюдательном пункте остается только Меньшов, радист и снайпер Филин. Еще трое бойцов обеспечивают прикрытие основного отряда. Меньшов так и не решился нарушить режим радиомолчания... Филин припадает к окуляру своего оптического прицела и замирает.
Меньшов не напоминает разведчикам, что стрелять надо только в крайнем случае. И хотя автоматы и пистолеты снаряжены глушителями, у каждого бойца есть холодное оружие.
Сигнал о том, что в кишлаке все в порядке должен дать Хаким. Меньшов подносит к глазам бинокль. Не отрывая окуляр от глаз, он осматривает окрестности и, убедившись в том, что тыловой дозор, а также боевое охранение в порядке, опускает бинокль, и нервно ищет сигареты, чтобы закурить. Но в последний момент сдерживает себя, помня, что во время операции курить нельзя никому, даже командиру...
Чей-то душераздирающий крик снова заставил его оторвать голову от стола. Телевизор по-прежнему продолжал шипеть. Меньшов схватил, лежавший рядом пульт, и отключил этого вампира от источника энергии.
Он поднялся из-за стола, вынул из пачки последнюю сигарету и, тупо глядя в темный угол своего офиса, где ему мерещилась чья-то тень, чиркнув зажигалкой, закурил. Потом налил в стакан водки, жадно выпил и направился к окну.
Ливень шумел так, что казалось, начался всемирный потоп. Желтые окна дома напротив блистали как в тумане, расплываясь в потоках дождевых струй.
Меньшов разучился спать уже давно. Как только он засыпал, ему представлялась картина ликвидации мало кому известного кишлака.  Заснуть можно было только при условии, если выдуть несметное количество водки, но и она, в последнее время, перестала его брать.
Меньшов подошел к старому, быть может, произведенному еще в сталинские времена бронированному сейфу, быстро открыл его ключом и достал оттуда пистолет. Он бросил под ноги окурок сигареты, растоптал его носком ботинка, и резким движением левой руки передернул затвор.
В течение каких-то долей секунд он еще размышлял, пока не приставил, пахнущий оружейным маслом и металлом, тупой ствол пистолета к виску.
«Как же я страшно устал жить» — подумал Меньшов, и в это время в офисе раздалась трель телефонного звонка. Он опустил пистолет и прислушался. Звонок повторился.
Меньшов положил пистолет обратно в сейф, закрыл его на ключ и подошел к телефону. Едва он протянул руку к трубке, как звонок повторился в третий раз.
Алло, адвокатская контора «Легион», -- хриплым голосом сказал Меньшов, но в трубке раздались короткие гудки. — Черт бы вас побрал! -- выругался Меньшов и машинально глянул на часы. Они показывали четверть второго ночи. — Мать их так, кому понадобилось звонить в такую погоду! Не дадут нормально застрелиться!

Он направился, было к столу, чтобы продолжить мрачное пиршество, как вдруг услышал стук в дверь. Его офис находился на втором этаже, куда снизу вела крутая железная лестница, сработанная, как он любил повторять, еще рабами Рима.
«Кого это принесло? -- подумал Меньшов, -- рядом с дверью есть звонок, могли бы воспользоваться им, так нет, надо обязательно стучать и беспокоить безмятежный сон рядовых российских обывателей!»
Он нехотя стал спускаться вниз. В голове доблестный отряд вездесущих чертей устроил настоящий шабаш, и теперь она раскалывалась на несколько частей. Стараясь не скатиться вниз, Меньшов обеими руками держался за отполированные стальные поручни.
Спустившись вниз, он увидел за стеклом двух человек. Один из них был в милицейской форме, другой в гражданской.
Откройте, милиция! -- услышал Меньшов.
Да открывая уже, открываю, -- не пряча собственного раздражения, сказал Меньшов, и стал поворачивать ключ в замке.
Оперуполномоченный 2-го отдела РОВД Центрального района лейтенант Дымин, -- представился офицер, на плечи которого был накинут насквозь промокший плащ, едва Меньшов отворил дверь.

Он протянул главе адвокатской конторы «Легион» свою краснокожую корочку.
Возле вашей конторы совершено убийство. Вы не слышали каких-либо подозрительных звуков, выстрелов, криков?
Какое убийство? -- что есть сил стараясь преодолеть чудовищное похмелье, спросил Меньшов.
Обыкновенное, -- зло бросил в его сторону молчавший до сих пор человек в гражданском. — Убили молодую девушку, вон, в метрах пяти от входа в ваш офис, -- он кивнул куда-то в сторону.
Послушай, командир, -- обратился Меньшов к тому, который представился Дыминым, -- я сам бывший сотрудник органов, давай без этих церемоний. Покажите мне труп, может это кто-то из соседней фирмы.
Дымин посмотрел в сторону своего напарника, который, как показалось Меньшову, был здесь старшим, словно спрашивая его позволения. В ответ тот согласно кивнул головой. Все трое двинулись туда, где лежал труп.
Вокруг тела уже суетились какие-то люди. Рядом с тротуаром стояли машины милиции, скорой, чья-то белая «Волга». Труп уже успели прикрыть черным целлофаном. Ливень не стихал ни на минуту.
Лейтенант Дымин обратился к одному из торчавших здесь мужчин, по видимому судмедэксперту, и тот, наклонясь к трупу, резким, привычным движением, снял покров с лица погибшего.
Наталка! -- выдохнул из себя Меньшов. — Кто же это ее?!
Это ваша знакомая? -- бросился к нему напарник Дымина. — Вы знаете ее фамилию?
Знаю, как зовут, а вот фамилия ее мне не известна. Она работает...  работала вон в том киоске, -- Меньшов указал в сторону ларька «Весна 2000 года». — Я у нее частенько отоваривался. Я в этом комке где-то часов в двенадцать продукты покупал. Мать моя женщина, кто же ее грохнул?
Все ясно, -- заключил напарник лейтенанта. — Будем составлять протокол опознания.
Ваше фамилия, имя, отчество, -- обратился к Меньшову Дымин.
Я директор адвокатской конторы «Легион» Меньшов Николай Александрович, -- ответил тот.
Вы не слышали каких-либо подозрительных звуков?
Пока Меньшов размышлял, как ответить на этот вопрос, краем уха он успел расслышать, как судмедэксперт стал что-то говорить незнакомому мужчине в цивильной форме, который вышел из белой «Волги», как только Меньшов и два опера приблизились к телу девушки.
Из их разговора Меньшов успел понять, что девушка, если и была убита, то весьма странным образом. На ее теле судмедэксперт не обнаружил никаких следов насилия. Ни пулевых, ни ножевых ранений, ни следов удушения, ни следов удара тупым предметом.
Конечно, определить причину гибели можно будет только после вскрытия, но уже сейчас ее смерть представляет собой нечто труднообъяснимое.
В это время тот, что был в гражданском, попросил Меньшова войти в милицейскую «Газель».
Шел дождь, я спал у себя в офисе, так что ничего определенного сказать не могу, -- начал, было, Меньшов. — Хотя, постойте, кажется, я слышал женский крик.
Даже на каменном лице лейтенанта Дымина он успел прочитать, что его, Меньшова, пьяная морда, раздражает опера и не внушает доверия. Кроме того, она (морда) ничего слышать вообще не могла по той причине, что, скорей всего покоилась в тарелке с салатом.  Но тут в дело вмешался напарник.
Вы можете сказать, в котором часу это было?
Как мне представляется, где-то во втором часу ночи. По крайней мере, именно до того, как в моем офисе раздался телефонный звонок.
Кто вам звонил?
Не знаю, как только я снял трубку, на том конце сразу же раздались короткие гудки.
Вы выходили из офиса после того, как последний раз видели девушку?
Нет, я никуда не выходил.
Кроме женского крика, который вы слышали, не было ничего, что показалось бы вам подозрительным? -- спросил лейтенант Дымин.
Нет, не помню. А киоск работает?
К счастью он закрыт, -- явно намекая на то, что Меньшову теперь уже не удастся купить себе пол литру, ответил напарник Дымина.
Странно...
Что странно?
Смена Наталки заканчивается в шесть утра.
Ну и что.
Да то, что хозяин данной торговой точки, господин Ашот, не позволяет своим работницам покидать киоск, раньше смены.
Ладно, разберемся, -- заключил напарник, и стал что-то писать, развернув свою кожаную папку.

В это время труп Наталки уже заносили в машину «Скорой помощи».
«Почему не труповозки?»—спросил у самого себя Меньшов.
Можете быть свободным, -- закончив свою писанину, сказал Дымин, -- распишитесь, пожалуйста, вот здесь, -- он протянул Меньшову папку и ручку.

«Вот блин, и надо было тебе, Коленька, втягиваться в это дело», -- подумал Меньшов, ставя свою подпись под протоколом опознания трупа.

Он вышел из «Газели» и оказался под потоками ливня. Меньшов промок до нитки. Выйдя из офиса, он не захватил с собой зонтика, и теперь вода сочилась из него, как из губки. Меньшов подошел к месту, где только что лежал труп Наталки.
Действительно, до дверей его офиса было не более четырех-пяти метров. Если учесть, что рядом с адвокатской фирмой «Легион» располагалась нотариальная контора, а еще дальше магазин стройматериалов, то Меньшов с ужасом подумал, что Наталка могла этой ночью идти к нему! Но ведь ей строго было запрещено покидать ларек!
Он смахнул с лица капли воды, глянул на свои промокшие ноги и увидел, как под струями дождя на асфальте что-то блестит. Меньшов наклонился вниз и только теперь разглядел, что на месте, где еще несколько минут тому назад лежал труп, разлито что-то напоминающее собой ртуть.
Меньшов вытащил из кармана мокрый носовой платок и попытался, было, им собрать жидкость. Но она также быстро испарилась, как и появилась на асфальте. На платке остались только следы грязи.
Рассеянно сунув платок обратно в карман, Меньшов направился к себе в офис.
«Надо меньше пить» — безнадежным тоном заключил один из гномов, сидящих у него внутри. — У тебя забыли спросить,—возразил второй, который в сообществе гномов принадлежал к парламентской фракции «Все можно». — Да вы что не видите, что у него едет крыша! —возмутился тот, что играл роль заботливого доктора и часто упрекал Меньшова в том, что тот ведет нездоровый образ жизни. — Спокойно, господа, спокойно, все идет по плану, -- констатировал четвертый, принадлежность которого к самому Вельзевулу у Меньшова никогда не вызывала сомнений. — Пошли все к черту! — подытожил стихийно возникшую дискуссию Меньшов и стал быстро подниматься по лестнице.
Смерть Наталки потрясла его. Он свалился на диван, скрутился калачиком и забился в лихорадке. Надо было снять мокрую одежду, хоть как-то ее просушить, навести элементарный порядок в офисе к приходу Эльвиры Юрьевны. Но Меньшов, не помня себя, продолжая трястись в ознобе.
«Не хватало еще заболеть», -- подумал он и забылся то ли во сне, то ли в бессознании.
ГЛАВА II
Он проснулся от легкого прикосновения руки. Над ним склонилось лицо его неизменной секретарши Эльвиры Юрьевны.
За несколько лет совместной работы в «Легионе», а контора существовала вот уже без малого три с лишним года, они настолько сдружились, что Эльвира Юрьевна заменила ему родную мать.
Часто Меньшов говорил самому себе, что если ему и повезло, так только один раз в жизни. В тот раз, когда в его офис по объявлению о найме на работу, пришла немолодая женщина.
Тогда Меньшов был богат. Он открывал собственное дело, имея на руках первоначальный капитал. Он уже принимал нескольких смазливых девчонок, претендующих на высокооплачиваемую должность секретаря главы конторы.  Внешне все они ему подходили, но опыта ведения дел у них не было никакого.
Он мог с каждой из них успешно переспать, а потом вести все секретарские дела сам. Меньшова это не устраивало. Ему нужен был человек, который бы взвалил на себя ненавистные его натуре делопроизводство, налаживание связей с нужными организациями и людьми, волокиту, связанную с учетом и контролем, налоговыми органами, окружной администрацией и так далее и тому подобное.
В Эльвире Юрьевне его поразили давно забытые аристократические манеры. В ее лице он видел последний осколок потерянной России, который чудом сохранился в атмосфере, где правил свой бесконечный бал, пришедший, всерьез и надолго, всероссийский хам.
Мало того, Эльвира Юрьевна большую часть своей жизни проработала секретарем в суде и имела такой колоссальный опыт, который нельзя было купить ни за какие деньги. Меньшов, не долго думая, согласился и уже вскоре самолично успел убедиться, что сделал правильный выбор.
Коленька, дорогой, вы опять вчера много выпили, -- прикладывая к его голове холодный компресс, сказала Эльвира Юрьевна.— Нельзя же так истязать свой организм.
Только теперь Меньшов понял, что он находится не в кабинете, а в комнате отдыха, что на нем не мокрые штаны и рубашка, а мягкий спортивный костюм, и что лежит он не на кожаном диване, а на мягкой тахте.
«Господи, -- подумал он про себя, -- сколько же сил понадобилось бедной женщине, чтобы раздеть этого придурка, облачить его в сухой спортивный костюм и перетащить в комнату отдыха, подальше от глаз возможных посетителей. Нет, первое, что я сделаю, когда разбогатею, будет заказ прижизненного памятника для Эльвиры Юрьевны», -- заключил Меньшов, морщась от чудовищной головной боли.
Простите, я как-то перестал контролировать себя, -- прошептал Меньшов.
Почему вы не поехали к себе домой, почему остались ночевать в конторе? -- вздохнула Эльвира Юрьевна. — Ведь это так нехорошо.  И немного помедлив, она спросила: -- Я так понимаю, что случилось нечто неординарное?

За годы совместной работы Эльвира Юрьевна научилась понимать настроение своего шефа с первого взгляда. Она знала, когда он был не в духе, когда он проваливал дело в суде. Она, наверное, знала даже то, в чем Меньшов боялся признаться самому себе. Ее диагноз был безошибочен. Так и на этот раз она прочитала в его глазах тревогу.
Наталку убили, -- с трудом выдавил из себя Меньшов.
Это ту, что работает в киоске у Ашота Кареновича? -- глядя на него округленными глазами, спросила Эльвира Юрьевна.

Меньшов кивнул в ответ.
Господи! За что!? Как это случилось!?
Минувшей ночью, -- ответил он и, как мог, рассказал своей секретарше о том, что произошло в то время, когда он находился в офисе.
Я не понимаю, почему люди стали так легко убивать друг друга? Неужели это все ради денег, Коленька, неужели ради них? -- она достала платок и стала прикладывать его к глазам, на которых выступили слезы.
Я не знаю, Эльвира Юрьевна, из-за чего. Меня вытащили ночью, показали труп, на котором не было никаких следов насилия.
Она что же, умерла? Ее не убили?
Не знаю. Я ничего не знаю, -- простонал Меньшов, и в это время в кабинете раздался телефонный звонок.
Я пойду узнаю, кто звонит, -- сказала Эльвира Юрьевна и встала.—Если будут спрашивать вас, что сказать? -- спросила она, заранее зная ответ на этот вопрос.
В каком бы состоянии не находился Меньшов, он готов был всегда взяться за любую работу, тем более, что в настоящее время «Легион», что называется, дышал на ладан.
Я на месте.
Буквально через минуту Эльвира Юрьевна вернулась в комнату отдыха.
Вам звонит сама Астахова! -- сказала Эльвира Юрьевна таким тоном, словно Астахова была президентом Российской Федерации.— У нее к вам есть серьезное дело.
«Вспомнила, белокурая бестия», -- подумал Меньшов, нехотя поднимаясь с тахты.
Нина Егоровна Астахова была председателем городской коллегии адвокатов, в которой формально состоял Николай Александрович Меньшов. В последнее время глава коллегии напрочь забыла о существовании «Легиона». Меньшову не оказывали никакой поддержки.  Самые денежные клиенты передавались в руки любимчиков Астаховой, а ему по уже давно заведенной традиции оставалось довольствоваться исключительно дыркой от бублика.
Астахова была хоть и женщиной в летах, но достаточно хорошо сохранилась. Она имела обширные связи не только в адвокатских, но и правоохранительных, а также судебных кругах города. Коллегия, которую она возглавляла, считалась одной из лучших не только в городе, но в России.
Да, Меньшов на проводе. Здравствуйте, Нина Егоровна! Чем могу быть полезен? -- превозмогая тяжесть в голове, спросил Меньшов.
Николай Александрович, не могли бы вы сегодня срочно заехать в коллегию, у меня для вас есть очень важное дело.
А по телефону нельзя о нем рассказать, хотя бы вкратце? -- спросил Меньшов, надеясь, что дело, предложенное ему Астаховой потерпит до следующего раза.
Нет, не могу, приезжайте немедленно. Я буду вас ждать до четырнадцати часов дня.
Меньшов хотел, было сказать, что он тяжело болен и попросить о переносе встречи хотя бы на завтра, но на том конце уже повесили трубку.
«Стерва, -- заключил про себя Меньшов и бросил трубку на рычаг аппарата. — То я для них умер еще при жизни, то у них, блин, есть для меня срочное дело! Знаю я ваши дела! Предложит какую-нибудь волынку, которой никто из серьезных адвокатов никогда заниматься не будет».
Ваш костюм готов, -- нарушила тяжелое течение его мыслей Эльвира Юрьевна и подала ему совершенно сухую, выглаженную рубашку и такие же брюки. — Если не секрет, есть что-нибудь интересное?
Не телефонный разговор, -- буркнул в ответ Меньшов, и уже заметно подобрев, добавил: -- Когда это вам, милая Эльвира Юрьевна, удалось привести мои тряпки в божеский вид?
Но ведь мой начальник должен всегда выглядеть респектабельно. Разве я могу допустить, что бы вы поехали в коллегию в мокрой и не глаженой одежде?
«Бедная Эльвира Юрьевна! -- размышлял Меньшов, натягивая на себя еще теплую от глажки рубашку и брюки. — Если бы вы знали, что на самом деле представляет собой дело, которое собирается взвалить на меня госпожа Астахова, вы бы не стала так стараться».
А в душе снова дал о себе знать гном совести: «Аванс, ты забыл про аванс!» Меньшов схватил пиджак и стал вытряхивать из него оставшиеся деньги. От ста долларов, которые он самым бессовестным образом разменял вчера вечером, осталось ровно тридцать «вашингтонов». По нынешнему курсу это были смешные деньги. Он никогда не платил своей секретарше такой скромный аванс.
«Подождать пока разбогатею, или заплатить то, что есть? -- спросил у самого себя Меньшов. — Подождать—это значит задержать выплату аванса не на месяц, а на целых два, тем более, что неизвестно, будут ли в ближайшее время какие-либо доходы. Нет, подожду, хотя бы до того, как узнаю, что там удумала Нина Егоровна».
У самого выхода из офиса Эльвира Юрьевна поправила на нем галстук и, укоризненно покачав головой, критически оценивая его лицо, заметила:
Я думаю, что вас ждет удача, пусть не сразу, но она обязательно к вам придет.
Спасибо, Эльвира Юрьевна, спасибо вам, -- Меньшов нежно поцеловал ее руку и быстро спустился по лестнице вниз.

Старый «Фольксваген», припаркованный несколько дней назад недалеко от офиса, давно уже истомился без хозяина. По причине постоянного «пьянственного неудоуменствия», Меньшов пользовался своей машиной крайне редко.
Подержанный «Фольксваген-Пассат» достался ему еще в период первоначального накопления капитала, когда ушлые российские предприниматели буквально стадами гнали из благословенной Германии слегка подержанные тачки, покупая их по смехотворной для фатерлянда цене. Но Меньшов умудрился купить свою машину в самой Германии у некоего, несомненно, добропорядочного Ганса Штемма.
При этом чтобы не купить простую рухлядь, Меньшов ориентировался на два показателя, о которых ему говорили люди знавшие в данных сделках толк. Он должен был обязательно проверить номера сроков эксплуатации двигателя и ходовой части. Если до окончания принятых в Германии сроков эксплуатации без прохождения техосмотра двигателя оставалось не менее года, а ходовой части не менее двух —считай, что тебе повезло. Ты купил хорошую тачку.
Гансик не подвел. Он тихо и незаметно уступил Меньшову своего коня, явно стремясь купить гораздо более нового, а еще больше, в силу природной немецкой прижимистости, избавить себя от оплаты за автомобиль, который по меркам неувядающего фатерлянда, отпахал свои положенные два или три гарантированных фирмой-производителем года.
Несмотря на то, что старичок «Фольк» выглядел весьма затрапезно, он выдавал на-гора свои 180 и при этом не жужжал. Меньшов никогда не ремонтировал своего четырехколесного коня по причине того, что тот не ломался. Выносливая оказалась, гадина!
Город уже проснулся и теперь автомобили, как бесчисленное множество тараканов мчались в разные концы мегаполиса-призрака.
Пока он ехал, минуя светофор за светофором, мысли о странной гибели Наталки не давали ему покоя. Куда могла в такую позднюю пору отправиться девушка при условии, что Ашотка, под страхом увольнения, запретил покидать киоск до прихода смены? В самом ларьке по идее должен быть телефон, Наталка могла позвонить в том случае, если ей угрожала опасность, но она осмелилась закрыть торговую точку и выти в ливневую ночь одна. Но зачем?
«И надо же было мне договориться с ней о том, что она придет в офис, -- рассуждал Меньшов. — Может она и решила рискнуть, взяла и отправилась ко мне, ведь свет я не выключал, и Наталка могла видеть, что я не сплю... Вот дурак, что ты себя нагружаешь, может быть, девка вышла совсем по другому поводу, может, случилось нечто такое, что тебе неизвестно».
Непонятно только то, что Наталку, хохлушку из неизвестного ему украинского городка, кто-то угробил так, что никаких следов насилия на ее теле найти не удалось. Это как током ударило, -- заключил Меньшов. — Интересно, что покажет вскрытие? Наверное, найдут какую-то точку, как будто девчонку шилом кольнули...
Офис городской коллегии адвокатов располагался в самом центре города и Меньшову пришлось долго петлять, пока он не припарковал своего «Фолька» едва ли не у самого подъезда, где от обилия автомобилей, преимущественно иностранного производства, яблоку не где было упасть.
«Сидишь тут без копья, а у Нины Егоровны такие клиенты, -- подумал Меньшов, уже выходя из салона своего подержанного «Фольксвагена».
У дверей в кабинет председателя городской коллегии адвокатов толпилась уйма народа. Среди них были заметны люди солидные, в дорогих костюмах, явно при больших деньгах и с видом, который выдавал в них вечных хозяев этой паскудной жизни.
Меньшову даже стало неловко, когда он оказался в окружении клубных и околоклубных пиджаков разных расцветок. Словно все попугаи из тропических ареалов обитания собрались именно в этом месте, а Нина Егоровна подбирала себе самого говорливого.
Он приблизился к смазливого вида молодой секретарше и, озираясь по сторонам, тихо представился. К его удивлению секретарша тот час же связалась с боссом по телефону и, едва положив трубку на рычаг, обратилась к Меньшову:
Николай Александрович, Нина Егоровна ждет вас. Проходите.
Надо было видеть множество презрительно поджатых губ и хрустевших в руках от досады сотиках, когда Меньшов без томительного ожидания, вне очереди, был принят богиней, если уж не права, то справедливости.
Нина Егоровна Астахова, подобно античной Фемиде, восседала в дальнем конце просторного кабинета. К удивлению Меньшова, в чреве едва ли не генеральских апартаментов, не было ни души. Стало быть, те, кто томился в очереди, ждали пока Ниночка их соизволит принять.
Она сидела за массивным, натурального дерева, столом, уставленном множеством телефонов. Справа от Фемиды возвышался современный компьютер, а слева великолепный письменный прибор, выполненный в стиле позднего барокко
Нина Егоровна, женщина околобальзаковского возраста, выглядела чертовски хорошо! Она так сумела сохранить свои женские прелести, что на вид ей можно было дать лет тридцать пять и не более. На ней был дорогой, дымчатого цвета, жакет и такая же юбка.
Великолепное колье украшало стройную, без единой складки шею, а руки были такими нежными, такими ухоженными, что, казалось, они никогда не касались таких низменных вещей как белье, которое надо постирать, утюг, коим следовало погладить мужу сорочку или брюки, кухонных принадлежностей, продуктов питания, используя которые можно было приготовить завтрак, обед или ужин.
А-а, Николай, -- поправляя свои роскошные золотистого цвета волосы, уложенные в элегантную прическу, сказала Астахова, едва Меньшов переступил порог ее кабинета. — Проходи, садись, дело есть.
Что-то вы меня, Нина Егоровна, совсем забыли, -- бочком пробираясь к креслу, что располагалось слева от председателя коллегии, начал Меньшов. — Когда мы в последний раз виделись, вы рисовали передо мной такие радужные перспективы, а теперь...
А теперь у меня есть предложение, которое как раз и должно эти самые радужные перспективы воплотить в жизнь, -- прервала его Нина Егоровна.
Я весь внимание, -- присаживаясь на край кресла, поспешил реабилитироваться Меньшов.
Ах, Меньшов, ну почему ты все время ерничаешь, что ты все время рисуешься, -- Нина Егоровна достала из пачки длинную сигарету с белым фильтром, кажется это был облегченный «Dawidoff», и чиркнула зажигалкой. — Ты что не знаешь, как к тебе относятся члены коллегии? Ты до сих пор не понял, что успех любого адвоката зависит от него самого, а наша организация — это только простая формальность?

Меньшову ли было не знать, как к нему относятся члены коллегии! А относились они к нему — никак. Их интересовал только кошелек клиентов и то, как ловко могла организовать чудесное раскрытие этого кошелька Нина Егоровна. Вот уже давно она избрала пару-тройку собственных любимчиков, которым и доставались основные вершки самых смачных дел.
Знал он и о том, как деньги, и немалые, проходят мимо кассы, какой черный нал вращается вокруг председателя и некоторых особенно ухватистых коллег по адвокатскому цеху.
Среди членов коллегии изгоями считались немногие. Среди них были те, кто предпочитал работать в одиночку, своевременно отстегивая положенные проценты своей «крыше». Но были и такие, как Меньшов, которого в коллегии, мягко говоря, считали непутевым.
Я стараюсь, -- виновато глядя на Нину Егоровну, сказал Меньшов.

В принципе, как глава собственной конторы, он был зависим от председателя коллегии лишь относительно. Но Нина Егоровна обладала колоссальными связями в этом подлунном мире. Она представляла собой великолепного диспетчера, который мог не только находить нужных клиентов, но и подбирать им толковых адвокатов из числа членов коллегии. Дружить с Ниной Егоровной было не только престижно, но и выгодно. Напрасно Меньшов лез в бутылку. Астахова никогда не забывала даже самых мелких уколов в свой адрес.
Перестань! -- поняв, что он продолжает издеваться над ней, сказала как отрезала Астахова. — Значит так, вчера поздно ночью при заходе на посадку в международный аэропорт имени Героя России генерала Баканина потерпел катастрофу самолет «Боинг» 747, шесть месяцев тому назад зафрахтованный компанией «Российские интернациональные авиалинии». Тебе что-нибудь известно об этом событии?
Известно, Нина Егоровна, известно, по телевизору смотрел репортаж.
Хорошо, -- в очередной раз проглотив ерничанье Меньшова, сказала Астахова, стряхнула пепел в плоскую позолоченную пепельницу и продолжала: -- Эта авиакатастрофа не так проста, как кажется.

«Да уж, -- подумал Меньшов, самолет взорвался, чуть ли не на бреющем полете. Сейчас она станет говорить ему о том, что это терроризм и надо будет хорошенько покопать». Но он ошибся.
К нам в коллегию, продолжала Нина Егоровна, -- обратились родственники погибших, которые считают, что компания «Российские интернациональные авиалинии» зафрахтовала этот самолет вопреки тому, что срок его летной эксплуатации давно истек. То есть, как ты понимаешь, -- она пристально посмотрела в сторону Меньшова, словно пыталась найти в нем полное взаимопонимание -- родственники считают, что причиной авиакатастрофы является физический износ машины, а не профессионализм летчиков и тем более террористический акт.
Но ведь окончательные результаты расследования причин гибели «Боинга» пока неизвестны, Нина Егоровна? -- задал вопрос Меньшов.
Коля, -- Астахова укоризненно покачала головой, -- какие результаты, если родственники, ты понимаешь, родственники, обратились в коллегию с просьбой предоставить им адвоката, который бы взял на себя выяснение именно этой проблемы. Если там обнаружится террористический акт — это уже другое дело, а нас в данном случае интересуют желания наших клиентов. Пойми, я намерена поручить тебе это дело исключительно потому, что уверена в твоих профессиональных способностях, прежде всего как аналитика.

«Льстит, стерва, -- подумал Меньшов, -- сама небось считает, что остатки своего аналитического ума Меньшов пропил лет пять тому назад, причем окончательно и бесповоротно».
Если ты возьмешься за это дело, то сам понимаешь — здесь есть и возможности профессионального роста и материальный стимул.  Согласись, что в данном случае иски могут быть поданы против самой компании, страхового агентства, фирмы, предоставившей фрахт, разного рода комиссий, комитетов. Одним словом, скандал, из которого можно будет выпутаться только посредством сам знаешь чего. Дело перспективное, я тебе говорю.

«Перспективное оно только в том смысле, если им будет заниматься такой придурок как я», -- подумал Меньшов, всем свои видом стараясь дать понять всемогущественной Нине Егоровне, что он оценил всю важность данного дела и не намерен упускать свой, так сказать, шанс.
«Но раз это дело такое перспективное, стало быть, и гонорар за него должен быть таким же, -- рассуждал Меньшов. — Если я с радостью соглашусь, то она предложит мне сумму гораздо меньше той, которую клиенты готовы выложить на самом деле».
Я должен подумать, -- Меньшов не торопясь открыл свой кейс и достал оттуда записную книжку. — Понимаете, Нина Егоровна, у меня на этой неделе целых два клиента, причем очень перспективных, -- глядя прямо в глаза Фемиде, соврал Меньшов.

Ни клиентов, не тем более перспективных у него не было вот уже около месяца. Только позавчера он проконсультировал какого-то отмороженного и теперь уже бывшего нового русского, и тот выдал ему остатки своей наличности в виде ста условных единиц.
Астахова, в свою очередь была хорошо информирована о том, как идут дела в адвокатской конторе «Легион». Но она не стала заниматься сиюминутным разоблачением Меньшова и только в знак понимания, так сказать, «перегруженности» Меньшова, несколько раз согласно кивнула головой.
Ты, Меньшов, не прибедняйся, -- сказала Астахова тоном судьи, которому заранее известен исход дела, -- я не намерена поручать тебе дело, которое ты будешь вести за копейки. Речь идет о солидном гонораре. Аванс тебе заплатят уже завтра. Запомни, завтра во второй половине дня можешь заехать или позвонить в банк, где ты имеешь расчетный счет и проверить, -- Нина Егоровна перевернула на столе какие-то бумаги и, понизив голос до шепота, сказала: -- На твой счет будут переведены три тысячи долларов.

«Эх, ни хрена себе! -- Меньшов едва не подскочил в кресле. — Вот
это клиент!» Но всем своим видом он дал понять Нине Егоровне, что сия сумма вовсе и не является для него запредельной. Потом, что это за клиент, который вместо принятого расчета, так сказать, из рук в руки, засвечивает гонорар через банк? Но он, ошеломленный столь солидной суммой гонорара, не стал задавать Нине Егоровне традиционно глупый вопрос
А клиент, ведь я должен с ним встретиться, подписать все необходимые бумаги, договор?
Клиент найдет тебя сам, не беспокойся.
И какова рекогносцировка на сегодняшний день? -- задал вопрос Меньшов, в уме рассчитывая, каким будет расчет и  сколько из общей суммы гонорара теоретически должна получить в свои шаловливые ручки сама Нина Егоровна.
Завтра на место авиакатастрофы выезжает комиссия Межгосударственного Авиационного Комитета. Тебе следует отправиться вместе с ней. Ты являешься представителем нашей коллегии адвокатов — это раз. Затем ты представляешь интересы родственников погибших в авиакатастрофе — это два. Все необходимые бумаги уже подготовлены. Вот, -- Нина Егоровна протянула Меньшову папку-скоросшиватель, -- возьми, здесь собраны заявления, ордер, доверенность, рекомендации и все, что необходимо в данном случае. Наконец, что касается окончательного расчета, то ты должен понять, что он будет гораздо выше выплаченного аванса и произведен иначе.
Нина Егоровна, я не понимаю, что же все-таки я там буду делать? Меня комитетчики просто пошлют куда подальше, чтобы я не мешал им работать — разыгрывая из себя полного идиота, продолжал издеваться Меньшов. — Уголовного дела как такового пока нет, расследование еще только начинается, а без акта, подписанного членами Межгосударственного Авиационного Комитета ни один прокурор, ни один следователь не будут реагировать на заявления родственников.
Я надеюсь, Меньшов, что ты понял, клиент на этот раз попался солидный, -- Астахова сделала паузу, повертела в руках дорогую позолоченную зажигалку  и продолжала: -- Ты должен присутствовать при работе комиссии, ты должен начать вести это дело еще до того, как у тебя на руках окажется акт. Да, это формальность, но таковы требования клиента. И потом, ты знаешь, что заключение или вообще не дают или дают лет через пять после катастрофы.

«Ясно, -- подумал Меньшов, -- моими трудовыми руками некто очень солидный будет таскать каштаны из огня. Если бы не весомый аванс, послал бы я тебя, Нина Егоровна даже не скажу куда».
Но он не стал не только посылать Астахову, но даже озвучить неожиданно озарившую его мысль.
Все будет зависеть от тебя и только от тебя, -- продолжала Астахова. —Ты должен внимательно следить за ходом расследования.  Они ничего не должны утаить. На это ты имеешь все права, как адвокат, нанятый родственниками погибших. При этом речь не идет о том, что ты будешь вмешиваться в работу межгосударственного комитета.

«Да они меня от себя погонят, собрав всех собак не только на территории Российской Федерации, но и государств СНГ, арендовав, возможно, и собачек из стран дальнего зарубежья», -- подумал Меньшов.
А если все названные вам причины авиакатастрофы не подтвердятся, с чем я останусь? -- задал вопрос Меньшов, намекая на то, что если дело провалится, будут ли восполнены его, так сказать «троллейбусные» и прочие расходы.
В каком смысле? -- не поняла его вопроса Астахова.
В смысле компенсации.
Коля, ты меня удивляешь! -- Нина Егоровна погасила сигарету в пепельнице и снова поправила свою дорогую прическу. — Стала бы я тебе давать такое бесперспективное дело! Есть данные о том, что самолет действительно был выпущен еще сто лет назад, что он прошел капитальный ремонт, что после ремонта он недолго эксплуатировался и подлежал списанию. Но наши горе бизнесмены решили использовать его еще раз, купившись на дешевизну...
Это я и должен выяснить?
Да, да и еще раз да! -- уже не скрывая собственного раздражения, крикнула Астахова.

Меньшов лениво перелистал так называемое «Дело о «Боинге» и нашел документы в порядке. В папке действительно было заявление только не нескольких, а одного родственника, но это не меняло сути дела.  В ордер, доверенность и все прочие необходимые документы была старательно вписана его фамилия. Что еще тебе надо, Коля?
Хорошо, я согласен, -- кивнул головой Меньшов и только теперь где-то на уровне интуиции понял, что уже подписал контракт на ведение одного из самых поганых дел в своей никчемной жизни.
Да, и еще, Николай, я помню, что у тебя были неплохие отношения с журналистами.
Были, а что?
Это дело должно подробно освещаться в прессе. Надо дать понять общественному мнению, что основной причиной катастрофы стал физический и моральный износ самолета. Ты меня понял?
Понял, -- кивнул головой Меньшов, -- и все это на те три тысячи баксов?
Оплата публикаций в прессе будет производиться отдельно. Тебе только надо обеспечить контакт с журналистами ведущих изданий. Ты меня понял?
Я вас понял, Нина Егоровна, -- ответил Меньшов, хотя на языке вертелся такой многоступенчатый мат, что он едва сдержал себя, чтобы не поведать Астаховой о том, кого, где, на чем, как, почему, в каком виде и на каком предмете он хотел бы видеть именно сейчас.
Только я тебя прошу, не опаздывай. Выезд комиссии назначен на 9.30 утра от аэропорта имени Героя России генерала Баканина. У меня все. У тебя есть вопросы?
Нина Егоровна, я все понял, буду в Баканинском аэропорту в назначенное время.
Хорошо, тогда у меня есть к тебе просьба, -- Астахова пристально посмотрела на Меньшова.— Бросай пить, а? Ты думаешь, почему к тебе не идут клиенты?
Потому что у меня, извиняюсь, лицо пухлое.
Господи, Меньшов, не пухлое, а испитое. Но не это главное. Клиент оценивает адвоката по его внешнему виду, который должен внушать доверие, понимаешь, доверие, -- последнее слово Нина Егоровна повторила по слогам. — Ну все, утомил ты меня, -- явно поняв, что читать нравоучительные проповеди Меньшову равносильно метанию бисера перед свиньями, сказала в заключении Астахова.
Если вопросов нет, можешь идти.
Значит, завтра утром?
Завтра утром.
Все, вопросов больше нет. Разрешите откланяться?
Пошел к черту! -- ответила Астахова и, сняв трубку, обратилась к секретарше, вероятно для того, чтобы пригласить в свои апартаменты кого-то из дорогих клиентов.


В офисе фирмы «Легион» Меньшова поджидал некто Вересаев. Войдя в кабинет, Николай узнал в нем напарника оперуполномоченного 2-го отдела РОВД Центрального района лейтенанта Дымина, который в ту злополучную ночь, когда погибла Наталка, произвел на него впечатление строгого начальника едва ли не всех следователей, оперов, старшин, сержантов и просто постовых, которые обычно околачиваются у павильона «Пиво-Воды».
Господин Вересаев из прокуратуры, ждет вас вот уже около часа, -- успела предупредить Меньшова Эльвира Юрьевна. — Он очень нервничает.
Добрый день! -- обратился к нежданному посетителю Меньшов.— Чем могу быть полезен?
Следователь городской прокуратуры Вересаев Антон Павлович, -- едва скрывая охватившее его раздражение, вызванное тем, что Меньшова ему пришлось ждать достаточно долго, представился тот.
Какие у нас молодые прокуроры пошли, -- улыбнулся в ответ Меньшов. — Очень приятно познакомиться. Меньшов открыл сейф и спрятал туда папку с «Делом «Боинга».
Что вас привело в мою Богом забытую обитель? -- спросил он, садясь в свое глубокое кожаное кресло.
Все тот же вопрос, Николай Александрович.
Дело Наталки? -- в ответ Вересаев кивнул головой. — Чай, кофе? -- обратился к следователю Меньшов.
Спасибо, если можно, немного минеральной воды, -- на улице сегодня жарко.
Эльвира Юрьевна, мне один кофе, гостю минеральной, -- отдал распоряжение Меньшов.

Дождавшись, когда секретарша выйдет из кабинета, Вересаев обратился в Меньшову:
Как хорошо вы знали Наталию Хотиненко?
Антон Павлович, -- тупо глядя на следователя прокуратуры, -- начал Меньшов, -- я что, единственный свидетель, который проходит по этому делу? Я уже вам объяснял, что был в ту ночь в офисе, шел дождь. Я вам говорил, что около двух часов ночи мне послышался женский крик. Я говорил, что Наталья Хотиненко, или как там ее, работала продавцом в киоске и что я иногда покупал у нее продукты.  Кроме нее в киоске у Ашота работает еще Оксана, Вика, Марина и, кажется, Светлана. Что я еще должен вам сказать?

Честно говоря, Меньшов не ожидал, что этот молодой следователь прокуратуры окажется таким вежливым человеком. Он думал, что сейчас этот безусый паренек начнет задавать ему дурацкие вопросы, путать и вводить в заблуждение. Но все оказалось совсем не так.
Простите, Николай Александрович, -- неожиданно для Меньшова Вересаев обратился к нему по имени и отчеству, -- но в ту ночь свет горел только в окнах вашего офиса мы и постучались. Час был поздний, ни одного свидетеля. Мы готовы были разбудить кого угодно, но все конторы на этой улицы были закрыты.
К сожалению, ничего большего, кроме того, что я вам уже показал, я сказать не могу, -- механически перебирая какие-то бумаги у себя на столе, сказал Меньшов.

В это время в кабинет вошла Эльвира Юрьевна. Она поставила перед гостем высокий стакан с минеральной водой, а перед Меньшовым чашку горячего кофе и также незаметно вышла.
Простите, но в прошлый раз, -- жадно отпив из стакана несколько глотков воды, продолжал Вересаев, -- вы сказали, что говорили с Хотиненко, когда покупали продукты в ларьке. Если не секрет, о чем шел разговор?
Да ни о чем. Мы с ней, как говорится, шапочно знакомы. В свое время я жил на Украине и помню украинский язык. Так, иногда, болтали с Наталкой на ридний мове.
Ничего подозрительного вы в тот вечер не заметили?
Все было как обычно. Ничего экстраординарного в ее поведении я не увидел. Знаю, что в шесть часов должна была придти ее сменщица.  Я предложил Наталке после смены зайти ко мне в офис.
И она согласилась?
Как будто пообещала. Но я вам говорил, что хозяин киоска — Ашот категорически запретил девушкам под любым предлогом покидать торговую точку. В противном случае им грозило увольнение. Для меня данный инцидент с Наталкой тоже загадка. Зачем она вышла, что могло случиться такого, что она нарушила строгий запрет Ашота?
Могла ли она, зная, что вы находитесь в офисе, обратиться к вам за помощью? -- не унимался Вересаев.
Вполне. Но это только в том случае, если ей угрожала очень серьезная опасность.
Она раньше обращалась к вам с подобного рода просьбами, ну там, просила защитить ее, обезопасить?
Антон Павлович, -- Меньшов укоризненно покачал головой, -- Ашот не может работать без «крыши». Его девочки, находясь на работе, защищены. Наталка никогда не обращалась ко мне с такими просьбами. Вы знаете, кто их «крышует»?
Нет.
Плохо. А я догадываюсь, а возможно и знаю, что кроет их наши районные менты.
Хорошо, -- пропустив мимо ушей этот выпад Меньшова, продолжал Вересаев, -- в тот раз вы говорили, что вам кто-то звонил, но едва вы подняли трубку, как услышали короткие гудки, так?
Да, это я хорошо помню.
Могла ли Хотиненко вам звонить?
А в ларьке есть телефон?
Есть.
Но я никогда не давал ей номера своей конторы, -- развел руками Меньшов.
Ничего страшного, она могла узнать его по объявлениям в газетах. Вы ведь размещали рекламу о деятельности вашей конторы?
Разумеется, но когда это было! -- вздохнул Меньшов.
Но такой возможности исключать нельзя?
Конечно, если допустить, что она узнала мой телефон из рекламных объявлений, -- согласился Меньшов. — Но я что-то не пойму, к чему вы клоните?
Понимаете, Николай Александрович, это дело не совсем обычное, -- устало потирая свой высокий лоб большим и указательным пальцем продолжал Вересаев, -- странное оно какое-то, -- он снова выпил минералки. — Вскрытие показало, что Хотиненко умерла... от старости...
Не понял?
Она умерла, мгновенно постарев...
Да ей же было лет двадцать пять не больше! -- крикнул Меньшов и почувствовал, как помимо его воли по телу побежали мурашки.
Вчера ночью Хотиненко была доставлена в городской морг, -- Вересаев вытер со лба выступившие капельки пота. — Вскрытие было назначено на девять часов утра. Когда патологоанатом стал производить вскрытие, перед ним на столе уже лежала не молодая девушка, которая даже ни разу не рожала, а старуха. Вы понимаете, старуха...
Труп подменили! -- перебил следователя прокуратуры Меньшов.
Не знаю, -- пожал плечами Вересаев, -- но вскрытие все же состоялось и выяснить удалось, что смерть наступила от естественного износа организма, то есть, от старости.
Что значит, не знаю, подменили труп или нет? У нас, что правоохранительные органы вообще ни за что не отвечают?
Да вы успокойтесь, -- стараясь успокоить скорее себя, чем не в меру разволновавшегося Меньшова, сказал Вересаев, -- труп никто не подменял. Мы проводили проверку и допрашивали всех сотрудников морга, которые дежурили в ту ночь.
Нет, Антон, как вас там... Павлович, ну вы, блин, даете! Ну это же чушь натуральная! Я сам был прокурором и не раз проводил расследования, я знаю все тонкости нашей... вашей профессии! Но у всякой фантастики есть свое рациональное объяснение! -- Меньшов достал сигарету, закурил, и неожиданно замолчал, тупо уставившись в дальний угол собственного кабинета.

То, что волосы на его голове встали дыбом, мог заметить только следователь Вересаев, но сам Меньшов не верил, что Наталка умерла от старости. Если бы об этом ему не рассказал совершенно трезвый прокурор, он бы подумал, что допился до белой горячки.
К сожалению, -- не обращая внимания на его излишнюю нервозность, продолжал Вересаев, -- у Хотиненко в городе нет родственников. Если они и есть, то живут на Украине. Мы, конечно, послали запрос, но ответа пока нет. Ее напарниц мы попросили опознать труп, но никто из них так и не решился, а настаивать — себе дороже. Хозяина ларька, Ашота Егизаряна, мы пока не нашли. Его компаньоны говорят, что он уехал в командировку... Не могли бы вы...
Опознать? Да ради Бога. Вы на машине?
Нет, я добирался на общественном транспорте.
Ничего страшного. У меня есть свой конь. Едем!


Была пятница. Стоял похожий майский день и улицы были запружены автомобилями всех марок. Простые российские обыватели торопились поскорее закончить последний рабочий день недели и отправиться за город, благо май обещал быть солнечным и теплым.
Пока Меньшов петлял между рядами автомобилей, он вспомнил, что с утра не похмелялся. Именно в этот момент ему чертовски захотелось выпить.
«Сейчас бы грамм сто-сто пятьдесят водочки», -- подумал он, и обратился к Вересаеву:
А вы машину водить умеете?
Умею, а что?
Да так, ничего, -- ответил Меньшов, явно сожалея, что не может попросить следователя городской прокуратуры о том, чтобы остановиться у ближайшей забегаловки, дернуть положенные граммы и передать ему руль.
Вересаев, Вересаев, --  в слух повторил Меньшов. — Писатель был такой. Вы не из этих, не из графьев?
Нет, не из этих, -- усмехнулся Вересаев, -- просто однофамилец.
Что-то я не помню графов, которые бы занимались прокурорским делом.
Стечение обстоятельств, -- улыбнулся в ответ Вересаев. — У меня вся родня в правоохранительных органах.—А вы, простите, давно ушли из прокуратуры?
Ну не то, чтобы давно, а очень давно. Я был военным прокурором. Но потом жизнь повернулась ко мне другой стороной и пришлось срочно переквалифицироваться.
В управдомы? -- попытался пошутить Вересаев.
Ну, если вам так угодно считать, то в управдомы.

«Что-то меняется в России, -- воспользовавшись наступившей паузой, размышлял Меньшов. — Если такие вежливые пацаны, то есть однофамильцы графьев, идут в прокуратуру, стало быть, не все потеряно». А из головы никак не уходил этот странный случай с Наталкой. Несколько раз Меньшов намеривался поднять тему, но продолжал сдерживать себя.
Он до сих пор не верил, что дело обстоит именно таким образом, как рассказал ему об этом Вересаев. Последние его сомнения развеялись после того, как они вошли в подвал городского морга.
У входа их уже ждали трое мужчин и одна женщина. Они были облачены в белые халаты. Один из них, высокий мужчина в больших очках с тонированными линзами, был похож, скорее, на профессора, нежели на специалиста по разделыванию трупов. Женщина выглядела моложаво, особенно выделялась она своей стройной фигурой. Но на ее лице Меньшов успел уловить знак печали, характерный для тех, кто долгое время трудился в обители скорби.
Двое других ничем не выделялись. Один низкорослый, плешивый, без очков, всем свои видом походил на обыкновенного санитара, в чьи обязанности входит тупая переноски трупов и охрана тел. Второй, такой же невзрачный, сутулый, все пытался улыбаться, корча из себя человека, которому ничего в этой жизни не страшно.
Господа холодно обменялись приветствиями и спустились в мертвецкую.
Тот, что был в очках с тонированными линзами, уверенным движениями рук выдвинул один из шкафов и привычным жестом сорвал с трупа белую простыню. Трое других, а также следователь прокуратуры Антон Вересаев, стояли не шелохнувшись немного поодаль.
Меньшов, в очередной раз пожалев, что он перед посещением морга не вмазал, неловко приблизился к трупу и тот час же отпрянул в сторону.
Перед ним лежала старуха лет этак семидесяти пяти. Сморщенное тело, напоминающее собой то ли мощи святой, толи мумию, никак не походило, да и не могло походить, на стройное тело Наталки. Густые длинные волосы, седые, спутались, натруженные руки, вытянутые вдоль тела, впалый живот...
Нет, Меньшов видел в своей жизни немало трупов, но ему никогда не приходилось видеть безжизненное тело старухи. Даже выпей он полторы бутылки водки, он бы никогда не опознал в этом сморщенном теле Наталку.
Это она? -- глядя на него поверх своих массивных очков спросил тот, что походил на профессора паталогоанатомии.
Э-э, не могу сказать, -- растерялся Меньшов.
Николай Александрович, -- обратился к нему Вересаев, -- посмотрите внимательно.
Зубы, -- выдавил из себя Меньшов, -- покажите мне зубы.

Мужик в очках ловким движением рук задрал старческие губы и Меньшов увидел то, чего никак не ожидал. Один из зубов слева был вставным и изготовлен из желтого металла. Именно такая фикса была у Наталки...
Достаточно? -- обратился к нему профессор.
Да, вполне, -- вытирая тыльной стороной ладони пот со лба, несмотря на то, что в морге было довольно холодно, ответил Меньшов.
Что вы скажете? -- обратилась к нему, молчавшая до сих пор дама.
Еще шрам. У нее есть на левой щеке шрам?
Да, вот он, -- разглаживая рукой морщины сказал мужчина в очках.
А у вас есть этот... спирт? -- не помня себя, спросил Меньшов.
Спирт? -- переспросила женщина, глядя то на одного, то на другого из своих коллег.
Да, спирт! -- крикнул Вересаев. — Налейте ему!

Плюгавенький куда-то исчез и вскоре вернулся, неся с собой мензурку с прозрачной жидкостью.
Простите, не знаю как вас, профессор, -- обратился Меньшов к человеку в очках, -- покажите еще ее левую руку.

Пока тот, что принес мензурку, пытался налить спирт в одноразовый стакан, очкарик схватил руку старухи и положил ее ей на живот.
И в этот раз Меньшов не ошибся. На безымянном пальце левой руки Наталка носила небольшое колечко с камушком. Он запомнил его, когда она сдавала ему сдачи в ларьке. Только теперь это колечко так сильно вросло в сморщенный палец, что его едва было видно.
Это она! -- выдохнул из себя Меньшов и, не дожидаясь пока плюгавенький разбавит спирт, выхватил у него из рук мензурку, залпом выпил, наверное, грамм сто чистейшего медицинского ректифицированного зелья.

Он даже и не просил запить, лишь прижал ладонь к губам и, не глядя ни на кого, направился к выходу.
... В сквере, расположенном напротив морга, его нашел следователь Вересаев и женщина с глазами, полными печали.
Меньшов сидел на лавочке и молча курил. Вокруг него уже валялось несколько окурков. Когда сгорала одна сигарета, он немедленно прикуривал от нее другую.
Николай Александрович, -- обратился к нему Вересаев, -- ничего если мы с Ларисой Игнатьевной присядем с вами?

«Вот, ****ь, какой тактичный! -- выругался про себя Меньшов, -- ни слова о деле и где их таких только вырастили?»
Ты, Вересаев, -- неожиданно перейдя на ты, начал Меньшов, -- мне эти штучки брось, я все понимаю. Если есть какие вопросы, то не стесняйся, задавай.
Понимаете, Николай Александрович, первой начала Лариса Игнатьевна, -- вы действительно уверены в том, что это Наталия Хотиненко?

Меньшов пристально посмотрел на докторшу, небрежно бросил окурок в сторону, закурил новую сигарету и, ничуть не смущаясь собственного хамства, сказал:
Понимаете, Лариса Игнатьевна, я действительно уверен, что это Наталия Хотиненко. Конечно, может быть я ошибаюсь, но только при условии, если допустить, что пока Наталка лежала в морге, некие злоумышленники притащили туда, простите, мертвую старуху, срочно сделали ей шрам на щеке, вставили золотой зуб, надели на палец золотое кольцо и поместили все это добро в морозильный шкаф. Если это так, тогда я не уверен. Если иначе, то я вам все сказал.
Странно все это, -- нарушил возникшую было тишину Вересаев.
Что, трудно протокол составить, товарищ прокурор? -- продолжал издеваться Меньшов. — Действительно, подобрали на улице труп молодой бабы, а она за одну ночь постарела. Ха-ха, ха-ха! Такого не бывает. Ведь не бывает же, Лариса Игнатьевна?
Почему же, бывает, -- ничуть не смутившись ответила та. — Это очень редкий случай, но медицине известны примеры, когда после смерти молодой организм стремительно стареет. Но, повторяю, -- заметив что Меньшов намерен ее перебить очередной колкой фразой, продолжала Лариса Игнатьевна, -- такие случаи единичны.
Не знаю, ребята, вы меня, конечно, извините, я в этом деле совершенно не разбираюсь. Однако то, что эта старуха и есть Наталка из киоска «Весна 2000 года» я ни капли не сомневаюсь. Я думаю, что если Ашотка, ну тот, что владеет этим комком, все делал по правилам, то у Наталки должна была быть медицинская книжка. Сравните анализ крови, проведите генетическую экспертизу, найдите родственников, и я держу пари, что это будет именно Наталка.
Мы учтем ваши пожелания, -- холодно заметила Лариса Игнатьевна.
А у меня есть еще одно, -- уже окончательно хмелея, продолжал Меньшов. — Простите, как вас, э-э... Антон Павлович, не могли бы вы отвезти меня домой?

ГЛАВА III
Оказавшись дома один, Меньшов бросился к холодильнику. В нем еще с прошлой недели хранилась нераспечатанная бутылка водки и здоровенная пластиковая посудина с минералкой, которую циничные торговцы снабдили этикеткой «Нарзан». Конечно, это был не «Нарзан». Наколотили, понимаешь, воду из под крана с хлоркой и содой — вот и минералка.
Меньшов налил доверху граненый стакан водкой, залпом выпил и припал пересохшими губами к минералке. Все. В доме больше ничего не было.
Огромная трехкомнатная квартира досталась ему от родителей. Она представляла собой типичную генеральскую обитель, которой наделялись высокопоставленные чины номенклатуры, начиная со сталинских времен.
Его отец, -- полковник МВД, незадолго до смерти возглавлял один из отделов министерства, и только из-за своего строптивого характера и прививки честности, которую ему влепили в конце 50-х годов, так и не дорос до генерала. Но даже поедая простой полковничий хлеб, Александр Кириллович пользовался огромным авторитетом в МВД. Однако сталинку ему дали незадолго до выхода в отставку, а точнее, лет за пять до смерти.
К сожалению, или к счастью, Александр Кириллович и Надежда Михайловна Меньшовы произвели на свет Божий только одного ребенка -- Коленьку Меньшова. Этому, блин, Коленьке родители отдали едва ли не все свои силы.
Надо заметить, что сынок оправдывал их надежды. Боготворя собственного отца, он пошел по его стопам, учился, старался, даже женился, как того хотел папа. А папа хотел, чтобы он женился не раньше, чем закончит военное училище МВД. Что и было сделано точно и в срок.
Меньшов старался ни в чем не подводить своих родителей. Примерный сын, подающий надежды семьянин, он терпел до тех пор, пока не прошел суровую школу отца. А когда Александр Кириллович умер, Меньшов отправился в спецназ, где его грешной душе пришлось пережить участь падшего ангела.
Мать пережила отца только на один год. Вероятно, она так любила своего Сашеньку, что после его смерти совсем зачахла и умерла буквально в тот же день, двенадцать месяцев спустя. Когда умер отец, Меньшов был в Абхазии. Он не успел на похороны. Когда умерла мать, Меньшов был в Таджикистане и снова не успел на похороны. Этот грех он нес в себе, как тяжелый крест. Так и остался, не услышав последнего слова ни от отца, ни от матери... Так и не узнал их последней воли.
Когда у него родилась дочь, Меньшов был в Северной Осетии. Когда жена подала на развод, он уже вылетел из МВД и пребывал в состоянии длительного запоя. Быть может, только на Енисее, он сумел понять, что в этом подлунном мире остался совсем-совсем один и что на самом деле, он никому не нужен.
«Если бы не эта далекая Азия, если бы не ее солнце, ее небо, ее время», -- размышлял Меньшов лежа на старом кожаном диване в кабинете отца.
В голове был слышен шелест. Ломались странные фигуры, то возникающие, то исчезающие. И хотя он уже успел изрядно выпить, ему так и не удалось забыться в липком пьяном сне. Он встал с дивана, снова налил себе полный стакан водки и залпом выпил. Но в этот раз не стал запивать ее минералкой.
Что-то происходило вокруг, что-то менялось в мире. Какие-то события надвигались, подобно девятому валу. Раньше Меньшов считал, что для него эпоха великих потрясений кончилась. Теперь уже ничто не затронет его обледеневшую душу.
Но в последние дни он смутно ощущал, что рано или поздно его ждет напиток, который уже плещется на дне горькой чаши бытия.
Он не знал, каким зельем наполнена эта чаша. Но если он и дальше станет искать успокоения в водке, наступит желаемый для дьявола час, когда он, Меньшов, превратится в жалкое животное.
Но не это страшило его. Он чувствовал, как надвигается нечто. Ему нельзя противостоять, его нельзя избежать. Его надо понять.
Он не заметил, как стемнело. Засыпая, он услышал трель телефонного звонка. Но силы покинули его, измученное нарзаном, тело, и он не встал, и не ответил тому, кто звонил...
Когда Меньшов проснулся, первое, что попалось ему на глаза, были большие настенные часы, которые всегда показывали точное время.  На этот раз их стрелки свидетельствовали: 10 часов утра.
Сначала Меньшов долго пытался понять, что это значит. Потом закрыл глаза, а буквально через минуту вскочил, словно его ударило током.
«В девять тридцать у Баканинского аэропорта, -- стучало в висках, -- отъезд комиссии Межгосударственного Авиационного Комитета!»

Пока он наспех обдавал себя ледяным душем, в его голове созрел план. До «Баканина», в лучшем случае, час езды. Узнать, в каком направлении выехала комиссию можно без труда. Надо найти кратчайший путь, но при этом еще следует заехать в офис, взять документы. Время—деньги.
Меньшов выбежал из ванной и, на ходу обтираясь полотенцем, бросился к комоду. В среднем ящике этого орехового монстра хранился «стратегический резерв верховного главнокомандования»—
150 долларов, состоящих из одного «франклина» и такого же одинокого «гранта».
«Если приплюсовать сюда имеющиеся в наличности тридцать «вашингтонов», то можно и рвануть», -- заключил Меньшов.
Он гнал своего «Фолька» с такой скоростью, что если бы это был не стальной, а живой конь, то последний упал бы еще как минимум на двадцатом километре.
Если кому рассказать, то никто не поверит, что до аэропорта он доехал не за час тридцать, а за сорок минут. Но все равно время было упущено.  Меньшов мог бы перекрыть и этот рекорд, если бы не пришлось заехать в офис.
Эльвира Юрьевна уже была на месте. Несмотря на то, что Меньшов ужасно торопился, она успела сообщить ему, что вот уже второй день его спрашивает некая мадам Шелякова Любовь Павловна и что у нее к нему есть дело чрезвычайной важности. Меньшов попросил назначить ей на вторую половину дня и обещал непременно быть.
В диспетчерской аэропорта он узнал, что комиссия отправилась в район рабочего поселка Рябиновка в сорока километрах от аэропорта. Один из диспетчеров охотно согласился рассказать, как можно добраться до места авиакатастрофы кратчайшим путем. Однако как не крути, а при самом лучшем стечении обстоятельств Меньшов опаздывал как минимум на двадцать-тридцать минут.
Рекорды так просто не достаются. Пока он гнал своего верного «Фолька», ему пришлось расстаться со всеми «вашингтонами» и даже разменять «гранта».  А все эти алчные «стражи дорог», будь они неладны!
Наверное, это был последний рейс его любимого «Фольксвагена», ибо гнал он его по такому лютому бездорожью, после испытания которым, машину не то, что надо было отдавать в ремонт, а просто сразу же везти на автомобильную свалку. Но старичок, как мог терпел все издевательства своего наездника.
Самое интересное, что к месту катастрофы он прибыл почти одновременно с членами комиссии Межгосударственного Авиационного Комитета, или сокращенно — МАК!
Зрелище, которое предстало его взору, напоминало собой пейзаж после битвы.
«Боинг» взорвался не над лесом, который находился в нескольких километрах от места трагедии, а над небольшим и сравнительно редким подлеском, где самые высокие деревья достигали не более двух-трех метров высоты.
В радиусе не менее пяти километров были разбросаны обломки самолета и то, что еще совсем недавно составляло части человеческих тел. Над подлеском словно пронесся ураган средней силы. Некоторые деревца были повалены. Дымились и горели части самолета. В ряде мест, работники МЧС России, продолжали бороться с огнем, заливая водой и пеной локальные пожары.
Далеко, до самого леса, пространство как будто кто-то причесал гигантской гребенкой. Весь, так сказать этюд, напоминал собой поле битвы. Запах расплавленного алюминия, останков человеческих тел, хвои, земли — смешались, горели, дымились, тлели.
Едва Меньшов вышел из машины, как сразу наткнулся на женский туфель, в котором осталась часть обгорелой ступни...
Комиссия МАК расположилось возле штабной палатки МЧС. Повсюду были видны фигуры людей в оранжевых куртках спасателей. Они рыскали среди дымившихся деревьев и терпеливо собирали буквально каждый осколок, каждый фрагмент тел, словно намеривались, подобно всемогущим богам, восстановить не только серебристую птицу, но и каждого погибшего человека в отдельности.
Группа членов комитета составляла человек шесть или семь. Среди них были люди в штатском и в форме работников гражданской авиации.
Не обошлось и без военных. Два генерала, в петлицах которых Меньшов успел заметить знаки различия Российских ВВС, ни на шаг не отходили от высокопоставленных чинов Межгосударственного Авиационного Комитета.
По всей кромке поля трагедии рассыпались операторы ведущих телекомпаний, журналисты газет и радио. Работники МЧС пытались как-то локализовать настырность журналистской братии, но тех из них, кого выгоняли в дверь, самым беспардонным образом влезали в окно.
Приблизившись к членам комиссии, Меньшов долго пытался понять, кто здесь главный. Но у всех у них были такие официальные морды, что ему так и не удалось определить старшего. Тогда он напрямую обратился к офицеру МЧС, который стоял рядом с генералом ВВС:
Командир, я из городской коллегии адвокатов, покажи мне самого главного, чтобы я мог представиться.

Тот оценивающе посмотрел на Меньшова, явно полагая, что под видом адвоката сюда мог затесаться самый беспринципный журналюга из какой-нибудь желтой газетенки, которая из любой трагедии стремится выудить сенсацию.
Вот мое удостоверение, -- Меньшов сунул офицеру корочку члена городской коллегии адвокатов.
Видишь мужчину в гражданском, вон тот седоволосый, что стоит рядом с начальником штаба МЧС?
Вижу.
Это и есть глава комиссии МАК Артемьев Петр Михайлович, к нему и обращайся.
Спасибо, командир, -- поблагодарил офицера Меньшов и стал пробиваться к товарищу Артемьеву.
Петр Михайлович! -- держа в одной руке удостоверение, а в другой папку с документами, крикнул Меньшов.

Толпа немного расступилась, пропуская его к главе комиссии.
Меньшов Николай Александрович! -- едва переведя дух, крикнул он.—Городская коллегия адвокатов.

Николай протянул Артемьеву свое удостоверение, и пока тот разглядывал его, успел вынуть из папки доверенность и ордер.
Адвокат? -- темные глаза председателя комиссии пронзили Меньшова насквозь. — Почему вас не было в аэропорту?
Простите, задержался...

Окружение Артемьева неодобрительно загудело.
Задержался, -- едва заметно усмехнулся Артемьев. — Ладно, присоединяйтесь, раз уж вам это все интересно.

«Слава Богу, -- мысленно перекрестился Меньшов, -- признали».
Прежде всего, я хочу подчеркнуть, -- обратился к присутствующим Артемьев, -- наша единственная цель: определить обстоятельства происшествия и разработать по каждому выявленному отклонению профилактические рекомендации. Все. Других целей у нас нет.

Он посмотрел то на одного, то на другого из стоявших рядом генералов и, остановив свой взгляд на Меньшове, продолжал:
Когда говорят, что мы занимаемся «перетягиванием каната» или с кем-то там «состязаемся», то это не так. Мы отстаиваем истину.  Расследование — очень долгий, деликатный процесс, требующий глубоких знаний. Это надо уметь. Когда же речь идет о так называемых независимых расследованиях, то каждый старается влезть и выдвинуть свою версию, -- сказал Артемьев и так посмотрел на Меньшова, словно он и был главным виновником авиакатастрофы.

Николай так и не понял, почему Артемьев остановил свой проницательный взгляд именно на нем, не обращая внимания на то, что вокруг стояли представители ведущих средств массовой информации.
Простите, Петр Михайлович, -- обратился к нему Меньшов, -- известно, что «Боинг» уже давно отработал свой летный ресурс.  Самолет был зафрахтован вопреки существующим инструкциям и что он...
Кому известно? Вам? Мне, например, ничего неизвестно, -- презрительно измерив Меньшова взглядом, сказал Артемьев.— Пока самолет не будет собран весь по частям, пока не будут найдены «черные ящики» --  никому ничего не может быть известно.  Что касается вашей информации о нарушении условий фрахта в виду истечения срока летной эксплуатации, то могу вам заявить сразу — ни одна машина не поднимется в воздух, если так или иначе будут нарушены летные правила. Если «Боинг» взлетел и, замечу, летал, стало быть, на то существовало разрешение компетентных организаций.
Да, но родственники погибших...
Комиссия Межгосударственного Авиационного комитета не занимается проблемами родственников, -- перебил его Артемьев.
Хотел бы обратить внимание всех средств массовой информации на то, что при любых обстоятельствах отчет по этому расследованию будет передан в Международную организацию гражданской авиации, которая находится в Монреале. И, если здесь обнаружится хоть какое-то лукавство, нам руки никто не подаст! Расследователей в мире очень мало, и их сообщество следит за чистотой своих рядов, -- сказав это, Артемьев дал понять, что предмет дискуссии исчерпан и, в сопровождении офицеров МЧС, удалился в штабную палатку, уводя за собой остальных членов комиссии.

Меньшов хотел было последовать за ними, но один из офицеров ВВС преградил ему путь:
Все необходимые документы вы получите сразу же после завершения расследования. А сейчас я попрошу вас не мешать работе комиссии.

«Вот так, а вы, Нина Егоровна, говорили — «накопай», «не упусти свой шанс». Здесь вам не тут. Здесь климат иной, -- рассуждал Меньшов, удаляясь от штабной палатки. — Ладно, они никуда от нас не денутся, я их все равно достану», -- заключил он, направляясь в сторону, где велись поисковые работы.
Основная зона авиакатастрофы была оцеплена работниками милиции и силами МЧС. Пока шли поисковые работы, туда никого не пускали.  Однако точно очертить радиус, в рамках которого разлетелись обломки «Боинга», не мог никто. Поэтому поиски велись и за границей оцепления. Главной целью поисков были все те же пресловутые «черные ящики», которые могли пролить свет на причины трагедии. Но пока их не нашли.
Меньшову удалось-таки собрать хоть какие-то данные о самолете прямо здесь на месте.
Борт № 1698 осуществлял рейс по маршруту Дели-Москва. В течение всего многочасового полета экипаж не передал в службу обеспечения полетов ни одного тревожного сообщения. Полет проходил в стандартном режиме. На маршруте синоптики не отметили ни одной природной аномалии.  Авиалайнер успешно дозаправился, прошел полный комплекс профилактического осмотра и без каких либо осложнений снова поднялся в воздух.
Сейчас расследование велось на всех точках маршрута самолета, начиная от Дели и заканчивая Москвой. Отрабатывались различные версии катастрофы. Специалисты не исключали возможности террористического акта.
С другой стороны, возникало немало вопросов. Во-первых, если причиной гибели лайнера стал теракт, то почему террористы не заявили о себе еще во время полета, не выдвинули никаких требований? Почему авиалайнер взорвался только при заходе на посадку?  Во-вторых, ни одна из известных в мире террористических организаций не взяла на себя ответственности за взрыв «Боинга», известие о гибели которого мгновенно было распространено крупнейшими информационными агентствами планеты.
Пока Меньшов знакомился с материалами, которые ему любезно предоставила сотрудница временного пресс-центра МЧС России, он все яснее стал сознавать, что от «маковцев» ему ничего не добиться.  Расследование придется проводить самостоятельно.
Скажите, девушка, -- обратился Меньшов к симпатичной спасательнице, одетой в такую же оранжевую куртку, что и ее коллеги, -- а вы не допускаете, что «Боинг» мог во время захода на посадку столкнуться в воздухе с другим самолетом?
Насколько нам известно, -- самым серьезным тоном стала отвечать та, -- во время захода на посадочную полосу никаких встречных полетов в этом районе не проводилось.
А военные, у них здесь нет никакой базы?
Что вы? Военный аэродром находится в другом конце города и к району аэропорта Баканина никакого отношения не имеет. Но вы знаете, сейчас никто вам не скажет, что стало причиной катастрофы.  Прежде всего, надо найти «черные ящики». Потом каждую уцелевшую деталь самолета соберут в отдельном ангаре, это позволит узнать, в какой части авиалайнера произошел взрыв. По характеру ранений и ожогов, результаты которых можно будет получить при исследовании фрагментов тел пассажиров «Боинга», -- продолжала девушка, -- станет ясно — было ли на борту взрывное устройство или воспламенились баки с горючим. Одним словом, предстоит еще немало работы.

«Вот тебя бы, милая и поставить на место этого мужлана Артемьева»! -- подумал Меньшов, когда девушку стал расспрашивать какой-то лопоухий репортер.

Пока Меньшов записывал кое-какие данные к себе в блокнот, возле штабной палатки МЧС возникло оживление.
«Черный ящик» нашли! -- крикнул лопоухий газетчик, и стремглав побежал в сторону палатки, наивно полагая, что «черный ящик» поручат расшифровывать именно ему.

Действительно, трое спасателей принесли на плащ-палатке обгоревший оранжевый предмет, с виду похожий на скороварку. Пока щелкали своими камерами фотожурналисты и неслышно мерцали объективами видео операторы ТВ, «черный ящик» исчез в недрах красной палатки.
Спасатели быстро оттеснили репортеров в сторону, а еще через какое-то время из палатки вышел офицер в форме ВВС и обратился к присутствующим:
Господа журналисты, прошу вас не мешать расследованию. Категорически запрещается заходить в зону поисковых работ. Всю информацию вы можете получить в пресс-центре МЧС.
Вскоре неугомонные работники средств массовой информации потянулись к полевой кухне, развернутой спасателями недалеко от пресс-центра, а еще некоторое время спустя, большинство из них покинуло место катастрофы.
Меньшов все еще надеялся, что кто-то из членов МАК соизволит ответить на его вопросы. Но после того как высокопоставленная комиссия расселась по своим черным и белым «Волгам» и укатила в город, он оставил все свои попытки выведать что-нибудь новенькое.
Он еще раз поблагодарил девушку из пресс-центра МЧС за предоставленную информацию и побрел в ту сторону, где оставил своего израненного «Фолька».
Погода резко изменилась. Теплый солнечный день был испорчен свинцовыми тучами. Подул холодный ветер, в любое время мог пойти дождь, а если учесть, что асфальтированных дорог поблизости не было, то в случае, если разверзнутся хляби небесные, его машине предстоит ползти до трассы по раскисшим грунтовым дорогам. Чтобы не попасть под свинцовые струи ливня, надо было торопиться.
Меньшов чувствовал себя похожим на побитую собаку. Только неимоверным усилием воли он сумел побороть метастазы зеленого змия, коварные козни которого он испытывал вот уже несколько часов подряд. За это время успело произойти столько событий, что он никак не мог собраться и осмыслить их.
На душе было муторно и погано. Хотелось забиться в какой-нибудь дальний уголок уютной квартиры и пить крепкий чай. Сейчас это было актуальным, тем более что погода, похоже, собиралась испортиться окончательно и на несколько дней вперед.
Вместе с тем, в этой ситуации у него были и свои преимущества.  Фактически, имея на руках все необходимые документы, он мог свободно участвовать в работе комиссии МАК или даже проводить расследование самостоятельно. Конечно, ко многим вещам его просто не допустят, но тут, как говаривала незабвенная Нина Егоровна Астахова, «все зависело только от него».
Его машина была похода на такую же побитую собаку, как и он.  Грязная, какая-то съежившаяся, с задранным, словно для порки задом, жалкая, неухоженная.
Если бы какой-нибудь выдающийся автолюбитель, посвятивший всю свою жизнь четырехколесным братьям нашим меньшим, увидел, в каком состоянии находится личный автомобиль адвоката Меньшова, он проехал бы колесами этого автомобиля по бренному телу его владельца несколько раз.
«Каюсь», -- самому себе сказал Меньшов и сел за руль своего безропотного друга.
В воздухе стоял запах дождя. Вскоре его первые капли едва заметно стали орошать землю.
Меньшов вставил ключ в замок зажигания и попытался запустить двигатель. Самым странным было то, что мотор послушно заурчал, а приборы на табло свидетельствовали, что с «Фольком» все в порядке. Бензина — по горло, масло в норме, охлаждение есть. Даже часы на панели и те показывали четверть третьего дня. Машина плавно тронулся с места и стал уходить от дождя, который приближался подобно неумолимой карме.
Но едва Меньшов проехал чуть больше километра, как возмездие за безжалостное отношение к технике все-таки настигло его. «Фольк» стал чихать, задыхаться и, наконец, окончательно заглох.
«Вот, говорил мне любимый папа: береги технику, мать нашу!»— заключил Николай и попытался еще раз запустить мотор. Но тот только чихал и упорно не желал привести в действия свои жернова.
Меньшов вышел из машины и поднял капот. Он долго копался в моторе, пока не понял, что резиновая трубка подачи топлива напрочь слетела с патрубка по причине, того, что ее крепление затерялось где-то в пространстве, а края трубки так измахрились, что их надо было срочно обрезать.
Сия легко устранимая причина несколько обнадежила Меньшова. Только в багажнике у него не оказалось ничего, что могло бы заменить собой крепление трубки к топливному фильтру. Да и, к слову сказать, заглядывал он в багажник так же часто, как атеист в Библию.
От эпицентра катастрофы его отделяло расстояние не менее трех-четырех километров. Однако, помня о том, что Россия — очень богатая страна, Меньшов решил поискать кусочек обыкновенной проволоки, которую наши самозабвенные механизаторы непременно должны были потерять где-нибудь в окрестностях бескрайних полей родины.
Слева от того места, где несчастный «Фольк» решил напомнить о себе своему хозяину восстанием против бесчеловечной эксплуатации, тянулся довольно густой подлесок. Справа уже расстилались зеленые поля.
Меньшов двинулся в сторону подлеска, справедливо полагая, что неутомимые российские трактористы именно в этом месте справляли тризну по загубленной технике, бесславно павшей в битве за урожай.
Он хорошо знал и любил характер своего народа. Уже с первых шагов на его пути оказался кусок какого-то агрегата, явно принадлежавшего трактору «Беларусь». Рядом мирно покоилась пустая, проржавевшая в нескольких местах бочка из-под горючего.
Меньшов углубился в подлесок, продолжая глядеть под ноги. Его внимание привлек какой-то серебристый предмет, застрявший между двумя небольшими ёлочками. Когда Николай приблизилась к деревьям, он увидел небольшой плоский чемоданчик, изготовленный из металла, похожего на алюминий.
Меньшов поднял чемоданчик и попробовал его на вес. Он весил почти ничего. С одной стороны предмет сильно помялся, а с другой имел следы копоти. Чемоданчик оказался закрытым на два замка, между которыми располагались колёсики для набора шифра.
«Похоже, что сию вещицу потеряли не трактористы, -- подумал Меньшов, внимательно изучая чемоданчик. — Если мне это не снится, то дипломатик явно долетел сюда с самого «Боинга», когда того разнесло в щепки. Или в нем миллион долларов, или миллион проблем», -- заключил Меньшов, и попытался было открыть кейс.
Но не тут то было. Шифра он не знал, а предмет, вероятно, изготовили из высокопрочного металла, если даже во время сильнейшего взрыва он практически не пострадал. О том, что он вполне мог принадлежать кому-нибудь из несчастных пассажиров «Боинга» свидетельствовали следы гари и сильная вмятина на одном из его боков. Меньшов вернулся к машине, еще раз повертел чемоданчик в руках и бросил его на дно багажника.
«Миллион долларов или миллион проблем, -- еще раз повторил он.— Приеду в гараж и все узнаю. Посмотрим, выдержит ли эта вещица вопросы, которые ей задаст господин автоген».
Он посмотрел в сторону, где находился эпицентр авиакатастрофы.  Там, вероятно, уже шел дождь. По крайней мере, над местом гибели самолета стояла туманная завеса. Еще пару-тройку минут и ливень докатится сюда. Меньшов поторопился с поисками заветного куска проволоки.
Николай углубился в самую густую часть подлеска, и здесь ему крупно повезло. Он нашел то, что искал! Солидный кусок алюминиевой проволоки попался ему на глаза так неожиданно, как старому бомжу попадается заветная бутылка типа «евро», оставленная любителем пива в кустах. Меньшов нагнулся, чтобы подобрать столь нужную ему вещь, как вдруг почувствовал, что сзади на него кто-то смотрит.
«Значит это еще не прошло», -- подумал Николай, вспомнив, как учил его майор Голуб чувствовать пространство, которое взгляды пронизывают словно токи.
Он не спешил оборачиваться, только пожалел, что не успел захватить с собой оружие.
Вряд ли это мог быть веселый тракторист, поскольку посевная уже закончилась. Скорей всего, это не был и не менее заводной комбайнер, ибо уборочная еще не начиналась. Беззаботные лесники подлески, как правило, не охраняют — дичи в них мало. Стало быть...
Меньшов не торопясь, поднял с земли проволоку и стал медленно скручивать ее в кольцо, стараясь увидеть стоящего за его спиной угловым зрением.
«Как жаль, что у человека только два глаза, а третий бывает у тех, кто не пьет», -- подумал он и медленно обернулся, стараясь при этом принять оборонительную стойку.
Первое впечатление, которое он испытал после того, что увидел, можно было сравнить с впечатлением человека, впервые пережившим, интимный контакт с белой горячкой.
Прямо перед ним стояла молодая стройная девушка, которой на вид можно было бы дать не более двадцати-двадцати трех лет. Она была хороша собой. Небесного цвета глаза, золотистые волосы, мокрые, спутались...
Она не знала, куда деть свои руки, и они как-то непроизвольно то сплетались одна с другой, то неожиданно прикасались к груди, словно пытались найти на ней одежду.
Девушка была совершенно голой. На ней не было даже традиционного для таких случаев фигового листка...
Какое-то время Меньшов стоял словно парализованный. Их взгляды совпали, и он долго не мог отвести глаз. Сейчас он походил на жалкого кролика, перед которым возвышался умопомрачительно красивый удав! Но Николай не мог двинуться ни вперед, ни назад. Он оцепенел.
Ему показалось, что девушка излучала, волна за волной, еле уловимое тепло. Но Меньшов, в тот миг, не был в состоянии понять -- это ее тепло, или это в нем вздымается горячка.
«Допился»! -- подумал Меньшов.
Это только безнадежные оптимисты думают — коль человек с утра не пил, даже если до этого он, мягко говоря, злоупотреблял, то ему не грозит незаметный переход по ту стороны добра и зла. А вот пессимисты — те твердо знают, что выпил вчера, а с ума сошел сегодня.  Алкоголизм — он накапливается. И рано или поздно измочаленный организм, уставший предупреждать — или я или водка, уходит в себя, оставляя метущуюся душу один на один с зеленым змием.
Она стояла, прижав руки к груди и, как-то виновато улыбалась.  Казалось, что она стесняется не столько собственной наготы, сколько собственной красоты, явно дарованной ей свыше.
Меньшов с трудом проглотил застрявший в горле ком и, немного осмелев, обратился к ней с вопросом:
Девочка, ты кто?

Если бы он сейчас стоял на арене цирка, это был бы убойный номер старого алкоголика-клоуна. Бойцовская поза, облепленные травой штаны, задранные к верху грязные тупоносые ботинки, проволока в руке, всклокоченные волосы и взгляд мужика, который совершенно случайно завернул в публичный дом, а поскольку до этого он никогда не изменял своей жене, то теперь не знал что делать.
Я не знаю, -- тихо ответила девушка.

«Та-ак, -- Меньшов выпрямился в полный рост, -- в полку душевно больных я не один. Если этот придурок Коленька уже накрепко сдружился с «белочкой», то эта, с позволения сказать, дива может составить ему компанию. Вместе они заживут, создав первый в России дурдом на лоне природы.
     -- Ты что, не знаешь как тебя зовут? -- задал вопрос Меньшов.
Не знаю, -- ответила она.
Понятно. А ты часом не с «Боинга»?
С какого «Боинга»?
Ну с того, который вчера взорвался недалеко отсюда.

«Дурак, как он раньше не догадался! Ведь на свете должны же быть чудеса. Девка чудом уцелела, вывалившись из самолета. Конечно, одежда ее во время «мягкой посадки» слегка сгорела, но зато сама она осталась невредимой. А что, если, например, молодая Наталка за одну ночь превращается в старуху, то почему эта бедная девушка не может быть единственной, кому удалось уцелеть в авиакатастрофе? Да, конечно, это мало вероятно, но пора, пора уже привыкнуть к чудесам.
Нет, я не оттуда, -- сказала она и опустила глаза.

«Понятно, -- подумал про себя Меньшов, -- упасть с такой высоты, без парашюта, да еще и не по доброй воле, а только после того, как это чудо американской техники вдруг разлетелось на мелкие кусочки и сохранить при этом память, не каждому дано.
А тебе не холодно?
Я не замерзла.
Понятно, -- необычное в этом мире надо понимать как есть, заключил он, -- пусть все так и будет.

Какого черта эта скотина человек пытается проникнуть куда только можно! Кто его там ждет, кто ему вообще разрешил совать свой нос, куда не следует?
Слушай, у меня здесь недалеко машина стоит, -- сказал Николай, -- давай я тебя отвезу в город, или в ближайшую деревню. Ты здесь кого-нибудь знаешь?
У меня ни в городе, ни в деревне никого нет.

«Если бы ты, Меньшов, был абсолютным трезвенником, что бы ты с делал с этой чудесной девахой? Ну... Да не ну, а говорил конкретно. Я бы...  Правильно, ты бы отвез ее в ближайшее отделение милиции и сдал стражам порядка. А что бы ты сделал, не будучи абсолютным трезвенником? Ну... Да не нукай ты! Ну тогда я бы отвез ее к себе! Правильно! Вот почему ты, Меньшов, самые глупые свои поступки совершал, только находясь в состоянии безнадежной трезвости.
Ладно, значит ты не с «Боинга»? -- снова спросил Николай.
Нет.
И ты не знаешь, как тебя зовут?
Нет.
И ты не знаешь, откуда ты взялась?
Нет.
Тогда, что ты здесь делаешь?
Я живу.

Ее последние слова повергли Меньшова в состояние абсолютной прострации. На какие-то доли секунды ему показалось, что его поместили в чрево реактора и превратили бренное тело адвоката в продукт термоядерного синтеза.
«А ведь все так просто! -- подумал он, -- живу и все! А ты, дурак, пытаешься во всем дойти до самой  жути».
И что ты намерена делать дальше?
Я хочу быть с тобой.

«Так, еще пару таких же глупых вопросов и мы вместе с этой красоткой можем отправляться в институт имени товарища Сербского.  Там нас с нетерпением ждут заботливые санитары, чуткие врачи и весь комплекс услуг, направленных на восстановление душевного равновесия», -- заключил про себя Меньшов.
Она совсем не смущалась собственной наготы. Она не пыталась как-то скрыть свои интимные места, только тонкие плети рук застыли на выпуклой груди...
Я не против, -- неожиданно быстро согласился Николай. — Если ты не возражаешь — поехали. Только это... Тебе не мешало бы одеться, иначе нас неправильно поймут. У меня в машине кое-что есть. Пойдем.

Он подошел к ней и взял за руку. Ее рука была теплой, как будто она и не стояла здесь раздетой на холодном ветру.
Девушка покорно последовала за ним.
Меньшов подошел к машине, достал из багажника свой старый спортивный костюм, который он одевал, когда все-таки чинил своего преданного «Фолька» и протянул его незнакомке.
Если учесть, что машину он чинил еще в прошлом тысячелетии, то есть в конце XX века, то костюм был чистым, только слегка помятым.
Пока девушка одевалась, Николай достал сигарету и закурил. Внутри него куда-то окончательно и безнадежно попрятались все гномы.  Никто из них не верещал, не требовал своего места под солнцем, не учил его жить, не читал нотации.
Он понимал, что сейчас происходит то, что не может происходить в обычной жизни. Но с другой стороны, он не хотел думать об аномальном.  В этой таинственной незнакомке его подкупило то, от чего он уже отвык, а вместе с ним, наверное, отвыкли и все нормальные люди.
«Почему, встретив человека, пусть даже и без фигового листа, мы обязательно должны как-то объяснить его появление на нашем жизненном пути? Почему мы не воспринимаем его такими каким он есть? -- размышлял Меньшов. — Что мы все время ждем подвохов, подлостей.  гадостей? Где эта легендарная солидарность с себе подобными? И что было бы, окажись на его месте обыкновенный негодяй?»
Великоват? -- Меньшов заметил, как девушка путается в длинных рукавах его костюма и принялся ей помогать. — Ничего, зато он у меня теплый, германский.

Он помог ей освоиться с костюмом, затем полез в салон машины и вытащил оттуда бутылку минеральной воды.
Хочешь пить?
Спасибо, я не откажусь, -- сказала она, внимательно изучая его своими ясными глазами.
Ну вот и хорошо. Правда, стакана у меня нет, пей прямо так.

Она сделала два небольших глотка и вернула ему бутылку.
Спасибо. У тебя такая вкусная вода.
Стараемся, а вернее старается наша святая православная церковь, -- разглядывая этикетку минеральной воды «Святой источник», -- сказал Меньшов. — Ты садись в машину, -- обратился он к девушке, -- а мне тут надо кое-что починить.

Она послушно села на переднее сидение, а Меньшов достал нож, плоскогубцы и пошел к мотору. Пока он возился со шлангом, девушка сидела молча, то и дело поглядывая на него.
Порядок! -- крикнул Меньшов, и в тот же миг в небе вспыхнула молния и далеко над облаками покатился гром.

Пока он прятал инструменты в багажник, хляби небесные все-таки разверзлись, и полил такой силы дождь, что казалось, через какие-то полчаса им придется уже не ехать, а плыть.
«Ну, «Фольк», милый, ну прости, в дальнейшем обещаю тебя чинить, мыть, смазывать, лелеять, только не подведи», -- мысленно обратился Меньшов к машине, зная, что его тачка отзывалась на ласку, как любящая женщина.
ГЛАВА IV
Меньшов, молясь на мотор как на икону, вел, обезумевшего от ливня «Фолька», по бездорожью. Когда машина несколько раз застревала на мгновенно раскисшей грунтовке, он просил Господа нашего не оставить его в беде.
«Только бы двигатель не заглох, -- шептал он про себя, -- только бы не увязнуть в грязи, только бы добраться до ближайшего шоссе».
Все это время девушка, склонив голову к его плечу, мирно спала.  И черт его знает, что случилось, но Меньшов почувствовал такое тепло, струившееся от неё, что ему в какой-то миг показалось, что они были знакомы всю жизнь... Наверное, если бы не она, он бы точно застрял где-нибудь на грунтовке. И застрял бы так, что из кабины им пришлось бы выбираться только вплавь.
Ему просто везло. Машина, хоть и с трудом, но преодолевала, быть может, самую тяжелую трассу в своей затянувшейся жизни.
Лишь под вечер Меньшову удалось вывести «Фолька» на шоссе. Дождь продолжал немилосердно лить, ни на минуту не переставая. Девушка безмятежно спала, укутавшись в теплый спортивный костюм.
Он вывел машину на трассу и остановился.
Пока «дворники» очищали стекла от дождя и грязи, Меньшов подумал, что так, или лучше, могла бы сложиться его семейная жизнь.
Вот он со своей женой отправился на машине за город. Вот у них был славный завтрак на траве... на двоих. Они вместе, наслаждаются природой, нежатся под лучами летнего солнца, купаются в прозрачной реке. Их влажные, пахнущие лесным ароматом тела, прижимаются друг к другу.  Прикосновение ее бархатистой кожи, сладкая дрожь в ожидании близости...
Так могло быть. Но не стало.
                Теперь эта странная девушка... Их случайная встреча недалеко от              места, где еще вчера случилась трагедия, и его одиночество, бравада, стремление доказать, что в мире он что-то значит, что он -- не один, что все еще впереди. А с другой стороны, ощущение ничтожности и потерянности в бытии, и такое сильное желание поставить точку в этой проклятой жизни, где миллионы одиноких сердец стремятся сделать все, чтобы доказать таким же одиноким, что они не одни. Вместе они понимают друг друга, но когда они не вместе одиночество — их дом бытия.

Далеко впереди мерцали огни большого и странного города. На трассе его «Фольк» мог показать, на что он способен. И хотя способен он был на целых 180 км в час, Николаю меньше всего хотелось гнать своего терпеливого друга, выжимая из него остатки лошадиных сил.
Он подложил под голову незнакомки свою правую руку, другой рукой вынул из пачки сигарету и, стараясь не беспокоить девушку, прикурил от прикуривателя, встроенного в панель автомобиля.  Дождь продолжал лить все с той же силой и не собирался останавливаться.
«Что теперь мне с ней делать? -- спросил у самого себя Меньшов.
Есть несколько путей, -- продолжал размышлять он, -- чтобы успокоить неприкаянную совесть. — Можно прямо сейчас отвезти ее в ближайший пункт милиции, объяснить, что он случайно ее обнаружил недалеко от места авиакатастрофы и пусть они думают, как с ней быть. Можно, никуда не сворачивая отвезти ее в клинику, где обитают психически ненормальные люди и оставить там, чтобы врачи-колдуны сами определили: с каких небес спустилась эта баба. Можно вообще отвезти ее в город, вежливо открыть дверцу и сказать: «Девочка, мы приехали, дальше нам не по пути». А можно и вовсе поехать ко мне домой, трахнуть эту странную и также незаметно расстаться. Она меня не знает, я ее не знаю. Так сказать, взаимный сексуально-озабоченный паритет».
Но, так и не решив, какой из возможных вариантов наиболее подходящий, он завел мотор и, набрав крейсерскую скорость, погнал машину в сторону города-монстра.
Он не отдавал себе отчета, почему поступил именно так, почему остановился на варианте, о которым даже не думал.
Он остановил машину у небольшого бутика, на улице академика Вероева. Девушка продолжала спать. Николай вышел из машины и направился к магазину, над входом в который светилась вывеска «Евростиль».
Едва он переступил порог этого чудесного заведения, как миловидная девушка-продавец преградила ему путь, задав, быть может, самый тупой в условиях российской действительности вопрос:
Вы что-то хотели, молодой человек?

«Я бы хотел тебя в самых извращенных позах», -- подумал Меньшов, но не стал озвучивать своих грязных мыслей.
Да, мне нужно платье для девушки вашего роста и возраста, -- сказал он, разглядывая многочисленные наряды, висевшие рядами напротив.
Какой цвет предпочитает ваша девушка?
Какой вы скажете, такой и предпочитает, -- отрезал Меньшов.

Девушка-продавец, недоверчиво посмотрела на него, подошла к рядам с одеждой и обратилась к Меньшову:
Есть великолепные женские платья от «Karen Millien». Белый, кофе с молоком, оранжевый, небесно-голубой, розовый...
Какой из этих цветов вы бы выбрали для себя? -- с трудом преодолевая раздражение, спросил Меньшов.
Для себя? -- девушка явно растерялась. Вероятно, такого рода клиентов ей приходилось видеть в первый раз. — Мне нравится вот этот ультрамарин.

Меньшов знал, что на свете существует такое жуткое слово, как ультрамарин, но он и понятия не имел, что это за цвет. Однако платье, которое показала девушка, ему понравилось, хотя, честно говоря, он всегда оценивал женщин не по платью, а по тому, что находилось под ним.
Заверните, -- скомандовал он.
Как? Без примерки?

Меньшов посмотрел на нее так, как, вероятно, смотрят заурядные маньяки на жертву, которую намериваются располосовать острым ножичком, и спросил:
У вас примерочная есть?
Ну конечно.
Идемте!

Надо было видеть выражение лица бедной девушки! То, что в бутик пришел сумасшедший, если, он, конечно, еще не совмещает в себе натуру сексуального маньяка, она могла понять сразу же после того, как Николай переступил порог данного заведения. Но это юное создание никак не могло уразуметь: зачем ему платье для девушки, которое она должна примерить? Она явно колебалась.
Ну что вы, понимаешь, стоите!? -- рявкнул Меньшов. — Где этот ваш менеджер отдела? Я что прошу чего-то сверхъестественного? Или вы не заинтересованы в том, чтобы ваши клиенты покупали эту заморскую дрянь?
Нет-нет, что вы! -- девушка захлопала своими длинными ресницами. — Нет проблем, пожалуйста, но...

В тот же миг рядом с продавцом оказался смазливый паренек лет двадцати, которого, наверное, трахал по очереди весь начальственный состав данного бутика. На левом лацкане его великолепного дымчатого цвета костюма, вероятно, тоже доставшегося ему от «Karen Millien», висел, так называемый «бейджик» с надписью:
«Менеджер 2-го отдела Дмитрий Бойко».
Есть какие-то проблемы? -- глядя на Меньшова своими маслянистыми, как португальские оливки глазами, задал вопрос менеджер Бойко.

«Были бы у меня проблемы, я бы вас трахнул обоих», -- подумал Меньшов, измеряя девушку и менеджера взглядом разгневанного олимпийского бога.
Понимаешь, старичок, -- Меньшов слегка хлопнул Диму Бойко по плечу, -- я присмотрел для своей девушки вот это платье, -- он кивнул головой в сторону продавца, которая держала в руках наряд цвета ультрамарин, -- моя девушка такого же роста и возраста, как и ваш продавец. Мне надо это все примерить, чтобы я мог убедиться, что моя подруга не будет выглядеть, как лохиня. А вот она, -- Меньшов ткнул указательным пальцем в сторону продавца, -- никак не может согласиться все это надеть, чтобы я посмотрел.
Наташа, -- укоризненно покачал головой менеджер, -- это же пара пустяков.
Конечно, конечно, -- засуетилась та, словно ее просили не примерить платье, а немедленно совокупиться на глазах почтенной публики. —Пойдемте в примерочную.

В сопровождении менеджера они отправились к примерочной кабине.  Наташа вошла первой и попыталась было, задернуть штору, как Меньшов остановил ее.
Мне еще нужно кое-что купить, -- сказал он, -- раздевайтесь.

Менеджер одобрительно кивнул головой и Наташа, повесив новое платье на вешалку, дрожащими руками стала снимать с себя одежду.  Когда она осталась в одном нижнем белье, Меньшов обратился почему-то к менеджеру:
Такое белье у вас есть в продаже?
Э-э, такое.., разумеется, есть, -- нашелся тот.
Принеси!

Бедная Наташа! Что творилось у нее в голове, можно было догадаться сразу: сейчас этот маньяк, потребует, чтобы она прямо при нем примерила еще и нижнее белье!
Пока Бойко менеджер ходил за комплектом нижнего белья. Наташа успела примерить платье. Оно сидело на ней великолепно. Именно так оно, как думал Меньшов, должно было сидеть и на его девушке.
Вам нравится? -- пересохшими губами прошептала Наташа.
Вполне. Заверни.
Вот, пожалуйста, комплект нижнего белья, -- обратился к нему менеджер, протягивая пакет. — Будете примерять?
Мне оно не подойдет, -- процедил сквозь зубы Меньшов. Он достал пластиковую карточку и снова обратился к менеджеру: -- По карточкам обслуживаете?
Разумеется!
И это замечательно! -- констатировал Меньшов. — Только не хватает еще одной вещи.
Можно поинтересоваться, какой? -- в очередной раз осклабился Бойко менеджер.
Обуви, -- сказал Меньшов и хотел было добавить — болван, но не стал ранить, скорей всего, нежное и голубое сердце менеджера.
О-о! Этого добра у нас сколько хотите.
Добра нам не надо, -- рыкнул Меньшов. — Простите, как вас? -- обратился он к девушке.
Наташа, -- явно предчувствуя, что этот мужлан замыслил очередной эксперимент, но на этот раз как-то связанный с обувью, ответила девушка.
Наташа, мне нравятся туфли, которые я вижу на вас.

И тут человеколюбивое сердце Бойко менеджера не выдержало. Он терпел пока этот придурок Меньшов заказал не самое дорогое, а точнее, одно из самых дешевых, нижнее белье, что носила Наташа.  Он мужественно перенес выбор отнюдь не самого респектабельного платья. Он молчал, когда эта дура Наташа, не нашла в себе сил, чтобы предложить клиенту летний костюм последней модели и, разумеется, самый дорогой. Но после того как беспокойный посетитель с лицом уставшего от работы киллера, остановил свой взгляд на ее хоть и изящных, но далеко не самых лучших туфлях, он не вытерпел.
Простите, но у нас есть великолепные женские туфли, гораздо более современных моделей!

Впервые за все время посещения бутика Меньшов заколебался. Рост и возраст Наташи совпадали с параметрами его девушки, но размер...  ноги мог не подойти.
Если сейчас он попросит Наташу примерить туфли и они ей подойдут, то будут ли они в пору той незнакомке, ради которой он и зашел в этот оазис сервиса?
«Хрен с ним, рискнем!» — подумал Меньшов и обратился к менеджеру:
Неси эту твою самую современную модель и пусть она, -- Меньшов кивнул в сторону Наташи, -- их тоже примерит.

Для неугомонного Бойко, как и для всех, таких же неугомонных менеджеров, сия задача не составляла особого труда. Буквально через минуту он принес гору коробок с обувью.
Вот, пожалуйста, -- стал он, как иллюзионист-любитель, извлекать из них одну пару туфель за другой.
Наташа, какие из этих чудесных, простите, копыт, подойдут к тому платью, которое я выбрал для своей девушки?
Вот эти темно-оливкового цвета, -- ни минуты не колеблясь, ответила девушка, заранее догадавшись, что именно их ей сейчас и придется примерять.
Отлично! Вот их и примерьте!

Действительно красивые, хорошо отделанные, элегантные туфли на высоком и тонком каблуке выглядели великолепно. По глазам Наташи, которые заметно подобрели, когда она стала понимать, что в их магазин вошел не маньяк-убийца, а дурак-миллионер. Наташа, наверное, многое отдала бы для того, чтобы на месте этой девушки, для которой этот странный покупатель делает покупки, не считаясь, с ценой, оказалась бы она.
Вам нравится? -- вынырнул из-за плеча Меньшова Бойко менеджер.

«Придурок, -- подумал Меньшов, -- он так до сих пор и не понял, что в женских нарядах я разбираюсь, как черт в ладане. А женский гардероб был для него такой же недоступной пониманию вещью, как, например, голубые пристрастия Бойко менеджера.
Хорошо, заверни, -- в очередной раз скомандовал Николай. — И еще колготки, светлые. Есть у вас?
Да-да! -- ответила Наташа.
Их примерять, насколько мне известно, не надо?

Наташа согласно кивнула головой и, исчезнув на минуту, принесла с собой несколько пакетов, на каждом из которых похотливые блондинки, брюнетки и шатенки слишком вызывающе натягивали на свои ножки одни колготки лучше других.
Сколько с меня? -- Меньшов обратился к менеджеру.
Э-э, одну минуточку, -- сказал Дима Бойко, словно пытался считать цену товара с потолка. — Платье четыреста пятьдесят, комплект шестьдесят, туфли сто сорок, колготки двадцать, итого шестьсот семьдесят «уе».

«Не человек, а калькулятор», -- подумал Меньшов и протянул ему свою карточку.
У него была пластиковая карточка, единственное сокровище адвокатской конторы «Легион», самый сокровенный резерв, который Меньшов хранил как «золото партии». Но две недели тому назад он потратил последние пятьсот долларов на оплату коммунальных услуг, аренды офиса, сотового и обычного телефона.
Теперь, карточка, некогда хранившая «золото партии», а именно остатки первоначального капитала в общей сумме равной трем тысячам «франклинов» была девственно пуста.
Однако он хорошо помнил вчерашний разговор с Ниной Егоровной, обещавшей, что таинственный клиент по «Делу «Боинга» в первой половине дня перечислит на его счет три тысячи долларов.
Конечно, Меньшов рисковал. Вот будет конфуз, если этот смазливый Бойко менеджер сощурит свои бесстыжие глазенки и скажет:
«Простите, но на вашей карточке ничего нет».
«Тогда завтра я лично приду к Нине Егоровне Астаховой, поломаю ей золотую пепельницу, растопчу такого же металла зажигалку, испорчу прическу и переверну стол», -- этот приговор Меньшов подписал не задумываясь.
С ним творилось что-то непонятное. Меньшов слабо отдавал себе отчет,  почему он все это делает. Почему, встретив у черта на куличках странную бабу, он решил с первых же шагов гусарить, ведь сумма, в которую обошлось это дерьмовое платье в купе с трусами и лифчиком от так называемого буржуя или буржуйки по кличке «Karen Millien» едва не дотягивала до тысячи «франклинов».
Все в порядке, -- разинув пасть в сексуально-привлекательной улыбке, сказал Бойко менеджер, протягивая Меньшову карточку и три пакета с покупками. — Спасибо, что посетили наш магазин. Мы всегда рады вас обслужить.
Заходите еще, -- преодолевая ужас только что пережитого вторила ему Наташа.

«Господи, с каким бы удовольствием я бы взорвал эту Америку! -- подумал Меньшов, -- где воспитывают таких менеджеров, с их наигранной культурой обслуживания. А Астахова, стерва, сдержала слово! Значит, на моем пустом счету появились деньжата».
Ладно, ребята, чего вы так стушевались? -- обратился к Бойко и Наташе Меньшов. — Зайду я к вам еще раз, не сомневайтесь.

При этих словах на лице Наташи выступила предательская бледность, которая свидетельствовала о том, что еще одного такого посещения этого мужлана ее сердце может не выдержать. Дима Бойко продолжал скалиться, хотя в глубине души он бы разорвал Меньшова на части.
Когда он вернулся в машину, девушка уже проснулась. Меньшов бросил на заднее сидение пакеты с покупками и включил зажигание. Пока мотор находил себя, он глянул в сторону своей новой подруги. В ответ она взяла его руку в свою и прижала его ладонь к своей щеке.
Ты злишься? -- тихо спросила она.
Я всегда такой, когда трезвый, -- ответил Меньшов.
А где ты был?
Это сюрприз, ты не можешь все время ходить в моем старом спортивном костюме, -- усмехнулся он.
Ты купил мне платье? -- улыбнулась она.
И не только платье.
Ты добрый, -- прошептала девушка и отпустила его руку. В ответ Меньшов невольно прикоснулся своей рукой к ее золотистым волосам, и в это миг ему так чертовски захотелось поцеловать ее упругие губы, что у него даже потемнело в глазах.
Едем! -- отняв руку от ее волос, сказал Меньшов и двинул своего «Фолька» с места.

Они заехали в салон мод, где девушка надела на себя нижнее белье и платье, колготки, туфли. Потом в парикмахерскую, где ее волосы привели в порядок. Затем Меньшов погнал машину в сторону фотосалона, где в течение нескольких минут были сделаны ее фотографии.
Она была покорна во всем. Она была податлива и преданная, что радовало и одновременно пугало его.
В этом платье девушка выглядела великолепно. А туфли, они так гармонировали с цветом! К тому же колготки, мягко облегавшие ее точеные ножки, приводили Николая в трепет. Меньшов едва скрывал самодовольство, ведь это именно ему удалось подобрать такой чудесный наряд, который так ей подошел! Если учесть, что он на протяжении всей своей сознательной жизни никогда не подбирал наряд для женщины, то сейчас он испытывал такое удовлетворение, какое испытывает мартовский кот, которому удалось покорить всех кошек, обитающих на крыше ближайших трех или четырех двенадцатиэтажен!
Тебе нравится это платье? -- спросил Меньшов.
Мне кажется, что я в нем родилась, -- улыбнулась она, показав свои белоснежные зубы. — Ты сам его подбирал?
Сам? -- усмехнулся Меньшов. — Конечно, мне в этом помогали работники магазина.

Наконец он остановил свою машину у старого трехэтажного особняка, который чудом уцелел среди бестолковой экспансии новостроек.
Ты подожди меня в машине, я скоро приду, -- сказал он и вышел.

«Господи, что со мной? -- спросил себя Меньшов, пока поднимался на второй этаж особняка и искал квартиру номер 25. — Если бы не эта проклятая баранка, которую приходится крутить весь день, вмазать бы сейчас литрушечку и все стало бы на свои места. Чем дольше я нахожусь в трезвом виде, тем больше глупых поступков начинаю совершать. Надо же, нашел какую-то бабу, кто она, откуда взялась, что ей надо и ношусь с ней так, как будто она мне или жена, или родная сестра.
Он нащупал в полумраке лестничной площадки кнопку звонка и нажал два раза. За дверью послышались шаги.
Кто там? -- раздался хрупкий женский голос.
Меньшов Николай. Аркадий дома?

Дверь быстро открылась и на пороге показалась худенькая черноволосая женщина в теплом домашнем халате.
Николай, это вы?

Но едва Меньшов успел открыть рот, чтобы что-то сказать, как за спиной у девушки появился мужчина, который подкатил к дверям, сидя в инвалидной коляске.
Колян! Братишка! Что же ты стоишь, проходи. Леночка, встречай гостя. В тот же миг из-под ног хозяина выскочила черная овчарка Дези, которая, несмотря на то, что с ранних лет не могла терпеть пьяниц, тем не менее, души не чаяла в Меньшове.
Привет Михалыч. К тебе можно? О-о! Дези, детка, ты все растешь и растешь, скоро и меня догонишь, -- Меньшов потрепал собаку, которая уже успела лизнуть его в губы своим шершавым горячим языком.
О чем разговор, братишка!
А я думал, что ты уже спишь.

Лена недоверчиво посмотрела на Николая, затем перевела взгляд на Аркадия и, как показалось Меньшову, не заметив в его руках пакет с водкой, успокоилась и, недовольно поджав губы, ушла на кухню.  Меньшов смутно помнил, как гневалась она после того раза, когда они с Михалычем надрались до такого состояния, что Меньшов заснул в прихожей, так и не сумев преодолеть заветные четыре метра до входной двери.
Это была жена Михалыча Лена. Она не любила Меньшова за то, что этот, с позволения сказать, адвокат, как она считала, безбожно спаивал ее мужа, с которым ей пришлось пережить столько ужасов и страданий.
Какой тут сон, Саныч! -- ловко развернувшись на своей коляске, чтобы пропустить гостя  в квартиру, продолжал хозяин. — Давно ты у меня не был. После того, как мы с тобой надрались, взял и пропал.  Я уж думал живой ты или нет. Проходи, проходи.
Да я не один, Михалыч.
Если с дамой, то не переживай, большая комната в твоем распоряжении, -- поспешил успокоить его Михалыч, -- места всем хватит, ты же знаешь, какие у меня апартаменты.
Да я не за этим, -- помялся Меньшов.
За этим или нет, мы узнаем, когда пройдем в комнату, а сейчас зови своего друга и давай будем чай пить.

Меньшов ушел и вскоре уже стоял в прихожей вместе с незнакомкой.
Михалыч внимательно осмотрел девушку и остался доволен. Он лишь важно сложил губы трубочкой, что было верным признаком —старый друг оценил выбор своего приятеля.
Да-а, Саныч, ты умнеть стал, -- пробурчала Михалыч, пока девушка усаживалась в кресло, а Меньшов остался стоять рядом с хозяином, -- вкус у тебя появился, -- подмигнул он.
Михалыч, -- обратился к нему Меньшов, давай отойдем в сторонку.
Понял, -- ответил тот, и уже обращаясь к девушке, -- а ты, красавица, располагайся. Вон там, на столике журнальчики есть, возьми почитай, мы сейчас, сходим на кухню чаек приготовим.
Что у тебя стряслось? -- спросила Михалыч, когда они с Меньшовым оказались в прихожей одни.
Помощь твоя нужна, -- ответил Меньшов.
В какого рода помощи ты нуждаешься, Саныч?
Ты эти... карточки делаешь?
Карточки? -- хозяин покачал головой, -- нет, в последнее время не занимаюсь, а что?
Надо сделать одну и очень срочно.
Что прямо сейчас?
Да, если можно.
Сейчас не могу. Только дня через три, чтобы надежно было. Мне картотеку надо поднять. А для кого карточка-то? Не для красотки ли твоей? Меньшов в ответ кивнул. — Понятно, -- протянул владелец квартиры. — Что с ней, зона, бандиты, звери-родители, коварный муж, долг?
Ничего, Михалыч.
Что значит ничего, а зачем ей тогда карточка?
Затем, что у нее этой самой карточки нет.
Украли, потеряла?
Не знаю...
Ну, Саныч, ты даешь. Я сделаю ей карточку, а потом окажется, что она в розыске, что у нее долги, родственники, менты, бандиты? Я, дорогой ты мой друг, должен точно знать, кому и для чего я это делаю, ты понимаешь?
Понимаю. Считай, что ты делаешь карточку лично для меня.
Вот как, то есть ты всю ответственность берешь на себя?
Считай, что так.
Во как! Да-а, бабы в последнее время взяли великую силу в свои руки. Если уж такого монстра, как Меньшов опутать умудрились, то, что уже говорить о всяких там... — Михалыч махнул рукой куда-то в сторону.—Но имей в виду, что с карточкой она окажется засвеченной, что она рано или поздно пройдет по всем базам данных, что... Одним словом, пойми, может лучше...
Так ты сделаешь карточку или нет? -- напряженно глядя в глаза друга, спросил Меньшов.
Не знаю!, -- огрызнулся Михалыч. --  Дай подумать.
Надо, понимаешь!
Кому надо, Коля, метам, гэбэшникам, кому?
Мне надо!
Ты пить бросил?
Михалыч!
Ладно, молчу...
Ну так что? -- не унимался Меньшов.
Если бы на твоем месте был любой другой, я бы сказал: нет. Но для тебя я сделаю. Хотя ты сильно рискуешь, Саныч, и кралю свою подставляешь.
Да брось ты, я за все отвечаю.

Михалыч, в миру Аркадий Михайлович Аронов, являлся фронтовым другом Меньшова еще с тех времен, когда они вместе служили в спецназе МВД РФ.
Аронов был художником. Он был им всегда, как до, так и после окончания военного училища и прохождения службы в войсках специального назначения. Что потянуло этого романтика-живописца в училище, армию, а потом и на войну, не знал даже Меньшов.
Его картины были великолепны и пользовались немалым спросом.  Меньшову нравились вещи, написанные Аркадием. Он почти не писал портретов, зато среди его работ особенно выделялись исполненные в манере забытой ныне романтической грусти, пейзажи, которые даже такого истукана как Меньшов, приводили в состояние транса. Он мог подолгу стоять у полотен Аркаши и любоваться ими.
Но не только это являлось главным достоинством Аркадия Михайловича.  В самых что ни на есть узких кругах, он был известен как специалист высшего класса, способный изготовить фактически любой документ.
Меньшову он был обязан по гроб жизни. Еще в то время, когда они служили в спецназе МВД, во время первой чеченской войны, Меньшов, что называется, вытащил Аркашу с того света.
Это случилось в начале 1996 года. Они влипли в такой переплет, что возглавляемая капитаном Хлопиным группа, понеся заметные потери, была вынуждена покинуть занимаемый рубеж — очень выгодную в стратегическом отношении высоту.
Когда уже стали отходить, выяснилось, что Аркадий Аронов остался лежать в метрах двадцати от позиций спецназовцев. При отступлении он был ранен.
Эти двадцать метров для Меньшова показались вечностью. Несмотря ни на что, он, вжимаясь в землю и читая молитву ко Святой Богородице, стал ползти к Аркаше.
«Чехи» перестали стрелять, явно намериваясь взять одного спецназовца живым, а второго раненным. Остальные члены группы уже ничем не могли им помочь, поскольку вступили в бой с усиленным отрядом боевиков, который зашел разведчикам в тыл.
Когда Меньшов уже схватил за лямку жилета Аркадия, четверо здоровенных, вооруженных до зубов, бородачей стали парами приближаться к нему с двух сторон. Меньшов попытался было, двинуться с места, как рядом с ним стали плескаться пули.  Боевики без лишних слов, напоминали ему, что единственный шанс выжить — это сдаться в плен.
Меньшов сдаваться ну никак не хотел. Духи со спецназовцами особо не церемонились, справедливо считая их своими злейшими и опаснейшими врагами. За голову спецназовца даже выкуп не просили, зная, что его никто не выплатит, хотя бы ему того очень и хотелось.
Знали они и то, что за гибель товарища его коллеги жестоко отомстят, чего бы им это не стоило. Но зато, если приволокут они в свое логово настоящего разведчика-диверсанта, да еще и офицера, над головами воинов Аллаха непременно прольется зеленый дождь из «вашингтонов», «линкольнов», «грантов», а может быть и «франклинов».  Награды за таких пленных были поистине царскими.
В тот раз Меньшов решил использовать слабое место боевиков —их неготовность к ведению рукопашного боя. Если учесть, что остальные товарищи вели жестокий бой с основными силами «чехов», то у него было время справиться с этими четырьмя головорезами, используя навыки рукопашной и успеть уйти в месте с раненным.
Он стал медленно приближаться к боевикам. Бросил на землю автомат и поднял руки вверх. Двое «чехов» — один слева, другой справа --держали его на мушке. Еще двое направились к нему, держа автоматы наперевес. Они сблизились настолько, что их разделяло расстояние не более двух-трех метров.

Меньшову понадобились доли секунды, чтобы ловким движением обеих рук выхватить из-за спины два ножа и тот час двое бородачей, стоявшие слева и справа, захрипели, схватившись один за горло, другой—за грудь. Ему уже не составило особого труда свалить двух остальных, ловко взявшись за стволы автоматов. При падении одного из духов его  автомат оказался в руках у Меньшова. Не раздумывая ни секунды, он разрядил почти весь магазин в бородачей.
Все этой действо продолжалось какие-то секунды. Так великолепно метать ножи его научил угрюмый таджик Хаким, а все остальные навыки вколотил в него жестокий и неутомимый майор Голуб.
Меньшову и остальным товарищам из его группы крепко повезло. К «чехам» уже пробиралось подкрепление, когда в воздухе появились наши вертушки.
Аркадия погрузили в вертолет и отправили сначала в Моздок, а затем в Ростов-на-Дону. Спасти то он его спас, но ранение у друга было столь серьезным, что Михалыч теперь передвигался только на инвалидной коляске. Он часто посещал Аронова, уже покинув стройные ряды сотрудников МВД. Не раз оказывал другу материальную помощь, когда дела в конторе у Меньшова шли не так плохо, как сегодня.
Ладно, черт с тобой, -- махнул рукой Михалыч. — Мне нужны две фотографии и дата рождения. Но учти, -- Михалыч погрозил другу указательным пальцем, -- прописка будет временной, максимум на три месяца. На чье имя будем составлять карточку?

Этот, казалось бы, самый, простой вопрос поверг Меньшова в состояние растерянности.
А как мы ее назовем? -- виновато глядя на Михалыча, задал вопрос Меньшов.
То есть имя для тебя не играет роли? -- глядя на Меньшова снизу вверх спросил тот.
Да нет, Михалыч, не играет.
Понятно. Имя узнаешь тоже через три дня.
А раньше нельзя? -- спросил Меньшов, справедливо полагая, что в течение этого времени ему как-то надо будет называть свою новую знакомую.
Нельзя. Ты знаешь, что я никогда не допускаю лажи. Я так смотрю, что ей лет двадцать, ну от силы двадцать три. Так? В ответ Меньшов кивнул головой. — Значит, считаем, -- Аркадий на секунду задумался, -- восьмидесятый, семьдесят девятый, семьдесят восьмой, ну в крайнем случае семьдесят седьмой. Уже лучше. Так, где родилась — это я тоже беру на себя. Фотографии?
Вот, -- Меньшов протянул Михалычу три фотоснимка пять на шесть.
Хороша, -- разглядывая фотоснимки незнакомки, -- заключил Михалыч, -- и где ты их только находишь.

«Если бы я тебе рассказал, где и как я ее нашел, ты бы обвинил меня в побеге из психлечебницы», -- подумал Меньшов.
Ну все. Сегодня у нас семнадцатое. Заезжай в это же время двадцатого. А теперь пойдем пить чай, -- Михалыч спрятал фотографии в нагрудный карман рубашки и направил было, коляску в сторону кухни, но Меньшов остановил его, взявшись рукой за плечо.
Не могу, мне надо спешить. Да и твоя... сам понимаешь, после того раза, я ей в глаза смотреть боюсь.
А что моя, что моя!? Я здесь хозяин, что хочу то и делаю. Ты это, братан, не комплексуй. У меня есть заначка, давай посидим, поговорим, водочки попьем? -- Михалыч жалобно глянул в глаза Меньшова. — Познакомишь меня со своей красоткой.

В былые времена Меньшов остался бы с Аркадием не задумываясь, но сейчас это не входило в его планы.
К сожалению, старина, не могу, ну убей меня, не могу.
Ты что Ленки испугался? Так я сейчас это быстро улажу. Лена!
Не надо, Михалыч, Христом Богом тебя прошу!
Ну я понял, -- согласно кивнул головой друг. — Если Меньшов, старый алкоголик, отказывается от приглашения товарища, значит, он действительно не может. Жаль. Но раз надо, так надо.
Прости, Михалыч, но я...
Да вижу я, что ты сам не свой. Вот, что бабы с мужиками делают, -- вздохнула Аркадий.

Все это время девушка тихо сидела в гостиной и разглядывала журналы.  В сопровождении хозяина Меньшов зашел в комнату и позвал ее. Когда она вышла, Николай на какое-то мгновение задержал свой взгляд на обложке одного из журналов, который только что смотрела девушка без имени.
Фотография молодой девушки, помещенная на первой странице цветного журнала, кажется, это был «Elle», чем-то показалась ему знакомой.  Но он не придал этому особого значения и уже через несколько минут, тепло попрощавшись с хозяином, они покинули особняк.
Твой друг давно болеет? -- спросила девушка, когда они ехали по ночным улицам города.
Он не болеет, -- уже в который раз пожалев, что сидит за рулем ответил Меньшов, -- он инвалид первой чеченской войны. Осколком ему задело позвоночник, Аркаша целый год пролежал в госпитале. Наши врачи старались сделать все, что можно, но парень так и остался калекой.
Ты спас его на войне, — скорее утвердительным, чем вопросительным тоном сказала она.
А ты откуда знаешь?
Мне так показалось, -- девушка улыбнулась.
Догадливая ты, -- усмехнулся Меньшов. — Знаешь, что я хотел тебе сказать, я начинаю сильно злиться и мне надо срочно выпить.  Но прежде, чем я сделаю это, давай все-таки договоримся. Поскольку я встретил тебя в мае, то буду пока называть тебя Майей. Ты не возражаешь?
Мне нравится это имя — Майя. Но почему пока?
Потому, что скоро у тебя будет настоящее имя. То есть у тебя должен быть паспорт, понимаешь? У тебя был когда-нибудь паспорт?
Я думаю, что был.

«Интересно, где он находится сейчас? -- хотел было спросить Меньшов, но не стал задавать слишком, на его взгляд, глупый в данном случае вопрос. — Нет так нет, надо принимать мою ненормальную такой, какой она есть. Сам посмотри на себя, ты уже давно, похоже, забыл, как выглядит твое лицо на фотографии в паспорте.
Кроме чертовского желания вмазать, он только теперь вспомнил, что с самого утра в его, измученном нарзаном желудке, не переваривалось даже то произведение полевой кухни МЧС, которое испробовали неприхотливые к пище писаки, операторы, фотокоры из разного рода СМИ, когда недалеко от места катастрофы раздавали халявные обеды. Пора было восполнить душевные, моральные и, разумеется, физические силы. Благо теперь его пластиковая карточка стала достаточно весомой, чтобы он мог позволить себе роскошный ужин. Наконец, он подумал, что и девушка находится в том же положении, что и он. Она ведь тоже ничего не ела.
Николай припарковал своего измученного «Фолька» на ближайшей по пути следования стоянке и обратился к девушке:
Ну что, красивая, приехали.
А где мы?
Есть в этом месте нашего, погрязшего в разврате как Содом и Гоморра города, неплохой кабачок. Его официальное название «Филин», но завсегдатаи сего заведения называют его просто — «У Фили». Здесь мы и подведем черту этому сумасшедшему дню, а заодно скромно отметим наше с тобой знакомство.
Этот кабачок называют «Филином», наверное, потому, что он работает до утра? -- спросила она и снова улыбнулась своей очаровательной улыбкой.
Гм, именно этот, переквалифицировавшийся объект бессмертной системы общепита, трудится до тех пор, пока морду последнего клиента не извлекут из тарелки с салатом и не отведут подышать свежим воздухом.

Часы показывали около десяти вечера. Меньшов находился в сладком предвкушении доброго ужина, который здесь подавали в виде изысканных блюд, сооруженных на основе рецептов кухонь разных народов мира.  Он бывал в «Филине» не так часто и не только потому, что цены в нем являлись «чуть выше рыночных», просто кабачок находился в другом конце города, и ему было не по пути с постоянными клиентами этого заведения.
Обычно, когда у Меньшова случалось деньги жгли ляжку, он захаживал в ресторанчик с романтическим названием «Элегия». Там у него был знакомый швейцар дядя Вова, который, разумеется, за дополнительную плату, обеспечивал доставку бездыханного тела адвоката домой.
В «Филине» Меньшов знал только официантку Дашу, но она ни за дополнительную, ни за какую иную плату его доставку домой не осуществляла. Но это нисколько не смущало главу «Легиона». Сегодня он прибыл к «Филину» не один.
Что будем есть, что будем пить? -- спросил Меньшов, раскрывая папку с меню.
Мне все равно, -- ответила только что окрещенная им Майя, -- я буду есть и пить все, что будешь ты.
И водку?

Она кивнула в ответ.
«Это мне нравится! Если я сумею проконтролировать себя, то у меня есть шанс прижаться к ее чудесной груди уже сегодня ночью, -- ничуть не смущаясь собственных мыслей, заключил Меньшов.
Через какие-то двадцать минут их столик, расположенный у окна, уже ломился от обилия напитков и закусок. Но кроме, собственно говоря, лангустов, шницелей, отбивных, тонко нарезанной жареной картошечки, умопомрачительного набора салатов и прочего и прочего, на столе мирно покоился, так сказать скромный джентльменский набор. Он состоял из графинчика с целым литром водки, бутылки шампанского, красного вина, произведенного где-то на неизведанных полях далекого Крыма и каких-то немыслимых коктейлей, называемых в простонародье «буржуйскими радостями».
Пока Меньшов еще не приступил к чисто русскому истреблению джентльменского набора, он пытался наблюдать за Майей. Несмотря на то, что он был склонен списывать все на  счет своей ненормальности, ему все же было любопытно, что из себя представляет эта странная девушка, в эксперимент по освоению которой он уже порядком втянулся.
Ему казалось, что сейчас она растеряется, стушуется, не зная как себя вести среди изобилия не столько разного рода яств, сколько среди набора изощренных инструментов, созданных для культурного потребления этих самых яств.
Но она совсем не растерялась. Она не походила на затюканную провинциалку, для которой самой трудно разрешимой проблемой была проблема в какой же руке надо держать нож и вилку, Она так искусно владела хитроумными приборами для разделывания пресловутых лангустов, что Меньшову надо было учиться у нее.  Обычно он предпочитал разделывать этих подлых тварей руками.
Уже очень скоро он понял, что девушка отнюдь не дикарка и ведет себя так, словно она изучала этикет, если и не с пеленок, то по крайней мере со школьной скамьи.
Удовлетворившись первой стадией эксперимента, Меньшов решил перейти ко второй.
Словно читая его мысли, к столику незаметно подкрался напомаженный и накрахмаленный с лоснящейся черным бархатом бабочкой под самой шеей официант.
У Меньшова с официантами были особые отношения. Чаще всего они выглядели полосатыми как тельняшка у разудалого моряка-балтийца времен Октябрьской революции. То он их безумно любил, раздавая несметное количество чаевых, целовал в засос, хлопал по заднице, если это были лица женского пола, то он их ненавидел примерно так, как не любил обычный пролетарий ананасы и рябчики, которых никогда в глаза не видел.
Во время господства черной полосы Меньшов обзывал их странными словами, среди которых попадались такие, как «половой», «кельнер», «метр отеля» (именно так!), «мальчик», «любезный», «трактирщик», «приказчик» и некоторые другие, которые по причине их нецензурного звучания здесь мы привести не можем.
Толстенький и кругленький с глазками ненасытного и юного мартовского котика официант, хотел было, предложить свои услуги по разлитию спиртных напитков. Но у Меньшова сегодня как раз господствовала черная полоса. Он попросил этого наглеющего кошана наклониться к нему и тихо шепнул на чуткое к соблазнам ушко:
Пошел вон!

Если бы у официанта был хвост, он бы сейчас им так красиво завилял, что можно было бы долго любоваться игрой этой пятой или шестой конечности. Но тот, изящно огибая столы, понес свое тело с таким достоинством, словно ему положили в карман десяток «франклинов» чаевых.
Майя, давай выпьем водки? -- предложил Меньшов. В ответ девушка кивнула. Тогда он налил ей столько, сколько обычно наливал себе, то есть полный фужер.

«Сейчас посмотрим, что ты скажешь», -- подумал про себя Меньшов.
Он не сомневался, что если его подруга и не откажется выпить, то уж ей никак не осилить дозу, равную 150 граммов водочки «Кристалл».  Характер женщины надо открывать постепенно, тщательно подбирая ключи, отмычки, иногда ломики или зубила.
Он посмотрел в ее синие глаза и увидел в них собственное отражение.  Эти глаза выражали необъяснимое тепло и невыразимую нежность. Так, наверное, смотрит женщина, если она безумно любит мужчину. Но так же может смотреть и женщина — прирожденная актриса. И ты никогда не поймешь, что творится в лабиринтах ее серого вещества на самом деле.
В этот раз в качестве ключа к сердцу Майи Меньшов избрал проверенное оружие подавления женской воли к сопротивлению—алкоголь.
Мы познакомились с тобой сегодня, -- сказал Николай, поднимая фужер. — Первый тост я поднимаю за тебя, -- он хотел было сказать—любимая, но поспешил прикусить язык.

Меньшов едва не поперхнулся, когда увидел, что девушка спокойно, без напряжения, выпила все  содержимое фужера до дна. При этом ее лицо не скривилась в противной гримасе, она не стала задыхаться, просить воды, стала смело орудовать ножом и вилкой, ловко разделывая шницель.
Надо было видеть лицо Меньшова, когда он оторвался от фужера.
Во-первых, водка не пошла. Во-вторых, он никогда не видел, чтобы женщины так пили. Нет, конечно, может быть, и есть в этом мире исключения, но данный феномен...
Майя, а где ты так научилась пить? -- немного придя в себя, спросил Меньшов.
Но ведь ты же пьешь, и я хочу тоже пить с тобой, -- спокойно ответила она.
Честно говоря, я никогда не видел, чтобы женщины так легко и сразу могли осилить ударную дозу водки, --  смутился Меньшов.
Мне от этого ничего не будет, -- сказала она и улыбнулась.

«Алкоголичка! Алкашка, самая натуральная! А ты, придурок голову ломал, кто она, да что», -- молча размышлял Меньшов, уже ощущая как по всему телу разливается белогривая.
Зеленый змий долго осаждал крепость его организма. Наконец, его первый штурмовой стапятидесятиграммовый снаряд пробил брешь в стене еще пока достаточно крепкой цитадели.
«А с другой стороны, ты только посмотри на нее, -- не унимался Меньшов, -- какая же она алкашка, у нее на лице написано, что если девчонка когда-нибудь и выпивала, то не больше одного наперстка в десятилетие. Ладно, не будем торопиться. Эксперимент продолжается! Мы еще посмотрим, сможет ли она выдержать стремительную атаку воинов зеленого змия!»
Эх, хорошо! -- Меньшов снова схватился за графин.— Давно мечтал вот так посидеть. Он снова наполнил бокалы, придерживаясь тех же объемов, что и в первый раз. Теперь внутри у него вспыхнула искра азарта. — За что пьем?
Я хочу выпить за тебя, -- сказала Майя. — Я до сих пор не верю в то, что мы встретились и что все так хорошо сложилось. Я знаю, что ты хороший, ты добрый, я никогда не встречала людей. Мне, наверное, очень сильно повезло.

Меньшову давно никто не говорил таких слов. У него на глазах даже навернулись слезы. Он одним махом осушил свой фужер, встал и, подойдя к Майе, нежно поцеловал ее в щеку. В ответ она прикоснулась своей горячей ладонью к его щеке и прошептала:
Спасибо.

Меньшов вернулся на место, дрожащими руками вынул из пачки сигарету и закурил. Он сразу и не заметил, как к столику подошел молодой парень в черном вечернем смокинге. В это время небольшой оркестрик ресторана «Филин», известный тем, что в нем играл виртуоз-саксофонист, которого завсегдатаи называли Эдя, начал свою работу в ночную смену.
Эдя, Эдик, Педик, для Меньшова тайна его имени не имела значения, но играл он самозабвенно и слишком профессионально для кабачков, типа «Филин».
Вы позволите пригласить вашу даму на танец? -- обратился к нему парень в смокинге.

Меньшов измерил этого щегла своим презрительным взглядом. Три варианта, уже хмелея, выдал его мозг. Первый, ты поднимаешься и одним изящным ударом валишь этого кузнечика под стол. Второй, будучи по природе своей все-таки воспитанным человеком, ты ему вежливо откажешь. Третий, ты согласишься, и не будешь препятствовать тому, чтобы Майя пошла с ним танцевать. Как ни странно, но выбор пал именно на третий вариант!
Я не возражаю, --  постарался улыбнуться Меньшов и подмигнул своей девушке. — Если дама не против, -- добавил он.

Майя вышла из-за стола. Кузнечик взял ее за руку, и они пошли к танцевальной площадке. Она только успела обернуться в сторону Николая и смущенно улыбнулась, словно прося у него прощения. Он кивнул ей в ответ и принялся чинить расправу над джентльменским набором.
«Вот щегол, а! -- разливая водку, бубнил про себя Меньшов.—Я однажды пригласил одну красотку и потом все это закончилось грандиозной дракой в скверике напротив ресторана «Магистраль». С тех пор не приглашаю. Не люблю я этого пижонства. Ну, сидит себе человек с дамой, пусть себе сидит, зачем ему мешать. Так нет же, есть такие пижоны, которых хлебом не корми, дай порисоваться!»
Краем глаза Меньшов отметил столик, из-за которого встал молодой человек. Там сидели еще трое хорошо одетых мужчин. Все они уставились на своего товарища, наблюдая за тем, как он вместе с Майей танцует под звуки легкого блюза, где соло вел саксофон.
«Выиграл, небось, спор, -- продолжал бубнить Меньшов. — Сейчас они поставят ему или коньяк, или «Мерседес» последней модели. Вот люди, а! Твари!»
Они хорошо танцевали! Они так хорошо подходили друг другу.  Публика, еще не успевшая как следует разогреться, оставалась сидеть за столиками и на площадке перед оркестром танцевала только одна пара—Майя и незнакомый парень. Обычно к этому времени «Филин» переполнен. Так и было на этот раз. Но присутствующие отложили приборы и теперь не отрываясь, наблюдали за тем, как эти двое танцуют под звуки блюза.
«Этот саксофонист теперь будет дуть в свою дудку полчаса, не меньше», -- подумал Меньшов, полагая, что танец затягивается.
Вместе с тем, он почувствовал, что ему не хватает ее, что он уже не может оставаться один даже в течение нескольких минут. Он поспешно отогнал от себя эти мысли, выпил пол фужера водки и закурил новую сигарету.
Вскоре в сопровождении молодого кузнечика Майя вернулась к столу.
Тот дождался пока она сядет на место.
Благодарю вас, -- он кивнул головой, и жест его напомнил манеры, какие обычно были свойственны русским офицерам, некогда служившим ненавистному царскому режиму.

«Корнет он и есть кларнет, то есть корнет», -- подумал Меньшов, продолжая угловым зрением следить за парнем.
Тот сел за стол и один из его приятелей пожал ему руку. Они немного посмеялись и принялись распивать свой коньяк.
Ты хорошо танцуешь, -- заметив как на щеках у Майи выступил нежный румянец, сказал Меньшов. — И выглядишь ты сегодня на все сто, -- а на языке почему-то вертелась фраза из анекдота, смысл которого сводился к тому, что на жалобу жены о том, что ее изнасиловали в лифте, заботливый муж предложил ей съесть лимон.
Спасибо, мне нравится танцевать!
За это надо выпить шампанского, а то весь лед растает.
Он ловко откупорил бутылку и наполнил фужеры. — Как тебе молодой человек?
Мы не говорили друг с другом. Просто танцевали.

Меньшов хотел было устроить небольшую сцену ревности, однако сдержал себя, справедливо полагая, что ревновать ему еще рано, а показывать этой девчонке, что она ему не безразлична—тем более.
Он заметно опьянел, но еще пребывал в той фазе, когда можно прекратить пить и на следующий день чувствовать себя хорошо, или продолжить возлияния, но утром жалеть, что не умер вчера.
Майя, скажи, ты на самом деле ничего не помнишь? Ну, например, как тебя зовут, где ты живешь, кто твои родители, неужели совсем ничего?
Я не знаю, что со мной произошло. Иногда мне кажется, что я только что родилась на свет или начала жизнь с белого листа. У меня вертятся в памяти какие-то имена, фамилии, лица, раздаются чьи-то голоса, но я не могу воспроизвести ничего из того, что слышу.

Она говорила ему все это так искренне, так тепло, так откровенно, что Меньшов стал потихонечку злорадствовать, полагая, что водка сделала свое дело.
Ничего, это поправимо. Ты все вспомнишь, а если я найду того негодяя, который сотворил с тобой такое, поверь, он узнает, что такое спецназ МВД.
Я не думаю, что кто-то в этом виноват, -- сказала она и опустила глаза.

Они еще долго говорили обо всем и ни о чем, Меньшов продолжал следить за тем, чтобы фужеры не простаивали и уже очень скоро допился, что называется до чертиков.
Он не заметил, как к столику снова подошел тот парень, что приглашал его девушку на танец. Он вежливо раскланялся и оставил перед Майей на столе визитку. Последнее, на что успел обратить внимание Меньшов, так это то, что Майя, выпив не меньше его, оставалась совершенно трезвой.  Но, возможно, это ему только показалось.
ГЛАВА V
Вот уже около часа бойцы спецподразделения «Пума» орудуют в кишлаке Ан-Халы.
Сопровождающий дикую и бессмысленную своей жестокостью резню,  душераздирающий женский вой и детский крик, звучат в его снах едва ли не каждую ночь.
Особенно свирепствует Хаким, Рустам и Фарид. Весь в крови с головы до ног, Хаким вытаскивает очередную жертву из глинобитной хижины. Это — молодая женщина лет тридцати. Она упирается руками и ногами, сопротивляется, кричит. Но Хаким, содрав с нее лиловую паранджу, волочет за волосы, вытаскивает острый как бритва кинжал и хладнокровно перерезает горло. Рядом стоит на коленях мальчишка лет десяти. Хаким срывает с убитой серебряное ожерелье и опускает к себе в карман. Затем он подходит к мальчишке...
Стоящий неподалеку Нурулла Мухаммад, он же Меньшов, бросается было наперерез Хакиму. Но тот жестом руки останавливает командира, левой рукой приподнимает мальчика с земли и одним взмахом кинжала отсекает ему голову. Она отскакивает в сторону и, запрыгав как мяч, катится, орошая кровью дорожную пыль...
Какой-то старик лет, наверное, восьмидесяти, стоя возле дувала на коленях, молится Аллаху. Рядом с ним останавливается Фарид.
Весь разъяренный от запаха крови, объятый темным духом смерти, он приставляет к затылку старика автомат «Абакан» с глушителем.  Старик продолжает творить молитву. Фарид, не раздумывая, разряжает ему в затылок короткую очередь. Голова старика разлетается на кровавые куски.
В это время снайпер по кличке Филин вытаскивает из подвала девчонку лет тринадцати. Он взваливает ее к себе на плечо и несет к командиру, который стоит, безучастно глядя на то, как орудуют его бойцы. Филин бросает девчонку к его ногам и говорит, что приволок командирский трофей. Если бугор не против, то он может поиметь ее первым.
Нурулла Мухаммад смотрит в затравленные глаза девчонки и никак не может понять, что она, она! тоже будет убита!
Он глядит на Филина так, словно тот вышел из преисподней. В ответ на его взгляд Филин смеется, хватает девчонку за волосы, сдирает с нее платье, оголяя едва сформировавшуюся грудь. Потом задирает кверху подол длинной юбки и начинает что-то искать под своим бронником.
Но тут, словно из-под земли вырастает фигура Хакима. Своей могучей рукой-клешней он отстраняет Филина в сторону, достает свой огромный пистолет, на ствол которого навернут глушитель, и стреляет девчонке прямо в центр лба.
Филин злится, посылает Хакима куда подальше, вскидывает свою волшебную снайперскую винтовку и смотрит куда-то в сторону гор.
Там двое бойцов преследуют какого-то пацана, который карабкается вверх по отвесной скале. Придурки, шепчет Филин, на секунду замирает, и жмет на спусковой крючок. Пацан вздрагивает, и катиться вниз. Разведчики плюются, зная, что только Филин способен подстроить им такую подлянку. Один из них спускается вниз и добивает пацана ножом, другой хватает парня за ногу и начинает тащить в сторону кишлака.
... Старуха, лицо которой испещрено морщинами, бесцветными глазами смотрит на Нуруллу Мухаммада, плачет, упав перед ним на колени, и что-то шепчет на своем языке. Она то и дело косится в сторону дувала, куда уже направились Дамир и Навруз. Оттуда доносится плач младенца. Дамир, даже не заходя в здание, бросает туда сразу две гранаты. Через какие-то секунды после взрыва, детский плач уже не слышен. В это время Навруз подходит к старухе и что-то делает у нее за спиной, после чего она валится как срезанный сноп у его ног.
Пока командир курит, уже раздаются взрывы. Одно за другим разлетаются в щепы жилища. Раненных добивают. Вдруг из взорванного здания выбегает горящая подобно факелу женщина.  Она дико кричит, падает, потом встает и приближается к Мухаммаду.
Женщина-факел. Мухаммад машинально выхватывает пистолет, чтобы остановить ее, но его опережает Хаким. Женщина вскрикивает и, упав возле ног командира, продолжает гореть...
... Меньшов вскочил с постели и стал смотреть в темноту прямо перед собой. Где-то размеренно стучал тяжелый маятник старинных часов.  Николай схватил простынь и стал ею вытирать насквозь промокшее тело.
Где он? Вокруг темно, только, подстраиваясь в такт мятника, стучит сердце, готовое выскочить из груди.
Почему нет нигде ни капли света? Это склеп? Его уже похоронили?  Он ощупал пространство вокруг себя и вдруг наткнулся на чье-то тело. Оно холодное. Это труп?! Меньшов повернул его к себе и увидел в темноте только слабый отблеск широко распахнутых глаз и блеск волос. Он оттолкнул тело от себя и попытался встать, но тот час же упал, потеряв сознание. Темнота сожрала его...
Когда он проснулся, словно воскреснув во второй раз, где-то в дальнем углу пространства горел слабый ночник. Часы по-прежнему продолжали звякать тяжелым маятником. Он ощупал себя, словно до сих пор не верил, что живой. Некогда мускулистое сильное тело теперь, похоже, кто-то выжал, как выжимают лимон, разбавляя его соком коктейль.
Перед глазами еще стояла женщина-факел. Но постепенно она стала удаляться все дальше и дальше, только непонятно — в прошлое или в настоящее, а может быть в будущее?
Эти сны, как невидимые вампиры, каждую ночь высасывали из него жизненные соки. С тех пор, как он вернулся из Таджикистана, прошло не менее четырех лет, но сны, похоже, стали правом богиней мщения -- Эринний, которые теперь будут преследовать его до конца дней. С тех самых пор они бегут за ним по пятам.
После каждого такого сна у Меньшова возникало неистребимое желание положить конец кошмарам. Он уже давно испытал на себе мертвенное дуновение суицидального синдрома...
Каждая ночь забирала у него все больше и больше сил. Иногда, засыпая, он уже не верил, что проснется.
Он лег и только теперь ощутил, как откуда-то справа струится едва уловимое тепло. Меньшов повернулся на правый бок и увидел, что рядом с ним лежит женщина. Он долго пытался понять, где он, кто оказался близко с ним в постели, но у него так ничего и не получилось.
Лишь при слабом свете ночника он успел разглядеть ее стройное, едва прикрытое белой нежностью простыни тело.
«Господи, -- подумал Меньшов, -- с кем я тут то ли трахался, то ли просто лежал?»
Все, что было до этого момента — улетучилось из памяти. Он не помнил себя до тех пор, пока не проснулся, пронзаемый кошмарами, в ночной тишине.
Меньшов стал внимательно разглядывать женщину, лежавшую рядом с ним. Она мирно спала, чуть приоткрыв рот. Она была почти полностью обнажена, лишь только узкие белые кружевные трусики прикрывали то, что располагалось немного ниже ее живота. Где-то и на ком-то он видел эти трусики, эти кружева. Но где?
«Жизнь такая штука, --  превозмогая тяжелый гнет темноты, стал размышлять Меньшов, -- она то и дело преподносит разные сюрпризы.  Вот сейчас я лежу с женщиной, которую не знаю. Что я делал с ней до того, как проснуться? Если бы это была незабываемая ночь, то я, скорей всего, должен был ее запомнить. Но, я ее не помню. Стало быть, это была обыкновенная, то есть забываемая, ночь...»
Значит так, где-то, черт знает где, я снял эту подругу, потом повел ее в кабак, где, вопреки первоначальной установке — меньше пить — нажрался до потери мира. Однако, используя остатки собственного сознания, я приволок ее пока неизвестно куда, раздел до трусов, разделся сам и, как того и следовало ожидать, захрапел, насладившись не женщиной, но выжратой водкой.
Дурак ты, Меньшов, при чем ты самый заурядный дурак, без ума и, разумеется, без фантазии. Стоит ли снимать девушку, чтобы просто лечь с ней рядом и поспать? Тебе что, холодно одному?»
Робко и нежно Меньшов прикоснулся к девушке, надеясь, что она, проснувшись, расскажет ему, где он и что было до того, как они суда попали.
В его тревожной жизни бывали случаи, когда он просыпался, стараясь вспомнить, кто она, лежавшая с ним рядом. Как правило, именно она, едва назвав себя, позволяла ему не только определить свое место в пространстве, но и понять, как он оказался именно в этой, а не в иной его, пространстве, точке.
Он притронулся к ее выпуклой с высоко торчащим сосками, груди.  Девушка, почувствовал его прикосновение, еле слышно вздохнула и, повернувшись лицом к нему, открыла глаза. Меньшов одернул руку, словно он прикоснулся не к женской груди, а к раскаленному металлу.
В ответ она протянула к нему руки, обхватила его шею и прижала его лицо к своей груди. Его лоб коснулся узкой ложбинки между двумя упругими грудями,  и только теперь внутри у Меньшова вспыхнула молния, осветившая тьму, в которую провалилась память.
«Майя! Это же Майя! Та самая странная девушка, с которой я познакомился вчера! Надо же было так нажраться, чтобы все забыть.  Ну, конечно же, мы были у Саныча, потом заехали в кабак «Филин», а потом...»
Все, что было после кабака вылетело из головы, как пробка из бутылки.
Майя, где мы? -- отрывая лицо от ее груди, спросил Меньшов.
У тебя дома, -- прошептала она в ответ.
У меня дома? А как мы сюда попали?
Ты сам привез меня сюда.
Что значит сам, я, что вел машину?
Конечно.
Но я же был никакой?
Тем не менее, ты привез меня к себе, заставил раздеться и лечь с тобой в постель.
И все?
Все.

«Дурак, вот дурак, а! И что же я хотел с ней сделать? Да все то же, но по причине опять-таки «пьянственного недоуменствия» у меня ничего не получилось. Боже мой, как же я мог в таком состоянии вести машину?»
А нас никто не останавливал, ну в смысле «стражей дорог»?
А кто такие «стражи дорог»?
Ну эти, с палочками которые. У них такие полосатые палочки. Эти господа одеты в форму с полосочками, а на курточках у них есть... должна быть надпись ГИБ, ну и это, как его... Вот! ДД!
Нет, нас никто не останавливал.

Нет, конечно, ему приходилось водить машину в легком подпитии, но он никогда не позволял себе делать это, находясь по ту сторону добра и зла.
Это твой дом? -- нарушила тревожное течение его мыслей Майя.
Дом моего отца, он мне достался по наследству.
А где твой отец?
Несколько лет тому назад он умер...
Прости... она стала нежно поглаживать его руку. — Я не знала. Ты здесь не живешь, -- сказала она, прижав его ладонь к своей щеке.
«Ну почему же, -- хотел было возразить Меньшов, -- иногда живу, а в общем, бываю я здесь редко,» — но промолчал в ответ.
Сквозь тяжелые шторы в комнату вползал солнечный свет. Заполняя собою пространство, он разгонял ночные кошмары и притаившиеся тени в углах.
Меньшов взял ее руку в свою, а затем припал к теплым и упругим губам. Она не сопротивлялась. Он нащупал рукой ее кружевные трусики, и стал неторопливо стягивать их.
Что ты делаешь? -- прошептала она.
Я хочу тебя, я очень хочу тебя!
Я не знаю, что делать, -- ответила она.
Тебе не надо ничего делать, все сделаю я.
Он прижал ее к себе и услышал биение собственного сердца.

Он давно не спал с женщиной и истосковался по живой плоти. Майя давалась ему. Они сблизились настолько, что стали одним телом.  Меньшов бросил ее трусики рядом с кроватью и повернул ее на себя.  Еще мгновение и он насладится неземной красотой этой странной девушки.
Но в самый неподходящий момент пронзительно и громко зазвонил телефон.
«Пусть звонят, меня нет дома», -- подумал он, продолжая изучать каждый изгиб, каждую ложбинку ее тела. Телефон тем временем настойчиво зазвонил снова.
Николай, телефон, -- прошептала Майя. И Меньшов, преодолевая, охватившую его дрожь, вскочил с постели и бросился к аппарату.

Если бы на том конце провода был президент России, если бы ему совершенно случайно, просто перепутав номер, позвонил президент США, если бы это был министр обороны, министр МВД, командующий ракетными войсками стратегического назначения, все эти товарищи были бы посланы им в такую дыру, из которой нет возврата. Но на том конце провода оказалась самая обыкновенная Эльвира Юрьевна— его секретарша и верная помощница.
Николай Александрович! -- услышал он в трубке ее тревожный голос.—В конторе творится что-то ужасное. Если вы немедленно не приедете мы потеряем все. Вы слышите меня?

Меньшов молчал, тупо соображая, что делать. Если звонила сама Эльвира Юрьевна, значит, случилось нечто экстраординарное. Она никогда не звонила ему домой, чтобы сообщить что-то несущественное.  Значит, случилась беда.
Почему вы молчите, Николай Александрович?
Я не молчу, я думаю, -- процедил Меньшов. — Хорошо, я будут минут через тридцать, -- он зло бросил трубку телефона, подошел к креслу, где еще вчера оставил свою одежду, достал из пачки последнюю сигарету и закурил.
Что-то случилось? -- спросила Майя.
Не знаю, может, и случилось. Одевайся, мы едем ко мне в офис.

Не знаю, что происходит на небесах, когда мужчина, готовый свернуть горы, перепахать землю всю целиком вдоль и поперек, остановить время только ради одного мгновения, но перед внутренним взором Меньшова началось извержение вулкана, перед которым даже легендарный Везувий выглядел маленькой горкой, пускающий в небо дым от папироски.
«Если не извергаешь наружу, все что ты имеешь извергается внутрь тебя, -- мелькнула в голове мысль, -- извергается и норовит всегда ударить по мозгам».
Как-то все странно устроено на земле, -- неожиданно сказала Майя, после того, как они вошли в лифт и стали спускаться вниз. — Никогда не известно, что тебя ждет и к чему ты должен готовиться.

Меньшов промолчал в ответ. Он находился в подавленном состоянии. Если сказать, что у него на душе скребли кошки, значит не сказать ничего. Может быть, где-то и есть справедливость, но эта почтенная госпожа постоянно обходит его стороной. Ну, все шиворот на выворот! Ну, все ни как у людей! Ты все больше и больше напоминаешь затюканную, всеми кому не лень дворнягу, у которой хоть и есть какая-то конура, но и в ее убогом пространстве нет мира под оливами.
Ты знаешь, -- люди какие-то странные, -- продолжала Майя, когда они уже ехали в машине, держа курс к месту расположения офиса фирмы «Легион», -- я многого не понимаю, я просто ничего не слышу. Мне все время представляется чьи-то страдания. Я видела сон, в котором было столько жертв и, знаешь, происходило это все в каком-то горном селении,  где вооруженные мужчины, находясь в сумеречном состоянии — это, когда душа отделена от тела, а тело совершает поступки независимо от души, -- убивали невинных.

Мороз пробежал по коже Меньшова. Он даже притормозил машину и сбавил скорость.
«Что она говорит? Она рассказывает мне о сне, который я видел этой ночью! Она что, видела его вместе со мной?»
Майя замолчала, и на ее глазах выступили слезы. Меньшов еще никогда не видел таких грустных глаз. Две большие капли скатились по ее щекам, упали в ложбинку между грудью...
Странно, но ему сейчас показалось, что она, только по-своему, по женски переживает те же чувства, какие он испытывал после каждой кошмарной ночи. Только он старательно прятал их за маской сурового мужского характера, а она не сдерживала тех же эмоций в силу своей нежной природы. И Меньшову вдруг на мгновение показалось, что эта, так до сих пор и не понятая им девушка, знает о нем все. Только она молчит и не хочет рассказать ему правду о нем самом!
Ты плачешь? -- спросил он.
Нет, я уже не плачу, я не буду плакать, прости, -- она взяла его правую руку под локоть и прижалась к нему теплая, слегка дрожащая в легком ознобе.
Ты успокойся, все будет нормально, -- сказал Меньшов, но на самом деле он сказал это себе, а не ей.

Весь оставшийся участок пути они ехали молча. В мыслях Меньшов то и дело прокручивал не столько свой, вечно повторяющийся, страшный сон, сколько тот краткий промежуток, который последовал после того, как он проснулся во мраке. Он вспомнил тот миг, когда ему показалось, что он спал с мертвым телом. Это, конечно, могли быть последствия пьяного пробуждения. Но почему из головы не шел эпизод, когда он повернул к себе тело молодой девушки, а оно было безжизненным и холодным и в темноте только блестели широко открытые глаза и волосы, цвета темной латуни?
В приемной его офиса наблюдалось настоящее столпотворение.  Такого скопления народа Меньшов не видел, наверное, с 97-го года, когда «Легион» переживал период своего расцвета.  Правда, в том году в приемной толпились люди, успевшие ожиреть за время разнузданной либерализации и фанатичного исполнения лозунга «Грабь награбленное у государства».
Те солидные люди платили главе конторы огромные бабки, только бы он успешно провел все их сомнительные сделки по приватизации, обеспечил закрепление частной собственности на вечные времена, а также, чтобы годы спустя не пришел обычный для российской действительности человек с ружьем и не задал бы свой сакраментальный вопрос: «Кто тут временные..?»
Человек с ружьем мог и придти, но ничего, кроме положенных в таких случаях ста грамм ему не светило.
Квакнул стошку, взял ружье и пошел жить дальше, ибо те, кому на самом деле принадлежали жирные куски собственности, по документам, мандатам, ордерам, свидетельствам и доверенностям имели только шалаш, где-нибудь в районе станции Разлив.
В начале эры Водолея в приемной был уже иной народ. Деволк, как обычно Меньшов перефразировал идиотское слово дефолт, образца августа 1998 года, унес немало сокровищ, заработанных «непосильным трудом». Кроме двух кинокамер, двух костюмов замшевых, портсигара отечественного и прочего добра, он уволок еще и систему, благодаря которой можно было наживать добро все тем же «непосильным трудом».
В приемной офиса он успел увидеть сравнительно молодую элегантно одетую даму, двух бальзаковского возраста женщин и плачущую старуху в черном платке.
Здрасьте! Здравствуйте! Здравствуйте! -- кивая в разные стороны головой, несколько раз повторил Меньшов. — Майя, пройди со мной в кабинет, Эльвира Юрьевна, зайдите. Майя, садись вон туда в кресло и внимательно слушай. Эльвира Юрьевна, простите за опоздание, доложите, пожалуйста, обстановку.

Эльвира Юрьевна покосилась в сторону Майи, потом посмотрела на Меньшова.
Она любила его за беспримерную способность четко, по военному, организовать любое дело. Почему беспримерную? Да если бы кто-нибудь, кроме Меньшова так злоупотреблял этой, по словам Эльвиры Юрьевны, «проклятой водкой», то контора давно бы уже развалилась. Но Николай Александрович вопреки всему мог так взять себя в руки, что даже самые искушенные клиенты не были способны догадаться, что адвокат еще вчера был не то, что в стельку пьян, а вообще мог просто застрелиться.
В аристократическом роду у Эльвиры Юрьевны были военные.  Кто-то из ее дореволюционных родственников даже являлся полковником и сложил голову за веру царя и отечество на полях первой мировой войны. И она ценила, боготворя, своего босса за его неискоренимую военную выправку, известную строгость и умение концентрировать свою волю в экстремальных ситуациях.
Не волнуйтесь, это свой человек, -- поспешил успокоить ее глава конторы, заметив, как она недоверчиво смотрит на Майю, — говорите все, что надо.

Его секретарша очень недоверчиво относилась к любым знакомым Меньшова. Несколько раз он отмечал, что краткая характеристика, данная Эльвирой Юрьевной тому или иному человеку, в точности подтверждалась. Если она говорила, что этот человек предаст Николая Александровича, то так оно и было.
Если она предупреждала, что с тем-то и тем-то дело иметь нельзя, то это сбывалось на все сто процентов. Она же выступала и первым экспертом, когда Меньшов колебался: взяться ли за дело или нет. Если Эльвира Юрьевна говорила, что дело стоит того, оно, как правило, заканчивалось успешно, если нет, то его ждало полнейшее фиаско. Другое дело, что Меньшов часто не слушал свою, как он говорил, маму. Поэтому с той же периодичностью и проигрывал.
Николай Александрович, -- начала секретарша, продолжая украдкой поглядывать на незнакомку.
Эльвира Юрьевна, -- прервал ее Меньшов, поняв, что она так и не соберется с силами, чтобы все рассказать пока в кабинете присутствует посторонний, -- во-первых присядьте, пожалуйста, во-вторых знакомьтесь, это Майя, она будет у нас работать.

Это решение Меньшов принял буквально на ходу, даже не отдавая отчета в том, почему он это делает. Помощник был ему нужен уже давно, но из-за пресловутого отсутствия финансовых средств он не мог себе позволить такой роскоши. Однако события последних дней показали, что с тем же «Делом «Боинга» ему одному явно не справиться.
Почему именно Майя? Он ведь даже не знал, обладает ли она хотя бы азами юриспруденции. А так ему захотелось. Он не представлял, что станет делать, если эта девушка расстанется с ним. Машина уже была запущена. Он даже пошел на самый рискованный шаг — заказал для нее липовый паспорт.
Правда, он так решил, не посоветовавшись с Эльвирой Юрьевной, что не позволял себе никогда. Но, видимо, бес затмил ему разум. Он лишь подумал, что обязательно познакомит Майю со своей секретаршей и та выдаст свое заключение. Однако сейчас было не до этого, в приемной толпились неожиданно нахлынувшие клиенты.
Эльвира Юрьевна, едва сдерживая свое внутреннее волнение, присела на край кресла напротив Меньшова, поправила свои очки в тонкой позолоченной оправе, и продолжала:
Как я вам уже говорила, еще вчера к вам на прием записалась некая Шелякова Лидия Павловна. Она дожидалась вас всю вторую половину дня, так и ушла ни с чем. О сути своего дела она хочет рассказать только вам. Далее, -- переводя дух, -- продолжала Эльвира Юрьевна, -- снова приезжал это господин, э-э... Вересаев, у него к вам также имеется некое дело. Вчера вечером я приняла и зафиксировала два телефонных звонка.  Первым звонил мужчины, представившийся Юрием Николаевичем Быковым. Его интересовал вопрос о «Боинге», то есть о деле, связанным с этой авиакатастрофой. Вторым был звонок неизвестного, который мне очень не понравился, -- она снова покосилась в сторону Майи, -- он просил передать вам, чтобы вы, я цитирую, не брались за делом, связанное с гибелью самолета...
Вот как! - оживился помрачневший было Меньшов. — Меня уже начинают предупреждать. Это становится интересным.

Майя сидела не шелохнувшись и внимательно смотрела на Эльвиру Юрьевну, словно опасаясь, что она сейчас скажет нечто, что изменит порядок расстановки сил во вселенной.
Меньшов каким-то шестым чувством успел понять, что Майя ждет именно этого сообщения, но не стал придавать ее настороженности особого значения.
Неожиданно она встала и подошла к нему.
Николай, -- прошептала она, -- мне не здоровится, можно я поеду к тебе?

Она могла попросить о чем угодно, но такой просьбы Меньшов не ожидал. Ее лицо стало восковым, глаза печально блуждали, а в их уголках снова появились слезы.
Господи, да что с тобой? -- Меньшов поднялся из-за стола и поспешил налить ей минеральной воды. — Майя, милая, -- он обнял ее за плечи, -- если все так действительно плохо, то поезжай, отлежись, а я сегодня вечером буду.
Спасибо, -- она отпила немного воды и поставила стакан на край стола.
Сейчас, подожди немного, -- Меньшов снял трубку, набрал номер и вызвал такси. — Не переживай, у меня там такая классная аптека, что все твои хвори снимет как рукой, -- старался успокоить он ее, хотя где-то в глубине души понимал, что вокруг творится нечто странное.
Эльвира Юрьевна, вы уж извините, -- обратился Меньшов к секретарше, -- можно мне крепкий час с лимоном и, пожалуйста, успокойте клиентов, скажите, что сегодня я приму всех.
Да-да, я все поняла, -- ответила Эльвира Юрьевна и бесшумно покинула кабинет начальника.
Милая, солнышко, что случилось, что с тобой? -- глядя в ставшие неожиданно большими глаза Майи, спросил Меньшов.
Ты только не волнуйся, -- Майя улыбнулась, -- все хорошо, мне просто не здоровится, я, если ты не против, я хочу побыть у тебя, мне нужно побыть одной.
Хорошо, поезжай, я буду сегодня вечером.

В кабинет вошла Эльвира Юрьевна, неся с собой поднос с чашкой горячего чая, сахарницей и печеньем.
Такси уже ждет, -- сказала она, перекладывая все с подноса на стол.
Эльвира Юрьевна, -- обратился к ней Меньшов, -- проводите, пожалуйста, Майю и вот, -- он протянул ей деньги, -- скажите таксисту, куда ехать.

Эльвира Юрьевна взяла деньги и направилась было в сторону приемной, как Меньшов поспешил ее остановить:
Проводите Майю через черный ход.

Он поцеловал девушку в губы. В ответ она прижалась к его груди так крепко, словно пыталась услышать внутренний шорох его сердца...
Потом женщины ушли.
Меньшов зашел в комнату отдыха, приблизился к высокому холодильнику, мысленно загадав одно единственное желание.
Желание его было понятным. Но был ли искомый предмет внутри этого белоснежного монстра? Меньшов всегда говорил, что Эльвира Юрьевна последний оплот гуманизма на этой грешной земле. Когда он открыл дверцу, то не ошибся. На одной из полок холодильника стояла запотевшая бутылка водки и тарелка с тонко нарезанными дольками лимона.
Не долго думая, Меньшов схватил стакан, наполнил его до краев живительной влагой и, жадно выпив, быстро закусил сразу двумя дольками лимона.
Буквально через минуту после того, как он вернулся, в кабинет вошла Эльвира Юрьевна.
Все в порядке, Николай Александрович, девушка уехала, мгновенно поняв, что Меньшов уже провел инспекцию холодильника, сказала она.
Вы знаете, она просто неземная, -- продолжала Эльвира Юрьевна, опережая вопрос, который собирался ей задать Меньшов по поводу Майи. — Такие женщины большая редкость, у нее столько такта, столько нежности.
Вы это так быстро сумели понять? -- ощущая, как тепло от выпитой водки начинает растекаться по телу, заполняя пересохшую емкость желудка, задал вопрос Меньшов.
Николай Александрович, я уже так долго живу на этом свете, что понимание людей стала моей профессией.
Вы не против, если я приму ее на работу?
Я не знаю, справится ли она как профессионал, но то, что Майя прекрасной души человек в этом я не сомневаюсь. Вы же знаете, что я чувствую человека на расстоянии. Если душа ее затемнена, то это сразу заметно. У нее же есть что-то такое чистое внутри. Только вот... Эльвира Юрьевна стала подбирать нужные слова.
Что вот? -- насторожился Меньшов.
Простите, но у нее вид женщины, которая, как вам сказать... Это ее недомогание напоминает все признаки, извините, беременности...
Если бы недалеко от его офиса упал Тунгусский метеорит, Меньшов, продолжал бы принимать клиентов с видом человека вокруг которого ничего не произошло. Если бы рядом взорвалась водородная бомба, он бы даже не стал искать канавку, чтобы спрятаться от взрывной волны. Но то, что сказала Эльвира Юрьевна, которую он всегда считал Кассандрой, было похуже Тунгусского метеорита и водородной бомбы вместе взятых.
Вы уверены? -- спросил он, а про себя подумал, что не спал с  ней, то есть не имел половой близости! Не может быть, чтобы все произошло так быстро — сегодня трах, а завтра бах.
Я боюсь ошибиться, но, поверьте, я воспитала двух дочерей и знаю, что это такое, -- на щеках Эльвиры Юрьевны выступил едва заметный румянец и она тот час же опустила глаза, дав понять, что не намерена ни под каким предлогом вторгаться в личную жизнь Меньшова, даже если во всем городе половина молодых женщин в один прекрасный день забеременеют от ее босса.
Так не бывает, -- сказал Меньшов и сел в кресло. — Я знаком с Майей только один день, -- и немного помедлив, добавил, -- я разберусь... Давайте ближе к делу, какие у нас еще проблемы?

А в голове его, как в застенке, метались мысли одна тревожнее другой.
«Может быть Майя действительно беременна? Вот еще не хватало мне встретить девушку, которую успел обрюхатить какой-нибудь болван. А может быть я ее все-таки трахнул, только не помню, как и когда? Ну и что, допустим, трахнул, но разве женщина узнает о том, что она забеременела на следующий день после того, как переспала с мужчиной? Чушь, бред, мистика. Но если Эльвира не ошибается, то мне достался не просто сюрприз, но еще и киндер-сюрприз!»
Быть может это самое неприятное, -- Эльвира Юрьевна поправила очки, что делала исключительно в тех случаях, когда сильно волновалась, -- но из Украины, с Полтавской области, приехали сестры и мать Наталии Хотиненко...
Ну? Что же вы замолчали, продолжайте, -- Меньшов достал сигарету и закурил, уже догадываясь, зачем сюда приехали гости с еще продолжающей переживать период упоения от свой мнимой незалежнисти Украины.
Они хотят, чтобы вы представляли их интересы, как адвокат в деле расследования гибели Наталии.
Хорошо, я поговорю и с ними, -- сказал Меньшов, а про себя подумал, что дело Наталки продолжает преследовать его как непрекращающийся кошмар. — А что хотел граф Вересаев?
Я не могу вам ничего сказать, поскольку Антон Павлович не посвятил меня в те вопросы, которые он хотел задать лично вам.
Больше никто не звонил, не приходил?
Нет, кажется, никто.
Эльвира Юрьевна, вам не кажется очень странным такой наплыв клиентов после того, как мы с вами пережили затянувшуюся эпоху изоляции? -- этот вопрос он задал маме не случайно. Она как женщина, прожившая долгую жизнь, могла указать ему верные ориентиры в той ситуации, в которой он оказался.
Вы знаете, Николай Александрович, я сама в растерянности, -- развела руками Эльвира Юрьевна. — Такого действительно давно уже не было. Но я не могу считать это удачей.
Почему? -- насторожился Меньшов.
Потому, что за всем этим стоит что-то нехорошее. По крайней мере, у меня есть такие предчувствия.

«Ну вот, и здесь мистицизм, тревожные ожидания, страх, -- заключил про себя Меньшов. — Может быть, мы просто отвыкли от настоящей работы, а как клиент повалил, так сразу и растерялись. Но предупреждение Кассандры, запало ему в голову. С мамой нельзя не считаться, ибо она чаще всего бывает права.
Ладно, Эльвира Юрьевна, мы еще с вами об этом поговорим. А теперь, -- он достал из кармана четыреста «франклинов». — Ваша зарплата и еще сто на технические расходы.
Благодарю вас, -- Эльвира Юрьевна встала из-за стола и, испытывая страшную неловкость, взяла из его рук деньги.
А мы с вам начнем. По-порядку. Кто у нас там первый по списку, а то пока мы здесь с вами сидим, все клиенты разбегутся.
Да-да, конечно, -- засуетилась Эльвира Юрьевна. — В порядке очереди первой должна быть принята мадам Шелякова.
Вот ее и зовите.

Мадам Шелякова, как назвала ее Эльвира Юрьевна, представляла собой женщину, которая была законсервирована на уровне среднестатистической женской красоты и, казалось, никогда не могла постареть.
Стройная, элегантная, но с весьма не запоминающимися чертами лица, она была одета в умопомрачительно дорогой женский костюм, цвета спелого миндаля. По всему ее виду было заметно, что она давно уже не нуждалась в деньгах и жила исключительно ради бесконечных, мелких или не очень мелких, женских удовольствий.
Как и большинство российских женщин, свято уверовавших в Господа нашего Иисуса Христа только после окончательного заката перестройки, она носила на груди золотой крест на такого же металла цепочке. Причем этот крест она, сознательно или нет, выставила напоказ, поместив его на небольших возвышенностях своей груди.
Кто им подсказал, что нательный крест надо показывать всем, проходящим мимо? Но крест, который следовало бы скрыто носить на груди, демонстративно болтался, свидетельствуя не столько о вере, крещенной во Храме, сколько о ее материальном благополучии. Вот, собственно говоря, для чего и предназначался этот символ христианства.
Шелякова Лидия Павловна, -- войдя в кабинет, представилась дама.
Очень приятно, Меньшов Николай Александрович, -- Меньшов вышел из за стола и помог даме сесть. — Какое у вас ко мне дело?
Я хотела бы поговорить с вами с глазу на глаз, -- намекая на то, чтобы Эльвира Юрьевна удалилась, сказала Лидия Павловна.
Да-да, конечно, -- Эльвире Юрьевне никогда не надо было повторять дважды. Дождавшись пока секретарша удалиться в приемную, Лидия Павловна достала из крохотной сумочки пачку сигарет и миниатюрную зажигалку.
У вас можно курить? -- робко спросила она.
Конечно, не стесняйте себя, -- попытался ободрить ее Меньшов и подвинул ближе к даме пепельницу.

Она закурила и как-то уж очень элегантно закинула ногу на ногу, при этом ее нога оголилась от колена до самой ступни, обутой в изящные женские туфельки на высоком каблуке.
«А ножки у нее, кажется, ничего», -- заключил про себя Меньшов и приготовился внимательно слушать.
Лидия Павловна сделала только две небольших затяжки и погасила сигарету в пепельнице.
Два дня тому назад трагически погиб мой отец, профессор математики Шеляков Павел Игоревич, -- с неподдельной грустью сказала Лидия Павловна. — Как и бывает в непредвиденных обстоятельствах, он не оставил завещания. Между тем, мой отец жил в трехкомнатной квартире на улице Метростроевцев, он имел личный автомобиль «Мерседес» 160, счет в банке, загородный дом и еще какие-то ценные бумаги, возможно, акции или облигации, которые хранятся в том же банке.
Отец проживал в своей квартире один? -- спросил Меньшов, уже догадываясь, что мадам Шелякова сейчас попросит его заняться наследственными делами. Подобного рода делами Николай заниматься не любил. Они всегда связаны с разборками родственников между собой, дележом метров, колес, сберкнижек, тряпок и прочего движимого и недвижимого имущества. И хотя бывало, что такие дела приносили неплохой доход, от них все же было больше проблем.
У него была секретарша, но ничего кроме деловых отношений он с ней не имел, -- ее тонкие длинные пальцы, слегка подрагивая, потянулись за новой сигаретой.
А ваша мать, она жива?
Мама умерла пять лет тому назад.
Ну и в чем же проблемы? -- Меньшов откинулся в кресле, посчитав, что с данным делом он справится одной левой ногой. — Есть ли у вашего отца еще дети, а у вас соответственно братья или сестры?
У отца есть сын от первого брака...
Ну и это не страшно, наследство, как я понял из вашего рассказа, досталось вам не малое. Даже если вы и поделите его с братом, я думаю, что никто из вас не останется в накладе. Ведь согласно закону, прямые наследники, которыми как раз и являетесь вы с братом, наследуют движимое и недвижимое имущество в равных долях.
Нет, вы не поняли, -- поспешила перебить его Шелякова, -- отец допустил в молодости ошибку, он встретил женщину, которую полюбил мимолетно, хотя у него с ней не могло бить ничего общего...
Он состоял в официальном браке с первой женой?
Нет, но Василий носит фамилию отца и, соответственно, в свидетельстве о рождении Павел Игоревич записан как его отец.
Увы, Лидия Павловна, закон в этом случае в равной мере защищает как ваши интересы, так и интересы вашего сводного брата.
Николай Александрович, -- ее серые глаза неожиданно забегали в разные стороны, она так крепко уцепилась пальцами за свою сумочку, словно там хранилась святая святых, -- С тех пор, как Василий родился, отец постоянно помогал ему всем, чем мог, материально обеспечивал и его мать. Но когда сын стал взрослым, он забыл своего отца. Он избегал с ним встреч, он просто не признавал его, не хотел иметь с ним никакого дела. И вот теперь, получается, что он обладает правом наследовать имущество отца?
Конечно!
Но ведь это же несправедливо!
Таков закон и мы бессильны его изменить, -- тоном врача, который сообщает родственникам о неизлечимой болезни близкого, сказал Меньшов.
Николай Александрович, -- не унималась Шелякова, -- насколько мне известно, закон отводит шесть месяцев, в течение которых наследники могут подать заявление о праве на наследство.

«Да-а, дамочка только с виду круглая дура, -- подумал Меньшов,-- а на самом деле еще та цаца».
Я прошу вас убедить Василия не подавать такого заявления, а еще лучше отказаться от наследства! -- буквально на одном дыхании выдала Лидия Павловна.
Госпожа Шелякова, все, что вы сейчас сказали, выглядит просто смешно! Адвокат действует в рамках закона, а не занимается уговорами.
Я готова оплатить ваши услуги пятью тысячами долларов наличными, -- сказала, как окатила его холодным душем, Лидия Павловна и, не теряя ни минуты, вынула из сумочки небольшую пачку зеленых. Разумеется, это были сплошные «франклины».
Э-э, а ваш брат проживает в нашем городе? -- с трудом выдавливая из себя слова, спросил Меньшов.
Нет, он живет в Липецке.

«Вот стерва, а! Как я уговорю этого Васю? Может быть, она предлагает мне эти бабки, чтобы я просто грохнул ее братца? Ну это уже дудки, мокрыми делами я не занимаюсь», -- подумал Меньшов, а сам стал спешно соображать какие действия можно предпринять, чтобы убедить братца не претендовать на имущество папеньки.
Честно говоря, с такого рода просьбой к нему обращались впервые и он даже не знал, как ответить Шеляковой. Дать гарантии, что он уговорит Василия — было бы слишком рискованно, но и отказываться от столь хорошего гонорара было бы просто глупо.
Значит так, уважаемая Лидия Павловна, -- продолжая незаметно коситься на пачку денег, -- начал Меньшов. Во-первых, я не могу вам дать твердых гарантий, что сумею его уговорить, вы, я надеюсь, понимаете?
Да, разумеется, я знаю, что это будет непросто, но я вас очень про...
Во-вторых, я могу взять у вас только аванс, равный пятидесяти процентам от предлагаемой вами суммы. Если у меня ничего не получится, то остальная часть останется у вас, но аванс я вернуть вам, увы, не смогу. Далее, если я доведу дело о наследстве до логического конца, то меня интересует десять процентов от суммы наследуемого имущества в качестве гонорара. Разумеется, не считая аванса. Вас устраивают мои условия?

При упоминании о десяти процентах, в глазах Лидии Павловны вспыхнули странные искорки. Она, вероятно, рассчитывала только на гонорар, а этот прохиндей затребовал целых десять процентов. Но дамочка уже сделала свой выбор и готова была пойти на все, только бы Васенька оставил в покое наследство папеньки.
Я бы хотела, чтобы у вас обязательно все получилось, -- ответила она и, немного помедлив, добавила: -- Я согласна.
Вот и хорошо, -- сказал Меньшов, а сам подумал: Чего хорошего, болван? Когда в последний раз ты занимался голым авантюризмом? Да я им, можно сказать, занимаюсь с младенческих лет! Ну-ну, смотри, вляпаешься в гнусную историю, потом будешь локти кусать.
Завтра в первой половине дня прошу вас приехать в контору. Здесь вам надо будет подписать договор на оказание юридических услуг, взять образец заявления о праве на наследство, написать его и подать в нотариальную контору и терпеливо ждать. Да, о том, что вам известно о ныне здравствующем брате, как потенциальном наследнике, в заявлении указывать не надо.
Господи, Николай Александрович, спасибо вам. У меня словно камень с души свалился, -- она впервые за все время разговора позволила себе улыбнуться. И надо заметить, что улыбка шла ее лицу, она даже как-то его преображала.
Благодарить меня еще рано, однако будем надеяться, что все у нас получится.

Шелякова оставила на столе часть денег из пачки, вторую часть положила к себе в сумочку и, собралась было уходить, как Меньшов остановил ее.
Простите, Лидия Павловна, я забыл вам сказать, что мне нужны кое-какие данные для нашего с вами дела.
Я вас слушаю, -- насторожилась госпожа Шелякова.
Мне нужна точная дата и место рождения Павла Игоревича и Василия Павловича Шелякова.
Да нет проблем, -- немного смутилась Лидия Павловна, глаза ее при этом снова забегали. — Записывайте, -- она продиктовала Меньшову данные о своем покойном отце и сводном брате. Дождавшись пока адвокат, на которого, судя по всему, она возлагала все свои надежды, занесет необходимые сведения к себе в дневник, он спросила: -- Что ни будь еще?
Нет, спасибо, -- Меньшов встал, чтобы проводить даму до дверей.

Как только она ушла, Меньшов хотел было в очередной раз нырнуть в комнату отдыха, однако совершенно неожиданно в его кабинет одна за другой вошли сразу три женщины. Двое из них еще сравнительно молодых, но уже порядком пополневших, пропустили вперед немолодую женщину в черном платке.
Пан адвокат, помогите! -- сморщенное лицо старухи стало слегка подергиваться в нервном тике. Не сдерживая собственных слез, она бросилась к Меньшову. — Что стало с моею Наталочкою-ю! Где она, помогите, пан адвокат!

Две других женщин подхватили ее под руки и, не скрывая собственных слез, умоляющим глазами смотрели на него.
Глядя то на одну, то на другую, то на третью, Меньшов не сразу понял, что происходит. Он тем более не мог врубиться поскольку эти, как выражается Эльвира Юрьевна, господа, так и не дали ему «опростоволоситься». Последнее слово на языке Меньшова обозначало прием на грудь немного горькой в рабочее время.
Да успокойтесь вы! Прежде, чем помочь, я должен вас выслушать, -- стремясь прекратить это похоронный вой, крикнул Меньшов. --Присаживайтесь, -- обратился он к двум молодым женщинам, -- и, пожалуйста, не говорите все сразу. Пусть говорит кто-нибудь один.

Пока одна из женщин приводила в чувство старуху, вторая стала говорить с характерным малороссийским акцентом, то и дело используя украинские слова.
Мы приехали из-под Полтавы, из миста Белоцерковка. Это мама, -- она кивнула головой в сторону плачущей старушки, -- а мы родные сестры Наталии.
Какой Наталии? -- насторожился Меньшов, заранее предчувствуя недоброе.
Наталии Хотиненко...

Сердце Меньшова рухнула в какой-то бездонный мешок. Меньше всего он думал, что ему снова придется столкнуться с делом Наталки. Он уже было стал забывать о случившемся той страшной дождливой ночью, как судьба снова столкнула его с ним. Из головы вылетело сообщение Эльвиры Юрьевны о визите родственников Наталии.
В своих письмах домой Наталка часто рассказывала про вас, какой вы хороший человек и умный адвокат, -- продолжала сестра.

«Ну человек, допустим, я неплохой, -- сам о себе подумал Меньшов, -- но вот адвокат из меня, не всегда выходит путевый. Бедная Наталка, она даже своим родственникам раструбила о нашем шапашном знакомстве».
Когда мы получили известие о ее смерти, то немедленно выехали сюда, -- включилась в разговор вторая сестра.

Они, вероятно, были погодки, и очень похожи одна на другую.
Их мать продолжала беззвучно плакать и трясти головой.  Меньшов налил ей из графина воды и протянул стакан сестре, которая сидела ближе к нему.
Нам говорят, что Наталочка погибла, ее током сильно ударило Нам не показали ее тело, а только наглухо запаянный гроб, даже без оконца. Почему так они поступили с Наталкой. Что с ней произошло, ведь вы же рядом работали, и она вас знала?

«Я мог бы им рассказать, какая страшная участь постигла Наталку, -- подумал Меньшов, -- но будет ли им от этого легче, и поверят ли они моему рассказу? Кому сейчас не скажи, любой посчитает тебя сумасшедшим.
Хорошо-хорошо, я все понял, -- поспешил перебить ее Меньшов.— Одно непонятно: чего вы хотите от меня?
Мы хотим, чтобы вы представляли наши интересы в ходе следствия, мы хотим знать, как и почему погибла наша сестра, мы хотим, чтобы нам ее показали. Мама не переживет, если не увидит свою дочку хотя бы и мертвой, -- сказала одна из сестер и заплакала.

Старушка мать все также безучастно смотрела прямо перед собой, а вторая сестра, что сидела рядом с ней, только крепилась, сдерживая слезы, и поглаживала маму по плечу.
Меньшов не выдержал, поднялся из-за стола, потом сел и нажал кнопку на панели телефона. Услышав голос Эльвиры Юрьевны, он обратился к ней:
Эльвира Юрьевна, не могли бы вы меня связать с Вересаевым? Да-да, хорошо, я подожду.
Что я могу сказать по этому делу? -- обратился он к сестрам.
Наталия погибла при весьма странных обстоятельствах. Ведется следствие и я думаю, что виновный будет найден, -- стал городить откровенную чепуху Меньшов.

Какое следствие, какой, к черту виновный, -- стучало у него в мозгах, -- если молодая девка Наталка за одну ночь превратилась в старую каргу. Это, как в фантастических фильмах — киношный трюк, чтобы нагнать страху на зрителей. Но ведь я сам все это видел своими глазами! Еще немного и он бы рассказал ее родственникам правду, но тут раздался телефонный звонок. Звонил следователь прокуратуры Антон Вересаев.
Антон Павлович, у меня здесь родственники погибшей Наталии Хотиненко. Они просят меня взяться за это дело и представлять их интересы в ходе следствия.
Николай Александрович, -- услышал он голос Вересаева, -- бросьте дурака валять! Вам более, чем кому-либо известно, что случилось с Хотиненко. Как вы себе представляете ход расследования, если оно буквально с первых шагов зашло в тупик. Нет ни состава преступления, ни орудия убийства, да нет и факта убийства. Да произошел аномальный случай, да в это трудно поверить. Но сейчас компетентные органы непосредственно занимаются самим случаем, но преступника уже никто не ищет.
Почему же его никто не ищет?
Ну если вы найдете того, кто заставил девушку превратиться в старуху и докажете, что это можно считать преступлением, да еще и тяжким, вам поставят памятник при жизни, занесут в книгу рекордов и дадут какую-нибудь медаль.
Спасибо, Антон Павлович, вы очень высокого мнения обо мне и я думаю, что вам придется в самое ближайшее время лично отливать мне памятник, только я заранее прошу изготовить его из высококачественной бронзы, а не презренного гипса, добиваться, чтобы мой рекорд в строгом порядке был занесен в соответствующую книгу, ну а медаль... Я с вас не слезу, пока вы не добьетесь приема у президента страны и не докажите ему, что Меньшову надо вручить не какую-нибудь медальку, а как минимум представить к званию Героя России.

Вересаев еще хотел, что-то сказать, но Меньшов уже повесил трубку.
Что написано в акте судебно-медицинской экспертизы, вас с ним ознакомили? -- обратился он к сестрам.
Там все так запутано, но мы поняли, что Наталку убило током.

«Вот фантазеры хреновы»!
Я постараюсь разобраться в этом деле. Но я подчеркиваю, оно очень сложное, очень...
Да мы все понимаем, -- сказала одна из сестер, и ничуть не смущаясь, вынула откуда-то из-под самой груди, а скорей всего из-под лифчика, носовой платок. Она быстро развязала его и достала скрученные в трубочку деньги. — Здесь пятьсот долларов, -- сказала она, неловко кладя трубочку на стол перед Меньшовым.—Это все что у нас есть.
Эх, не знаю как вас...
Полина.
Полина, когда я говорю, что дело непростое, я не имею в виду деньги.
Меньше всего я хотел бы с вас содрать круглую сумму. На самом деле...  Вы поймите, что прокуратура так и не возбудила уголовное дело по факту гибели вашей сестры... Он еще раз поймал себя на мысли, что не может рассказать всю правду родным Наталки. — Без наличия уголовного дела адвокат не нужен, поскольку не начато следствие. Надо подождать десять дней, по истечение которых будет решено — возбудят ли дело, или нет.
А почему его не заводят? -- спросила Полина.
Да потому, что они не могут установить причины смерти вашей сестры!
Но ее же ударило током, по чьей вине это стало возможным?
Хорошо, я попытаюсь выяснить обстоятельства, но ничего, ничего гарантировать не могу. Деньги свои заберите. Я беру аванс только тогда, когда есть дело. Пока дела нет, деньги платить не надо.
Но вы же обещали...

«Ох, какие же упрямые эти хохлы! -- взмолился Меньшов, -- упрямые и тупые. Им говорят, что дела нет, а они требуют адвоката.
Господи, да пойми те же вы, что закон дает возможность принять решение о возбуждении уголовного дела по факту гибели в течение десяти дней с момента обнаружения трупа. Ясно?
Ясно.
Будем ждать, пока его возбудят. Все, простите, меня ждут клиенты. Как только мы узнаем о факте дела, я сразу же буду готов отстаивать ваши интересы.

Меньшов поступал жестоко. Сестры подняли за руки маму и молча вышли из кабинета. Они так и не поняли, что ни деньги, ни адвокат, теперь уже не помогут. Ему оставалось лишь взять на себя смелость рассказать всю правду родственникам о том, что он знает о гибели Наталки. Но поверили бы ему родственники, не почитали бы они его сумасшедшим?
Но телефонный разговор с Вересаевым тоже взбесил его. Граф завел его своими подколками: «Медальку отольют», в «книгу рекордов занесут», «памятник при жизни поставят». Сопляк! Привыкли бомжей за булку хлеба сажать лет на двадцать, а как дело чуть сложным становится, так сразу бегут его закрывать. Нет, мол, состава преступления, орудия преступления, даже убийца куда-то потерялся. Но не может быть, чтобы человек сперва умер, а потом превратился в старуху, и все это осталось без объяснений. Наталку убили!
Он встретится с Вересаевым и узнает, о чем тот хотел ему сказать, но не стал делать это по телефону.
Кто у нас там еще? Эльвира Юрьевна? -- когда сестры и мать Наталки ушли, спросил Меньшов.

Никого, Николай Александрович.
То есть как никого? -- спросил Меньшов таким тоном, словно он обиделся на то, что сегодня было так мало посетителей.
Был еще какой-то странный господин. Он долго сидел и ждал вас, а потом уступил очередь родственникам Наталии и ушел.
Он не представился?
Нет, он себя не назвал. Странный такой. Честно говоря, он мне почему-то сразу не понравился.
Ну и денек крупное дело удалось отхватить, -- потягиваясь в кресле, сказал Меньшов.
Справимся ли, Николай Александрович? -- глядя на него поверх своих очков, спросила Эльвира Юрьевна. — На вас ведь еще дело «Боинга».
По этому делу я уже успел кое-что предпринять. Пока у меня на руках не будет акта, подписанного членами МАК, мне только и останется, что кричать на всю ивановскую о самолете, который взорвался от старости. Кстати, этот, как же его... Быков не звонил?
Нет, пока вы вели прием, никто не звонил. Даже тот неизвестный.

ГЛАВА VI
За оставшуюся половину дня Меньшов успел сделать немало. Он побывал в прокуратуре, где  учинил небольшой скандал. Хотел было встретиться в Вересаевым, но тот куда-то пропал. Затем оформлял разного рода документы, уделил внимание своему «Фольку», исполнив данное в тот раз обещание, беречь и лелеять машину. Заехал на мойку, даже умудрился организовать небольшой ремонт машины на станции техобслуживания.
Пока израненного «Фолька» чинили, он пообедал и, даже будучи слегка навеселе, ни разу не попался бдительным «стражам дорог». Под вечер он заехал в гараж, решив поменять аккумулятор и залить свежего масла, как рекомендовал ему механик.
Все это время он даже и не вспомнил о Майе. Словно все, что было связано с ней в одно мгновение вылетело из головы как неприятный сон.
Пока он возился с мотором «Фолька», доставал из багажника масло, ему на глаза попался дипломат, который он нашел недалеко от места авиакатастрофы два дня тому назад.
С этой штуковиной пришлось повозиться. К помощи автогена он прибегать не стал, воспользовавшись универсальным русским оружием -- зубилом и молотком. Чемоданчик долго скрипел и не подавался.  Наконец последние запоры были преодолены, и Меньшов открыл дипломат.
Вместо ожидаемого миллиона «зеленых» на дне чемоданчика лежал серебристого цвета диск, по внешнему виду похожий на лазерный и такого же металла тонкая прямоугольная пластина, примерно десять на двенадцать сантиметров. Все. Остальное пространство чемоданчика заполняла пустота.
«Ну если это и не миллион долларов, то миллион проблем это уж точно, -- подумал Меньшов и переложил диск с пластиной в свой кожаный дипломат. — Диск попробую воткнуть в компьютер, может, что интересное покажет, а вот с пластиной, что делать сразу и не догадаешься».
Обе вещицы были изготовлены из прочного металла. Меньшову даже показалось, что они платиновые, хотя платину он никогда в глаза не видел.
«Интересные штучки! Бьюсь об заклад, что они содержат в себе какую-то информацию. Может маковцам сообщить? Фиг им! Пока сам не разберусь никому ни слова».
Поздно вечером он заехал к себе в офис. Эльвира Юрьевна уже ушла, и теперь он мог на короткий миг побыть в тишине.
Движимый каким-то шестым чувством, Меньшов подошел к сейфу и, открыв его, достал оттуда свой пистолет.
Это был пистолет системы «Стечкина». На левой стороне его рукоятки красовалась позолоченная пластина с надписью «Старшему лейтенанту Меньшову Н.А. за храбрость. Командир отдельной бригады внутренних войск МВД РФ генерал-майор Харитонов Т.С.» И дата 8.VIII.95.
Меньшов снял свой пиджак и надел поверх белой рубашки кобуру, поправил ремни, вложил оружие в кобуру, надел пиджак и закрыл сейф.
«На кой хрен он тебе нужен?»—услышал он противный голос одного из гномов-пессемистов, живущего у него внутри с незапамятных времен.  «Нужен. — ответил ему Меньшов.—У тебя забыл спросить, что мне с собой брать».
Он вспомнил про лазерный диск и включил компьютер, что стоял справа от него на столе. Пока машина загружалась, Меньшов достал из дипломата диск, сдул с него мелкие пылинки и вставил в гнездо CD.
Компьютер, а надо сказать, что у Меньшова был крутой агрегат со всеми современными прибамбасами, долго ворковал над диском, а потом вывел информацию о том, что он, к большому сожалению, прочитать данный диск не может.
Меньшов переспросил своего электронного друга, может быть диск запаролирован? Но электронное чудо техники, какое-то время поскрипев, выдало информацию, что к диску нет никакого доступа и вообще, Меньшов, что ты в меня воткнул?
«Интересный ты товарищ, -- обиделся на своего друга Меньшов, -- диск ты проглатываешь, жуешь его, а потом говоришь — невкусно. Выдай что-нибудь толковое, ну, например, что диск или сильно старый, и ты с ним знаться не хочешь, или он сильно продвинутый, и ты еще до него не дорос, или это вообще не диск, а какая-то фигня, а то, понимаешь, что ты в  меня воткнул.  Я бы тебе сказал, что бы я в тебя хотел воткнуть на самом деле, но, помня, что ты, сволочь, обидчивая, ничего говорить не буду».
Он еще раз поставил перед компьютером ту же задачу: разобраться с диском E. Но тот немного поурчав, вообще завис.
Обиделся, значит. Ладно, шкура барабанная, -- прошептал Меньшов, сегодня я тебя пожалею, а потом посмотрим.

Он вынул диск, перезагрузил компьютер и попытался узнать, какие попытки предпринимал этот головастый монстр, чтобы открыть диск. Выяснилось, что товарищ, поработал на совесть, но диск, похоже, был вообще не предназначен для компьютера.
Запустить бы его сейчас, -- разглядывая диск в руках, подумал Меньшов, -- как в детстве мы с пацанами запускали старые пластинки теперь уже почившей в бозе некогда всесоюзной фирмы «Мелодия», летел бы он как тарелка с веселой оравой инопланетян на борту.
Он бросил диск на дно дипломата и набрал номер своего домашнего телефона. Меньшов долго ждал, когда к трубке кто-нибудь подойдет, а подойти могла только Майя. Но к телефону так никто и не подошел.  Почувствовал неладное, Николай быстро собрался и покинул офис.
Всю дорогу пока он ехал ему мерещились картины одна страшнее другой. То ему виделось, что в его квартиру проникли воры и напали на Майю, то ему казалось, что квартира охвачена пламенем, то он видел как весь дом разлетается на мелкие куски от страшной силы взрыва.
Он гнал прочь от себя эти дьявольские полотна, но они продолжали будоражить его сознание. «Кажется, я постепенно начинаю сходить с ума, -- подумал Меньшов, -- если мне видятся такие жуткие картины».
Только теперь он окончательно осознал, что влюбился. Он, бродяга неприкаянный, пьянь перекатная, непутевый, упустивший в этой жизни множество возможностей сделать блестящую карьеру — влюбился!
Он, наверное, мог любить. Нет, он хотел любить! Но так получалось в его жизни, что любовь или приходила на одно мгновение, чтобы в очередной раз ранить его душу, или проходила стороной так, что он даже и не успевал понять — любовь ли это была.
Почему он, дурак, отпустил ее, почему позволил ей отправиться к нему на квартиру одной? Что случилось, почему все так странно, почему все не так, как должно быть в нормальной жизни?
А внутри давно, зрело ощущение приближения не то что конца света, а новой эпохи, где, верилось ему, все должно быть совсем по-другому. Она, эта новая эпоха, не пугала его, поскольку он был готов уже, наверное, ко всему. В нем всегда кипела то бурно, то не очень эта русскость, которую можно было бы охарактеризовать как глобальное ощущение всего и вся только в одной капле бытия. И он терялся, и убегал от ужаса того глобального, что так просто вместилось в этой капле.
А перед мысленным взором все мелькали ее губы, глаза, волосы, руки, был слышен ее голос, ее слова, и ее речь лилась так плавно, так нежно, что Меньшов начинал понимать, что он не просто стоит на пороге любовного сумасшествия, а вообще летит в пропасть, не зная, что ждет его: то ли острые колья, толи мягкая постель на дне бездны.
Он остановил машину у самого подъезда и первое, что бросилось ему в глаза, был свет, который горел во всех окнах его квартиры.
Озираясь по сторонам, Меньшов стал искать у парадной машину скорой помощи, милиции, пожарных. Но если не считать двух-трех иномарок, что были припаркованы рядом, ни одной спецмашины он не увидел.
«Почему горит свет? Почему во всей квартире горит свет?»
Он не стал сразу же подниматься к себе, а, выйдя из машины принялся внимательно изучать обстановку вокруг. Так его учили. «Это» еще не прошло.
Какое-то время он стоял возле своего «Фолька», хотя любой на его месте первым делом бросился бы к лифту, поднялся на свой этаж, чтобы узнать, что творится в доме.
Как будто ничего подозрительного. И только краем глаза он успел отметить, что в том месте, где обычно машины не ставят, поскольку «стражи дорог» безжалостно штрафуют любого именно здесь, стоял темный «БМВ». «Или полосатики еще не увидели тачку, чтобы прибрать к рукам нарушителя, или это «гости», -- подумал Меньшов.
Он закрыл дверцу своей машины на ключ и направился к входу в подъезд. А внутри все кипело, все переворачивалось. Да, ураган внутри души, это похлеще, чем обычный ураганишко где-нибудь в тропиках.
Чувство тревоги не покидало его, пока он входил в подъезд, поднимался на лифте. Обычно он никогда не останавливал лифт на лестничной площадке своего этажа. Но всегда поднимался этажом выше и только потом спускался по лестнице к своей квартире. Так он поступил и в этот раз.
Дверь в квартиру оказалась незапертой. Мало того, она была чуть приоткрыта! Меньшов достал пистолет и его стволом толкнул дверь.  В прихожей горел свет. Николай какое-то время постоял, раздумывая над тем, стоит ли сразу двигаться вперед или подождать. Там, в глубине жилища были тихо, только из дальней комнаты доносился стук маятника больших часов, которые являлись семейной реликвией и, как говорила покойная матушка, были собраны еще в 1900 году.
Меньшов прикрыл дверь и прижался к ней спиной. Он внимательно стал рассматривать обстановку в прихожей, надеясь найти следы непрошенных гостей. Все было как обычно. Даже те самые туфли темно-оливкового цвета, что он купил для Майи, стояли здесь.
Он неслышно выдохнул из себя воздух и, приготовившись к самому худшему, двинулся в глубь квартиры.
В первой комнате не было ни души, во второй, что была самой большой, он увидел ее. Она лежала на той самой кровати, где они провели первую ночь. Меньшов огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, бросился к ней:
Майя! Майя! -- повторил Меньшов.

Она лежала вся бледная, прикрытая белой простыней до самого подбородка. Когда он приблизился, Майя открыла глаза и попыталась улыбнуться.
Что с тобой!? Что случилось?
Из меня идет кровь, -- побелевшими губами прошептала она, — так много крови...

Меньшов сорвал с нее простынь и ужаснулся. Девушка лежала в луже крови. Весь низ живота, ноги были в крови.
Он сунул пистолет в кобуру, схватил ее на руки и отнес на тахту, что стояла напротив телевизора в дальнем углу большой комнаты.
«Кровотечение!» — стучало у него в голове.
Ему было достаточно только одного взгляда на постель, чтобы понять — Майя потеряла слишком много крови.
Давно это у тебя? -- спросил он.
Как только я приехала сюда.
Разве ты не могла позвонить, вызвать «скорую»?
У меня нет сил даже встать,  -- едва шевеля пересохшими губами, ответила она.
Майя, ты беременная?
Я не знаю...
Ладно, сейчас не до этого, -- и Меньшов почувствовал, как он начинает окаменевать. Так бывало во время боевых операций.  Чувства исчезали, а мозг начинал работать словно машина, не зависимо от того, в каком состоянии пребывала душа. Да и была ли она в такие моменты в теле! Она словно бы съеживалась, она уменьшалась до размеров микрона, хотя никто не знал, что в ней в тот миг уместилась вся вселенная.

Дрожащими, окровавленными руками он схватил трубку телефона и набрал номер «скорой».
Потом он подошел к ней и, присев рядом, нежно прикоснулся головой к ее груди.
Я люблю тебя, -- прошептал Меньшов. — Ты держись, сейчас приедет «скорая», все будет хорошо, вот уведешь, все будет хорошо...

Он знал ее только два дня, но что-то надломилось в нем, наверное, еще в тот самый миг, когда он встретил ее.
Чем она подкупила его, что в ней было такого, что он не выдержал и признался ей в любви?
Красота? Да, она была красива, но он уже успел понять, что не это было главным. Красота вызывает в мужчине страстное желание ею обладать как можно скорее, иначе она, эта красота, очень быстро может достаться другому. А после того, как она стала твоей, ты уже начинаешь понимать, что достиг искомого и хочется чего-то большего, чего-то иного. Если после обладания красотой нет ощущения иного, остается только доиспользовать красоту, как наркоману хочется еще раз уколоться, когда кайф прошел, а еще одна доза осталась.
В ней было самое главное. В ней было иное. А красота стала просто оболочкой этого неисчерпаемого иного, которое можно было бы назвать беспредельной глубиной души.
Бригада «ангелов спасения» прибыла минут через сорок после получения вызова.
Меньшов вместе с ними отправился в больницу. Было уже около одиннадцати часов вечера, когда, завывая сиреной, машина «скорой» прибыла к месту назначения.
Ты не волнуйся, -- шептала Майя, когда Меньшов бежал следом за тележкой-каталкой по коридору. — Я обязательно поправлюсь, -- говорила она, когда ее уже везли в операционную.

Только после того, как перед самым его носом закрыли дверь, Меньшов рухнул на стоявшую рядом скамейку и обхватил голову руками.
В больнице стояла такая мрачная тишина, что казалось все больные или умерли, или затаились, ожидая исхода именно этой операции.
Неожиданно из операционной выскочила бледная медсестра и побежала по коридору. Вскоре она вернулась вместе с сутулым и небритым мужчиной, на лице которого было начертано то же выражение, которое появлялось у Меньшова, когда он хотел, но у него не было возможности выпить.
Меньшов проводил доктора недобрым взглядом.
«Если вы, загубите девчонку, -- мелькнуло у него в голове, -- я перестреляю весь ваш персонал, разнесу в дребезги всю вашу богадельню, а главного, если он не успеет эмигрировать в одну из стран дальнего зарубежья, я постараюсь повесить за самое интимное место на дверях этой гребанной лечебницы!».
Сколько продолжалась операция, он не мог бы сказать даже на страшном суде. Меньшов пришел в себя только после того, как к его плечу прикоснулся рукой тот самый небритый доктор, за которым бегала медсестра.
Вы ее муж? -- обратился к нему врач.
Я? -- Меньшов встал, слабо соображая, чего от него хотят.
Это ваша жена? -- повторил небритый, в глазах которого было написано, что день без печали для него уже был наполнен непомерной радостью.
Да, я ее муж, -- выдал Меньшов. — С нею все в порядке?
Операция прошла благополучно, -- успокоил его врач.— Но у меня есть к вам несколько вопросов, -- он посмотрел на Меньшова снизу вверх.—Давайте, отойдем.
Доктор достал из кармана своего темно-зеленого халата пачку «Астры».
Нет ли у вас спичек?
Пожалуйста, -- дрожащими руками Меньшов протянул ему зажигалку.
Вы давно живете со своей женой? -- спросил он и глубоко затянулся табачным дымом.
Я?
Да вы! -- не выдержал доктор, глядя на совершенно идиотскую морду Меньшова.

Сказать, что он живет с Майей только два дня, -- подумал Меньшов, -- этот тип не поверит. Может быть соврать?
Мы только недавно стали жить вместе, -- выдавил из себя Николай.
Вы знали о том, что она беременная?
Да, об этом я узнал только сегодня утром.
Простите, быть может я задам вам не совсем тактичный вопрос, давно ли вы живете половой жизнью со своей женой?

Если бы доктор спросил у него, есть ли жизнь в звездной системе Сириуса, Меньшов бы постарался ответить даже на такой вопрос. Но что он мог сказать этому небритому типу, если с Майей он не имел этой самой пресловутой половой близости? Сказать, что он с ней был близок, или, напротив, заявить, что он еще, так сказать, не пробовал свою жену?
Вы знаете, -- помялся Меньшов, -- мы еще не разу не были близки…

Надо было видеть выражение лица доктора. Оно изображало не столько то, что он томительно и долго ждет, когда у него наконец-то появится возможность вмазать, сколько то, что перед ним или просто идиот, или идиот-импотент, а возможно и натуральный подлец.
Сожалею, -- сказал доктор и Меньшову оставалось только догадываться сожалеет ли он о том, что муж так ни разу и не переспал со своей молодой женой, или же он сожалеет, что кто-то другой уже опробовал его милую, пока он делал вид, что не замечает рога на своей голове.
О чем вы, доктор? -- на лице Меньшова появилась такая дурацкая улыбка, что если бы он сейчас вышел на арену цирка, то непременно сорвал бы бурю аплодисментов.
Видите ли, -- обжигая пальцы, догоревшей почти до самого края, сигаретой, начал небритый, -- ваша жена в моей практике представляет собой уникальный случай, -- он бросил жалкий окурок в урну, -- она забеременела год тому назад, но плод словно кто-то законсервировал. Если бы процесс развивался нормально, то вы уже давно имели бы вполне здорового ребенка. Но только год спустя, после того, как она забеременела, у нее неожиданно открылось кровотечение. Честно говоря, для меня этот случай — загадка, -- он глянул на часы. — Простите, мне пора. С вашей женой все будет в порядке. Будьте здоровы, -- сказал небритый доктор и пошел в противоположную от операционной сторону длинного коридора.

Николай еще какое-то время смотрел ему вслед, потом обернулся и столкнулся лицом к лицу с той самой медсестрой, что бегала позвать сутулого доктора.
Простите, девушка, кто этот небритый в зеленом халате?
Вообще-то он доктор.
Да я понял, а как его зовут?
Молодой человек, -- укоризненно покачала головой медсестра, -- это профессор Дерюгин. Вам очень повезло, что именно сегодня вечером он оказался в нашей клинике, иначе ваша жена могла не выдержать столь сложной операции...
Что ж вы мне раньше не сказали!
У нас есть отделение гинекологии, которое курирует Виктор Сергеевич, в этот раз он просто задержался. Если бы не он, то наши хирурги вряд ли справились с такой тяжелой больной, -- сказала медсестра, поправляя свою накрахмаленную шапочку.

«Небритый, курит «Астру» и профессор, да еще и гинекологии, -- подумал Меньшов. Неужели наши медицинские светила все такие?»
Девушка, а могу я увидеть свою... жену?
Вряд ли, -- ответила та, -- но спросите у дежурного врача.

В это время дежурный врач вышел из операционной, прикурил и стал жадно вдыхать в себя дым. Меньшов бросился к нему.
Доктор, можно мне увидеть ее?
Кого ее, у нас их здесь много? -- беспрерывно чадя сигаретой, ответил врач.
Ну ту, что только сейчас прооперировали.
Нет, нельзя, она после анестезии и говорить с ней о чем либо бесполезно.
А с ней все в порядке?
Не волнуйтесь, операция прошла успешно. Правда, если бы не Дерюгин, не знаю, что бы мы делали.
А завтра, доктор, я могу ее увидеть?
Я думаю, что завтра вы ее сможете даже забрать домой.
Спасибо.
Мне то за что, Дерюгина благодарите, -- кивнул тот куда-то в глубь длиннющего коридора.

Не помня себя, Меньшов бросился бежать в ту сторону, куда еще минут пять назад ушел этот волшебник Дерюгин. Он долго метался по длинным коридорам больницы, пока не наткнулся на пожилую женщину в белом халате.
Где он? -- обратился он к женщине.
Кто он? -- глядя на него, словно он только что высвободился из объятий усмирительной рубашки, спросила та.
Этот ваш доктор Дерюгин.
А-а, Виктор Сергеевич, он только что уехал, а что?
Куда уехал?
Куда-куда, домой человек поехал! -- продолжая мерить Меньшова недоверчивым взглядом, ответила женщина.
Понял, -- Меньшов направился в другой конец коридора. — Я могу ее увидеть? -- обратился он к дежурному врачу, когда тот попался ему на пути.
Я же вам сказал — нет, -- раздраженно ответил тот.— Приезжайте завтра.
Меньшов хотел было взять за грудки этого тщедушного эскулапа, несколько раз повернуть его тупую голову вокруг оси и, если тот после такого воздействия будет еще хоть что-нибудь соображать, сказать ему, что если ему не дадут возможность увидеть его девушку, то он начнет отстрел персонала. Но он молча поплелся к выходу, справедливо полагая, что врачи на всей территории Российской Федерации и так живут, питаясь одним энтузиазмом, чтобы такие отморозки, как Меньшов, еще пытались им откручивать головы.
На улице он взял такси, по пути заехал в беспрестанно работавший гастроном с романтическим названием «Три товарища», взял две бутылки водки (хотя, признаться, хотел взять три), пару коробок томатного сока, блок сигарет «Кэмел» и поехал к себе домой.
Его квартира большую часть времени оставался необитаемой. В этих генеральских апартаментах Меньшов жить не мог. Несмотря на высокие потолки, огромные окна, обилие мебели, картин, фотографий и даже части антиквариата, унаследованного его матушкой, эта обитель была для него холодной, как заурядный семейный склеп.
Он вообще не мог понять, как отец согласился занять эту жилплощадь, если у него была стандартная трехкомнатная квартира, хотя и не в центре, но и не на окраине. Уже после смерти родителей Меньшов узнал, что в этом каменном мешке жил кто-то из репрессированных членов партии, которого расстреляли в 1937, а жену сослали в АЛЖИР—Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Двух дочерей родителей врагов народа, как и следовало, отправили на перевоспитание в один из провинциальных детских домов.
Он не верил, что отец не знал об этом факте. И не мог понять, как папа согласился поселиться здесь, где, казалось, даже стены обливаются слезами. Меньшов ненавидел свою квартиру. Если бы не память об умерших родителях, он бы давно ее продал и уехал жить на окраину.
С тех пор, как он остался в этом склепе один, он ничего не менял.
Мебель, картины, фотографии, все пребывало на прежних местах.  Даже часы, которые надо было заводить не реже одного раз в месяц, и те так и остались на том же месте, где стояли,  когда родители еще были живы.
Меньшов давно уже разучился любить. В одно время, когда он познакомился со своей Светланой, чувство любви у него можно было бы сравнить с любовью к людям князя Владимира, который, крестив беспросветно погрязшую в язычестве Русь, вдруг понял, что в основе христианства лежит такая же беспросветная любовь к людям, как о том писалось в Библии. Ему также как и Владимиру Святославовичу, хотелось устраивать пиры для всех, совершенно не задумываясь, что среди этих всех есть те, кто любит не людей, а только пиры.
Он любил свою жену по-мальчишески, самозабвенно и предано. Только спустя несколько лет их семейной жизни, когда она почему-то пошла наперекосяк, он вдруг понял, что для семьи любовь вовсе не обязательна, что ей нужна только вера.
Тот день и час, когда Меньшов понял, что любовь пришла и ушла незаметно, а в реальности осталась только любовная лодка, что стремилась разбиться о быт, он разучился любить. Хотел, но у него ничего не получалось. Он махнул на все рукой и ушел, что, собственно и делают русские мужики, когда понимают, что их идеал лопнул как мыльный пузырь. Нет любви, значит, и нет смысла жить там и с тем, где она отсутствует.
В этот раз случилось что-то совсем непонятное. Он, которому было без малого сорок лет, он, скрывавший под маской спасительного цинизма собственную душу, он, давно уже успевший понять, суть природы человека, он, видевший людей в самых разных, порой смертельных обстоятельствах, он влюбился! И в кого! В какую-то, если уж и не сумасшедшую, то явно тронутую девчонку!
Самое главное, что он не мог понять, почему он это делает, что движет им, зачем ему нужна такая поздняя любовь?
К женщинам Меньшов относился как обыкновенный потребитель: удалось переспать, получил удовольствие, ей было с тобой хорошо, ну и замечательно. Он уже давно перестал считать, сколько их у него было. Он видел перед собой конкретный объект, который ему нравился и он ставил перед собой цель — завоевать этот объект, если и не любой ценой, то в разумных пределах.
Он старался избегать привязанностей, каких-то обязательств и оставался с женщиной ровно столько, сколько считал нужным. Если тяга к ней проходила, он немедленно разрывал всяческие узы и уходил. Так было до тех пор, пока он не встретил ее. Так, наверное, бывает в жизни, что любовь все равно найдет тебя сама, хочешь ли ты того или нет. Другое дело, что она может пройти мимо или все сложится не так удачно, как хотелось. Но здесь уже многое зависит от тебя самого.
«Нечего ломать голову, -- подумал он, -- люблю и все, а там пусть решает всевышний».
Он собрал окровавленные простыни, отнес их в ванную и стал заливать холодной водой. Пока вода наливалась он только теперь задумался над словами, которые сказал ему светило отечественной гинекологии доктор Дерюгин.
Майя забеременела год тому назад, а плод не развивался. Только спустя год у нее началось кровотечение. Да это же бред какой-то! Или я вообще ни хрена не смыслю в устройстве женского организма, или... черт знает что. А может у этого профессора крыша поехала и он намолол чепухи с три короба? -- пытал самого себя Меньшов. — Но если дело обстоит именно так как он сказал, то Майя была с кем-то близка, ведь не могла же она забеременеть от святого духа?
От этих тревожных мыслей его отвлек телефонный звонок. Меньшов выключил воду и побежал к аппарату.
Алло, Меньшов.
Слушай меня внимательно, Меньшов, -- раздался в трубке чей-то хрипловатый голос, -- ты собираешься заниматься делом о гибели «Боинга». Так вот, я тебе не советую совать свой поганый нос куда не следует. Завязывай, иначе голову тебе оторвут просто и непринужденно...
Алло, это что за Геракл засушенный со мной так говорит? Назови себя, товарищ, и мы поиграем в игру, кто кому быстрее оторвет голову просто и непринужденно, -- также спокойно ответил Меньшов, однако на том конце провода уже положили трубку.

Он хотел сказать, где и на чем он видел этого придурка, который умудрился позвонить ему так поздно и пообещать, что его, Меньшова, голову, кто-то открутит, но не стал вступать в никому ненужную полемику.
Оторвать ему голову было очень сложно, но не потому, что она так крепко сидела на его шее, а потому, что Меньшов был не робкого десятка и чтобы его завалить, нужна была хорошо подготовленная группа бойцов, состоящая человек из десяти. Конечно, если бы эти, с позволения сказать, господа, додумались бы нанять толкового стрелка, то он бы просверлил его буйную головушку одним двумя выстрелами. Но и здесь им пришлось бы поработать.
За годы службы у Меньшова выработался странный иммунитет. Чем больше ему угрожали, тем сильнее он входил в раж, и охотно отвечал на вызов. Так что этот незнакомец, мягко говоря, ошибся адресом. Не на того напал. Другое дело, что гибель самолета оказалась не такой простой, как он думал еще в тот день, когда Нина Егоровна просила его взять на себя защиту интересов родственников.
«Где, ****ь, эти родственники!? Почему этот Быков так и не нарисовался до сих пор? -- теребил самого себя вопросами Меньшов.
Что они скрывают за этой авиакатастрофой, чего хотят? Звонит, понимаешь, какой-то не в меру сваренный в крутую, товарищ и набирается смелости угрожать ему. Я те откручу голову, Корлеоне недорезанный!»

С такими мыслями он и отправился на кухню пить водку.
Древние часы показывали два часа ночи. Ему было на это наплевать.  Он знал, что все равно не заснет, если не надерется, а сон, протяженностью два, максимум три, часа вполне его устраивал, ибо он успевал выспаться и с новыми силами, правда, с бодуна, встретить очередной день своей сумбурной жизни.
Итак, у него на руках было целых два дела: участие в расследовании причин авиакатастрофы «Боинга» 747 и улаживание наследственных дел госпожи Шеляковой. Для себя он распределил их следующим образом. Завтра он свяжется с Мишкой, который работал в управлении МВД и, пользуясь его каналам, постарается выяснить, как поживает неблагодарный сын покойного профессора математики Павла Шелякова — Вася. Если последний на месте, то Меньшов намеривался встретиться с этим парнем и потолковать о его притязаниях на наследство папеньки.
Что касалось «Боинга» то он планировал встретиться со своим старым другом Витькой Илларионовым, который работал диспетчером в аэропорту имени Героя России генерала Баканина. Витька мог объяснить ему кое-какие тонкости данного происшествия. Все равно акт, который должны представить члены комиссии МАК будет готов не раньше, чем через две-три недели, если не через год-два. Надо было еще встретиться с этим родственником Быковым и узнать, какая информация имеется у него.
Что касалось дела Наталки, Меньшов собирался еще раз встретиться с Антоном Вересаевым и как следует выспросить его о подробностях расследования. Он хотел сам выстроить всю цепочку событий, которые привели к странной гибели Наташи Хотиненко. Кроме того, предстояло выяснить, чего же хотел от него славный прокурор Вересаев.
Но самым главным, что он собирался сделать завтра — была Майя.
Ее надо забрать из больницы и привезти домой.
Около рассвета он оторвал голову от стола и увидел, в дверном проеме кухни темный силуэт мужчины. Меньшов присмотрелся и не сразу понял, что в том месте, где у этого человека должен быть лоб светилась красная точка. Он точно помнил, что сидел на кухне с включенным светом. Неужели это видение с красной точкой, которую обычно оставляет лазерный прицел, набралось наглости и выключило свет?
Меньшов покосился на две абсолютно пустые бутылки водки, которые, как две стройные русские березки, стояли перед ним на столе, а этот силуэт все никак не уходил, только молча торчал в самом проеме.
«Какие настырные черти пошли, -- подумал Меньшов, -- стоит себе и не дышит».
Что, собираешься спросить, почем душа у старшего лейтенанта Меньшова? -- сказал он в слух. — Придурок, она не продается, ибо она единственное, что в этой жизни я вам, кочегарам, ни за что не продам!

«Пригласить бы его выпить, да нечем угостить — все, блин, выжрал», -- уже про себя подумал Меньшов и бессильно опустил голову на стол.
Он проснулся, когда жуткий озноб терзал его тело.
Николай огляделся по сторонам и увидел, что две, опорожненные им вчера бутылки «кристалловки», лежали на столе в виде двух аккуратных кучек мелких осколков стекла. Кто-то словно искрошил их молотком или придавил тяжелым прессом. Меньшов механически посмотрел на свои ладони. На них не было ни одного пореза, ни одной царапины.
«Это ж кто так бутылочки уделал? -- спросил он у самого себя. -- Я точно помню, что они, родимые, еще вчера стояли целехонькие, только, к сожалению, пустые?»

Он вспомнил о ночном видении, когда ему привиделся странный силуэт с красной точкой в центре лба. Ни этот ли придурок сие учинил? -- мелькнуло у него в голове. — Да, Колян, или ты пойдешь сдаваться психиатрам сам, или рано или поздно они приедут за тобой в составе целой бригады врачей и санитаров...
«А все-таки, кто бутылки помолол? -- направляясь в ванную, размышлял он. — И ведь как грамотно все сделал, кувалдой что ли?»
В ванной его ждал очередной сюрприз. Он точно помнил, что вчера замочил окровавленные простыни, но не успел засыпать их порошком.  Лежавшие на дне ванны простыни, были белоснежными, словно за ночь их кто-то тщательно отстирал...
Озноб, колотивший его с самого утра, превратился в настоящее подобие тропической лихорадки. Меньшов посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся. Оттуда на него смотрело лицо человека, который за эту ночь потерял не меньше трех килограмм в весе и состарился года на два.
Он стал полоскать простыни, затем с остервенением принялся их отжимать. Побежал на просторную лоджию, быстро развесил их, вернулся в ванную и включил горячую воду.
«Допился! -- стучало в висках одно единственное слово. — Все! Мать твою так, Коля, больше ни капли! Ты меня слышишь, ни капли!»
Он не ощущал, что стоит под струями кипятка. Он терпел сколько мог, только бы горячая вода извлекла из него эту гадость, которой он очень долго, систематически и жестоко переполнял себя каждую ночь, каждый день—постоянно.
«Все! Чертики уже появились, -- размышлял он, безжалостно растирая собственное тело жестким полотенцем, -- они уже и бутылки крошат, и простыни стирают. Все! Надоело. В гробу я видел эту водку!»
А внутри себя он сознавал, что водка здесь совершенно ни при чем, что вокруг него происходит нечто иное!
Когда озноб, колотивший его, несколько прекратился, он направился в свою комнату, легко принял позу лотоса и попытался прислушаться к внутреннему состоянию души. Так его учили. И «это» еще не прошло. Раньше он очень легко поднимался по крутой горе духа, теперь, чтобы увидеть за ее вершинами спокойную гладь озера, ему пришлось приложить немало усилий. Наконец, он поднялся. Озеро было все таким же ровным, каким он привык видеть его, глубоко уходя в себя. Но на самых его краях, едва заметна глазу, стыла зыбь.
«С душой давно уже что-то не в порядке, -- услышал он чей-то голос. — Она уходит из пространства».
Меньшов еще долго сидел, пытаясь найти внутри себя ответы на вопросы, что мучили его. Постепенно озерная гладь выпрямилась, зыбь исчезла. Он медленно поднялся, и все его тело потянулось к свету, что уже во всю струился из высокого окна...


По пути в офис, он связался по сотовому с клиникой, в котором лежала Майя. Там ему ответили, что девушку выпишут только во второй половине дня. Пока она находится под наблюдением врачей, но опасность уже миновала и дела идут на поправку.
Потом он позвонил Нине Егоровне, которая, несмотря на постоянную занятость, на этот раз оказалась на месте.
Куда пропал ваш Быков? -- с места в карьер начал Меньшов.— Он только один раз мне позвонил и с тех пор я о нем ничего не знаю.
Для меня это тоже загадка, Меньшов, -- услышал он в трубке голос Астаховой. — Я сама не могу с ним выйти на связь вот уже сутки.  Тебе надо поднять шум в прессе.
А вы знаете, Нина Егоровна, что вчера ночью мне звонил какой-то тип и предупредил, чтобы я перестал заниматься делом о гибели «Боинга». Что вы на это скажете?
Не может быть!
Я вам врать не буду. Конечно, этому типу надо было бы хорошо подумать прежде, чем звонить мне, но я не понимаю, что на самом деле стоит за этой авиакатастрофой.
Я постараюсь выяснить, -- попыталась успокоить его Астахова.
Быкова я найду, и он тебе сам позвонит. Ты только постарайся организовать утечку информации, о которой мы говорили, в прессе.
До того, как у меня на руках будет акт экспертизы?
Да-да, именно так.
Хорошо, постараюсь, но вы все-таки разберитесь, Нина Егоровна, мне это не нравится.
Не волнуйся, Меньшов, я все сделаю. Пока.

«Пока, белокурая бестия», -- сказал Меньшов, уже отключив связь с Ниной. Не теряя времени, она набрал номер телефона своего старого приятеля, бывшего однокурсника, Михаила Тырникова, который работал в МВД в аналитическом отделе и знал, наверное, все на свете.
Миш, это ты? Привет. Меньшов звонит... — Да понял я, понял, -- вспомнив, как после сильного перепития, он так и не смог вместе с Мишкой — заядлым рыбаком, -- отправиться на его заветное рыбное место, где тот обещал ему устроить не только грандиозную рыбалку, но и пикник по вольной программе. — Ты не бурчи, я свою вину заглажу. Мне вот что надо. Ты не можешь навести справки в Липецке о таком интересном товарище, которого зовут Шеляков Василий Павлович? Можешь. Ну и замечательно. И еще, Мишаня, если можно нужны данные по Шелякову Павлу Игоревичу, ну ты понял, да? Да нет, он живет, то есть жил, не в Липецке, а в нашем городе.  Сообщаю исходные данные, -- Меньшов стал диктовать сведения о двух интересующих его лицах, полученные во время беседы с мадам Шеляковой. — Когда будет? Сегодня вечером? Встретимся в нашем кафе.  Идет? Ну все, пока, жду.

Далее на очереди был следователь городской прокуратуры Антон Павлович Вересаев. Хорошо, что Меньшов позвонил ему рано утром.  Тот оказался на месте.
Антон Павлович, -- ласковым голосом начал Меньшов, -- не могли бы вы выделить мне несколько минут для беседы с глазу на глаз? Нет времени? Я вас очень прошу. Тут такое дело, что мне кажется, оно вас должно заинтересовать. Будете на месте только в пятнадцать ноль-ноль? Ну это меня устраивает. Где? Где вы скажете. В скверике возле прокуратуры? Замечательно. Буду вас жать. До свидания.

Все, механизм был приведен в движение. Сегодня же вечером предстояло заехать к Михалычу и взять у него карточку. Но Меньшов не стал говорить об этом деле по телефону, зная, что Михалыч никогда не нарушает данного им обещания и держит слово чего бы ему это ни стоило.
В офисе адвокатской конторы «Легион» было тихо. Такая тишина наблюдалась в сентябре-октябре 1998 года, когда попавшие в жернова кризиса, вчера еще состоятельные товарищи, вдруг окончательно поняли — их кинули всерьез и надолго, скорей всего, навсегда.
«Были клиенты и нет клиентов», -- подумал Меньшов, переступая порог собственного кабинета, где его уже ждала верная Эльвира Юрьевна.
Звонков не было, никто не приходил, -- вслух прочитал Меньшов информацию, которую ему собиралась сообщить секретарша.
К сожалению, -- развела руками Эльвира Юрьевна и как-то пристально посмотрела на Меньшова.
Что вы на меня так смотрите? -- усаживаясь в кресло спросил Меньшов. — Если вы хотите узнать, измерял ли я вчера емкость пол-литровой бутылки, то я вам скажу — измерял. Как была она равна 500 граммов, так, проклятая, и осталась. Однако, Эльвира Юрьевна, я и на этом не успокоился. Мне показалось, что во второй бутылке непременно должно быть грамм на 10-15 больше.
И что? -- укоризненно качая головой, задала вопрос мама.
Я ошибся, -- немного помедлив, ответил Меньшов, -- все те же 500 грамм.
Я не об этом хотела сказать, -- она опустила глаза.— Николай Александрович, вы буквально за ночь так сильно похудели. Вы опять ничего не ели?
Но вы же всегда говорили, что лишний вес для мужчины — это не приобретение, а потеря авторитета, -- попытался пошутить Меньшов, а про себя подумал, что и секретарша успела заметить странные изменения в его внешнем виде, которые произошли только за одну ночь.
Ох, Николай Александрович, мужчина в вашем возрасте должен хорошо питаться. Вы, вероятно, очень сильно перенервничали за вчерашний день и это сразу отразилось. И потом, вам нельзя так много пить, водка, хоть и калорийна, но не может заменить собой нормального рациона для мужчины в полном расцвете лет.
Я решил ограничиться, -- пробурчал Меньшов, особенно ясно сознавая, что его намерения положить конец теплым дружественным отношениям с зеленым змием, скорей всего, не увенчаются успехом.

«Что-то произошло минувшей ночью, -- подумал он. — Что? Кроме чудесным образом расколотых бутылок и кем-то выстиранных простынь, я ничего подозрительного не заметил. Может быть, это так неожиданно нагрянула старость? Сколько же можно бедному организму бороться с наличием алкоголя в нем? Естественно, он уже устал...»
А из головы никак не шли эти бутылки и простыни. Слишком много необычного стало происходить вокруг. Все началось с таинственной гибели Наталки и не прекращается до сих пор. Но что, он, заядлый материалист, презиравший всякие россказни о магии, мистике, дьявольщине, не мог понять.
Эльвира Юрьевна, давайте отложим тему о моей неожиданно нагрянувшей старости до того раза, когда мы с вами отправимся на пикник куда-нибудь за город и вернемся к делам нашим грешным, -- сказал Меньшов и закурил. — Вы подготовили документы, о которых я просил вас вчера?
Да-да, вы не беспокойтесь! Все готово. Как только клиенты придут, они получат на руки все необходимые документы, -- ответила она и добавила, -- Николай Александрович, я там постаралась прикупить продуктов. Теперь у нас в холодильнике все есть. И еще, я намерена договориться с одной фирмой, которая обеспечивает заказчиков горячими обедами. Уже сегодня придет женщина, которая принесет обед на пробу. Вы не возражаете?
Нет вопросов. Я всецело за то, чтобы нас кормили хорошими обедами.
Так я пойду к себе? -- все также недоверчиво глядя на Меньшова, сказала Эльвира Юрьевна, и вышла в приемную.

Меньшов подошел к зеркалу. Действительно, на лбу появилась глубокая морщина, щеки заметно впали, и волосы, кажется, они стали не только реже, но и поседели, -- заключил он, внимательно разглядывая свое лицо. — И все же ты, Колян, заметно сдал. Может после того, как колол бутылки и, не помня себя от странной радости, стирал простыни? Может быть, ведь простыни я не стирал уже давно, все время обходясь услугами прачечной...
Он вернулся к столу и сел в кресло. Времени еще было навалом, а поскольку клиентов явно сегодня не предвиделось, с этим избытком часов, минут и секунд, не считая их долей, надо было как-то бороться. Он вспомнил, что хотел позвонить Витьке Илларионову, правда, у Меньшова был только его домашний телефон.
Через несколько минут Меньшов уже знал, что Витек заступил на смену и освободиться только завтра утром. Случайно его взгляд упал на компьютер. «Диск! Я ведь так и не сумел прочесть, что там на нем записано!» — мелькнула у него в голове далекая молния.  Меньшов остервенело принялась давить на кнопки телефона.
Год тому назад ему пришлось вести дело компьютерного взломщика Леонида Лимана — «Дело ЛЛ», как еще тогда окрестил его Меньшов.  Против парня на судебном процессе играли лучшие адвокаты одного из банков, в систему которого Леня пролез как верблюд в игольное ушко.
Конечно компьютерный медвежатник Лимман, что-то там пытался украсть. Удалось ли ему стянуть пару сотен тысяч «франклинов» адвокаты и сторона обвинения так толком доказать и не смогли, но то, что Леня попортил хваленную систему защиты банка, этого ему простить они не собирались.
В тот раз Меньшов успешно провалил дело, но не своего подзащитного, а всей этой адской смеси, которую образуют, однажды объединившись, адвокаты и прокурор. Леника оправдали за недоказанностью, предъявленного ему обвинения. Это было одно из лучших дел Меньшова, которое ему удалось выиграть в прошлом году.  За это Лимман подарил ему суперсовременный компьютер и одну тысячу, преимущественно «вашингтонов».
«Долг платежом страшен, как выражались гвардейцы-рэкетиры времен первоначального накопления капитала», -- заключил про себя Меньшов, припомнив, как Леник клялся и божился, что для своего адвоката, он готов сделать все, что в его силах.
В трубке долго были слышны длинные гудки. Наконец, какой-то яйцеголовый болван, соизволил подойти к аппарату, вероятно, оторвавшись от сиськи по имени «Интернет».
Лимман работал в компьютерной фирме ведущим специалистом, а поскольку такого рода специалисты, как обычно сильно заняты борьбой с собственными комплексами недорезанных гениев, выцепить их бывает не так-то просто. Однако Леник все-таки соизволил подойти к трубе.
Аллё, -- заранее зная, что кто бы ни был на проводе, он пошлет его в сеть, напомнил о себе Лимман, -- я слушаю.
Кто это? -- пророкотал Меньшов.
А вам кого надо?
Лучшего хакера всех времен и народов! Меньшов на проводе! -- рыкнул Николай.

Лимман, как зачумленный сомнительными программами процессор компьютера первого поколения долго пытался понять, кто это его оторвал от сиськи, но как только услышал фамилию Меньшов, тот час же преобразовался из допотопной «Искры» в современный «Pentium».
Николай Александрович! Очень раз вас слышать.
Рано радуешься, Леник, -- сказал Меньшов нарочито грустным тоном, чтобы окончательно пробудить этого виртуального монстра.
Что-то случилось? -- насторожился Лимман.
Пока ничего, но у меня есть к тебе дельце. Понимаешь, у меня в руках оказался некий диск, который я никак не могу прочесть. Не мог бы ты подъехать ко мне в офис, желательно немедленно, для того, чтобы посмотреть в чем дело.
С компьютером?
Да нет, с диском.
А что?
Да не читает его твой аппарат!
Хорошо, через минут тридцать буду.

«Ну вот, а говорят, что бессмертные дети Сиона неблагодарные, -- положив трубку на рычаг аппарата, подумал Меньшов, -- а на самом деле они всегда помнят тех, кто сделал им добро.
Леник Лимман представлял из себя вечного мальчика в неснимаемых розовых штанишках. По крайней мер, он выглядел лет на семнадцать, вместо положенных его возрасту двадцати семи. Он был тощ, сутул и носил очки, в которых, казалось, и родился. Вечно наглаженные брюки (Леник не знал, что утюг очень древнее изобретение человечества), засаленная рубашка, которую первый раз погладили перед тем как отправить в розничную торговую сеть, и больше не делали этого никогда. Смуглые ботинки, опять-таки напоминавшие о том, что их носитель родился на свет именно в них и ни разу их не снимал, даже когда ложился спать. Вечно взъерошенная шевелюра черных курчавых волос, которая причесывалась случайно, ударяясь о дверные косяки и редкая бороденка (о том, что расческа была изобретена еще в глубокой древности, Леник тоже не знал) -- свидетельствовали, что обладатель сего был обыкновенным козлом, но козлом не от мира сего.
Николай Александрович! -- показывая свои изъеденные подлым кариесом зубы, прямо с порога крикнул Лимман. — Как я рад вас видеть! -- и не дожидаясь пока Меньшов выскажет собственную радость, плюхнулся в кресло напротив компьютера.—Где ваш диск?, -- не отрываясь от монитора, спросил Лимман.
Вот, -- Меньшов протянул Ленику оловянного цвета диск без единого обозначения на нем. Диск выглядел гладким с обеих сторон.  Если на нем и были нарезы, то увидеть их можно было не сразу.
Интересный носитель, -- разглядывая диск на свет, сказал Лимман.
Я даже на нем и нарезов не вижу. Он повертел диск в руках и вставил его в дисковод.—Где вы его достали, Николай Александрович? -- все также не отрывая глаз от компьютера, спросил виртуальный гений.
На помойке нашел, -- усмехнулся Меньшов.
Интересные вещи иногда валяются на помойках, -- виртуозно стуча по клавишам, сказал Леник...

Меньшов уже выкурил четвертую сигарету, успел выдуть две чашки крепчайшего кофе, принесенных Эльвирой Юрьевной, а Лимман все продолжал тарахтеть по клавишам. Прошло, наверное, не менее часа.  Лиман только сопел и терзал несчастную электронную машину, стремясь заставить ее прочитать диск.
Меньшов то и дело косился на монитор, но там, кроме непонятных знаков, символов, цифр и, доступных только буйному воображению хакера-Лиммана сообщений, ничего не появлялось.
Ты, наверное, будешь пытаться открывать его до утра, -- не выдержал Меньшов.
Спокойно, Николай Александрович, нет таких крепостей, которых бы мы, хакеры, -- он лукаво посмотрел в сторону Меньшова, -- не смогли бы взять.
Да ты не юли, черт лохматый! Говори, что там? -- не скрывая собственного нетерпения, заорал Меньшов.
А ничего, -- откинулся на спинку кресла Лимман.
Что значит ничего?
Во первых, это все-таки диск, -- начал Леник, -- во-вторых, он не читается, в третьих...—он внимательно посмотрел в сторону Меньшова.
Не тяни, медвежатник, что там у тебя в-третьих?
Надо с ним поработать. Долго поработать.
Год-два?
Смеетесь, дядя Коля, сутки, максимум двое, и я его все равно взломаю.
Значит дня через два ты сможешь узнать, что там?
Постараюсь, -- в ответ пожал плечами Леник.—Думаю, что у меня должно получиться.
Тогда возьми еще и это, -- Меньшов протянул Лимману металлическую пластину, которую он извлек из найденного дипломата вместе с диском.
А что это?
Приложение к диску. Я нашел их вместе. Может он тоже для чего-то нужен.
Странно, -- Лимман стал вертеть пластину в руках, -- она похожа по размерам на 5-ти дюймовый диск, который сегодня уже не выпускают. Новое поколение компьютеров вообще выходят без дисководов для 5-ти дюймовок. Ладно, разберемся. А вы то сами, как считаете, что содержат в себе эти носители?
Не знаю Леник, поэтому к тебе и обратился.
Хорошо, я их, с вашего позволения, заберу, а дня через два выдам всю необходимую информацию, идет?
Да ради Бога. Только я тебя прошу, не надо их никому показывать. Постарайся посвящать в это дело только себя.

Лимман обиженно посмотрел на Меньшова.
За кого вы меня принимаете, Николай Александрович?

«Конечно, я тебя принимаю за обыкновенного придурка, который помешался на своем интернете, схемах, системах программах и компьютерах, но ты толковый парень. Правда, чует мое сердце, что эти диски не к добру оказались в моих руках».
За гения, Леник, только за гения и больше ни за кого другого,
поспешил успокоить его Меньшов.

ГЛАВА VII
В скверик, что находился напротив здания городской прокуратуры, Меньшов прибыл минут за пятнадцать до назначенного Антоном Вересаевым времени.
Он крепился с утра, помня, что дал себе установку—не пить.  Но змий—он на то и змий, -- что, однажды вселившись в тело, постоянно требует своего. Сколько же надо сил, чтобы выманить гада наружу и расстаться с ним навсегда!
Змий, между тем, требовал «молочка». Ползучая тварь может покинуть ареал своего обитания, только при условии, если ей ни при каких обстоятельствах не давать этого самого «молочка». Но уж больно хотелось, тем более что разговор с Вересаевым не обещал быть легким. Антон Павлович вполне мог послать Меньшова в соответствующий орган, как он это косвенно уже сделал во время предпоследнего телефонного разговора.
Но Меньшов уже вошел, что называется в раж, и теперь был готов вынести все, только бы не упустить возможности доказать этому сопливому прокурору, что тайну гибели Наталии Хотиненко можно раскрыть. В этом деле его интересовало несколько моментов, которые мог прояснить, только Антон Вересаев.
Сидя на лавочке и чадя сигарету за сигаретой, Меньшов почему-то стал все больше склоняться к тому, что гибель белокурой хохлушки как-то связана с ее хозяином—армяшкой Ашотом и теми, кто за ним стоит.  Но данная версия входила в противоречие с обстоятельствами гибели Наталки. Если бы она оказалась неугодной Ашотику и его браткам, то, как они могли столь странным образом погубить девушку? Вопрос оставался без ответа.
Следователь городской прокуратуры Антон Павлович Вересаев прибыл на встречу минута в минуту. В этот раз на нем был светло-голубой прокурорский мундир с разного рода финтифлюшками, вензелями и ободками, которые, по замыслу создателей этой бесовской одежи, должны были подчеркивать величие и силу мужей, стоявших на страже законности.
«Обыкновенный волнистый попугайчик, -- наблюдая за тем, как важно вышагивает Вересаев, заключил Меньшов. — А идет-то, идет, как будто он не заурядный прокуроришко, а самый генеральный из них!»
Вересаев вежливо поздоровался и присел на лавочку рядом с Меньшовым.
Вы серьезно намерены начать самостоятельное расследование дела Хотиненко? -- не дав Меньшову опомниться, спросил Вересаев.
Так ведь у меня теперь есть стимул, -- Меньшов покосился на своего собеседника. — Изготовленный из высококачественной бронзы памятник мне обещан, страница в книге рекордов — тоже, да и награду хотелось бы получить, как о том было сказано вашими же устами, Антон Павлович. Не так ли?

Напрасно Меньшов начал с подковырок в адрес следователя прокуратуры. Тот мог преспокойно пожелать полусумасшедшему адвокату удачи и пойти к себе на производство, чтобы корпеть над разного рода бумажками дальше.
А вы любите поиздеваться над людьми, -- усмехнулся в ответ Вересаев. — Вероятно, вам это доставляет особое эстетическое наслаждение.
Простите, ради Бога, Антон Павлович, но вы сами мне об этом сказали.
Ну что ж, сказал, так сказал, слово не воробей. Давайте ближе к делу, а то у меня мало времени. Я готов вам содействовать, поскольку сам впервые в жизни столкнулся со столь странным случаем. Однако я заранее хочу вас предупредить: дело взято под особый контроль соответствующими органами.
Оно закрыто?
По всей вероятности — да.
Оно закрыто для вас, а вот родные покойной считают, что током ее не ударило, что Хотиненко была убита, -- не скрывая хитринки в глазах, Меньшов покосился на прокурора.
Николай Александрович, для того, чтобы так считать, надо иметь хоть какие-то основания. Располагают ли ими родственники?
Но вы же знаете, что Наталка умерла не из-за короткого замыкания в сети.
А от чего она, простите, умерла?

«Действительно, от чего?» — подумал Меньшов, все яснее начиная сознавать, что сейчас он выглядит перед Вересаевым идиотом.
Если судить на основе того, что нам известно, то от старости, --промямлил он в ответ.
А теперь давайте слегка порассуждаем, -- не скрывая собственного самодовольства от того, как он уел этого блудного адвоката, продолжал Вересаев. — На теле Хотиненко не было обнаружено никаких следов насильственных действий.  Судебно-медицинская экспертиза и последующее вскрытие показали, что она умерла от естественного износа организма. По мнению экспертов, ей было... бред какой-то! восемьдесят девять лет! И это несмотря на то, что, простите, старушка курила, немного выпивала, и ни разу не рожала.
Но вы то сами понимаете, что это не так?! -- едва сдерживая свои эмоции, задал вопрос Меньшов.
Понимаю, ну и что? Если даже допустить, что некий кудесник — любимец богов, одним взмахом волшебной палочки превратил Хотиненко в старушку, то подскажите мне, как адвокат, как юрист, -- Вересаев испытывающее посмотрел на Меньшова и его взгляд был похож на взгляд врача-психиатра, который пытается доказать пациенту, что тот давно и безнадежно болен если и не белой горячкой, то в крайнем случае шизофренией, -- применяя какую статью УК, если, конечно, допустить, что этот дядька Черномор был пойман, арестован и доставлен в тюрьму, вы могли бы предъявить ему обвинение? -- Вересаев посмотрел на Меньшова и, не дожидаясь, когда тот соберется с мыслями, продолжил: -- А ни какую!  Просто потому, что вы никогда не докажете, что это было преступление.
Ваши логические выкладки меня вполне удовлетворяют, -- Меньшов закурил новую сигарету. — Но вы сами видели ее молодой, а потом уже в образе мертвой старухи. Разве вы не хотели понять, почему такое стало возможным?
Хотел, но у меня на это нет времени. На мне висяком числятся шесть уголовных дел, в которых нет ни старух, ни мистики, а есть убийство, грабежи, вымогательства, крупные кражи. Сами понимаете, что мое начальство не может согласиться с тем, чтобы я занимался делом, которое нельзя объяснить, если только не брать в расчет влияние потусторонних сил. Более того, это дело уже не мое...
У вас его забрали?
Без комментариев.

«Хороший ты парень, Вересаев, -- подумал Меньшов, -- грамотный, воспитанный и понять тебя тоже можно, да и положение у тебя не такое как у меня. Я вольная птица, а ты находишься на государевой службе», -- но он так и не озвучил свои мысли.
Я намерен предпринять попытку разобраться с этим делом, -- в голосе у Меньшова зазвучали металлические нотки.
Я же сказал, что согласен вам в этом помочь. Спрашивайте, я отвечу на все ваши вопросы, если, конечно, смогу.
Уголовное дело, насколько я понял, не возбуждено?
Нет.
Замечательно! Не значит ли это, что оно не будет заведено никогда?
Представьте себе, что в квартире живет одинокая женщина престарелого возраста. Она редко выходит во двор. Наконец, соседи замечают, что она не подает никаких признаков жизни. Они вызывают милицию, скорую, работников ЖЭУ. После того, как дверь удается вскрыть, перед взором всей этой бригады предстает мертвое тело старухи. Расследование, проведенное на месте происшествия, показывает, что бабушка умерла естественной смертью. Тот же результат дает и вскрытие. Осмотр квартиры показывает, что женщина до момента смерти была одна, двери, окна — закрыты, ценные вещи — на месте, следов ограбления или кражи не обнаружено, нет также никаких следов насильственных действий. Как должны в этом случае поступить органы следствия?
А вы, Антон Павлович, бюрократ, -- не выдержал Меньшов.
Я не бюрократ, а юрист. Если вы тоже юрист, то должны знать, как принято поступать в таких случаях.
Согласен, но Хотиненко вы нашли не в квартире и не в виде старухи.
Это не имеет значения в том случае, если на теле не обнаружено следов насильственных действий, если экспертиза показала, что смерть наступила...
Хорошо, я вас понял! Но, скажите, вы отрабатывали версию подмены тела?
Это версия была самой главной. Именно в данном направлении работало следствие. К сожалению, она не подтвердилась. Проверкой установлено: после того, как тело было доставлено в морг — это был последний труп, который привезли той ночью. Персонал морга был тщательно допрошен. Мы все проверили и не нашли ничего подозрительного.  Кроме того, повторной, если так можно выразиться, инвентаризации подвергли все тела, находившиеся в ту ночь в мертвецкой — все строго соответствовало положенным в таких случаях инструкциям.
А если допустить, что тело могли подменить по пути следования? -- не унимался Меньшов.
Это был редкий случай, когда мы обошлись без, простите, труповозки. Мертвое тело Хотиненко было доставлена на машине «скорой». Я сидел в патрульной машине, которая следовала за «скорой» до самого морга. Мы также допрашивали дежурную бригаду, которая довезла труп девушки.  Дежурного врача скорой удалось убедить только потому, что морг находился не так далеко от места происшествия. Бригада «скорой» состояла из водителя, врача и медсестры. Все они были допрошены.  Но не это главное. Машина «скорой» по пути следования нигде не останавливалась.
Вы внимательно изучили все показания?
Это что — допрос?
Нет.
Я их изучал до тех пор, пока дело было поручено вести мне.
Хорошо, а что дал осмотр ларька и места, где был обнаружен труп?
Единственное, что меня смутило при осмотре торговой точки, так это то, что большое, в рост человека, стекло, которое находилось слева от прилавка, то есть окошечка, было разбито на мелкие кусочки. Первоначально я подумал, что именно разбив его, Хотиненко выбежала их ларька на улицу. Но сделать это она могла только в том случае, если ее, кто-то напугал или ее жизни угрожала опасность. Потом я самым тщательным образом осмотрел осколки стекла. Так вот, во-первых, они были измельчены в крошево, а во-вторых, если бы Хотиненко разбила стекло, то сделала бы это не так. По крайней мере, остались бы большие куски стекла. В таком случае она должна была порезать руки, лицо, тело. Однако ни на теле, ни на осколках следов крови обнаружено не было!
Стекло разбила не она! -- Меньшов даже встал, не в силах сдержать охватившего его волнения.
Хотел бы я знать, кому удалось так измельчить стекло, если самый большой его осколок был величиной с ноготь, -- не обращая внимания на возбужденного Меньшова, сказал Вересаев.
Антон! -- Меньшов обратился к прокурору по имени.  — Вот в этом месте, как раз и зарыта собака! Давай поразмышляем. Значит так. Наталка сидит себе в киоске, читает книжку, или решает сканворд. Она явно скучает, идет дождь, время позднее, покупателей нет. Неожиданно появляется некто...
Или нечто, -- усмехнулся Вересаев.
Или нечто, -- не обращая внимание на издевку прокурора, повторил вслед за ним Меньшов, -- он разбивает окно и входит в киоск. Заметив его, Наталка пытается бежать. Он начинает ее преследовать и в нескольких метрах от моего офиса убивает ее!
Замечательно! И что же с ней вытворило это нечто, если при внешнем осмотре тела никаких следов насилия обнаружить не удалось?
Не знаю, вы не поверите, -- Меньшов снова сел на скамейку, -- но когда вы уехали, мне показалось, что на том месте, где лежал труп Наталки, осталось какое-то серебристое вещество, напоминающее собой ртуть. Правда, оно очень быстро исчезло...
Николай Александрович, -- укоризненно покачал головой Вересаев, а вы в тот раз сколько выпили?
Я же сказал, что вы мне не поверите!
Вы простите, но мне пора идти, -- Вересаев встал, -- мне кажется, что вы напрасно утруждаете себя. Бросьте заниматься этим делом, лучше уделите свое время реальности. Еще раз говорю вам, что уголовного дела нет. Поэтому настоятельно рекомендую вам —  забыть об этом случае, как о кошмарном сне.
Вы так считаете?
Я вам советую поступить именно таким так, как я сказал.
А как же памятник, медаль, книга...
Мне пора, -- Вересаев некрепко пожал руку Меньшова, и направился в сторону здания прокуратуры.

«Все ясно, -- подумал Меньшов, -- даже этот волнистый попугайчик считает, что напрасно я отказываюсь от отдельного койко-места в славном институте имени товарища Сербского. И все-таки, господин прокурор, это дело может быть и нельзя раскрыть, но можно хотя бы объяснить».
Вересаев сказал ему больше, чем мог. Уголовного дела никто возбуждать не стал, все, что наработал следователь, у него отобрали и велели забыть обо всем, что он видел. Как это часто бывает, пока некие, весьма компетентные органы, приходят в себя машина начинает работать, поэтому Вересаева остановили после того, как он кое-что все-таки накопал.
Меньшову вообще не следовало совать свой сизый нос, куда не следует. Но он не унимался. Бедный Антон Павлович! Скольких трудов ему стоило доказать этому забулдыге, что адвокат в нашей чудесной стране никто и звать его никак!
После разговора с Вересаевым, зеленый змий поднял в организме заговор, который, плавно перейдя, в бунт, вылился в настоящую пролетарскую революцию. Казалось, где-то в глубинах этого самого организма стройными колонами шагают голодные пролетарии и несут плакаты, на которых заметна только одна надпись: «Требуем молочка!»
«Никакого «молочка»! Ни капли я вам не дам!», -- про себя ответил им Меньшов, хотя змий, шептал, что у голодных пролетариев есть маленькие дети, и они вообще не могут жить без чудесного «молочка».
А за окном автомобиля мелькали вывески с умопомрачительными надписями: «Закусочная», «Шашлычная», «Рюмочная», «Пельменная», «Вина-водки», «Кристалл» ... И оттого, что они так противно мелькали, на душе было тоскливо, одиноко, а где-то в желудке скреблись все те же славные пролетарии, требуя и требуя сакраментального «молочка».
Меньшов только скрипел зубами и терпел. А в висках уже стучало скандирование пролетариев: «Мо-о-лочка!!», «Мо-о-лочка»!!
«Ну, когда ты, гад ползучий, все-таки выползешь из меня, я тебе откручу голову, сдеру кожу, порублю всего на колбаски, поджарю их на заботливой сковородке «Тефаль» и скормлю соседскому ризеншнауцеру.  Пусть подавиться!» — если бы Меньшов произнес эту тираду в зале суда, дело о многочисленных преступлениях зеленого змия однозначно закончилось бы не в пользу гада. Дали бы ему пожизненный срок, который тому пришлось бы отбывать в переполненном такими же тварями серпентарии.
А змий все продолжал подстрекать товарищей рабочих, невзирая на чудовищные усилия воли Николая Александровича...
Он ехал к Майе. В нем стыло два желания — напиться и никуда больше не ехать, или увидеть ее. Последнее взяло верх. Она, там, как мощный магнит, притягивала его к себе. В висках стучало странное, забытое, дикое... «Я, наверное, люблю. Я, кажется, люблю. Я просто люблю. Я ее люблю!»
По пути в больницу он остановился у цветочного рынка и купил для Майи букет гладиолусов.
Когда он ворвался на территорию клиники, его внешний вид, без комментариев, свидетельствовал о том, что он не просто намерен кого-то встретить, а собирается построить весь медперсонал перед главным корпусом клиники и, объявив ему благодарность, раздать наиболее отличившимся ордена, медали, денежные премии и значки.  За что? За то, что он любит!
Распахнутый серый плащ, трепещущий на ветру галстук, взъерошенные седые волосы, бледное лицо. Сейчас он был похож на молодого генерала, который только вчера пришил широкие красные лампасы себе на штаны.
Он бросился к регистратуре, в полуовальном окошечке которой было видно напомаженное лицо уже немолодой женщины. Она что-то записывала в толстую тетрадь и оторвалась от своего нелегкого писательского труда только после того, как Меньшов умудрился просунуть в окошечко свою разгоряченную голову вместе с букетом цветов.
Здравствуйте! -- гаркнул Меньшов. — В какой палате находится Майя? Ее уже выписали?

Женщина посмотрела на него, как смотрит благоверная жена на мужа, который пришел домой навеселе, попутно пропив всю получку, а на оставшуюся мелочь купил супруге цветы.
Назовите фамилию, -- сухо ответила женщина.
Фамилию? -- только теперь Меньшов понял, что самого главного-то и нет. Благоверная вновь подняла на него свои грустные глаза.
Сейчас, одну минуточку, -- он вынул голову из окошка и стал делать вид, что роется в карманах, якобы пытаясь найти листочек с записью ФИО той, к которой он пришел с роскошным букетом свежих гладиолусов.  А сам тем временем стал соображать, как можно выйти из этой нелепой ситуации.

Счастье пришло неожиданно, как обычно оно и приходит, продираясь сквозь череду неопределенных дней жизни человека! Он увидел, как по коридору, прямо к нему на встречу, шла... Майя!
Ее лицо было таким бледным, словно в этой больнице людям не возвращали, а забирали остатки здоровья! На ее плечи кто-то набросил застиранный больничный халат то ли красного, то ли серо-бордового цвета. Ее глаза — ясные, большие, выделялись на воскового цвета лице...
Меньшов даже спотыкнулся, прежде чем провалиться в эти глаза!  Он вернулся из глубины их только тогда, когда прикоснулся к ее плечам.
Женщина из регистратуры даже выглянула в окошко. Горошка ей, конечно, никто давать не собирался, но романтическое зрелище было гораздо интереснее презренной россыпи бобовых!
Молодой, высокого роста, элегантно одетый мужчина, крепко прижимал к своей груди хрупкую девушку.
Я ждала тебя, -- прошептала она, -- я так тебя ждала.

В ответ Меньшов стал целовать ее лицо, глаза, волосы, сходя сума от запаха ее тела, такого чистого, что даже мрачный аромат больницы остался где-то в стороне.
Возле тетки у окошка собрались еще три женщины, которые молча смотрели на этих влюбленных, а стало быть, и в доску помешанных.  Эта сцена была гораздо более интересной, чем та, которую бедные русские бабы, слишком рано схоронившие своих мужей, теперь в одиночестве наблюдали на экранах телевизоров, где крутили бесконечные мексиканские, бразильские, папуасские и российские мыльные оперы...
К счастью, уладить все необходимые в данном случае формальности с медицинскими документами, Меньшову удалось посредством пронырливых «вашингтонов». Такой, уже ставший традиционным в российских условиях суррогат «золотого ключика», выручил его и на этот раз.
Из краткого разговора с пухлощеким дежурным врачом, который заметно подобрел сразу же после того, как несколько бумажек с портретом первого президента США незаметно скрылись в бездонном кармане его белого халата, удалось узнать, что Майя очень быстро поправилась.
Приезжавший утром профессор Дерюгин, осмотрел больную, а потом еще долго беседовал с ней и затем объявил, что она совершенно здорова.  При этом Виктор Сергеевич просил передать ее мужу, что тому следует временно воздержаться от половых контактов с женой. Срок такого воздержания был определен Дерюгиным в две-три недели.
«Что значит эти жалкие три недели в сравнении с тем, что я с ней так ни разу и не спал», -- заключил про себя Меньшов. Сейчас для него было важным лишь то, что Майя оказалась живой и здоровой, что самое опасное, как он считал, уже миновало.

Давно он не был так счастлив! Они ехали по широким проспектам и город-монстр, казалось, принадлежал только им и никому больше.
Он заметил, что она стала смеяться в ответ на его бесконечные шутки и подтрунивание над самим собой, что она чувствовала его и руки ее теплые часто касались его рук... Они остановились возле небольшого летнего кафе и решили здесь немного перекусить.
Помня о данной клятве, а также об объявлении экономического эмбарго на поставки любого количества «молочка» на территорию оккупированную зеленым змием, Меньшов отказался даже от пива. Себе он заказал кружку холодного кваса, а Майя попросила чашку кофе.
Потом молодая официантка принесла им курицу гриль, жареный картофель фри и салат из овощей с интригующим названием «Весенняя соната». Придумают же!
В больнице так много страдания, -- стала рассказывать Майя, -- особенно мне было жалко пожилых женщин и маленьких детей.  Недалеко от нашего отделения находилась детская палата, где лечились дети больные лейкемией... Неужели ничего нельзя сделать для того, чтобы излечить детей от этой страшной болезни? -- она посмотрела на него грустными глазами.
Говорят, что тому, кто найдет средство от этого недуга человечество поставит памятник из чистого золота, -- сказал Меньшов, -- золото есть, а средства от рака так и нет.
Я думаю, что очень скоро эту болезнь удастся победить, -- Майя сказала это так, как будто была абсолютно уверенна, что люди справятся с самой чудовищной болезнью на Земле.
А как тебе больничка? Врачи, сестры? -- заранее предполагая, что Майя начнет рассказывать ему об ужасной бедности наших лечебных заведений. Но она не сказала о нищете наших больниц ни слова.
Я очень полюбила этих людей, -- неожиданно сказала она. — Они разные.  Среди врачей есть те, кто не любит свою работу, но таких мало.  Другие лечат людей не столько лекарствами, сколько своей душевной теплотой. Вот, например, доктор Дерюгин, я чувствовала, как он думал. Он думал о том, чтобы у меня не было осложнений, чтобы все закончилось благополучно...

Она опустила глаза, словно боялась сказать Меньшову нечто большее, что вдруг открылась ей за время пребывания в клинике.
А я скучал по тебе, -- прошептал Меньшов и положил свою ладонь поверх ее ладони. — Мне тут всякие мерзости снились. Я вот даже водку теперь пить перестал. Представляешь, допился уже до того, что всякие чудеса мерещатся.
Ты видел страшные сны? -- она подняла на него свои большие глаза.
Да ну, чертовщина какая-то, -- махнул рукой Меньшов, -- все это от водки. Допился, что называется. Тебе рассказать, так ты не поверишь.
Расскажи, быть может, я попытаюсь истолковать твои сны.
Да это даже и не сны, а первые признаки белой горячки. Представляешь, вокруг происходят совершенно непонятные вещи.
И Меньшов стал рассказывать Майе о том, что ему привиделось минувшей ночью. Пока он говорил о простынях и лопнувших бутылках, она молчала, но когда он завел разговор о темном силуэте с красной точкой во лбу, Майя едва заметно вздрогнула, а лицо незаметно побелело, стало почти прозрачным. Но Меньшов, увлекшись собственным рассказом, не заметил, как встрепенулась девушка.
Ну хорошо, силуэт мне показался, но простыни и бутылки я ни стирал, ни крошил. Тогда кто это сделал?

И только теперь Меньшова пронзила неожиданная догадка. Он даже почувствовал, как заколотилось все внутри!
«Осколки от бутылок были размером не больше ногтя! Точно такие же осколки нашел на месте происшествия прокурор Вересаев! Нет ли здесь совпадения?» — подумал он. Но не стал посвящать Майю в те мысли, которые пришли к нему в голову в эту минуту.
В твоей квартире пока жить нельзя, -- тихо сказала Майя.
Это почему же? Черти что ли завелись?
Я не могу тебе объяснить почему, но лучше, если мы какое-то время поживем в другом месте. Когда ты мне рассказал, я увидела, что в твоей квартире, что-то не так. Это нельзя описать, понимаешь...
Мне лично глубоко наплевать на чертей, оборотней, вампиров, кикимор и прочую нечисть. Если этот, придурок со звездочкой во лбу еще раз появится, я прямо в эту звездочку разряжу обойму из такого вот пистолетика, -- Меньшов похлопал рукой по своему левому боку.
А ты что так испугалась? -- заметив бледность, выступившую на ее лице, спросил он.
Я ничего не боюсь. Только я чувствую, я многое слышу, но не могу описать то, что я вижу и слышу.
Может быть ты экстрасенс?
Я не знаю. Во мне, наверное, что-то есть, но я не могу это выразить. Если ты меня послушаешь, я попрошу тебя, в твоей квартире пока жить нельзя, она как бы засорена. У нее слишком мрачная аура.
Она сказала это так искренне, не отводя глаз, что Меньшов, всегда смеявшийся над всякого рода экстрасенсами, ясновидящими, пророками, колдунами, магами и шарлатанами, почему-то поверил ей.
Конечно, если бы не она, он бы запросто поехал к себе в генеральские апартаменты и устроил совещание с делегацией нечистой силы. Он бы им прочитал доклад о современном политическом положении, призвал бы их задуматься над тем, как повысить производительности труда по варке, жарке и прочей кулинарной обработке грешников. Побеседовал бы с главным, а потом, разогнав всю эту шайку-лейку, лишний раз напомнил, что производство у них безостановочное. В заключение своего доклада, он бы послал всю делегацию целиком куда следует, то есть к чертовой матери.
Но внутри себя он все отчетливее сознавал, что странная Майя действительно видит и чувствует иное. Иное, которое было недоступно его пониманию.
Кстати, воздержание от «молочка» заметно отразилось на его мыслительных способностях. Теперь Меньшов достаточно ясно представлял себе всю хронику событий последних дней, начиная от странной гибели Наталки и заканчивая недавними видениями.
«Может быть, я действительно чего-то не понимаю, -- размышлял он.  -- И потом, кто и зачем послал мне ее? Почему мы встретились, какой в этом смысл? Почему я люблю ее так? И почему, наконец, я прислушиваюсь к тому, что она говорит?» — вопросов было больше, чем ответов.
Майя вошла в его жизнь так, словно они всегда была рядом, просто она ненадолго уехала и  теперь вернулась.
Все то время, что он провел до знакомства с ней, было наполненным событиями разными, но в большинстве своем просто бессмысленными.  Нет, может быть, в них и был какой-то смысл, но Меньшов редко пытался понять, кто он в этом подлунном мире, зачем живет здесь и теперь и что в своей жизни он должен совершить, чтобы или след оставить после себя, или уйти, усвоив от жизни некий урок.
Вокруг него были разные люди. Много разных людей. Одни учили его уметь постоять за себя в мальчишеской драке, другие читать, писать, рисовать, мастерить. Третьи обучали его специальности, вколачивали в голову разного рода законы, нормы, кодексы. Были и те, кто первоначально научили его выживать, а потом убивать. Но никто не научил его любить, не научил и понимать смысла этой жизни. До всего приходилось доходить самому. И как вскоре выяснилось, самому это не всегда под силу, поскольку вечно приходится выбирать: или жить или думать о том, как жить. Если первое — это удел смертных, то второе —удел философов.  Философом он не был, но и жизнь как-то не сложилась.
Хорошо, -- Меньшов нехотя уступил, как он считал чертям, -- ко мне мы не поедем. — Только, Майя, ты запомни, что я делаю это исключительно ради тебя.
А я ради тебя, -- сказала она и крепко сжала своими ладонями его руку.
Меня эти черти, честно говоря, достали, -- чувствуя как в нем все начинает приходить в странное движение только от одного прикосновения ее рук, сказал он. — Просто надо ограничить себя, а то пью эту горькую почти беспробудно.

Он уже нес какую-то чепуху, едва контролируя свои чувства, которые сейчас переполняли его, окатывая волна за волной. Когда она поцеловала кончики его пальцев, у Меньшова даже потемнело в глазах.
Стоявшая рядом официантка так и замерла, держа поднос в руке. Двое мужчин, сидевших за столиком напротив, очень сильно похожих на итальянцев, которые почему-то родились и долгое время жили на Кавказе, стали шушукаться между собой. Меньшов взял ее ладони в свои и поднес их к губам...
Потом они долго сидели, глядя друг другу в глаза, наслаждаясь тем, что уже на расстоянии понимают все, что происходит в их душах. Ему казалось, что Майя читает его как интересную, но ужасно запутанную книгу. Ей ведомо содержание всех глав его бестолкового романа о нем самом.
«Я не знаю тебя, -- звучал внутри Николая голос, -- но почему для меня это стало совершенно неважным? Почему я наслаждаюсь тобой, почему я слышу, как стучит твое сердце?..»
Если бы не трель его сотового телефона, они бы так и просидели в этом кафе до самого утра.
Меньшов достал трубку из нагрудного кармана.
Алло, Николай, ты куда пропал? Я тебя жду уже больше получаса, ты забыл о нашем договоре? -- услышал он в трубке.

Меньшов не сразу понял, кто звонит, и только по голосу сумел определить, что это был Мишка Тырников, с которым он договорился встретиться в кафе «Бастион», чтобы получить от него информацию о Шеляковых отце и сыне.
На встречу с Тырниковым он отправился вместе с Майей. Меньшов уже принял решение, что она будет работать вместе с ним. Для этого он намерился постепенно посвящать Майю в специфику своей так сказать трудовой деятельности.
Кафе «Бастион» было одним из редких мест в огромном городе, куда обычно любили захаживать искусствоведы в штатском из разных ведомств.  Чаще всего завсегдатаями данного шинка являлись офицеры ФСБ, служащие МВД и еще кое-какие службисты особисты, которых трудно было сразу отнести к какому-то определенному ведомству.
«Бастион» представлял собой нелепую по своим размерам круглую башню, которую в теплое время года опоясывали столики и грибочки летнего кафе.
Кафе состояло из трех этажей. Снизу вверх вела винтовая лестница.  Она оплетала собой три зала. Таким образом, внутри «Бастиона» была еще одна башня. На первом этаже располагался бар, на втором ресторан, а на третьем, как говорил Меньшов, иногда посещавший это убогое заведение, находились номера. В номерах он не был ни разу, твердо зная, что даже в крупицу соли в солонке неутомимые сотрудники службы с романтическим названием «Уши России», вмонтировали подслушивающие устройства.
Михаил Тырников встретил их на входе в «Бастион» и сразу же повел к самому дальнему столику летнего кафе. Этот столик прятался за толстым стволом липы и был здесь оазисом уюта и тишины. А главное -- он был совсем незаметным для посторонних глаз и тем более ушей.
Где ты нашел эту фотомодель? -- когда, после краткого знакомства, они с Меньшовым немного отстали от Майи, спросил Тырников, похотливо разглядывая ее стройную фигуру. — Мне кажется, что я видел ее в каком-то журнале. Меньшов, делись секретом, где ты таких лапочек находишь?
Мишаня, я нашел ее далеко за городом, на пустыре, совершенно случайно, -- самым серьезным тоном ответил Меньшов, твердо зная, что старый ловелас Тырников никогда в это не поверит. Так оно и вышло.
Коля, если ты считаешь, что сегодня фотомодели валяются на пустырях, преимущественно за городом, то я тебя Христом Богом прошу, покажи мне хоть один такой пустырь. Я тебя за это водкой улью.
Плох тот рыбак, который с ходу выдает свои места, -- не меняя тона сказал Меньшов.
А если серьезно, Коля, кто она?

С Михаилом Ивановичем Тырниковым Меньшов учился на одном факультете, курсе и в одной группе. После окончания военного училища, Миша выгодно женился на дочери одного из высокопоставленных чиновников МВД и принялся спешно лепить свою карьеру. Но судьба распорядилась так, что вскоре его тесть попал в глубокую опалу, после скандального снятия строптивого министра внутренних дел, ярым сторонником которого он являлся.
Тестя задвинули на какую-то третьестепенную должность, а Мишкина карьера пошла под уклон. В свои тридцать восемь он едва дорос до майора и, на данный момент, возглавлял аналитический отдел одного из структурных подразделений российского МВД.
Мишка был совсем лысым, только где-то на затылке остались жалкие волосики, печальные остатки некогда пышной шевелюры. Он был невысокого роста, успел сформировать округлый животик, но так и не потерял собственного глубокого обаяния и способности влюбить в  себя едва ли не любую женщину. Своим магическим обаянием Тырников славился еще будучи курсантом военного училища.
Она моя помощница, -- гордо подняв голову, ответил Меньшов.
Из наших,  из юристов?
Нет, Майя экстрасенс! -- сказав это, Меньшов сделал такую серьезную морду лица своего, что Тырников даже попытался втянуть в себя свой животик и вот-вот готов был взять под козырек.
Класс! Это новшество в адвокатской практике, достойное того, чтобы задуматься над написанием кандидатской диссертации, например, «Экстрасенсорика и адвокатура. Теория и практика». Как тебе тема?

Я обязательно подумаю над твоим предложением, -- улыбнулся в ответ Меньшов. — Но, если мы еще минуту постоим в дали от моей помощницы, то ее или увезут в агентство фотомоделей, или она сама туда уедет.
Понял. У меня все готово. Пожалуйте к столу, Николай Александрович. Для выдающихся адвокатов современности у нас всегда все самое лучшее!

Мишка постарался, заранее заказав неплохой столик. Конечно, если бы он знал о том, что Меньшов вступил на тропу войны с зеленым, может быть, все было бы гораздо скромнее, но...
«А вот и я!» — глядя на Меньшова сквозь стекло запотевшей бутылки водки «Гжелка», напомнил о своей подлой сущности зеленый змий: --  «Не ждали-с?»
Майя, а вы на самом деле экстрасенс? -- пока Меньшов мужественно терпел нечеловеческие пытки, учиненные над ним зеленой гадиной, обратился к девушке Тырников.
Экстрасенс? -- улыбнулась Майя.—Я самая обычная.
А Коля говорит, что вы экстрасенс, -- и уже обращаясь к Меньшову: -- Дружище, что ты стоишь и так пристально смотришь на эту презренную бутылку. Садись, сейчас вмажем за встречу, за знакомство, а потом еще по одной, чтобы было все как у людей!

«И ты, Брут! -- подумал Меньшов. — И ты на стороне этого гада-искусителя. Когда эту подлую тварь Господь изгнал из рая, змий быстро нашел свою нишу. Там, видишь ли, он скармливал глупых Адама и Еву райскими яблочками, а здесь решил споить все человечество. Господи, ну почему ты его не придушил еще там, в блаженных садах Эдема!»
Меньшов быстро сел за стол и, не дожидаясь пока Михаил продолжит свои расспросы, скрутил голову детенышу зеленого змия, и, стремительным, ловким движением рук, разлил водку в три глубоких рюмки. Он сделал это так виртуозно, как профессиональные преферансисты мечут карты на зеленом сукне игрального стола.
Тырников покосился на Меньшова, но не потому, что тот самовольно нарушил процедуру разлития огненной воды, а потому, что тот налил Майе столько же, сколько им обоим.
«Не хочу друга подводить, -- заключил про себя Меньшов, -- а так я бы ни за что не пошел бы у тебя, тварь такая, на поводу. Ничего, я еще с тобой разберусь».
Э-э, друзья, -- торжественно начал Тырников, после того, как легкий шок от увиденного немного прошел, -- я предлагаю первый тост поднять за дам.

Меньшов ждал, что Майя как-то осудит его за то, что он не сдержал себя и согласился пить, но она была совершенно спокойна. Ее глаза все также тепло и нежно смотрели на него. Она никак не осудила его. Меньшова ее отношение к слабости собственного характера даже как-то задело.
«Что это за баба, которая даже и не пытается остановить мужика!»— подумал он. Но все его сомнения мгновенно прошли уже после первой рюмки.
Надо было видеть лицо Тырникова, когда он, кривясь, запихивая в рот дольку лимона, смотрел, как легко и непринужденно пьет Майя. Для Меньшова эта ее способность была хоть и не понятной, но уже не удивительной. Он помнил, как они с ней пили в «Филине». Майя могла пить столько же, что и все остальные, но при этом не пьянеть.
«Надо будет спросить у нее, как ей это удается, -- подумал Меньшов, отламывая крылышко от смачно зажаренной половинки курицы гриль, -- может и я научусь справляться с этой ползучей тварью».
Я знал одного экстрасенса, -- между тем продолжал Тырников, -- так тот не только ложки, вилки, ножи и даже утюги на себя цеплял, как на магнит, но и мог предвидеть будущее.
Интересно, и как он это делал? -- спросил Меньшов.
Утюги цеплял?
Да нет, будущее предвидел.
Ну это он держал в секрете. Одному нашему офицеру наговорил такого, что тому хоть сейчас в петлю лезть.
Сбылось?
Знаешь, Коля, частично сбылось. Полез, но вынули...
А что с экстрасенсом?
А его посадили. Он у нас проходил, как мошенник. Года четыре дали. Сейчас, наверное, под амнистию попал.
Небось опять утюги на себя цепляет? -- засмеялся Меньшов.
Боюсь врать, но, похоже, что в последнее время, он стал цеплять на себя «Мерседесы», преимущественно 600-той модели.
И что, держаться?
Не знаю, если утюги держались, то почему бы «мерсам» не последовать их примеру.

Ни разу Меньшов не видел, как Майя может так заразительно смеяться! Ну Мишка, ну артист!
-- Миша, а вы верите, что будущее можно предсказать? -- обратилась к нему Майя, вытирая выступившие на глазах слезы.
Честно говоря, у нас в отделе только этим и пытаются заниматься. Видите ли, начальству надо твердо знать, каков уровень преступности будет через год-два.
И вы предсказываете?
Стараемся, хотя тут и слону ясно, что преступность не только не уменьшится, но и будет расти. Если бы не эти адвокаты, -- Тырников подмигнул Меньшову, -- то с ней давно бы уже покончили. А они их защищают, прямо из кожи вон лезут.
Так ведь не из спортивного же интереса, -- заметил в ответ Меньшов.
Конечно, некоторые из ваших дерут за свои, извиняюсь, услуги, такие деньжищи, что оправдать могут самого дьявола.
На земле все так непонятно, -- воспользовавшись паузой, сказала Майя. — Люди думают, что будущее предсказать нельзя, и в то же время свято верят, что некоторым это доступно. А может быть, так и задумано, чтобы о грядущем можно было только догадываться?  И потом, никто из людей так и не научился видеть все сразу, то есть и прошлое, и настоящее, и будущее одновременно. Прошлое за горой, настоящее в низине и будущее тоже за горой. А ведь есть нечто третье, что возвышается над этими тремя состояниями времени. Это, наверное, трудно понять? -- спросила она, Тырникова.

«Кажется, у Мишки задымил процессор, -- глядя на полуоткрытый рот Тырникова, подумал Меньшов. Он, конечно, задымил не оттого, что Майя, сказала нечто такое, что можно было бы счесть за открытие.  Но майор Тырников не мог поверить в то, что фотомодели умеют не только показывать свои прелести, но еще и рассуждать. Съел!  Думаешь, только из-за красивых ног, грудей и лиц мужики находят баб? -- торжествовал Меньшов. — А мы не лыком шиты, у нас должны быть умненькие девочки».
Сейчас он начнет говорит о точках зрения банальной эрудиции, поисках адекватного алгоритма в плоскости данной парадигмы, векторальности когнитивного процесса и тенденциях темпоральных явлений в феноменальных и ноуменальных началах. Но товарищ майор попросил водки.
Майя, все, что вы сказали очень интересно, но если нам того не дано, то, стало быть, мы и не видим, -- с трудом переводя дух после выпитых ста грамм, сказал Тырников.

В ответ Майя только опустила глаза и промолчала.

Чтобы как-то разрядить не в меру накалившуюся интеллектуальную атмосферу, Меньшов стал травить анекдоты, а вскоре, отойдя от приступа философской горячки к нему подключился и Тырников.
Вместе они дружно смеялись, потом выпили еще одну бутылочку водки и собрались уходить. Меньшов попросил Майю пойти в машину, а сам решил остаться на дине с другом.
Друг долго не отпускал даму. Несколько раз целовал ей ручку, расшаркивался как бравый мушкетер, наговорил Майе кучу комплиментов и даже умудрился сунуть ей в руку свою визитную карточку.
После того, как девушка ушла, порядком захмелевший Тырников, набросился на Меньшова.
Я у тебя спрашиваю, где ты ее нашел?
А я тебе отвечаю: за городом, на пустыре.
Скажи, Меньшов, а у нее там нет подруги?
Где?
На пустыре.
Когда я ее там нашел, подруги не было.
А давай рванем на пруды. Пусть она позвонит своей подружке, у меня там есть секретная база, домик, каминчик, банька и все такое, сам понимаешь.
Нет, Миша, сегодня у нас ничего не получится.
У-у, эгоист! Все себе, себе, а другу. Или я тебе не друг?
Мишаня, ты не дури. Ты не забыл о том, что я просил? -- только теперь Меньшов понял, что не так сильно опьянел и еще вполне соображает. Это было отрадным явлением в условиях беспримерного влияния проклятого змия. Лишь бы только Мишка не свалился.
Все о делах, да о делах, Коля! А о бабах, когда, когда, я у тебя спрашиваю? Молчишь? Вот, Меньшов, нашел себе фотомодель и зазнался. Ладно, прости-прости, спешу выполнить обещание, -- Тырников подошел к стойке заказал себе бутылку пива «Балтика № 9».
Миш, тебя не заштормит?
Меня шторм не берет. Я тут недалеко живу. Ты же знаешь, если на двух не дойду, то на четырех как-нибудь доберусь. А водочку, Коля, надо зашлифовать, -- он сделал два глотка и продолжал:
Значит так, слушай сюда. Этот твой Шеляков Василий Павлович действительно живет в Липецке улица Сталеваров, 15, квартира 22.  Работает он инженером на металлургическом комбинате. Живет один с матерью. Женат не был. Детей нет, любовницы нет, хотя я в это совершенно не верю. Но! -- Тырников поднял высоко вверх указательный палец. — Но! -- он сделал еще глоток. — Коля, Шеляков пропал три или четыре месяца тому назад. Заведено розыскное дело. Ты понимаешь, он числится как пропавший без вести, ушел, что называется, из дома и не вернулся. Ловить, ой, искать его стали только через месяц, когда мать написала заявление. Вот такие дела.
Понятно, -- протянул Меньшов, а про себя отметил, что если Шеляков сын не объявиться еще в течение шести месяцев, то Лидия Павловна может спокойно вступать в права наследования богатого имущества папеньки. Дальше уже дело техники. — А Шеляков Павел Игоревич, с ним что?
Жил на улице Метростроевцев, 12, квартира 42. Погиб в авиационной катастрофе. Ну помнишь, дня три-четыре тому назад, при заходе на посадку взорвался «Боинг» 747. Об этом до сих пор талдычат журналисты всех телеканалов и газет?
Конечно, помню, а дальше что?
А ничего, -- Тырников снова припал к горлышку, -- в графе биография и все такое значится гриф «Секретно. Особый допуск». Это мне надо к генералу идти и спрашивать разрешения. А основания, Коля, какие основания? Да мне никто не разрешит!
А что это значит «Секретно. Особый допуск»?
А то, Коленька, что этот твой Шеляков фигура засекреченная. Такие люди, как правило, работают над особыми проектами и по-прежнему живут, извиняюсь, в «почтовом ящике». Это все, что я могу тебе рассказать о ныне покойном профессоре Шелякове.
Тырников допил остатки пива, и его безжизненное тело рухнуло на ближайшее кресло. Правда, если бы не Меньшов, то рухнуть ему бы пришлось не в кресло, а прямо на цементный пол.
Он сразу же засопел, уронил бутылку и она, звеня, покатилась в темный угол. Тырников пил до отключки, но пил чрезвычайно редко.  Пришлось Меньшову вызывать такси, инструктировать водителя, как доставить искалеченное зеленым змием тело домой, и, разумеется, оплатить все необходимые в таких случаях расходы.
Уже было далеко за полночь, когда они с Майей добрались до квартиры Аркадия Аронова. Меньшов долго жал на кнопку звонка, но за дверью было тихо.
«Неужели Михалыч мог уехать? -- подумал он и снова нажал на звонок. — На него это совсем не похоже, ведь обещал же сегодня приготовить карточку».
Никого нет дома, -- не глядя на Майю, сказал Меньшов, как вдруг дверь отворилась как будто сама собой. В дальнем конце длинной прихожей в кресле каталке сидел Михалыч. Где-то из соседней комнаты сюда проникал слабый луч света.
Михалыч! -- Меньшов бросился навстречу другу. Тот сидел в кресле, свесив голову на грудь и, казалось, не дышал. — Майя, включи свет!

Когда прихожая озарилась неярким светом, Меньшов успел увидеть, что в кресле-каталке перед ним сидит совершенный старик! Он поднял голову друга и с трудом узнал в нем Михалыча. Его большая, покрытая густой шевелюрой седых волос голова, теперь была совершенно пепельной. Сравнительно молодое лицо Михалыча, а они с Меньшовым были почти ровесники, испещрили глубокие морщины.  Сейчас ему можно было дать лет шестьдесят, не меньше. Хотя на самом деле Михалычу было около сорока.
Меньшов отпрянул назад и столкнулся с Майей. Она прижалась к нему, дрожа всем телом, не в силах проронить и звука.
Майя, -- прошептал Меньшов, -- закрой дверь на замок, -- он отстранил ее от себя и снова подошел к другу.
Аркадий, что с тобой? Старик, очнись, ты что, спишь? Лена! -- заорал Меньшов. — Лена! Есть здесь хоть, кто-нибудь!? Что ты стоишь!? Что ты стоишь!? -- крикнул он Майе. — Посмотри, что с ним! -- а сам выхватил их под мышки пистолет и двинулся в комнату, откуда струился слабый луч света.

Это была большая комната и одновременно мастерская Михалыча. В самом дальнем ее углу светил своими тремя, вместо четырех, лампочками торшер. На полу валялись тюбики с краской, кисти, баночки, рваные куски холста, мусор, окурки, пустые бутылки, обрывки газет.  Справа и слева вдоль стен висели картины, которые Михалыч ни за что не хотел продавать. Эти картины особенно нравились Меньшову.
Он оторвал свой взгляд от пола и посмотрел на левый ряд картин.  Он сделал это совершенно непроизвольно, словно повинуясь чьей-то непреклонной воле. Потом попятился к выходу и на ощупь нашел выключатель.
Когда он включил свет в большой комнате, перед ним предстала картина, которая могла привидеться только в кошмарном сне. И слева и справа знаменитые Мишкины пейзажи, его, наполненные живим светом картины, словно кто-то оплавил.
Нет, они не сгорели, но краски потекли, размыв все то, что было написано на холсте. Глядя на картины можно было подумать, что художник, предварительно загрунтовав холст, просто нанес поверх его разноцветные краски, совершенно не думая над тем, что он собирается писать.
Краски стекли, как стекает расплавленный воск.
Он, Меньшов, хорошо помнил вот эту, что висела слева, ближе к окну, картину. Здесь был изображен маленький, залитый осенним солнцем, дворик, старое раненное дерево, а под ним сидел печальный старик. А в небе, в том небе, которое мог написать только Аркашка Аронов, где-то высоко парил то ли ворон, то ли голубь.
Сейчас ничего этого не было. Краски сползли вниз, в некоторых местах даже оголив холст. Если бы кто-то пытался сжечь картины, то остались бы следы гари, запах горелого масла, красок. Так нет!  Ничего подобного он не увидел. Картины расплавились словно изнутри.
Меньшов бросился в другую, третью, четвертую комнаты. Повсюду царил хаос. Разбросанные вещи, смешанные с красками, одеждой, бельем одеяла, ковры, перевернутые стулья, бутылки, битое стекло, бесформенные куски чего-то кровавого, кровь на стенах, содранные с окон гардины, карнизы. Все смешалось, как будто некий сумасшедший художник замыслил чудовищной силы и цвета полотно...
Меньшов попятился в сторону двери и вдруг понял, что напоминает ему этот запах. В его жуткой гамме не было только одного компонента — пороха. В комнатах пахло кровью!
Он сполз вдоль стены, и какое-то время сидел в бессильной злости сжимая рукоять пистолета... В глазах появились скачущие разноцветные шары. Внутри души бушевала ярость. Страшная ярость, которая обычно охватывает все существо, ощущающее присутствие беды и терзаемое бессилием ее предотвратить. Он не был в силах понять, что же произошло на самом деле. Хотелось стрелять в стены, палить, пока в магазине не кончаться патроны. Хотелось убить врага, которого он не видел, не знал, но который только что был здесь.
Такие же чувства он испытал в тот раз, когда из группы, что насчитывала двадцать человек, с боевого задания он вернулся на базу один! Он вернулся контуженный, с прострелянной навылет рукой. Он даже и не вернулся, он приполз. И никто не мог поверить, что из всей группы хоть кто-то уцелел. Их подставили! Его группу бросили в бой без прикрытия, против превосходящих сил боевиков!
Тогда Меньшов жрал землю, катался в грязи, пинал и даже один раз крепко ударил доктора, который суетился возле него со шприцем, намериваясь облегчить страдания молодого офицера спецназа. Его смогли завалить человек пять бойцов, только после того, как он намеривался вернуться к месту боя, чтобы найти и уничтожить тех, кто положил его ребят. И запах крови, смешанный с порохом, навсегда запомнился ему, как сильный возбудитель бесстрашия и храбрости.  Кто его не чувствует, и не понимает, тот обречен. А он его ощущал всей кожей, всеми нервными окончаниями.
Если бы не этот доктор, то Меньшов пустил бы себе пулю в лоб.  Если бы не эти ребята, кажется, из калининградского ОМОНа, что завалили его, позволив вколоть в него какую-то дрянь, Меньшов лежал бы уже в сырой земле, как верный сын своего несчастного отечества...
Он пришел в себя только после того, как почувствовал чью-то ладонь, что прикоснулась к его, покрытому испариной, лбу. Он открыл глаза и увидел перед собой лицо Майи.
Ты, -- прошептал он, -- что здесь случилось, я ничего не пойму, что с Михалычем?
Он жив, -- прошептала она. — Что здесь было, он не помнит.
Господи, отведи меня к нему!
Аркадий! -- бросился к другу Меньшов. — Что с тобой, друг!?

Михалыч оторвал поседевшую голову от груди и так печально посмотрел на друга, как смотрел в тот раз, когда его, израненного, укладывали на носилки, чтобы отнести в вертолет.
Саныч, -- не сказал, а простонал Аркадий, -- я сделал то, что ты просил, -- он достал из нагрудного кармана паспорт и протянул Меньшову.—Кузнецова Виктория Сергеевна. Это она, -- он кивнул в сторону Майи...

ГЛАВА  VIII
Вчера председатель комиссии Межгосударственного авиационного комитета Петр Артемьев озвучил версию гибели авиалайнера «Боинг 747, который взорвался неделю тому назад при заходе на посадку в аэропорт имени Героя России генерала Баканина. По слова Петра Михайловича, самолет взорвался, столкнувшись со стаей птиц, которые обычно возвращаются в места своих гнездовищ именно в это время года.
Если учесть, что недалеко от места авиакатастрофы, -- стал вещать с экрана телевизора Артемьев, -- находится небольшое озеро, рядом с которым гнездуются птицы, то комиссия не исключает, что именно большая стая птиц, могла вызвать серьезные сбои в работе, прежде всего, двигателей самолета. К сожалению, -- продолжал Артемьев, -- найден только один из двух «черных ящиков».

Предварительный анализ записи переговоров пилотов с диспетчерской службой аэропорта, а также запись в ходе управление машиной, показал, что ни командир, ни штурман не успели заметить стремительного взлета стаи. Самолет находился на низкой высоте и его навигационные приборы уже были целиком и полностью подчинены службе обеспечения полетов аэропорта. Повторяю, что такова предварительная версия. Работа комиссии еще продолжается.
А вот мнение независимого источника, -- продолжал беспристрастно вещать голос тележурналиста. — Вчера в пресс-центре радиостанции «Эхо планеты» с сенсационным заявлением выступил известный в нашем городе адвокат Николай Меньшов.
В городскую коллегию адвокатов, -- теперь уже на разноцветном глазу телеящика появилось лицо Меньшова, -- обратились родственники погибших в авиакатастрофе. Они считают, что причиной гибели авиалайнера стали не мифические птицы, а технический износ самолета. «Боинг» давно исчерпал свой летный ресурс!

Городская коллегия поручила мне представлять интересы родственников погибших. Мною сделан запрос в соответствующие инстанции, которые призваны обеспечивать безопасность полетов на всей территории Российской Федерации и ее пределами.
Мы располагаем некоторыми данными, которые позволяют нам считать, что «Боинг» 747 выпуска 1990 года исчерпал свой летный ресурс, прошел капитальный ремонт, после которого должен был эксплуатироваться не более трех лет. Срок его летной годности истекал в 1999 году.  Однако руководство компании «Российские интернациональные авиалинии» умудрилось продлить срок эксплуатации лайнера до 2005 года.
Николай Александрович, но ведь это только слова, -- обратился к Меньшову корреспондент, -- а где же факты?
Я уже сказал, что мы располагаем данными о том, что самолет исчерпал свой летный ресурс, и они будут представлены общественности уже в ближайшее время. Стоит только подождать окончательных выводов комиссии МАК и ответов на наши запросы.
Эти заявления Меньшова глава комиссии МАК Петр Артемьев назвал «полным бредом». В то же время генеральный директор ОАО «Российские интернациональные авиалинии» Глеб Дыльнов, заявил, что документы, касающиеся эксплуатации авиалайнера, находятся в полном порядке. Самолет прошел все испытания, был признан годным для осуществления воздушных полетов на международных авиатрассах.

Заявление адвоката Меньшова он считает домыслами, которые выгодны только конкурентам наиболее перспективной и динамично развивающейся компании, которой сегодня и является «Российские интернациональные авиалинии».
В таком случае, что мешает тому же Дыльнову представить ответы на наши запросы? -- так прокомментировал заявления генерального директора «Российских интернациональных авиалиний» адвокат Николай Меньшов.

Как стало известно нашим корреспондентам, запросы действительно пока остаются без надлежащих ответов.
В то же время наши источники сообщают, нельзя исключать столкновения авиалайнера с неким летающим объектом. Это мог быть и самолет российских ВВС. Однако военное ведомство до недавнего времени хранило молчание.  Только вчера главком российских ВВС и ПВО генерал-полковник Виктор Кадышев заявил, что к взрыву авиалайнера «Боинг» вверенные ему подразделения ВВС и ПВО не имеют никакого отношения, просто потому, что в данном районе они никаких полетов не осуществляют и осуществлять не могут.
Базы воздушных сил дислоцированы в совершенно другом месте. Что касается систем ПВО, то они, осуществляя постоянное слежение за воздушным пространством, не зафиксировали каких-либо неопознанных летающих объектов в радиусе гибели пассажирского авиалайнера.
Что касается версии о террористическом акте, -- теперь уже продолжал тележурналист, -- то она пока не нашла своего подтверждения.  Сегодня утром в аэропорт генерала Баканина прибыла группа специалистов корпорации «Локхид», которая и занимается производством «Боингов». Кроме того, в работе комиссии МАК примут участие представители Международной организации гражданской авиации, которые прибыли вчера вечером из Монреаля.
На вопрос о том, не исключает ли глава комиссии МАК Петр Артемьев взрыва самолета в результате теракта, последний ответил, что это станет известным лишь после того, как будут окончательно собраны останки самолета и специалисты определят основную причину взрыва.
Оставайтесь с нами! Самые последние новости о результатах расследования крупнейшей в новом тысячелетии авиакатастрофы — в ближайших выпусках новостей.
«Летят перелетные птицы, в осенней дали голубой, -- пропел про себя Меньшов, и с помощью пульта приглушил звук телевизора.— Птицы! Они во всем виноваты. В этом мире настолько все просто, что последней причиной всех бед ополоумевшего человечества, как правило, становятся братья наши меньшие.
Эх, Меньшов, а ты хорошо засветился! Смотри-ка! Даже на радио «Эхо планеты» выступил. Мало того, тебя еще и по телику показали и назвали «известным в нашем городе адвокатом». Надо же! Вот, что делает с обыкновенным Акакием Акакиевичем Башмачкиным электронные средства массовой информации!»
Майя! -- позвал он. — Ты видела этот кошмар?

Она вошла в небольшую гостиную, где Меньшов сидел, развалившись в кресле и присела рядом на диван.
Ты этому веришь? -- спросила она, не выпуская из рук полотенца, которым протирала посуду на кухне.
Птицам?
Нет, всему, что происходит вокруг гибели самолета.
Если честно, то я взялся за это дело исключительно ради денег, -- вздохнул Меньшов. — А если ты хочешь знать мое мнение, то я никому не верю. Я нутром чую, что взрыв авиалайнера произошел совсем по другим причинам.
А зачем ты стал добиваться встречи с журналистами, зачем ты вообще появился в эфире?
Так надо, -- сказал в ответ Меньшов и встал. — Ты сама что думаешь по этому поводу?
Самолет и все пассажиры погибли не случайно, -- глядя на него ставшими снова печальными глазами, сказала она. — Их принесли в жертву.
Ты это видела!? Ты же была там!
В том месте я оказалась совершенно случайно. Я только помню огромную вспышку в небе. Но я слышу этих людей, всех, кто погиб.
И что они говорят?
Они ничего не понимают. Сейчас они оказались в промежуточном пространстве, и им только остается ждать, когда за ними придут...

Вот уже несколько дней Меньшов и Майя жили на квартире, которую Николай снял у одного своего знакомого домовладельца. За это время Меньшов успел поднять такой шум в прессе, что все ведущие телеканалы, радио, газеты начинали и заканчивали свои выпуски новостей сообщениями о ходе расследования причин авиакатастрофы.
Средства массовой информации еще раз и еще вдалбливали в сознание рядового обывателя одну и ту же мысль: самолет погиб из-за того, что его летный ресурс был исчерпан, а компания, зная об этом, продолжала эксплуатировать лайнер.
Только за организацию столь масштабной информационной войны Меньшов уже получил десять тысяч условных единиц наличными. Но информационная бойня еще только начиналась, что сулило Меньшову еще большие барыши.
На самом деле, он не располагал никакими документами, которые бы подтверждали его версию по поводу гибель «Боинга». Все эти сведения были обыкновенной информационной уткой. Но поскольку никто до сих пор так и не смог русским языком рассказать о причинах трагедии, журналисты ухватились за наиболее скандальную версию, муссируя ее и так, и сяк.
Скандал обещал разгореться нешуточный. Прежде всего, он задевал такие крупные ведомства, как Комитет Гражданской авиации, Государственную экспертную комиссию, МАК, не говоря уже о бедной фирме «Российские интернациональные авиалинии». Только за несколько дней ее акции, еще недавно числившиеся в разряде «российских голубых фишек», стремительно покатились вниз.
Несмотря на приближение летнего сезона отпусков, компания стала нести колоссальные убытки из-за массового оттока пассажиров, которые не желали пользоваться услугами авиакомпании, эксплуатировавшей подержанные самолеты.
Все это лежало на поверхности. Другое дело, что истинные причины трагедии так и оставались не раскрытыми.
Таким же странным оставалось и происшествие на квартире у Аркадия Аронова. Что там на самом деле произошло, не смогла ответить даже следственная бригада, которую вызвал Меньшов в тот же вечер, когда они побывали на квартире у Михалыча
В этом событии оставались непонятными три вещи: кто-то разорвал на мелкие куски любимую собаку Аркадия, овчарку Дези, исчезла жена Аркадия — Лена, наконец, кто мог таким образом изуродовать картины. Согласно одной из версий следствия, устроить такой погром в доме художника Аронова могла его жена. Именно она, устав от постоянных пьянок мужа, решила положить конец собственным страданиям, учинила в квартире погром и скрылась. Правда, ответ на вопрос о том, как могла эта хрупкая женщина так жестоко поступить с собакой, оставался открытым.
Меньшов знал, что Дези была также дорога Лене, как и Аркадию. Если учесть, что умнейшая собака, не раз выручала и Лену, и ее мужа художника-инвалида, то у супруги не могло быть причин для расправы над бедным животным.
Михалыч в последнее время находился в жутком запое. В тайне от жены ему удалось продать несколько своих картин и получить за них солидные деньги. Это позволяло ему пить горькую, словно он решил раствориться в ней весь без остатка.
Ему было больно даже вспоминать об этом. Аркадия отправили в больницу, дом опечатали, о странном происшествии забыли. Меньшов все больше склонялся к мысли, что события последних дней каким-то образом связаны между собой, но выстроить их в некую последовательную цепочку ему так и не удалось. Столько всего успело вместиться в такой небольшой промежуток времени, что разобраться было не так-то просто.
Он выключил телевизор, подошел к Майе (Меньшов продолжал называть ее этим именем, несмотря на то, что у нее уже был паспорт и согласно ему звали ее Викой), обнял ее за плечи и прижал к себе.
Знаешь, -- прошептал он, -- из головы никак не идет то, что произошло на квартире Аркадия. — Как такое вообще могло случиться, неужели это Лена могла убить собаку, уничтожить картины?
Нет, это не она, -- также шепотом ответила Майя.
А кто?
Я представила эту картину еще тогда, когда мы вошли в дом. Я увидела чью-то тень, которая с огромной скоростью носилась по квартире. Именно она сожгла картины, стала причиной страшной гибели собаки...
А Лена, с ней что? -- преодолевая внутреннюю дрожь, спросил Меньшов.
Я ее не вижу. Она очень далеко.

Когда Майя говорила о том, что кто-то очень далеко, это вовсе не значило, что человек находится далеко в пространстве, Меньшов уже стал понимать ее, хотя объяснить ее дар не мог. Если кто-то был далеко, то его скорей всего уже не было в живых...
Майя, скажи, Лена, она жива?
Я ее не вижу и не слышу.
Ты сама понимаешь, что происходит?
Наверное, я понимаю, но не могу об этом сказать.
А описать?
Это такие картины, которые трудно описать.

Он начинал привыкать к ее непонятному дару и, даже сам того не подозревая, становился что ли мудрее. Раньше он лишь смутно верил в создателя, знал несколько сокровенных молитв, носил нательный крест, но церковь не посещал уже очень-очень давно. Что касалось всей нечистой своры, с ее табелью о рангах, злых кознях и подлом промысле, то Меньшов смеялся над этим так, как смеялся над чертом легендарный гоголевский кузнец Вакула.
«Девушка, девочка из ниоткуда, -- рассуждал он, -- нежное существо, спустившееся с небес, видящее и слышащее то, что тебе не дано ни видеть, ни слышать. Непонятная, неизвестная, без имени, без роду племени и ты ей веришь?..»
Несколько раз Меньшов порывался поехать вместе с Майей к специалистам. Он хотел показать ее врачам, надеясь, что они смогут помочь ей вспомнить, кто она и откуда. Но потом останавливал себя, боясь, что, попади она в руки современных эскулапов коновалов, он может долго ее не увидеть, а жить без нее он уже просто не мог.
В тайне Меньшов уже подумывал о том, а не начать ли жизнь сначала. То есть, не предложить ли Майе руку и сердце. Эти мысли были для него так же крамольны, как мысли монаха, давшего обет безбрачия, о близости с женщиной. Если подобное могло произойти с Меньшовым, то, вероятно, в небесах случилось нечто такое, что нельзя было назвать иначе, как вселенской революцией.
Молча они простояли какое-то время, пока Меньшов не услышал трель своего сотового телефона. На том конце провода был Витька Илларионов, с которым Николай безуспешно пытался встретиться в течение последних нескольких дней. Илларионов, наговорил ему кучу комплиментов по поводу того, как Меньшов хорошо держался перед телекамерами и обещал заехать немедленно, чтобы сообщить ему нечто очень важное.
Виктор Владимирович Илларионов представлял из себя не просто рубаху-парня, а рубаху, которая, казалось, знала все на свете.  Мало того, эта рубаха с детства мечтала летать. Он был старым школьным другом Меньшова. И насколько Николай себя помнил, Витька всю жизнь мечтал стать летчиком. Стал. Закончил знаменитое Качинское военное училище летчиков и заделался не просто военным пилотом, а ассом-испытателем самолетов новейших конструкций.
Дослужился бы майор Илларионов как минимум до полковника, получил бы Героя, если бы не досадный случай. Во время испытаний суперсовременного многоцелевого истребителя-штурмовика СУ, его экипаж потерпел авиакатастрофу.
Витька чудом уцелел. Что только он не делал, лишь бы остаться в действующем составе! Но, увы, приговор медкомиссии был суровым и обжалованию не подлежал: списать в запас. С тех самых пор и стал летчик-испытатель майор Илларионов отставным офицером без профессии, жилья и каких-либо перспектив на будущее.
Если бы не бывшая жена Меньшова Светлана, у которой кто-то из родственников беззаботно трудился в империи «Аэрофлот», не известно, как сложилась бы судьба асса-истребителя. Но Светлана постаралась, и вскоре Витек был трудоустроен диспетчером в аэропорт имени Героя России генерала Баканина. Первоначально на должность стажера, потом диспетчера и, наконец, начальника смены, то есть старшего диспетчера.
Витька нашел себя и очень быстро достиг высокого положения в корпоративном сообществе авиадиспетчеров. Он пользовался большим авторитетом и уважением у коллег, хорошо знал и успел полюбить свою новую профессию.
Привет, старина, -- прямо с порога начал Илларионов, -- ты, говорят, домагиваешься меня целую неделю?
Да я тебя не просто домагиваюсь, я тебя жутко хочу! -- обнимая друга, сказал Меньшов. — Знакомься, это Майя, представил он свою девушку.
Виктор, -- пожирая Майю своими бесстыжими глазами, -- сказал Илларионов. Она кивнула в ответ и улыбнулась.

Витек был жуткий однолюб. Он обожал свою Ларису, двух дочек и никого из противоположного пола не замечал и, разумеется, не хотел замечать. Но Меньшов успел отметить про себя, что Майя ему понравилась.
«Даже этот примерный семьянин и тот не удержался от восхищения», -- самодовольно буркнул про себя Николай.
Слушай, как ты в телик влезть умудрился!? Я случайно тебя увидел. Ну, думаю, Колька растет. Эти журналюги почти полчаса тебя пытали. Молодец! Хорошо смотришься.
Спасибо, друг. Что будем пить, коньяк, водку? -- теперь уже обнимая Майю за плечи, спросил Меньшов.
Нет, пить не могу, я за рулем, -- приуныл Виктор. — Давай кофе.
Птицы это все фигня, -- когда все трое сидели за столом и пили кофе, сказал Илларионов, -- сказочка для маленьких детишек. В тот раз, когда грохнулся «Боинг» я не дежурил. Не моя была смена. Но на следующий день я заступил на дежурство. У нас, сам знаешь, с этим строго. Такие разборки начались! Не завидую я той смене, что в тот раз принимала «Боинг». Понимаешь, как получается, когда самолет заходит на посадку, он почти слепой. Его глаза и уши это — диспетчерская служба. Если происходит нечто подобное, то в первую очередь проверяют нашего брата. Мы отвечаем за безопасность полетов в режиме взлета и посадки, понимаешь? -- Виктор стал смотреть то на Меньшова, то на Майю, так что было трудно понять, к кому именно он обратился с вопросом.
Да-а, работа у вас нервная, -- протянул Меньшов.
И физический износ самолета, о котором ты говорил по телику, --продолжал Илларионов, -- тоже фигня. Пойми, Коля, чтобы зафрахтовать самолет, надо пройти столько инстанций, в том числе и международных, что просто сума сойти можно. Даже если допустить, что наши коммерсанты дали кое-кому на лапу, чтобы тот сделал вид, что не заметил трещинку на крыле или фюзеляже, то наш брат чиновник — это не последняя инстанция. Множество организаций за рубежом дорожат своей репутацией, ибо это не только деньги, но и честное имя. Они никогда бы не подписались под актом передачи самолета, если у того истек срок летной эксплуатации.
Выходит я погорячился? -- спросил Меньшов.
Да не то, что погорячился, ты нес такую фигню, что я диву даюсь, как это можно было пропустить в эфир.
Ладно, птицы фигня, износ машины — фигня, террористический акт, как я понимаю, тоже фигня, а что же тогда, извиняюсь, не фигня, Витя?
А вот за этим я к тебе и пришел. Слушай, налей-ка еще кофе.

Пока Майя подливала гостю кофе, Меньшов успел подумать о себе: «Ну и сволочь же ты, Коля, так до сих пор и не понял, что водит тебя за ручки и ножки искусный кукловод».
Навигационные приборы, которыми оснащен «Боинг», считаются одними из самых лучших в мире. Там делать умеют, -- продолжал Илларионов. -- Но при такой низкой высоте они уже не играют существенной роли.
Его ведет диспетчер. Так вот, когда я принимал смену, я потребовал, чтобы мне дали все записи переговоров с бортом во время его захода на посадку. Сразу скажу, наша служба сработала безупречно. Самолет вели на посадку по всем правилам. Экипаж ни на миллиметр не отошел от предусмотренных в таких случаях инструкций. Как вдруг, бах! и нет самолета.
Выходит, он исчез?
Нет, Коля, его, скорей всего, сбили...
Как сбили!? -- Меньшов даже привстал с кресла.
Понимаешь, при заходе на посадку у самолета была очень низкая подлетная высота. Радар может видеть его только ориентируясь на сигналы, которые поступают с борта лайнера. Фиксируя эти сигналы, радар видит самолет на своем экране. Так вот, когда я просматривал запись, то с первого раза не обнаружил ничего подозрительного. Но когда стал прокручивать запись еще раз, то успел заметить, как по левому борту «Боинга» на какие-то доли секунды возникла вспышка. Ты знаешь, у меня глаз наметанный. Я сразу понял: или это был какой-то снаряд, или летающий объект.  Иного, Коля, не дано.
Ты об этом кому-нибудь говорил? -- взволнованные голосом спросил Меньшов.
Говорить об этом обязаны будут те, кто в то время был на дежурстве, а я проводил собственное расследование.
Ты уверен, что все обстоит именно так? -- не унимался Меньшов.
Коля, я работаю авиадиспетчером уже пятый год и кое-что в этом деле соображаю. Потом, ты пойми, я обязан все досконально изучить, чтобы в мою смену, не дай Бог, произошло что-то подобное. Понимаешь, то, что я увидел в записи, произошло в одно мгновение. Ни один даже самый опытный диспетчер уже не успел бы исправить ситуацию.

Все это время Майя молчала, глядя то на Меньшова, то на Илларионова. Наконец, воспользовавшись паузой, она обратилась к Виктору.
Скажите, а что было потом?
Потом? -- Виктор на секунду задумался. — А ничего, самолет исчез. Правда, мне показалось, что был еще какой-то блик. Но возможно, мне все это только показалось.

Майя опустила глаза, а ее руки стали неспешно разглаживать чуть заметные складки на платье. Меньшов так и не понял, зачем она задала Виктору этот вопрос.
Хорошо, старина, -- нарушил паузу Меньшов, -- допустим, что самолет сбит случайно выпущенной ракетой, которую с горя запустил российский летчик, вот уже несколько месяцев не получавший жалования.
Николай! -- Илларионов укоризненно покачал головой. — Какой летчик, какая ракета! Радиус аэропорта — это несколько десятков километров, которые находятся в зоне контроля радиолокационных приборов службы обеспечения полетов. Если только допустить, что к «Боингу» подобрался хваленный самолет-невидимка типа «Стелс», но у нас не Югославия, к тому же любой самолет был бы обнаружен средствами ПВО еще задолго до того, как он проник в воздушное пространство России.
Согласен, моя версия глупая и не имеет под собой оснований. Тогда, кто вмазал по «Боингу», не пацаны же его подстрелили из рогатки, и не подвыпивший веселый лесник, выпалил по борту из своей дедовской берданки?
Я, Коля, тоже не всеведущ, но поверь моему опыту, лайнер мог взорваться только при столкновении с неким летающим объектом.
А может быть, это была тарелка с братьями по разуму на борту? -- улыбнулся Меньшов.
Не знаю, что это было, тарелка, ракета, самолет, снаряд или еще что-нибудь, но я ни капли не сомневаюсь, что «Боинг» был сбит, скорей всего,  в результате столкновения.
И что мне теперь говорить на телевидении? -- вздохнул Меньшов.
Теперь, Коля, на телевидении тебе лучше не появляться совсем и уже тем более, ничего не говорить, -- неожиданно резким голосом сказал Илларионов. — Ты пойми, буйная твоя голова, что они сейчас будут говорить о птицах, драконах, рогатках и даже берданках, но никто не скажет о столкновении.
Ты думаешь что они знают истинную причину гибели борта 1698?
Не знаю, Коля, -- пожал плечами Илларионов, -- только я не могу считать себя самым умным. Вполне возможно, что работу, которую проделал я, сделали и другие.
Военные?
Черт их знает! Сейчас в России такой бардак, что не поймешь, где военные, где невоенные. Ладно, Коль, мне надо ехать, -- Илларионов встал. — Я тебе сказал то, что пока никому не известно. Считай, что я тебя предупредил, потому, что поверь моему опыту, если дело обстоит именно так, то лучше в него не лезть.
Витя, ты только меня не пугай, ладно! -- Меньшов тоже встал с места.
Дурак ты, Коля, я приехал тебя не пугать. Я посмотрел, как ты выступал по ТВ и понял, друг, что тебя используют как пацана, а ты делаешь вид, что ничего не понимаешь.

Когда Меньшов, проводив друга, вернулся назад, он оказался в в расстроенных чувствах. С самых первых минут, когда Нина Егоровна Астахова попросила его заняться этим делом, он почувствовал, что оно не кончится добром. Если бы не эти проклятые деньги, разве стал бы он заниматься разбирательством причин гибели ставшего уже легендарным борта 1698?
Конечно, он понимал, что его втянули в какую-то игру, где ему уготована роль придурка шута, основной задачей которого является развлечение скучающей публики в то время, как умные дядечки станут делать свое дело.
Он достал сигарету и увидел, что Майя все так же сидит за столом и смотрит прямо перед собой.
О чем ты думаешь? --  обратился он к ней.
Я думаю о том, что сейчас рассказал твой друг, -- ответила она.
Ты веришь тому, что он сказал? -- В ответ Майя кивнула головой. — Ты считаешь, что борт столкнулся с неким объектом, или его сбили? -- Она снова кивнула в ответ. — Да-а, блин, все вы все знаете, только Коля Меньшов как был лохом, так им и остался!

Он прикурил и, не говоря ни слова, отправился на кухню. Майя продолжала сидеть на диване. Меньшов открыл бездонное чрево холодильника и вынул оттуда бутылку коньяка. Он хотел налить живительную влагу в стакан и быстро выпить, но передумал. Достал из холодильника лимон, взял бутылку с собой и вернулся к Майе.
Объясни мне, что происходит вокруг? -- глядя в ее глаза, спросил Меньшов. — Сначала была загадочная смерть Наталки Хотиненко, затем этот таинственный «Боинг», потом появилась ты, наконец, я узнаю, что вокруг меня творится нечто такое, чему я не могу найти объяснения. Но это еще не все, -- Меньшов налил в  чашку из-под кофе коньяк, -- случай на квартире у Михалыча вообще необъясним, -- он залпом выпил и стал закусывать целым лимоном.
В чем же все-таки дело, может быть, я спился окончательно и бесповоротно и меня уже одолевает «белочка-горячечка», или я не понимаю всего того, в чем волей-неволей оказался замешанным?
Подожди! -- прервал он намерения Майи что-то сказать в ответ.— Я знаю, что грешен. Знаю! Я знаю, что мне уже давно нет места на этой земле. Но я не могу понять, кому понадобилось вытворять со мной такие штучки, после которых мне только и остается, что пустить себе пулю в лоб! -- Меньшов снова плеснул коньяк в чашку и, не дожидаясь пока Майя станет говорить, быстро выпил, затем достал новую сигарету и закурил.
Ты, наверное, считаешь меня виноватой во всех своих бедах? -- печально глядя в его темные глаза, спросила она.
Тебя? А кто ты такая? Что ты из себя представляешь? Ты не знаешь ничего о себе, ты не от мира сего, ты что-то чувствуешь, видишь, слышишь. Ну и что, что из этого? Ну вел я паскудный образ жизни, ну не верил я ни во что и тут появляешься ты, как с неба свалилась. И что изменилось в моей жизни? Она просто стала еще более бестолковей, чем была. Я только думал, что никогда и никого уже не смогу полюбить, что в этой жизни есть успокоение в вине, что ты, засранец, Меньшов больше никому не нужен. И только встретив тебя, во мне что-то надломилось... Прости, -- он налил себе в третий раз, залпом выпил и замолчал.
Я должна тебе рассказать о себе всю правду. Я должна была сделать это давно, -- бескровными губами прошептала она. — Но как мне сказать тебе, что я давно умерла, что вернулась сюда только совершенно случайно, что той неизвестной девушки уже давно нет на Земле. Только я осталась... Я знаю, что ты не поверишь, ты будешь уже в который раз говорить о своем пристрастии к водке, что все странности станешь списывать на нее. Но это не так. Все совсем иначе. Я должна была давно уйти от тебя, забыть о том, что мы так случайно встретились. Но я... Я люблю тебя! -- она поднялась с дивана и бросилась к его коленям.

Под руками Меньшова оказались ее золотистые волосы. Он невольно прикоснулся к ним пальцами, затем поднял ее лицо и увидел глаза, полные слез.
Майя, о чем ты говоришь? -- прошептал он. — Какая девушка, какая смерть, что ты?
Прости меня, любимый, прости меня, если можешь. Я не знаю, что происходит со мной, только я тебе все объясню, все расскажу, и ты поймешь, и ты узнаешь, что в мире все совсем не так, что все устроено иначе. Только ты прости...

ГЛАВА IX
Сегодня было воскресение, последняя неделя месяца. Каждую первую и последнюю неделю, двадцать четыре раза в году Меньшову позволялось видеться с дочерью. Так решила его жена Светлана. И он должен был быть счастлив, что она оказалась столь снисходительна к этому алкашу, который скрывал свою сущность под личиной респектабельного адвоката.
Светлана, с которой Меньшов прожил только шесть лет, жила в спальном районе мегаполиса-призрака в огромной шестикомнатной квартире с его дочерью и вторым мужем, полковником Николаем Шмелевым.
Полковник Шмелев занимал высокую должность в министерстве внутренних дел и вот-вот должен был быть произведен в генерал-майоры. Меньшов однажды видел во сне его новенькую генеральскую форму, которая в полной боевой готовности висела в одном из платяных шкафов.
Со Светланой они поженились в мятежном 1991 году, а развелись в 1997, когда Меньшов уже год, находился по ту сторону добра и зла.
Его уже изгнали из рядов бесперебойно работающих органов, и он в то время больше походил на ампутированную конечность, нежели на старшего лейтенанта, некогда грозного, жутко засекреченного элитного подразделения «Пума». Органы жили автономно от одной из их конечностей. Последнюю отсекли за ненадобностью, а точнее, из-за того, что она (конечность) погрязла в бессмысленном пьянстве.
А как все начиналось! Молодой офицер, военный юрист, отец полковник с огромными связями и влиянием, высокие покровители, красавица жена, тоже не из захудалого рода. Родители Светланы были не последними людьми в этом грешном городе. Ее отец работал в администрации президента, а мать, страшно подумать, состояла в группе советников при главе государства. Рассказывали, что она была ведущим составителем речей для самого.
Был бы Меньшов сейчас если и не маршалом, то генералом наверняка, если бы не эта проклятая шлея, то и дело норовившая попасть под остатки мантии, разумеется, сотканной из облезлых горностаев его собственной гордости и страсти к независимости. А ведь прочили ему должность главного военного прокурора. Конечно, не сразу, а некоторое время спустя.
И любовь ведь была до самозабвения. И Светлана отвечала ему полной взаимностью. Через год родилась Аленка, Ленка, девочка, умница. Чего тебе еще надо было, собака!? Послужи годика два-три в округе, а потом в столичный гарнизон, а потом... а потом...  Потом был Таджикистан и кишлак Ан-Халы...
Если бы жив был отец, то Коленьку можно было бы наставить на путь истинный. Но тот умер за три года до того, как они окончательно оформили развод.
Кто был в этом виноват? Ну, конечно же, Николай. Он был виноват изначально и только по той простой причине, что хотел быть мужчиной, созданным для войны. Времена, когда женщины любили военных-романтиков миновали, наступила эпоха, когда женщины любили военных-карьеристов. Он таким не был. Поэтому потерял все.
Он не таил ни зла, ни обиды на Светлану. Она долго терпела его частые командировки, его беспечность по отношению к тому, что ему предлагали влиятельные родственники. Он не хотел никого слушать и, как следовало ожидать, остался один. Меньшов не стал возражать против того, что Светлана первой решила подать на развод. Он не замечал щеголеватого подполковника, что уже давно ухаживал за его женой, а когда та сказала, что любит его, Николай принялся сжигать мосты.
Все прошло быстро и незаметно. Ночь они провели вдвоем. Утром суд вынес решение избавить бедную женщину от забулдыги мужа, а вечером Меньшов, уже не помня себя, отмечал то ли развод, толи расставание с родственной душой.
И только осталось, что эти встречи с дочерью. Два раза в месяц.  Утром он забирал Аленку, а вечером приводил домой. Пожалуй, в его жизни дочь была единственной отдушиной. При ней Меньшов никогда не пил, даже если умирал с похмелья.
Они становились то исследователями, готовыми обшарить весь город, то самым тщательным образом изучали метро, выбираясь из подземки только под вечер. То вдруг они превращались в страстных кинолюбов и посещали несколько сеансов подряд, не говоря о зоопарках, аттракционах, цирке, сладостях и прочих детских радостях.
Он испытывал трепетное чувство к своей маленькой Аленке. В ней было что-то от него. Та же страсть, то же стремление вместить в себя целый мир, азарт и риск.
Сегодня Меньшов пошел на беспрецедентный шаг. Он решил придти на встречу с дочерью вместе с Майей. Бывшая жена давно махнула на него рукой, считая, что страсть к алкоголю — это болезнь, которая не лечится. Но надо отдать ей должное, она не препятствовала встречам отца с дочерью. Терпимо к этому относился и почти генерал Коля Шмелев. В последний раз Меньшов успел заметить, что внешний вид Светланы несколько изменился и уже по ее фигуре догадался, что она беременная.
Как ни странно, но Майя охотно согласилась пойти вместе с ним на свидание с дочерью. Обычно женщины в таких вопросах очень щепетильны и стараются избегать встреч с бывшими женами, но Майя даже обрадовалась, когда Меньшов сказал, что хочет познакомить ее с Аленкой.
В назначенное время Светлана вместе с дочерью уже ожидала его у подъезда дома. Едва Меньшов появился в их поле зрения, как Аленка бросилась к нему на встречу. Пока они тискали друг друга в объятиях, Светлана, уже, вероятно, находясь на последних месяцах беременности, стала недоверчиво разглядывать спутницу, которая пришла сюда вместе с ее бывшим мужем.
Ее критический взгляд, похоже, не заметил каких-либо изъянов в избраннице Меньшова. Лишь только один нюанс: подруга бывшего мужа была очень молода. Она выглядела лет на 10-15 моложе своего спутника.
Здравствуй, дорогая, -- опуская Аленку на землю, обратился он к Светлане. — О-о, я вижу, что ваше семейство готовится к пополнению.
Здравствуй, Николай, -- она чуть заметно улыбнулась. — Может ты представишь мне свою спутницу? -- высокомерно глядя на эту молоденькую вертихвостку, обратилась к нему бывшая жена.
Конечно-конечно, знакомься это Майя, моя новая сотрудница.

Меньшов успел заметить, что Светлана оценила его подругу и, как ему показалось, была несколько уязвлена тем, что забулдыга Меньшов, готовый, казалось, пропить весь Земной шар за одну ночь, еще способен очаровывать таких милых красоток.
А разве тетя Майя не твоя жена? -- стала теребить его за руку Аленка.

Если бы Меньшову врезали по башке веслом, он бы отнесся к столь прискорбному факту весьма философски: «Так тебе и надо!» Но вопрос дочери застал его врасплох. Он собирался что-то промямлить в ответ, как вдруг ему на выручку пришла Майя.
Нет, мы не женаты.
Жалко, -- констатировала Аленка, -- тебе давно надо найти себе жену. Тетя Майя тебе очень подходит, вы так хорошо смотритесь!
Лена, перестань, -- попыталась урезонить ее мать, -- веди себя прилично и не задавай глупых вопросов. — Вы давно работаете у Николая? -- обратилась она к Майе.
Нет, совсем недавно.
Николай, а ты, я смотрю, решил увеличить штаты?
Растем, Светлана Андреевна, растем, -- едва скрывая самодовольство, которое возникло в нем, когда он заметил, что Светлана ревнует его, ответил Меньшов.
Ну что ж, я рада за тебя, -- сказала Светлана таким тоном, словно она была не бывшей женой, а начальницей Меньшова.— Значит так, ты знаешь о чем я всегда тебя прошу. При девочке не пить, в семь часов вечера я жду вас на этом месте. Прошу тебя, Николай, не опаздывай, мне нельзя волноваться. Лена, подойди сюда. Веди себя прилично и слушайся отца, -- она чмокнула дочку в щеку.
Дорогая, я хорошо помню все твои инструкции и, насколько ты знаешь, я их никогда не нарушал. Ну, мы пошли?
Идите, -- вздохнула Светлана, -- и без всяких излишеств, у девочки недавно болело горло.
Тетя Майя, а вы никогда не снимались для журнала? -- едва они отошли, спросила Аленка.
Мне не приходилось.
А мне кажется, что я видела вас в каком-то журнале. Вы так похожи на одну фотомодель, правда, я забыла ее фамилию.

Меньшов пропустил Майю и дочь вперед, а сам на секунду задержался, чтобы закурить. Светлана уже ушла домой, а рядом с детской площадкой он успел заметить двух типов, которые показались ему подозрительными.
Не оглядываясь, следя только угловым зрением, Меньшов стал делать вид, что ему никак не удается прикурить. Когда Майя с Аленкой уже сели в машину, он заметил, как те двое снялись с места и направились в сторону стоявшего неподалеку оливкового цвета БМВ.
«Может быть, это дядя Коля Шмелев, решил нанять охрану, опасаясь за безопасность своей падчерицы? -- спросил самого себя Меньшов.
Что-то на него это не похоже. А может просто совпадение?»
Ну что, дорогие дамы, у кого какие предложения по части нашей культурно-развлекательной программы? -- садясь за руль своего «Фолька», спросил Меньшов.
Папа, поехали в парк! Мы в тот раз так и не довели исследование его территории до конца. Осталось еще большое озеро в самом дальнем конце парка.
Тетя Майя не возражает?
Как я могу возражать, если Аленка жаждет исследовать еще не открытые земли! -- незаметно подмигнув девочке, ответила Майя.
Тогда вперед!

Пока девчонки, сидя на заднем сидении, дружно обсуждали повадки разных гусей-лебедей, что обитали в городском парке, Меньшов то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Если чувство тревоги однажды появлялось в нем, то в девяти из десяти случаев это было не случайно.  Он надеялся увидеть оливковый БМВ у себя на хвосте. Но следом ехали разные машины, среди которых означенной тачки не было.
Боевая, как он ее называл, интуиция, редко обманывала его. Если возникло чувство тревоги, значит, рядом была гроза. Если кто-то мог организовать за ним слежку, то почему он не мог поменять машину, справедливо полагая, что темный БМВ мог быть им замечен еще возле дома Светланы.
Меньшов сознательно выбрал дальнюю дорогу к парку, намериваясь определить, не следят ли за ним. Какое-то время след в след за его «Фольком» ехал серебристый «Опель». Потом он исчез. Затем несколько кварталов его сопровождал белый «Нисан». Наконец, джип «Паджеро» сменил его и висел на хвосте не менее десяти минут.
«Паранойя! -- заключил про себя Меньшов. —А  может быть эти товарищи, знают о принципе автомобильной слежки и ловко меняют машины?»
На территорию городского парка въезд машин был запрещен. Меньшов с трудом нашел место для парковки. На последних километрах даже подобия слежки он не заметил. Меньшов начал было успокаиваться, как вдруг заметил, что неподалеку стоит припаркованный оливковый БМВ!
«Друзья тоже в парк собрались!» — констатировал он.
Сомнения отпали сами собой, за ним началась слежка. Сейчас он подумал только об одном, о безопасности Аленки. Прервать прогулку он никак не мог, дочка бы просто не поняла его, но и затягивать пляски на лезвии бритвы, что-то уж очень не хотелось. Нужно было найти компромисс.
Твоя жена еще любит тебя, -- сказала Майя, когда они сидели на берегу озера, а Аленка в это время кормила хлебом из ладошки лебедей.
Что ты, прошло столько лет, -- усмехнулся в ответ Меньшов, -- мы видимся с ней только тогда, когда я забираю Аленку. Ты заметила, что она не зовет меня в квартиру. В любую погоду она собирает дочку, выводит во двор и ждет меня. Мы холодно приветствуем друг друга, иногда спрашиваем о делах, здоровье и на этом наше общение заканчивается. Она никогда мне не звонит, ни о чем не просит. Только если по каким-то причинам, Аленка не сможет встретиться со мной в воскресенье, Светлана сообщает об этом по телефону.
Мне трудно судить о ваших отношениях, но когда я ее увидела, мне почему-то показалось, что она живет двумя жизнями, -- Майя прижалась к нему так словно боялась, что сейчас придет Светлана и заберет его с собой. — Первая — это та, что она прожила с тобой, а вторая — длится сейчас. Для нее дороже именно та часть, в которой был ты, просто она никогда в этом не признается. Ведь ты ушел только формально. Ты же не мог унести с собой все то, что было пережито вами. Оно осталось и в тебе и в ней навсегда.
Ты ревнуешь?
Ты знаешь, мне совсем не знакомо это чувство, -- она прикоснулась своими губами к его колючей щеке, потом взяла его руку в свою и прижала ко лбу, -- Мне кажется, что первая жена это навсегда, ее нельзя забыть, как бы мужчина не старался, она знаковая фигура в его жизни... С тех пор как я с тобой, меня переполняют душевные силы. Я чувствую, что люблю тебя, но никак не могу это выразить, я как-то даже и не понимаю, что происходит со мной.
А все-таки, милая, ты ревнуешь, -- Меньшов взял ее руки в свои и поцеловал ладони.
Пусть будет так. Я боюсь тебя потерять. Со мной такое происходит впервые...
Ой! Как вы хорошо смотритесь! -- услышал он голос Аленки, которая уже скормила птицам весь хлеб и теперь молча наблюдала как эти голубки мирно воркуют между собой. — Прямо как в кино. Папа, а ты не хочешь жениться? Тетя Майя такая красивая. Она говорит, что никогда не была фотомоделью, а я ее видела в одном из журналов. Почему ты живешь один, ведь одному скучно?
Аленка, смешная ты, подойди сюда, -- Меньшов посадил ее между собой и Майей. — Никогда бы не подумал, что моя родная дочь выступит в роли свахи.
А сваха это кто? -- спросила Аленка.
Это такая профессия... понимаешь, -- Меньшов стал подбирать нужные слова, -- молодые люди иногда не могут сказать, что они хотели бы пожениться, а сваха она и выступает в роли посредника.  Она говорит невесте, что жених готов взять ее замуж, а потом мчится к жениху и сообщает ему радостную вещь, что и невеста не против.
Но у свахи есть еще и помощник, -- сквозь смех сказала Майя.
Правильно, есть.
Значит его называют сват? -- спросила Аленка. — А если свата нет, то и свадьбы не будет?
Почему же, сейчас все несколько проще, молодые обходятся и без сватов, -- ответил Меньшов, -- они у нас такие раскрепощенные.
Пап, а давай я вас сфотографирую, дядя Коля недавно купил мне фотоаппарат, -- она расстегнула свой крошечный рюкзачок и достала оттуда фотоаппарат. — Внимание, улыбнитесь, снимаю! Ой, а что там за дядечки стоят? -- отрывая окуляр фотоаппарата от глаз, спросила Аленка.

Меньшов покосился через плечо, быстро встал и обратился к Майе:
Майя, иди к Аленке! Держитесь вместе!

На верху стояли трое бритоголовых парней одетых, несмотря на жаркую погоду, в одинаковые темные костюмы.
«Бройлеры»? -- мелькнуло у него в голове. — Если это «бройлеры», то ума у них как у курицы, а мышцы—сплошной силикон.»
Трое бойцовского вида ребят стояли подобно вековым дубам так что, казалось, никакой ураган не сможет сковырнуть их с места. Эта дуэль взглядов продолжалась целую вечность—около одной минуты.  Затем «бройлеры» также незаметно испарились, как и появились в этом месте.
Папа, это были бандиты? -- шепотом спросила Аленка.
Ну почему же, нормальные русские парни, добротно одетые, в меру упитанные. Разве они не вправе побывать на берегу озера, посмотреть, как чудесно здесь носятся по водной глади стаи гусей, лебедей, да и просто уток? Я думаю, что они не бандиты, -- поспешил он успокоить дочь.
А они странные, знаешь, нам на английском одно слово задали учить про этих охранников. Как же оно звучит? -- Аленка наморщила лоб, пытаясь вспомнить нужное слово.
Я знаю! -- крикнул Меньшов.
Скажи! Скажи! -- захлопала в ладоши девочка.
Сейчас это модное слово и звучит оно так, -- Меньшов набрал в легкие воздуха и выпалил: -- Секьюрити, вот!
Правильно!

Пока Аленка укладывала свой фотоаппарат в рюкзачок, Майя обратилась к Меньшову:
Коля, кто это был?
Не знаю, судя по внешнему виду, они принадлежат или к охране какой-либо крупной фирмы, или их содержит в качестве боевых собак, какой-нибудь матерый бандит, спешно переквалифицировавшийся в респектабельного бизнесмена.
Они следили за нами?
Может быть. Как бы там ни было, а эти «бройлеры» испортили мне прогулку с дочерью. Аленка! -- позвал он девочку. — К сожалению, меня ждут неотложные дела и я вынужден отвезти тебя к маме.
Ну почему, пап, у нас ведь еще время есть до семи часов? Мы и в кино еще не сходили, и на лодке не поплавали, -- обиженно надула губки Аленка. — Это из-за секьюрити? -- грустно добавила она.
Ну что ты, они здесь совершенно ни при чем. Мне действительно срочно надо ехать по очень важному делу.

Как не сопротивлялась Аленка, а все же Меньшов отвез ее к маме.  Светлана немало удивилась, увидев на пороге бывшего мужа и дочь, которые прервали прогулку на четыре часа раньше обычного.
Что-нибудь случилось? -- недоверчиво глядя на Меньшова, спросила она, после того, как Аленка, попрощавшись с папкой, убежала к себе.
Не волнуйся, -- поспешил успокоить ее Николай, -- просто мне показалось, что некие доброжелатели учинили за мной слежку. Ты будь осторожней, береги Аленку. Ну, мне пора, еще раз повторяю, ни тебя, ни Аленку это не должно волновать, -- он спешно пожал холодную руку Светланы и быстро спустился вниз.
Понимаешь, -- обратился он к Майе, когда они уже ехали в машине, -- у меня такое чувство, что за мной началась слежка. Я связываю это с тем звонком, который поступил ко мне несколько дней назад. Какой-то тип предупредил меня, чтобы я бросил заниматься делом «Боинга». Мне, конечно, плевать на всякие там угрозы, но я бы не хотел, чтобы это хоть как-то могло навредить моей дочери.
Почему ты решил, что появление этих парней как-то связанно с авиакатастрофой, только исходя из анонимного звонка?
В последние несколько лет мне никто не угрожал, просто потому, что я вел малопробудный образ жизни и для нашего славного отечества мог представлять угрозу лишь как потенциальный претендент на лишнее койко-место в ближайшей психлечебнице, которое мне было обеспечено в случае окончательной победы надо мной белочки-горячечки. А что ты слышишь?
Они кого-то ищут, но не тебя, -- ответила Майя и стала поправлять потрепанные ветром волосы.
Аленка!?
Нет, она их не интересует.
Может быть, они оказались здесь случайно?
Я так не думаю.
Эх, надо было догнать одного из этих «бройлеров» и спросить на каких таких гусей-лебедей они смотрели, а то стоял глазел на них, как придурок.
Куда мы едем?
А черт его знает. В офис, я хочу проверить автоответчик, возможно, что там есть любопытная информация для меня.
А потом?
А потом я поеду на ТВ и сделаю еще одно сенсационное заявление! -- зло бросил в ответ Николай.
Ты хочешь сказать, что «Боинг» был сбит?
Может быть.

Офис адвокатской конторы «Легион» был наглухо закрыт по причине выходного дня. По воскресениям Николай Александрович не практиковал.
Поднявшись к себе наверх, Меньшов первым делом включил автоответчик. Электронный секретарь записал для него два сообщения. Первым звонили из авиакомпании «Российские интернациональные авиалинии», просили связаться с генеральным директором означенной фирмы Глебом Ивановичем Дыльновым. Вторым звонил Леонид Лимман. Другой информации автоответчик не содержал.
Не густо, -- вслух произнес Меньшов. — Интересно, зачем это я понадобился целому генеральному директору самой крупной российской авиакомпании?
Ты их сильно напугал своими грозными заявлениями, -- сказала Майя.
Так уж и напугал. А вот Ленику надо позвонить.

Меньшов снял трубку с аппарата, как вдруг услышал голос Майи.
Коля, к офису подъехало сразу две машины. Посмотри, -- позвала она его.

Действительно у самого подъезда притормозили два представительского класса «Мерседеса», из которых словно горох высыпали на тротуар стандартные мальчики в черных костюмах. Четко, со знанием дела, они стали осматривать все вокруг. Двое уже замерли у входа в офис, четверо бойцов окружили со всех сторон один из автомобилей. Дорогое тело, которое по всей вероятности находилось в чреве бронированного «мерса», вылупляться на свет не торопилось. Всего Меньшов насчитал человек восемь охранников.  Неизвестно сколько их еще было в двух автомобилях.
Майя, -- спокойным голосом обратился к ней Меньшов, -- ты знаешь, где находится наша квартира. Бери ключ и поезжай туда. Но сразу не заходи, а подожди меня в кафе напротив. Жди сколько сможешь.
Я останусь с тобой! --бросилась она к нему.
Нет! Я разберусь с ними сам. Я тебя прошу, уходи. За меня не бойся. Уходи быстро через черный ход. Ты меня слышишь?
Я не могу, я должна быть с тобой!
Я сказал, уходи! Мне еще раз повторить?

Глаза у Меньшова стали оловянными, губы были крепко сжаты, а на лбу выступила глубокая складка. Майя попятилась от него как от прокаженного.
Майя, -- он подошел к ней, обнял за плечи и прижал к себе.
Любимая, так надо.
Я понимаю, -- прошептала она в ответ.

Он крепко поцеловал ее в губы и, дождавшись пока она скроется за дверью, снова подошел к окну. Дорогое тело так и не появилось на свет. Меньшов достал из кобуры пистолет, повертел его в руках, подошел к столу, положил оружие в ящик и вернулся к окну.
«Только бы они не блокировали черный ход», -- подумал Меньшов.
Он мог уйти вместе с ней. Но зачем? Зачем затягивать эти игры в полицейских и воров. Если у конкретных ребят есть такие же конкретные вопросы, то их надо выслушать, затем дать ответ. Будет ли он состоять из нескольких продырявленных тел, вывернутых челюстей или все обойдется миром, дружбой, балалайкой, знал только один Господь Бог. Но бежать и прятаться по углам — это было не в правилах Меньшова.
Наконец дверца «Мерседеса», у которого стояло больше всего охранников, отворилась, и на свет Божий появилось Оно. Это был плюгавенький, невысокого роста мужичек, чем-то походивший на популярного артиста Владимира Ильина. Он неторопливо надел на лысину кремового цвета шляпу и что-то стал говорить охране.
Через минуту они расступились, словно намериваясь выпустить из машины еще кого-то. Каково же было удивление Меньшова, когда он увидел, что из соседнего, казалось бы, никем не охраняемого «Мерседеса», вышел высокого роста мужчина в светлом костюме. Это и было дорогое тело, а тот плюгавенький, скорей всего, являлся начальником службы охраны.
В сопровождении двух бойцов, высокий подошел к входной двери и тот час же Меньшов услышал трель звонка.
«Сума сойти можно! Я ожидал, что он сейчас отдаст команду двери ломать и штурмовать здание, а он, смотри, какой вежливый!»—подумал Меньшов. Звонок повторился. Николай вышел на лестничную площадку и крикнул вниз:
Входите, открыто!

Он снова удивился, когда увидел, что первыми поднимаются не охранники, а тот самый высокий тип. Плюгавенький и еще двое рослых ребят шли следом.
Когда высокий поднялся наверх, Меньшов успел его разглядеть. Это был красавец мужчина лет сорока. Седоволосый, с умными проницательными глазами, правильными чертами лица, он походил скорее на артиста больших и малых академических театров, чем на предводителя банды головорезов.  В левой руке он держал небольшой кожаный чемоданчик, в котором обычно люди его круга носят довольно существенные суммы денег.
«Коля, -- обратился Меньшов к самому себе, -- пора уже понять, что современные бандиты, это не господа с деревянным протезом, перевязанным глазом и здоровенным кинжалом, который они постоянно держат в зубах. Сейчас бандиты все артисты, музыканты, композиторы и даже писатели-сказочники, которые в перерывах между кровавыми разборками, пишут умилительные истории про колобков, ежиков, зайчиков и лисичек».
Добрый день, — голос высокого прозвучал как баритон оперного певца.
Вы адвокат Меньшов?
Да, Меньшов это я, -- продолжая сверлить незнакомца злыми глазами, ответил Николай.
Очень хорошо, -- подытожил тот, -- Водопьянов Сергей Евгеньевич, бизнесмен, -- он протянул Меньшову руку.

«Все вы теперь бизнесмены, мать вашу! -- подумал Меньшов.—Еще лет семь тому назад ходили по рынкам и сшибали бабки с непуганых кооператоров, а теперь у вас честный бизнес!»
Меньшов Николай Александрович, -- таким же тоном ответил Меньшов, -- адвокат. Чем могу быть полезен? -- отпустив его прохладную руку, спросил Меньшов.
У меня к вам есть очень важный разговор. Вы готовы меня выслушать?
Если это касается юридических вопросов, то я по выходным не практикую.
Нет, у меня к вам сугубо личное дело и к юриспруденции оно не имеет никакого отношения.
Проходите.

Водопьянов неслышно закрыл за собой дверь, оставив охрану томиться в приемной.
Меньшов никак не мог врубиться, чего от него хотят? Бандит не бандит, бизнесмен не бизнесмен, вежливый, юридическими вопросами не интересуется, не стал давать команду своим волкодавам захватить офис, вошел фактически без охраны, не делает вид, что крутой, как яйцо, которое варилось дня два на медленном огне.  Зачем он пришел?
Но то, что узнал Меньшов несколько минут спустя, запутало его окончательно. Если бы он был компьютером, то сгорел бы до основания, так и не сумев переварить поступившую информацию.
Усадив гостя в кресло, сам сев напротив, Меньшов приготовился слушать. Сергей Евгеньевич неторопливо осмотрел его офис и, как показалось Меньшову, остался доволен спартанской обстановкой адвокатской конторы с громким названием «Легион».
Курите? -- Меньшов предложил Водопьянову сигарету.
Нет, спасибо, я не курю. Вы давно работаете адвокатом?
Недавно, -- ответил Меньшов, а сам хотел спросить этого типа, давно ли он работает, так сказать, бизнесменом, но не стал сразу ерничать перед незнакомцем.
Не знаю, с чего и начать, -- неожиданно смутился Сергей Евгеньевич.
Начните с начала, -- подсказал Меньшов.

«Вечно ты, Коля, лезешь со своими подковырками. Нет, чтобы созерцать бутылку на расстоянии, так тебе обязательно надо в нее засунуть дурную голову».
Я являюсь президентом группы компаний «Арсенал XXI век». Основным занятием предприятий, входящих в данный альянс являются военные технологии и разработка современных вооружений, -- начал Водопьянов.
«Знаем мы ваши вооружения — ножи, кастеты, фомки, пистолеты, удавки и прочие бандитские инструменты», -- заключил про себя Меньшов.
В России, сами понимаете, продавать наши разработки некому, -- продолжал Водопьянов, -- поэтому мы целиком и полностью ориентируемся на зарубежные рынки. Надо сказать, что правительство, а также концерн «Рособоронэкспорт» наши партнеры. Мы не занимаемся продажей военных средств, наша задача современные технологии. В России, Николай Александрович, с этим делом не все так плохо.

«К чему он мне все это говорит? -- подумал Меньшов. — Может быть Сергей Евгеньевич стремится сделать меня рекламным агентом своей фирмы, или просто навешать лапши на уши?»
Но я пришел к вам не для того, чтобы посвятить в специфику деятельности нашей группы. Просто, если у вас возникнут вопросы, связанные с тем, что «Арсенал XXI век» малоизвестен, я хочу сразу сообщить: мы не даем рекламы на внутреннем рынке. Но это не важно, -- Сергей Евгеньевич помедлил, явно не решаясь сразу перейти к главному. — Понимаете, год тому назад я потерял любимую женщину. Она была известной фотомоделью из России, с которой я познакомился в Париже. Эта женщина была редким исключением из правил. Обычно фотомодели не часто отличаются умом. Их достоинства сосредоточены в прелестях женских...

Водопьянов неожиданно замолчал, опустил глаза и стал разглядывать свои руки. Он словно хотел прочесть на них какие-то записи.
На его голове не было ни одного темного волоса. Все они были седыми.  Однако лицо выглядело таким молодым, что седина только придавала ему тот шарм, от которого женщины сходят сума.
Мы очень быстро нашли друг друга, -- он оторвал свой взгляд от рук и печальными глазами посмотрел, на все такую же  недоумевающую рожу Меньшова. Его глаза словно искали взаимопонимания, сочувствия. И Меньшов, до сих пор сидевший как тупой китайский болванчик, вдруг стал ощущать какую-то близость к этому незнакомому хозяину жизни.
Мы полюбили друг друга, -- продолжал Водопьянов. — К этому времени у меня стали обостряться отношения с конкурирующими организациями.  Мне часто угрожали. Но позиции мои и группы компаний «Арсенал» были настолько сильны, что ничто не могло выбить нас из однажды выбранной колеи.
Простите, Сергей Евгеньевич, -- перебил его Меньшов, -- я что-то вас не пойму, что вы от меня хотите?
Прошу вас выслушать меня. Я постараюсь быть краток, -- он умоляюще посмотрел на Меньшова. — Тогда мои конкуренты стали искать слабое место. И они нашли его в лице любимой девушки. Они стали шантажировать ее, угрожать, требовать, чтобы она повлияла на меня, чтобы я изменил свои планы, перестал так активно осваивать рынки, продвигать наши разработки и так далее. Мы собирались пожениться. Она ждала от меня ребенка. Как вдруг она пропала. Она ехала к себе домой в автомобиле. В тот раз, несмотря на все мои требования, она отказалась от охраны, полагая, что от офиса моей головной фирмы ехать около получаса и ничего с ней не случится.

Я предпринял все возможные меры для ее поиска. Я поднял на уши всю свою службу безопасности, подключил своих знакомых из МВД, ФСБ, СВР, мне помогала служба безопасности концерна «Рособоронэкспорт». Тщетно, ее так и не удалось найти. Мои конкуренты неоднократно намекали мне, что это они устранили ее. Я не верил и до сих пор не верю. Ее машина была найдена на одной из автостоянок, что расположена недалеко от моего дома. И никаких следов...
Господи, а я то здесь причем? -- не выдержал Меньшов.
Подождите, я прошу вас, подождите еще одну минуту, -- взмолился Сергей Евгеньевич. — Я все вам объясню. Неделю тому назад один из моих заместителей вместе с друзьями отмечал какое-то торжество в ресторане «Филин». Там он увидел ее. Она была в компании с вами. Мой заместитель не мог ошибиться, он знал ее в лицо. После того, как он мне сообщил о том, что видел, я поднял на ноги все наличные силы службы безопасности. Нам стоило немалых трудов найти вас в этом большом городе. И вот я здесь перед вами. Я прошу вас, верните мне Олю. Она любит меня и если увидит, то сразу же узнает.
Какую Олю? -- волосы у Меньшова неожиданно встали дыбом, а предательские мурашки поползли по телу, осваивая только им одним известные тропы.
Девушку, которая работает с вами, зовут Ольга, она... она и есть та, о которой я только что вам рассказал...

«Та-ак, а ты, Коленька, думал, что в этом мире отдельное койко-место в психушке приготовлено только для тебя. А ведь мир не без сумасшедших людей. Вот и у этого магната, похоже, крыша поехала. Ну что ж, вдвоем оно как-то даже и веселее».
Насколько я понял, -- чеканя каждое слова, -- начал Меньшов, -- вы, Сергей Евгеньевич, утверждаете, что моя сотрудница и есть та самая девушка, которая, став вашей невестой, пропала год тому назад?
Да, это она.
Хорошо, допустим. Но почему она появилась у меня, а не пошла к вам? Если она, как вы утверждаете, любила вас, то почему не стала возвращаться к любимому?

Этот вопрос застал русского Крупа врасплох. Он долго собирался с мыслями, но только и смог спросить:
Почему?
И я не знаю. Или это не она, или...
Нет! -- крикнул Водопьянов. — Я не мог ошибиться! Вот, посмотрите, -- он быстрым движением рук открыл защелки своего кожаного кейса и разложил перед Меньшовым журналы. Это были роскошные издания «Elle» и Kosmopoliten». На их первых страницах были помещены снимки... Майи.
Скажите, это она? Она?

Девушка в умопомрачительно модном купальнике, девушка в элегантном вечернем платье, с цветами, девушка в изящном спортивном костюме, девушка в суперсовременном наряде от какого-то невероятно знаменитого модельера была похожа на Майю, как две капли воды! Один из этих журналов Меньшов видел на квартире у Михалыча. О том, что Майя могла быть фотомоделью, говорила даже его девятилетняя Аленка, которая тоже видела ее фото на обложке одного из элитных журналов.
А вот посмотрите, -- Сергей Евгеньевич перевернул очередную страницу, -- Ольга Клепикова — красавица из России!

Это был фоторепортаж и интервью с русской красавицей, в котором она отвечала на вопросы о том, как стала фотомоделью, где родилась, какое у нее хобби, какие мужчины ей нравятся и так далее.  Здесь же была фотография и Сергея Евгеньевича Водопьянова вместе с Ольгой. Они стояли, обняв друг друга у русской березки. Под фотографией была подпись: «Ольга Клепикова и ее жених Сергей».
Меньшов смотрел на иллюстрации в журналах и никак не мог понять, что же все-таки происходит здесь и теперь. Девушка, которую он видел на первых страницах, была настолько похожа на Майю, что только сумасшедший мог бы сказать, что это не так. С другой стороны, он не мог поверить, что это именно она. И потом, он вдруг вспомнил, когда он встретил Майю там, в районе авиакатастрофы, она ничего не могла сказать о себе. Еще тогда он подумал, что с ней могли сотворить такое, что она не помнила ни имени, ни места, откуда она пришла. Быть может, действительно кто-то лишил ее памяти, и она ничего не может вспомнить из своей прошлой жизни?
Но если все действительно так и Майя это не Майя, а Ольга, которую любил и любит Водопьянов, то, как быть ему, Меньшову, который любит Майю, а не Ольгу? Признать, что это действительно та самая фотомодель, на которой собирался жениться то ли бандит, то ли бизнесмен Сергей Евгеньевич, значило, что он, Меньшов, не имеет никаких прав на девушку, которую успел полюбить? Мало того, эта девушка ответила ему взаимностью. Она тоже полюбила его.
Это не Ольга, -- процедил сквозь зубы Меньшов. — Бывает так, что встречаются люди, которые очень похожи друг на друга.
Хорошо, -- голос Водопьянова стал заметно дрожать, -- тогда покажите мне ее. Дайте мне с ней поговорить. Я уверен, что она узнает меня. Вы же понимаете, что мне не составило бы особого труда захватить ее. Но я не хочу и не могу так поступить.

«Не знаю, Сережа, -- подумал Меньшов, -- сколько бы тебе это стоило, но захватить ее просто так не удалось бы даже твоим «бройлерам».
Дело в том, Сергей Евгеньевич, что Майя любит меня и не знает вас.
Как вы сказали, Майя? Разве ее зовут не Ольга?
Да, ее зовут Майя.
Но так не бывает! Так не бывает! -- повторил Водопьянов и встал с кресла.

Быть в более дурацком положении Меньшову не приходилось никогда.  То, что происходило сейчас, напоминало кошмарный сон, ибо в реальности он никогда бы не мог представить себе ничего подобного.
Скажите, я прошу вас, -- Сергей Евгеньевич стал расхаживать вдоль стола, -- вы видели ее обнаженной?
Конечно, -- Меньшов произнес это слово таким тоном, как будто он не только видел ее совершенно раздетой, но уже давно с ней спал как муж с женой.
Значит, вы должны были видеть ее родинку, ну ту, что на правом плече, большую, размером с голубиное яйцо.

Если бы к Меньшову сейчас подсоединили кабель с напряжением в 380 вольт, он бы выдержал и такой удар тока. Но он действительно видел на правом плече Майи родимое пятно примерно таких размеров, которые назвал Водопьянов.
Ну и что, что видел?
Тогда это не ваша Майя, а моя Оля. Я хорошо помню ее родимое пятно именно на правом плече! -- лицо Водопьянова стало восковым, а губы, совершенно бескровные, едва заметно стали подрагивать.

Белки его глаза сделались белыми, а зрачки сузились, словно яркий луч света ослепил их. Казалось, еще немного и он позовет своих Амбалов охранников, и те разрядят в Меньшова две или три обоймы из спрятанных за бортом пиджачков безотказных автоматических пистолетов типа «Узи».
Хорошо, допустим. И что из этого следует? -- Меньшов машинально глянул на ящик стола, в котором лежал пистолет.
Николай Александрович, умоляю вас, Христом Богом прошу, покажите мне ее!
И вы ей прикажете раздеться, чтобы убедиться, что то самое родимое пятно находится на своем месте?
Нет, она узнает меня! Я уверен, что узнает!

ГЛАВА X
Вороненый «Мерседес» представительского класса летел по широким проспектам города, проскальзывая светофоры только на зеленый свет. Гораздо позже Меньшов успел понять, что безмолвный водитель, которому, казалось, еще в раннем детстве отрезали язык, был так вышколен, что успевал рассчитывать время, пользуясь скоростными возможностями первоклассной тачки. Светофоры для него всегда мелькали своим зеленым глазом.
«Зачем он согласился, зачем он решил поехать с этим явно полусумасшедшим Сергеем Евгеньевичем? -- пытал себя Меньшов, сидя на заднем сидении рядом с Водопьяновым. — А что мне оставалось делать? Прятаться и прятать Майю? Пусть уж он сам убедится, что это не она».
И все же, тревожные мысли не давали ему покоя. Меньшов не стал ломать голову над загадкой, которую таила в себе Майя. Он не стал придавать значения ее странностям, ее необычности. Ему просто было хорошо рядом с ней, она нравилась ему и вполне устраивала как женщина. В свою очередь, Майя тоже не задавала ему дурацких вопросов и, казалось, понимала его с первого слова. Она отличалась от обычных женщин тем, что не хотела играть роль алчных, капризных, назойливых, вредных, мстительных. Она вообще не вписывалась в понятие современной женщины. Именно это и подкупило Меньшова. Таких баб он еще не встречал.
Но так продолжалось недолго. Ровно до тех пор, пока к нему в офис не вошел «новый русский» по фамилии Водопьянов. Николай пытался объяснить сложившуюся ситуацию, выстроив нечто подобное логической цепочке.
Если Оля, похожая на Майю, как сестра близнец, действительно пропала год тому назад, но при этом никто не видел ее мертвой, то почему ты исключаешь, что она не могла вернуться, пусть даже и с того света?  Далее, Майя ничего не может рассказать о своем прошлом. Неизвестно, кто ее родственники, неизвестно также и то, есть ли у нее сестра близняшка. Если допустить, что такая сестра все-таки есть, то Оля и Майя -- близнецы. Но, если мне не изменяет разум, у близнецов не может быть одинаковой родинки, тем более на одном и том же плече. Выходит, что Майя не сестра Ольги.  А кто же она тогда?
Он согласился поехать вместе с Водопьяновым к Майе, твердо веря, что девушка не узнает в нем своего бывшего любимого. А что если вдруг случится чудо? Майя на самом деле окажется Олей? Ведь имени своего она тоже не помнит. Настоящее имя дал ей Меньшов. И что тогда? Ты останешься в дураках, впрочем, Коля, в рядах дураков ты всегда был правофланговым.
Несколько раз Меньшов порывался остановить машину и сказать Сергею Евгеньевичу: «До свидания». Но сдерживал себя, понимая, что это просто бессмысленно. Рано или поздно Сережины бультерьеры найду и тебя и Майю. И пусть ты погибнешь в неравной схватке с собачьей стаей, что изменится после этого. Да и любопытно, черт возьми, чем закончится эта странная история.
А про себя он уже решил, что если этот реальный кошмар пройдет, то он сделает все возможное, чтобы ответить на вопрос: кем на самом деле является Майя. Если сегодня за ней приехал «новый русский» бандит-бизнесмен, то кто приедет за ней завтра? Меньшов даже и не догадывался, кем будет этот посланец.
Он увидел ее еще из окна «Мерседеса». Майя сидела за столиком летнего кафе, что располагалось напротив дома, где Меньшов снимал квартиру. Разумеется, такая заметная девушка, которая вот уже больше двух часов томилась в ожидании, не могла так долго оставаться одной.  С ней за столиком сидели двое бравых парней, один из которых что-то рассказывал, темпераментно жестикулируя обеими руками, другой курил, потягивая из здоровенной кружки прохладное пивко.
Столик был уставлен бутылками с шампанским, вином. Рядом покоилась огромная коробка конфет, а в импровизированной вазе, в качества которой была использована обыкновенная пивная бутылка, возвышались три роскошные розы. Парни явно пытались склеить девушку.
Как только «Мерседес» остановился, Меньшов попытался открыть двери сам и выйти. Но Водопьянов схватил его за локоть:
Николай Александрович, прошу вас не торопиться. Пусть сначала поработает охрана.
Слушайте, Сергей Евгеньевич, а чего вы так боитесь, от кого постоянно прячетесь? Вам не надоел такой образ жизни? -- обратился к нему Меньшов.
Такой образ жизни мне надоел, -- тоном усталого боксера, которому в ходе поединка сильно расквасили нос, ответил Водопьянов, -- но я вынужден так поступать потому, что у меня есть дело. Этим делом я очень дорожу просто потому, что затратил на его становление слишком много сил. Сегодня мое дело — это я.  Если со мной хоть что-нибудь случится, я не знаю, как сложится судьба того, что я создавал потому и кровью.

На последнем слове Водопьянов сделал особое ударение, может быть, давая понять Меньшову, что он тоже прожил эти безумные десять лет не в белых лайковых перчатках. И уж если сумел выжить, то удалось ему это не лежа на печи.
Пока охрана суетилась, Меньшов и Водопьянов оставались сидеть в машине. Весь путь от адвокатской конторы «Легион» до кафе с бледным названием «Лунная соната» они не проронили ни единого слова.
Насколько я знаю, вы служили в войсках специального назначения? -- задал вопрос Водопьянов.
Служил, а что?
Нет-нет, простите мое праздное любопытство. Дело в том, что мой начальник службы безопасности тоже служил в спецназе ГРУ. Он полковник в отставке.
Я в ГРУ не служил, -- буркнул в ответ Меньшов. — Давайте что ли выйдем.
Одну секунду, -- Водопьянов успел заметить только одному ему известный жест своего полковника из ГРУ.— Теперь можно, -- сказал он и первым открыл дверь.

Бравый парень, что без устали вешал лапшу на уши симпатичной девушке так и застыл с поднятой рукой, когда возле них оказались четыре бритоголовых бультерьера. Тот что хлебал пиво, хотел что-то сказать, как вдруг один из «бройлеров» Сергея Евгеньевича, стал собирать со стола бутылки и, схватив их в охапку, сунул любителю пива. Розы остались нетронутыми. Еще один боец что-то шепнул на ухо веселому балагуру и парни стремительно удалились. Майя обратилась к одному из бойцов, явно выражая свое неудовольствие, но тут рядом оказался лысый полковник ГРУ. Он сказал ей несколько слов, после чего девушка осталась сидеть на месте.
Они шли вместе с Водопьяновым. Майя успела заметить их и помахала им рукой. Так получилось, что и Меньшов и Водопьянов почти одновременно ответили ей тем же жестом. Сейчас трудно было сказать, кому именно девушка помахала рукой. Меньшов думал, что ему, Водопьянов ни капли не сомневался, что она так встречала его.
Меньшов не любил бороться за женщину. Если ему казалось, что она любит другого, то он предпочитал ретироваться. Он справедливо полагал, что на его век баб хватит. А чтобы там устраивать разборки из-за юбки — это было не в его правилах. Конечно, данный принцип не соблюдался, когда речь шла о защите женской чести и достоинства.
Но на этот раз ему жутко захотелось сказать Сергею Евгеньевичу:
«Сережа, а может, подеремся, а? Кто кому морду набьет, тому и будет принадлежать красавица».
Ощупывая взглядом Водопьянова, Меньшов заключил про себя, что этого в общем-то неслабого парня, он сумеет завалить, тем более, что тот уже привык надеяться на своих мордоворотов и явно забыл, что такое крепкий мужской кулак, как аргумент, применяемый в тех случаях, когда в споре ну никак не хочет родиться истина.
Когда они приблизились, Майя вышла из-за стола и подошла к Меньшову!
Коля, я так волновалась за тебя, -- то и дело поглядывая на суровый римский профиль Водопьянова, сказала Майя.
Оля! -- услышала она низкий голос Сергея Евгеньевича. — Оля, разве ты не узнаешь меня!?

Майя посмотрела на Водопьянова, потом на Меньшова и пожала плечами.
Оля! Милая! Ты вспомни, вспомни вот это! -- Водопьянов резким движением рук ослабил галстук, расстегнул ворот рубашки и сорвал с шеи небольшой крестик на золотой цепочке. — Ты помнишь его?  Ты подарила мне его тогда, в Париже! -- он протянул ей крестик.
Разве мы знакомы? -- Майя инстинктивно стала прижиматься к Меньшову.
Да! Да! Ты просто все забыла! -- крикнул Водопьянов. — Что с тобой случилось, куда ты пропала? Я так долго тебя искал. Я хотел перевернуть всю планету. Почему ты оставила меня?

Еще минуту, -- подумал про себя Меньшов, -- и русский миллионер забьется в истерике. Но его это мало интересовало. Он успел заметить, что «бройлеры» несколько оживились. Так получилось, что он, Водопьянов и Майя оказались в кольце.
Я не знаю вас, -- прошептала Майя. - Коля, кто этот человек?
Ну, как сказать, это Водопьянов Сергей Евгеньевич, президент группы компаний «Арсенал XXI век», -- и немного помедлив, добавил, -- надежда российского военно-промышленного комплекса.
Простите, Сергей Евгеньевич, вы меня с кем-то перепутали, -- сказала Майя, -- я не Оля. Я вижу вас впервые...

Лицо Водопьянова сделалось платиновым. Оно слилось с цветом седых волос. Он нахмурился, крепко стиснув кулаки. Еще секунда и вежливый, невероятно воспитанный Сергей Евгеньевич отдаст команду своим боевым псам.
Этого не может быть, -- прошептал или даже прошипел Водопьянов, -- ты должна меня помнить. Ты не можешь меня не помнить! Ты же любишь меня! -- закричал он так громко, что двое непуганых ментов, прогуливавшихся неподалеку, насторожили свои ушки, остановились и стали молча наблюдать за тем, что происходит, так и не решаясь вмешаться.

Неожиданно рядом с Водопьяновым оказался его начальник службы безопасности. Он что-то шепнул ему на ухо. Тот даже дернулся всем телом. Потом гневно посмотрел на Меньшова.
Я еще разберусь, -- сквозь зубы процедил он. — Мне еще не все понятно. Ты вспомнишь все, -- обратился он к Майе.
Сергей Евгеньевич, -- на этот раз не выдержал Меньшов, -- не пугайте, пожалуйста, девушку, в этом мире и так слишком много страха.
Прощайте, или, вернее, до свидания! -- крикнул Водопьянов и бросил к ногам Майи крестик на золотой цепочке. Через считанные секунды два черных «Мерседеса» исчезли с небольшой площади, напротив кафе «Лунная соната».

Пока шли эти малопонятные разборки, вокруг уже собрались зеваки, явно ожидая или резни, или перестрелки. Им казалось, что они торчат перед большим экраном телевизора и пули, если и начнут свистеть, то не преодолеют спасительного стекла экрана. Придурки!  Если бы «бройлеры» достали из широченных штанов свои пистолетики или маленькие такие автоматики, то мало бы не показалось.
Один из ушастых ментов, что-то пробурчал в свою рацию и оба стража порядка пошли патрулировать дальше. Только Меньшов и Майя продолжали стоять друг напротив друга.
Меньшов торжествовал. Этот холеный бизнесмен Сережа Водопьянов остался с носом. Он, как того и следовало ожидать, ошибся, полагая, что Майя это некая мифическая Оля, что пропала год тому назад.
Однако чисто интуитивно, Меньшов понимал, что Водопьянов просто так это дело не оставит. Он принадлежал к узкому кругу хозяев жизни и привык получать от нее все, что пожелает. Такой облом, что случился несколько минут тому назад, только возбуждал его.  Меньшов не сомневался, что Водопьянов еще напомнит о себе. Ему лишь только оставалось догадываться, какой способ для этого изберет президент группы компаний «Арсенал XXI век».
Николай бегло изложил Майе, что на самом деле произошло. Но она не успела ничего сказать ему в ответ, потому, что во всю свою комариную мощь заверещал сотовый телефон. Звонил Леонид Лимман.  Он срочно просил Меньшова заехать к нему в контору. Оказывается, суперхакер Леник расшифровал таинственный диск и пластину!
Меньшову понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, как самым кратчайшим путем добраться до логова, в котором сидел компьютерный гений Леник Лимман.
Пока они ехали в метро, Меньшов стал одолевать Майю вопросами.
Знаешь, я все время хотел у тебя спросить, неужели ты ничего не помнишь из своего прошлого?
Я уже говорила тебе, что я слышу и иногда вижу свое прошлое, но оно не мое. Оно не принадлежит мне, я только могу догадываться о нем.
Но может быть этот Водопьянов прав — ты и есть та самая Оля, которую он любил и любит до сих пор?
Когда я его увидела, я сразу поняла, что он ищет человека, которого уже нет.
Как нет?
Его Ольги нет в живых. Я это чувствую...
Но почему, скажи, почему так получилось, что ты похожа на его девушку как две капли воды? -- не унимался Меньшов. — Он показывал мне журналы, где были размещены ее, то есть твои, то есть ее... Тьфу! Мать твою так! Ну эти, фотографии. Он даже сказал, что у тебя на правом плече есть родинка. Она ведь есть?
Да, я знаю, -- Майя машинально положила левую руку на правое плечо.—У меня есть такая родинка.
Ну и как все это объяснить?
Коля, ты пойми, я тебе говорила, что он ищет человека, которого нет. Я не знаю, как так получилось, что я оказалась похожей на его девушку, -- взмолилась Майя.
Прости, но я ничего, ничего не понимаю. Может быть я дурак? -- он посмотрел на Майю так, словно только и ждал, что она подтвердит этот печальный диагноз.
Ты просто хороший человек...

«Ага, вот так именно говорят человеку, что он дурак, -- заключил про себя Меньшов, -- разве дурак не может быть хорошим человеком?  Может, еще как может, особенно если мирно сидит во дворе роскошного дома, где все палаты значатся под номером шесть».
Майя, ты меня, конечно, прости, но я думаю, что нам надо сходить ко врачу...
Пусть меня проверят? Пусть, я не стану возражать. Просто настанет время, и ты все узнаешь, ты все поймешь, только сейчас я не могу говорить о том, что со мной случилось, -- в уголках ее глаз появились капли слез.
Прости, родная, я, наверное, сморозил очередную глупость... О! Нам уже пора выходить.
На пути к конторе Леонида Аркадьевича Лиммана Меньшов вспомнил, что у него в кармане лежит дискета с интересным сюрпризом для хакера, который он приготовил давно, но ему никак не удавалось сделать такой классный подарок компьютерному гению. На это раз Николай решился, надеясь заодно проверить, как поведет себя в данной ситуации старых хакер Лимман.
В логове Леника Лиммана царил полумрак. В полутьме этого виртуального пространства, Леник Лимман чувствовал себя как демон, наблюдающий за эволюцией грехопадения бедного человечества. В логове не было ни души. В воскресные дни Леник работал один. Пользуясь неограниченным доступом к ресурсам Интернета, а также данной ему властью ведущего специалиста, он здесь был если уж и не богом, то полубогом точно.
А-а, Николай Александрович... О-о! -- заметив Майю, начал Леник, продолжая коситься на монитор.
Что ты все акаешь, да окаешь, говори, что случилось?
Да вы присаживайтесь, -- Леник подогнал два офисных кресла Майе и Меньшову. — Задали вы мне задачку, Николай Александрович.
Да уж задал, вместо обещанных двух дней, ты провозился с носителями целую неделю. Для вас, Леонид Аркадьевич, это непозволительно долго.
Конечно, долго! -- Леник почесал свои взъерошенные волосы.— Такая штука просто не открывается, и то, я работал над вашими носителями как угорелый.
Наработал?
Обижаете, Николай Александрович! -- насупился Леник. — Прошу подъехать ближе к моему монитору. Подкатывайтесь.

Но прежде, чем Лимман собрался показать Меньшову результаты своего нелегкого хакеровского труда, Николай вынул из кармана дискетку с программулькой.
Я тут одну программку достал, думаю, что она будет для тебя полезной, -- Николай протянул Ленику дискету.
Что за программа? -- Лимман принялся вертеть дискету в руках.
Вирусы есть?
Что ты, Леник! Какие вирусы.
Попробуем, -- недоверчиво покосившись на Меньшова, Лимман вставил диск и на мониторе появилось десять картинок с симпатичными одетыми девушками.

Затем на экране возник вопрос: «Не хотите ли вы увидеть их без одежды?  У вас есть возможность ответить только «Да». Самое главное, что Лимман не стал прерывать процесс ознакомления с программой, которая предложила ему нажать и удерживать 10 клавиш на клавиатуре.
Ловкими движениями пальцев Леник нажал сразу десять клавиш, и тут на экране монитора всплыло следующее сообщение: «Как только одна из клавиш будет отпущена, в машине активизируется вирус, который немедленно выведет из строя винт (даже форматирование не поможет!)».
Ну че, Леник, у тебя кофе есть? Мы с Майей пока кофейку попьем, а ты подумай, -- сказал Меньшов, глядя как лицо Лиммана превращается в маску из фильмов ужасов.
Николай Александрович! -- крикнул Леник. — Вы что серьезно мне вирус притащили? Это же головной компьютер фирмы! Вы что делаете? -- сам хакер при этом крепко удерживал все десять кнопок. — Мне оторвут голову, выгонят с работы и я пойду по миру, Николай Александрович! -- взмолился Лимман.
Леник, отрывай руки и в течение пятой доли секунды жми Esc. Если успеешь — тебе повезло, нет, ну что ж, и на хакеров тоже бывает прорушка, -- невозмутимым тоном сказал Меньшов, глядя на Майю.
Девушка едва сдерживала себя, чтобы не взорваться от смеха. Леник мгновенно отодрал пальцы от клавиатуры и с такой быстротой нажал на клавишу Esc, что Меньшов даже и опомниться не успел. На мониторе возникла все та же картинка, которая была на ней до того, как Леник решил проверить программульку.
Успел! -- констатировал Меньшов. — Ловкие же у тебя ручонки!
Знаете, Николай Александрович, если бы я вас не уважал, я бы...
Я все понял, старина, -- поспешил перебить его Меньшов, -- зато какой классный у тебя сюрприз появился! Будешь своих хакерят разыгрывать.
Господи, дядя Коля, а на нем и вправду вирусов нет?
Ну я же не враг тебе, Леонид. Вот и Майя не даст соврать. Ну что там у тебя с дисками?

Лиман еще некоторое время сидел, насупившись, искренне переживая угрозу заражения его машины вирусом. Леник, который в этом деле съел собаку, так лохонулся, что ему было явно обидно за то, что разыграл его не такой же гений, а обыкновенный чайник.  Но он быстро успокоился и принялся колдовать над клавиатурой.
Затем началось такое, чего Меньшов никак не ожидал. Только в голове вдруг всплыла фраза: «Миллион проблем».
Леник застучал по клавишам и вскоре на экране возник темный фон, а на нем несколько десятков белых точек. Они были разбросаны в хаотическом порядке, как звезды на небе.
Вот это и хранилось на носителях, -- сказал Леник.
И все? На кой, прошу прощения, хрен мне нужны эти точки.
А вы не торопитесь, -- Леник снова стал тарахтеть по клавиатуре, -- я сначала тоже так подумал. Всего таких точек — 21. Я пытался отыскать нужный алгоритм, чтобы понять для чего эти фиговины были занесены на диски, а пластина тоже оказалась носителем, и диск не открывался без нее. Так вот, я бился над этой проблемой пять дней.
Нашел?
Давайте посмотрим, -- Леник ударил по клавишам и тот час же на экране возникла карта Российской Федерации. — Эта карта. Теперь мы наложим изображение 21 точки на ее пространство. Вот. Они распределяются ровно по всей поверхности территории нашей страны.  Теперь, -- продолжал Леник, -- включим обозначения городов, крупных населенных пунктов. Как видите, ни одна из точек не расположена даже в пяти-десяти километрах от любого мало-мальски известного населенного пункта. Все находятся в удалении. Я бы даже сказал, что они размещены так аккуратно, что каждая из 21 как бы занимает безлюдное место. В центральной части страны их очень мало и выдвинуты они в основном к северу, зато в Сибири, Дальнем Востоке этих точек большинство. Что касается климатических зон, то они здесь не играют никакой роли. Точки расположены даже в заполярном круге.
Леонид, а это случайно не ракетные точки? -- прервал его Меньшов.
Давайте посмотрим, я ведь вам еще не все показал. Запись на носители сама по себе очень интересная. Экран монитора на мгновение стал темным, затем точки появились снова, но на этот раз некоторые из них стали зелеными и принялись мигать. — Всего мигающих точек, -- продолжал Леник, я насчитал двенадцать.  остальные девять—неподвижны. Видите?
Ну точно это ракетные точки! -- не унимался Меньшов.
К сожалению, Николай Александрович, это не так. Дело в том, что расположение ракетных точек только для рядового обывателя сегодня являются секретом. Благодаря первоклассным спутникам-шпионам все стационарные пусковые установки давно известны нашим, так сказать, потенциальным противникам. Поэтому подразделения ракетных войск стратегического назначения уже давно пользуются мобильными комплексами, которые постоянно находятся в движении. Сегодня там, завтра здесь. Вот график их передвижения, маршруты, зоны боевого патрулирования — действительно являются секретом, а стационарные пусковые установки уже не спрячешь, как ни старайся.
Леонид Аркадьевич, -- официальным тоном начал Меньшов, -- вы, понимаешь, не юлите, вам, вероятно, известна тайна эти звездочек на десять ходов вперед. Может быть, обойдемся без длинных вступлений?
Хорошо, я постараюсь, -- не отрывая взгляда от монитора, ответил Леник. — Это не ракетные точки, не радары ПВО словом, ничего, что как-то было бы связано с спецификой деятельности министерства обороны. Я так считаю потому, что носители были закодированы каким-то ранее неизвестным кодом, который не применяется военными.
Ты хочешь сказать, что тебе известны военные коды? -- нахмурился Меньшов.
Их знать не обязательно. Для меня важен алгоритм именно с ним я и работаю. Вы только посмотрите! Прошло не более двадцати минут, а некоторые точки успели погаснуть, другие, напротив, стали мигать!
О чем это говорит?
Да просто о том, что диск включен в некую глобальную систему и живет независимо от того, где он находится. Через какой-то интервал времени одни точки перестают быть активными, а другие, наоборот выдают некие сигналы.
А как ты думаешь, какие они по размерам в реальности? -- спросил Меньшов.
Я проверял, масштабировал, форматировал и думаю, что их радиус не превышает 40-50 метров.
Ладно, идем дальше, -- заключил Меньшов и достал сигарету.— Мая, а ты что молчишь?
Я пытаюсь понять, чтобы это значило.

Она сказала это необычным тоном. Быть может, впервые за все время их знакомства Меньшову показалось, что она говорит неправду. Он поспешил отогнать от себя эту мысль и обратился к Лимману: -- У тебя можно курить?
Курить? Ну-у, в общем можно, только компьютеры этого не любят, -- пробасил Леник.
Хорошо не буду, -- Меньшов спрятал сигарету обратно в пачку.
Если ты говоришь, что это не военные, то нам остается предположить, что этих точек понаставили зеленые человечки. Как тебе моя версия, товарищ гений?
Вы верите в НЛО? -- Леник снял очки и принялся их протирать уголком своей давно не стираной рубашки.
Знаешь, Леонид, в последнее время я насмотрелся такого, что теперь ничему не удивляюсь, -- с грустью в голосе произнес Меньшов.
Я никогда не придавал этому особого значения, -- Леник надел очки, -- только хочу сказать сразу: мне удалось снять только один код. Все попытки внедриться глубже оказались безрезультатными.  Эту штуку даже самый современный компьютер прочитать не может, просто потому, что оба диска изготовлены совершенно для другой конфигурации. Такие машины если и появятся, то не раньше, чем лет через десять.
Ты хочешь сказать, что полную информацию, записанную на этих носителях прочитать невозможно?
Да и не нужно. Просто потому, что я рекомендовал бы вам спрятать их подальше и забыть.
Как это спрятать, ты что, Леник, кого-то боишься?
Не знаю, -- пожал плечами компьютерный гений, -- но на них содержится нечто такое, что нам пока знать не надо. Я вообще удивляюсь, как они могли к вам попасть?
Нет, я не понял, Леня, что с тобой? -- Меньшов подошел к Лимману и стал трясти того за плечи. — Что ты молчишь?
Со мной ничего, -- пробормотал Леник, -- забирайте диски и уходите. Я ничего не знаю, ничего для вас не делал, диски не открывал, мы с вами не знакомы...
Я всегда говорил, что у таких гениев как ты рано или поздно обязательно поедет крыша. Ты мне только скажи: ты действительно сделал все, что мог, или ты что-то утаил от меня?
Я сделал все, что мог. Проникнуть дальше не в моих силах.

Леник как-то сник, вдавил свое тело в кресло и стал маленьким, темным, незаметным.
Майя, мы уходим. Мне эта чертовщина во как надоела! Думал хоть один нормальный человек остался на этой земле, а и тот поковырялся в дисках и стал похож на квашню. Леник, давай диски!

Тот нехотя встал с кресла вынул диски и протянул их Меньшову.  Глаза Леника странно блуждали в полумраке. Похоже было, что он действительно провел всю неделю у монитора и теперь напоминал собой губку из которой выжали последние остатки живительной влаги.

Уже смеркалось, когда Меньшов затащил Майю в небольшой подвальчик, что располагался неподалеку от логова Леника Лиммана.
Надо что-нибудь съесть, -- процедил Меньшов, увлекая девушку за собой.

Он терпеливо ждал, пока официант соизволит подойти к их столику.  В кабачке, название которого Меньшов не запомнил, посетители отсутствовали. Но этот проклятый бармен все равно не спешил обслуживать поздних клиентов. И тут Меьшова окончательно переклинило.
Он медленно встал, погасил сигарету в бездонной пепельнице, нагло выдолбленной бессмертным народным умельцем в куске пня, и обратился к Майе:
Ты подожди немного, я сейчас приду.

Высокий худощавый бармен стоял у стойки и о чем-то болтал с миловидной дамочкой, которая то и дело припадала к трубочке, посасывая сладкий коктейль ядовитого цвета.
Простите, нет ли у вас желания обслужить наш столик? -- обратился он к парню в белой накрахмаленной рубашке.
У нас только гуляш и жаркое по-охотничьи, -- глядя на Меньшова сверху вниз ответил тот.
Для этого, товарищ, я должен был оставить свою даму и подойти к тебе? -- исподлобья глядя в его наглые глаза, прошептал Меньшов.
Я тебе не товарищ, -- усмехнулся тот. — И вообще, шел бы ты отсюда. Здесь собираются люди не твоего круга.
Спасибо, друг, за столь великолепное обращение, -- Меньшов сделал вид, что поворачивается и уходит, а сам со всего размаху, левой, въехал этому типу в лоб.

Девушка истошно завизжала, Майя вскочила с места, а бармен полетел в сторону дальней стоки. Сверху на него посыпались бутылки, банки с пивом, фужеры и прочие атрибуты кафе. В тот же миг из подсобки выскочили двое в черных рубашках с дубинками в руках. Кажется, это были штатные вышибалы.
Один из них бросился к Меньшову с дубинкой, но мгновенно был свален ударом ноги. Второй нарвался на всю мощь левого кулака Меньшова и закатился под один из столиков. Все это сопровождалось звоном разбитого стекла и все тем же истерическим визгом, забившейся в угол дамочки. Меньшову сразу было трудно понять, верещит ли она из-за того, что увидела драку, или от того, что нечаянно пролила свой ядовитый коктейль себе на платье.
Майя схватила Меньшова за руку, и стал тянуть к выходу.
Николай, что ты делаешь! Я прошу тебя, перестань! Пойдем отсюда!

В это время один из охранников умудрился встать. В его руках оказался пистолет. Меньшов отстранил от себя Майю и, не дожидаясь пока тот нажмет не спусковой крючок, сделал такой захват, после которого пистолет оказался в его руках, а нападавший получил очередной удар ногой в шею. На мгновение все стихло.
Пистолет оказался газовым. Меньшов выдвинул барабан и вытряхнул из него патроны. Потом, не торопясь засунул ствол между двумя никелированными железными полосками между стойкой и, согнув ствол буквой «г», бросил его в сторону охранника.
Бармен и второй вышибала валялись словно мертвые. Тот, что отважился достать пистолет, слегка стонал, лежа под столом.
Поужинал, мать вашу так! -- Меньшов зло сплюнул на пол и повернулся в надежде увидеть Майю. Но ее рядом не было.— Передай своим, -- обратился он к девушке, которая продолжала всхлипывать, трясясь как в лихорадке, -- если я не найду ее, я обязательно вернусь в ваше гнусное заведения. Но в следующий раз я выверну его наизнанку!
Он выскочил на улицу, словно его ошпарили кипятком. Давно Меньшов не дрался, очень давно. Что-то случилось с ним в этот вечер.  Сейчас его раздражало все. Если бы под горячую руку попался еще один отряд веселых барменов, вкупе с не менее разудалыми охранниками, он бы и их заставил лизать асфальт. Но куда исчезла Майя!?
Майя! -- крикнул он в темноту. Ему ответил только завывающий двигатель троллейбуса. — Майя! -- повторил Меньшов и бросился наугад к ближайшей остановке. Там он увидел девушку, похожую на Майю. Он подбежал к ней, схватил за плечи, повернул к себе лицом и обознался.

«Ушла. Хорошо. Это дело поправимое, -- заключил он про себя.— Если я сейчас не перебью десяток другой официантов, кельнеров, барменов и прочих представителей армии изумительного российского сервиса, то и эту проблему мы решим».
Он еще какое-то время озирался по сторонам, надеясь увидеть ее, но потом махнул рукой и направился в сторону сверкающего огнями кафе, над входом в которое светилась неоновая вывеска с весьма интригующим названием — «Причал».
«Сволочи, не могли добавить к этому чудесному названию слово «последний», -- подумал Меньшов и буквально ногой отворил стеклянную дверь заведения.
Жизнь состоит из огромного набора контрастов. Темные, белые или вовсе серые, разные, они переполняют ее тем глубинным смыслом, от проникновения в который, чувствуешь себя членом команды покойного Жака Ива Кусто где ни будь на дне Тихого океана. Только иногда кажется, что славный «Калипсо» ушел, а про тебя забыли, и в баллонах твоего акваланга вот-вот кончится кислород.
Едва Меньшов присел и успел изобразить зверскую морду лица своего, как рядом с ним появилась миловидная официантка.
Добрый вечер, -- сказала девушка и протянула ему темно-синюю папку с меню. — Мы очень рады, что вы посетили наше кафе, -- совершенно спокойным тоном продолжала она, несмотря на то, что харя у Меньшова без лишних слов свидетельствовала, что он каждый свой рабочий день, поднимаясь на эшафот, начинает со слов любимой песни: «Привыкли руки к топорам...»
У вас водка есть? -- не открывая меню, спросил Меньшов.
Какую вы предпочитаете?
Какая есть, такую и предпочитаю.
«Кристал-Люкс».
Пойдет. Несите бутылку, только я вас умоляю, пусть она будет прохладной.
Из закусок что-нибудь выберете?
Из закусок? -- Меньшов на секунду задумался.— Принесите коробку томатного сока.
И все? -- девушка улыбнулась.
Все! Больше ничего не надо.

На все про все ушло не более минуты. Меньшов наполнил фужер до краев, в другой налил сок и жадно выпил сначала водку, а потом и сок. Пока живительная влага растекалась по телу, он стремительно повторил означенную дозу.
В голове роились мысли, наползая одна на другую, как льдины во время ледохода. Надоело быть полным идиотом, тупицей, придурком.  Пусть из жизни давно ушел ее блудный сын—смысл. Пусть он перестал задумываться над тем, что происходит вокруг. Черт с ним, что судьба повернулась к нему неожиданной стороной. Но почему он должен решать чьи-то проблемы, почему ему приходится думать за других, почему он перестал жить для себя, ведь годы-гады уходят, а за спиной не осталось ничего, кроме выжженной земли?
И такая вселенская тоска вдруг схватила его за самое горло, что он налил в третий раз, залпом выпил и запел, громко, срывающимся голосом, запел песню о черном вороне.
Черный во-о-рон, что ж ты вьешься над мое-е-ю головой.
Ты побе-е-ды не дожде-е-шься, черный во-о-рон, я не твой!
Кафе было немноголюдным и оттого на Меньшова сразу же обратили внимание. Парочка, что сидела через два столика от него, трое парней, сидевшие за столом у окна, все повернули головы в его сторону. А он продолжал петь, пока не допел всю песню до конца.
Девушка! -- крикнул Николай.— Будьте так добры, принесите еще одну бутылку этой вашей «Люкс».

Пока официантка выполняла заказ, к его столику подошел один из парней.
Извини, мужик, ты классно поешь, -- сказал он, глядя своими большими глазами на Меньшова.— Мы тут с пацанами из Чечни приехали, там тоже такую песню поют.
Воевал? -- рыкнул Меньшов.
Приходилось.
Тогда что стоишь, садись, водку пить будем. Зови своих орлов.
Спасибо, мужик, но у нас все есть, -- неожиданно смутился тот, -- ты не подумай...
А я и не думаю, потому что думалка сломалась. Эй, орёлики! -- крикнул он в сторону парней.— Давай, подкатывай.

Через минуту все четверо сидели за одним столом. Только молоденькая официантка жалобно смотрела на Николая, сожалея, что он так и не позволил себе заказать хоть какой-нибудь закуски...
... Он проснулся от холода, сидя на лавочке в парке. Парни куда-то подевались, или их подевали, отвезя в трезвяк.  Меньшова никто не тронул. Последнее, что он запомнил — бутылку водки «Кристалл-Люкс», которую успел заказать на прощание. Сейчас ополовиненная злодейка стояла у его ног. Кажется, тех парней из Чечни он не только перепел, но и перепил. Голову ломило. Давала о себе знать контузия, полученная еще в первую чеченскую кампанию.
Было около двух или трех часов утра. Ветер шелестел в листве деревьев, и только он напоминал, что рядом течет в неизведанное жизнь.
Меньшов взял бутылку и стал пить прямо из горлышка. Он не оторвался до тех пор, пока не выпил все до дна.
В этот раз хмельные часы в организме пошли в другую сторону. Вместо того чтобы пьянеть, он стал катастрофически трезветь!
Постепенно накатывая, как волна на твердолобую скалу, возвращалась память. Но из всего, что ему удалось вспомнить, самым отчетливым было исчезновение Майи. Она ушла после того, как он учинил драку в кабаке, названия которого так и не запомнил.
«Почему она ушла? Она обиделась. Она не хотела видеть этого мордобоя. Или подумала, что Меньшов решил показать, какой он храбрый?  Ох уж эти женские капризы! Даже Майя не смогла избежать природной бабской стервозности!
Он стал рыться в карманах в поисках сигарет и не сразу заметил как на лавочку присел какой-то странный тип.
Где она? -- хриплым, простуженным голосом спросил он.

Меньшов медленно повернулся влево и увидел, что рядом с ним сидит совершенно темный силуэт с красной точкой во лбу.
Чего тебе надобно, старче? -- глядя во тьму лица его, спросил Николай.
Я спрашиваю, где она? --  повторил неизвестный.
Слушай, дорогой, а я тоже не знаю, куда она делась. Может, ты подскажешь? И вообще, что за фонарик ты себе на лоб прикрутил?  Это что, последний крик моды?
Ты не ответил на мой вопрос, -- прохрипел тот.
Дядя, а кто ты такой, чтобы я отвечал на твои дурацкие вопросы? Что вы все ко мне пристали!? Где она, где он, кто кому и сколько должен, кто кого нашел, потерял? Вы мне, и ты в том числе, надоели до ужаса!
Ты помнишь того мальчика, который родился, когда взошла звезда? Ты должен его помнить! Что вы знаете о его детстве? Вы не знаете о нем ничего! Потому, что детства у него не было. Этот мальчик известен вам, как муж, которому было тридцать три года...
Слушай, друг, зачем ты мне все это говоришь? -- спросил Меньшов.
Для того чтобы ты не перебивал меня!
Я тебя и не собирался...
Он пошел проповедовать любовь! Он был последним из тех, кого оставили здесь. А ты помнишь, что завещал этот мальчик, ставший мужчиной? Ты не помнишь! И все вы не помните. А он говорил вам, когда я, спасший вас, уйду, придет Утешитель. Дождались ли вы его и знаете ли, кто будет Утешителем?

Меньшов окаменел, словно на него посмотрела Медуза Горгона. Этот странный тип, лица которого он не видел, говорил с ним, как кролик с удавом. Только удав притягивает к себе жертву взглядом, а этот гипнотизировал его словами.
Он уже приближается. Он утешит вас, когда вы потеряете надежду. Он будет с вами, когда вы потеряете любовь. Он прижмет вас к своей груди, когда вы будете одиноки. Он даст вам вина, денег, власть, женщин, только при одном условии — вы утешитесь в мыслях своих.
Да это же дьявол, друг? -- воскликнул Меньшов.
Это не дьявол. Дьявол не приходит, а живет здесь изначально, как хранитель Земли. Дьявол хотел бы, что бы вы навсегда остались вместе с ним. Пока вы с ним — Земля его владение. Пока вы без него — он мечется, теряя Землю. Утешителю он не нужен. Утешитель нуждается в покое. Вы его покой. Он ваш утешитель.
Значит, мальчик ошибся?
Нет, он был последним из них. Он был последним предупреждением. Не мешай Утешителю! Не люби!
Слушай, старичок, что-то я тебя не пойму. Только что ты рассказал о мальчике, который пошел проповедовать любовь, а теперь ты, темная образина, говоришь мне, что бы я не любил. Ты сведи концы с концами, а?
Логика нужна искусителю, но не создателю, -- ответил незнакомец.


Меньшов чиркнул зажигалкой, прикурил, а когда огонек погас, странного типа на месте не оказалось.
«Где-то я уже видел этого придурка, -- подумал Меньшов. Дай Бог памяти... Нет, не помню, может быть, в каком-то ужастике, типа «Отдай мое сердце, а то я помру»? Да пошел бы он!
Меньшов встал и слегка покачиваясь, побрел в сторону дороги, надеясь поймать такси, чтобы доехать домой. Однако сигарета сделала свое дело и его так развезло, что он был вынужден снова уволиться на ближайшей лавочке.
На этот раз он проснулся от горячего прикосновения к его щеке.
Николай открыл глаза и увидел, что рядом с ним сидит... Майя.
ГЛАВА XI
Утро началось с кошмаров. Они первоначально поселились в трубке его мобильного телефона. Меньшов не успел открыть глаза, как услышал раннюю трель. Он схватил трубку и первым делом отключил ее.
Майя лежала рядом с ним. Она тоже не спала. В тот раз она отвезла его на старую отцовскую квартиру. Но едва Николай перевел дух, как зазвонил его домашний телефон. Звонивший, вероятно, знал, что Меньшов дома и не клал трубку, дожидаясь пока хозяин подойдет к аппарату.
Он набрался сил, встал и, превозмогая чудовищную головную боль, направился к телефону.
Меньшов, ты куда пропал? -- услышал он на том конце провода. -- Ты срываешь дело! Ты знаешь, что комиссия МАК уже выдала официальное заключение? Ты почему меня подводишь? Ты опять пьешь, Меньшов? Ну надо же быть такой идиоткой, чтобы поверить этому кретину! Ты меня слышишь?
Я делаю вид, что слышу вас, Нина Егоровна, -- пересохшими губами промолвил Николай.
Ты почему сорвал очередную телепередачу? Ты почему не явился на пресс-конференцию, которую давал в прямом эфире председатель МАК Артемьев? Ты почему стал избегать встречи с Быковым? Ты сума сошел, Николай!
Да что вы мне все тыкаете! -- не выдержал он. На кой черт нужен вам этот «Боинг»?!
Что? Меньшов, я не ослышалась? Что ты сказал? Нет, ты просто самый настоящий кретин! Немедленно, ты слышишь, немедленно езжай на телевидение, там тебя еще ждут. Текст уже готов...
Я болен.
Ты пьян, негодяй!
Я же сказал, что я болен, -- повторил Меньшов и положил трубку на аппарат. Но едва он сделал шаг, как телефон снова зазвонил.
Простите, Николая Александровича я могу услышать?
Я слушаю.
Это Шелякова Лидия Павловна. Вы обещали позвонить еще на той неделе. Что слышно о моем брате?
Ваш брат пропал без вести и его безнадежно ищут.
Как пропал?
Он в розыске уже второй месяц. Вы подали заявление?
Да, конечно.
Тогда вам остается только ждать. По истечении положенного срока вы вступите в права наследства. Все. Я позвоню вам завтра...
Алло, вам звонят из приемной генерального директора авиакомпании «Российские интернациональные авиалинии». Подождите одну минуточку, сейчас с вами будет говорить генеральный директор Дыльнов Глеб Иванович...
Алло, господин Меньшов? Я хотел бы с вами встретиться. Та гнусная кампания, которую развернули против нашей фирмы конкуренты, не имеет ничего общего с реальными причинами катастрофы «Боинга». Вы меня слышите? Ничего общего! Вас просто используют в корыстных целях. Я хотел бы с вами встретиться...
Добрый день, это Николай Александрович? Вас беспокоит Сергей Водопьянов. Николай, мне нужна ваша помощь...
Здравствуйте, это звонит Наталия Хотиненко. Николай Александрович, на кого вы меня оставили...
Меньшов? Доброе утро. Вас беспокоит следователь городской прокуратуры Вересаев. Недавно мы обнаружили Елену Игоревну Аронову...  Да, ее нашли в реке. Вы знаете, сколько ей было лет? Что? Лет двадцать девять? Я не ослышался? Нет? Нужна ваша помощь. В реке мы выловили старуху. При ней был паспорт на имя Ароновой Елены.  Ее муж все время твердит, что только вы, его друг, можете нам помочь...
Алло, это Лимман. Николай Александрович, срочно избавьтесь от диска и пластины. Это в ваших же интересах...
Привет, Саныч, это Михалыч. Со мной творится что-то страшное. Меня держат в психушке. Я не знаю, что с Леной. Помоги мне, старик!..
Меньшов вздрогнул всем телом и проснулся. Так, наверное, просыпаются те, кому на тело неожиданно выливают ушат кипятка. Вокруг стелилось серое марево. Воздух был липкий, жаркий, словно он, Меньшов, находился в предбаннике и вот-вот должен был зайти в парную. Рядом на койках лежали еще несколько тел, завернутых в белые простыни.
Вонь потных носков, немытых тел и тяжелый запах перегара отчасти привели его в чувство. Помещение было без окон, Под потолком светилась тусклая лампочка, а на обшарпанной двери он успел различить небольшое окошечко, в которое заглядывала чья-то толстая и наглая рожа.
Первая мысль, которая с быстротой молнии пронеслась в его мозгу сообщила лишь об одном: он попал в тюремную камеру. Вторая мысль дополнила первую: его арестовали после того, как он устроил мордобой в подвальчике неподалеку от конторы Леонида Лиммана.
Он хотел было проверить карманы на наличие в них денег, но только теперь увидел, что лежит на топчане в одних трусах. Полным издевательством над тенью человека были еще носки. Именно они, объединившись в ансамбль со своими собратьями, источали такое амбре, которого не могло выдержать человеческое обоняние.
Почему в камере я лежу в трусах и носках? Почему вместо глазка на дверях окошечко? Почему здесь не традиционные нары, а топчаны и откуда такая роскошь—простыни?»
Меньшов встал, свесил ноги с топчана и ткнул рукой в плечо ближайшего соседа по несчастью.
Старик, где мы? -- с трудом преодолевая сухость во рту, спросил Меньшов.
Чего? -- из под простыни показалась бородатая рожа самого заурядного бомжа, который тихо и мирно бомжевал по свету, наверное, с детства.
Где мы находимся?
Где, где, в трезвяке, -- буркнул тот и снова спрятался под простынь. Вероятно, старичок значительную часть своей бродяжьей жизни провел в этом милом заведении. По крайней мере, он так уютно скрючился калачиком, что казалось, здесь он чувствовал себя как на курорте.

Трезвяк, или по научному медвытрезвитель, должен был пожизненно напоминать рядовому россиянину, что рай — это религиозные измышления попов, а ад — это та самая объективная реальность, данная нам в ощущении.
Маленький кусочек ада становился преддверием в большие врата гиены огненной. Никто, правда, уже и не удивлялся, что, как и в большом аду, здесь работали слуги сатаны, исполняя волю князя мира сего.  Они служили и ему и Мамоне.
Единственной их целью было не отрезвление, а изъятие души, первоначально по частям, а потом и целиком. Кроме души изымались и золотые тельцы, если, конечно, они имелись у тех, кому выпало на долю побывать здесь.
Меньшов ни разу в жизни не попадал в трезвяк! Откуда-то из коридора доносились постоянные звонки. То ли они звучали, когда открывалась дверь, то ли бедных выпивох проверяли на наличие колющих и режущих предметов на металлоискателе. Хотя, что там проверять, если всем поголовно велено было раздеться до трусов и самое обидное — до носков. Скорей всего, именно эти звонки врезались в его странный сон, когда ему снилось, что звонят, чуть ли не с того света.
Пока он говорил с бомжом, наглая и толстая морда, торчавшая в окошечке, исчезла. Но через некоторое время она вдруг появилась снова. Маленькие заплывшие жиром глазки смотрели на происходящее в камере так, словно здесь лежали не утомленные дешевым портвейном бомжи, а происходило совокупление на показ.
Меньшов сполз с топчана.
Только не вздумай качать права, -- услышал он голос соседа-бомжа, -- отделают дубинками так, что мама родная не узнает.

Не отрывая своего взгляда от рожи в окошечке, Меньшов постучал в дверь.
Что надо? -- зашлепала верблюжьими губами рожа.
Пить хочу.
Не положено.
Ну тогда я хочу в туалет, -- теряя терпение сказал Меньшов.
Сильно хочешь? -- продолжала издеваться харя.
Мочи нет.
Покажи как! -- хихикнула рожа.

Меньшов зло сплюнул на пол.
Наконец эта свиная морда сжалилась и стала греметь ключами. Но едва он приоткрыл дверь, как Николай с такой силой двинул ее вперед, что бедный мент отлетел к противоположной стене коридора.
Меньшов бросился к нему и несколько раз ударил головой о стену.  Мент затих и выронил ключи. Меньшов, неслышно ступая, направился в глубь коридора. По обе его стороны были расположены камеры, или, если угодно, комнаты отдыха. В конце коридора возвышалась почти магазинная стойка, за которой расположился дежурный мент, фельдшер, женщина лет тридцати пяти, а напротив них уже стояли три клиента.
Один из них никак не хотел признавать себя в состоянии «средней тяжести опьянения». Двое других, вероятно, уже побывав в сих местах не один раз, молча разделись и сдали вещи дежурному.
Степаныч, покажи ему, как надо раздеваться, -- сказал дежурный, обращаясь к толстому как боров менту с дубинкой.

Виртуозным взмахом дубинки Степаныч заставил непокорного встать на колени, а потом, стал с такой силой бить того по голове, что мужик только и успел схватиться за окровавленную голову руками и повалился к ногам своего палача. Степаныч крякнул от удовольствия и вложил свою дубинку в дужку на ремне с таким видом, словно это был самурайский меч, коим он только что отрубил голову зарвавшемуся рабу.
На лице сидевшей здесь женщины не дрогнул даже мускул. Похоже было, что она испытывает даже некое наслаждение от того, как этот боров Степаныч лупил беззащитного человека.
А это что за привидение? -- увидев Меньшова, спросил дежурный лейтенант. — Ты откуда взялся?
Там вашему плохо, -- Меньшов показал рукой в глубь коридора.
Чего? Ну-ка, Степаныч, дай ему дополнительный паек! -- и перекинувшись через стойку, крикнул в коридор: -- Малышев! Ты что там делаешь? Иди сюда.

В это время как из-под земли выросли еще двое стражей порядка, которые, отшвырнув непокорного, что продолжал стонать, заливаясь кровью, схватили за руки двух клиентов и поволокли в камеру.
Степаныч снова извлек свою любимую дубинку и стал приближаться к Меньшову. Его губы скривились в презрительной улыбке, а взгляд выражал страстное желание выбить из этого алкоголика всю душу.
Меньшов тем временем наблюдал краем глаза за двумя ментами, а когда Степаныч приблизился настолько, что готов был нанести свой коронный удар демократизатором, Меньшов сделал шаг вперед и очень коротким резким ударом сначала заставил палача застыть на месте, а затем и рухнуть на грязный пол, подобно мешку с дерьмом.
Дежурный бросился к телефону, но Николай успел его опередить. Он ловко перепрыгнул за стойку, схватил того за мужские достоинства и прижал к стене.
Если ты дернешься, я оторву тебе все. Ничего не оставлю, -- прошипел Меньшов. Сидеть! -- крикнул он женщине фельдшеру, которая попыталась было выйти из-за стойки. — Ключи! -- крикнул он на ухо дежурному и стал медленно отрывать того от пола.

Тот безропотно выложил большую связку ключей и протянул ее Меньшову.
Ты, дрянь! -- обратился он к фельдшеру. — Найди мои вещи и принеси сюда. И не дури, иначе этот придурок пойдет к жене ни с чем, поняла? -- он бросил ей связку ключей.

Пока женщина возилась с ключами у железных шкафов, Меньшов снова обратился к дежурному:
А теперь, сука, ты мне скажешь, только очень точно, что ты изъял у меня. И если ты ошибешься или попытаешься утаить хоть что ни будь, я за себя не ручаюсь.

В это время из глубины коридора раздался топот кованных ботинок.
Товарищ лейтенант! -- крикнул один из них. — На Малышева совершено нападение, -- и тот час же замер пред здоровенным телом Степаныча, оказавшимся у его ног.
Лейтенант! -- Меньшов снова оторвал дежурного от пола. Тот дико заорал в ответ. — Скажи им, чтобы они легли вниз лицом на пол!
Лежать! -- превозмогая чудовищную боль, закричал лейтенант. Двое ментов послушно легли рядом с телом Степаныча. В это время фельдшер положил на стойку перед Меньшовым его одежду и кожаный кейс.
Открой! -- скомандовал Меньшов.

Пока она возилась с замками, он снова обратился к дежурному:
Деньги брал?
Н-н, да-да!
Сколько?
Двести... Отпусти, прошу, отпусти.

Краем глаза Меньшов успел заметить, что документы и диски были в полном порядке, исчезла только крупная пачка преимущественно «франклинов», которые он держал в кейсе.
А где остальные деньги? -- Меньшов с такой силой вздернул того за яйца, что бедный мент потерял сознание. Он бросился к женщине.
Где остальные деньги?!
У него, -- она указала пальцем на дежурного.

Меньшов быстро обшарил карманы лейтенанта и нашел там пачку долларов и еще ворох смятых рублей. В это время за окном послышался звук двигателя. Пришла машина с новой партией товарищей, находящихся в «средней степени опьянения». Меньшов успел выхватить из папки ворох протоколов, схватил одежду и вышел за дверь. Машина еще только разворачивалась, и ему удалось уйти незамеченным.
В парке, недалеко от здания медвытрезвителя он оделся, как мог привел себя в порядок, и быстрым шагом отправился прочь. Уже уходя, он услышал, как завыла сирена. Вероятно, из трезвяка вызвали оперативную группу.
Сейчас Меньшова меньше всего волновала опергруппа и то, что он успел натворить в трезвяке. Кажется, он уже вышел за флажки и теперь ему долго придется отбиваться и от загонщиков, и от охотников на волков.
Ему не давали покоя мысли о Майе. Ее неожиданное исчезновение только теперь стало для него реальностью. Он не мог поверить, что она ушла только из-за того, что он устроил драку. В такие минуты он ненавидел себя. Куда идти, где ее искать, что делать? -- стучало у него в висках.
Уже светало, когда он достал из кармана сотовый телефон и почему-то набрал номер офиса. Только на шестом или седьмом гудке он отключил телефон и сразу же набрал номер своей квартиры. Тот же результат. Меньшов позвонил на квартиру, которую снимал, но и там телефон молчал. Других мест, где могла быть Майя, он не знал.
Он остановил такси и потребовал отвезти его в контору. Таксист заломил такую цену, что в былые времена Меньшов послал бы его так далеко, как только было можно. Сейчас было не до торгов. Через несколько минут он уже был у себя в конторе. Первым делом Меньшов включил автоответчик.
Первое сообщение было от Леонида Лиммана.
«Николай Александрович, -- обращался к нему Леник, -- кто-то проследил мою работу с дисками. У меня начались проблемы. Ночью меня допрашивали какие-то странные люди. Я был вынужден сообщить им, что предал диски вам...»
Второе сообщение было совсем странным. Звонил следователь городской прокуратуры Антон Вересаев. Он сообщил, что открылись новые обстоятельства в деле о смерти Наталии Хотиненко. Потом он спросил, знает ли Меньшов Елену Аронову. Если знает, то пусть позвонит ему в прокуратуру.
Третье сообщение оставила Эльвира Юрьевна.
«Николай Александрович, спешу вас предупредить, за нашей которой ведется слежка. Вчера в первой половине дня приходил какой-то мужчина и интересовался Майей. Он вел себя очень агрессивно и требовал, чтобы я назвала адрес, где вы проживаете. Разумеется, я ему ничего не сказала. Во второй половине дня приходили люди, как я поняла, из спецслужб, они искали вас. Я сказала, что вы больны.  Они показали мне ордер на обыск и перевернули вверх дном всю контору. Я только под вечер навела здесь порядок. Они ничего не нашли. Только один из них очень долго возился с вашим компьютером. Я не знаю, что и думать. Позвоните мне».
Меньшов спешно набрал номер квартиры своей секретарши. Несмотря на раннее утро, Эльвира Юрьевна явно не спала.
Простите, что звоню так рано. Я получил ваше сообщение. Мне надо на время исчезнуть. Вы уходите в отпуск. Деньги я оставлю в сейфе.
Николай Александрович, Боже мой, что происходит, я ничего не могу понять. Почему вами стали интересоваться люди из спецслужб?
Я пока и сам этого не пойму. Только попрошу вас сделать, так как я сказал.
Что же теперь, «Легион» закрывается?
Временно, Эльвира Юрьевна, скоро мы снова будем вместе. Ну все, пока, я не могу долго говорить.

Меньшов подошел к столу, открыл ящик и достал пистолет. К счастью его не изъяли при обыске, а ведь могли, несмотря на то, что оружие было наградным. Ему это показалось странным.
Он снял пиджак надел кобуру, вложил в нее пистолет, сунул в карманы две запасные обоймы. Потом отсчитал две тысячи долларов и положил их в сейф.
«Думал ли ты, Николай Александрович, -- обратился он к самому себе, -- что когда-нибудь тебе придется снова вспомнить все то, чему тебя учили в спецподразделении «Пума»? Вот и пришлось».
Он подошел к бельевому шкафу, что стоял в комнате отдыха, достал оттуда свой джинсовый костюм, переоделся. Затем сменил туфли на удобные кроссовки, захватил с собой большую спортивную сумку, взял все необходимые документы и подошел к старой, покрытой древним кафелем печи-голландке.
Это чудо печной архитектуры давно уже не функционировало и служило исключительно для украшения скромного интерьера. Меньшов отсчитал четвертую плитку сверху и легким усилием руки сдвинул ее с места.  Здесь он содержал свой скромный арсенал. Он состоял из разборного арбалета, специальных стрел для этого изобретения средневековых гениев, спецоборудования для прослушивания телефонных разговоров, а также для прослушки разговоров на расстоянии. Кроме того, здесь были и легендарные жучки, к помощи которых Николай прибегал лишь однажды.
Он собрал все это в сумку, закрыл тайник и покинул уютный офис адвокатской конторы «Легион».
Первым делом нужно было осмыслить ситуацию, затем предпринять все шаги, чтобы найти Майю и уж потом решить, как он будет выпутываться из той истории, в которую, сам того не подозревая, оказался втянут. Кроме того, надо было срочно найти логово, чтобы уже оттуда совершать вылазки и в случае опасности в него же и возвращаться.
Еще только первые прохожие стали мелькать на улицах города, как Меньшов, взял билет на самую раннюю электричку и отправился за пределы мегаполиса. Он знал место, где жил человек, которому он мог рассказать все.
Они редко встречались только потому, что перед этим человеком Меньшов робел, как перед родным отцом. Возможно, что это был единственный в мире человек, которого Меньшов боялся. За последние несколько лет он ездил к нему дважды и только в самых крайних случаях. Сейчас был один из таких случаев, и Николай решился на визит к старшему товарищу.
«Что могло привлечь спецслужбы к моей скромной персоне? -- размышлял он, забившись в самый дальний угол полупустого вагона электрички. Это могут быть или диски или Майя. Скорей всего, Леник по простоте душевной использовал для взлома дисков ресурсы Интернета.  Дурак. Он не знал или забыл, что его, как особо опасного хакера, спецслужбы держат под колпаком. И если его машина подсоединена к Сети, то Леник у провайдеров в штатском как на ладони. Да и сам Леник мне сообщил, что кто-то проследил за его работой над взломом носителей.
И зачем тебе были нужны эти диски? На кой хрен ты показал их Ленику? Нашел, блин, кому доверять. А откуда я знал, что этим добром заинтересуются спецслужбы? Интересно было бы узнать, из какого ведомства приходили к Ленику, а потом и ко мне эти бравые парни? Из ФСБ, ГРУ СВР, а может быть, это были посланцы от военно-промышленного магната Сергея Евгеньевича Водопьянова? К черту, Коля, о чем ты?
А может быть, я там, в кабачке, кого-нибудь грохнул и теперь за мной охотятся обыкновенные опера, чтобы привлечь к уголовной ответственности? Ладно, разберусь.
Майя... Господи, какой же ты, Коля, дурак! Где она? Я же сдохну без нее... Все равно найду. В доску расшибусь, но найду...»
Он сознательно покинул электричку за одну остановку до места назначения. Май уже кончался и ему на смену шел июнь. Природа здесь за городом поражала буйством своих красок. Меньшов спустился к дороге и направился в сторону дачного поселка.
Если Майя не оказалась в лапах спецслужб, то она могла быть просто похищена бойцами Водопьянова. Похоже, что у Сергея Евгеньевича на почве крепкой любви поехала крыша, и он вполне мог убедить себя в том, что Майя это его Ольга. Просто конкуренты сотворили с ней такое, что она не помнит своего прошлого.
Меньшов представил себе, что этот магнат-миллионер мог отвезти ее к врачам и те попытаются сделать все возможное, чтобы девушка вспомнила свое прошлое. Николай похолодел от ужаса и гнева.  Если его догадки подтвердятся, то Сергею Евгеньевичу не помогут все его бультерьеры, пусть даже каждый из них будет держать по гранатомету наперевес. Я ему точно сверну шею, пусть только попробует, с ней что-нибудь сотворить.
Не лучшим был и вариант, если Майя могла оказаться в лапах органов. Но зачем она им? Может быть, они полагают, что ей известно, где хранятся диски? Но даже если и так, то к Ленику они нагрянули после того, как мы ушли. Неужели наши органы способны на такую крутую оперативность?
Он на минуту остановился, достал свой сотовый телефон, вынул из него батарейки и сложил все это в сумку.
Небольшой деревянный, одноэтажный домик он увидел еще издалека.
Его хозяин, крепкий мужчина лет за пятьдесят, копался в огороде.  Меньшов подошел к калитке и нажал кнопку звонка. Из домика вышла хозяйка и позвала мужа. Тот отложил лопату и направился к калитке.
Добрый день, Александр Иванович. Я к вам. Не помешаю?
Здравствуй, Николай. Проходи коль пришел, -- мужчина отворил калитку, пропуская Меньшова вперед себя. — Всегда рад видеть старого боевого товарища.

Это был невысокого роста коренастый, и, по всему виду очень сильный, мужчина. Его лицо словно было высечено из гранита. Оно было суровым, рубленным. Из-под нависших бровей на Меньшова смотрели колючие глаза, которые, казалось, обладали способностью рентгена.  По крайней мере, их взгляда выдержать могли немногие.
Две глубокие морщины, идущие от крыльев носа к уголкам губ, квадратный подбородок, седой ежик волос и высокий лоб делали его похожим или на мыслителя негативиста, или на преступника со стажем. Такими должны быть идеальные воры в законе или судьи.  Впрочем, в разных временных и пространственных параметрах и те, и другие выполняют одну и ту же роль. И контингент у них, кстати, один и тот же.
Марина, -- дождавшись пока гость усядется за стол внутри увитой диким виноградом тенистой беседки, позвал мужчина, -- принеси нам холодного кваску.— Ты пришел один? -- обратился он к Меньшову.

Николай сразу же понял смысл этого вопроса. Хозяин интересовался, не было ли за ним хвоста.
Один.
Хорошо, -- удовлетворенно заметил хозяин, но не потому, что поверил Николаю на слово, а скорей всего заметил только по одним ему известным признакам, что гость действительно пришел один.— Давненько мы с тобой не виделись. Забывать стал старика командира, -- сказал он и, выдержав небольшую паузу, добавил: -- Город делает людей бесчувственными, стирает привязанности, отдаляет.  Я терпеть не могу эти каменные мешки, в которых люди упорно делают вид, что не существуют, а живут. Ты то сам как себя чувствуешь? -- и не дав Меньшову открыть рта, продолжал: -- Вижу, что не очень. Форму теряешь, душевное равновесие тоже. Эх, нет, нам нельзя не служить.  Если один раз начали, то остановка — это деревянный бушлат. Ладно, Коля, не буду я нагружать тебя. Вижу, что пришел ты ко мне не чай пить.  Делов небось натворил?
Я, товарищ полковник...
Николай, мы с тобой не на спецзадании, давай отменим субординацию. Вот здесь, где ты сидишь, любил сиживать и твой отец. Хороший был мужик, только уж больно рано ушел... Ты знаешь, как я к тебе отношусь, сынок...

В это время жена принесла квас. Несмотря на то, что Александр Иванович был мужчиной в летах, жена у него была молодой и достаточно красивой женщиной. Она принадлежала к той породе представительниц слабой половины человечества, которые стареют очень поздно и способны нести природу женской прелести до глубоких лет.
Спасибо, Марина.
Может Коля пообедает? Устал с дороги.
Нет-нет, спасибо, я не хочу.
Успеется, сначала дело, -- сказал хозяин.
Если что, я на веранде, -- сказала Марина и ушла, предоставив возможность мужчинам побыть одним.

Меньшов для Александра Ивановича Голуба был вторым сыном. Его первый и единственный сын, старший лейтенант Василий Голуб погиб в Афганистане за несколько месяцев до того, как было объявлено о выводе ограниченного контингента советских войск из этой несчастной страны.
Именно к нему, полковнику в отставке, основателю и наставнику спецподразделения «Пума», непосредственному начальнику старшего лейтенанта, командира группы разведчиков-диверсантов Николая Меньшова, последний и пришел за помощью и советом.
Жизненный путь круглого сироты Александра Голуба был неразрывно связан с военной службой. Он окончил Суворовское училище, потом пошел учиться дальше. Блестяще закончил Рязанское военной командное училище ВДВ и начал тянуть лямку лейтенантом в одной из десантно-штурмовых бригад Вооруженных Сил тогда еще СССР.
В годы «холодной войны», на всем земном шаре, пожалуй, не было такой горячей точки, в которой он не побывал. Один из самых лучших специалистов в области подготовки и обучения войск специального назначения, полковник Голуб ушел в отставку, прослужив в войсках двадцать семь лет в знак протеста против войны в Чечне.
Прошедшему Афганистан, что называется, от звонка до звонка, ему лучше, чем кому-либо другому было ясно, что эта война не принесет ничего, кроме унижения. Нет, не столько для России, сколько  ее солдатам.
К Голубу не раз обращались генералы, предлагая снова вернуться в войска, обещали высокие должности, заветные лампасы, славу почет и уважение. Но Александр Иванович оставался непреклонным. Он знал цену генеральским обещаниям и, оставаясь одним из немногих, кто знал, как можно закончить войну на Кавказе, не хотел себя связывать с теми, кто охотно бросал на бойню все новые и новые партии пушечного мяса.
Исконный вояка, пропитанный военным духом до самых кончиков ногтей, способный в экстремальных ситуациях виртуозно пользоваться тайным оружием русских — матом, Александр Иванович слыл в войсках интеллектуалом. Даже Меньшов удивлялся, когда это Голубу удавалось читать, работать над собой, постоянно учиться.  Только однажды в откровенной беседе один на один, Голуб признался, что жалеет о том, что так и не поступил в университет.  Он с детства мечтал стать историком, заниматься наукой.
«Запомни, Коля, интеллект в нашей профессии имеет высший приоритет. Он важнее мускул, оружия, силы и даже выносливости, ибо высокий интеллект только и способен обеспечить мускулы, грамотное владение оружием, выносливость, умение выживать в условиях, где гибнет все живое».
Он вел уединенный образ жизни, круглый год живя на своей скромной даче. Голуб ни с кем не поддерживал отношений, кроме самого узкого круга отставников однополчан, с которыми иногда встречался. К сожалению, у России слишком многие сыновья становятся пасынками.
Ну что ж, не буду тебя больше мучить своими нравоучениями, тем более, что ты человек взрослый, во многом сам разбираешься лучше меня. Рассказывай, что случилось?

Меньшов долго не мог собраться с мыслями, чтобы по порядку изложить самую новейшую историю своей жизни. Наконец, он достал сигарету, закурил и начал свой рассказ. Гранитное лицо Голуба оставалось непроницаемым на протяжении всего повествования. Он не удивлялся, не восхищался, не порицал. Он даже слова не вымолвил до тех пор, пока Меньшов не закончил свой рассказ.
Попей-ка кваску, сынок, -- сказал он Меньшову после того, как тот замолчал, а сам достал из нагрудного кармана пачку «Примы», вынул из нее сигарету, неспеша размял ее своими длинными пальцами и закурил.
Эти диски у тебя? -- спросил Голуб.
Да, они со мной. Вот здесь—Меньшов похлопал ладонью по кожаному чемоданчику.
И что на них?
Чертовщина какая-то, -- Меньшов бегло рассказал полковнику о том, что ему удалось видеть на носителях, когда их пытался открыть хакер Леник Лимман.
Это явно не ракетные точки, -- сказал Голуб, едва Меньшов закончил свой рассказ. — Давай помыслим. Ты нашел их на месте авиакатастрофы. Вполне возможно, что они принадлежали кому-то из погибших. Чемодан с дисками чудом уцелел, и ты нашел его случайно.  Стало быть, Коля, надо выяснить, кому он мог принадлежать. Для этого тебе необходимо добыть список всех погибших пассажиров и подвергнуть его анализу.
А может быть мне лучше сдать эти диски тем, кто их ищет?
Я думаю, что этого делать не стоит. Во-первых, пока они у тебя, это гарантия твоей безопасности. Во-вторых, мы не знаем, как поведут себя особисты. Нельзя исключать, что они, получив носители, поспешат ликвидировать того, кто знает, что на них записано.
Но ведь мне удалось узнать только то, что находится на первом уровне!
Порой и этого достаточно, чтобы заставить человека замолчать навсегда.
Так что же мне делать?
«Шерше ля фам».
Женщину?
Ключевую фигуру во всей этой игре, Коля.
Вы думаете это Майя?
Если исходить из того, что ты мне рассказал, то неизвестным остается только эта женщина, да еще, пожалуй, странная гибель той хохлушки из киоска. Ты должен найти эти неизвестные «Х» и «Y». Да, еще есть «Z»—хозяин дисков.

И вообще, я удивляюсь тебе, старлей, как ты мог связаться с человеком, о котором ничего не знаешь? Как ты мог вообще впустить ее в свою личную жизнь? Ты нарушил сразу несколько правил собственной безопасности. Ты раскрылся первым, предоставив возможность другому сохранить свое инкогнито.  Тем самым он получил преимущества, а ты оказался безоружным.
Я влюбился...— Николай опустил глаза.
Как мальчик семнадцати лет. Ты взрослый мужчина и ты не можешь поступать так опрометчиво, даже если тебе любовь затмила разум, -- чеканя каждое слово, сказал Голуб. — Ладно, Николай, не время чинить разбор полетов. Надо думать, как тебе выпутаться из этой бодяги.

Полковник погасил сигарету, налил себе квасу и стал неторопливо пить. По прошлому опыту общения с командиром, Меньшов знал, что его голова работает как машина. Он часто удивлялся невероятной способности Александра Ивановича в течение нескольких минут находить идеальное решение той или иной проблемы.
Собирайся, пойдем, -- сказал полковник и встал.

Меньшов безропотно подчинился. Он не стал задавать вопросы, зная, что если командир что-то решил, значит так и надо.
Через несколько минут они уже были в лесу, который начинался сразу же за дачей Александра Ивановича. Продираясь сквозь заросли, полковник вел Николая к только одному ему известному месту.
Если бы не ее странное исчезновение, -- пока они шли, рассуждал полковник, -- можно было бы и не привязывать ее к делу. Но куда она могла исчезнуть? Что за этим стоит? Вот в чем загадка... Ага, вот мы и пришли, -- он остановился на небольшой поляне, с четырех сторон окруженной огромными дубами.

Полковник подошел к самому толстому из дубов и наклонился к основанию ствола. Он пошарил в траве руками и открыл небольшой лючок.
Здесь, Николай, у меня есть тайник, в котором я храню кое-какие безделушки.

Среди безделушек оказались два помповых ружья, несколько коробок с патронами, десятка два гранат и две-три упаковки с взрывчаткой.
Голуб достал из ниши оцинкованную коробку, стер с нее пыль и обратился к Меньшову:
Давай свои диски. Запомни это место. Здесь они будут храниться столько сколько надо, -- Голуб сложил пластину и диск в коробку, обернул ее сухой тряпкой и, положив в тайник, закрыл люк.— Теперь те, кому они понадобились, будут беречь тебя как зеницу ока. А ты тем временем сумеешь разобраться в сложившейся ситуации и не вернешь им диски до тех пор, пока не получишь твердые гарантии собственной безопасности. Поверь—сейчас это единственный способ сохранить тебе жизнь.
Александр Иванович, неужели все так серьезно?
Я думаю, что тебе еще крупно повезло, а то ведь могли так уши надрать, что остался бы ты без них, -- полковник впервые за все время улыбнулся. — Да и что мне тебя учить, ты всегда был одним из самых способных моих учеников. Мне кажется, что если бы не эта твоя самозабвенная любовь, против которой я ничего не могу возразить, то ты бы не оказался по пояс в дерьме. Садись, наслаждайся природой, -- сказал Голуб и сел под дуб, подперев о его шершавую кору спиной. Меньшов присел напротив и обхватил колени руками.

Полковник закурил и, немного помедлив, стал говорить.
Слушай меня внимательно, сынок. Все, что я тебе скажу, постарайся выполнить в точности. Но не забывай, что инструкции инструкциями, а есть еще конкретные обстоятельства, и ты должен действовать в соответствии с ними. Мои слова расценивай лишь как общий план. Следуй ему и ты выполнишь ту задачу, которую перед тобой поставил не полковник Голуб, а жизнь.

ГЛАВА XII
В этом городе, где Меньшов провел детство и юность, где знал все улицы, улочки, подворотни, проходные дворы, ему никогда не приходилось быть на положении нелегала. Приезжая сюда, он мог насладиться свободой, всей грудью ощутить полноту жизни.  Здесь он любил и был любимым, здесь у него были друзья, его работа, здесь развернулось основное полотно его жизни.
Возвращаясь из спецкомандировок на побывку, он переставал заботиться о собственной безопасности. Не надо было прятаться, кланяться пулям, маскироваться, заметать следы, днем исчезать, а ночью становиться тенью, не надо было подражать великолепной кошке, которую называют пумой и которая отличается бесшумностью во время большой охоты.
Еще недавно здесь можно было жить на полную катушку. Пить горькую, любить баб, беспечно прожигая едва ли не лучшие годы своей жизни. Теперь он превратился в тень, а вчера еще родной город стал для него враждебным и чужим.
Список погибших пассажиров, летевших рейсом № 1698, он нашел в одной из газет. Всего, не считая членов экипажа, на борту находилось 174 человека. И хотя цифра была не так велика, найти того единственного, кому мог принадлежать дипломат с дисками, было задачей сродни задаче поиска иголки в стоге сена.
Первым делом Меньшов вычленил группу родственников, ориентируясь на одинаковые фамилии. Таких на борту «Боинга» было только 70 человек. Остальные 104 пассажира, если верить списку, в родственных отношениях не состояли. Задача усложнялась еще и потому, что список не давал ни дат рождения погибших, ни их профессий.
Скорей всего, рассуждал Меньшов, чемоданчик должен был принадлежать мужчине. И хотя это была лишь версия, он разделил всех пассажиров, за исключением детей, которых, к сожалению, на борту было двенадцать человек, по половозрастному признаку. Итак, «Боинг» нес в себе 100 мужчин и 74 женщины. Если вычесть из этого числа 12 человек детей обоего пола, то оставалось число 162. За вычетом 74 взрослых женщин, мужчин оставалось 88. Вот из этих 88 нужно было найти одного.
Если допустить, что обладатель дисков летел этим рейсом один, без семьи, то можно было вычесть еще 10 человек (не считая детей), связанных семейными узами. Но и в этом случае оставалась немалая цифра -- 78 взрослых мужчин.
На положении нелегала, он не мог звонить никому из своих знакомых, опасаясь, что их телефоны могли находиться под контролем спецслужб. Если бы не это ограничение, то узнать, кем по своему положению были эти 78 человек, не составляло бы для него особого труда.
Меньшов отложил газету и вдруг вспомнил, что знает точно имя и профессию одного пассажира. Это был ученый Павел Шеляков! Если учесть, информацию, которую ему передал Мишка Тырников о профессоре, а именно, что тот был засекречен и работал над каким-то особым проектом, то почему бы не допустить, что дипломат с дисками мог принадлежать Шелякову?
Поздно ночью Меньшов тайно проник к себе в гараж и отыскал там тот самый злополучный дипломат. Он спустился в яму для ремонта автомобиля, включил переноску и стал самым внимательным образом изучать дипломат. Он отодрал обе его подкладки и вдруг увидел то, что меньше всего ожидал. Каким-то странным образом под подкладку попала визитка! Она лежала обратной стороной, и Меньшов даже вспотел, прежде чем решился повернуть ее лицевой стороной к себе.
Дрожащими пальцами он взял визитку так, как заядлый картежник берет еще одну карту, когда на кону стоит сумасшедшая сумма денег. Или сейчас он станет миллионером, или разорится и пустит себе пулю в лоб.
Сверху на визитке было написано «Российская Академия Наук.  Институт Земного Магнетизма, и немного ниже — доктор математических наук, профессор Шеляков Павел Игоревич»!
Самый матерый преферансист и тот, наверное, не испытывал того восторга, какой испытал Меньшов. Он едва не заорал, не запрыгал от радости. Еще бы, теперь ему было точно известно, кому принадлежали диски до того, как они оказались в его руках.  Первая задача была успешно выполнена. Теперь оставалось найти Майю.
Меньшов действовал предельно осторожно. В городе он если и появлялся, то только под вечер, когда слежка за ним была бы затруднена. Прежде, чем приступить к решению очередной задачи, он направился в библиотеку. Его интересовали труды покойного профессора Шелякова. Однако, как он не рылся в каталогах, найти ему удалось только одну захудалую брошюру, выпущенную в 1982 году АН СССР в издательстве «Наука» смехотворным тиражом -- 3 тысячи экземпляров. Брошюрка называлась «Математический анализ аномальных явлений в верхних слоях атмосферы Земли при разработке траекторий полетов космических аппаратов».
«За какие такие заслуги Павлу Игоревичу присвоили степень доктора математических наук, если он написал только одну жалкую книжицу? -- спросил у самого себя Меньшов. — Или у него в Академии Наук был огромный блат, или самые главные труды профессора до сих пор находятся в особом хранилище, где лежат под тяжким грифом «Совершенно секретно. Для служебного пользования».  И, разумеется с прибавкой, набранной мелким шрифтом — «Хранить вечно».
Тем не менее, даже эта скромная работа показалась Меньшову довольно интересной. Шеляков на основе каких-то сложных, известных только ему одному расчетов, показывал, как возникают аномальные явления, каким образом ими можно пренебрегать при осуществлении запусков космических аппаратов. Прослеживалась удивительная закономерность аномалий, их периодичность, давались несколько формул, подтверждающих как бы это сказать, не совсем земной характер некоторых аномалий.
В ряде мест Меньшов заметил ссылки, но без названия работ. Они так и звучали, «Как мы уже указывали в более ранних исследованиях...»
Меньшов запросил самую главную библиотеку страны. Но по электронной почте пришел очень короткий список работ Шелякова. Это была все та же брошюра, две монографии, которые Шеляков написал в соавторстве и авторефераты его кандидатской и докторской диссертаций. Все. Больше Павел Игоревич ничего не написал.
В отделе периодики он проработал до последнего звонка. Но и этот труд оказался не напрасным. Меньшову удалось выяснить, что с 10 по 15 мая сего года в столице Индии Дели проходила научная конференция по проблемам земного магнетизма и аномальных явлений в атмосфере и околоземном пространстве. В списке участников конференции из России значился только один человек—профессор Шеляков.
А вот и хроника авиакатастрофы. «Боинг» 747 вылетел из аэропорта столицы Индии Дели 17 мая и в тот же день вечером, спустя несколько  часов полета, взорвался при заходе на посадку в международный аэропорт имени Героя России генерала Баканина.
«Конференция закончилась 15 мая, а Шеляков вылетел на родину только 17. Чем же он занимался эти два дня? -- покидая библиотеку, спросил у самого себя Меньшов. Может быть, он все эти два дня первоначально теоретически изучал и конспектировал Камасутру, а потом решил свои умозрительные выкладки проверить на практике? Если учесть, что согласно справочным данным Павел Игоревич родился в 1938 году, то сейчас ему было бы 62 года.  Честно говоря, поздновато осваивать древнее пособие по искусству любви, -- констатировал Меньшов, -- А мне сейчас нужен доступ в Сеть».
Меньшов сильно рисковал, когда появился в компьютерном центре, где предприимчивые парни из одной крупной фирмы, торгующей компьютерами, оргтехникой и оказывающей кроме всего прочего провайдеровские услуги, за умеренную плату позволяли неунывающему отряду российских чайников пользоваться доступом к ресурсам Интернета.
Он довольно быстро нашел все необходимые материалы, посвященные делийской конференции по геомагнетизму и познакомился с докладом профессора Шелякова. Доклад, кстати, ничем особенным не отличался.
Согласно программе конференции, она заканчивалась утром 15 мая торжественным заседанием научных светил, принятием резолюции и обедом. Форум считался закрытым в 12 часов по местному времени.  Никаких других мероприятий программа не предусматривала. Что делал Шеляков Павел Игоревич после 12 часов дня 15 мая и до 14 часов 17 мая (именно на это время был назначен вылет самолета в Россию) оставалось неизвестным.
Без ответа оставался и еще один вопрос: летал ли Шеляков на конференцию, захватив с собой диски, или он получил их в Индии?  Если судить потому, что он летел на форум один, без сопровождения, даже без секретарши, то наши спецслужбы, если бы знали о дисках, вряд ли бы допустили нечто подобное. Стало быть, носители информации Шеляков мог получить в Индии. Вполне возможно, что два дня до отлета в Россию Павел Игоревич потратил на то, чтобы эти самые диски заполучить.
Если учесть повышенную активность спецслужб именно после гибели самолета, то очень высокой остается вероятность того, что о приобретении Шеляковым дисков стало известно особистам накануне его отлета на родину. Шелякова здесь ждали и ждали, разумеется, с носителями. Но случилось непредвиденное. «Боинг» взорвался при заходе на посадку и диски принято было считать утраченными.
Так бы все и закончилось, если бы не вечно пьяненький, как приходской попик  адвокат Меньшов, который случайно обнаружил их неподалеку от места авиакатастрофы. Этот адвокат не представлял себе жизнь без поиска на собственную задницу разнообразных приключений. Они, можно сказать, липли к его заднице сами. Так вот, этот юродивый Коленька, вместо того, чтобы выбросить чемоданчик с сюрпризом на свалочку решил узнать, что же хранится на дисках.
Влекомый природным любопытством, которое он, к сожалению, впитал с молоком матери, а не с ремнем отца, адвокат Коленька, по простоте душевной, обратился  к затрапезному хакеру Ленику Лимману.
Коленька не знал, что хакер, которого однажды поймали за его шаловливую виртуальную ручку с мышкой в руке, ставится на учет и числится в особой картотеке, как виртуальный вор-рецидивист.  Гениальный Леник не смог самостоятельно взломать диски и полез в Сеть, где его уже давно поджидали кровожадные паучки из спецслужб.
Как только Леник засветился с дисками, которые, как оказалось, представляли из себя нечто суперсекретное, его тут же и слопали.  Конечно, Леник раскололся на первом же допросе и честно признался, что эти чертовы диски ему передал добрый дядя Коля Меньшов. И вот теперь этого дядю  Колю ищут пожарные, ищет милиция...
Таковы были итоги этого дня. Меньшов побрел в свое временное логово, которым для него служил гараж. Он находился далеко за чертой города и Меньшов добирался к нему, часто меняя транспорт, окольными путями, стараясь держаться в гуще толпы.
«Долго это продолжаться не может, -- размышлял он, -- рано или поздно они выйдут и на его гараж. Посадят рядом хитроумного попку и будут терпеливо ждать. И хотя он пробыл в городе только сутки, это временное пристанище надо было срочно менять.
А с чего все началось? -- лежа на ворохе тряпья в дальнем углу гаража, размышлял Меньшов. — Началось все с водки...
Эх, сейчас бы вмазать! Оно бы и полегчало. Да нельзя».
Николай вошел в форму и чувствовал себя на задании. Его так приучили. Если он уходил в разведку все вредные радости нормальной жизни отключались. Хочешь выжить, не раз повторял командир, забудь о сигаретах, спиртном, думай только о том, чтобы выполнить задачу и живым вернуться на базу. Важнее цели для тебя нет. Ты должен весь целиком подчиниться ей и тогда твои шансы неизмеримо возрастут.
В том гражданском мире, который он оставил несколько дней назад, его мучила страшная бессонница. Сейчас он вспомнил, как его учили засыпать на снегу, в грязи, сырости, под дождем—везде. Несмотря ни на что, спать нужно было даже тогда, когда ты этого не хотел.  И так было надо потому, что в тот миг и час, когда от тебя будет зависеть исход всей операции, десятки жизней твоих бойцов, может нагрянуть усталость, а ты в отведенное для этого время не сомкнул глаз...
Как не крути, а началось все с таинственной гибели Наталки.  Любопытно было бы узнать, какие новые обстоятельства ее смерти открыл следователь городской прокуратуры Антон Вересаев?..

Еще только июньское солнце показало краешек своего горба над горизонтом, Меньшов уже был на ногах. Сегодня его целью был офис президента группы компаний «Арсенал XXI век» Сергея Водопьянова.  Интуитивно он чувствовал, что исчезновение Майи как-то связано с ним.
«Только не вмешивайся, — наставлял его полковник Голуб, -- Узнай, там ли она и организуй слежку. Попытайся выяснить, как она связана с Водопьяновым. Сдерживай себя, не открывайся раньше времени. Если она не у него, первым делом обшарь все психушки, и только потом выходи из тени и иди на контакт с особистами.  Предложи им обмен дисков на девушку. Если она у них, они вступят с тобой в переговоры. И помни, по этому делу работают не те, о ком ты думаешь. Это не ФСБ, ГРУ или СВР. Это особое подразделение, о котором не знаю даже я».
Головной офис компании «Арсенал XXI век» находился в одном из самых престижных районов города в здании трехэтажного старинного особняка, построенного еще в конце XIX века. Такого скопления самых современных иномарок Меньшову видеть еще не приходилось. На особой стоянке, ближе к входу в офис стояли два «Мерседеса, номера которых Меньшов успел запомнить еще во время их первой встречи с Водопьяновым.
«Стало быть, -- заключил про себя Меньшов, -- Сергей Евгеньевич изволят пребывать в конторе. Хотя наш доморощенный Круп придумал столько хитроумных схемок, что за видимостью его присутствия незримо просматривается его тотальное отсутствие».
Через дорогу от конторы Водопьянова располагалось летнее кафе.  Меньшов сел за дальний столик и опустил пониже зонт. Он заказал бутылку «Фанты», достал газету и принялся читать биржевые новости. Можно было подумать, что адвокат Меньшов спешно решил переквалифицироваться в брокеры. На самом деле он искал подходы к офису, мысленно прикидывая, на каком этаже может располагаться кабинет президента.
Не в меру осторожный Сергей Евгеньевич должен был выбрать средний, то есть второй этаж. С виду особняк не охранялся, зато Меньшов отдал бы голову на отсечение, что внутри бультерьеров было больше, чем тараканов в запущенной квартире.
Про себя Меньшов стал просчитывать несколько вариантов операции «Вторжение». Он мог набраться наглости и войти в офис, спросить Сергея Евгеньевича и, если тот на месте, поговорить с ним один на один. Шансы на то, что Водопьянов расскажет ему всю правду, были нулевыми. Если Майя у него, то он запрятал ее так, как арабские шейхи прячут самый большой алмаз из своей богатейшей коллекции.
Второй вариант, заключался в том, чтобы взять языка, прижать его в подворотне и выяснить все, что только можно. Этот вариант был плох хотя бы потому, что боец мог вообще ничего не знать.  В запасе оставался и вариант выхода на начальника службы безопасности Водопьянова, но тот никогда не передвигался по этому свету один, а только в окружении «бройлеров». Да и что бы это дало — ничего.
Напротив водопьяновского особняка располагался такой же трехэтажный дом, который в данный момент находился в ремонте. Вероятно, местные власти сочли его памятником архитектуры и решили реконструировать. Но поскольку главное отличие городской казны от всех остальных состояло в том, что она всегда оставалась девственно пустой, реконструкция памятника была временно заморожена.
Расстояние от офиса Водопьянова до ремонтируемого здания составляло не более 200 метров. Меньшов незаметно проник в особняк, поднялся на третий этаж и расстегнул спортивную сумку.
Он быстро собрал арбалет, проверил прочность и упругость тетивы, достал стрелу, прикрепил к ней особый наконечник, в сердцевине которого находился радиопередатчик, вставил стрелу в канал, неслышно взвел тетиву и прицелился.
«Если промахнешься, -- сказал он самому себе, -- считай ты уже покойник. Бультерьеры, питбули, английские боксеры и прочие кровожадные твари мгновенно растерзают тебя на мелкие, а возможно и мельчайшие, куски».
Он затаил дыхание и, выдержав секунду, спустил тетиву. Раздался еле слышный щелчок, и стрела устремилась в сторону особняка.  «Только бы не в стекло!» — в течение сотых долей секунд промелькнуло у него в голове. Наконечник стрелы бесшумно впился в перекрестие рамы на среднем окне третьего этажа.
Меньшов с облегчением вздохнул, достал из сумки небольшой прибор, вставил в левое ухо наушник и настроился на нужную частоту.
... Этих сук надо гнобить до последнего! -- услышал он  голос в микрофоне. Они срывают нам поставки, загубили такую сделку!
Ты, Андрей, не горячись, все будет сделано как надо. Если шеф взялся за это дело, будь спокоен — он доведет его до конца.
Да ему разве до того сейчас! Не понимаю я его. Мы разработали план, провели такою мощную рекламную кампанию, задействовали все силы, а они бац и ни в какую. Я же говорил, что нельзя было прощать, нельзя было миловать. Ну получили мы контрольный пакет, ну взяли их в оборот, зачем было отпускать, а? Сколько бабок отвалили этому х... А толк где?

Это явно был не кабинет Водопьянова. Может быть, так бурно обсуждают насущные дела его экономисты, или это комната, где мирно отдыхают бойцы, вспоминая славные дни первоначального накопления капитала.
Я пойду к нему! Ты меня, Володя, не удерживай. Десять миллионов зеленых, понимаешь, десять миллионов и все коту под хвост? Только из-за того, что этот пидор просто оробел, когда встретился с вице-премьером…
Шефа сейчас лучше не трогать.
Почему?
Он, говорят, бабу свою нашел.
Так она ж пропала год тому назад?
Нашлась.
И что?
А то, что возится он теперь с ней. У нее того... крыша, похоже, поехала... Вов, а что это мигает там в углу?
Где?
Да вон, возле компьютера штуковина стоит.
Эх! Е мое! Да нас же слушают!

Меньшов мгновенно отключил приемник, бросил его в сумку и мгновенно покинул так и не реконструированный особняк.
«Вова и Андрюша, конечно, интересные ребята, -- рассуждал Меньшов, снова сидя в кафе напротив, -- только неизвестно, какую по степени благоустройства и иерархии конуру занимают они в бизнес сообществе Сергея Евгеньевича. Вполне возможно, что они работают в охране, но, если судить на основе того, что они обсуждали, это явно не рядовые дворняги своры Водопьянова».
Одно несомненно — Водопьянова в офисе, скорей всего, нет, а вот как расценить их слова о том, что шеф занят сейчас своей бабой?  Или это отголоски той самой памятной встречи, или Майя действительно находился у него?
Интересно было наблюдать картину, которая последовала через несколько минут после того, как Николай покинул свой наблюдательный пункт. Из офиса, как из рук знаменитой крыловской обезьяны горох, высыпали человек десять охранников.
«Ну точно их там, как тараканов, -- заключил Меньшов. — Сейчас бы выбрать хорошую позицию и достаточно трех гранатометов типа «Мухи», чтобы оставить их в особняке навсегда».
Последним из конторы выскочил начальник службы безопасности. Он стал энергично жестикулировать руками и орать на своих питбулей.  Кто-то из его бойцов указал рукой на окно третьего этажа.  Полковник ГРУ немедленно поднес к уху радиотелефон, и через минуту окно с той стороны открылось, и стрела была снята.
В то же мгновение начальник службы безопасности указал рукой в сторону ремонтируемого напротив особняка, и туда бросилось сразу человек семь бойцов.
Меньшов сознательно не уходил. Меньше всего бультерьеры с их вожаком будут думать, что тот, кто совершил подслушивание, останется на месте, так сказать, преступления.
Охрана в считанные минуты перевернула с ног на голову особняк.  Неожиданно проснувшийся и вылезший из-под груды тряпья сторож, что-то стал им кричать, но, получив несколько пинков под зад, незаметно воротился в свою будку. Через минут двадцать все стихло. Бойцы вернулись в офис, так и не обратив вниманиия на одинокого посетителя летнего кафе.
Итак, со слов неизвестных бухгалтеров господина Водопьянова можно было сделать двоякий вывод: или Майя на самом деле похищена по приказу Сергея Евгеньевича, или же они имели в виду сам факт встречи своего босса с девушкой, пропавшей двенадцать месяцев тому назад.
«Скорей всего, -- рассуждал Меньшов, -- Водопьянов попытается показать ее врачам. Не думаю, что он повезет ее в клинику. У такого богатенького Буратины есть свой штатный психолог, психиатр, хирург и, возможно, патологоанатом. Сергей Евгеньевич, постарается «подлечить» любимую втайне от всех, доверив это дело только самому надежному врачу. Есть ли у нашего влюбленного миллионера дача, или загородный домик, с виду похожий на замок Ля Рошель?
Прочесывать все дачки, дачи, особняки и замки, что в несколько колец опоясали этот славный город, значило с упорством занудливого портного искать легендарную иголку в стоге сена.  «Придется раскрываться», -- заключил Меньшов.
Он свернул газету, так и не поняв, какие акции ныне пошли вверх, а какие покатились вниз. Николай рассчитался с официанткой и направился к ближайшему телефону-автомату. Уже через минуту он связался с Михаилом Тырниковым. У того, к счастью только начинался обед, и он собирался было отправиться в свой любимый «Бастион», чтобы съесть пару порций пельменей.
Меньшову пришлось расстроить планы Мишки и назначить ему встречу в захудалой столовке, которая чудом уцелела со времен, когда кормильцем и поильцем одухотворенных приближением светлого будущего советских граждан был всемогущественный общепит.
Мишка был злой и раздраженный. На работе он получил очередной выговор, его лишили какой-то там премии, жена спустила на него всех собак, дочки стали плохо учиться, а всеобщая любимица такса по кличке Роза вдруг заболела и стала чахнуть прямо на глазах.  Кроме того, Мишка, по природе своей занудный консерватор, не любил менять места, к которым привык.
Старик, ну куда ты меня приволок!? -- возмущался Тырников, когда они с Меньшовым спускались в полуподвальное помещение столовки. — Здесь, наверное, только и подают, что свинину вегетарианскую, да и то после того, как ты сдашь продукт вторичный, -- вспомнил он классику Владимира Войновича.
Не пугайся, дружище, если это заведение в нечеловеческих условиях рынка еще продолжает функционировать, стало быть, оно кому-нибудь нужно.

Подозрения Меньшова полностью оправдались. В столовке было не хуже, чем в каком-нибудь кафе-бистро. Полный порядок, широкий выбор разнообразных блюд и довольно приемлемые цены.
Я тут на нелегальном положении, -- начал Меньшов, глядя как толстый Мишка пожирает свои излюбленные пельмени, -- так что долго с тобой сидеть не могу.
Что, кредиторы замучили?
Если бы они.
Тогда бандиты. Я всегда говорил, что бандитов надо сажать, а не защищать. А адвокаты, вроде тебя, так их в первую очередь и кончают. Плохо защитил корешка, а деньги содрал немалые, вот и получи перо под бок.
Мишаня, ты ли это, что за блатной жаргон, что за намеки? У меня тут дела покруче. Ладно, потом расскажу. Ты мне сможешь помочь?
Я тебе когда-нибудь отказывал?
Меня интересует президент группы компаний «Арсенал XXI века» Водопьянов Сергей Евгеньевич.
Первый раз слышу это имя, -- сказал Тырников и проглотил очередной пельмень.
Понятно, -- вспомнив на кого сейчас похож Мишаня, протянул Меньшов, -- у нас на миллионеров досье не собирают, наворовал миллионы и перестал быть бандитом, -- а похож был Мишка на гоголевского Пасюка, к которому пришел кузнец Вакула, чтобы узнать у того про черта. Правда, старый Пасюк ел не пельмени, а вареники, но это не меняло сути дела.
А что именно тебя интересует? -- спросил Пасюк.
Есть ли у него дачи, загородные дома или замки?
Ну допустим, что есть, да все они, скорей всего оформлены на бабушек и дедушек, который умерли еще до нашей эры, но по паспорту продолжают жить и здравствовать.
Хорошо, если не можешь, то и не надо, -- надулся Меньшов.
А ты не грусти, -- Мишка доел последний пельмень из второй порции, -- слушай, а пельмени здесь ничего.
Конечно, не то, что в твоем «Бастионе», где их изготавливают черт знает из какого мяса.
Ладно, позвони мне через час. Я тебе назову адреса, если, конечно, у твоего Водопьянова есть такого рода недвижимость.

На том и расстались. Меньшов пошел в парк, где устроился на тенистую скамеечку, и принялась читать газету. Мимо прошли два мента, один из которых как-то подозрительно покосился на Меньшова. Когда эта шерочка с машерочкой исчезли с поля зрения Меньшов поменял место дислокации, продолжая следить за обстановкой вокруг.
Через час Михаил Тырников сообщил, что у господина Водопьянова есть дом в районе элитного дачного поселка Петровка и квартира в центральных районах города. Он называл адрес квартиры и дома.  Больше у Сергея Евгеньевича ничего, в плане недвижимости, оформленной на его имя, не было.
«Ну и то неплохо», -- заключил про себя Меньшов, и не теряя времени, направился Петровку.
От некогда большой и зажиточной деревни, которой была Петровка, ныне не осталось и следа. Целиком и полностью ее поглотили роскошные виллы, особняки, замки и просто хорошо укрепленные крепости успевших стремительно разбогатеть в эпоху разгула либеральных реформ россиян.
Здесь смешались все мыслимые и немыслимые архитектурные стили.
Чаще всего наших нуворишей тянуло в темною эпоху средневековья.  Однако были и легкомысленные любители барокко и даже рококо. В русском стиле почти ничего не строили. Разве что какой-то романтик, завязав с разбоем и спрятав свой кистень на чердаке, возвел скромную часовенку, полагая, что она позволит ему искупить все его грехи.
Меньшов обратил внимание на то, что все эти замки охранялись если и не рыцарями, то бойцами из разного рода охранных фирм.  Большинство зданий были увешаны тарелками спутникового ТВ и телекамерами внешнего наблюдения. Был будний день и большая часть замков пустовала. Однако охрана бдительно несла свою службу, быть может, даже тех строений, хозяев которых уже давно изрешетили пулями киллеры, подосланные злокозненными конкурентами.
Дом, принадлежащий Сергею Водопьянову, Николай нашел быстро.  Благо, дачный поселок представлял собой современный город, который отличался чистотой, великолепными дорогами и указателями улиц и домов.
Скромная недвижимость Сергея Евгеньевича представляла собой трехэтажное здание из стекла и бетона. Возведенное в стиле суперсовременного модерна эта хижина могла состязаться с любым европейским или американским особняком, где ни будь на берегу Майями.
Как и соседние замки, домик украшали сразу три спутниковые антенны и несколько телекамер. У ворот в небольшой будочке томился рыцарь в темно-синей форме. Он был увешан телефонами, пейджерами, дубинкой и пистолетом. Дом был окружен высоким железным забором.
Меньшов сразу обратил внимание на то, что ни во дворе, ни возле ворот не было автомобиля. Или Водопьянов еще не приехал, или успел загнать своего четырехколесного коня в гараж. Проникнуть в это хорошо охраняемое здание было не так-то просто. Охранник на входе являлся далеко не единственным препятствием.
Внутри здания должны сидеть те, кто следит за обстановкой посредством телекамер. Скорей всего, дом обеспечен сигнализацией, так что взять эту крепость можно было или только штурмом или имея шапку невидимку.  Штурмовать особняк Меньшов не собирался: сейчас ему меньше всего хотелось поднимать шум. Но у него не было и шапки невидимки.
Он прошел мимо дома, искоса глядя на дремавшего охранника, а заодно изучая подходы к замку. Затем свернул за угол и увидел здесь автобусную остановку.
«Кого же они сюда возят, неужели прислугу?» — спросил у самого себя Меньшов.
Он сел под навес, словно собирался ждать автобус и не сразу заметил, что внутри остановки есть телефон. Это был какой-то хитрый телефон, поскольку на нем не было ни диска, ни кнопок. Только гораздо позже он догадался, что это аппарат для вызова автобуса.
Со стороны остановки здание вообще было неприступным. Он успел насчитать три телекамеры. Николай немного посидел, затем быстро встал и пошел дальше. С противоположной стороны замок также выглядел как мощная цитадель. Здесь к тому же стояла еще одна будочка, возле которой слонялся такой же круто экипированный охранник.
«Эдельвейс», -- прочитал Меньшов нашивку на нагрудном кармане бравого стражника. — Хорошая фирма».
Он вспомнил, как однажды ему пришлось вести дело об избиении бойцами этой фирмы одного подвыпившего инженера, который случайно забрался в подъезд известного в городе олигарха, нагулявшего жирок на поставках цветных металлов. В тот раз Меньшов проиграл дело по полной программе. Оказывается бойцы из «Эдельвейса» отрихтовали инженера совершенно справедливо. Потому что он был праздношатающимся гражданином, а ребята исполняли свой долг. Николаю так и не удалось доказать, что охранники превысили допустимую оборону, тем более, что его подзащитный и не собирался на них нападать.
Оставшиеся две стороны особняка ничем не отличались от остальных.  Такие же телекамеры, высокий забор и бдительная охрана из ЧОПа «Эдельвейс».
Не известно почему, но он чувствовал, что Майя должна быть в чреве этого Тауэра. Он так укрепился в своей вере, что уже подумывал над тем, а не начать ли штурм недвижимости господина Водопьянова. Пока подойдет подкрепление, он успеет скрыться, захватив с собой Майю. Конечно, для этого надо было снять охранников, расколотить телекамеры и сделать все незаметно. Такой вариант был возможен, но сейчас он совершенно не подходил.
Чтобы не примелькаться и не вызвать тем самым подозрения охраны, Меньшов ушел в рощу, что разделяла особняк Водопьянова и мощный замок его соседа. Тот вообще был окружен рвом, на дне которого булькала вода, а стены трудолюбивые строители изготовили из красного кирпича. И были они толщиной как у настоящего средневекового монстра. Меньшов не удивился, если бы увидел, что в воде плавают проголодавшиеся крокодильчики, а за стеной ходят, порыкивая, не собачки, а самые настоящие львы.
В любом случае оставаться долго на территории заповедника российских миллионеров было нельзя. Вполне возможно, что на него уже обратили внимание охранники если и не Водопьянова, то его соседа.
Ситуация на самом деле походила на безвыходную. Проникнуть в замок можно было или по воздуху или под землей. В первом случае у него не было крыльев, во втором он, к сожалению, не родился кротом.
«Отсюда, -- рассуждал Меньшов, -- его вряд ли заметят, есть немного времени, чтобы обдумать, как вести себя дальше. А что тут думать!  Этот придурок похитил его девушку, держит ее взаперти, а ты сиди и думай! Не проще ли напрямую взять то, что принадлежит тебе, а не Сереже?»
Меньшов снял с плеча сумку и бросил ее в траву, как вдруг услышал звук, который обычно издает металл. Он убрал сумку в сторону и увидел, то чего увидеть здесь никак не ожидал. Чуть прикрытый травой, прямо у его ног был виден люк канализации!
Сначала Меньшов подумал, что это галлюцинация, но потом бросился к люку и принялся расчищать траву. Да, это был самый обычный чугунный люк, который он привык видеть в городе. А и в самом деле, должна же быть здесь канализация. Не думаю, что возводя эти коттеджи, наши новые русские товарищи, смогли изобрести нечто отличное от того, что было известно еще в глубокой древности.
Оставалось только проверить, достаточно ли широк колодец и ведет ли он к дому Водопьянова. Стараясь меньше шуметь, Меньшов снял крышку люка, достал из сумки фонарь и посветил вниз.
«Канализация как канализация, -- подумал он, -- даже лестница есть».
Он еще раз осмотрелся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, быстро спустился в горловину. Внизу был слышен шелест воды. Это только в крутых боевиках показывают, как бравые американские хлопцы бегают по трубам выше человеческого роста.  Здесь была труба, которую можно было преодолеть только на четвереньках.
Меньшов сориентировался, определив, что труба в этом месте разделяется надвое. Один рукав идет в сторону замка соседа, а другой мог идти только в сторону особняка Водопьянова. Николай привязал сумку к ноге и, встал в позу, которую обычно так любят алкоголики всех времен и народов, пополз в направление недвижимого имущества, что принадлежало на правах частной собственности президенту группы компаний «Арсенал XXI век».
Пока он полз, он думал только о ней. За эти дни Меньшов успел подумать о многом, но она, ее светлый образ так и стоял перед глазами. Его давило чувство злости на Водопьянова, которому он, находясь в трубе, пообещал непременно набить холеную морду. Если, конечно, он останется живым.
«Если Майя там. Если только она там, -- шептал он. — Как удалось этому доморощенному президенту так изолировать ее, что она вот уже несколько дней не может ничего сообщить о себе? Что сделал с ней этот придурок? Неужели она не может подать хоть какой-нибудь сигнал?»
Меньшов не чувствовал времени. Он не сразу заметил, что достиг цели. Над головой он увидел люк, сквозь небольшую щель которого пробивался солнечный свет. Николай отключил фонарь и стал подниматься по скобам вверх. Когда его голова оказалась под самым люком, сквозь щель он увидел, чьи-то пыльные ботинки. Мало того, к этим тупоносым ботинкам вскоре подбежал четвероногий друг.  Судя по его массивным лапам, это мог быть великолепный ротвейлер, а возможно и кавказец.
«Вот только собачки мне и не хватало!» — подумал Меньшов, закидывая сумку за плечи.
Блейк, хорошая собака! -- услышал он голос хозяина пыльных ботинок. — Иди ко мне, ух ты моя умница.

Меньшов затаил дыхание, боясь пошевелиться. Не дай Бог славный Блейк унюхает его, сидящего в трубе канализации!
Пойдем, Блейк, погуляем. Хочешь погулять? Пойдем, посмотрим, что у нас там за воротами. Серега, -- обратился неизвестный к своему напарнику, -- а куда тот тип с сумкой подевался?

Что ответил Серега, Меньшов не расслышал.
А автобус не подъезжал? Нет? Ну тогда мы пойдем с Блейком погуляем. Что? Да не нравится мне он.

«Идите, идите, -- повторил про себя Меньшов, -- может, и найдете того типа».
Когда неизвестный ушел, Николай попытался немного отодвинуть люк.  Сделать это надо было бесшумно. Вполне возможно, что Серега стоял где-то поблизости. Отсюда была видна только узкая полоска света.  Меньшов подпер крышку головой и увидел Серегу. Тот сидел к нему спиной и заботливо протирал суконной тряпочкой мощное помповое ружье.
«Хорошая штучка, -- подумал Николай, -- не удивлюсь, если у них здесь есть пулеметы, а в сарайчике на всякий случай припрятан даже танк. Теперь—камеры».
Он повернулся вправо и успел заметить, что телекамеры направлены на забор и эту часть двора не просматривают. Меньшов неслышно отодвинул крышку и вышел на поверхность. Серега так увлекся протиркой своей «берданки», что не заметил появления на территории охраняемого объекта чужака. Меньшову было достаточно несколько секунд, чтобы подняться на крыльцо и войти в дом.
Он так и не понял, как ему удалось совершенно бесшумно отодвинуть, а потом и положить на место крышку. Рядом с люком оставались влажные следы. Если бы Серега их увидел, то непременно догадался, что на территорию замка кто-то проник. Но тот сидел, занятый оружием.
Пока Меньшов озирался по сторонам, стараясь определить, в каком месте дома может находиться центральный пульт охраны, он услышал лай Блейка. Судя по его голосу, этот милый песик мог бы перекусить горло даже слону.
Меньшов оказался в огромном зале, который служила прихожей. Не считая четырех дверей в самом дальнем углу, наверх вела лестница, сделанная из дорогих пород дерева. Вполне возможно, что центральный пульт мог находиться на втором этаже. Но вряд ли Сергей Евгеньевич мог позволить, чтобы охрана прибывала в его апартаментах. Скорей всего, пульт мог располагаться во флигеле.  Стало быть, путь наверх был открыт. Меньшов еще раз проверил свою амуницию и, убедившись, что все подогнано и не звякает, бесшумно стал подниматься на второй этаж.
Комнаты на втором этаже поразили его своими королевскими размерами. Здесь была зала, в которой хозяин обедал. Посреди комнаты стоял длинный стол, покрытый голубой скатертью. В центре стола возвышалась хрустальная ваза с вишневого цвета розами.  Вокруг стола стояли стулья с высокими спинками. Старинные, резные, они были приобретены если и не в антикварном магазине, то явно за пределами нашей бедной родины.
Это была только часть дома, а вообще в нем насчитывалось невероятное количество комнат. Меньшов осмотрелся и стал подниматься на третий этаж.
Третий этаж представлял собой огромную веранду и одновременно оранжерею, которая в зимнее время дарила Сергею Евгеньевичу радость наслаждения вечно зелеными дарами природы. Это был настоящий зимний сад, уставленный экзотическими растениями, привезенными со всего мира. В этом обилии зелени, цветов, кустарников, пальм, деревьев легко можно было заблудиться.
В центре рукотворного Эдема стоял фонтан, чем-то похожий на тот, что Меньшов еще в детстве видел в Бахчисарайском дворце. Медленно шлифуя мраморную поверхность, с него стекали струи воды. Аромат цветов легко кружил голову, особенно если учесть, что еще несколько минут тому назад Меньшов полз по вонючей трубе канализации. Хотя, как знать, может быть, эта вонь и не привлекла к нему внимание кровожадного Блейка.
И вокруг ни души. Дом словно вымер. Этот факт слегка расстроил Меньшова. Если в доме нет даже прислуги, то как здесь может находиться Майя.
Он подошел к окну и слегка отодвинул дымчатую штору. С третьего этажа весь двор был виден как на ладони. Серега продолжал любовно поглаживать свое ружье, а его напарник с Блейком прочесывал окрестности. Если учесть, что в будках находилось еще три охранника, а за пультом сидело не меньше двух тружеников «Эдельвейса», то можно было предположить, что всего домик Сергея Евгеньевича охраняет человек семь бойцов. Не так уж и много, но и не мало.
Утром в доме была прислуга. Она навела здесь порядок, поставила на стол свежие розы и, возможно, уже уехала. В таком случае, Майи здесь тоже нет?
Меньшов, решил воспользоваться тем, что дом пуст и обшарить все его комнаты. Изучение дома заняло у него не меньше часа. Но комнаты, уже в который раз поразившие его роскошью мебели и убранства, были пустыми. Большинство из них оставались открытыми.
В одной из комнат он увидел десятки фотографий, развешанных на стенах. Это были сплошь фотографии Майи. Сергей Евгеньевич устроил здесь, что-то наподобие музея своей возлюбленной. Кроме великолепных цветных фото, здесь были и ее вещи. В шкафу платья, на трюмо сумочка, помада, духи, и другие косметические приборы. Меньшову как-то стало жутко при виде этого мертвого музея.
Он вышел из комнаты, неслышно затворив за собой дверь. «Что не хватает этому миллионеру? -- спросил он у самого себя. — Если бы он захотел, красивейшие бабы мира лежали бы у его ног. Бог не обделил его привлекательной внешностью, умом, богатством, а он запал на этой Оле-Майе и знать никого не желает. Как же сильно должен был любить ее Сергей Евгеньевич, если узнав в Майе девушку, как две капли воды похожую на Олю, он окончательно потерял голову»...
Закончив знакомство с апартаментами Водопьянова, Меньшов даже пробрался к флигелю и успел заметить, что там действительно находился пульт, за которым сидел только один охранник. Он обложился журналами и, похлебывая кофе, самозабвенно разглядывал полуобнаженных, грудастых красоток. «Этому сейчас не до телекамер», -- заключил Меньшов и снова поднялся на третий этаж.
«Не мог же Сергей Евгеньевич прятать Майю в подвале своего особняка, -- размышлял Меньшов. Если так, то Майи в доме нет».
Теперь оставалось подумать над тем, как выбираться отсюда. Снова воспользоваться канализацией можно было лишь при условии, если Серега до самого второго пришествия будет облизывать свое помповое ружье. Но тот уже встал и направился в сторону ворот. А вскоре к нему вместе с радостным Блейком, оказавшимся на деле рыжей кавказской овчаркой, подбежал и напарник. Серега отложил в сторону ружье и достал сотовый телефон. Приняв какое-то сообщение, он отключился и, повесив трубку на бедро, стал что-то говорить напарнику.
В ответ тот снял трубку телефона, которая висела под навесом и, вероятно, стал обзванивать остальных бойцов. Это дало Меньшову повод подумать, что на дачу кто-то едет. А вскоре он увидел два черных «Мерседеса», которые на большой скорости двигались к особняку по главной дороге дачного поселка.
«А вот и Сергей Евгеньевич пожаловали, -- заключил про себя Николай. На ловца и зверь бежит. Уходить не буду. Воспользуюсь случаем и поговорю с Сережей, как мужчина с мужчиной. Если он похитил Майю, то пусть попытается мне объяснить, зачем он это сделал».
Машины остановились напротив ворот и из первой, как и в тот раз, когда Водопьянов приехал в офис адвокатской конторы «Легион», высыпали охранники. Последним появился начальник службы безопасности президента группы компаний «Арсенал XXI век». Он решительным шагом направился к ребятам из «Эдельвейса». Серега доложил ему обстановку, после чего полковник пошел в сторону второй машины. Он открыл дверцу и что-то сказал тем, кто находился внутри.
Первым из машины вышел сам Сергей Евгеньевич. Затем еще двое в гражданском не похожие ни на бизнесменов, ни на охранников.  Водопьянов склонил голову в салон, как вдруг оттуда показалась рука, а затем вышла девушка. Из тысячи лиц Меньшов узнал бы ее— это была Майя!
У него даже потемнело в глазах. Меньшов встряхнул головой, пытаясь прогнать от себя остатки сомнения. Это действительно была она. На Майе он увидел великолепное летнее платье, вокруг высокой шеи развивался белый, нежный прозрачный платок. Она безучастно смотрела прямо перед собой. И, казалось, никого не замечала вокруг. Сергей Евгеньевич что-то говорил ей, она не отвечала ему.
Один из тех, что приехали с Водопьяновым, подошел к ним и стал о чем-то говорить. Второй достал из машины тяжелый чемодан и вскоре все четверо в сопровождении охраны двинулись в сторону дачи.
«Кто эти типы, что они хотят с ней сделать? -- теребил себя вопросами Меньшов. — Куда они идут? Что задумал Водопьянов?»
Вскоре он услышал голоса на втором этаже. Хозяин вместе с гостями стал подниматься по лестнице на третий этаж. Меньшов заметался по оранжерее, стараясь найти место, где он мог оказаться незамеченным. Он увидел напротив плачущего фонтана огромный диван, три кресла и стол, накрытый белой скатертью. Николай бросился в дальний угол зимнего сада и едва успел спрятаться за темной шторой. Место было совсем не надежным, но он и не собирался долго отсиживаться здесь.
Подобное бывает на почве глубокого потрясения, когда мозг стремится вытеснить пережитый стресс, -- услышал он голос того типа, что нес с собой чемоданчик. — Но кроме вытеснения страха вполне возможна частичная или полная потеря памяти, -- продолжал неизвестный.

Второй, угрюмый мужчина лет сорока, молчал. Водопьянов усадил девушку на диван и сам сел рядом. Угрюмый сел слева в кресло, а тот, что говорил Сергею Евгеньевичу о причинах потери памяти, поставил чемодан на стол и открыл крышку.
Доктор, она должна вспомнить все, -- не скрывая охватившее его волнение, сказал Водопьянов. — Она должна узнать меня!
Легкий гипноз, -- неожиданно заговорил угрюмый, -- как вы знаете, ничего не дал. Может быть, стоит провести еще несколько сеансов? -- он посмотрел сначала на своего коллегу, потом на Водопьянова.
Я думаю, что гипноз в данном случае малоэффективен, -- ответил второй и стал вынимать из чемодана ампулы, упаковку одноразовых шприцев, вату, баночки с какой-то прозрачной жидкостью. — Нам не избежать медикаментозного вмешательства.
Это ей не повредит? -- насторожился Водопьянов.
Не беспокойтесь, препарат совершенно безвреден, он только активизирует те клетки мозга, которые подавили активную память, уведя ее в зону бессознательного.
Как вы думаете, Павел Николаевич? -- обратился к угрюмому Водопьянов.
Подождите одно минуточку, -- угрюмый встал и подошел к Майе.
Оля, сейчас мы сделаем вам укол, -- обратился он к девушке.— Укол совершенно безвреден. Я только очень вас прошу, постарайтесь расслабиться. Не напрягайте память, позвольте ей раскрепоститься самой.
Меньшов почувствовал, как внутри оледеневает душа. Еще немного и она превратится в холодный сгусток льда. Еще мгновение и он выйдет из своего укрытия, чтобы отправить на тот свет Водопьянова и его врачей, которых он уже отнес к ученикам нацистского изверга доктора Менгеле.
Меньшов достал пистолет и неслышно взвел курок.
Я ничего не помню, -- прошептала Майя. — Я не знаю Олю, вы меня с кем-то путаете...

В это время тот, что рылся в чемодане подошел к Майе и быстрым движением рук сделал ей укол в вену. Меньшов даже не успел среагировать, настолько виртуозно тот сделал инъекцию.
Все хорошо, все будет хорошо, -- гладя ее руку, шептал Водопьянов.

Майя закрыла глаза и невольно прислонилась головой к плечу Сергея Евгеньевича. Врач, сделавший ей укол стал медленно отходить к столу, как вдруг уперся во что-то твердое. Это был ствол пистолета.
За спиной доктора стоял Меньшов.
У тебя есть противоядие? -- прошипел он на ухо доктору.
М-м, кто вы?
Сейчас я сделаю тебе несколько таких уколов, после которых ты очень быстро вспомнишь, кем ты был в прошлой жизни. Вперед! -- крикнул Николай и ударил того рукояткой пистолета между лопаток. Доктор вскрикнул и упал. Водопьянов мгновенно вскочил с места. Угрюмый последовал его примеру.
Меньшов?! Что вы здесь делаете?! -- закричал Водопьянов.
Еще одно слово, -- сквозь зубы процедил Меньшов, -- и я прострелю тебе лоб. Ты меня понял, сука!? Сидеть! Ты! -- он обратился к угрюмому. —Быстро к столу! Найди противоядие и помни, что у тебя на все про все только одна минута.

Угрюмый бросился к чемодану, а Водопьянов попятился к дивану и сел.
Не дурите, Николай Александрович, вы ничего не понимаете, -- побелевшими губами вымолвил Водопьянов.
Простите, но никакого противоядия для этого препарата нет, -- взмолился угрюмый.
Ну нет так нет! -- Меньшов вскинул пистолет. Еще секунда и голова доктора разлетелась бы в дребезги, как вдруг Майя стала говорить!
Я вижу ее. Ее вытаскивают из машины, затем вталкивают в маленький черный автобус. Их несколько, все они в масках. Я не вижу их лиц. Один из них сделал ей укол. Она потеряла сознание. Они едут.  Они едут очень долго. Вот они покинули пределы города... Я вижу три березки, в лесу. Здесь уже выкопана глубокая яма. Они выносят ее тело, завернутое в целлофан. Они опускают ее в яму и начинают засыпать землей. Потом забрасывают травой и быстро уезжают. Оля там... Она в лесу, в земле, под березами...

Майя открыла глаза. Совершенно обалдевший доктор смотрел на нее так, словно она вернулась с того света. Лицо Водопьянова стало белым.  На нем выступили темные пятна. Он застыл в недоумении, как будто увидел лик смерти. Доктор, сделавший Майе укол, продолжал неподвижно лежать на полу. Только слезы фонтана, еле слышно капая, нарушали эту мертвую, почти космическую тишину...
Меньшов опустил пистолет и вытер со лба холодный пот. В то же мгновение в дверях появилось сразу четыре телохранителя. Вооруженные помповыми ружьями, они приготовились к бою.
Брось пистолет! -- услышал Меньшов голос начальника службы безопасности, который появился из-за спины здоровенного амбала, державшего ружье так, как будто это был ствол от армейской гаубицы.
Подними доктора! -- приказал он одному из охранников главный телохранитель.

Тот подбежал к лежащему вниз лицом врачу и, схватив его под мышки, поволок в сторону фонтана.
Я сказал, брось оружие, -- повторил полковник ГРУ.

Николай в течение долей секунд сумел оценить ситуацию. Против четырех вооруженных помповыми ружьями ему одному не справится.  Если начнется пальба, что они могут задеть Майю. Можно было бы использовать в качестве заложника Водопьянова, но тот находился слишком далеко. Даже головокружительный бросок не спас бы Николая от заряда картечью. Он решил выждать, чтобы выиграть время.
Меньшов положил пистолет под ноги и небрежным ударом правого носка толкнул его в сторону главного телохранителя.
Никита, одень на него браслеты! -- скомандовал тот, обращаясь к одному из своих подчиненных.
Отставить! -- неожиданно крикнул  Водопьянов, едва двухметровый Никита приблизился к Меньшову. — Верните ему оружие, Юрий Леонидович, -- обратился он к своему начальнику службы безопасности. — И прикажите всем, пусть идут вон. И вы тоже, вон! -- глядя оловянными глазами на угрюмого доктора, зловещим шепотом сказал Водопьянов. — Уйдите все!

Начальник службы безопасности поднял с пола оружие, кивнул головой в сторону ощетинившихся ружьями бойцов и в ту же секунду его подручные покинули оранжерею. Незаметно ушел и доктор.  Его отключенного коллегу уволокли еще раньше.
Юрий Леонидович подошел к Меньшову и протянул ему пистолет.
Мне тоже уйти? -- обратился он к шефу.
Да! Оставьте нас втроем.
Но...
Мне повторить?

Когда стихли шаги начальника службы безопасности, Водопьянов подошел к Меньшову. Майя все это время сидела неподвижно. Глядя прямо перед собой, она словно продолжала наблюдать ту картину, которую нарисовала несколько минут тому назад.
Меня еще никто так не доставал как ты, -- побелевшими губами прошипел Водопьянов. — Чего ты хочешь?

Если бы Сергей Евгеньевич знал, чего сейчас хочет Меньшов, он бы, наверное, пожалел о своем желании, ибо Николай Александрович очень сильно хотел врезать ему в челюсть своим коронным ударом левой.
Николай неспеша сунул пистолет в кобуру под мышкой, снова вытер пот со лба и обратился к Водопьянову с совершенно дурацкой просьбой.
Я хочу закурить.

Лучше бы он дал пощечину этому хозяину жизни! Лицо Водопьянова передернулось, а и без того оловянные глаза побелели от бессильной ярости.
Так курите же! -- крикнул он. — Вы не знаете, что такое настоящая любовь! Вы не знаете, чего она стоит. Вы всё готовы разрушить, за вами остается только пепел, только пепел...

Водопьянов вернулся к Майе и опустился к ее ногам.
Ну почему ты молчишь, ну почему ты ничего не скажешь, ну почему, почему ты не хочешь сказать, что ты моя! -- стал причитать он и зарыдал, уткнувшись головой в ее колени.

Майя неожиданно встала, подняла Сергея Евгеньевича с колен и прижала к себе. В ответ он стал целовать ее глаза, щеки, нос, волосы. Она не сопротивлялась. Она только шептала:
Оля погибла. Сережа, ты пойми, это большое горе, и я не могу ничем помочь... Но она чиста и свободна, ей гораздо лучше там, где она находится сейчас. Только она не может вернуться оттуда...
Неправда! Ты слышишь, Меньшов, это неправда! -- не обращая внимания на сказанное Майей, заорал Водопьянов. — Вот моя Оля! Она стоит передо мной! И я никому ее не отдам, никому! Я не отдам ее даже тебе!

В руках у Сергея Евгеньевича неожиданным образом оказался блестящий предмет, в котором, совершенно потрясенный Меньшов не сразу узнал пистолет. Водопьянов ткнул его тупым стволом Майе в бок.
В два прыжка Меньшов оказался рядом с ним и выбил из его рук оружие.
Сергей Евгеньевич, не дурите! -- крикнул он, пряча пистолет к себе в задний карман. — Вы сума сошли!
Тогда скажи, скажи, что мне делать? -- он отстранил Майю от себя и бросился к Меньшову. — Я убью ее и умру сам, я не выдержу этих мук!
Тебе надо смириться с неизбежным. Оли больше нет.
А это, кто?! -- он указал рукой на Майю.
Девушка очень похожая на твою невесту.
Да? Ты так думаешь? А я не верю!
Да успокойся ты, иначе я буду вынужден тебя успокоить! -- закричал Меньшов.

Водопьянов неожиданно обмяк и опустился на диван. Он обхватил голову руками, а его плечи стали сотрясать рыдания.
Вот этот хозяин жизни. Один из самых богатейших людей в России.  Бизнесмен, пользующийся широчайшими связями в правительстве, администрации президента, владеющий целым рядом крупнейших предприятий, миллионер, способный наслаждаться всеми прелестями жизни — никак не может смириться с тем, что его любимой больше нет!
Он может все, но осталось нечто такое, что ему не подвластно. Он не может купить любовь, о которой мечтал, и которая у него была.  Но главное, он не может воскресить любимую, даже если бы заложил все свое движимое и недвижимое имущество. И в этом твой рок, человек...
Сергей, -- Меньшов впервые назвал Водопьянова по имени, -- давай на этот раз послушаем Майю. Она многое может видеть. Она видит то, что нам с тобой недоступно. Если Майя сказала, где похоронена твоя Оля, давай поедем и узнаем, так ли это на самом деле...
Оля! -- Водопьянов вскочил с кресла и бросился к Майе. — Ты действительно видишь ее мертвой?
Да, ее уже давно нет в живых, - прошептала Майя.
И ты знаешь, где ее похоронили?
Я вижу это место. Оно далеко отсюда...

ГЛАВА XIII
Два черных «Мерседеса», чем-то неуловимо похожих на двух самодовольных ворон, преодолев немалое расстояние, остановились на опушке леса. Здесь дорога обрывалась. Повсюду высились исполинские ели и сосны, меж которых изредка встречались березки.
В этот раз Водопьянов не стал дожидаться, пока его служба безопасности обследует местность, и первым вышел из машины. За ним последовал Меньшов и Майя. Охранники, трое из которых уже успели вооружиться лопатами, стояли неподалеку, ожидая приказаний начальства.
На Водопьянова невозможно было смотреть без сожаления. За эти несколько часов он превратился в настоящую мумию: он высох и заметно постарел. Если раньше в его волосах нет-нет, да попадался волос, который седина обошла стороной, то теперь он был белым как лунь.
Он не находил себе места. И состояние своего, еще недавно такого хладнокровного босса, чувствовала охрана. Здоровенные мужики словно вросли в землю, боясь совершить одно неловкое движение.  Даже всегда спокойный и уверенный в себе полковник военной разведки в отставке Юрий Леонидович затих и если и отдавал команды, то исключительно шёпотом.
Меньшов, уже успевший познать, что происходит с человеком, когда он начинает понимать, что сходит сума, никак не мог избавиться от совершенно неистребимого желания идиотски улыбаться. Только бледная Майя, за эти дни ставшая удивительно красивой, смотрела на мир своими бездонно грустными глазами, и готова была вместить в свое хрупкое сердце целый мир со всеми его страданиями, сдерживала его от нелепых в данной ситуации улыбок.
Водопьянов подошел к Майе и спросил:
Где она... Где она лежит?

Майя подняла на него глаза, в которых отразились высокие жемчужные облака, и, не говоря ни слова, пошла в глубь леса, увлекая за собой Сергея Евгеньевича, Меньшова, и телохранителей во главе с их начальником.
Идти пришлось недолго. Майя остановилась на небольшой опушке леса, посредине которой в нестройном ряду высились три березки.  Она остановилась и указала рукой на место под березами. Несмотря на лето, в этом месте трава была не такой густой, как повсюду вокруг.
Двое охранников, подчиняясь незаметному жесту Юрия Леонидовича, сначала прощупали землю лопатами, определяя, где земля более рыхлая, приступили к работе. Другая часть охраны стояла поодаль.  Ближе всех к предполагаемой могиле стояли Майя, Водопьянов, Юрий Леонидович и Меньшов.
Меньшов приготовился к самому худшему. Несмотря на то, что он не мог себе объяснить, как Майе удалось узнать, где лежит возлюбленная Водопьянова — Оля, Николай не сомневалась, что Майя сказала правду.
Он лишь испытывал нервный озноб, зная, что из себя представляет тело, которое пролежало в земле около года. Ему приходилось видеть всякое, принимать участие в эксгумации; во время боев видел он и давние, разложившиеся трупы, но всегда Меньшов испытывал странное чувство сопричастности к телу, кому бы оно ни принадлежало.
«Это здесь мы разные, -- мелькнуло у него в голове, -- а в земле все равны. В этом смысле повезло, наверное, только фараонам, да и еще некоторым товарищам, которые лежат на главных площадях крупнейших городов мира. Вопрос лишь в том, повезло ли им больше, чем тем, чей прах уже давно впитала земля, а от тел остались одни только кости».
Ветер шумел в листве деревьев, где-то пели птицы, да в небе неслись рваные хлопья облаков. Охранники продолжали копать.  Водопьянов стоял неподвижно. Его ладони сжались в кулаки, так что побелели пальцы. Сейчас в душе Сергея Евгеньевича бушевал тайфун такой разрушительной силы, что казалось, он разнесет свое вместилище на мельчайшие щепы. Да еще и огонь — испепелит и душу, и сердце, и дух.
Мысль, неожиданно мелькнувшая в голове у Меньшова, больно кольнула и отразилась в сердце.
«А что если Майя ошиблась и могила окажется пустой? Тогда висеть нам вместе с ней на этих березках до тех пор, пока пьяненький лесник не обнаружит два засушенных тела».
Однако его сомнения быстро развеялись, когда из-под земли показались прозрачные клочья полиэтилена. Еще несколько взмахов лопат и охранники извлекли из могилы тело, завернутое в целлофан.  Они положили его к ногам Водопьянова и отступили в сторону, ожидая дальнейшей команды. Сергей Евгеньевич молчал.
 «Как он узнает, что это Оля? -- подумал за него Меньшов. — Труп, скорей всего, разложился до такой степени, что теперь узнать в нем красавицу Ольгу не смогла бы и собственная мать».
Странно, однако труп не издавал характерного в таких случаях зловония. То ли его так надежно завернули в полиэтилен, то ли он уже настолько разложился, что даже исчез запах.
Неловкая пауза длилась минуты две. Наконец Сергей Евгеньевич отступил от тела на шаг назад и еле слышно сказал, обращаясь к начальнику службы безопасности:
Открывайте...

Меньшов приблизился к Майе, обнял ее за дрожащие плечи и прижал к себе. Он хотел ей сказать что-то успокаивающее, но так и не смог подобрать нужных слов.
Двое охранников подошли к телу. В руках одного из них оказался нож. Он мельком глянул в сторону шефа, словно намеривался получить подтверждение своим действиям, и стал разрезать полиэтиленовый пакет.
Зрелище не для слабонервных, -- прошептал Меньшов на ухо Майе.
Может, отойдем в сторону?
Нет, я должна это видеть, -- ответила она.

Даже видавшие виды охранники предпочли отойти подальше, чтобы избавить себя от созерцания разложившейся плоти. Напарник того амбала, который сейчас орудовал ножом, виновато глядя на шефа службы безопасности, также предпочел ретироваться. Возле трупа, не считая одного из бойцов, по-прежнему стояли Водопьянов, его начальник службы безопасности, Майя и Меньшов.
Когда, наконец, пакет был разрезан от предполагаемого места, где была голова и до самых ног, охранник сложил нож, сунул его в карман и стал бережно разворачивать полиэтиленовый саван.
Через несколько секунд взорам присутствующих здесь людей предстала совершенно необычная картина. Вместо разложившегося тела Меньшов увидел совершенно нетронутое тленом тело молодой девушки! Тело было обнаженным, белым и чистым, словно труп несколько часов тому назад тщательно вымыли и захоронили!  Казалось, она просто спала здесь, в этой могиле под березами год с небольшим. Только совершенно бескровные губы и отсутствие хотя бы едва уловимого румянца на ее щеках, красноречивей всего свидетельствовали, что это — труп.
Однако самым удивительным было не это. Через какие-то секунды после того, как охранник окончательно развернул саван и отошел в сторону, Меньшов и все, кто находились рядом, услышали то ли стон, то ли хрип, который вырвался из горла Сергея Евгеньевича Водопьянова.
Оля! -- простонал он. — Оля! -- Водопьянов бросился к телу, прижался к нему и стал целовать ее лицо. Холодное, безжизненное, каким-то чудом уцелевшее в земле, оно не выражало ни печали, ни радости, но, вероятно, именно в этот миг, мертвая девушка была для него дороже всех живых.

Меньшов неловко попятился в сторону, машинально стиснув Майю за локоть. Когда перед глазами мелькнуло правое плечо девушки, на котором Николай успел заметить ту самую родинку, что была у Майи, он окончательно понял — это была Ольга! Даже мертвой она выглядела абсолютным двойником Майи!
Через какое-то мгновение рыдания Сергея Евгеньевича стихли, и он остался неподвижно лежать рядом с мертвой девушкой. Сколько бы так продолжалось — неизвестно, если бы не начальник службы безопасности, который быстро понял, что произошло с шефом.
Вадим! -- крикнул он. — Немедленно укол! Сюда, быстрей!

Он бросился к Водопьянову. Ему на помощь поспешил Меньшов и тот из бойцов, который только что освобождал тело Ольги из полиэтиленового плена.
Но оторвать Сергея Евгеньевича от трупа девушки было не так просто.
Он схватил ее мертвой хваткой и ни за что на свете, не хотел отпускать.
Пока Меньшов и остальные ребята пытались поднять его, Николай увидел, что на теле Ольги осталась золотая цепочка с крестиком, точно такая же, какая была у Водопьянова, когда тот, показывал его Майе при их первой встрече! Только гораздо позже Николай узнал, что в далеком Париже Сергей и Ольга подарили друг другу совершенно одинаковые цепочки с крестиками. В тот раз Сергей Евгеньевич, бросил крестик к ногам Майи, а на мертвой Ольге он сохранился.
Охранник быстро передал своему шефу одноразовый шприц и тот, не долго думая, вколол его прямо в бедро Водопьянову. В это время Майя опустилась на колени и стала молиться.
Водопьянова удалось оттянуть в сторону. Спустя несколько минут он пришел в себя и стал озираться по сторонам.
В нескольких метрах от могилы стояли остальные охранники, которые так и не решились подойти. Водопьянов сидел, оперевшись спиной о ствол березы рядом с могилой и безразличными глазами смотрел прямо перед собой. Шеф его охраны принес ему минеральной воды и что-то стал говорить, но Сергей Евгеньевич не слушал его, продолжая созерцать видимое только ему пространство.
Кто-то из охраны, кажется, Вадим принес из машины белую простынь, и накрыл ею труп.
Меньшов, не зная куда себя девать, достал из кармана сигарету и стал разминать ее задеревеневшими пальцами. В голове мелькали какие-то вспышки, картины, видения. Он никак не мог понять, что же на самом деле происходит, не снится ли ему паршивый сон, грозящий перерасти в навязчивый кошмар.
«Что он видит? Вот рядом с ним стоит на коленях живая девушка, которую зовут Майя, а в нескольких метрах, у разрытой могилы лежит мертвая девушка, которую зовут Ольга. Все ясно, за исключением того, что и мертвая и живая очень похожи друг на друга. Их различает только одна весьма существенная «мелочь»: одна из них жива, а другая мертва».
Он прикурил, сделал слишком глубокую затяжку  и закашлялся. Хотел было сплюнуть, но сдержал себя и проглотил горькую слюну. Он подошел к Майе и сел рядом. Вспышки в голове несколько угасли, но сверлила до ломоты и другая мысль.
«Труп Ольги, если верить и Водопьянову, и Майе, пролежал в земле почти год, но тело сохранилось нетленным, как это бывает только со святыми. Оля была святой? Или произошло чудо?»
Как долго мы жили, считая, что мир вокруг нас если и не совсем изучен, то в основе своей понятен. И как долго мы заблуждались.  Он не только не изучен, не понятен, но и враждебен, лишний раз напоминая нам, что здесь мы всего лишь пришельцы, возомнившие себя этакими царями природы, которую следует покорить. И если она, подлая, покоряться не желает, то мы ее просто убьем. Но будет все по-нашему, именно так как мы захотим и не иначе.  Сколько же можно жить постоянно заблуждаясь?
Уже поздно ночью Меньшов и Майя оказались на даче у Водопьянова.  Сергей Евгеньевич настоял на том, чтобы они поехали к нему, мотивируя это просьбой побыть рядом в тяжелую для него пору жизни. Меньшов согласился, тем более, что деваться ему с Майей в такой ситуации было некуда. Не везти же девушку в гараж, что бы спать с ней на ворохе грязного, пропахшего машинным маслом и бензином, тряпье. К тому же он опасался, что его временное логово если и не обнаружено, то взято под прицел товарищами, которые очень сильно хотели получить таинственные диски.
Через своего начальника службы безопасности (Водопьянов сейчас располагал силами общаться только с ним) он предложил им поселиться в одной из комнат на третьем этаже рядом с оранжереей и пообещал вечером их навестить.
Около часу ночи Водопьянов, предварительно позвонив, поднялся к ним на этаж. Он выглядел совершенно разбитым. Минувшее событие так потрясло его, что в глазах Сергея Евгеньевича сейчас можно было прочесть только одно желание — отправиться следом за своей возлюбленной.
А говорят, что любовь, равная по свое силе любви Ромео и Джульетты, осталась в далекой эпохе Возрождения.
Несмотря на домашнюю обстановку и на право хозяина выглядеть так как ему удобно, одет Сергей Евгеньевич был в черный костюм, белую сорочку и строгий траурный галстук.
Я прошу меня простить, -- прошептал он, едва переступив порог комнаты. — Мне тяжело об этом говорить, но вы, Николай Александрович и вы, Майя, поймете меня, -- сказал он и опустился в кресло.

Еще несколько дней тому назад преуспевающий бизнесмен, красавец мужчина, рядом с которым любая женщина с радостью согласилась бы жить и любила бы его до самозабвения, выглядел почти стариком.
Водопьянов заметно осунулся. Лоб разрезали глубокие морщины, под глазами появились тяжелые мешки, а руки постоянно дрожали и он, избавляясь от этой противной дрожи, старался спрятать их от чужих глаз.
Скажите, Майя, как вы узнали о том, что Оля погибла именно при таких обстоятельствах и похоронена именно в том злополучном лесу?
Я видела это во сне. А в тот раз я очень ясно представила себе картину ее похищения и последующего убийства.
Она была убита?
Да, ей сделали инъекцию, после которой остановилось сердце...

Водопьянову нужны были нечеловеческие усилия, чтобы сдержать душившие его слезы. Ему тяжело было спрашивать и тем более слушать Майю. Меньшов понял, что Сергей Евгеньевич до сих пор видит в ней свою Олю. Однако как бы ему ни было тяжело, Водопьянов стал говорить дальше, с трудом проглатывая застрявший в горле ком.
У вас удивительный дар, -- продолжал он, -- если бы не вы, я бы до сих пор жил иллюзиями, веря, что она жива, что она вернется и мы снова будем вместе, как и год тому назад.
Сергей Евгеньевич, -- вмешался в разговор Меньшов, -- а вы не хотите узнать, какая мразь и почему лишила Ольгу жизни?
Вы знаете, я не жажду мести, -- неожиданно ответил Водопьянов,
И я не стану предпринимать каких-либо шагов против тех, кто отнял у меня любимую женщину. Пусть судьба сама поставит в этом деле точку.  Оля была святой женщиной. Таких, наверное, не осталось на этой земле, -- последние слова он произнес таким тоном, словно уже решил покончить с делами здесь и начать подготовку к переходу туда, где он верил, пребывает его Ольга. — Она бы и сама не стала требовать крови за кровь.
Жаль, я бы на вашем месте непременно нашел негодяев и поставил бы точку в их подлой жизни, -- сказал Меньшов.
Они убили ее потому, что она что-то знала, -- сказала Майя.— Это была месть не вам и не вашему бизнесу.
Вы продолжаете пугать меня своими откровениями, -- тяжело вздохнул Водопьянов, -- но поверьте, я не хочу крови.
Что вы намерены делать с телом? -- поинтересовался Меньшов.
Я похороню ее, но только не здесь, не в России, и сам я не буду больше жить в этой стране. Я буду там, где успокоится ее тело.

Последние слова Водопьянова можно было истолковать двояко. Либо он собирался уехать за границу, либо он на самом деле намеривался прекратить свой путь земной.
Но это будет сделать трудно, вам придется как-то объяснить происхождение тела. Ведь, насколько я могу судить, дело об исчезновении Ольги еще не закрыто?
У меня достаточно связей и влияния, чтобы решить и эту проблему, -- не глядя на Меньшова, ответил Водопьянов.

Майя неожиданно встала и подошла к нему.
Я видела точно такой же на ее теле, -- сказала она и протянула Водопьянову крестик на золотой цепочке. Тот самый, который Сергей Евгеньевич в порыве гнева бросил к ее ногам, -- возьмите, пусть он снова соединит вас.

Водопьянов поднялся с кресла и долго не мог найти нужных слов, чтобы отблагодарить ее за вещь, с которой он так бездумно расстался. Так и не найдя слов, он сел на место и спрятал цепочку с крестиком во внутренний карман пиджака.
Меньшова, в его запутанной жизни, спасал здоровый цинизм, прививку которого он получил еще в советские времена. Он не раз выручал его в самых беспросветных обстоятельствах, ибо на абсурд можно было реагировать только посредством цинизма. А поскольку вся наша жизнь—это затянувшийся театр абсурда, то и цинизм стал его щитом и мечом. Но сейчас он был готов снять свою шляпу перед мужеством этого человека, перед его любовью, которая для него была больше, чем все богатства мира.
Я еще раз хотел бы попросить у вас прощения за то, что доставил вам столько неприятных минут, -- едва сдерживая душившие его рыдания сказал Водопьянов. — Я знаю, как люди болезненно реагируют на чье-то вторжение в их личную жизнь. Но, поверьте, я действительно жил иллюзиями, -- и немного помедлив, продолжал.—
Если у вас есть какие-либо просьбы, я готов сделать все, что в моих силах. Я очень благодарен вам, Майя, за ту помощь, которую вы оказали мне, я хотел бы отблагодарить и вас, Николай Александрович. Если я чем-то буду вам полезен — рад вам послужить.
У меня небольшие проблемы, -- начал Николай, -- мне необходимо временное жилище, о котором бы никто не знал.
Живите на моей даче сколько угодно.
Нет, мне нужно небольшое жилье в городе, только чтобы о нем не знал никто, кроме нас троих.
Эта проблема вполне решаема. Подождите одну минуту, я сейчас вернусь.
Коля, что ты задумал, какие у тебя проблемы? -- когда Водопьянов вышел за дверь, обратилась к нему Майя.
Долго рассказывать, я потом тебе все объясню.
Тебе угрожает опасность. Кто эти люди, которые преследуют тебя?
Я пока ничего не знаю. Сейчас не время, я расскажу тебе обо всем, когда мы уйдем отсюда.

Водопьянов вернулся через несколько минут и принес ключи.
Это ключи от квартиры, которая принадлежит одному моему сотруднику. Он уехал в длительную командировку во Францию и в Россию вернется только через год. Вы можете жить у него. Это очень порядочный человек. В моей компании он возглавляет отдел внешнеэкономических связей и, сами понимаете, имеет безупречную репутацию. Скажите, может быть я смогу помочь вам решить ваши проблемы? -- обратился он к Меньшову. — Если в этом есть необходимость, то я могу использовать свои связи.
Нет, спасибо, Сергей Евгеньевич, вы уже помогли мне тем, что позволили жить на квартире. Все остальное я предпочитаю решать самостоятельно.
Майя, -- обратился к девушке Водопьянов, -- если у вас возникнет желание, не могли бы вы иногда навещать меня? Я намерен поселиться в Канаде и был бы очень рад, если бы вы хоть раз в году приезжали ко мне. Разумеется, вместе с Николаем.
Спасибо, но я не могу вам ничего обещать.
Я понимаю, -- кивнул в ответ Водопьянов, -- считайте, что это просьба совершенно необязательна для вас.
Нам пора, -- Меньшов поднялся с кресла и подошел к Водопьянову.
Вы очень мужественный человек, -- сказал он и крепко пожал ему руку.

Когда Майя вышла, Водопьянов неожиданно обратился к Меньшову:
Вы знаете, Николай Александрович, кто на самом деле Майя?

Если бы Меньшов знал ответ на этот вопрос, его жизнь не пошла бы наперекосяк. Сам себе он не раз задавал этот вопрос и всякий раз не находил на него ответ. Так получилось, что он не стал любопытствовать по поводу прошлого девушки, которую успел полюбить. И вопрос, который сейчас задал ему Сергей Евгеньевич Водопьянов, в очередной раз застал его врасплох.
Мы познакомились случайно, -- ответил Меньшов, -- я не стал интересоваться ее прошлым, и считаю, что в данный момент для меня это не имеет значения.
Дело в том, что я проверил по своим каналам, кто такая Майя. Полученные результаты, честно говоря, меня немало удивили. Дело в том, что вся наша хваленая система паспортно-визового учета и контроля не располагает никакими данными, относительно Майи. Ее просто не существует. Оля есть... Простите, -- Водопьянов отпустил руку Меньшова, быстрым движением руки достал платок и смахнул им невольно набежавшую слезу. — У нее есть прошлое, у нее есть биография. У Майи же ничего нет. У меня складывается такое впечатление, что она родилась только вчера.
Зачем вы мне об этом говорите?
Я удивляюсь способностям этой молодой девушки, я пытаюсь понять, как ей удается видеть то, что нам, простым смертным, видеть не дано. Она необычная... И еще, по тем же каналам, я узнал, что есть один человек, фото которого очень похоже на Майю...
Кто же это?
Некая Кузнецова Виктория Сергеевна.
Вы хотите сказать, что эта Кузнецова и есть Майя? -- продолжая разыгрывать из себя идиота, спросил Меньшов.
Нет, дело в том, что Кузнецова умерла пять лет тому назад.
Вы как ясновидящий, -- нахмурился Меньшов. — Как вам удается все узнать?
Это все благодаря моим связям. Видите ли, -- Водопьянов рассеянно сунул платок в боковой карман пиджака, -- некто очень умный провел нехитрую операцию. Он просто воскресил Кузнецову Викторию Сергеевну, пустив в систему ее паспортные данные. Но сделано это было напрасно, ибо вместе с паспортом оживает и биография. Однако куда бы вы не сунулись, чтобы узнать побольше о Кузнецовой, ответ будет один и тот же — девушка умерла. Стало быть, пять лет тому назад смерть оборвала ее биографию.
Но Майя только похожа на эту вашу Кузнецову, -- возразил в ответ Меньшов, уже поняв, что Михалыч совершил недопустимый прокол и теперь паспорт, который Николай заказал для Майи еще в первые дни их знакомства становился совершенной липой, которую надо было выбросить как можно дальше. Теперь и он, и Майя превращались в нелегалов.
Она похожа на Олю... на Викторию Кузнецову, на себя... Вам не кажется это странным?
Последние годы моей жизни, Сергей Евгеньевич, странные, -- ответил Меньшов. — Но если я буду задумываться над всеми странностями жизни, мне ничего не останется делать, как добровольно отправиться в дурдом. Я благодарен вам за информацию, я попытаюсь разобраться во всех этих удивительных совпадениях.
Я вам сочувствую, -- сказал на прощание Водопьянов и глаза его до сих пор переполненные грустью, вдруг снова стали оловянными.  Казалось, в нем окончательно угасла еще теплившаяся надежда на чудо...


Едва они переступили порог роскошной четырехкомнатной квартиры, принадлежавшей «человеку с безупречной репутацией», как Меньшов бросился к Майе.
Господи, как же я соскучился по тебе! -- прижимая ее к себе, сказал Меньшов.—Тебя не было несколько дней, а кажется прошла целая вечность.
Я очень виновата перед тобой, -- прошептала Майя. — Но я никак не могла сообщить о том, что со мной. Сначала меня пропустили через серию гипнотических сеансов, потом была долгая беседа с человеком, который называл себя психоаналитиком. Все это время Сергей Евгеньевич не отходил от меня ни на шаг. Я была как в заточении. Потом они вкололи мне какие-то лекарства, и я перестала понимать, что происходит вокруг. Только я видела сны.  Бесконечные сны. Мне кажется, что я видела всю твою жизнь после того, как мы расстались.
Может ты знаешь, как я попал в трезвяк? -- усмехнулся Меньшов.
В ответ Майя кивнула.
—И то, как я ездил за город к полковнику?
Да.
А как я брал штурмом дачу Водопьянова?
Нет, этого я не видела.
Интересная ты какая, как тебе все это удается?
Ты снишься мне потому, что я тебя люблю. Если бы это было не так, ты, наверное, не снился бы мне...
А мне уже давно не снятся сны, только одни кошмары, -- грустно заметил Меньшов.
И ты часто видишь горящую женщину?
Это мой самый страшный кошмар...

Ночью Меньшову снился удивительный сон. Он находился в огромном хрустальном городе и мог летать. Он никогда не видел таких сновидений. Если где-то и существует рай, то он должен быть именно таким.
Во сне, впервые за все время их знакомства, если не считать, того мрачного сновидения, которое привиделось ему в медицинском вытрезвители, он видел Майю. Они неслись под облаками, и он испытывал такое блаженство, находясь рядом с ней, что казалось будто он и она стали одним нераздельным целым. Одним большим миром, переполненным счастьем до краев. Счастьем, которое никогда не кончается.
Только под самое утро, когда он проснулся первым, это радостное сновидение вдруг нарушила странная картина. Рядом лежала Майя и... Оля. Меньшов закрыл глаза и лег. «Господи Боже мой, приснится же ужас после такого блаженного сна», -- подумал он и снова встал.
Нет, он не ошибся, он не мог ошибиться. Он долго смотрел, пытаясь понять, кто из этих двух девушек Оля, а кто Майя, кто из них живой, а кто мертвый. Превозмогая охвативший его ужас, Меньшов притронулся к телу, которое лежало ближе к нему. Оно было совершенно холодным и безжизненным. Он прикоснулся к второму телу и оно было таким же! Меньшов отпрянул в сторону и снова закрыл глаза. Только сердце безумно колотилось, грозя вылететь из груди.  Потом все канула в тьму, а когда он в третий раз открыл глаза, рядом лежала одна девушка.
Меньшову пришлось собрать все силы, чтобы заставить себя вновь прикоснуться к ее обнаженной груди. На этот раз в теле девушки струилась теплая река жизни. Оставалось решить довольно сложную головоломку: кто это Майя или же Ольга.
Он успокоил себя тем, что все ему приснилось (не может быть так, чтобы снились только райские сны, должны же, в конце концов, и ужасы быть), и снова лег, и закрыл глаза.
Некий маленький, но очень важный колёсик в огромном механизме, который называется жизнь, кажется, дал сбой, и теперь она стала развиваться в совершенно ином направлении. Это Меньшов осознал сравнительно недавно, но не придавал сему факту должного значения.
Его размеренная жизнь от попойки к попойке, от дела к делу, шла не обещая революций, бунтов, реформ, стихийных бедствий и прочих форс-мажорный обстоятельств. К какому берегу он мог приплыть, знали, вероятно, только неумолимые богини судьбы Мойры, пред коими, говорят, трепетал даже всемогущественный Зевс-Громовержец.  Но река неожиданно изменила течение свое, и теперь он оказался в роли капитана корабля, который не знает, где он находится, что ждет его впереди и какой станет жизнь, скрытая за линией горизонта.
Все началось с того, момента, когда он согласился взяться за дело «Боинга» и прибыл в зону катастрофы. Нет, все началось той дождливой ночью, когда он узнал о таинственной гибели Наталии Хотиненко. Какая же здесь связь? На первый взгляд — никакой. Но именно этот случай провел черту между нормальной жизнью и жизнью совсем непонятной, даже чужой. Потом была не менее странная встреча с Майей, после которой и вовсе все пошло наперекосяк...
Он встал и разбудил Майю.
Майя, я сейчас видел Ольгу, -- сказал Меньшов, -- она лежала рядом с тобой. Я, наверное, очень скоро сойду с ума. Это тем более странно, что я уже не пью несколько дней подряд. Точнее с того самого момента, когда ты пропала.
Ты видел меня, -- ответила Майя, -- а Ольга, может быть, и приходила, ведь часть ее все равно живет во мне...

«Да, Колян, -- подумал про себя Меньшов, -- оказывается не ты один испытал на себе частичное умопомешательство, неумолимо ведущее тебя в нежные тенета печального дома. Ведь где-то я читал, что жизнь с человеком, который, мягко говоря, нестандартно мыслит, приводит к тому, что его сожитель начинает мыслить еще более нестандартно.  Причем он так увлекается мыслительной деятельностью, что однажды утром просыпается, почувствовав себя Наполеоном, Сократом, Тамерланом или просто Константином Устиновичем Черненко».
Майя, я, конечно, не уверен в том, что не совсем сошел с катушек, но я не могу поверить в то, что ты сейчас сказала. Какая Оля, как она может быть в тебе, что за бред, о чем ты говоришь?
Но ведь в каждом человеке живет часть другого, почему, если я оказалась так похожей на нее, во мне не может быть частицы Оли?
В таком случае, почему во мне не может быть, например, частицы Наполеона? Вот сейчас достану сюртук, треуголку и пойду командовать славными французами на Бородинское поле.
А почему люди иногда начинают мнить себя давно умершими героями или негодяями?
Так это же ненормальные так считают! Мы с тобой ненормальные?
Знаешь, есть те, кто уходит навсегда и те, кто уйти не может. Они вынуждены скитаться где-то в окрестностях планеты и постоянно жаждут воплощения. Ведь невозможно жить в пространстве между мирами. Люди называют адом страдания, а что может быть страшнее пребывания между видимым и невидимым, воплощенным и невоплощенным?
Странная ты. Ты, наверное, не от мира сего, -- сказал Меньшов, встал с постели и достал из кармана джинсов сигареты. — Я так никогда не уставал, как в течение этих бесконечных недель.  Сколько времени прошло с тех пор, как я встретил тебя? Иногда мне представляется, что мы были с тобой вечно знакомы, а иногда я думаю, что ты всегда будешь чужой. И нашу любовь я не могу никак объяснить. Зачем все это? Кому это надо? У меня постоянное чувство, что все это не настоящее, что все рано или поздно закончится. Я останусь таким же каким был до встречи с тобой, то есть совершенно одиноким и никому не нужным.

Он закурил и стал жадно захлебываться дымом.
Я никуда не уйду от тебя, -- сказала Майя, -- я очень тебя прошу, сделай со мной то, что делают мужчины с женщинами...
Не понял? -- Меньшов чуть не проглотил горящую сигарету.
Я никогда не испытывала близости с мужчиной, я не знаю, что это такое. Ты ведь можешь это сделать. Я хочу, чтобы ты это сделал...

Колю Меньшова с детских лет приучали к тому, что людей нельзя заставлять повторять дважды одно и то же требование или одну и ту же просьбу.
Он сейчас смотрел в ее большие глаза и, черт возьми! никак не мог понять, что на самом деле происходит. Ведь на самом деле, рядом с ним находится безумно красивая девушка, которая хочет его, а он, самый заурядный болван, пускается в некие туманные рассуждения.
С другой стороны, Майя не умеет врать. Она всегда говорит правду, лишь иногда сдерживает себя, чтобы не сказать больше того, что она знает. И как ей поверить, если он прекрасно помнит, что именно ее он отвозил в больницу и доктор Дерюгин говорил, что она была беременной? И вот теперь она говорит, чтобы я сделал с ней, то, что делают с женщинами мужчины. Или она его держат за дурака, или он так ничего и не смог понять в психологии женщины, которая никогда не бывает предсказуемой, если нечто таинственное родилось в глубинах ее души.
Мужчины делают с женщинами то, что нравится женщинам, -- выдал Меньшов такую затасканную банальность, от которой любой романтизм вянет как никем не поливаемый цветок в горшке.
Я хочу быть земной, такой, как все, я хочу испытать на себе то, что доставляет мужчине и женщине радость, -- продолжала настаивать Майя.

Честно говоря, Меньшова никогда не понуждали, так сказать к соитию, таким вот образом. Он даже растерялся, не зная как быть.  Он вспомнил, что буквально в первый же день их знакомства он пытался что-то сделать с ней, но из-за пьяной неопределенности и отсутствия самоидентификации у него ничего не получилось.
Он хотел уличить ее во лжи, напомнив, что в больнице она лежала в гинекологическом отделении, а беременными просто так не становятся. Исключением была только мать Иисуса Христа, зачавшая от Святого Духа, но Майя не дала ему сказать и слова. Она сама встала, приблизилась к нему и припала горячими губами к его губам.
Он непроизвольно стал изучать своими жаркими ладонями каждый изгиб его тела и чувствовал, как бьется сердце и кровь приливает к вискам.
Эти выпуклые розовые соски ее стройной груди прижались к нему, а золотистые волосы щекотали, прикасаясь к лицу, приводили все тело в трепет.
Не помня себя от неожиданно охватившей его страсти, Меньшов поднял ее на руки и приблизился к кровати.
...Тяжелые, густые ресницы, полуоткрытый рот, яркие губы, белый сахар зубов и это дыхание, манящее, окончательно ввергли его в пучину страсти.  Он прижался к ней всем телом и вдруг вспомнил, что именно такое блаженство испытывал во сне, когда он вместе с ней летал под облаками над пространством фантастического города...
Когда до такой желанной близости оставались какие-то секунды, он, движимый шестым чувством, на мгновение открыл глаза и увидел у окна мужчину в черном.
Он был одет в нечто похожее на спортивный костюм, а его лицо закрывала черная маска с узкими прорезями для глаз. В руках этого таинственного типа Меньшов заметил короткий автомат с глушителем.
Меньшов быстро повернулся на бок и увлек за собой Майю. Через секунду они оказались на полу с противоположной стороны кровати.
У нас гости! -- прошептал он ей на ухо. — Лежи и не шевелись!
В тот же миг он уловил неслышные хлопки, похожие на гулкие удары в стену. Кровать странным образом взъерошилась, а сверху взметнулись перья и обрывки простыней.
«Спортсмен», как успел его окрести Меньшов, в несколько коротких прыжков оказался у роскошного ложа, а когда он наклонился, чтобы выстрелить еще раз, Николай, прикрывая собой Майю, с такой силой толкнул огромную кровать вверх, что она, взлетев, накрыла собой бойца в черном. Тот захрипел и затих. Но Меньшов так и остался лежать рядом с обнаженной Майей.
Он не торопился вставать, по собственному опыту зная, что человек в  черном пришел не один и сейчас явиться второй, а может быть и третий.
Джинсовая куртка, под которой висела кобура с пистолетом, находилась в метрах пяти от места, где они лежали. Но если сейчас встать и броситься к ней, то короткая и бесшумная очередь заставит его замолчать навеки.
Он не ошибся. Второй появился со стороны входной двери. Он был экипирован точно также как и первый, но выглядел гораздо крупнее своего павшего под тяжестью кровати собрата. Он привычным движением рук надел на голову нечто похожее на противогаз и ловким взмахом руки бросил какую-то болванку в сторону кровати. Она еле слышно зашипела и стала источать из себя клубы дыма.
Приехали, -- вздохнул Меньшов, -- решили, гады, отравить нас как приподлейших крыс. Майя, простынь! -- он стянул с кровати изодранную в клочья простынь и протянул ей. — Оберни лицо!

Удушливый газ уже проник в горло, и Меньшов задыхаясь в густом дыму, думал лишь о том, чтобы Майя могла спастись. Пока дым окутывал комнату, он успел заметить, что второй «спортсмен» напялил поверх противогаза нечто похожее на два окуляра бинокля.  Он щелкнул затвором, и в ту же секунду достал из-за спины новое оружие. Дым неожиданно разрезала тонкая красная нить лазерного прицела.
«Эх, ни хрена себе, экипировка! -- заключил про себя Меньшов, буквально заглатывая кусок простыни в рот, -- инфракрасные очки напялил, теперь он нас и в дыму будет видеть как кроликов. Нет, дорогой товарищ, так просто я тебе не дамся...»
Коля, кто они!? -- задыхаясь прошептала Майя.
«Спортсмены», -- также шепотом ответил Меньшов, --- но ты лучше молчи, и стараясь дышать через простынь. Глаза не открывай, а то выест. Этот дружок нам с тобой слезоточивую гранатку подбросил.  Все, молчи! -- Николай обмотал голову куском простыни. — Лежи на месте и не двигайся! -- крикнул он, а сам покатился в сторону стула, на котором висела спасительная кобура с пистолетом.

Следом за Николаем зацокали пули. Майю стрелок или не видел, или его интересовал только забулдыга адвокат Меньшов.
«Засек, сученок! -- подумал Меньшов и кубарем покатился в сторону старого, явно антикварного серванта. Красная нить лазерного луча последовала за ним. Николай на одно мгновение открыл глаза и почувствовал как их обожгло, словно кто-то плеснул ему в лицо серную кислоту. — Ну все, сгорел!, -- превозмогая чудовищную боль, подумал Меньшов, -- меня, слепого, как новорожденного котенка, этот спортсмен с помощью своего чудесного автоматика просто превратит в фарш.
После очередной серии хлопков, послышался звон разбитого стекла и треск дерева, разлетающегося в щепы. Похоже, что предмет антикварной мебели, принадлежавший специалисту в области внешнеэкономических связей, приказал долго жить.
Но в это мгновение Николай благодарил того неизвестного мастера, который сработал сию чудесную штуковину, что защитила его от града пуль. До пистолета теперь оставалось метра три. Это Меньшов чувствовал, но не видел. Глаза словно вытекли из глазниц и нестерпимо болели.
Меньшов забился в самый угол рядом с раскрошенным сервантом и молил Господа только о том, чтобы нечеловеческая боль хоть на немного ослабла. Постепенно дым начал развеиваться, но ему от этого не стало легче. Меньшов услышал слабый шорох шагов и на секунду открыв глаза увидел, только край ствола автомата, что появился из-за серванта. Сейчас «спортсмен» развернется влево и -- конец. В третий раз Меньшову глаза уже не открыть...
«Спортсмен» на мгновение остановился и резко повернулся влево!
Точка лазерного прицела застыла как раз в самом центре лба Меньшова. Николай в последний раз открыл глаза и сквозь мутную пелену успел различить уродливую харю в противогазе и с очками, надетыми поверх него.
Он бросился в противоположную сторону и услышал, как новая очередь пуль ударила в то самое место, где он был только что.
Что не говори, а играть в кошки-мышки, когда у того, которого ловят, завязаны глаза, ему еще не приходилось!
Меньшов попытался встать, чтобы уже всей грудью принять на себя смертельную порцию свинца, как вдруг услышал грохот. Это «спортсмен» рухнул к его ногам!
Меньшов попятился в сторону и наткнулся на ровную гладь стены.  Глаза открыть не было сил. Двинулся вперед и наткнулся на скрюченное тело «спортсмена». Того словно парализовало. Он трясся так, словно в него всадили клинок и тело корчилось в агонии.
Николай выхватил из его ослабших рук автомат и тут же понял, что «спортсмен» был вооружен такой крутой штуковиной, которая в спецназе использовалась только в качестве опытного образца, да и то на учениях.
«Кто же его так двинул? --- спросил у самого себя Меньшов.— Мама, глаза, только бы освободить их от чудовищной боли».
Майя! -- прошептал Меньшов. — Майя, ты жива?
Я здесь, -- услышал он в ответ.
Оставайся на месте! Это еще не все, должен быть третий!

Граната с газом уже успела выдохнуться, но глаза по-прежнему резало, а малейшая попытка их открыть, вызывала такую боль, что просто волосы вставали дыбом. Меньшов еще пытался говорить, задыхаясь, чувствуя, как легкие переполняются ядовитым газом.
Майя, я ничего не вижу, -- прохрипел Меньшов. — Проклятый газ глаза выедает. Ты как себя чувствуешь?
Я вижу комнату, там никого нет.
А кто свалил второго «мастера спорта»?
Не знаю, кажется, он сам упал?
Не-е, так не бывает... Господи, ты Боже мой, как же болят глаза! Ты это... последить за комнатой, а я к серванту, может быть, там есть вода.

Меньшов стал ползти в сторону серванта, надеясь, на то, что в нем должна быть хоть какая-то влага.
Он все делал на ощупь — полз, вставал, искал раскрошенные створки серванта, содержимое на его полках. Неожиданно в его руках оказалась бутылка с какой-то жидкостью. Николай открыл пробку и в ту же секунду ему в нос ударил крепкий запах коньяка. Он почувствовал его несмотря на то, что в комнате еще стоял удушливы дым.
«Блин, этим чудесным напитком только и осталось промыть шаловливые очи!»
Коля, ложись! -- услышал он голос Майи.

Меньшов мгновенно рухнул на пол, и услышал как новая очередь хлестнула по изуродованным створкам серванта. Вдруг пули зашелестели в той стороне, где лежала перевернутая кровать и Майя.
Новый «спортсмен» изменил направление огня!
Не трогай ее! -- заорал Меньшов и сразу же покатился в сторону кровати. В ответ простучала бесшумная очередь.

Меньшов открыл залитые слезами глаза. Его охватила такая жгучая ярость, что он готов был растерзать этого «олимпийца», только доберись он до его горла. Сквозь мутную пелену, превозмогая жгучую резь в глазах, Николай успел различить высокую фигуру в черном, что застыла возле бельевого шкафа.
Эта образина тоже была в противогазе. Он не решался двинуться вперед, явно рассчитывая на то, что жертвы долго не протянут.
«Глаза не три! -- скомандовал сам себе Меньшов. — Терпи, слезы вымоют все».
Он вскинул автоматический пистолет с лазерным прицелом и навел его на третьего «спортсмена». Глаза по-прежнему слезились. Меньшов видел только мутный силуэт третьего убийцы. Но выстрелить не успел. Тот почувствовав неладное, скрылся за перегородкой, которая разделяла комнату.
Меньшов пополз в сторону Майи. Она лежала на том же месте, уткнув голову в простынь. Он бросился к ней, предчувствуя самое худшее.
Майя! Почему ты молчишь?!

Его рука наткнулась на что-то липкое. Когда Меньшов поднес ее к глазам, он увидел на ладони кровь!
Майя! Только ты это... Я прошу тебя, Майя!

В ответ она неслышно повернулась на бок и сняла с себя простынь.
Лицо ее было бледным.
Меня ранили, -- прошептала она. — Но ты не бойся, это очень легкое ранение. Вот, -- она показала ему глубокую рану у предплечья, из которой сочилась кровь. — Кость не задели... пуля прошла навылет.
Сейчас, подожди, -- Меньшов обрел дар речи, -- схватил кусок простыни и стал туго бинтовать рану. — Сейчас, мы остановим кровь...
Коля, -- глядя мимо него, прошептала Майя, -- третий...

Меньшов только успел обернуться, как увидел новую рожу в маске.
Боец, не долго думая, прижал короткий складной приклад автомата к плечу. Счет пошел на десятые доли секунды. Как вдруг страшной силы удар сбил «спортсмена» с ног. Он совершил необычайное сальто, и полетел в самый дальний угол комнаты. Так, предварительно откусив своему сопернику ухо, мог ударить только знаменитый мордобоец Тайсон.
Меньшов посмотрел влево, потом вправо, потом перевел свой взгляд на бледное, испуганное лицо Майи. Он искал того невидимого спасителя, чей коронный удар вытряс из «спортсмена» всю душу. Но вокруг продолжал стелиться дым, и не было никого.
Кто его так двинул? -- сказал Меньшов таким голосом, словно его только что вернули с того света, даже не дав возможности понять, куда его направят — в рай или в геенну огненную.— Может быть здесь обитает невидимый дух специалиста по внешнеэкономическим связям, который решил отомстить негодяю за разбитый предмет антиквариата?
Он закончил перевязку, помог Майе подняться и, приказав ей оставаться на месте, выдвинулся в глубь комнаты, чтобы оглядеться.
Первый боец так и остался лежать придавленный кроватью. Второй по-прежнему трясся в лихорадке. А где был третий, Меньшов так и не определил.
Ясно было лишь то, что уходить нужно только не через дверь. Скорей всего, там была группа подстраховки, которая должна нанести окончательный удар в случае, если группа ликвидации по каким-либо причинам не справится с поставленной задачей.
Меньшов подошел к тому, что скрючившись лежал возле серванта, и содрал с него очки и противогаз.
Он увидел совершенно позеленевшее лицо, на котором отчетливо выделялись только побелевшие губы.
«Спортсмен» время от времени закатывал глаза, а в уголках его губ булькала белая пена. Меньшов наклонился и содрал у него с пояса радиотелефон. На верхней стороне ладони бойца он успел заметить татуировку—скрученную в кольца змею и две молнии в форме буквы «Z». От радиотелефона к самому горлу «спортсмена» тянулись провода, которые, вероятно, позволили ему общаться с остальными даже шепотом. В левое ухо был вставлен крошечный микрофон.
«Чем же тебя огрели, что ты корчишься здесь как в эпилептическом припадке? -- подумал про себя Меньшов.— А третьего вообще, наверное, пустили в распыл. Интересно, что это за знак?» — еще раз глянув на татуировку со змеей, задал самому себе вопрос Николай.
Он вставил микрофон в ухо и услышал какие-то слабые, но упорядоченно пикающие сигналы. Некто, кто руководил убийством, общался с бойцами посредством секретного кода, разобрать который могли лишь посвященные.
Меньшов не стал сообщать руководителю, что первая штурмовая группа потерпела фиаско. Он бросил радиотелефон на пол и придушил его прикладом автомата.
Но татуировка! Он никогда не видел ничего подобного!
Времени не было совсем. Если страховочная группа не получит никаких сигналов от ударной группы, то наверх пойдет она. Следует поспешить.
Не говоря ни слова, он помог Майе выйти из укрытия и направился к окну. Он вспомнил, что первый появился именно через окно.
Специалист по внешнеэкономических связям жил на двенадцатом этаже двадцати четырех этажного дома. Чтобы слететь вниз или, наоборот, подняться наверх, нужны были две пары крыльев. Из-за отсутствия оных, им предстояло стать скалолазами или научиться летать. Однако у самого окна Меньшов успел заметить лебедку, которую используют строители или мойщики окон.
Лебедку могли ждать как сверху, так и снизу. Но Николай правильно рассчитал, что легче уйти по крыше, чем подвергать себя риску, покидая здание через лестничные пролеты и лифт, где скорей всего, могли быть засады.
Майя, нам надо переодеться и сделать все быстро, -- обратился он к ней. — Мы одолжим эту чудесную форму у нежданных членов нашей «олимпийской сборной». Ты займись тем, что лежит у серванта, а я разберусь с товарищем, мирно придавленным кроватью, которая так и не стала полем любовных утех.

Он быстро собрал их с Майей вещи и уложил в спортивную сумку.
Затем открыл огромное окно и первым вошел в корзину лебедки.
Наверху их встретили двое мужиков в синих строительных комбинезонах и оранжевых касках на головах.
Порядок? -- едва Меньшов и Майя перешли из лебедки на крышу, спросил один из них.
Порядок, -- ответил Меньшов и, дождавшись когда двое приблизятся к нему, так ловко схватил их и стукнул лбами, что славные «строители» свалились к его ногам, не успев понять, что происходит.

Меньшов наступил одному из них на грудь коленом и приставил пистолет к горлу. Он несколько раз хлопнул его по щекам, пока тот не открыл глаза.
На кого работаешь, придурок? У тебя минута, повторяю, минута, чтобы быстро ответить на этот самый конкретный вопрос в твоей жизни!

В ответ строитель только захрипел.
Николай, оставь его, нам надо уходить! -- крикнула Майя. — Он все равно ничего не скажет.
Тогда я выведу его из строя.
Коля, не надо! Не надо никого убивать! -- услышал он голос Майи. —Надо уходить!
Последний раз спрашиваю, кто тебя послал? -- не обращая внимания на ее слова, продолжал экспресс-допрос Меньшов.

В это время неожиданно на ноги вскочил второй «монтажник-высотник».
Меньшов не успел выпрямиться, как мощный удар пяткой в шею отбросил его к самой кромке крыши. Падая, Николай уронил пистолет.
Еще один прыжок и «строитель» оказался возле Меньшова. Он с такой силой ударил его в бок ногой, что Меньшов свалился с крыши, и только в последний момент успел ухватиться за ее кромку руками.
Теперь, чтобы совершить «мягкую посадку», надо было успешно преодолеть расстояние в двадцать четыре этажа.
«Господи, почему моим папой не был старичок Дедал, я бы обязательно его послушал и не стал бы лететь к самому солнцу, как это сделал самоуверенный Икар», -- взмолился Меньшов в то время, когда «строитель» занес свой чудовищных размеров ботинок, чтобы врезать ему по пальцам.
Краем глаза Меньшов успел заметить, что второй «монтажник» поднялся и набросился на Майю. Теперь она уже ничем не могла ему помочь.
Буквально в последний момент он успел убрать левую руку, в то время, как башмак озверевшего «высотника» обрушился на самую кромку крыши.
Разъяренный «строитель» только на мгновение отступил, чтобы уже на этот раз нанести завершающий удар.
Этот удар, наконец, прервал бы переполненную странным романтизмом, неудачами и откровенной дурью жизнь и необычайные приключения Николая Александровича Меньшова, известного в истории лишь тем, что он оставался жалким Робинзоном, живя среди людей.
Помогая себе ослабшими руками, Николай успел перебраться ближе к лебедке и, улучшив момент, запрыгнул в нее. «Строитель» последовал за ним.
Когда Николай оказался на противоположной стороне лебедки, он заметил, как в руках «монтажника» сверкнул острый армейский нож.  Это был великолепный клинок, который Меньшову часто приходилось использовать во время боевых операций.
В какое-то мгновение ему захотелось крикнуть «строителю»: «Я, мол, тоже из спецназа, не дело, если братья по оружию станут банально мочить друг друга!»
Но налитые кровью глаза хорошо натренированного бойца не оставляли сомнений, что он без малейших колебаний выпустит из Коленьки кишки и потом оботрет об его волосы окровавленный клинок.
Самым страшным было то, что он не знал, что сейчас происходит с Майей, которая оказалась один на один на крыше с другим «строителем».
Нож просвистел у самого уха. Товарищ орудовал клинком со знанием дела. По крайней мере, он наносил удары, зная, что из-за стиснутого пространства у Меньшова не было возможности их парировать. Траектория движений ножа была настолько выверенной, что остановить его можно было только подставив собственное горло.
«Много ярости у тебя, дружок, -- заключил про себя Меньшов, в очередной раз уклоняясь от удара, -- Александр Иванович Голуб вздрючил бы тебя по самое не хочу и заставил бы потом махать ножичком с утра и до программы «Время». Злые, какие стали!»
Третий удар рассек на груди спортивную блузку, оставив довольно глубокий надрез на теле.
«Строитель» наконец понял, что перед ним тоже боец и решил изменить тактику. Теперь, продолжая плавные движения, он выжидал, чтобы нанести окончательный удар. Если бы сейчас в его руках оказался не нож, а пистолет, Меньшов давно бы уже валялся, распластавшись внизу на мостовой.
Вдруг сверху раздался крик, и чье-то тело рухнуло прямо в корзину лебедки, как раз между Меньшовым и его противником!
«Майя!!» — мозг словно обожгло расплавленным свинцом.
Николай, воспользовавшись мгновением, когда «строитель» отвлекся, двойным захватом выхватил у него нож и нанес два удара кулаком в лоб.
Тот отлетел в другую сторону лебедки и на секунду отключился. Николай не стал его добивать и быстро выпрыгнул из лебедки.
На крыше оставалась... Майя. Меньшов повернулся в сторону, вырвал вместе с проводами пульт управления лебедкой и нажал на кнопку.
Громоздкая конструкция с таким воем полетела вниз, что самый скоростной лифт не шел бы ни в какое сравнение с ее скоростью.
Майя стояла оперевшись спиной о трубу вентиляции, прижав обе руки к груди. Меньшов подобрал пистолет и бросился к ней...
ГЛАВА XIV
Далеко за городом они оказались уже поздно вечером.
Меньшов не уставал удивляться, как им удалось спастись. Судя по тому, насколько профессионально были подготовлены те, кому был отдан приказ отправить их на тот свет, уйти из той злополучной квартиры можно было только вперед ногами.
Из памяти никак не шла татуировка в виде змеи и молний в форме буквы «Z», которую он увидел на руке одного из бойцов.
Дело в том, что настоящий, а не показной боец российского спецназа, не станет украшать себя татуировками, тем более расположенными в таком заметном месте, как верхняя часть ладони правой руки. Сам Меньшов, помня наставления майора Голуба, вообще не стал заводить на своем теле никаких наколок.
«Наш боец, -- любил повторят Голуб, -- не должен иметь особых примет. Его сила в незаметности. Поэтому забудь о татуировках, береги лицо от ран, которые станут шрамами. Сегодня ты в бою, а завтра тебя забросят в город и ты должен быть похожим на одного из самых заурядных обывателей».
В спецназе татуировки обычное дело. Но Голуб, возглавив спецподразделение «Пума», «портить кожу» категорически запретил. Так Меньшов остался без «особых знаков различия»
Чтобы временно переждать, грозившую им опасность, а также выработать стратегию и тактику дальнейших действий, Меньшов принял решение отправиться на дачу, которая когда-то принадлежала его первой жене — Светлане.
«Сейчас, -- рассудил он, -- это было единственное более или менее безопасное место».
Светланина дача давно уже пришла в негодность, а продать ее у бывшей жены никак не доходили руки. К тому же, она готовилась вскоре переехать в роскошные апартаменты генеральского загородного дома, который спешно достраивал ее второй муж — дядя Коля Шмелев.
В нынешней ситуации дача была местом, где, хотя и не долго, можно было отлежаться и залечить раны. Раненым был и Николай, и Майя. Наконец, ему надо было осмыслить, что же происходит на самом деле.
Дачу они нашли довольно быстро. Она представляла собой старое одноэтажное деревянное строение, возведенное еще в тот период, когда вся советская страна готовилась превратиться в поголовных покорителей космоса. Отец Светланы имел отношение к разработке грандиозной программы освоения космического пространства и входил в число представителей научной номенклатуры, которым была положена хоть и не роскошная, но все-таки дача.
Однако довольно скоро папеньке предоставили домишко в районе правительственных дач и деревянная времянка была первоначально отдана в аренду, а затем и вовсе заброшена.
Единственным ее отличием от министерских вилл было то, что она принадлежала отцу Светланы на правах личной собственности.
Домик неописуемое количество раз обдирали дачные воры. В настоящее время он представлял собой обычную деревянную коробку, из которой вырвали оконные рамы, сняли двери и выпотрошили все внутренности.  Некогда культурный сад, вокруг дома превратился в запущенное место, которое очень понравилось бы щедринскому дикому помещику.
Обыскав здание, Меньшов все же нашел кое-какие атрибуты дачного быта. Среди них был матрас, керосиновая лампа, типа «летучая мышь» с остатками керосина, чудом уцелевшее плетеное кресло-качалка, помятая алюминиевая кастрюля без крышки, две жестяные кружки и даже видавший виды закопченный алюминиевый чайник. Николай должен был безумно благодарить воров хотя бы за это, в их с Майей нынешнем положении, неизмеримое богатство.
Беда в том, что домик находилась далеко от большого дачного поселка. В 60-е годы здесь собирались заложить целый городок для научной элиты, но по неизвестным причинам, перенесли это благородное дело за несколько километров от данной зоны.
По пути сюда Меньшов успел закупить кое-какие продукты и теперь вместе с Майей они могли хотя бы поужинать. Огонь он решил не разводить и им пришлось довольствоваться консервами, хлебом да каким-то дрянным газированным напитком, купленным Меньшовым в одном из переходов метро во время поспешного бегства из города.
Но вскоре стало так темно, что Меньшову пришлось освоить керосиновую лампу. Та долго не хотела гореть, тем более, что керосина в ней было как кот наплакал. Наконец лампа разгорелась, и ветхая комната осветилась неярким светом.
Кто они? -- спросила его Майя, когда Меньшов, закончив с лампой, стал разматывать у нее на руке повязку, чтобы осмотреть рану.
Я же тебе сказал — «спортсмены», -- усмехнулся в ответ Николай.—Тебе не больно?
Нет-нет, все хорошо. Ты все время шутишь, а они могли нас убить. Они хотели нас убить.
Ты боишься?
Я очень боюсь умереть...
А меня столько раз убивали, что мне как-то все равно... Ух ты, смотри как сильно кровь запеклась! -- разглядывая рану в районе предплечья, сказал Меньшов. — Ее надо промыть. Жаль, что у нас нет ни спирта, ни перекиси водорода, как бы не произошло нагноения. Ты побудь здесь, я схожу принесу воды.
Коля, мне страшно, -- прошептала Майя.
Не бойся, я быстро. Здесь в саду должен быть родник, а в нем такая вода, что излечивает любые раны, если конечно, источник не загадили вездесущие бомжи.

Меньшов захватил с собой чайник, а когда вернулся, застал Майю все также неподвижно сидевшей недалеко от окна.
Все в порядке, родник — жив. Вода холодная, так что придется потерпеть. Не знаю живая она или мертвая. Ты наберись сил, стисни зубы, сейчас я промою твою рану.

Он отодрал чистый кусок простыни и принялся нежно стирать запекшуюся кровь.
Я не знаю, кто они и, честно говоря, не могу понять почему им понадобилось меня отправить на тот свет, -- заметив, что Майе так и не дает покоя недавнее происшествие, сказал Меньшов.
Они хотели убить тебя?
Да, мне показалось, что они искали именно меня. А ты оказалась только свидетелем. Они же свидетелей не оставляют. Вполне возможно, что «спортсмены» хотели ликвидировать меня из-за дисков. Но я не понимаю, как это можно сделать, если диски они не нашли. Казалось бы, логичнее было бы сначала заставить меня вернуть им носители, а уж потом браться за автоматы, а тут что-то не то... Слушай, а ту ли руку я тебе осматриваю?
А что?
А то, что я не вижу раны. У тебя, что все так быстро заживает? -- не скрывая собственного удивления, спросил Меньшов, когда окончательно понял, что на месте, где еще несколько часов тому назад зияла дыра от пули, не осталось никаких следов ранения.
Так ведь это же пустяки, -- улыбнулась в ответ Майя, -- так заживает любая рана, если она не смертельная.
У тебя заживает, а меня бы сейчас понадобилось везти к врачу, -- буркнул Меньшов и выбросил кусок окровавленной тряпки.—Ты сама знаешь, кто ты такая?
Нет.
Понятно, -- он достал сигарету и закурил.—Тогда скажи мне, пожалуйста, как такое могло произойти. Нет, не чудесное заживление раны! Кто сбил с ног двух здоровенных хорошо подготовленных мужиков?  Я понимаю, что такое не могла совершить столь хрупкая девушка вроде тебя, но объясни мне, кто это сделал, ведь ты знаешь все?
А что такое сила? -- задала вопрос Майя.
Прости, дорогая, что я так банален, но, согласно писанным и неписанным законам физики, сила—это то, что способно противостоять другой силе.
А любовь—это физика?
В каком смысле? -- усталый процессор Меньшова стал слегка дымить.
Любовь может быть силой, способной противостоять другой силе?
А-а, это ты из Библии... Ну если так, то может. Наверное, может.
У вас не чувствуют любовь. Сила понимается исключительно, как противодействие другой силе. Противодействие должно быть тем сильней, чем сильнее одна из сил, так?
А как же иначе?
Иначе, -- Майя немного помедлила, словно собиралась с мыслями.
Может быть, есть сила силы, что-то такое, что стоит над всем и сильнее всех.
Хорошо, я понял. Ты хочешь сказать, что такой силой и является любовь.
Да, именно так.
Ладно, пусть так. Но скажи, тебе сколько лет?
У меня нет возраста.
То есть ты его не ощущаешь?
Пусть будет так.
Ты меня, конечно, прости, женщинам не принято напоминать о их возрасте, но ты ведь не дама бальзаковских лет. Тебе сейчас должно быть 23-25 лет. Извини, дорогая, но в такие годы о любви знают из книжек, или из бурного опыта беспорядочных половых связей. Откуда о любви ты знаешь так много, кто тебя этому научил, из каких источников ты черпала знания?
Я скажу тебе, может быть очередную глупость, в которую ты не поверишь.
Говори! Я по жизни не всегда такой умный, каким хочу казаться.
Для того, чтобы любить, не надо знать. Не надо читать книги, просто потому, что сначала любят, а потом ищут знаний, читают книги, стремятся вместить в себя целый мир. Коля, сначала любят, а потом делают. Те, кто поступает наоборот—не любят и любви не ищут.
Во как! Ты действительно не ощущаешь возраста. Тебе, наверное, не 25, а все 250... Я хотел сказать 250 тысяч...
Ты ошибся в нулях...
В большую или в меньшую степень?
В бесконечности...
Ого! Майя, ты кто?
Я та которая тебя любит!
Не знаю, как у тех, у кого все в порядке с нулями и бесконечностями, но ты пойми, что любовь, как ее понимает такой болван, как я и миллионы таких же болванов, сводится к тому, что минуя романтическую фазу все рано или поздно сводится к одному — к постели. И эта постельная фаза любви может длиться по разному, но никогда не превращается в бесконечность...
Так случилось, что в мире понятие любви неразрывно связана с понятиями для чего и во имя чего. Целей здесь не так много, как может показаться на первый взгляд. Их даже очень мало. Например дети, карьера, страсть, привязанность. Когда цель достигнута, нужна ли любовь?
Эта, с помощью которой была достигнута цель, может и не нужна.
Но другая...
А другой нет.

Если у любви есть цель—любви нет.
Интересное умозаключение! В мире так никто не живет.
Я живу!
А если бы ты была старухой, если бы у тебя не было таких прелестей, какие ты имеешь сейчас, что было бы тогда? -- спросил Меньшов.
В любом возрасте, в любом облике я пришла бы любить. И ты, ты, который любишь меня, который ни разу не испытал со мной близость, ты ведь любишь не из-за прелестей?
Нет.
И я не хочу, чтобы между нами было чувство во имя чего-то. Это сразу же уничтожит любовь!
То есть ты выступаешь за так называемую платоническую любовь, когда мы просто ходим с тобой, взявшись за руки, и ни о чем другом не помышляем?
Я не разделяю любовь на виды. Она либо одна, либо ее нет. Если она существует — существуют миры, если ее нет—они сужаются, угасают. Вот и все.
А это... секс, с ним, как быть?
А он не является конечной точкой любви. Он скорее ее радость, но не конечная остановка метро.
Интересно ты говоришь... Я должен подумать над твоими словами.... Больше не надо ничего говорить.
Ты прости меня, дурака, -- после паузы продолжал Меньшов, -- но если я тебя правильно понял, то этих «спортсменов», а потом и забавных «строителей», двинуло любовью?
Те, кто на нас напал, были переполнены ненавистью. А когда она достигает краев, то оборачивается против тех, кто ненавидит.
А если ненависть праведная, если ярость — это ответ на причиненное зло и зло по отношению к слабым, тогда как?
Это уже не ярость, в основе которой стоит зло, это ярость любви.
Боже мой, Майя, какая ты мудрая!
Ты хотел сказать занудная? -- она улыбнулась и притронулась рукой к его волосам.—Ты тоже ранен, давай я осмотрю твою рану.
Пустяки, царапина, задел меня этот «строитель» ножичком.
Все равно, я посмотрю.

Меньшов сбросил с себя джинсовую куртку и задрал к верху белую футболку. Так называемая царапина уже превратилась в глубокую гнойную рану.
По правде сказать, ножичек вспорол его почти на полсантиметра и теперь из разреза медленно сочилась кровь.
Неплохо, -- разглядывая рану, -- сказал Меньшов, -- еще чуть-чуть и из меня бы вывалились все внутренности. А что ты собираешься делать, мы же не захватили с собой никаких медсредств?  И пойми, это у тебя все проходит быстро, а меня надо лечить долго и упорно. Колоть волшебный пенициллин или еще какую-нибудь дрянь.  А можно просто взять, накалить на огне нож и прижечь рану. Больно будет. Зато кишки уцелеют. Мы так делали во время боевых операций.
Ты мне прочитал настоящую лекцию о том, как лечить боевые раны, -- улыбнулась она в ответ.—А теперь я попрошу тебя лечь на спину и закрыть глаза. Когда ты почувствуешь слабое тепло, тебе станет немного больно, но это будет длиться какие-то секунды. Только ты представь себе место ранения таким, каким оно было до того, как тебя задели ножом, ладно?
Я понял, -- Меньшов послушно лег, положил руки за голову и закрыл глаза.

Через какое-то время он почувствовал легкое жжение в области живота, а затем, словно сотни тысяч мельчайших иголочек впились в него.
Он непроизвольно вздрогнул, но так и не смог представить себе тело без раны. Через мгновение боль прошла и по телу стало разливаться тепло, напоминавшее собой тепло от выпитой водки, особенно целительное после жаркого боя или глубокого похмелья.
Майя прикоснулась к его любу ладонью и прошептала:
Теперь все самое страшное позади, ты можешь встать и осмотреть свою рану.

Вставать не хотелось. Тепло по-прежнему струилось по венам и во всем теле возникла такая легкость, что, казалось, он сейчас воспарит над землей...
Меньшов никогда не употреблял наркотиков, даже травку не курил. И в Таджикистане, когда многие из военных подсаживались на иглу, Меньшов выдержал искушения, а если узнавал о пристрастии своих подчиненных, тех немедленно увольняли. Через некоторое время в его элитном отряде не было ни одного наркомана. Только Хаким иногда жевал какую-то вонючую зеленую мерзость. Но Меньшов делал вид, что не замечает пристрастие своего зама к национальной жвачке.
Состояние, в котором он сейчас пребывал, в его представлении должно было быть похожим на наркотическое опьянение.
Мая, прошептал Николай, -- а что это ты в меня вколола? У тебя часом не наркота? -- вспомнив про сотни иголочек, впившихся в тело, спросил Меньшов.
Нет, не наркота, -- улыбнулась она в ответ.—Чудной ты, Меньшов, как будто не от мира сего. У меня нет даже шприца.

Меньшов высвободил руки из-под головы и приложил их к ране. Как вдруг вскочил словно его ужалил скорпион!
На месте, где только что была, начавшая гноиться, рана теперь не осталось никаких следов. Ровная гладь тела! Меньшов глянул в смеющиеся глаза Майи, потом еще раз ощупал свою грудь, медленно опустился рядом с девушкой, по-прежнему слабо соображая, что произошло на самом деле.
Слушай, Майя, -- тоном человека которому только что пришили голову и разрешили говорить, -- обратился он к ней, -- а мне это не приснилось, ну, что мы с тобой были на квартире, что на нас напали, что тебя и меня ранили, что ты чудным образом залечила мою рану?
А ты ущипни себя и все станет ясно, -- все также улыбаясь, ответила Майя.
Да чё мне себя щипать, если я и так вижу, что не сплю. Только ты мне, пожалуйста, не дури голову, я еще пока не совсем съехал с катушек. Признавайся, где ты этому научилась? Может ты на Тибете бывала? Тамошние монахи, говорят, и не такие раны залечивают?
Я не знаю, где находится Тибет. Я уже говорила тебе, что у меня нет ничего, кроме любви, любви к тебе, к людям. Наверное, она помогает мне.
Да-а, -- вздохнул Меньшов, -- Тибет находится где-то в Центральной Азии, а вот я все время думал, что такие как ты давно уже вымерли. Конечно, где-то, может быть, и есть некоторые особи, способные по библейски любить, но они уже прочно занесены в Красную книгу. Любишь не любишь, все уже стерлось, поблекло и свелось к самым примитивным инстинктам. Тех, кто любит у нас не любят, -- Меньшов еще хотел, что-то сказать, как вдруг шорох шагов и хруст ветки насторожил его внимание. — Идет кто-то?
Оставайся здесь, -- сказал он девушке, вынул из кобуры пистолет и направился к выходу.

Едва Меньшов подошел к дверному проему, как вдруг увидел чью-то тень, мелькнувшую от порога в сторону высокой старой яблони, что росла у калитки.
«Если это опять «спортсмены», «строители», «садовники» или беззаботные «дачники», то на этот раз я не буду с ними долго разбираться. Хватит! -- заключил про себя Меньшов.—Продырявлю их как мишени в тире».
В несколько прыжков он оказался у яблони и едва успел схватить за край одежды незваного гостя. Тот попытался вырваться, но Николай так крепко скрутил его, что ему ничего не оставалось делать, как упасть к его ногам. Меньшов приставил к его голове пистолет и прошептал, а скорее прошипел:
Здравствуй дорогой, что тебе надобно в этом Богом забытом жилище? Тебе стоит очень быстро соображать, ибо если ты затруднишься с ответом хотя бы в течение двадцати секунд, повторять вопроса я не буду.
Отпусти! Умоляю тебя, отпусти! Не убивай меня, я первый раз сюда пришел, -- взмолился незнакомец. — На дачу Васька с Наташкой ходят, они с зимы здесь живут, а я только в первый раз! Хозяин, не убивай, не надо!

Меньшов приподнял дрожащее тело за шиворот и только теперь увидел, что перед ним стоит бомж. На вид ему было лет сорок пять, но из-за испитого лица, густой щетины, всклоченных волос на голове, точный возраст бродяги определить не представлялось возможным.
«Под видом бомжа на дачу мог прийти кто угодно, -- рассуждал про себя Меньшов.—Вполне возможно, что это не бомж Гриша или Ваня, а старлей из таинственной спецслужбы, бойцы которой украшают себя татуировкой, изображающей змею с молниями».
Майя! -- позвал Меньшов.—Захвати с собой лампу и иди сюда.
А ты, дорогой товарищ, стань под дерево и я тебя очень прошу, не пытайся бежать. Я вижу в темноте аки филин и прострелю твою непутевую головушку вот из этой штучки, которая стреляет на большие расстояния. Таким его дядя Игорь Стечкин сконструировал.
Понимаешь, Майя, -- когда девушка принесла лампу, обратился к ней Николай, -- нам надо иметь с тобой большой дом и постоянно принимать гостей. Ну не могут они нас оставить ни на секунду вдвоем. Вот еще один пожаловал.
Он же нищий, Николай, -- разглядывая бомжа, сказала Майя.
Нищие разные бывают, -- холодно отреагировал Меньшов.— Иногда под видом убогих могут придти такие товарищи, с которыми мы с тобой уже успели познакомиться на квартире у специалиста по внешнеэкономическим связям из конторы господина Водопьянова. Посвети, пожалуйста.
Руки! Подними руки!, -- обратился Меньшов к бомжу и стал спешно обыскивать его.

Через минуту на землю полетели разного рода незаменимые в бомжовском быту вещи.
Среди них был небольшой перочинный ножичек, короткая бечевка, грязная капроновая сумка для сбора стеклотары, коробок спичек, корка черствого хлеба, какие-то документы, завернутые в полиэтиленовый пакетик, пяток окурков, давно не мытый граненный стакан и еще черт знает что.
Отпусти, хозяин, -- снова взмолился бродяга, -- ноги моей здесь больше не будет.

Закончив обыск, Меньшов оказался не удовлетворенным. Он ожидал найти доказательства того, что бомж посланец спецслужб. Но ничего из того, что свидетельствовало бы о его принадлежности к органам, он не нашел. Николай взял в руки полиэтиленовый пакетик и развернул его. Там оказались документы: свидетельство о рождении, сберегательная книжка на сумму 1000 рублей, профсоюзный и даже партийный билет. Паспорта в пакете не было. Все документы были оформлены на одно и тоже лицо—Шелякова Василия Павловича.
В первое мгновение Меньшов не мог вспомнить откуда ему знакомо это имя. Он и так и эдак вертел в руках документы, потому сунул их обратно в пакет и только теперь понял, почему ему известна фамилия — Шеляков.
«Да это же сын профессора Павла Игоревича Шелякова — Василий Павлович Шеляков!»—подумал он и даже вздрогнул, ощутив, как мороз пробежал по коже.
Сейчас ему хотелось обнять этого немытого бродягу примерно так, как незабвенный Остап Бендер обнял своего кровного брата и очередного сына лейтенанта Шмидта.
Великий комбинатор справился с неловким положением, узнав в Шурике Балаганове брата.  Меньшову хотелось кричать так, как кричал Остап: «Вася, брат!» Но чувство брезгливости, которое он испытывал к бомжу, заставило его сдержать свои эмоции.
Это твои документы? -- спросил он у Шелякова.
Мои, -- глядя то на Майю, то на Меньшова затравленными глазами, ответил бомж.
Давно бомжуешь?
Не понял?
Бродяжничаешь давно, спрашиваю?
Я не помню, -- прошептал тот. — Наверное, давно.
Что это вы как бабы в мексиканских телесериалах постоянно теряете память! -- не выдержал Меньшов. —Никто ничего не помнит, амнезия у всех сплошная.
Николай, ты не горячись, -- заметив как Меньшов начинает нервничать, обратилась к нему Майя.
Да ты знаешь, кто такой этот тип? Это сын профессора Шелякова Василий Павлович Шеляков, -- сказав это Меньшов не ожидал, что сказанное произведет такое впечатление на бомжа. Тот дернулся всем телом и, глядя на Меньшова обезумевшими глазами, стал отползать в сторону яблони.
Эй, ты чего, ты куда! Стоять на месте!
Нет никакого профессора, нет никакого сына, нет ничего, только тени, все не нестоящее, все иное, -- стал бубнить тот, продолжая ползти в сторону калитки.
Нет, друг, так дело не пойдет, -- Меньшов схватил его за шиворот и поволок в дом. — Майя, все не так просто, как мы думали. Идем, я надеюсь, что тебе сейчас кое-что станет ясным.

Блудный сын Шеляков младший безропотно последовал за Николаем, то и дело повторяя одну и ту же фразу:
Нет никого, все тени, все иные, все не нестоящие...

Только после того, как вместе с Майей им удалось хоть на немного успокоить странным образом разволновавшегося Шелякова, тот забился в самый дальний угол дома и затих.
Меньшов кратко рассказал Майе историю о визите к нему Лидии Павловны Шеляковой и о том, как она просила оформить ее наследственные дела, а также убедить ее сводного брата отказаться от права на наследство.
Потом выяснилось, -- продолжал Меньшов, что Василий, который сейчас сидит перед нами, пропал и находится в розыске. Но это еще не самое главное, -- Николай прикурил и продолжал: -- Ты знаешь, кто такой профессор Шеляков? -- Майя отрицательно покачала в ответ головой.—Доктор математических наук, без пяти минут академик Павел Игоревич Шеляков работал над некой засекреченной программой и являлся специалистом по аномальным явлениям в земном и околоземном, читай—космическом—пространстве, -- Меньшов покосился на Шелякова младшего, полагая, что тот снова начнет говорить нечто несуразное, но тот молчал, сверкая глазами из своего угла.—Так вот, ты помнишь, конечно, те самые таинственные диски, которые пытался взломать Леонид Лимман?
Да, но я не понимаю тебя, что ты хочешь сказать? -- вопросом на вопрос ответила Майя.
Дело в том, что диски принадлежали профессору Шелякову, а он погиб во время авиакатастрофы «Боинга». Во всей этой истории можно было бы поставить точку, если бы диски не уцелели, -- Меньшов снова посмотрел в сторону Василия Шелякова. Он сознательно стал говорить о дисках в присутствии бомжа, продолжая подозревать в нем засланного агента органов.
«Пусть знает, -- рассуждал Николай, -- если эти «ловцы жемчуга» хотят получить искомое, они их получать только в результате торгов, да и то — может быть».
Все было бы замечательно, если бы не целый ряд весьма странных совпадений, где я выгляжу обыкновенным дурачком, которого водят за нос все кому не лень. Вот, Майя, суди сама, этот тип, -- Меньшов ткнул пальцем в сторону Васи, -- пропал год тому назад в городе Липецке. Милиция сбилась с ног в поисках обыкновенного добропорядочного инженера с липецкого металлургического комбината. Непьющий, хороший специалист, был бы примерным семьянином, если бы имел жену, что еще надо. И вот Василий Павлович неожиданно возникает в окрестностях нашего славного Вавилона и самым странным образом оказывается на даче, которая еще продолжает числиться за моей бывшей женой, но где уже сто лет как никто не живет. Более того, он появляется как раз тогда, когда мы с тобой оказались здесь. И я хочу спросить у этого болвана, как он сюда попал. Только, Майя, не надо мне чинить препятствия, мне во как надоели эти странные приключения, -- Меньшов чиркнул ладонью по горлу.
Николай, это не сын Шелякова! -- сказала Майя.
Правильно, я так и думал, что эта сука работает на товарищей, которые, понта ради, украшают себя татуировкой змеи с молниями.  Товарищ, лейтенант Вася, или как там тебя, ты только признайся, зачем тебе нужен скромный адвокат Меньшов. Не бойся, как только я все узнаю, я тебя отпущу и попрошу, чтобы ты передал своему гребанному начальству, что я их вот на чем видел! -- при этом Меньшов выдвинул руку с пистолетом далеко вперед, перекрыв ее у сгиба локтя другой рукой.—Хватит дурака валять! -- Меньшов поднял пистолет и направил его на Шелякова.
Николай, остановись! Это не он! -- крикнула Майя.
Вот и чудесно! Признавайся, сучонок, кто тебя сюда послал?
Коля, не надо, я тебя умоляю, не убивай его! -- закричала Майя.
Я тебя Христом Богом прошу, угомонись, хоть ты! -- заорал на нее Меньшов и почувствовал, как потемнело в глазах, а фигура бомжа вдруг стала расплываться и таять во мраке.
Никуда ты не денешься! -- Николай бросился к Шелякову, схватил его за грязные длинные волосы и приставил пистолет ко лбу.—Я в последний раз тебя спрашиваю и настоятельно тебе рекомендую отвечать очень быстро, так быстро, как тебя учили делать в первом классе, где ты, конечно же, числился в отличниках. Кто тебя послал?!
Коля, милый! -- Майя бросилась к его ногам.— Шеляков сын давно мертв. Это не он, понимаешь не он. Он не из спецслужб, его таким сделал Эктор! Он мертвый, ты понимаешь, мертвый. Это не он. Они все сюда приходят. Он их сюда зовет, Коля прекрати! Если ты будешь стрелять, явится он! Милый, родной любимый, остановись!

Меньшов медленно обернулся и не отрывая ствола пистолета от лба бомжа, посмотрел на Майю. Он никогда не видел ее такой. Она обхватила его колени руками и молила не убивать этого странного типа, словно он был ее родным братом, мужем или отцом.
Девочка, что с тобой? -- медленно повторяя каждое слово, спросил Николай. — Кто такой Эктор?

В это момент бомж дернулся всем телом и повалился на пол. Меньшов отпустил его волосы и схватил за руку. Она вдруг стала холодеть.  Похоже, что бомж отдавал концы!
Шеляков сын вытянулся во всю длину своего тщедушного тела. Его лицо сделалось восковым, а большие, глубоко посаженные глаза неподвижно уставились в темный потолок.
Майя, он, кажется, того... дуба дал, -- машинально пощупав его пульс на шее, сказал Меньшов.

И тут Николая словно перемкнуло. Как будто кто-то вселился в него, темный, непонятный и всесильный. Не сознавая, что же он делает, Меньшов направил ствол пистолета на Майю!
Ты кто!!? -- заорал он не своим голосом.—Ты откуда взялась!? Ты что со мной делаешь? Ты ведьма! Что ты от меня скрываешь?  Какой Эктор, где он? Что ты молчишь? Говори же, я у тебя спрашиваю!
Майя отпустила его колени и, не отрывая взгляда от тела бомжа, отползла к стене, прижалась к ней спиной и прикрыла ладонями глаза.
Меньшов не услышал, не увидел, он почувствовал что она плачет, скрывая слезы.
Перед глазами горели свечи. Множество свечей! Только их он видел сейчас и указательный палец вот-вот был готов нажать на спусковой крючок...
Суки!! -- заорал Меньшов и ткнулся головой в пол.

Он хотел ругаться самым грязным матом, пробить стену ветхого жилища и уйти подальше отсюда. Забыть эту странную девушку, забыть все, что пришлось ему пережить.
Он готов был уйти все равно куда, чтобы не думать, чтобы даже и не пытаться понять, что же на самом деле происходит вокруг и почему именно на него пал выбор созерцать искаженную картину мира...
Но вместо того, чтобы встать и идти, он подполз к Майе, сунул пистолет за пояс, и обнял ее за дрожавшие плечи.
Он хотел говорить, но не находил нужных слов. Он не мог поверить, что Майя оплакивает бомжа, который и околел-то от страха за свою ничтожную жизнь. Он смутно понимал, что ничего, ровным счетом, ничего не понимает.  Это и злило и раздражало его. В нем то и дело закипала ярость, которую надо было как-то компенсировать. И темный некто, на мгновение поселившийся в нем, исчез. Он затаился где-то рядом, готовый в любой момент вернуться в него...
Он умер не от страха, -- прошептала Майя, читая его мысли.— Шеляков умер совсем недавно. Жизнь у него отнял Эктор, а по свету бродила только оболочка с вынутой душой. Когда ты ему сказал о Шелякове, он словно проснулся и вспомнил. Их много таких...
Майя неожиданно затихла, потом встала, увлекая за собой и Меньшова.
Николай, -- прошептала она, -- нам надо скрыться. Сюда идут еще двое. Здесь есть чердак?
Наверное, есть, -- по-прежнему ловя себя на мысли, что он совершенно не понимает ее, ответил Меньшов.
Давай поднимемся. Ты должен это видеть своими глазами. Скорей же, я тебя прошу!

Меньшов бросился к лестнице, ведущей на чердак, но успел заметить, что ступеньки на ней отсутствовали.
Будем подниматься по перилам, -- сказал Меньшов и первым полез на чердак.

Поднявшись наверх, он схватил Майю за руки и втянул ее невесомое тело в темный проем.
Едва они скрылись на чердаке, как со стороны заброшенного сада послышались глухие голоса и чуть слышные шаги. Судя по голосам — это были мужчина и женщина.
Николай, -- прошептала Майя, -- я тебя очень прошу, чтобы ты не увидел, не делай ничего. Боже тебя упаси стрелять или произнести хотя бы один звук.
Опять мистика? -- зло усмехнулся Меньшов.
Нет, правда, только такая правда, которая похожа на сон.

Сквозь широкие щели в потолке комната в низу была видна как на ладони. Они не стали гасить лампу, ведь там, рядом с ней лежал тот, кто по документам когда-то был сыном профессора Шелякова.
Николай достал из-за пояса пистолет и снял его с предохранителя.
Зачем? -- прошептала Майя.
На всякий случай, -- ответил Меньшов, явно подозревая, что незваные гости не вызовут в нем чувство дикого восторга.
Только не стреляй, -- взмолилась Майя, -- я тебя очень прошу.
Ладно, не буду, -- буркнул в ответ Меньшов, а про себя подумал, что сейчас ему было совершенно безразлично—стрелять, не стрелять.

Через несколько минут в дом вошли двое. Это были мужчина и женщина. Свет от лампы едва освещал помещение и Меньшову трудно было понять, кто они.
Женщина первой подошла к тому месту, где лежал труп Шелякова.  Какое-то время она молча смотрела на мертвое тело, а потом обратилась к мужчине, который в это время разглядывал бутылки, окровавленный кусок простыни, консервные банки, что оставили после себя Меньшов и Майя.
Наш друг умер, -- сказала женщина, не глядя на мужчину.
Здесь кто-то был, -- ответил тот, явно не придав никакого значения смерти «друга».
Наши? -- спросила дама.
Нет, чужие.
Чужих здесь быть не должно.
Они оставил после себя остатки еды. Вот посмотри, -- в руках у мужчины оказался электрический фонарик, которым он стал светить себе под ноги.
Да, я вижу.
Самое странное, что они где-то здесь, -- сказал мужчина и выключил фонарь.

Первым, кого взял на мушку Меньшов оказалась женщина. Ее затылок, прикрытый белокурой копной волос, попал в разрез мушки его пистолета. Она словно почувствовала, что на нее смотрят и неожиданно обернулась.
Меньшов едва не выронил из рук оружия! Он узнал бы ее из сотен, из тысяч женщин. Это была Наталка Хотиненко!
Ёб твою мать! -- прошипел сквозь зубы Николай.—Ну я же говорил этому недоумку Вересаеву, что бабу  подменили, а он мне не поверил!
Тише, Николай! -- прошептала ему на ухо Майя.—Я тебя прошу...
Он оставил нам, что-нибудь? -- женщина повернула голову в сторону мужчины.
Сейчас посмотрю, -- он подошел к стене и ловким движением рук отодвинул доску и извлек оттуда небольшой сверток.—Да, он не забыл о нас.

Мужчина развернул сверток и достал оттуда два небольших голубых шарика, которые излучали неяркое сияние. Они были размером не более шарика для игры в настольный теннис.
Их только два, -- сказал он и протянул один из шариков женщине, в которой Меньшов опознал Наталку.
Почему два, разве он знал, что наш друг умрет? -- спросила она.
Вероятно, он счел нужным поступить именно так, -- ответил мужчина и быстрым движением руки сунул голубой шарик себе в рот.

Женщина какое-то время смотрела на своего спутника, а затем последовала его примеру. Несколько секунд, они стояли молча. Потом мужчина опустился на пол и лег. Женщина села рядом с ним. Дом постепенно наполнился ярким сиянием, а когда оно исчезло, на месте, где только что были двое не осталось никого, только труп Шелякова сына по-прежнему продолжал неподвижно лежать в дальнем углу дома.
Меньшов вытер со лба капли пота, положил пистолет на доски и повернулся к Майе.
Что это было? -- прошептал он.—Ты знаешь, кто эта женщина? Я узнал ее — это Наталия Хотиненко, которая самым странным образом погибла недели три тому назад. Это что—очередная мистификация?
Не говори ничего, я тебя умоляю, не говори! Смотри!

Меньшов снова припал к щели и то, что он увидел минуту спустя, окончательно запутало его
В помещение вошел еще один человек. Это был высокий стройный мужчина, лица которого Меньшов не видел из-за того, что он находился в тени. Николай посмотрел на Майю и увидел, как она вся сжалась в комок, уставив свой взгляд в противоположную сторону.  Похоже было, что она смертельно боится того, кто вошел. Такой он не помнил ее. Майя стала прозрачной. Ее лицо растворилось во тьме.
Она схватила его за руку и он почувствовал, как холодны ее пальцы!
Меньшов даже почувствовал ледяной ожег от соприкосновения с ними.
Что с тобой? -- прошептал он.

Май в ответ только закачала головой. Николай взял свободной рукой пистолет.
Я тебя умоляю, не стреляй, -- каким-то загробным голосом прошептала Майя.—Ты его не убьешь. Не отпускай мою руку и не стреляй.

Высокий мужчина приблизился к тому месту, где еще совсем недавно те двое, среди которых оказалась Наталка, доставали пакет с шариками. Он осмотрел нишу и, минуту спустя, направился туда, где покоилось тело Шелякова-сына.
Некоторое время незнакомец молча стоял возле трупа. Лица его по-прежнему не было видно. Затем он прикоснулся к трупу и неожиданно повернул назад и вскинул глаза вверх.
Меньшов почувствовал, как по телу пробежала ударная волна силой не меньше трехсот восьмидесяти вольт! Он готов был увидеть все что угодно, пусть бы это был черт, дьявол, да хоть бы и живой президент США, но не этот... Там внизу стоял Сергей Евгеньевич Водопьянов!
Его огромные глаза, сверкая оловянными белками, смотрели как раз в ту щель в потолке, откуда из темноты смотрел на него Меньшов. Казалось Водопьянов чувствует, что там на верху есть еще кто-то. Слабый свет лампы едва освещал его лицо, но Меньшов успел обратить внимание на то, как заметно оно изменилось. В нем появились какие-то неуловимые нечеловеческие черты. Похоже было, что внутри у Водопьянова гудит огонь ярости, ненависти, злости, которых бы хватило на то, чтобы спалить целый мир.
Благородное лицо Сергея Евгеньевича исказила ненависть. Белки тускло мерцали в полутьме. Меньшов продолжал смотреть на него сквозь прорезь прицела. Если бы, явно, уже тронутый Сережа, попытался хоть, что-то предпринять, чтобы добраться к ним, Николай не задумываясь прострелил бы ему высокий лоб, несмотря на то, что Майя просила его не стрелять.
Он покосился на нее и увидел, что девушка лежит бездыханной!  Меньшов на мгновение оцепенел. Он не знал, что делать, бросаться на помощь к ней или задать пару вопросов этому сумасшедшему Водопьянову. И только где-то в глубине его сознания он услышал чьи-то слова. Странные в такой ситуации слова:  «Люби меня, люби меня, люби меня, люби... Не оставь же меня, только люби».
Если бы он не услышал этот внутренний голос, то ничто не остановило бы его перед тем, как броситься сверху на этого хваленного типа, которого невесть какая нужда завела на дачу-развалюху.
Меньшов глянул вниз и никого там не увидел. Водопьянов так же незаметно исчез как и появился.
ГЛАВА XV
На рассвете, когда теплое летнее солнце еще только показалось над горизонтом, он взял на руки едва теплое тело Майи и спустился по внешней лестнице во двор дачи.
Роса покрыла сочную траву. Утренняя прохлада вовсе не освежала Меньшова.  Его тряс озноб, словно он спустился не с теплого и сухого чердака, а вышел из ледника и теперь никак не мог придти в себя.
Он положил девушку на траву и сел рядом не зная, что делать. В голове стоял шум. Казалось, что внутри вместо мозга живут стальные опилки, которые кто-то крутил в дьявольском барабане. Иногда они покалывали и голова болела так сильно, что темнело в глазах.
Майя лежала неподвижно. Бледная. На такого же цвета губах не было ни кровинки. Под глазами появились синие круги, которые обычно бывают у смертельно больных, или возникают в результате сильного истощения организма.
«А ведь ничего не произошло, -- размышлял Меньшов, -- ее никто и пальцем не тронул. Появился этот тип—Водопьянов и она испугалась именно его, а иначе как объяснить ее состояние?»
Он взял ее за руку. Она была все такой же холодной, как и час назад.
Майя, хорошая моя, что с тобой? -- продолжая трястись в ознобе, спросил Меньшов.

Она открыла глаза и, как показалось ему, попыталась улыбнуться.  Но бескровные губы лишь слегка вздрогнули. В глазах отразилось небо. В его недосягаемой высоте плыли золотистые облака.
Поцелуй меня, -- прошептала Майя.

Николай прикоснулся к ее губам, стал целовать глаза, лоб, щеки. Она обняла его шею и прижалась к нему. Ее тело было таким холодным, что ему показалось будто он только что вытащил ее из могилы.
Какое-то время они оставались лежать рядом. Если бы мимо проходили люди, они бы подумали, что эта парочка решила заняться любовью прямо здесь на росистой траве, перед восходом солнца.
В голове у Меньшова продолжал крутиться барабан со стальными опилками. Он целовал ее пока не потемнело в глазах.
На какое-то мгновение он потерял сознание. А когда пришел в себя -- увидел, что они сидят рядом, прислонившись к стене дома.
В заброшенном саду пели птицы. Солнце уже взошло и начинался великолепный летний день. Только впереди таилась неизвестность и нечто необъяснимое продолжало стелиться как дым.
Николай достал из пачки последнюю сигарету и закурил. В голове был хаос. У него никак не получалось выстроить мысли в стройную систему.
Майя сидела рядом и молчала. Она была настолько слаба, что не могла даже говорить. Им надо было уходить отсюда. Но куда?
В городе, да, вероятно уже и в его окрестностях, за Меньшовым охотятся, как за матерым волком. Те «спортсмены», которые нагрянули на квартиру, заботливо предоставленную им Водопьяновым, явно искали не диски.
Им просто было приказано отправить Меньшова, а заодно и Майю на тот свет. В противном случае, в их действиях нет логики. Стало быть, те, кто ищет диски проявили себя только, когда допрашивали Леника и обыскивали офис адвокатской конторы «Легион». И они не успокоятся пока не подымут полусумасшедшего Коленьку на дыбе, чтобы узнать у этого юродивого, куда он подевал чудо диски.
Но Меньшов чувствовал, что кольца вокруг него сжимаются. Как опытный разведчик, он понимал, что, однажды начатая охота, прекратится лишь тогда, когда охотники настигнут свою жертву.
Наконец, Водопьянов. Кто он? Что за дьявол в нем сидит? Что за странную картину пришлось наблюдать им вчера? Откуда здесь на даче взялся Шеляков сын, Наталка, да и как сюда мог попасть сам Водопьянов? Они представляли собой некую третью силу, что таила в себе угрозу.


Меньшов не мог объяснить поведение Майи. Что произошло? Почему она едва не лишилась жизни?
Он сейчас смотрел на нее и в глубине души понимал — только она может развеять густую завесу тайны, что окутала события последнего времени.  Но спросить ее он не решался, полагая, что у нее не будет сил рассказать ему все что она знает.
Во время боевых операций все было ясно и понятно. Существовал приказ, который надо было выполнить. Был враг, которого следовало уничтожить. Перед группой ставилась конкретная цель и командиру, вместе с бойцами, нужно было только найти оптимальные пути ее достижения. Выполнить задачу, сохранить ребят и вернуться на базу. Такой была философия обыкновенной войны.
Ситуация, в которой он вместе с Майей оказался сегодня, по степени опасности не намного отличалась от боевой. Но в бою он знал, что угроза исходит от врага. А кто был врагом сейчас? Где таился этот враг?
Искатели дисков — это не братва из микрорайона Солнцево. Это может быть только мощная государственная структура. С другой стороны, судя по экипировке «спортсменов», они явно не являлись ударной бригадой братков из ближайшей подворотни. Действовали ребята профессионально и спасло его с Майей от неминуемой гибели только чудо.
Что же оставалось делать? В таких случаях майор Голуб учил: если тебе грозят многие опасности, если у тебя несколько врагов, не дай им объединиться. Ты будешь сильнее, если драться придется не со всеми вместе, а с каждым отдельно. Тогда у тебя больше шансов победить. При разработке стратегии, в первую очередь разведай, кто из врагов наиболее сильный, от кого тебе ждать наибольшей опасности.  Узнаешь—нейтрализуй самого грозного.
«Легко сказать, -- подумал Меньшов.—Скорей всего—дело в дисках. Придется мне самому выходить на контакт с теми, кому они нужны и вести переговоры на предмет, а не сохраните ли вы мне, господа, жизнь. А я вам за это отдам ваши гребанные диски и крутите вы их хоть до посинения».
Про себя он выстроил этих врагов так: на первом месте дискоискатели, за ними стоит государственная машина, а с ней тягаться почти бесполезно. На втором «спортсмены» и все те, кто отдал им приказ ликвидировать его.
Вполне возможно, что «олимпийцами» руководит незабвенный Сергей Евгеньевич, который на почве потери крыши, все таки решил прикончить меня и вернуть себе Майю. На третьем месте (хотя, как знать, может быть и на первом) стоит нечто непонятное, необъяснимое... Вот теперь, дружок, и решай, что делать.
В первую очередь надо восстановить силы, помочь Майе. Вместе мы решим, как поступить.
Он встал и пошел в домик, но не успел сделать нескольких шагов, как тут же остановился будто вкопанный.
Там, где еще вчера лежал бездыханный труп Шелякова сына, никого не было!
«Зачем ему понадобились эти мощи? -- спросил у самого себя Меньшов, полагая, что именно Водопьянов приказал унести тело Шелякова с дачи. — Наверное, Сергей Евгеньевич, будучи по природе своей типичным извращенцем, коллекционирует трупы бомжей».
Николай приблизился к стене, возле которой еще вчера лежал труп и увидел, что в том месте что то блестит.
Он наклонился и в полумраке различил блестящие капли, с виду похожие на ртуть. Они были заметны в течение нескольких секунд. Но вдруг исчезли.  Именно нечто подобное Меньшов наблюдал в том месте, где был обнаружен труп Наталки!
Все еще находясь под впечатлением увиденного, Николай проверил сумку. Все вещи были на месте. Деньги, документы, магазины с патронами, подслушивающие устройства и раскладной арбалет, к которому прилагались четыре стрелы, мобильный, правда, без батареек, никто не тронул.
Он хотел было выпить минералки. Но увидел, что вода в пластиковой бутылке сделалась темной, словно в нее вчера влили стакан гудрона.  Еще не открытые консервы—вздулись, хлеб заплесневел.
Николай завернул все это в газету и бросил в самый дальний угол.
«Все загадили, бичи хреновы!»—выругался он и направился было к выходу. Но потом остановился, вспомнив, что забыл о чем-то важном.
Он положил сумку на пол и подошел к тому месту, где располагался тайник. Именно из него Наталка и незнакомый ему мужчина вчера доставали какие-то шарики. Он отодвинул доску, пошарил в нише рукой, но тайник был пуст. Или эти шарики ему приснились, или заботливый Водопьянов их туда не положил.
Николай задвинул доску и пошел к Майе.
А в голове вертелись и вертелись мысли одна фантастичнее и невероятнее другой.
«Допустим, что Водопьянов действительно занимается разработкой новых технологий для современных вооружений. Вполне возможно, что это такие крутые штучки, в сравнении с которыми вчерашние шарики выглядят обычными безделушками. Нельзя исключать, что Водопьянов и вся его легендарная группа компаний «Арсенал XXI век» или сами проводят эксперимент, или участвуют в его проведении, как генеральные подрядчики-разработчики этих чертовых современных технологий.
Боже мой, как же я раньше не догадался! Если эта версия верна, то именно Водопьянов и компания занимаются похищением людей, причем делают это так изощренно, что следствию не остается ничего иного, как только разводить руками. Так, например, поступил и следователь городской прокуратуры Антон Вересаев, когда столкнулся с фактом странной гибели Наталки Хотиненко.
«Вот тварь, а! -- выругался про себя Меньшов.—Придумал для отвода глаз разные технологии и теперь решил провести серию экспериментов».
Майя, -- выйдя из дома, обратился он к ней, -- как ты себя чувствуешь?
Мне уже лучше, -- ответила она, щурясь от ярких лучей солнца.
Ты готова идти?
Куда?
Нам необходимо разобраться в том, что происходит, -- начал Меньшов, -- здесь неподалеку есть деревня. Надеюсь, что там нам удастся немного переждать и подумать о том, что делать дальше... Только я тебя очень настоятельно прошу — никаких возражений. Мы должны восстановить силы и выработать план ближайших действий. Если ты готова, мы отправляемся в путь немедленно.

Майя встала и, подойдя к Меньшову, прижалась к нему.
Я сделаю все, что ты скажешь, -- прошептала она и посмотрела на него своими грустными глазами, в которых еще плескалась непонятная для Николая боль.
И это... что я хотел сказать, -- Меньшов сделал паузу, подыскивая нужные слова.—Труп Шелякова пропал... Что ты на меня так смотришь? Нет его там, -- глядя в ее переполненные тревогой глаза, сказал Меньшов.

Он успел прочесть в ее взгляде желание сказать ему что-то важное, что-то такое, что могло бы объяснить ему суть происходящего. Но Майя так ничего и не сказала и молча опустила глаза.
Да ты не особо расстраивайся, это его Водопьянов приказал унести. Правда, я так и не понял, зачем ему труп обыкновенного бомжа.

Майя снова промолчала в ответ. И Меньшов именно сейчас особенно отчетливо понял, что он перед ней, перед всеми, перед самим собой выглядит таким дураком, который или делает вид, что ничего не понимает, или по природе своей является полнейшим идиотом.
Он много раз ловил себя на этой мысли, но ни разу толком так и не придал ей должного значения. Он просто не успевал осмыслить происходящее, а с другой стороны—ничего не мог объяснить. Быть в дураках Меньшов не привык, но и признаться самому себя, что он многое не понимает, тоже не решался. Наверное, он молчал, потому что любил эту девушку, причем любил ее как-то странно, словно бы последней любовью...

В деревне, что располагалась по близости, Меньшов был один раз, да и то в прошлом веке. Некогда зажиточное хозяйство— Васильевка, в прошлом числом не менее трехсот дворов, сегодня представляло из себя полузаброшенную деревню, в которой проживали, возможно, только старик со старухой. Разумеется, они прожили здесь традиционные тридцать лет и три года, но нажили только разбитое корыто.
Синее море, в которое старик должен был забрасывать невод— отсутствовало. Где-то рядом протекала наполовину пересохшая речка.  В ней водились преимущественно головастики, и, вероятно, многие из них всю свою бестолковую жизнь мечтали превратиться в Лох-Несских чудовищ, чтобы хотя бы так привлечь к себе внимание.
Большинство из почерневших изб оказались с заколоченными окнами.  Дорога поросла травой. Лишь узкие тропы, свидетельствовали о том, что по здешней земле еще ступает нога человека.
Меньшов насчитал не более десяти дворов. От остальных остались только руины.
Деревня, похоже вымерла. Только в одном из дворов, Николай увидел нечто человекоподобное, суетившееся возле сарая. Он испытал муки бессмертного гоголевского Чичикова.
Подобно тому, Меньшов долго пытался понять: мужик это или баба. Лишь после того, как он окликнул существо, Николай узнал в нем ту самую ветхую старуху. Бабушка, завидев двух молодых людей, бросилась к ним навстречу.
Добрый день, хозяйка, -- обратился к ней Меньшов. — Не пустите ли на постой? Мы здесь занимаемся сбором фольклора, ищем дом, где можно остановиться, -- не моргнув глазом, соврал Николай.
Доброе утро, деточки — сказала в ответ старуха, в глазах, которой Меньшов успел прочитать, что этот прощелыга и его краля ни к какому фольклору отношения не имеют, и забрели сюда или для экзотики, или для того, чтобы скрыться от рук милиции.
Проходите, места всем хватит, -- продолжала старушка.— Мы здесь совсем одичали, людей не видим.
А сколько жителей в деревне? -- поинтересовался Меньшов.
Старух человек десять, а дедушек у нас нет. Был один, да и тот перед Пасхой отдал Богу душу.
А молодые?
Да нет никого, сынок. Кто же в такой глуши жить будет. Это мы здесь сидим, как пни, потому, что деваться некуда.

Бабушка, которую звали Настя, обрадовалась своим гостям словно они были ее внуками.
Она повела их в горницу и через некоторое время на столе появились грибочки, варение, моченые яблоки, варенная картошка, яйца и нечто малинового цвета, налитое в литровую бутылку из под кефира, ту самую, которую вот уже лет десять как не выдувал ни один стекольный завод необъятной России. Хлеба на столе не было никакого.
Хлеб нам завозят раз в неделю, -- стала оправдываться бабушка Настя, -- в пятницу, да и то если дороги не раскиснут. Пока мука была, я сама коржи выпекала, а недавно кончилась и теперь не знаю, когда приедет автолавка...

На стенах в горнице висело множество пожелтевших и даже почерневших словно иконы фотографий. Некоторые из них уже невозможно было разобрать.
Горница выглядела ухоженной и чистой, но Меньшов никак не мог избавиться от впечатления, что время здесь остановилось. Вещи, окружавшие его со всех сторон, были родом из пятидесятых-шестидесятых, а может бить и из тридцатых, годов. Телевизора у бабушки Насти не было.
Как же это вы забрели в такую глушь? -- продолжала интересоваться хозяйка, подкладывая гостям то грибочки, то картошечку.
Наука, бабушка, -- Меньшов поднял к верху глаза, -- она куда хочешь человека заведет.
Да кто же сейчас наукой-то занимается! Нынче все подались торговать, менять, а то и воровать или разбойничать с кистенем на большую дорогу.
Вы совсем оторваны от мира? -- спросила Майя.
Почему же совсем? Вон, у Нюрки, подружки моей, телевизор есть, так мы вместе собираемся и смотрим. Все новости знаем.
А вы одна живете?
Нет, не одна... лицо бабушки Насти стало грустным.— Была у меня дочка, самая младшенькая. Старшие мои сыновья поумирали уже давно. Одного, Ванечку, на афганской войне убило, другой— старшенький—Степан, так тот спился. Бросила его жена, он вскоре и помер. Внуки с невесткой давным-давно уехали. Я то думала, что с Мариной буду жить, что станет она мне подмогой на старости лет. А она как подалась в город в техникум поступать, так вернулась оттуда только через десять лет. Да и не одна, а принесла старухе в подоле девочку. Да, какая там девочка, -- баба Настя махнула рукой куда-то в сторону.—Кристина, -- позвала она, и в тот же миг из соседней комнаты появилась худенькая, невысокого роста девочка, лет десяти.

Не надо было обладать особой прозорливостью, чтобы понять— девочка инвалид. Она с большим трудом передвигалась по комнате, ее лицо постоянно искажала ужасная гримаса боли. Кристина приблизилась к столу и попыталась улыбнуться.
Ничего если она с нами посидит? -- спросила бабушка Настя и бросилась помогать девочке сесть за стол.
Что вы, конечно, пусть она садится рядом со мной, -- предложила Майя, и принялась помогать бабушке.
Здравствуйте, дядя и тетя, -- медленно выговаривая слова, сказала Кристина.

Меньшов тем временем налил себе из бутылки полный стакан малинового цвета жидкости и залпом выпил. Он думал, что бабушка принесла обыкновенной настойки, а это оказался такой мощный самогон, рецепт которого, вероятно, знала только хозяйка дома и хранила его так, как хранил секрет лака своих знаменитых скрипок маэстро Страдивари.
Мало того, что это был экологически чистый продукт, так он еще по крепости явно зашкаливал за 45 градусов! У Меньшова перехватило в горле. С непривычки он чуть было не поперхнулся, но успел сунуть в рот малосольный хрустящий огурчик, который и спас его от убойной силы так сказать домашней наливки.
Своим опытным глазом бабушка Настя успела заметить, как Николай опробовал ее натурпродукт. Не ускользнул от ее глаз и пистолет, торчавший под мышкой у гостя. Но она ничего не сказала, а дождавшись пока Кристина усядется рядом с Майей, достала из кармана две карамельки, развернула одну из них и сунула девочке в рот. Та принялась сосать конфету, невольно прижимаясь головой к плечу Майи.
Вот и осталась я на старости лет с внучкой, -- вздохнула бабушка.—Она ничего, девочка умненькая, послушная, только очень больно смотреть, как ее эта проклятая болезнь мучает. Ведь ничем помочь нельзя. Когда я была в силах, то еще в город выбиралась, лекарства доставала, а теперь раз в две недели приезжает к нам врачиха и, если есть, то привозит лекарства. Все уже на Кристину рукой махнули, а мне ее жалко. Пусть будет со мной. Пока не умру никому ее не отдам, -- бабушка вытерла слезу краем платка и принялась снова подкладывать гостям угощения.
А ты, Коленька, не стесняйся, наливай себе еще, у меня самогон лучший в округе. Я его нашему водителю поставляю, как царю. Он мне за это и лекарства иногда привозит, и чего покушать для Кристины, и по хозяйству помогает.
Спасибо, мать, смутился Николай, почувствовав, как живительная влага не только растеклась по телу, но и успела ударить в голову и ноги. Он налил себе на этот раз полстакана, покосился на Майю и сказал: -- Давайте что ли все вместе выпьем.

Бабушка налила в стопки самогон и подвинула одну из них Майе.
Молча выпили.
Девочка продолжала сосать свою конфету то и дело крутя головой, чтобы повнимательней разглядеть неожиданных гостей.
А моя мама скоро приедет, -- сказала она.—Бабушка говорит, что мама привезет такое лекарство, которое мне обязательно поможет. Я в школу хочу. Я все буквы выучила и читать умею.
Ой, да она у меня грамотная, -- взмахнула руками бабушка и читать умеет, и мне по хозяйству помогает. Вот только до школы добираться километров двадцать...

Майя неожиданно обняла девочку и прижала к себе.
Ее можно вылечить, -- сказала она.
Эх, дочка, можно, то можно, да где же взять таких денег, кто ее повезет по врачам-профессорам. Мать ее сгинула. Сильно пила Марина в последние годы, бомжевала. Раз или два приезжала, скандал устроила и вот нет от нее ни слуху ни духу. Где она, что с ней—я не знаю.
Тетя, а вы волшебница? -- неожиданно спросила Кристина.
Волшебники бывают только в сказках, -- улыбнулась в ответ Майя.—Ты любишь сказки?
Очень люблю, но у меня все книжки уже кончились, я их все прочитала, жду теперь, когда тетя Галя еще привезет. Но я еще раз читаю, мне не скучно и бабушка меня любит.
А в сказках много разных чудес, -- гладя ее по густым русым волосам, стала говорить Майя, -- если в них верить, очень сильно верить, то и к тебе придет волшебник или волшебница и они обязательно тебе помогут.
А у меня в комнате икона есть, бабушка называет ее Богородицей, я ей тоже верю и очень ее люблю. А Богородицы бывают волшебницами?
Конечно бывают. Они самые главные из волшебниц. Ты ведь просишь ее тебе помочь?
Очень прошу.
Значит она тебе обязательно придет на помощь.
Скорей бы, я так побегать хочу...

Меньшов не выдержал и встал из-за стола.
Я пойду покурю, -- сказал он, напрочь забыв о том, что в кармане у него не было ни одной сигареты.
А ты кури здесь, -- обратилась к нему бабушка Настя, -- у меня все мужики в доме курили.
Да нет, я выйду.

Он вышел на крыльцо и стал обыскивать карманы, надеясь найти хотя бы жалкий окурок. Если не считать табачных крошек, которых бы не хватило и на жалкую самокрутку, карманы были пусты. Меньшов зло сплюнул, пожалев, что в этой заброшенной деревне нет даже сельмага, а бабушки, скорей всего, не курят.
В это время на крыльце показалась бабушка Настя.
А что же дыма нет, сынок? -- спросила она.
А не из чего его пускать, сигареты кончились, -- усмехнулся Меньшов.—У вас нет курящих?
Постой, в прошлую пятницу водитель автолавки мне сарай чинил и забыл полпачки папирос. Я сейчас принесу.

Через минуту Меньшов уже сидел на крыльце и с наслаждением затягивался «Примой».
«Во поперло, -- заключил он про себя, -- даже сигареты нашлись!»
А это жена твоя? -- спросила его бабушка Настя.
Жена, -- вздохнул Меньшов.
Она не врач?
Нет, не врач, но вы им не мешайте, пусть она с девочкой поговорит.
Да я и не мешаю. Кристинака-то кроме нас старух никого и не видит. Пусть себе говорят. Только это, Николай, она сказала, что вылечить ее можно. Она знает как?
Эх, мать, а нельзя ли еще твоего чудного напитка. От него на душе легче становится!
Я мигом.

Не успел Меньшов докурить, как бабушка уже сидела рядом с ним , держа в руке бутылку с самогоном и тарелку с солеными грибочками.
Меньшов выпил, но закусывать не стал. Он вынул из помятой пачки еще одну сигарету, размял ее и закурил.
Майя — бог, -- сказал он не глядя на бабушку, -- она может и вылечить.
Ой, сынок, что ты несешь! -- уже явно пожалев о том, что она позволила ему выпить лишнего, сказала бабушка Настя.
Да ты, мать не переживай, я не пьяный, от твоего напитка жить хочется. Да и вообще, хорошо здесь у тебя, так бы и остался тут.
А ты не бандит? -- покосилась на него хозяйка.
Это что ль? -- Меньшов хлопнул рукой по кобуре с пистолетом.
Похож на бандита?
Да нет вроде...
Я военный, мать. Вот, посмотри, -- он достал оружие и показал хозяйке на позолоченную табличку.—Это мой наградной.

Бабушка несколько успокоилась и продолжала донимать Меньшова, то и дело косясь на его пистолет:
Сынок, ты не шути так с Богом. Нельзя быть человеку Богом — грех это большой.
А Майя, она может и не Бог, но она не такая как все. Она многое видит, больше, чем мы.
А что же занесло вас сюда, что гонит вас?
Огни большого города, злые люди, ненависть и ярость.
Господи, что ж вы такого натворили? -- всплеснула руками бабушка Настя.
А ничего, -- Меньшов растоптал окурок носком и встал.—Живем вместе вот и все.

Бабушка посмотрела на него так пристально, что у Николая в груди что-то екнуло и надломилось. Похоже, он сказал не то и не так. Но на душе было так муторно и тоскливо, что захотелось сесть за стол и завыть какую-нибудь тоскливую песню.
Когда они вошли в горницу, Майя все также сидела рядом с Кристиной. Девочка успела принести ей свои книжки и они теперь вместе разглядывали картинки. Бабушка Настя, глядя на них, снова смахнула слезу и, дождавшись, пока Николай усядется за стол, снова стала его обслуживать...


Николай открыл глаза, когда за окном была видна полная луна. Она ярко освещала комнату. Он не сразу заметил, что Майя стоит у окна и смотрит на лунный диск. Вероятно, днем он перебрал бабушкиного самогона, и его отвели спать еще засветло.
В соседней комнате еле слышно тикали старинные ходики. Безмолвную лунную тишину нарушали только сверчки и где-то далеко гоготали-квакали лягушки, да изредка ухала ночная птица. Лунный свет переполнил комнату свинцово-синим излучением. На противоположной стене мелькали тени, отбрасываемые ветвями старой яблони, склонившей ветви к самому окну.
Майя все также неподвижно стояла у окна. Темный силуэт ее гибкого тела был вычерчен по контуру лунным светом. Меньшов хотел, но никак не решался позвать ее.
Он оглох от тишины. Много лет, да что там лет! целую вечность, он не знал, что где-то в мире есть такая тишина. В первое мгновение после пробуждения он не мог понять: продолжает ли он видеть сон или он проснулся, но не знает, где оказался. Память вернулась к нему, лишь после того, как он увидел Майю.
Сознание стало ясным, несмотря на то, что днем он изрядно выпил.  Внутри души царил покой, а запах трав, несомый ветром с дальних лугов, пьянил своим безумным ароматом.
Он почему то подумал, что они не случайно оказались здесь, что судьба, проведя их через столько испытаний, уготовила нечто известное только на небесах.
Но здесь, в этой забытой Богом деревне, среди нетронутой цивилизацией природы, должно было свершиться то, что неподвластно воле человека.
Майя, -- окликнул ее Меньшов.

Она чуть вздрогнула и повернулась лицом к нему.
Ты не спишь? -- спросил он.
Нет, -- ответила она и только теперь Меньшов увидел, что на ней нет никакой одежды. Именно сейчас она напомнила ему ту девушку, которую он встретил в зоне авиакатастрофы проклятого «Боинга».
Тебе нравится смотреть на Луну? -- спросила она.
На Луну? Да Бог бы с ней, ты лучше иди сюда. Здесь тепло.
Мне не холодно, -- ответила Майя.

Ее голос показался Меньшову незнакомым. В нем он почувствовал слишком жесткие ноты.
Тогда я подойду к тебе! -- сказал он и встал с кровати.

Она все также неподвижно стояла у окна. Меньшов никак не мог разглядеть ее лица. Луна слепила ему глаза и он видел только ее силуэт, часть обнаженной груди, покатые плечи, тонкие руки.
Ты не простудилась? -- спросил он.—У тебя что-то с голосом.

Меньшов приблизился к ней и прижал к себе. Ее серебристая в лунном свете кожа выглядела бархатной, нежной, упругой. Все тело, слегка дрожащее, теплое, как парное молоко, подалось вперед. Две руки, как крылья, взметнулись и легли к нему на плечи.
«Господи, только бы здесь нам никто не помешал», -- подумал Меньшов, предвкушая давно ожидаемую близость.
Он почувствовал как ее острые ногти больно впились в его спину, и проникают все глубже и глубже. Уже по спине побежали тонкие струйки крови.
Но боли он не ощущал, только сладкая дрожь вдруг овладела им и страстное желание быть с ней, войти в нее и обладать ею до самозабвения, подчинили его себе.
Он увидел как ее малиновые губы, на которых сверкнула капля влаги, стали приближаться к его губам. А ногти продолжали вонзаться в спину, словно стремились притронуться сердцу...



Николай открыл глаза и увидел, что в центре лба ее светилась маленькая красная точка. Он не видел ее волос, глаз, лба, носа, только жадные губы и точка, горящая во лбу.
Николай, -- услышал он голос за спиной.—Николай, не целуй его...

Меньшов с силой оттолкнул от себя девушку и обернулся.
У кровати стояла Майя! Та, в объятиях которой он был только что попятилась к окну и застыла.
Ты не тронешь его, Эктор! -- сказала та, что стояла возле кровати.
Николай, милый, -- услышал он со стороны девушки у окна, -- не слушай ее! Ты нужен ей только для того, чтобы жить за счет твоих сил.—Иди ко мне. Она только тень. Обыкновенная белая тень!

Меньшов отошел к стене и увидел, что по обе стороны от него стоят две совершенно одинаковые девушки.
Кто из них была Майей, -- догадаться было невозможно. Он потерял дар речи и способность говорить. Он смотрел то на одну, то на другую и никак не мог понять—это снова сон, или это, наконец, явь?
Меньшов только успел заметить, что у той, с которой он только что обнимался возле окна, на кончиках ногтей алели капли крови. Они остались после того, как она, сжигаемая страстью, вонзила их ему в спину.
Тем временем обе девушки приблизились друг к другу на расстояние двух шагов. Николай попытался было подойти к ним, как вдруг страшной силы удар отбросил его к стене. Последнее, что он увидел -- был взмах окровавленных ладоней и ногтей.
Падая, он больно ударился головой, и на какое то мгновение потерял сознание.
Когда Меньшов открыл глаза, девушки по-прежнему стояли друг против друга. Луна слегка померкла. Но комната все также была светла. Они молча смотрели друг другу в глаза. Этот поединок взглядов продолжался, быть может, очень долго.
Меньшов попытался встать, но новой силы удар пригвоздил его к стене. На этот раз он больно ударился затылком обо что-то твердое, в глазах первоначально стали мелькать сотни тысяч разноцветных кругов, а потом наступила кромешная тьма.
Он не помнил сколько времени провел без сознания. Превозмогая чудовищную боль в затылке, Николай собрался снова встать, но силы покинули его. Ему показалось, что все тело сейчас похоже на студень. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Открыл глаза и увидел, как та, что стояла у окна, бессильно тянула свои руки к Майе. Но между ними словно стояла невидимая стена и все ее усилия были напрасны. Через какое-то время луна снова переполнила комнату светом, достигнув в движении своем соседнего окна.
Он увидел, как вторая девушка, что протянула свои руки к Майе, стала растворяться в лунном сиянии. А еще через какое-то время на месте, где она только что стояла, появилось облако серебристой пыли. Эта пыль возникла внезапно, словно ветер пригнал ее сюда, завертел, закружил и неслышно опустил на пол...
ГЛАВА XVI
Неизвестно, сколько времени прошло с тех пор, как он потерял сознание, однако когда Николай попытался открыть глаза, он почувствовал на них повязку!
Судя по всему на дворе стоял день. Где-то пели птицы, кудахтали куры и доносились чьи-то голоса. Он попытался сорвать повязку с глаз, но только теперь понял, что его руки заведены за спину и скованы наручниками.
«Вот это влетел! -- превозмогая страшную ломоту в голове, подумал Меньшов.—Какая сука надела на меня браслеты и завязала глаза!?»
Майя! - позвал он.—Ты куда пропала? -- в ответ он услышал звук шагов.—Баба Настя, куда вы все подевались?

А в голове звучала сатанинская музыка и далеко, наверное, из самого подсознания, прорывались слова: «Господи, Меньшов, ну что за бред ты несешь!? Может ты думаешь, что тебя заковала в наручники храбрая сотрудница органов с пятидесятилетним стажем бабушка Настя, а помогала ей девочка, больная ДЦП?»
Он снова попытался встать, чтобы перекинуть руки через ноги и сорвать повязку, как вдруг услышал чей-то голос:
Старший лейтенант Меньшов?
Бывший старший лейтенант, -- пробурчал в ответ Николай.— Снимите с меня эту чертову повязку!
Вы арестованы.
Очень приятно! Позвольте узнать, на каком основании?
Позже вам все объяснят.
Понятно. Скажите, а кто подписал указ о том, что в России с такого то дня органам правопорядка при аресте граждан разрешается завязывать глаза, прокурор, президент или министр внутренних дел?  Согласно закону о милиции...
Прекратите, Меньшов! С вами была еще девушка, где она?
Какая девушка? -- поняв, что Майю они не сластали, задал вопрос Меньшов.
Не валяйте дурака, Меньшов, вы прекрасно знаете, о ком я вас спрашиваю.
Слушай, старик, а не пошел бы ты на...

Но, не успел он закончить такую хорошую и конкретную русскую фразу, как тяжелым, по всей вероятности армейским, ботинком ему вмазали под самое «солнышко»...
Только после того, как возможность дышать снова вернулась к нему, Меньшов подумал, что с ребятами лучше говорить более мягко, иначе они отшибут все внутренности, а потом скажут—так все и было. Майю они не поймали, стало быть, она успела уйти. А раз так, то я ее никогда в жизни не видел, знать не знаю и вообще...
Нам нельзя грубить, -- услышал он голос, такой сухой и противный, какой обычно отличал дико-интеллигентных следователей бывшего КГБ СССР.

«Если бы ты, сучонок, не связал мне руки, я бы посмотрел: кому из нас можно грубить, а кому нет», -- хотел сказать Меньшов, но вместо этого лишь стиснул зубы.
Пока Николай приходил в себя, в комнату вошли, судя по всему не менее трех человек.
Гремя тяжелыми ботинками, они приблизились к нему, схватили за руки и поволокли прочь. Он только слышал, как тревожно кудахтали куры, да где-то в глубине дальней комнаты плакала бедная девочка Кристина. Его втолкнули в машину и повезли в неизвестность.


Впрочем, эту неизвестность он мог просчитать с точностью до последней минуты. Скорей всего, взять его могли те, кто охотился за дисками. Если это действительно они, то теперь Коленьку отвезут в далекую и тайную тюрьму, где постараются вытрясти из него или душу или диски. В любом случае они уже не оставят его живым.
Машина мчалась по ухабам с такой скоростью, словно это была не обычная русская проселочная дорога, а знаменитый западногерманский автобан.
Чтобы Меньшов не задавал в дороге лишних вопросов, чьи-то потные руки залепили ему рот скотчем, а когда он попытался было сопротивляться, все те же заботливые руки опустились на его голову в виде полупудового кулака, после удара которого, он провалился в беспамятство.
Он очнулся от холода, что пробирал до самых костей. Меньшов лежал на цементном полу посреди узкого бетонного склепа.
Он встал, чтобы оглядеться. Ничего общего с тем, что ему довелось наблюдать, еще несколько дней тому назад впервые попав в трезвяк, данные апартаменты не имели. Здесь не было окон, топчана, простыней, отсутствовал стол и стул. Только тяжелая, кованная дверь, да тусклая лампочка над ней едва освещала убогое пространство.
Слава Создателю, что заботливые, слегка потные руки, сняли с глаз повязку, а с рук браслеты. Как мало надо человеку для счастья!
Он еще раз огляделся. Пространство, которое заполнили только им одним, напоминало собой обычный пенал карцера. Пол, стены, потолок были такими сырыми, что, казалось, их пропитывают влагой специально, чтобы узники могли здесь окончательно понять—их намерены сгноить заживо.
«И как им удается создать такие идеальные условия, чтобы человек почувствовал себя хуже, чем крыса!? И потом, на каком основании, за что они поместили меня сюда?»—подумал Меньшов.
Николай приблизился к двери и вдруг, не помня себя, принялся стучать в ее гладкое кованное полотно. Он стучал до тех пор, пока силы не покинули его и он не свалился на мокрый пол.
На все его попытки напомнить о себе, никто не ответил. Судя по тому, как неслышно отдавалось эхо от ударов, камера находилась или слишком глубоко под землей, или она была единственной во всем пространстве.  Николай отошел к стене, сел на грязный пол и обхватил голову руками.
«Ты знаешь почему приговоренные к смертной казни испытывают ужас в ожидании того дня, когда приговор будет приведен исполнение? -- услышал он голос полковника Голуба.—Нет, они не боятся самого процесса, когда некто прекратит их путь земной. Их страшит другое. Пока они ждут, их разум никак не может смириться с той неизвестностью, которая наступит после того, когда пуля, петля, ток или газ—не важно, положит конец их земному существованию.
Их муки возникают не от ужаса предстоящей казни, а от ужаса, того, что произойдет после. Вот почему они жаждут помилования, помилования исключительно для того, чтобы приготовиться к тому ужасу, что ожидает их после смерти.
А поскольку человеку казнить человека нельзя, то и возникает своеобразная дилемма: дай мне приготовиться к тому, что ждет меня после того, как путь мой земной прекратят. Мой ужас не от Земли, и не от земного, мой страх не от людей и не от людского. Я прошу отсрочки, чтобы приготовиться к ужасу внеземного.
Бедные, они не понимают, что убийц ждет наказание от их самих, что трупы жертв они несут как женщина несет в себе плод. Только женщина несет его ради жизни, а убийца ради смерти...»
«И когда только Александр Иванович мог мне рассказать об этом?»— подумал Меньшов, пытаясь привести в порядок свои не в меру взбаломошенные нервы.
Неожиданно загремели засовы и дверь бесшумно отворилась. Он успел заметить, что в камеру вошли трое в черном. Чем-то они напоминали собой тех «спортсменов», которые напали на них с Майей, на квартире любезно предоставленной Сергеем Водопьяновым.
Один из них кивнул головой в сторону Меньшова, а двое других схватили его под руки и поволокли за собой.
Его вели через длинный темный коридор, потом затолкали в лифт, наконец, втолкнули в небольшую комнату, набор мебели которой состоял из стола, стула и высокого сейфа в углу.
За столом сидел совершенно лысый человек в ужасных очках. Похоже, что эти очки он заказал еще в середине 50-х годов прошлого века и с тех пор не снимал никогда. Судя по массивной оправе, изготовлены они были из черепашьего панциря, а стекла показались Николаю такими толстыми, словно они нужны были очкарику для того, чтобы смотреть на собеседника, как через микроскоп.
Конвой усадил Меньшова на стул и тихо удалился. Он остался один на один с человеком в ужасных очках.
Когда дверь захлопнулась, очкарик вынул из пластмассового стаканчика карандаш, зачем-то постучал им по столу и снова положил на место.  На поверхности стола не было ни бумаги, ни диктофона, ничего другого, что свидетельствовало бы о начале обычного допроса.
Вы и есть тот самый Меньшов? -- глядя на Николая поверх очков, спросил лысый человек.
Что значит — «тот самый»? Ты кто такой? -- невольно сжимая липкие кулаки, вопросом на вопрос ответил Меньшов.
Глупый вы человек, Николай Александрович, -- лысый презрительно поджал губы.—Глупый потому, что не понимаете сути происходящего... Ну да Бог с ним, -- вздохнул он так, словно перед ним сидел нашаливший подросток, который только что разбил дорогую вазу в кабинете директора школы, -- я буду с вами откровенным. Скажите, Меньшов, где та девушка, с которой вы познакомились недалеко от места гибели «Боинга»?
А охранники далеко?
В каком смысле?
Ну если я сейчас оторву тебе голову, как скоро они успеют придти к тебе на помощь?
Если вы попытаетесь оторвать мне голову, то следом вам придется отрывать собственную. И вообще, Николай Александрович, давайте обойдемся без этих ваших гоблинских замашек.
Хорошо, мы обойдемся без них только после того, как ты мне скажешь на каком основании я арестован, кто приказал меня арестовать, кто ты, где я нахожусь и в чем меня обвиняют? Если ты не ответишь на поставленные мною вопросы, я не буду с тобой говорить вообще.  Я понятно объясняю?
Как адвокат вы совершенно вправе задавать такие вопросы в ситуации, когда речь идет пусть и о формальной, но законности.

Здесь, Меньшов, вы находитесь в зоне, где законов нет. Сейчас ваша жизнь не стоит и ломанного гроша. Вы никто, звать вас никак, вы пропали без вести, вас никто и никогда не найдет и не будет искать. Если вы не хотите цивилизованного, доверительного разговора, мы можем прибегнуть к диалогу нецивилизованному. Вы все равно скажете то, что мы хотим знать. Если вы согласитесь отвечать на наши вопросы, то мы гарантируем вам жизнь, возвращение к нормальной работе в качестве адвоката, если нет — вы просто умрете здесь, слегка перебрав алкоголя. Просто сердце не выдержало...
Это ты, лысая крыса, гарантируешь мне жизнь? Да ты знаешь, что для меня эта жизнь уже давно ничего не стоит? Ты знаешь, что ты можешь застрелить меня прямо сейчас и что я твои угрозы вот где видел! -- Меньшов вздернул правую руку вверх, перекрыв ее на сгибе левой рукой.
Когда я говорил о нецивилизованном диалоге, -- продолжал человек в ужасных очках, совершенно безразлично восприняв набор эмоций слов и жестов, выплеснутых Меньшовым, -- я имел в виду не то, что вас сейчас вздернут на дыбе, станут вонзать под ногти иголки или пытать посредством электрического тока. Вовсе нет! Вы ошиблись Меньшов!  У вас есть те, кто вам дорог? Что вы молчите? Есть? Есть. Если вы их действительно любите, то вы не станете жертвовать ими, не правда ли?

Где-то там внутри у Меньшова стала закипать и булькать кровавая лава. Еще мгновение и он бросится на этого типа, чтобы одним движением рук оторвать ему голову. Но под огненной лавой стыло страшное предчувствие — они ударили по его самому больному месту. Они достали Аленку!
Не надо комментариев. Самое дорогое, что было у него — это она, девочка, кровинушка, его второе Я, его обозначение на земле.
Ты хочешь сказать...
Нет, нет, я хочу спросить, -- перебил его очкарик, -- где та девушка, которая была с вами?
Где моя дочь?!
Ваша дочь? У вас есть дочь? А что с ней?

У Николая потемнело в глазах. Он поднялся со стула, но не успел сделать и шага, как чьи-то сильные руки обхватили его со всех сторон и буквально через мгновение он оказался в наручниках, прикованный как смертник к электрическому стулу.
Вот это да! -- продолжал издеваться лысый.—А я и не знал, что у вас есть дочь. Вы просто меня удивили. Неужели у человека, который не боится смерти, может быть нечто такое, к чему он испытывает привязанность? Когда я говорил о том, что дорого для вас, я совсем не имел в виду вашего ребенка, просто потому, что не знал, что он у вас есть...
Заткнись! -- крикнул Меньшов и с такой силой скрутил наручники, что они едва не треснули, больно впившись в запястья.—Что тебе надо, что ты от меня хочешь?
Мы хотели бы знать, где та девушка, которая на протяжении нескольких недель была рядом с вами. Вот и все.
Я не знаю, где она... Она исчезла. В последний раз я видел ее в доме бабушки Насти до того, как меня арестовали.
И она вам ничего не сказала прежде, чем исчезнуть?
Нет!
То есть, где она вы не знаете?
Нет.
Хорошо, я вам верю...
А я тебе не верю!
Мне нельзя не верить, просто потому, что я действительно желаю вам, Меньшов, добра и хочу открыть глаза на то, с чем вы столкнулись.
С чем же я столкнулся?
С девушкой, о которой вы нам ничего не желаете рассказать.
А что я тебе должен рассказать? Может мне описать, как я с ней спал и в каких позах ее трахал? Может ты хочешь, что бы я поведал тебе о всех своих сексуальных подвигах, или поделился секретом использования презерватива?
Кто она? -- пропустив мимо ушей всплеск его эмоций, продолжал человек в очках. --  Что вы успели заметить, общаясь с ней? Может быть ее поведение показалось вам странным?
А кому это надо?
Нам с вами.
Я не ваш. Тем более не твой!
Правильно не наш и не мой... Вы ее...
Что значит ее, ты сума сошел! Я принадлежу только себе и никому больше!
Хорошо, Меньшов, если у вас есть хотя бы немного терпения, то я попытаюсь объяснить с чем же вы на самом деле столкнулись. Вы готовы меня выслушать? -- человек в ужасных очках посмотрел на Николая снизу вверх.—Вы можете успокоиться?
Я успокоюсь только тогда, когда нас с тобой оставят один на один. Когда я перегрызу тебе горло, может быть тогда я и успокоюсь.
Ну вот, Меньшов, вы опять за свое, -- сказал лысый и немного помедлив добавил: -- Хотите сигарету?
Ты меня называешь Меньшов, а между тем я не знаю, кто ты, лысая крыса! Но я хочу тебе сказать, что меня не купишь за сигарету, не возьмешь, предоставив гарантии относительно паскудной жизни. И не надо делать вид, что ты не знаешь о моей дочери. Давай договоримся, я выслушаю тебя если ты назовешь себя, а с головы моей дочери не упадет даже волос. Согласен?
Называйте меня Михаилом, -- сказал человек в очках.—Что касается вашей дочери, то мы не представляем для нее опасности.  Ей может угрожать только она...
Ты бредишь, Миша!
Но вы, Меньшов, не стали меня слушать, я даже не успел изложить вам свой, как вы выразились, бред.
Хорошо, валяй, я слушаю.
А сигарету?
Спасибо, не курю.
Упрямый вы, Меньшов. Ну да ладно, Бог с вами, вы все равно не исправим, -- очкарик Миша достал из стола пачку сигарет «Золотая Ява», коробок со спичками и небольшую черную пепельницу.

Меньшов жутко хотел курить, но лишь незаметно проглотил накатившую было слюну, так и не купившись на заманчивое предложение лысой образины.
Тот не спеша закурил и пустил струю дыма в потолок. Неожиданно быстро погасил сигарету в пепельнице и стал смотреть на Меньшова сквозь толстые линзы своих очков. Он смотрел на него так, словно пытался загипнотизировать.
Меньшов умел держать не только удар, но и взгляд, каким бы пристальным и жутким он не был. Миша этого или не знал, или не учел. Его гипноз был равносилен попыткам медиума вызвать с того свету стену дома, разрушенного лет двести тому назад.
Значит так, Меньшов, -- устав сверлить Николая глазами, сказал человек, назвавший себя Мишей, -- я попрошу вас сделать вот что.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда стопку бумаги, положил ее на стол, снова вынул из стакана карандаш и поместил его рядом с бумагой.
Я оставлю вас одного в этом кабинете, а вы тем временем напишите все, что показалось вам странным в поведении известной вам девушки.  Даже нет, вы просто изложите то, что вам известно о ней с тех пор, как вы познакомились. А я вас оставлю один на один с чистым листом бумаги. Идет?
Не идет.
Почему?
Потому, что я до сих пор не знаю, какую банду ты представляешь.
Грубо, очень грубо вы выражаетесь, Николай Александрович.
Если ты не скажешь, на кого ты работаешь, то я просто поломаю на мелкие кусочки карандаш, потом его съем и закушу бумагой, ты меня понял?
Господи, Меньшов, вы случайно с братвой не дружили?
Весь мир—братва и все мы братья и сестры, -- усмехнулся в ответ Меньшов.
Хорошо, -- очкарик поморщился как от зубной боли.—Я вам скажу. Вы оказались здесь исключительно ради вашей собственной безопасности. Все, о чем вы спрашивали, я расскажу вам позже.
А ты кто? -- перебил его Меньшов.
Я офицер Военно-Космических Сил России, вас это устраивает?
Не совсем.
Почему?
А почему ты не офицер межгалактических сил России?
Вы, Меньшов, дурак?
Конечно, а ты как думал?

Лысый на мгновение опешил, явно не ожидая, что Меньшов запросто отнесет себя к числу многочисленных дураков, которых в нашей стране объединяют только дороги. Совместно они все и портят.
Офицер Военно-Космических Сил, быть может со дня превращения хаоса в космос не получавший зарплату, неожиданно выхватил из пепельницы придушенный бычок «Золотой Явы», прикурил, зло бросив спичку на дно пепельницы и резко поднялся из-за стола.
Та, с которой вы были вместе, та, которую вы успели, так сказать, полюбить, существо необъяснимое! Она вообще—никто!  Она тень, непонятным образом воплотившаяся в мертвую плоть! В плоть, которой давно уже нет в живых! Но она обладает такими способностями, о которых мы с вами, Меньшов, знаем только по русским народным сказкам. Вы это можете понять?
А у вас в Военно-Космических Силах все такие?
Какие?
Ну того, уфологически сдвинутые. У тебя, наверное, дома сплошные тарелки, карты внеземных пространств и высохшие мумии пришельцев.
Здорово она вас взяла в оборот, -- очкарик погасил сигарету в пепельнице и сел за стол.—Если вы не хотите выполнить мою просьбу, мы вынуждены будем отказаться от попыток поддержать вас...
Спасибо, я уже давно научился ходить ножками и в вашей поддержке как-то не нуждаюсь.
Значит вы не будете ничего писать?
А я после контузии вообще писать не могу. Я и документы скрепляю только крестиком. Ты знаешь, старичок, буквы так и пляшут, так и пляшут...  сума сойти.
Тогда я вам ничего не могу гарантировать, -- сказал очкарик и незаметно нажал кнопку под крышкой стола.

Тот час же в кабинет явились трое в черном.
Подождите, Миша!
Да, я слушаю!
А можно просто Михась?
Уведите его!
Одну минуту! Скажите, Миша, насколько мне известно, ваши ракетно-космические войска...
Военно-Космические Силы...
Не важно! Должны заниматься запуском в космос спутников. Какого черта вы вмешиваетесь в мою личную жизнь!? Вы что хотите меня запустить на околоземную орбиту?
Сегодня вы уже сошли с орбиты!

Конвоиры отстегнули Меньшова от стула, схватили под руки и повели.
Через несколько минут он оказался в той же камере, в которую его поместили, впервые привезя сюда.


Рано или поздно, но он должен был понять, что вляпался в некую чертовщину и скоро рогатые, хвостатые и парнокопытные начнут кружить его, как «бесы разны» во тьме беспросветной жизни.
В последнее время Меньшов стал ощущать себя в каком-то междумирье, где явь перестала отличаться от сна и наоборот. Девушка из инфернального мира, офицеры Военно-Космических Сил, странный тип с красной точкой во лбу, старуха Наталка, страшные сны, мертвая как живая, живой-мертвый Шеляков сын, странное явление Наталки, дьявол Водопьянов, голубые шарики...
Реальность напоминал собой внезапную пыль. Она становилась пылью.  И он все дальше и дальше уходил в неизведанное пространство, все глубже проникая в мир иллюзий, непонятных снов и удивительных видений.
Меньшов на мгновение забылся, а когда открыл глаза, то увидел перед собой чье-то расплывшееся в тумане лицо. Через несколько секунд лицо растворилось в полумраке, а Николай закрыл глаза и провалился в тяжелый сон.
Сколько времени провел он во сне — Меньшов не помнил. Только когда открыл глаза — увидел, что в противоположной стороне камеры стоит...  Аленка и Майя.
Майя держала Аленку за руку, а дочка смотрела на него своими большими испуганными глазами.
Ребенок не понимал и не мог понять, как папка мог оказаться в такой узкой сырой комнате. Майя строго и, как ему показалось, очень холодно, смотрела на него и молчала. Николай приподнялся с пола, все еще не веря, что напротив него стоят дочь и любимая женщина.
Вот, Аленка, попался я в сети адские, -- пересохшими губами прошептал Меньшов.—Ты что же стоишь? Подойди к папке.

Но девочка застыла, не смея высвободить руку, которую крепко сжимала Майя.
Майя, что ты ее держишь? Отпусти ее, пусть подойдет ко мне, -- прошептал Меньшов.—Что вы стоите как неживые? Я же вас не съем!

Он подняться с пола, как вдруг увидел, что в камере уже никого нет.
Он почувствовал слабость в ногах и сильный шум в голове. Такой шум-шторм он помнил после контузии. Иногда он возвращался к нему, после чего голова болела с такой силой, что ее хотелось оторвать и выбросить куда подальше.
Стоя посредине камеры-склепа, Меньшов смутно сознавал, что мысли, если и возникают, то как в замедленном кино. Тянуться мучительно долго, что их невозможно связать между собой.
Он слабо понимал, что с ним происходит. Он не помнил, как здесь очутился.
Самым странным было ощущение, что его покидает собственное я.
Николай снова опустился на влажный пол, прижался спиной к холодной стене и закрыл глаза.
Пред внутренним взором плыли багровые облака....
ГЛАВА XVII
Меньшов Николай Александрович 1965 года рождения, бывший адвокат, помещен на стационарное лечение три месяца тому назад.
Та-ак, Меньшов, -- услышал Николай чей-то далекий голос.

Он оторвал голову от подбородка и открыл глаза.
Перед ним за столом сидел пожилой мужчина в белом халате и такой же белой шапочке.
Меньшов тупо стал озираться по сторонам. Комната выглядела маленькой, выкрашенной в светло розовый цвет. За спиной у доктора виднелось единственное зарешеченное окно. Слева располагалась больничная тахта, покрытая белой простыней. В углу возвышался стеклянный шкаф, в котором обычно хранились разного рода лекарства, словом—типичный врачебный кабинет.
Меньшов был одет в нелепую полосатую пижаму. И в этом наряде никак не мог узнать себя.
Меньшов, вы меня слышите? -- обратился к нему доктор.—Я к вам обращаюсь?

В ответ Николай пожал плечами и ничего не сказал.
Вам нужна бумага и карандаш? -- задал вопрос доктор.—Вы будете еще писать?

Меньшов отрицательно качнул головой.
Вы не будете писать? -- удивился доктор.
Нет, -- непослушными губами прошептал Николай, и это было первое слово, которое он произнес за многие дни молчания.
Ну, голубчик, это уже прогресс! Вы ведь пока здесь были, целый роман написать успели. Мы только и успевали, что подавать вам бумагу и карандаш. И вы знаете, у вас неплохо получается!
Что получается?
Писать. Только вы пишете все время об одном и том же. Ну да Бог с ним, -- доктор на минуту замолчал и продолжал: -- Я вижу, что ваши дела идут на поправку. Будем надеяться, что скоро вы совсем поправитесь. Ну, ступайте, голубчик, ступайте к себе.

За спиной у Меньшова появилась фигура человека в белом халате, который смотрелся на нем, как саван. Он приподнял его за локоть и повел за собой.
Их путь пролегал через длинный темный коридор. На встречу Меньшову попадались какие-то сумеречные личности. Они словно появлялись из тумана и снова исчезали в нем. Где-то далеко впереди он увидел девушку.
Она появилась на секунду и тот час же растаяла в синем мареве.
Человек в белом завел его в небольшую больничную палату, где в ряд располагались четыре кровати. Три из них были свободны, а на самой дальней, что стояла у зарешеченного окна, сидел какой-то исхудалый тип, который постоянно озирался вокруг, сверкая глубоко впалыми глазами.
Санитар усадил Меньшова на среднюю кровать и, не говоря ни слова, неслышно удалился.
Николай лег на постель и, подложив под голову ладони, устремил свой взгляд на белый квадрат потолка.
Снег идет! -- заорал сосед так, словно где-то разгорался пожар.—Белый снег идет!

«Снег? -- удивился Меньшов.—Когда же он успел пойти? Кажется, еще только вчера было лето и вдруг снег. Что же это я, даже и не заметил, как он пошел?»
За окном действительно падали крупные хлопья снега. Возможно, на дворе стоял декабрь или даже январь. Меньшов потерял счет времени. Сейчас для него не существовало ничего, кроме непонятного настоящего, пребывание в котором он никак не мог объяснить.
Мысли сплетались в разноцветные нити, сматывались в клубки, необычайно спутывались. Все это походило на игру одной и той же пластинки, которую крутили на старом патефоне. Кое где запись была поцарапана и мелодия множество раз повторялась, пока некто не подталкивал иглу на следующий виток. Однако, когда пластинка все таки кончалась — ее ставили с начала.
Через некоторое время в палату вошли два санитара. Увидев их, Николай сразу понял: они пришли за его расщепленной душой.
Спустя несколько минут он уже сидел на табуретке в пустом врачебном кабинете. Санитары остались стоять за его спиной. Скоро пришел доктор и худенькая медсестра. Она принесла с собой поднос, накрытый белой скатертью.
Доктор о чем-то спрашивал Меньшова, пока сестра готовила шприц для инъекции. Два санитара заметно напряглись, полагая, что больной начнет сопротивляться. Но Меньшов безропотно протянул руку сестре и та привычным движением вонзила иглу в его вену и впрыснула очередную порцию какой-то дряни.
Еще спустя какое-то время санитары и медсестра ушли, остался только доктор, но и тот вскоре вышел, а в кабинет незаметно проскользнул мужчина в добротном, ладно скроенном цивильном костюме темного цвета.
Весь его внешний вид свидетельствовал о том, что он не принадлежит ни к заботливым санитарам, ни к многомудрым врачам, да и вообще — не имеет никакого отношения к тому месту, где по воле судьбы оказался Меньшов и подобные ему товарищи.
Он сел напротив Меньшова, положил красивые руки поверх стола и улыбнулся такой улыбкой, какой обычно улыбаются старые друзья, встретившиеся после долго разлуки. На вид мужчине было лет сорок не больше. Он хорошо выглядел, но лицо его принадлежало к тому типу лиц, которые редко запоминаются.
Добрый день, Николай Александрович, -- приятным бархатным голосом сказал незнакомец.—Вижу, что ваши дела пошли на поправку, -- снова улыбнулся он.

Может быть Меньшову и правда стало легче, но скорей всего здесь сделал свое дело недавний укол. Голова несколько прояснилась, а мысли, текущие в ней как потоки канализации, сделались более отчетливыми. Мелькали даже обрывки воспоминаний. У него неожиданно возникло желание говорить и даже появилось некое подобие бодрости, которое обычно возникает после занятий физкультурой.
Я вас не знаю, -- сказал Меньшов.
Я представляю интересы национальной безопасности России. Я капитан Балашов Дмитрий Александрович.
А я здесь причем?
Вы, как бывший боевой офицер, командир отряда специального назначения, просто русский человек и патриот, могли бы оказать нам ценную услугу.

Меньшов пристально посмотрел на собеседника, пытаясь понять, чего хочет от него этот человек, и согласно кивнул головой.
Вы должны встретиться с той девушкой, о которой вы нам написали.
Я вам писал о девушке?
Конечно, вы написали все, что вам было известно о ней. Вот, пожалуйста, -- капитан Балашов развернул неожиданно оказавшуюся у него в руках коричневую кожаную папку, и положил на стол перед Меньшовым толстую стопку бумаги, каждый лист которой был исписан мелким, почти бисерным почерком.—Вы узнаете свой почерк?

Меньшов посмотрел на стопку бумаги, в которой было не меньше полтораста страниц и молча кивнул головой.
Рукопись была написана простым карандашом. В некоторых местах слова и предложения скакали, но большая часть текста была написана ровным разборчивым почерком, каким обычно и писал Николай Меньшов.
Два месяца тому назад, она исчезла, а вы, к сожалению, заболели, -- с неподдельной грустью в голосе продолжал Балашов.
Мы бросили на ее поиски значительные силы. Но все наши попытки оказались безрезультатными. Мы считаем, что она скрывается и может обнаружить себя только если узнает, что вы ее ищете. Нам нужна ваша помощь.
Вы все время говорите «мы». Кто эти «мы»?
Мы? Это те, кто стоит на страже безопасности страны.
Значит она совершила преступление?
Пока нет. Но она может представлять собой угрозу интересам нашей страны.
Меня могут выпустить отсюда? -- недоверчиво глядя на Балашова, спросил Николай.
Разумеется! А как же иначе! Дела ваши идут на поправку, выглядите вы значительно лучше, чем еще совсем недавно. Я думаю, что у врачей не будет оснований держать вас здесь.
А где я нахожусь?
Ну-у, как вам сказать, -- капитан неожиданно опустил глаза,
это реабилитационный центр для военнослужащих, принимавших участие в военных конфликтах. Согласитесь, -- он оторвал свой взгляд от поверхности стола и снова улыбнулся, -- вам — участнику множества боевых операций, имеющему ранения и тяжелую контузию, давно надо было поправить нервы и здоровье. Вы многое перенесли за последние месяцы. Поверьте, даже у здорового человека нервы могли не выдержать, а вы пережили военную травму. Особенно после той знаменитой операции в районе кишлака Ан-Халы. Помните?

Последний вопрос Балашов задал так, как будто он вместе с Меньшовым участвовал в операции по ликвидации мирного селения якобы находящегося под контролем исламского движения Талибан.
Я не все помню, -- прошептал в ответ Меньшов.
Ну, это поправимо! Здесь в центре вы провели почти два месяца и результат налицо. Как вы сами рассказали врачам, вам перестали сниться постоянные кошмары, странные видения, вы преодолели попытки покончить жизнь самоубийством, да и выглядеть стали хорошо... Вы согласны нам помочь?
Я хочу выйти отсюда.
Я же сказал, что вас обязательно выпишут. Мы на этом настаиваем, хотя врачи еще сомневаются в том, стоит ли вас отпускать так быстро. Но вы же понимаете, -- Балашов сделал паузу и пристально посмотрел на Меньшова, -- мы делаем это, надеясь на помощь...

Заторможенному Меньшову не совсем было ясно, чего от него хотят. Он должен встретиться с какой-то девушкой. Если он выполнит их просьбу, возможно, его оставят в покое, если откажется — проведет остаток своих дней в этом реабилитационном центре.
Я не знаю о какой девушке идет речь, -- растягивая слова, сказал Меньшов.
Вы просто немного подзабыли о событиях последних месяцев. Ничего страшного, -- на лице Балашова появилась оптимистическая улыбка, -- в процессе реабилитации вы все вспомните.
Как скоро меня могут выпустить? -- спросил Меньшов.
Я думаю, что через неделю вы будете в порядке...
А раньше нельзя?
Последнее слово должны сказать врачи.
Я не знаю, -- сказал в ответ Меньшов и опустил глаза.
То есть вы отказываетесь нам помочь? -- улыбка на лице капитана Балашова погасла, как гаснет фонарик, в котором иссякла батарейка.
Я не уверен, что у меня получится...
Ну мы же не оставим вас одного! Мы будем вам помогать!
Хорошо, я согласен, -- сказал Меньшов, медленно ощущая, как возникшая было в нем физическая активность, снова начинается затормаживаться.
Ну вот и замечательно! -- обрадовался Балашов и, как показалось Меньшову, стал медленно растекаться в тумане...


Меньшов стоял на остановке троллейбуса, которого не было вот уже около сорока минут.
Шел мокрый снег. Мимо пролетали замызганные легковушки. Стоял обычный промозглый и мерзкий, бесконечно-пасмурный день декабря.
На Меньшове болтался здоровенный, явно подобранный не по росту армейский бушлат. На левом и правом плече нелепо смотрелись погоны старшего лейтенанта с эмблемами внутренних войск. В руках он держал нечто похожее на обыкновенный вещмешок. На голове его возвышалась неимоверных размеров серая шапка-ушанка.
Он еще несколько минут потоптался на остановке, но троллейбус, похоже, не мог добраться сюда из-за снежных заносов и где-то безнадежно застрял. Меньшов вышел из-под навеса и первое, на что он обратил внимание была вывеска с надписью «Парикмахерская».  Он решил зайти, чтобы постричься.
Войдя в помещение, он разделся, сдал пожилой гардеробщице бушлат, шапку, вещмешок и направился к одному из кресел.
В трех из четырех углов парикмахерского салона безнадежно скучали три девицы, которые находились в том возрасте, когда всегда хочется, но не всегда есть те, кто это сокрушительное желание может удовлетворить.
Николай уселся в ближайшее кресло и стал ждать. Он долго и пристально смотрел на лицо, которое отражалось в зеркале. Оно было очень даже приличным, правда, исхудалым. Оно напоминало ему лицо Меньшова, который только что вышел из военного госпиталя в Ростове-на-Дону, где он валялся после тяжелой контузии все лето 1996 года.
Ввалившиеся скулы, впалые глаза, заострившийся нос, тонкая шея, высокий лоб с залысинами, по которым хоть собак гоняй, и негустая рыжеватая щетина. Ну точно, таким же он был, когда его выписали из госпиталя более четырех лет тому назад.
Ну и что мы будем с вами делать? -- услышал он за спиной грудной женский голос.

Она сказала это таким тоном, словно они уже легли в постель, а у Меньшова самые точные мужские часы все еще стояли на полшестого то ли утра, то ли вечера.
Стричь, -- виновато улыбаясь, сказал Меньшов.
Мужчина, что вы надо мной издеваетесь!

Меньшов провел ладонью по своей голове, поверхность которой была покрыта коротким ежиком жестких волос.
А если побрить?
У нас в парикмахерских не бреют, -- ответила женщина, явно сожалея, что этот в общем-то то симпатичный мужик—обыкновенный идиот.—Во избежание СПИДа, на территории Российской Федерации только стригут.
А если в виде исключения? -- не унимался Меньшов.
Вы хотите в виде исключения получить СПИД?
Нет.
Даже если бы я и могла вас побрить, то сразу же потеряла бы работу.
Строго у вас все.
Мужчина, не морочьте мне, пожалуйста, голову! -- заключила женщина и пошла к своим товаркам, которые уже стали посмеиваться над диалогом совершенно нормальной женщины и идиота в офицерских погонах.

Меньшов встал, неловко откланялся и пошел прочь. Возвращение в мир лишний раз напомнило ему, что реальность по-прежнему есть явление суровое и не имеет ничего общего с наивными иллюзиями.
Троллейбус, который неисповедимыми путями Господними, наконец-то вырвался из снежного плена, доставил его на улицу, где располагался офис юридической конторы «Легион».
Однако вместо добротной вывески, которую Меньшов заказал еще в ту пору, когда в его карманах водились деньги, он увидел суровую и даже очень конкретную доску с лаконичной надписью—«Риэлтерская фирма «Орион» Все операции с недвижимостью Купля продажа обмен аренда.»
Николай потоптался у входа, но подняться наверх так и не решился.  Он хотел было пойти к киоску «Весна 2000 года», но увидел, что в месте торговой точки Ашота выложен кирпичный фундамент, основатели которого явно намеривались возвести здесь респектабельный минимаркет.
Меньшов дождался троллейбуса и отправился к себе на квартиру.  Перед входом в подъезд он раскрыл свой армейский баул и к немалому удивлению нашел в нем связку ключей. Здесь были ключи от офиса, квартиры и гаража.
Николай поднялся на свой этаж и стал открывать дверь. Но ни один из ключей не подходил к замку. Замок скорей всего заменили.
Он нажал кнопку звонка и услышал за дверью шаги. Через минуту дверь отворилась и на пороге показалась фигура мужчины средних лет, несомненным достоинством которого был округлый животик и такой же подбородок, закрывавший собою жалкие остатки некогда стройной шеи.
Вам кого? -- спросил мужчина, кутаясь в роскошный синего цвета домашний халат.

Позвать самого себя Меньшов как-то не решился и сказал:
Простите, а кто здесь живет?
А тебе какое дело?
Просто это моя квартира.
Дальше что? -- презрительно глядя на Меньшова, спросил пузатый тип.
Я пришел к себе жить.
Ты ошибся номером, солдат, -- сказал он и перед самым носом Меньшова закрыл дверь.

Николай хотел было еще раз позвонить, постучать, выяснить отношения, но почему-то сник и поплелся к лифту.
Спустившись вниз, Меньшов обыскал карманы своего армейского бушлата и нашел в них 250 рублей. Он стал рыться в вещмешке, внутренних карманах, надеясь найти паспорт и другие документы. Но обнаружить ему удалось только справку которая свидетельствовала о том, что Меньшов Николай Александрович проходил стационарное лечение в в/ч 1299 и ему необходимо явиться для постановки на учет по адресу: ул. Шехурдина, 22, ком. 2, Военный комиссариат 2-го Юго-Восточного округа города N. Явка обязательна в течении трех дней. В случае неявки по указанному адресу, он, Меньшов, будет нести ответственность по ст. 328 УК РФ.
Николай пошел к ближайшему киоску и купил телефонную карточку на пять разговоров. Первой, кому он позвонил, была его секретарша Эльвира Юрьевна.
На том конце телефона долго не отвечали. Наконец, неприятный женский голос раздался в трубке. Меньшов попросил Эльвиру Юрьевну. Некоторое время был слышен лишь треск, потом тот же голос сообщил, что Эльвиры Юрьевны нет дома и неизвестно, когда она будет. Меньшов попросил передать, что звонил именно он—ее шеф, но в ответ раздались только короткие гудки.
Он набрал телефон своей первой жены—Светланы. К телефону подошел мужчина, который сообщил, что Шмелевы здесь больше не живут, а на вопрос о то, где они, он ответил, что не знает.
Тогда Николай набрал номер сотового телефона Сергея Водопьянова.  Через несколько секунд он услышал стандартный ответ: «Вызываемый вами абонент в настоящее время недоступен...»
У него еще оставалось два разговора. Меньшов позвонил Мишке Тырникову. Там ответили, что тот в командировке. Тогда Николай набрал номер своей квартиры, но в ответ были только короткие гудки.  Он хотел было позвонить Александру Ивановичу, но так и не решился беспокоить своего бывшего шефа.
На карточке оставалось право еще на два звонка. Меньшов спрятал карточку в карман и направился в сторону улицы Шехурдина.
Он долго петлял по городу, пока не нашел эту малознакомую для него улицу. Он точно знал, что стоял на воинском учете совершенно в другом военкомате и в другом районе города. Почему он получил предписание явиться именно на улицу Шехурдина — для него было непонятным.
Он нашел обшарпанную дверь искомого дома, но успел обратить внимание на то, что на стене не было никакой вывески, даже той, которую обычно размещают в таких присутственных местах, как военный комиссариат.
Он толкнул дверь вперед и вошел в темный коридор. Ему на пути не попался ни один из слоняющихся без дела работников военкомата.  Похоже было, что Меньшова специально заманили в этот дом, чтобы ударить пустым мешком по голове.
Сейчас достаточно было удара именно таким мешком, чтобы отправить его к духам забытых предков. Дом словно вымер. Николай долго бродил по темным его коридорам пока не нашел дверь под номером 2.
Первое, что он увидел войдя в помещение, была молоденькая секретарша, которая самозабвенно тарахтела по клавиатуре компьютера.
Добрый день, -- обратился к ней Меньшов.—Вот, у меня предписание. К кому я могу обратиться? -- спросил он и протянул девушке листочек с размытой военной печатью в правом нижнем углу.

Та измерила его подозрительным взглядом, взяла в руки листок, встала из-за стола и направилась в дверь, что находилась слева от нее. Через минуту она вышла и, протянув ему листок с предписанием, сказала:
Проходите вас ждут.

На этом интерес к фигуре Меньшова был ею окончательно и бесповоротно потерян. Николай снял бушлат повесил его на крючок, бросил к основанию вешалки свой баул и направился в кабинет таинственного военкома.
Кабинет поразил его своими размерами. В таких, наверное, восседают только генералы. Огромный. Стены отделаны под дуб. Массивные шторы на окнах. Длинный стол в форме буквы «Т». Старинные стулья, может быть вывезенные из покоренной Германии в 1945 году. Такой кабинет мало походил на апартаменты обыкновенного районного военкома.
Под портретом нового президента России сидел человек в гражданском.  Он изучал какие-то бумаги и, казалось, не обращал никакого внимания на посетителя. Так продолжалось где-то около десяти минут. Наконец, человек оторвал свой взгляд от бумаг и обратился к Меньшову:
Проходите, садитесь, -- он указал на стул слева от себя и снова уткнулся в бумаги.

Меньшов сел, справедливо полагая, что ждать, пока высокий чин изучит последнюю закорючку в лежащих пред ним циркулярах, придется томительно долго.
А в голове один за другим возникали вопросы. Как так могло получиться, что в его квартире живет какой-то обрюзгший тип? Куда подевались все друзья и знакомые? Куда он пришел, что за левый военкомат, чего от него хотят и что вообще происходит? Вопросов как обычно было больше, чем ответов.
Он чувствовал слабость в ногах. С самого утра он ничего не ел. Его продолжало качать, а в голове стоял назойливый шум.
Что у вас? -- нарушил течение его мыслей хозяин кабинета.
Предписание, -- Меньшов протянул листок бумаги.—Мне приказано явиться по указанному адресу.
А-а, так это вы! -- человек в гражданском закрыл папку с бумагами и только теперь Меньшов увидел его лицо. Это было лицо человека, которое показалось ему знакомым. Но он никак не мог вспомнить, где ему приходилось видеть его.

Перед ним сидел совершенно лысый человек в огромный, ужасных очках с толстыми линзами в оправе из черепашьего панциря.
Хозяин кабинета встал из-за стола, вынул из пачки сигарету «Золотая Ява», прикурил и жадно затянулся дымом.
Курите, -- он подвинул Меньшову сигареты.

Николай покосился на сигареты, но так и не решился закурить, а если бы и закурил, то, наверное, после первой же затяжки свалился к ногам этого самодовольного очкарика.
Спасибо, я не хочу курить, -- сказал Николай.
Только что закончил читать ваши показания, -- начал человек в очках, -- у вас получился настоящий роман. Занятное, надо сказать, чтение. Вы, Николай Александрович, способный беллетрист и у вас неплохо получается. А скажите, -- он сел в кресло и, погасив окурок сигареты, уставился на Меньшова, -- она и в самом деле способна мгновенно залечивать раны, предвидеть события, читать мысли, управлять другими людьми? Она действительно обладает некоей сверхсилой?
Вы это о ком?
О вашей знакомой, которую вы в своем романе называете Майей!

При упоминании этого имени Меньшов непроизвольно вздрогнул.  Внутри вспыхнул сноп искр и цепная реакция повлекла за собой одно воспоминание ярче другого. Ему не хватало только такого толчка, чтобы вспомнить девушку, с которой ему пришлось пережить столько, что хватило бы на целую дюжину здоровых и крепких мужиков. Но неужели он мог что-то написать..?
Он написал о ней, когда находился в реабилитационном центре.
Он написал все, что пережил...
Все, что я знал, лежит перед вами, -- тихо сказал Меньшов, -- больше мне добавить нечего.
Но то, о чем вы рассказали соответствует действительности, или это вымысел? -- не унимался очкарик.
Все, что мною было описано я видел собственными глазами, -- сказал Меньшов, а сам мгновение за мгновением продолжал восстанавливать картину своей жизни с Майей.

И чем полнее становилась эта картина, тем сильнее им овладевало желание найти ее во что бы то ни стало. Найти во имя какого-то странного чувства, теплого и нежного, сильного и вечного, которое он сейчас не мог понять.
Да-а, Николай Александрович, удивительный вы человек, -- сказал очкарик.—Не знаю, счастье это или несчастье, что вы встретились с ней, но похоже, что вы уже не будете жить так, как жили, прежде, чем встретили ее...—Ну да Бог с ним.—странный военком сделал паузу, словно решая как перейти к более конкретному разговору, а потом продолжал:
Давайте мы с вами будем предельно откровенны. Я скажу чего мы хотим от вас, а мы в свою очередь готовы выслушать ваши просьбы, пожелания и даже требования. Поверьте, мы выступаем не в роли злодеев, но в роли блюстителей безопасности собственной страны, а возможно и всего... но сейчас не будем об этом. Вас устраивает такой подход?
Да, вполне, -- сказал Меньшов и сам удивился тому, как он быстро согласился с лысым очкариком. Раньше он ни за что бы не пошел с ним на сомнительную сделку. Он не стал бы с ним даже говорить, не то что обсуждать какие-то детали и условия. Но в нем болело и ныло воспоминание о реабилитационном центре так похожем на обычную психушку, из которой он мог не выбраться никогда.

Скорей всего его выпустили оттуда исключительно для того, чтобы использовать против Майи. Девушки, к которой он питал чувство... ну как же его выразить...
Замечательно! Просто великолепно! -- едва не всплеснул руками очкастый тип.—Я всегда говорил, что вы человек разумный, что с вами мы всегда сможем договориться. Скажу честно: я был против тех методов, которые применялись против вас. Вы же знаете, как учил вас полковник Голуб—в нашем деле главное интеллект—все остальное прилагается.

При упоминании фамилии Александра Ивановича Меньшов едва не вскочил с места, но вовремя сдержал себя, дав понять очкарику, что данное имя для него в настоящее время совершенно безразлично.
Он пытался вернуться к себе. Он возвращался наощупь, в темноте, не зная, кто, зачем и во имя чего затеял с ним эту непонятную игру.
Судя по всему сейчас перед ним сидел или дьявол или ангел.  Меньшову сложно было определить—станет ли он торговаться по поводу покупки его души или, наоборот—вернет ему утраченную душу.
Он никогда не встречал таких способных блюстителей национальной безопасности. По всей вероятности, этот товарищ действительно принадлежали к какой-то спецслужбе, но упорно не желал раскрыть ее назначение.
«Неужели это они? -- спрашивал себя Меньшов.—Неужели в России есть службы, которые еще не утратили самого главного— интеллекта?»
Внешне очкарик был противен, но он обладал колоссальной силы умом, лишь слегка приоткрывая свои истинные способности. В нем не было ничего от военного. Скорей всего таинственный военком только формально носил какое-то звание.
Главным отличием человека в ужасных очках было то, что он обладал способностью никогда и не перед кем не открывать своей истинной сущности. Меньшов чувствовал, что он знает много, очень много, но свои знания хранит глубоко в себе.
Наша культура, или, если угодно, цивилизация, -- продолжал очкарик, -- уникальный феномен. Она не имеет прошлого. Все происходит в одном временном параметре. Минувшее—иллюзия. На самом деле то, что будет завтра уже состоялось вчера. В нашей истории много такого, что нельзя объяснить, если не принимать во внимание то, о чем я вам сказал.

Иногда на Земле появляются совершенно уникальные субъекты. Как и откуда они приходят сюда—никто толком объяснить не может. Одни говорят, что они порождение Земли, другие, утверждают что они являются потомками неких таинственных цивилизаций, что жили миллионы лет до нас, третьи с пеной у рта доказывают, что они— пришельцы из иных миров. Ваша, так называемая Майя, как раз и есть то самое существо, происхождение которого нормальная, я имею в виду традиционная, наука объяснить не в состоянии. Но мы то с вами прекрасно понимаем, что за всем этим стоит, -- очкарик прищурил глаза и испытывающие посмотрев на Меньшова, словно ждал какую реакцию в нем вызовут его последние слова.
Я тоже могу задавать вам откровенные вопросы? -- спросил Меньшов.
Это само собой разумеется! Я уже вам говорил, что мы ведем открытую игру. Только так, я полагаю, мы сумеем достичь поставленной цели.
Как вы узнали об этой девушке?
Интересный вопрос! Вы ведь с ней жили не на Луне, а среди обыкновенных людей. А обыкновенные люди очень любят замечать необыкновенные явления. Кроме того, вы думаете, что мы находимся в состоянии полудремы и просыпаемся только после того, как нам сообщают о чем-то необычном? Поверьте, это не так. Мы всегда начеку.
В таком случае, почему ваши люди хотели убить нас на квартире, которая принадлежала одному из сотрудников главы компании «Арсенал XXI век» Сергею Водопьянову?
Это не наши люди.
А кто же они?
В ближайшее время мы узнаем и это.
А мне почему-то казалось, что это были именно ваши люди!
Николай Александрович, если бы подобное действительно имело место, неужели мы бы с вами сидели здесь и обсуждали возникшую перед нами проблему? -- губы очкарика скривились в надменной полуулыбке.—Я думаю, что вы меня понимаете... Первое, что мы предприняли—идентификация девушки, которая самым чудным образом повстречалась с вами не где-то на дискотеке, или на светском рауте, а в районе гибели авиалайнера «Боинг» 747.  Неужели вы, Николай Александрович, не задумывались над тем, как на месте трагедии оказалась эта странная девушка? Неужели вам было все равно, кто она, откуда взялась, неужели ее явление не показалось вам странным?
Показалось.
Ну и что? Что вы предприняли?
Я не хотел ничего предпринимать. Я воспринял ее такой, какой она была.
Благородно, даже похвально. Я вас понимаю. Мужчина совершенно случайно встречает бедную девушку недалеко от места гибели самолета и везет ее с собой, а затем становится ее покровителем.  Но зачем вы стали заказывать для нее фальшивый паспорт? Кому была нужна эта комедия?
Я хотел ее легализовать...
Вы могли легализовать любого другого человека, но не ее, просто потому, что она в вашей легализации не нуждается. Благодаря своим феноменальным способностям, она совершенно не нуждается в какой-то там легализации или легитимации. Вы оказали ей медвежью услугу. Как только она попала в поле нашего зрения, мы немедленно организовали проверку.

Как вы уже догадались—Кузнецова Виктория Сергеевна, под именем которой вы, так сказать, пытались легализовать вашу новую знакомую, умерла несколько лет тому назад. Так кем же была ваша пассия? -- задал вопрос очкарик, и, не дожидаясь ответа продолжал:
А никем. Вы понимали, что у нее нет прошлого? Представьте себе— она возникла как Афродита—из пены морской. Она никогда не рождалась, у нее никогда не было родителей, она нигде не жила и вот она вдруг появляется!

Но так не бывает, Николай Александрович! Согласитесь, не может быть, чтобы человек, живущий здесь, не имел никакого, я подчеркиваю, никакого прошлого! Единственное, что ее роднит с кем-то на Земле, так это то, что она как две капли воды оказалась похожей на некую Ольгу Клепикову, погибшую более года тому назад. Вот и все. Но у Ольги Александровны Клепиковой никогда не было сестры, тем более близняшки. Она была обнаружена только благодаря этой вашей таинственной Майе. Если бы не она, то Ольгу Клепикову не нашли бы никогда. Она бы так и осталась числиться пропавшей без вести. Спрашивается, как такое стало возможным? Вы задумывались над данным феноменом?
Да, я долго думал над ним. Для меня это стало загадкой, объяснить которую я был не в состоянии.
А я вам попытаюсь объяснить! -- полковник достал новую сигарету, размял ее длинными тонкими пальцами, но прикуривать не стал и положил сигарету в пепельницу.—Она приняла образ Ольги Клепиковой!
Вы спросите как? -- глядя на совершенно обалдевшее лицо Меньшова, спросил очкарик.—А вот этого я сам понять не могу.  Я не знаю, как такое вообще возможно. Может быть вы подскажете?

Перед глазами Меньшова возникла картина, когда вместе с Майей, Водопьяновым и его телохранителями он оказался у тайной могилы Ольги Клепиковой. Уже тогда он пытался хоть как-то объяснить удивительное сходство мертвой девушки и Майи. Но на вопрос так называемого военкома у него не было да и не могло быть ответа.
Молчите? -- спросил он таким тоном, как спрашивает преподаватель у студента, когда тот попался в капкан его каверзного вопроса.
Это можно объяснить только если допустить, что ваша Майя обладает какими-то способностями, которые позволяют ей найти любое тело—мертвое или живое, это не имеет значения, и принять его образ. Невероятно? Но тогда предложите свою версию?

Меньшов молчал. Что он мог ответить этому странному типу, который или сам был слегка помешанным или усиленно старался сделать таковым Николая.
Почему это произошло именно в зоне катастрофы самолета? Почему она появилась именно там, а не где-нибудь в другом месте? Нам до конца не ясно. Но вот, что я могу вам сказать уже сейчас. Анализ радиационного фона, проб земли, воздуха, воды, а также исследование обломков самолета, показали, что «Боинг» погиб не в результате взрыва двигателей или бомбы, заложенной террористами на его борту. Самое удивительное состоит в том, что удар по самолету был нанесен извне!
Может быть она вмазала по нему из «Стингера» или из «Иглы»? --
Меньшов сморозил сейчас такую чушь, от которой в этом гребанном военкомате, наверное, завяли все цветки в горшках.
Очкарик даже снял свои очки-линзы и посмотрел на Меньшова так, как смотрит психиатр на безнадежно больного уже даже и не шизофреника, а идиота. На его лице было написано выражение сожаления о том, что Меньшова слишком рано выписали из уютных апартаментов реабилитационного центра.
Вы, Меньшов, сначала думайте, а потом говорите, -- сказал военком и надел очки.
Может быть это инопланетяне? -- слабо усмехнулся Меньшов и только теперь окончательно вспомнил, где он мог видеть очкарика. Он его допрашивал после того, как Меньшова арестовали в доме бабы Насти и доставили в ту тюрьму. Это и был таинственный Миша полковник Военно-Космических Сил России!
Хотите парадокс? -- полковник прищурился, явно замыслив какую-то каверзу.—Это бог или дьявол, дорогой Николай Александрович. Дьявол или бог. Кстати, в своих показаниях, вы не раз сравниваете ее с богом...
Вы знаете, что мои показания получены незаконным путем, -- перебил его Меньшов, -- ни один суд не примет их к рассмотрению!
А с вами никто не намерен судиться, тем более никто не собирается использовать ваши показания в качестве доказательств по какому-либо делу. Я, ссылаясь на них, хочу только, чтобы вы окончательно смогли понять, с чем мы столкнулись. И еще, -- очкарик Миша, решился и закурил, -- я не хотел бы, чтобы вы видели в моем лице вашего противника.
Мы с вами должны поймать бога?
Зачем вы мне задаете этот вопрос, Меньшов?
Но вы же хотите, чтобы я помог вам найти Майю и сами же называете ее богом.
Вы не поняли и своим непониманием продолжаете меня удивлять и пугать. Хорошо, я еще раз вам попытаюсь объяснить, -- заметив, что Меньшов все также смотрит на него непонимающим взглядом, сказал очкарик.—Я уже у вас спрашивал—кто она, откуда взялась, как объяснить ее способности? Мы должны это понять, потому что мы не знаем, какую опасность представляет для нас она.  Когда я говорил о боге, я ведь не исключал, что в облике, якобы, бога мог явиться дьявол.
Неужели такая могущественная организация, членом которой, как я понял, вы тоже являетесь, -- начал Меньшов, -- не может сама найти бога или дьявола, зачем вам нужен я?
Не знаю, поверите вы мне или нет, но вы нам нужны потому, что этот бог или дьявол, кажется, вас полюбил и он не оставит вас до тех пор, пока не встретится снова, чтобы убедиться в вашей любви.  Вы нужны ей. Вы ее сила здесь на Земле. Найти ее без вас мы не сможем...
Интересно, вы предлагаете мне в ответ на любовь бога или дьявола предать эту любовь, отказаться от нее и привести ее к вам, скромно извинившись. Дескать, прости любимое существо, но во имя интересов национальной безопасности я решил отдать тебя вместе с твоей любовью товарищу полковнику, в противном случае может погибнуть мир, так?
Нет, не так, -- полковник впервые за все время беседы слегка потерял самообладание и нервным движением рук погасил жалкий окурок сигареты в пепельнице.—Я уже вам говорил, что мы не знаем, кто она, как так получилось, что она оказалась здесь. Мы не знаем что она несет в себе—зло или добро, почему она явилась, что таит в себе, что замышляет? Мы должны с ней встретиться. Мы должны выяснить, кто она.
Она вам нужна для опытов?
Господи, но об опытах сейчас вообще не идет и речи, Меньшов! -- крикнул полковник.—Вы помните о чем с вами говорил мой коллега Дмитрий Балашов?
Да, я помню, если я откажусь вам помочь, то остаток дней проведу в психушке.
Боже упаси вас так думать! Балашов просил вас помочь организовать встречу с этой девушкой, при этом он обращался к вам, как к патриоту, офицеру...
Она вам нужна только для того, чтобы вы могли с ней поговорить?
Мы должны узнать, кто она и зачем появилась здесь.
А почему вы решили, что она пойдет мне навстречу и пожелает видеть меня? Вдруг она поймет, что я представляю для нее угрозу и станет уклоняться от любого контакта со мной?
Она вас любит и этим все сказано... Я думаю, что наш диалог затянулся, -- неожиданно подытожил очкарик, -- вы согласны нам помочь? Если согласны, то мы готовы выслушать все ваши просьбы, если нет, то вы свободны.

Свободой для Меньшова был реабилитационный центр. Он ни на секунду не сомневался, что, выйди он отсюда, не пройти ему и нескольких метров, как снова придется сидеть в склепе психушки и слушать, как затравленный сосед сообщает ему об изменении времен года.
Но это еще не все о чем я хотел вас спросить, -- круглое как бильярдный шар лицо полковника стало серьезным. Сейчас оно напоминало лицо судьи, который собирался зачитать суровый приговор.

Меньшову показалось, что полковник и начнет с знаменитого «Именем Российской Федерации...» Но очкарик начал с другого.
В своих, так сказать, воспоминаниях, Николай Александрович, вы пишите о каких-то дисках...

«Вот оно! -- мелькнуло в голове Меньшова.—Началось! А я то грешным делом думал, что о дисках они ничего не знают!»
Что это за таинственные диски или это уже художественный вымысел?
Я не знаю о чем идет речь? -- Меньшов внутренне съежился, полагая, что этот хитрый Кентерберийский лис еще только начал свою изощренную атаку.

Меньшов всегда считал себя если и не ассом, то, по крайней мере, специалистом в стратегии и тактике допроса. В судебных процессах ему приходилось так грамотно использовать свидетелей, что те сообщали нужные сведения и дело бывало выигранным. Но перед полковником Мишей он почувствовал себя дилетантом, которому впору снова поступать на юридический факультет и начинать с начала.
Допустим. Но тогда, как в ваших воспоминаниях появилась история о дисках, которые вы нашли опять-таки в районе авиакатастрофы, незадолго до того момента, как познакомились с этой вашей Майей? Вы их, я имею в виду диски, придумали?
Я не знаю ничего о дисках!
И, конечно же, вы не знакомы с Леонидом Аркадьевичем Лимманом? -- полковник достал новую сигарету и принялся разминать ее длинными пальцами.
Лиммана я защищал в суде, когда его обвиняли во взломе банковской системы безопасности, а также в том, что он, якобы похитил в банке сто тысяч долларов...
Меньшов, давайте не будем валять дурака, -- очкарик закурил.
Где находятся диски?
Я повторяю, что не знаю о чем идет речь!
Ладно, я попытаюсь вам кое-что разъяснить. 15 мая 2000 года в столице Индии городе Дели завершился международная научная конференция, посвященная проблемам земного магнетизма и аномальным явлениям в верхних слоях земной атмосферы. Со стороны России в работе конференции принял участие доктор математических наук, профессор Павел Игоревич Шеляков. Уважаемый профессор, который работал над секретной российской космической программой и, как вы догадались, был человеком, так сказать, режимным, пробыл в Индии еще два дня. Он улетел тем самым злополучным рейсом  №1698 только 17 мая. Профессор вез с собой особые электронные носители информации, то есть те самые диски, о которых вы упоминаете в своих записках.

17 мая 2000 года при заходе на посадку в аэропорт имени Героя России генерала Баканина потерпел авиакатастрофу самолет «Боинг» 747. 18 мая того же года вы, Николай Александрович, оказались в зоне трагедии, где совершенно случайно нашли чудом уцелевший дипломат с дисками. Вот этот, -- очкарик нагнулся и достал из-под стола тот самый покореженный дипломат, который до последнего времени валялся у Меньшова в гараже.
Вы узнаете это вещь?
Я впервые вижу этот чемодан, -- глядя прямо в глаза полковнику, ответил Меньшов.
Хорошо, идем дальше, -- полковник положил дипломат на место.
Вы, как человек хозяйственный и практичный, везете дипломат к себе в гараж, при этом вы уже встретились с девушкой и она едет вместе с вами. Через некоторое время вы вскрываете чемоданчик и обнаруживаете в нем диски. Вы пытаетесь прочесть их на своем компьютере.  Но у вас ничего не получается. Тогда вы, Меньшов, решаете обратиться к знакомому хакеру Леониду Лимману, который вам обязан, как адвокату, спасшего его от тюрьмы. Рассказывать что было дальше?

В ответ Меньшов пожал плечами.
Лимман засвечивает диски в сети. А поскольку он находится под особым контролем органов, первым его обнаруживают специалисты из ФБР, а следом и особая служба НАСА. Информация о дисках поступает нам, ведь наши специалисты тоже вычислили чудо-хакера Леонида Аркадьевича. Вот и вся история. В ней остается только непонятным одно звено: где диски?
Вы в который раз задаете мне вопрос, на который у меня нет ответа, -- сказал как отрезал Меньшов.
Вы зря упорствуете, Меньшов, -- полковник погасил окурок сигареты в пепельнице и встал из-за стола.—Сейчас я попытаюсь нарисовать вам картину, после чего вам должно многое стать ясным.  Так вот, профессор Шеляков везет с собой электронные носители.  Они не должны попасть тем, для кого они предназначены. Я не исключаю, что самолет был ликвидирован из-за этих самых дисков. В тот же миг недалеко от места гибели авиалайнера появляется она.  Вы совершенно случайно находите дипломат с носителями и предпринимаете попытку диски расшифровать. Злой гений Леонида Лиммана позволил ему снять только первый уровень защиты и увидеть нечто, что даже он, компьютерный флибустьер со стажем понять не смог. И слава Богу. Но диски, Николай, диски, они ведь остались у вас, не так ли?
Я не буду отвечать на ваши вопросы!
Это ваше право, только вы поймите, что диски не взломают даже сотни таких гениев, как Леонид Лимман. В легальном обороте нет таких машин, которые бы позволили считать информацию с носителей.  То, что на них записано человечеству знать еще рано. Я никогда не скажу вам, что несут в себе эти диски, и вы никогда об этом не узнаете, даже если, повторяю, соберете всех хакеров Земли. Лимман совершил чудо, что вскрыл первый уровень допуска, но второй, третий, четвертый и пятый не взять никому. Поэтому давайте мы с вами договоримся: вы вернете диски мне, в обмен на вашу добрую волю я сделаю все, чтобы родственные нам спецслужбы оставили вас в безопасности. Повторяю, тот, кто держит у себя диски—обречен.  Лучше избавиться от них один раз и навсегда. И еще, Меньшов, вы поймите, что я дисками не занимаюсь—у меня иная задача.  Носители нужны другому ведомству. Верните их и вас оставят в покое.

Вы дадите мне время подумать?

Меньшов чудом избежал множества ловушек расставленным полковником.  Но тайна дисков, похоже, была тайной только для Николая. Вероятно, полковник не дал «ребяткам» вплотную заняться дисками, только потому, что ему нужна была Майя.
«А что произойдет после того, как они ее достанут? -- подумал Меньшов.—Скорей всего, именно в тот же день многоопытный снайпер пристрелит его, как бешенного пса».
Конечно, -- неожиданно быстро согласился полковник, -- только сначала я хотел бы предложить вам посетить со мной одно место.  Вы не будете возражать?
Какое место? -- насторожился Меньшов.
По пути я вам все расскажу.
А если я откажусь? -- полагая, что этим местом снова станет психушка, спросил Меньшов.
Как хотите, -- очкарик стал неспешно складывать бумаги со своего стола в ящик.—У вас есть просьбы, вопросы, предложения?
повторил он.
Скажите, на каком основании моя квартира оказалась занята каким-то типом? Почему закрыта моя контора, где находится моя первая жена и дочь? Куда вы подевали мою секретаршу? Где мне придется жить и что я должен делать дальше?
Отвечаю по порядку. Ваша квартира принадлежит вам на правах частной собственности. В ней временно располагается наш сотрудник, который ведет постоянное наблюдение за вашим жильем.  Ваша контора закрыта исключительно для того, чтобы обезопасить вас от посягательств того второго, кто явился следом за вашей Майей...
Не понял?
Нет, нет, все вы, Меньшов, поняли. Не надо делать вид, что вы глупый человек. Вы знаете, что следом за вашей Майей явился еще один субъект, который...—полковник на секунду задумался. -- Который оказался иным. Разве вы его не видели?
Я не знаю о ком идет речь.
Меньшов, вы опять играете роль дурака, -- едва скрывая охватившее его раздражение, сказал полковник.—Хорошо, позвольте мне продолжить.  Ваша секретарша по причине, простите, старческого маразма, помещена ее родственниками в дом престарелых. Ваша жена и ее муж находятся под наблюдением наших людей. Ваша дочь находится в больнице. Она тяжело больна...
Что!?

А ничего! Вы все еще продолжаете разыгрывать из себя наивного идиота-романтика! А между тем ваш друг Аркадий Аронов находится в сумасшедшем доме! Его жена была найдена в реке и опознана в возрасте семидесятилетней старухи, хотя погибла она, когда ей было двадцать семь с половиной лет! Я уже не говорю о судьбе Наталии Хотиненко. Бесследно исчез Сергей Водопьянов...
Что с моей дочерью!? -- заорал Меньшов.
Не знаю! Этого никто не знает, даже лучшие врачи! Девочка медленно угасает...
Это вы все подстроили! Вы во всем виноваты! -- Меньшов вскочил со стула, едва преодолевая возникшую в дрожь во всем теле.
Да, Николай Александрович, все это сделали мы, просто чтобы удивить вас! А вы здесь ни при чем! У вас романтическое чувство к дьяволу, которого вы не намерены предавать. Вы думаете, что мы просим нам помочь из праздного любопытства? А ведь не надо обладать слишком большим интеллектом, чтобы понять: если вы нам не поможете, то случиться такое, в сравнении с которым судьба названных мною людей покажется всего лишь забавным происшествием.  Вы в состоянии это понять?
Я должен увидеть свою дочь!
Я предлагаю вам поехать к ней...

ГЛАВА XVIII
Аленка лежала в отдельной палате детской больницы, которая находилась на окраине города в окружении соснового бора. Это было элитное лечебное заведение для детей высокопоставленных родителей. Попасть сюда простому смертному было не так-то просто.
Сама больница представляла собой небольшое современное здание, в котором больных насчитывалось около двух-трех десятков человек.  Раньше здесь располагался санаторий, но сравнительно недавно его превратили в лечебное заведение для детей больных тяжелой формой лейкемии.
Говорили, что этот центр был создан благодаря покровительству бывшей первой леди СССР, ныне покойной жене первого советского президента Михаила Горбачева.
Едва Меньшов вошел в палату, как тут же бросился на колени перед кроватью, на которой лежала Аленка. Лицо девочки выглядело безжизненным, прозрачным. Казалось, в нем не было ни кровинки; посиневшие губы, огромные темные круги под глазами и ручки такие тонкие, как былинки!
Только Меньшов притронулся к ее прохладным рукам, как Аленка открыла глаза.
Папка, -- прошептала она и попыталась улыбнуться. Однако сил в маленьком детском теле было так мало, что у нее только вздрогнули уголки бескровных губ.
Аленка! Девочка! Что с тобой!? -- не в силах сдержать, душивших его слез, крикнул Меньшов.
Я не знаю, папка... Я не могу вставать, и ничего не ем. Я не могу бегать, и давно не хожу в школу...
Господи, но как это случилось? Как это могло произойти!?
Прости меня, папка...
Пойдемте, -- услышал Меньшов за спиной чей-то голос, -- девочке нельзя волноваться.

Меньшов почувствовал, как крепкая мужская ладонь опустилась на его плечо. Он обернулся и увидел перед собой врача, за спиной которого стоял лысый полковник в очках.
Аленка, милая, все будет в порядке! -- смахивая слезу, крикнул он.—Ты обязательно выздоровеешь, ты обязательно...—но слезы окончательно задушили слова.

Он покорно встал и, не отрывая взгляда от лица дочери, которая все также силилась улыбнуться, вышел из палаты.

Доктор! -- накинулся он на врача, -- скажите мне только правду, ничего от меня не скрывайте, что с ней на самом деле?  У нее лейкемия? Доктор, что же вы молчите?!
Успокойтесь, пожалуйста, -- сказал врач.

В это время за его спиной показалась медсестра, которая катила перед собой тележку с какими-то медицинскими приборами прикрытыми белой салфеткой.
Нет! -- крикнул Меньшов, и бросился к стене.—Только не это!
Не надо мне ваших уколов!
Сестра, испуганно взглянув на него, неслышно проследовала мимо.
Очкарик полковник стоял поодаль от доктора и нервно мял в руках неприкуренную сигарету.  Его лицо было суровым и одновременно печальным. Меньшову даже показалось, что этот непроницаемый тип искренне переживает за судьбу дочери вмести с ним.
Вчера приезжал профессор Веденеев, -- не глядя на Меньшова стал говорить доктор, -- мы все надеялись, что он поставит диагноз. Однако даже это светило с мировым именем оказалось бессильным...

Ваша дочь теряет жизненные силы. Но самое интересное, что кровь у нее в порядке, -- продолжал доктор, -- каких-либо отклонений мы не обнаружили. Трудно объяснить—почему такое происходит. Обычно нечто подобное бывает у людей старческого возраста. Но ваша дочь еще совсем ребенок, тем более, что признаков старения у ней не наблюдается. Мы ничего не можем поделать, простите...
Это чушь! Бред! такого не может быть! Вы ее просто залечили! Это вы приказали поступить с ней таким образом! -- весь свой гнев Меньшов теперь перевел на полковника.—Это вы поместили девочку в больницу для того, чтобы шантажировать меня! Я заберу ее отсюда, я найду врачей, которые ее вылечат...
Николай Александрович, -- укоризненно покачал головой лысый полковник, -- вы ищете виновного не там, где его следует искать...
Прекратите! -- Меньшов готов был броситься на него с кулаками и только внутренняя боль остановила его. Боль за Аленку.
Нате! -- протянул он доктору обе руки.—Сделайте мне укол, спасите меня, иначе я сейчас сдохну. Я должен взять себя в руки, вы слышите меня?!
Идемте! -- решительным тоном сказал доктор.

Через несколько минут они уже сидели друг напротив друга в узком пенале небольшого врачебного кабинета. Доктор сам поставил Меньшову укол, приказал посидеть несколько минут неподвижно и вышел прочь.
Меньшов почувствовал, как волна тепла неожиданно ударила в голову, а потом ее сменил такой всеобъемлющий покой, что ему показалось будто он уже находится по ту сторону этого света и вот-вот то ли ангелы, то ли черти подхватят его под белы рученьки и поведут туда, где ему уготовано быть или вечно блаженным праведником, или вечно проклятым грешником.
Он увидел пруд, скользящих по его поверхности птиц и рядом веселую, румяную, сильную, озорную Аленку... Вдруг небе загрохотал гром, вспыхнула молния и все вокруг погрузилось во мрак.
«Убей ее!»—было последним, что он услышал, теряя сознание...
Меньшов очнулся от холода. Он не помнил, как его отвели на пустынную веранду и усадили в глубокое мягкое кресло. За окном лежал снег, над которым возвышались корабельные сосны. Меньшов замерз, несмотря на то, что чьи-то заботливые руки укрыли его толстым шерстяным пледом.
Он осмотрелся по сторонам и увидел, что на подоконниках стоят горшки с комнатными цветами. Прохлада была для них не помехой. Буйные, такие разные, они сочились зеленной свежестью, наполняя пространство горьковатым ароматом.
«Где полковник? -- спросил у самого себя Меньшов.—Почему он ушел?»
На стволе ближней сосны мелькнуло рыжее пятно. Это была белка. Она проворно спустилась на снег и в тот же миг взметнулась по стволу к кормушке. День явно клонился к закату. Где-то уже шелестели сумерки.
В этом чудесном белом здании, где трудились самые лучшие врачи— умирала Аленка. А он, сволочь, скотина, тварь, подлец, сука!  сидел здесь и, как дряхлый русский барин, взирал на прелести зимнего леса. Как девочка могла оказаться в этом «лепрозории»?  Видимо, только благодаря связям дяди Коли Шмелева и настояниям его жены Светланы. Шмелев уже, наверняка, стал генералом. Генералам не отказывают. Но он ей не родной отец. А ты, когда Аленка только еще начинала заболевать, чем занимался ты? Что делал ты—ее родной отец, где ты был? Ты шлялся с этой непонятной тварью, которая, однажды явившись, принесла с собой так много горя! Ты спасал ее, защищал ее, ты был с ней, совершенно не думая о ребенке, предпочитая играть роль беззаботного воскресного папы...
«Это она во всем виновата. Все из-за нее», -- услышал он безаппеляционный голос одного из гномов, живущего в нем.— «Но ты же любишь ее, ведь любишь?»—вторил ему другой, вечный сторонник компромиссов. «Меньшов, если ты не найдешь ее, твоя дочь погибнет—все погибнет», -- услышал он голос сурового гнома-прагматика. «Убей ее!»—это был голос совершенно чужого гнома, который прокрался в сообщество себе подобных и теперь являлся претендентом на роль едва ли не их вожака.
«Господи, Боже мой! -- взмолился Меньшов.—Аленка! Он резко поднялся с кресла, но не едва обернулся, как столкнулся лицом к лицу с медсестрой, которая держала в руках поднос с чайной посудой.
Я принесла вам чай, -- сказала девушка и поставила поднос на небольшой столик рядом с креслом.—Доктор сейчас придет, он хотел поговорить с вами. Если вам не трудно, подождите его немного.
Где полковник? -- спросил Меньшов.
Какой полковник?
Ну этот, лысый, в очках.
Я не знаю никакого полковника, -- испуганно глядя на него, ответила девушка.—Выпейте, пожалуйста чаю, здесь холодно.

Меньшов сел в кресло, взял со стола чашку и стал отхлебывать из нее горячую сладкую жидкость. Он не услышал как девушка ушла.  А через несколько минут пришел уже знакомый ему врач.
Простите, меня зовут Андреем, не знаю как вас... смутился доктор.
Меньшов Николай.
Николай, мы с вами ровесники. Я могу вас называть по имени?
Да, меня это не смущает.
Я являюсь лечащим врачом вашей дочери. Не могли бы вы мне сказать, у вас в роду не было подобного рода заболеваний?
Не было. Послушай, Андрей, когда мою дочь доставили к вам?
Она здесь находится уже второй месяц. Вы знаете, что к нам направляют только тогда, когда...
Ситуация безнадежная?
Нет, не совсем так... У нас практикуют лучшие врачи, применяются современные методики. Но ваша дочь, то что с ней происходит не укладывается ни в какие схемы.
Что я должен сделать, чтобы она поправилась?
Мне трудно сказать, мы использовали все известные средства. Но как можно лечить ребенка, если никто не может поставить диагноз.  Остается только надеяться, что болезнь пройдет сам собой... Впрочем о чем это я.
Меньшов впервые разглядел лицо доктора. И только теперь заметил на нем печать такого страдания, что казалось он впитал в себя детскую боль едва ли не всего мира.
Андрей Владиславович! -- услышал Меньшов голос медсестры.— Срочно в палату двенадцать, без вас никак не обойтись!
В этой палате лежит моя дочь? -- Меньшов поднялся с места.
Нет, она лежит не в двенадцатой. Ваша дочь находится в четвертом боксе... Простите, я вынужден вас покинуть.

Не успел доктор уйти, как Меньшов услышал за спиной знакомый голос.
Все еще размышляете?

Он обернулся и увидел полковника. Тот заметно осунулся, а лицо его посерело и покрылась темными пятнами. Глаза, спрятанные за толстыми линзами очков, стали большими, словно он глаза ребенка, восхищенного фантастической картиной живого мира.
«Кто ты, дьявол или ангел, что тебе надо, зачем ты пытаешь меня? -- хотел спросить его Меньшов.—Как мне быть, Господи, что делать, кому верить, ведь нельзя же надеяться на этого типа в очках. У него профессия—обманщик. Он выполняет свое задание. Достигнув цели -- забудет о тебе, как о пылинке».
Где мой пистолет? -- спросил Меньшов.
Зачем он вам? -- насторожился человек в очках.
Значит так, полковник, если вы хотите, чтобы я нашел ее, -- Меньшов заскрипел зубами, преодолевая душившую его ярость—сделайте то, о чем я вас попрошу. Во-первых, верните мне оружие. Поверьте, я не стану делать глупостей. Во-вторых, мне нужно жилье, где в течение нескольких дней я мог бы привести себя в порядок. В-третьих, вы гарантируете мне, что никто не прикоснется к моей дочери до тех пор, пока я не найду ее. В-четвертых, мне нужна машина, деньги, полная свобода действий и полная неприкосновенность...
Но, Николай Александрович...
Подождите, я еще не все сказал. В-пятых, никакого контроля за мной со стороны ваших людей! Вы слышите, никакого контроля! Если она узнает, что вы меня пасете, то все мои усилия окажутся напрасными. Я обещаю, что найду ее. Я приведу ее к вам!  В-шестых, прежде чем она придет к вам, она придет к моей дочери.  Только она сможет ее спасти. Не мешайте мне, и я даю вам слово офицера, что выполню ваш приказ...
Дело в том, что ваши условия...
В седьмых! -- заорал Меньшов.—Если вы получите ее, вы оставите меня с моей дочерью в покое. Дадите мне возможность уехать из страны туда, куда я пожелаю.
Вы действительно уверены, что найдете ее?
В девятых!
Хорошо, хорошо, я понял, -- поспешил успокоить его полковник.
Мне нужно время, чтобы подумать над вашими условиями.
Сколько времени вам нужно?
Я думаю, что за час-два я управлюсь, -- полковник снял очки и стал протирать их толстые линзы белоснежным платком.

Пока полковник, фамилия которого так и осталась для Меньшова неизвестной, думал над тем, что делать дальше, Николай добился разрешения побыть рядом с Аленкой.
Девочка в это время спала. В последние дни она большую часть суток проводила во сне.
Меньшов снова опустился перед ней на колени и стал шепотом рассказывать ей сказку, которую однажды начал сочинять специально для Аленки, когда они проводили время вдвоем. У этой сказки не было конца. Про себя он решил, что пока дочь не станет взрослой—сказка не закончится. Аленка любила, когда он рассказывал, особенно когда разыгрывал сцены в лицах.  Так и сейчас он шептал свою сказку, как молитву, свято веря, что она слушает его...


Ваши условия нас вполне устраивают, за исключением двух пунктов, -- начал полковник, когда черная «Ауди» уже была в пути, -- мы не можем вам дать оружие и полностью снять контроль.

Рядом с Меньшовым сидели два невзрачных типа. Полковник сидел на переднем сидении и говорил, не глядя на Николая.
Почему вы не хотите вернуть мне оружие? -- задал вопрос Меньшов.
Вы должны остаться живым, -- ответил полковник.—Ваше намерение убить ее совершенно бессмысленно. Разве вы еще не поняли, что ее нельзя убить?
Она мне признавалась, что боится умереть!
Уничтожить ее может только подобный ей. Все остальные для нее не представляют опасности. А вам оружие противопоказано. Не забывайте, что вы уже несколько раз предпринимали попытки покончить собой.
Я же сказал, что не собираюсь делать глупостей. У меня больная дочь и мысли о суициде меня волнуют меньше всего
Все равно оружие вам ни к чему, -- тоном, не терпящим возражений ответил полковник.
Хорошо, -- Меньшов сглотнул слюну, лишний раз вспомнив, что целые сутки ничего не ел.—А если снова появятся те, кто напал на нас с Майей, когда мы поселились на Горького, 9?


Они не появятся.
Вы уверены?
Я вам даю гарантию.
Значит это все-таки были ваши люди?
Нет, но если мы будем контролировать ваши шаги—они не появятся. Если нет—я не могу отвечать за вашу безопасность.
Как будет осуществляться контроль?
Не важно. Наша задача заключается в том, чтобы вы остались живы и сделали то, что обещали, то есть встретились с девушкой.  Восстановив контакт, вы должны привести ее вот сюда, -- полковник протянул Меньшову белый квадратик бумаги, на котором был написано название населенного пункта. — Прочитали? Теперь верните мне его.

Меньшов отдал клочок бумаги полковнику, про себя подумав, что указанное место находится за чертой города, в районе, в котором он никогда не был. Или был? На клочке бумажки было написано—рабочий поселок Рябиновка.
Меньшов на минуту задумался. Но он так и не вспомнил, знает ли он, где находится сие место.
Дело в том, что нам достаточно вашего контакта с ней, продолжал полковник, -- но вы должны быть с ней как можно дольше.  Мы будем наблюдать за ее поведением через вас...



Черная «Ауди» остановилась на самой окраине города. Первым из машины вышел полковник.
Вот ваша дом, -- сказал он, указав рукой на темные окна старой пятиэтажки.— Ваша квартира № 45, -- он протянул Меньшову жидкую связку ключей, -- можете идите. Отдохнете, приведете себя в порядок, в квартире есть все необходимое для этого.

Николай молча взял ключи и, не сказав ни слова в ответ, пошел в сторону мрачной хрущевки, среди множества окон которой, светилось только два или три. Он поднялся на четвертый этаж и открыл дверь.
Это была обыкновенная двухкомнатная квартира, в которой даже мебель осталась с 60-х годов. Здесь, похоже, давно никто не жил. Тем не менее, мебель, подоконники, стекла выглядели чистыми.  Вероятно, совсем недавно в квартире прибрались.
Но запах жилья, где уже давно никто не обитал, напоминал собой элитную камеру, специально приготовленную для отдельных заключенных.  Меньшову даже показалось, что сейчас за ним захлопнут дверь, а на окнах появятся тяжелые решетки.
Он бросил ключи на трюмо, стоявшее у входа, и направился в зал.  Здесь пахло пылью, сыростью и одиночеством. Николай сел на диван и вытянул ноги.
«Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене, и я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине. Мне хочется плакать от боли или забыться во сне»...—пропел он про себя, мгновенно представив образ Майи.
Она была такой же, какой он встретил ее там—на месте гибели самолета. Она стояла перед ним чистая в наготе своей, и в глазах ее он успел прочитать, что она еще вернется...
Меньшов лег на диван и подложил руки под голову. Полковник, перед тем как проститься, сунул ему в руку какой-то пакет. Николай положил его в карман и только теперь решил узнать—что в нем.
Он вынул из кармана бумажный пакет и развернул его, В нем были деньги. Не какая-нибудь презренная зелень, а полноценные российские рубли—две худеньких пачки пятисоток. На глаз Меньшов определил, что денег было не больше двадцати тысяч.
«Мелко платите, -- подумал он.—Надеетесь, что этих купюр мне хватит, чтобы найти или бога или дьявола?»—он повернулся на бок и закрыл глаза.
«Где твои крылья, которые так нравились мне».., -- подумал Меньшов и заснул, крепко, сладко, так, как он уже не спал давно.
На самом деле она не представлял себе, как ему удастся найти Майю. В нем тесно переплелись любовь и ненависть. Он думал, что, найдя ее, непременно убьет, чтобы она никогда больше не тревожила его. Но разве можно ее убить?
Он подумал, что только Майя знает, как спасти Аленку. Значит, он должен найти ее во что бы то ни стало... Но зачем ее искать, если она обязательно вернется. Вернется?
Он проснулся, когда было еще темно, но за окном уже потрескивал хмурый зимний рассвет. Николай проснулся оттого, что услышал какие-то звуки, доносившиеся из кухни. Судя по всему там кто-то был. Шумела вода, звенела посуда, были слышны чьи-то шаги.
Он медленно поднялся с дивана и некоторое время стоял прислушиваясь.  Окончательно убедившись, что в квартире он не один, Меньшов направился на кухню, как услышал, что дверь, ведущая в ванную неслышно хлопнула.
На плите стоял чайник. Его только что вскипятили и он еще парил.  На столе он увидел, колбасу, бутерброды с сыром и маслом, банку кофе и... бутылку водки. Меньшов направился было в ванну, чтобы узнать, кто этот славный благодетель, который ворвался в его временное, как он считал, жилье непрошенным гостем, как дверь ванны неожиданно отворилась и ему на встречу вышла молодая девушка в легком домашнем халате...
Здравствуйте, Николай Александрович! -- смущенно улыбаясь, сказала она.

Девушка лет двадцати пяти. Тонкая, стройная с хорошим личиком, большими умными глазами, крашенными светлыми волосами, упругой грудью...
Я буду за вами ухаживать, пока вы будете жить здесь, -- сказала она.
Мы-ы, с полковником об э-э-том не договаривались, -- едва придя в себя процедил сквозь зубы Меньшов.
Если я вас буду стеснять—вам достаточно попросить меня чтобы я ушла, -- сказала она в ответ.
Нет! Не надо никуда уходить! -- крикнул Меньшов и, подойдя вплотную к ней, схватил девушку за плечи.—Ты, кто?
Меня зовут Ирина. Я прочитала объявление о том, что требуются домработницы. Я думала, что ухаживать придется за престарелым человеком, а вы оказались... Но я уже ничего не могу поделать, поскольку контракт подписан. Я приехала из Приднестровья на заработки. В вашем городе проблемы с жильем, поэтому мне пришлось согласиться на условия, которые предложили мне Михаил Юрьевич...
Здесь есть телефон?
Да, он находится в зале.
Назовите мне номер этого вашего Михаила Юрьевича!

Девушка едва успела продиктовать ему номер, как Меньшов уже вертел диск. Несмотря на раннее время, на том конце аппарата раздался мужской голос.
Это Михаил Юрьевич? -- спросил Меньшов.
Его сейчас нет на месте. Вас слушает секретарь.
Скажите, вы давали объявление о том, что вам требуется сиделка, или, блин, ухаживательница?
Да, мы давали такое объявление, -- невозмутимым голосом ответил секретарь.
А вы знаете, что в этой квартире живу я — Меньшов Николай Александрович, которому нет еще и сорока лет? Вы знаете, что я не нуждаюсь в сиделках, домработницах, и, простите, ****ях, что у меня есть две ноги, две руки, одна голова и я вполне здоров?
Если вы не нуждаетесь, в домработнице то вы вправе отказаться от услуг, -- все тем же невозмутимым тоном ответил секретарь.
Хорошо, я подумаю, -- задыхаясь от негодования, сказал Меньшов.—Как называется ваша фирма?
Агентство по трудоустройству «Арета».
А полковник Миша имеет к вам какое-то отношение?
О чем вы, какой полковник, какой Миша? У нас гражданская организация. Если вы против сиделки, мы очень просим вас написать заявление с просьбой отозвать ее. Возможно, вышла ошибка...
Ладно, разберемся, -- сказал в ответ Меньшов и повесил трубку.

«Если это идея полковника Миши, то он явно недооценил его изощренного интеллекта. Если полковник ни при чем, то как получилось, что девушка оказалась здесь в качестве домработницы при престарелом ветеране всех войн и революций, которые когда либо случались на этой грешной земле? С другой стороны, полковник говорил, о полном контроле над ним. Стало быть, он не мог допустить, чтобы без его ведома рядом с Меньшовым оказалась эта девица. Полковник сознательно так поступил! И при этом, сукин сын, не оставил мне свои координаты!»
Ирина, -- позвал он, -- идите сюда.

Девушка вошла в зал и остановилась у дверного косяка. Меньшов подошел к ней и взял за плечи:
Скажи, ты не Майя? -- глядя девушке прямо в глаза, спросил он. -- Ты не Майя? -- повторил Николай.
Я Ирина. Вы хотите посмотреть мой паспорт, я сейчас его вам принесу?
В каком городе ты родилась? В Приднестровье есть города?
Да, я родилась в Тирасполе, там живут мои родители, сестры, брат...
А если я все это проверю? И если ты мне врешь, что тогда?
Проверяйте...

В это время раздался телефонный звонок. Меньшов снял трубку. Это был полковник.
У вас все в порядке?
Слушайте, Миша, не знаю как вас по отчеству, кстати, вы умудрились и фамилию свою не назвать, что за херню вы мне устроили? Зачем вы подсадили ко мне, так сказать, домработницу, вы что, совсем охерели, а, Миша?
Николай Александрович, я думаю, что вам не надо горячиться. Если домработница вас не устраивает, вы можете отказаться от ее услуг. И я попросил бы вас, не хамить.
Почему вы не оставили свои координаты, как я с вами буду связываться, кому я буду все сообщать, или вы мне предлагаете посылать сообщения на деревню дедушке?
Сообщайте все Ирине...
А-а, понято, усвоено, ясно. А если я ее пошлю, сами знаете куда, тогда что?
Тогда мы сами вас найдем, не беспокойтесь.
Понято, а скажите, она действительно из Тирасполя?
Да.
А если я позвоню, проверю, то...
Николай Александрович, вы пугаете меня своей глупостью...
Ладно, я понял, понял.
У вас нет никаких просьб?
Я просил машину.
Ваш «Фольксваген» стоит у подъезда, ключи спросите у Ирины. Что еще?
Ничего.
До свидания, -- полковник положил трубку.

«Да, Меньшов, видимо ты слишком рано покинул реабилитационный центр, -- заключил про себя Николай.—Или ты совсем дурак, или тебя таким дураком сделали».
Он посмотрел на девушку, про себя отметив, что она чертовски хороша собой. Но если бы у него сейчас в руках оказался пистолет, он, скорей всего, разрядил бы в нее обойму, переступил бы через еще теплый труп, и ушел в леса...
Да что же это ты, Коля? Ты что? Кто тебя так зарядил? Зачем ты так? Ты думаешь, о чем ты думаешь?
Чайник, наверное, уже остыл, -- сказал Меньшов.
Я сейчас все сделаю! Только вы скажите, мне уйти или нет?
Оставайтесь. Я не знаю, что с вами делать, но вы мне для чего-нибудь пригодитесь...



В узкие высокие окна проникло холодное утро. Они сидели за небольшим столом на кухне. Меньшов отказался от кофе и налил себе в чашку водки. Давно он не пил белогривую!
А вы не боитесь, Ира, быть рядом со мной?
Нет.
А вы знаете, что я контуженный, что я общался то ли с богом, то ли с дьяволом, лечился в психушке, что я ненормальный и сейчас выполняю ненормальную миссию?
Нет, я не знаю.
Так знайте, -- Меньшов опустошил чашку с водкой и налил себе снова.—Вы не пьете? Жаль. Хотя я понимаю, что для контроля за мной пить нельзя.
Я могу выпить немного вина, -- сказала она в ответ.
Так в чем же дело! -- Николай достал из кармана деньги.— Идите, возьмите себе самого дорогого вина, которое только продается в этой дыре, -- он протянул девушке тысячу рублей.— Или вы боитесь оставить меня одного, вдруг я сбегу?
А что-нибудь еще надо? -- она встала из-за стола.
Мне—ничего.

Это было форменное хамство! Посылать девушку в магазин ранним утром, вместо того, чтобы сходить самому. Но Меньшова как переклинило.
Через минут тридцать на столе стояла бутылка красного крымского портвейна, плитка шоколада и лежала пачка сигарет «Бонд».
К этому времени Меньшов опустошил полбутылки водки и заметно подобрел. Он только боялся думать об Аленке. Он гнал от себя любую мысль о ней. Он старался держать себя в неведении, поскольку любое воспоминание о девочке повергало его в холодный, леденящий душу ужас!
«Этот полковник — такая сволочь, -- размышлял Меньшов, -- такая сволочь! Как все хитро продумал. Сиди себе на квартире, отдыхай, а чтобы тебе не было скучно, подложил тебе бабу. Да еще какую бабу!  Девчонка совсем не дурна собой и есть в ней, что-то от Майи. Она даже немного на нее похожа. Господи! Да она ведь на самом деле на нее похожа! Так, спокойно, Коля, держи себя в руках! Если полковник знает, что это Ира, а не Майя, значит — это действительно Ира. В таком случае, зачем он подсунул ее мне?
Стоп! Полковник опасается того—второго! Того, который явился вслед за Майей! Может быть именно для него он создал иллюзию моего сожительства с Майей?»
Пить водку на рассвете ему приходилось. Но он никогда не видел, как в такое же время суток молодая девушка пьет крепкий портвейн.
Скажи, Ира, а ты принципиально не пьешь водку?
Там, где я родилась водку как-то пить не принято. Зачем ее пить, если есть прекрасное вино, -- она улыбнулась и ее улыбка оказалась такой знакомой и даже родной, что Меньшов еще раз поймал себя на мысли, что Ирина очень похожа на Майю.—У нас вино пьют как в Италии, Португалии или во Франции, то есть почти три раза в сутки. Правда, за завтраком это делают редко, а вот обед и ужин никогда не обходится без вина.
А ваши родители из интеллигенции. Это заметно, вы хорошо воспитаны, -- сказал Меньшов.
Да, мама работает в школе, а отец... он погиб во время войны. Вы помните...
Да, помню, только я не считаю, что в Приднестровье была война.
Там гибли люди.
Ладно, я не буду задевать эту больную тему. Давайте еще выпьем и пойдем спать, -- Меньшов налил себе водки, а девушке портвейна.  Они молча выпили. Меньшов закурил, а Ирина последовала его примеру.

Солнца не было. Хмурый рассвет, превратившись в свинцовое утро, с трудом разгонял зимний день. Николай докурил сигарету и встал, покачиваясь, побрел в зал, чтобы лечь на диван. Едва он устроился, как услышал легкие шаги. В комнату вошла Ирина. Она была одета в невесомую бледную ночную рубашку, которая подчеркивала соблазнительные изгибы ее тела.
Она легла рядом с ним.
В спальне есть еще одна кровать, -- прошептал Меньшов.
Но вы же сказали, что мы выпьем и пойдем спать, -- ответила она, дрожа от холода.
Ну спать, так спать, -- Меньшов повернул ее хрупкую фигуру и прижал к себе. Она растворилась в его сильном мускулистом теле...

ГЛАВА XIX
Он проснулся. В квартире было холодно. За окном шуршала ночь.  Ирины рядом не было. Он проспал весь день. Его это немало удивило. Обычно Меньшов спал не более трех-четырех часов, а в этот раз—все двенадцать. Он не услышал шорохов, звуков, кипения чайника, звона посуды, шагов. В квартире Меньшов находился один.
Голова оставалась ясной, несмотря на то, что вчера он выпил бутылку водки на одного. И в этой ясной голове роились одни и те же мысли: он должен был встретиться с Майей, но и понятия не имел, как это можно сделать. Ему оставалось лишь кричать на всю Вселенную, чтобы она сама пришла.
Есть люди, которые устают от жизни, есть люди, которые устают от друзей и родных. Кончается и то, и другое, и третье—наступает время мистики жизни, друзей и родных. То есть все как бы существует и в то же время ничего нет.
Ему оставалось лишь надеяться, что Майя придет к нему сама.
Придет, если любит.
Меньшов встал и пошел в ванную. Он принял горячий душ и побрел на кухню. На столе стояла закупоренная бутылка водки. Ирина хорошо знала слабое место Меньшова.
Николай не стал пить. Он сунул водку в чрево холодильника, выпил кружку сырой воды. Привел себя в порядок, оделся, и уже подойдя к входной двери, увидел на трюмо ключи и записку. Ключей стало больше, записка гласила: «Я ушла за продуктами. Хочу приготовить для вас плов. Я приду поздно, поскольку должна быть в фирме «Арета». Если вы меня не дождетесь, я буду дома в 21.00. Мне было очень хорошо с вами. Ирина.»
Меньшов спустился вниз и увидел у самого подъезда своего любимого четырехколесного друга по имени «Фольк». Вымытый и блестящий, он стоял, ожидая хозяина. Николай пересчитал деньги и решил, что в эту ночь он должен вернуться в мир.
Он сел в машину и поехал в город. Город сиял множеством заманчивых огней. Николай погнал «Фолька» к ресторану «Филин», где они когда-то ужинали с Майей.
«Полковник думал, что я буду очень экономным. Ну там стану покупать дешевое пиво, заботливо копить бутылки, чтобы поутру их сдать и считать мелочь на опохмелку. Дудки! Продымлю все, что вы мне выдали!»—развивая крейсерскую скорость своей машины, размышлял он.
Ночной город, мириады ярких огней, другая, забытая жизнь...
Временами ему казалось, что он едет не на автомобиле, а летит на космическом корабле среди звезд. Меньшов и понятия не имел, где он может найти Майю. Он просто ехал по улицам, неустанно размышляя над удивительными зигзагами жизни, которые возникли на его пути, и которые он не мог представить даже в самом нехорошем, тяжелом сне.
«Как полковник намерен осуществлять за ним контроль, если он не оставил даже номера своего телефона, если он не предложил Меньшову схему связи с ним?»—рассуждал он про себя.
Николай то и дело пялился в зеркало заднего вида, петлял по городу, надеясь обнаружить за собой слежку. Но все было как обычно. Не иначе за ним вели наблюдение со спутника. Конечно, если учесть, что полковник Миша представился чуть ли офицером военно-галактических сил России, то вполне возможно, что из темных глубин галактики всевидящий спутник-шпион вел наблюдение за несчастным адвокатом, а ныне ловцом бого-дьвола.
Логику полковника можно было бы объяснить лишь тем, что он больше всего боялся спугнуть Майю, если она вдруг вознамерится восстановить контакт с Николаем. Вероятно, система контроля была организована так, что даже веселая ватага из объединенной семитарелочной межгалактической армии зеленых человечков не должна была догадаться о том, что Колю Меньшова пасут блюстители национальной безопасности третей от Солнца планеты.
А если серьезно, то ему хотелось смеяться над всеми усилиями полковника и тех, кто за ним стоит, смеяться над собой, над всем тем, что успело из вялотекущего абсурда перетечь в его активную фазу.
Ему хотелось верить, что все это происходит с кем угодно, но только не с ним и вся эта мистика просто раздуваемая сенсация вокруг событий, где сенсацией вовсе и не пахнет.
Его добрый «Фольк» мчался по улицам, послушно и экономно сжигая бензин, который добрые люди полковника залили в бак под самую завязку.  Судя по тому, как машина резво набирала обороты даже при легком надавливании на педаль акселератора, ее настроили на светлое будущее, скорей всего, специалисты из какой-нибудь дальней галактики. А может быть скромный автослесарь дядя Боря, устав от нескончаемых поползновений на его личную жизнь со стороны тарелок, бутылок и прочей летающей нечисти, натерпелся и решил завербоваться на службу к полковнику Мише. В знак признательности и любви, он так настроил машину Меньшова, что та неслась по трассе, как наземная тарелка, к сожалению, утратившая навыки использования законов гравитации.
Но в мире маленькой точкой, песчинкой, затерялась Аленка, которая совершенно не заслуживала тех страданий, которые выпали на ее долю из-за его, Меньшова, бестолковой жизни. И сейчас она была единственным существом, ради которого он готов был перевернуть целый мир, чтобы найти странную девушку, которую он же и назвал Майей.
«Последний раз, -- стал рассуждать Николай, -- мы виделись, когда остановились в доме бабы Насти. Майя исчезла, по всей вероятности, той же ночью, когда произошел странный конфликт с ее двойником, которого она называла Эктор.
Тогда же Меньшова и арестовали. С тех пор прошло почти полгода.  Все это время Майя никак не давала о себе знать. Она словно растворилась в пространстве. Даже в те нелегкие для него времена, когда его держали в так называемом реабилитационном центре, она не пришла, не напомнила о себе. Может быть ее уже нет в живых, может быть ее уже достали те самые «спортсмены», которые пытались отправить их на тот свет?»
Однако сатанинская уверенность полковника в том, что Майя где-то рядом, передалась и Николаю.
«Неужели полковник ошибается, или он все-таки верит, что девушка попытается установить с ним контакт».
С другой стороны, Николай понимал, что не могла Майя уйти не простившись, она должна была оставить хоть какую-то информацию о себе.
Наконец в зеркале заднего вида показался темный «мерс», который долго висел на хвосте, пока Меньшов ехал по скоростной автомагистрали. Неоднократно «мерс» пытался подобраться поближе к машине Меньшова, но ему мешало довольно интенсивное встречное движение.
«А вот и полковник пожаловал! -- обрадовался Николай.—Давай, дядя Миша, погоняем по городу и посмотрим, как твои специалисты в области межгалактических отношений умеют преследовать бывших разведчиков-диверсантов».
Он прибавил газу и, вместо того, чтобы продолжить движение по прямой, круто свернул вправо, на второстепенную дорогу. «Мерс» едва не пролетел мимо, но успел совершить циркуляцию и последовал за старичком «фольком».
«Отлично! -- подумал Николай.—Значит я не ошибся—сели на хвост!»
Второстепенная дорога в это время суток была разгружена и «мерс», стремительно набирая обороты, стал настигать старенького «Фольксвагена». Меньшов прибавил скорость. Некоторое время они держались друг от друга на расстоянии не более ста метров.  Меньшов рассчитывал добраться до кольцевой автодороги и нырнуть в старые квартала города, которые он хорошо знал и мог легко запутать преследователей, чтобы потом незаметно уйти.
Черный «Мерседес» тем временем увеличил скорость и теперь находился за кормой у Меньшова на расстоянии в метрах пятидесяти.  Николай посмотрел в зеркало заднего вида и почувствовал, как по телу пробежал мороз! Рядом с ним заплясал красный луч лазерного прицела! Николай вжался в сидение и скорее почувствовал, чем услышал легкий хлопок. Зеркало заднего вида разлетелось в дребезги.
«Нет, это уже не полковник! -- заключил он.—Это те самые старые знакомые, которых он окрестил про себя «спортсменами».
Следующих выстрел пробил заднее стекло и раздробил верхнее зеркало! Теперь Николай не знал, что творится сзади, тем более, что он едва не сидел на полике, только краем глаза следя за дорогой.
«Полковник! Мать твоя так! -- крикнул он про себя.—Где твои люди, где твои летающие тарелки, вертолеты, дирижабли, спутники?  Эти козлы сейчас продырявят мою машину, а потом и меня!»
Если два первых выстрела оказались удачными, то второй пробил верхний правый угол лобового стекла. До старых кварталов оставалось не больше километра и тут Меньшов увидел впереди спасительный передвижной пост ГИБДД. Он никогда не любил так искренне, так нежно инспекторов с полосатыми палочками в руках, как в ту минуту!
Двое постовых бросились на перерез, жезлами требуя, чтобы оба нарушителя немедленно остановились. Меньшов стал прижиматься к обочине, а «мерс», не сбавляя скорость пронесся мимо двух обалдевших от такой наглости ментов. Он едва не зацепил одного из них и пока тот пытался достать за веревочку свисток из желудка, чтобы свистнуть, «Мерседес» исчез из поля зрения.
Пока один из постовых помчался вызывать группу перехвата, второй накинулся на Меньшова.
Выходи из машины! -- не своим голосом заорал тот.—Руки за голову! Быстро! Оружие есть?
Да че ты орешь, командир? Какое оружие, меня тут самого чуть не прикончили!
Молчать! Руки за голову, я кому сказал! Я вам покажу, как перестрелки с погонями на трассах устраивать!

В ту же секунду возле безусого сержанта оказался напарник с автоматом. Не долго думая, он передернул затвор и наставил свою короткоствольную пушку на Меньшова.
Быстро к капоту! -- скомандовал сержант. Ноги расставь, руки на капот, я кому сказал!

Поняв, что продолжать и дальше медленно глумиться над огорченными беспредельной наглостью двух водителей, один из которых самым беспардонным образом скрылся, ментами бесполезно, Меньшов подчинился.
Документы!
В машине.
Оружие есть?
Да говорил уже, что нет у меня никакого оружия.
Почему они в тебя стреляли? -- ощупывая каждую складку его одежды, спросил мент.
А вот вы, товарищ сержант, догоните их и поспрошайте. Я сам ничего понять не могу.
Почему нарушили правила? Вы видели, что здесь стоит знак ограничения скорости? Ехать надо 40 км, а вы летели 140. Вы че, совсем совесть потеряли?
Так ведь, товарищ сержант, стреляли. Они меня стали преследовать еще на скоростной, я вынужден был свернуть, надеясь, что уйду. Тут они меня и стали уделывать. Зеркала побили, стекли продырявили, хорошо, что хоть в меня не попали.
Все равно вы нарушили правила. Будем составлять протокол.

В это время к ним подошел высокий усатый капитан, единственный из всех постовых ГИБДД, на котором висел как на вешалке здоровенный армейский бронежилет. Сержант передал ему документы. Капитан внимательно их полистал и обратился к Меньшову:
Пройдемте в машину.

Следуя за капитаном Меньшов вдруг подумал: а не одна ли это шайка-лейка? И где, блин, этот полковник!
А сам  стал прикидывать, какие шаги можно предпринять, чтобы обезоружить их в случае нужды. Точнее в том случае, если они решат прекратить его бессмысленное существование на третьей от Солнца планете.
Но едва они сели в машину, как капитан протянул Меньшову радиотелефон.
Говорите, -- сказал он.
Николай, -- услышал Меньшов в трубке, -- только без паники. Мы найдем и нейтрализуем этих людей, можете не переживать, -- это был голос полковника.—Свою машину вы оставите на месте. Через полчаса за вами приедут наши люди и доставят домой.
Послушайте, вы давали мне гарантии безопасности? Что случилось ?
задал вопрос Меньшов.
Нештатная ситуация. Вас кто-то преследует.
Да не преследует, товарищ полковник, а хочет убить. Согласитесь, это две большие разницы!
Ладно, я сам подъеду на пост. Дождитесь меня, -- в трубке раздались короткие гудки.

Через полчаса Меньшов сидел рядом с полковником в его «Ауди». Полковник приехал не один. Его сопровождала черная «Волга» и микроавтобус с тонированными стеклами. В нем находилась группа охраны или захвата. По крайней мере, они были экипированы не хуже бойцов легендарной «Альфы».
Расскажите, пожалуйста, подробно об инциденте, который произошел на Горького, 9, когда на вас было совершено нападение? -- едва они сели, задал вопрос полковник.

Пока Меньшов рассказывал о том, как «спортсмены-мясники» пытались их ликвидировать, полковник курил сигарету. Его пальцы едва заметно подрагивали. Похоже было, что данный инцидент напугал не только его самого, сколько его вышестоящее руководство.
Для полковника появление неизвестной силы, представляющей из себя то ли бандитов, то ли какое-то спецподразделение, о котором не знала даже его могущественная организация, оказалось полной неожиданностью.
Когда Меньшов закончил свой рассказ, полковник задал новый вопрос:
Вы обратили внимание на особую татуировку на руке одного из убийц? Что вы думаете об этом?
В некоторых подразделениях спецназа такое даже поощряется. Но у нас в  подразделении на наколки существовал запрет.  Исключения могли быть только тогда, когда боец уходил в отставку.  Но, вы же знаете, что специалист-разведчик никогда окончательно не разрывает связи со свой организацией. Часто этим грешат бойцы срочной службы, когда демобилизуются. Но офицерский состав настоящих подразделений  такого себе редко позволяет.
Хорошо, я вас понял, -- кивнул в ответ полковник.
Честно говоря, я не знаю такого символа, как змея, свернувшаяся кольцами и две молнии, -- сказал Меньшов.—Может быть вы по своим каналам проверите? -- ну там, спутники запустите, -- хотел было съязвить Николай, но последнюю фразу так и не решился произнести.
Мы уже проверяли.
И что?
Ничего. Пока ничего.

«Хреново вы работаете, -- подумал про себя Меньшов, -- небось и «Мерседес» упустили».
Вы говорите, что они были прекрасно вооружены? -- спросил полковник.
Во время инцидента на Горького, 9, они были экипированы не хуже, чем элитные подразделения спецназа. Я уже говорил, что нам удалось спастись только чудом. Они должны были выполнить свою работу только на отлично и, судя по всему, для этого они прошли хорошую практическую подготовку. По крайней мере, на мой взгляд действовали они почти безупречно.
Почему почти?
Мне показалось, что они слегка переоценили свои силы.
Да-а, -- вздохнул полковник, -- видите ли, Николай Александрович, больше всего меня тревожит то, что я не могу понять, какие мотивы ими движут. Зачем им понадобилось вас устранять?
Подобный вопрос я задавал и себе, -- сказал Николай.
У вас были версии?
Увы, я так и не понял, почему.
А вы знаете, у меня есть версия, -- сказал полковник и закурил новую сигарету. — Судите сами, в каких случаях чаще всего уничтожают человека? Прежде всего как свидетеля, потом, как неугодное лицо, смерть которого способна решить какую-то проблему. Ну про деньги, золото, алмазы я молчу…  А вот свидетелем какого события могли быть вы?
Дело в том, что я занимался делом о гибели «Боинга». Ну вы помните, крупнейшая авиакатастрофа весной прошлого года? Вполне возможно, что меня заказала конкурирующая фирма, решив таким образом отомстить за то, что я подорвал ее позиции на рынке авиационных перевозок.
Сильно подорвали?
Я думаю, что у них до сих пор масса проблем.
Нет, я не думаю, что это заказ фирмы, -- снова вздохнул полковник.

Судя по всему, он либо получил сильнейшую взбучку от начальства, либо на самом деле был озадачен явлением структуры, о которой ему ничего не известно.
Тогда Водопьянов. Кстати, его не нашли?
Нет, не нашли, -- коротко ответил полковник.—Вы думаете, что Водопьянов приказал вас убить для того, чтобы завладеть Майей?
Вполне возможно.
Не согласен. Водопьянов не тот человек. Он все понял и не стал бы совершать такой опрометчивый поступок, тем более, что Майя все равно не согласилась бы с ним жить... Это все не то, не то. А вот что? Опять же свидетелем чего вы могли быть, или кому вы можете мешать?

В этот момент Николай еще раз вспомнил о тех злополучных дисках, которые хранились в тайнике у Александра Ивановича.  Полковник до поры до времени не напоминал ему о них, полагая, что Меньшов сам решит вернуть странные носители информации.
Но если те, кто устроил на него охоту, также поставили своей целью захват дисков? В таком случае они должны были сначала забрать их у него, а потом ликвидировать. Неужели они хотят отправить его к праотцам только за то, что он видел эти проклятые диски? Но ведь он видел не только их, а еще и то, что на них записано, пусть и не все, но кое что все же видел. Неужели только из-за этого? Но он ничего не понял в том, что видел. Какие-то точки на карте, он даже не знает, что они обозначают, не то, чтобы истолковать саму систему.
На мгновение задумавшись, Меньшов так и не решился рассказать полковнику о дисках.
Вас напрягает эта банда? -- задал вопрос Меньшов.
Не то, чтобы напрягает, -- вздохнул полковник, сейчас было видно, что его действительно беспокоит что-то другое, о чем он боится признаться даже самому себе, тем более никак не может решиться сказать об этом Меньшову, -- мы их все равно вычислим, можете в этом не сомневаться.
Пока вы их вычислите они меня грохнут! -- не выдержал Меньшов.
Мы этого не допустим.
Что же вас так тревожит?
Понимаете, Николай Александрович, -- полковник на минуту задумался, -- я уже говорил, что ваша встреча с этой девушкой произошла не случайно. Она только одно звено в какой-то цепи событий, которые или происходят или должны произойти. Как мне представляется, некто ведет свою очень сложную и не менее умную игру.
Межгалактические силы?
Николай! Послушайте меня, вы все еще пребываете в спячке, вы не понимаете, что мы вступили в новое тысячелетие, вы не знаете, что происходит вокруг, вы даже представить себе не можете, что происходит!

Полковник замолчал. Открыл бардачок и неожиданно вынул оттуда плоскую бутылку коньяка и два крошечных стаканчика.
Хотите выпить?
Если только символически.

Полковник налил в стаканчик коньяк и протянул Меньшову, потому налил себе. Молча выпили. У полковника был великолепный коньяк!
«Наверное, из старых запасников КГБ СССР», -- подумал Меньшов и обратился к собеседнику:
Я давно хотел вас спросить... Мне даже неловко как-то, -- помялся Николай, -- так получилось, что я знаю только ваше имя. Не могли бы вы себя назвать полностью?
Моя фамилия Одинцов, зовут Михаил Васильевич, настоящее мое звание полковник ВКС России. Вас устраивает такой объем информации?
Да, вполне.
Ну вот и замечательно!

В это время к машине подошел один из спецназовцев. Полковник открыл окно.
Нашли «Мерседес»!
А толку? Людей все равно нет, -- вздохнул Одинцов.
Ищут. Весь город на ушах.
Ладно, Сергей, оставьте с нами группу Сомова, а сами отправляйтесь на базу. У меня все.

Он закрыл окно.
Может еще по одной, за знакомство? -- обнаглел Меньшов.
Да, за знакомство, -- полковник разлил коньяк.—Тревожит меня, товарищ старший лейтенант, вот что, -- Одинцов закурил и чуть приоткрыл окно.—Если ваша встреча была не случайной, то вместе с этой девушкой вы образовали пару... Не торопитесь! -- заметив, что Меньшов вознамерился было снова вставить свою язвительную фразу, перебил его полковник.—Девушка живет с вами до сих пор. Живет на расстоянии! Она должна выйти с вами на контакт.
Я что для нее—донор?
В некотором смысла да. Но не так, что она забирает ваши силы, или там еще что-то, о чем вы могли сейчас подумать. Вовсе нет! Вы помните основной постулат Библии, я имею в виду Нового Завета?
То есть?
Всем в этом мире правит любовь.
Да-да, конечно, ну и что? -- спросил Меньшов, а про себя подумал, что этим миром правят деньги и страсти.
Так вот, вы являетесь ее, если угодно, донором в том смысле, что она вас любит. Эта любовь придает ей и вам силы, способные противостоять невероятно мощной волне ненависти и зла!
Простите, Михаил Васильевич, -- Меньшов впервые назвал его по имени и отчеству, -- но вам-то откуда это известно?
Не перебивайте, я попытаюсь вам все объяснить, -- Одинцов снова разлил коньяк. Выпили. Полковник закурил новую сигарету.

Мне известно многое, поскольку я посвятил данной проблеме большую часть своей сознательной жизни. Но не в этом дело. Ваша пара— странный союз двух существ, одно из которых самое обычное, а другое—нет. При этом она нуждается в вас совершенно осознанно, а вы, кажется, не поняли, что тоже нуждаетесь в ней. Это первое.  Второе: зачем ей—обладающей феноменальными способностями нужны вы? Отвечаю, и это будет пусть и невероятный, но единственный ответ, который хоть как-то может объяснить то, что происходит: вы ей нужны ради любви.
Библию я читал...
Не торопитесь! Если я предположил, что ваша встреча не случайна, то в чем ее смысл, кроме того, что вы успели стать парой? А в том, что теперь вы как бы одно целое...
Я хотел ее убить!
Во-первых, это бессмысленно, во-вторых, убить ее для вас значит убить самого себя! И одновременно—самое главное—если уничтожат ее—погибнете вы, если вас, то погибнет она!
Но ведь, если это так, тогда можно объяснить почему эти «спортсмены» хотят меня ликвидировать! -- крикнул Меньшов.
Об этом я и хотел вам сказать! Они хотят убить ее, но сделать это можно только убив вас! Вот почему они охотятся за вами! Только так я могу объяснить происходящее...
Полковник, -- выдержав недолгую паузу, начал Меньшов, -- это только ваша версия! Она просто не реальна! Она из области фантастики!
Вероятно, Николай Александрович, вы так ничего и не поняли!

Полковник молча разлил остатки коньяка. Не говоря ни слова, они выпили. Потом Одинцов закурил. Он достал мобильный телефон, быстро набрал известный только ему номер и обратился к тому невидимому, который находился на другом конце трубки:
Панов? Одинцов на связи. Готовьте «Приложение», -- полковник отключил телефон.

«Если бы не «спортсмены», -- подумал про себя Николай, -- полковник мог бы спокойно дожидаться, когда Майя встретится с ним».
Отныне все планы рушились. Одинцов спланировал операцию таким образом, чтобы контроль над Меньшовым был как можно более незаметным. Теперь им предстояло с одной стороны, охранять бедного Колю, а с другой—сделать все возможное, чтобы Майя не заподозрила слежки за Меньшовым.
Скажите, Михаил Васильевич, что такое «Приложение»? -- спросил Меньшов.
После того, как основное повествование в книге заканчивается, даются приложения. Вот и все, -- полковник снял очки и принялся протирать их своим белоснежным платком.
Вы всегда говорите притчами?
Вы разведчик и должны знать, что язык разведки—это притчи, смысл которых известен только посвященным.
Дайте мне оружие и я смогу сам защитить себя от этих придурков.
Они не придурки!
А мне плевать! Я их так называю. Вы, что—недооцениваете мои возможности? Вы не верите, что я смогу постоять за себя?
Если учесть, что вы награждены двумя орденами «Мужества» и едва не стали Героем России, то я не сомневаюсь, что вы сможете противостоять тем, кто отважится посягать на вашу жизнь. Но зачем?
Что значит зачем?
Зачем вам оружие?
Полковник, я, наверное, чего-то не понимаю?
Если они захотят убить ее, ваше оружие вам не поможет! Вам нужно другое оружие...
Любовь?
А в мире, Николай Александрович, более мощного оружия, чем любовь так и не изобрели.
Слушайте, полковник, я устал воспринимать ваши притчи и намеки. Я не знаю, в какую игру вы играете. Мне остается только выполнять роль мяча, по которому неизвестно кто и когда влупит ногой!
Значит так, Николай, -- полковник спрятал платок в карман и надел очки, -- слушайте меня внимательно. Все останется по-прежнему. Вы будете вести частную жизнь и делать все возможное, чтобы встретиться с ней. Мы со своей стороны, сделаем все, чтобы никто, понимаете, никто, не смог вам помешать. Это наши проблемы. Вы же должны думать только о встрече.
Вы гарантируете мне, что эти «спортсмены» не возобновят своих попыток отправить меня к праотцам?
Если угодно—да!
Не знаю, хватит ли у вас спутников, дирижаблей, ракет и просто пистолетов, -- съязвил Меньшов.
Для нас очень важно, чтобы вы смогли понять: если вам что либо будет угрожать она—любящая—придет вам на помощь!
Ах вот оно в чем дело! Давно мне не приходилось исполнять роль подсадной утки!
Старлей! -- крикнул Одинцов.—Вы согласились играть по правилам!
Да, согласился! Но я не хочу играть только в темную! Тем более, что я не договаривался с третьей, неизвестной мне стороной!
Я подчеркиваю, что ваша безопасность—это наши проблемы!
Все! Давайте на этом и закончим! -- полковник открыл окно и бросил в темноту: -- Андрей! Мы уезжаем!



Меньшов пришел к себе на квартиру и в первую очередь бросился к холодильнику, в котором стояла нетронутая бутылка водки и початая бутылка портвейна.
Он сел за стол, поставил перед собой бутылку, достал из кармана сигареты, налил в чайную чашку водки и залпом выпил.
Где-то капала вода, протекал кран. Стояла такая липкая, каучуковая тишина, от которой или сходят сума, или вешаются. Он еще налил водки. Выпил. Тот коньяк, который они пили с полковником, совсем не взял его. Меньшов даже и не захмелел. Теперь же водка возымела свое действие. Он стал быстро пьянеть и вместе с этим в нем закипала ярость.
Он верил, что те, кто когда-то вернулись с войны, имеют право на жизнь, которая не должна зависеть ни от кого. Он ошибся!
Он понял, что независимым от жизни можно быть только на войне.  Когда свистят пули — есть множество способов положить конец любой неволе: бросишься ли ты на амбразуру или с гранатами под танк, встанешь ли во весь рост и первым пойдешь в атаку, или просто плюнешь на все и не будешь кланяться пулям и осколкам.
В мирной жизни ты себе не принадлежишь потому, что зависим от мира.
И уже в который раз в нем возникло непреодолимое желание положить конец своему существованию. К такому печальному финалу, наверное, приходят все, кто побывал на войне, выжил и самым непостижимым образом захлебнулся мирной жизнью.
Николай налил еще и выпил. Он не успел поставить чашку на стол, как увидел в дверях Ирину.
На ней была все та же невесомая ночная рубашка, сквозь которую, просвечивались округлости грудей с крупными сосками и темный треугольник ниже живота. Несмотря на то, что он разбудил ее, лицо Ирины оставалось таким же нежным, без признаков усталости и жажды сна.
Вы пришли так поздно, -- сказала она, -- вы меня простите за то, что я вас не дождалась.
Хотите водки, Ира? -- Меньшов неожиданно перешел на вы.
Вы же знаете, водку я не пью.
Тогда садитесь рядом со мной, если вы, конечно, не против. Нам надо поговорить.
Она послушно села за стол напротив Меньшова и попросила сигарету.
Она курила как девчонка, которая делает это первый раз в жизни.  Меньшову даже показалось, что она и курит как-то неестественно, словно кто-то заставляет ее делать это.
Что вам сказали в фирме? -- спросил Меньшов.
Я могу уйти от вас, если вы напишете заявление-отказ от моих услуг. В противном случае, я буду выполнять все условия контракта в течение трех месяцев.
Заявления я не напишу, -- отрезал Меньшов.—Живите здесь сколько угодно. Но я хотел бы вас предупредить, что мне приходится играть в очень сложные и рискованные игры. Моя жизнь постоянно находится под угрозой. Я бы не хотел, чтобы вы, Ирина, оказались в опасной зоне.
Я никому не сделала ничего плохого, -- пожала плечами она.
Не надо быть такой наивной и думать, что опасности ждут только тех, кто сделал кому-то что-то плохое. В этом мире чаще всего гибнут невиновные.

Меньшов помедлил и спросил:
А вы всегда спите в одной ночной рубашке? Почему вы не носите нижнего белья?
Чтобы все это иметь—надо зарабатывать много денег...
Ира, -- Меньшов посмотрел на нее так, словно всю свою жизнь был священником, а девушка пришла к нему на исповедь, -- вам, наверное, сказали, что вы будете иметь дело с дураком и пьяницей. Вам всего и надо, что побыть с ним рядом некоторое время. Позволю вам напомнить, что я являюсь офицером спецназа МВД РФ в запасе. Что я служил в Таджикистане, Абхазии, Южной Осети, участвовал в первой чеченской войне. До сих пор считаю себя профессиональным разведчиком-диверсантом.  Прошел особую подготовку у лучших специалистов военной разведки. Я участвовал в десятках боевых операций, видел сотни смертей, имею боевые награды, ранения, контузию, могу хоть сейчас очень легко и непринужденно взорвать этот дом и еще пару соседних, используя подручные средства, вплоть до маргарина, который хранится в холодильнике. Ваш полковник— командир объединенной группировки военно-галактических сил России, или самый последний дурак, или прикидывается таким...

Они, видите ли, послали сиделку, забыв выдать ей нижнее белье! За кого вы меня держите?
Николай налил себе водки. Ира смотрела на него своими крупными глазами, в которых было написано гораздо больше, чем она хотела сказать.
Сигарета в ее руке догорела до самого фильтра и погасла, но она не замечала такого прискорбного факта и все продолжала пялить глаза на Меньшова.
В эту минуту Николаю стало так страшно, что даже хмель как-то съежилась.
«Если сейчас сюда явится тот, что пришел за Майей, то его жертвой в первую очередь станет Ира. Он растопчет ее, заберет жизненные силы. И он, Меньшов, ничего не сможет сделать, чтобы ему противостоять.
Чтобы спасти Ирину, в случае появления демона, ему остается только... полюбить ее!
Он прогнал от себя эти мысли, расценив их как полупьяный бред.
А теперь послушайте, пожалуйста, что я вам скажу, -- он хотел было снова налить водки, но сдержал себя, вынул из пачки сигарету и закурил.—В любое время дня и ночи меня и тебя ( Меньшов перешел на ты) могут убить. Так вот, дорогая, тебя я не держу— можешь уйти хоть сегодня. Заявления я подписывать не стану, чтобы не портить тебе послужной список.
Вы меня пугаете?
Не пугаю, а предупреждаю и прошу иметь в виду, что сказанное мною это не откровение человека, заболевшего белой горячкой, а правда, понимаешь, правда!

Николай резким движение руки погасил окурок сигареты в пепельнице и встал. Ирина тоже встала из-за стола. Он приблизился к ней и, не понимая, почему он это делает, обнял за плечи и прижал к себе.
Она не сопротивлялась. Она была упругой, как сжатая пружина и в то же время доступной. Меньшов почувствовал в себе страстное желание прямо сейчас, на этом месте слиться с ней воедино и кончить в нее! Он даже ощутил тепло, что струилось оттуда, снизу, где темнел этот магический треугольник!
Господи! Как давно он не спал с женщиной! Не испытывал покатость форм, гибкости тела, не слышал жаркого дыхания и его лицо не щекотали женские волосы!
Она запрокинула свое лицо вверх. Слегка припухлые и жадные губы распахнулись в ожидании поцелуя...
«Где твои крылья, которые нравились мне!»—мелькнуло у него в голове. Он отстранил от себя Иру и пошел, покачиваясь, гремя ботинками в комнату, где стоял диван.
Меньшов стащил с ног ботинки, забросил их в дальний угол комнаты и рухнул на диван, даже не сняв с себя зеленый армейский свитер и камуфляжные штаны.
На кухне зашипела вода. Вероятно, Ирина решила помыть посуду. Но Меньшов уже ничего не слышал—он провалился в объятия тревожного и гулкого сна, сна человека, утомленного водкой.
Он спал недолго. Он почувствовал, как она неслышно легла рядом с ним и прижалась к нему как в первый раз. Он хотел провалиться в этот чертов треугольник, но пересилил себя.
В обрывках сна ему все время виделась Майя.
Иногда Меньшову казалось—она стоит рядом, она—где-то здесь недалеко. Он открывал глаза и видел только темный квадрат окна, за которым мелькали крупные хлопья снега...
Быть может, под самое утро Меньшов забылся в коротком и глубоком сне.


Ему приснилась белая, как крылья небесного ангела, больничная палата.  Он увидел лежащую на кровати Аленку. Лицо девочки почти слилось с цветом белых простыней. Она не спала и смотрела в потолок широко открытыми глазами. В палате не было ни сиделки, ни врача. Только мерно звучал, слегка попискивая, какой-то прибор и темный ветер выл за окном.
Ему снилось, что он парит над ней подобно ангелу-хранителю, но ничего не может сделать, чтобы ей помочь. Она смотрела на него и не видела—он был незрим.
В палату тихо вошла женщина. Это был не врач и не медсестра. Ее голову покрывала белая накидка и Меньшов никак не мог разглядеть ее лица, как ни старался. Она подошла к Аленке, села рядом и взяла ее худенькие руки в свои.
Меньшов метался под потолком, предчувствуя самое недоброе. Он не мог помешать контакту этой странной женщины с дочерью. Он не понимал, где врачи, где сестры, почему девочка лежит в палате одна, кто к ней пришел, чего хочет эта женщина, почему она одета не так как обычно одеваются врачи, что за белое покрывало у нее на голове, почему он не видит ее лица?!
Аленка посмотрела на нее и улыбнулась.
Кого же узнала она в этой женщине? Почему она ей верит?
Даже во сне, а сон был таким явным, Меньшов не находил себе места.
Девочка встала с кровати. Встала сама! И женщина поцеловала ее в лоб! Аленка обняла ее за шею и прижалась головой к груди.
«Отпусти ее! -- заорал Меньшов.—Не трогай! Не прикасайся к ней!»
Но язык прилип к нёбу и он не мог вымолвить ни единого слова.
Вдруг он увидел, как по трубке капельницы побежала кровь! И ему трудно было понять: течет ли она к Аленке, или это женщина забирает у нее последние капли крови!
Меньшов вскочил с постели. Мокрый, трясущийся, он бросился к телефону и, только когда снял трубку, понял, что не знает куда и кому звонить.
Полковник так и не назвал ему номер своего телефона, а номера больницы, в которой лежала Аленка, он не знал. То есть не взял, не спросил, не потребовал!
Он не догадался позвонить в справочную, чтобы узнать телефон клиники, в которой лежала дочь. Он думал только о сне.
Меньшов бросил трубку на аппарат и, продолжая трястись как в лихорадке, кинулся к дивану.
Ирина проснулась и теперь сидела в самом углу, испуганно глядя на него.
Николай схватил ее за плечи, и стал трясти, все время повторяя одну и ту же фразу:
Назови телефон полковника! Назови телефон полковника!
Я не знаю! -- крикнула она.

Он с силой оттолкнул ее от себя. Ирина ударилась головой о стену и потеряла сознание.
Не знаешь! Ладно!

Меньшов подошел к окну, схватил лежавшие там ботинки и попытался их надеть.
Руки тряслись. Со лба стекали капли пота. Шнурки никак не хотели завязываться. Ему долго пришлось повозиться, прежде чем он обулся.  Но как только он поднялся с пола, собираясь уйти—неожиданно зазвонил телефон.
Николай Александрович, что опять случилось? -- услышал он голос полковника Одинцова.
Моей дочери угрожает опасность! Я прошу, я требую, немедленно доставить меня к ней!
С чего вы взяли, что ей угрожает опасность?
Я...

Меньшов едва не уронил скользкую трубку из рук. Смахнул капли пота.
Я видел это во сне!
Сны не всегда совпадают с реальностью, -- полковник сказал эти слова таким тоном, как будто он знал все, что было, есть и будет.
Я не хочу вас слушать! Если вы не доставите меня к ней, я сам доберусь туда, вам понятно?!
Успокойтесь. Если хотите я соединю вас с приемным покоем.

В трубке раздались слабые трески и буквально через минуту Николай услышал на том конце провода голос мужчины:
Дежурный врач слушает.
Что с моей дочерью?! -- крикнул Меньшов.
Назовите фамилию.
Меньшова Елена Николаевна!
Подождите, -- телефон замолчал и это смертельное молчание продолжалось несколько минут.

Они были для Меньшова равны вечности.
Девочка спит, -- наконец услышал он голос врача.—Все параметры в норме...
В какой норме, мать твою так! Она умирает и это вы считаете нормой?!
Я прошу вас, не надо на меня орать! Ваша дочь находится в обычном состоянии.

Сейчас он готов был задавить этого бюрократа от медицины собственными руками. Этому типу крупно повезло, что Николай Меньшов находился от клиники слишком далеко.
К девочке кто-то заходил! Почему рядом с ней нет сиделки?
С чего вы взяли? При тяжело больных всегда дежурит сестра!
Я вам не верю! Полковник, немедленно отвезите меня к дочери!
Возьмите себя в руки, Меньшов, -- услышал он голос Одинцова.
Я сейчас буду у вас. Помогите Ирине и не поступайте с ней так, как вы поступили, -- в трубке раздались короткие гудки.

Меньшов рухнул на пол и какое-то время лежал почти бездыханно.
Потом он встал и подошел к дивану.
Ирина неподвижно лежала в углу. Он взял ее на руки и понес в ванную, включил холодную воду, намочил полотенце и стал прикладывать к ее лицу.
Она пришла в себя. Ирина оставалась бледной, а губы—без кровинки.
Прости, я не знаю, что со мной, -- сказал он и прижал ее мокрое лицо к себе.—Я, наверное, сделал тебе больно... Мне приснился страшный сон. У меня дочь. Она тяжело больна, она единственное, что у меня есть... Прости, я не хотел, я не имею права так обращаться с тобой.
Мне нужна таблетка, -- прошептала в ответ Ирина, -- у меня очень сильно болит голова.
Где эти таблетки? Скажи, я принесу.

Пока Николай бегал за таблетками, дверь бесшумно открылась и в квартиру вошел полковник. Он был один. Меньшов даже не сразу заметил Одинцова. Он столкнулся с ним, когда относил кружку на кухню.
Ирина, -- полковник обратился к ней, -- идите к себе, мы будем на кухне.

Одинцов повесил на вешалку тяжелый кожаный плащ и первым пошел вперед, Он сделал вид, что не замечает Николая. Тот для него словно остекленел.
Они сели за стол. Одинцов достал из кармана носовой платок и принялся неспешно протирать огромные линзы своих допотопных очков в черепаховой оправе. Это был первый признак того, что полковник взволнован. Он всегда протирал очки, когда волновался.
Меньшов немного успокоился, но струйки холодного пота продолжали течь по спине. Майка вымокла насквозь, руки по-прежнему тряслись, а перед глазами то и дело мелькали картины недавнего сна. Его мучила жажда.
Он покосился на Одинцова, вспомнив, что в холодильнике стоит початая бутылка портвейна. Меньшов встал, но полковник остановил его:
Выпьете потом, -- Одинцов спрятал платок в карман и надел очки.

Меньшов уже не удивлялся тому, что происходит вокруг. Этот абсурд с недавних пор, перестал его напрягать. Он не пытался объяснить себе почему Ирина говорит, что не знает полковника, хотя тот прекрасно знает ее. Как полковнику удается следить за каждым его шагом, знать едва ли не все, даже читать его мысли.
Что вы видели во сне? -- спросил полковник.

Меньшов ожидал услышать от него все что угодно. Он думал, что Одинцов начнет читать ему нотации на предмет его поведения, нервных срывов, пьяных истерик.
Но полковника интересовал только сон.
Зачем? -- спросил Меньшов.
Я очень вас прошу, расскажите мне о своем сне, -- толстые линзы полковничьих очков скрывали его глаза. Меньшов до сих пор не знал какого они цвета, что таится в них. Зеркало души полковника Одинцова оставалось замутненным. Иногда казалось, что в его глазах прятались и бог и дьявол одновременно.
Мне снилась моя дочь.

Меньшов рассказал полковнику о том, что он видел во сне.
Значит его уже нет, -- дослушав рассказ до конца, заключил полковник, затем вынул из кармана и положил на стол пачку сигарет.

На нем был великолепный темный костюм, белоснежная рубашка и, вероятно, очень дорогой галстук. Его огромный лысый череп каким-то непонятным образом гармонировал именно с этим костюмом и галстуком.
Кого? -- недоверчиво глядя на Одинцова, спросил Николай.
С вашей дочерью теперь все будет в порядке. Она приходила к ней и сообщила вам об этом через сон. Значит, очень скоро она встретится с вами...

Меньшов пристально посмотрел на полковника.
Одинцов говорил, глядя прямо перед собой, совершенно не замечая своего собеседника. Меньшову показалось, что это вовсе и не полковник говорит, а кто-то вещает его голосом.
«Слушай, а не сумасшедший ли этот Одинцов? -- спросил у самого себя Меньшов.—Может быть его давно трахнула белочка-горячечка или дедушка Кондрат? Ведь эти прибабахнутые, могут долго скрывать свои болезни. Может быть не существует никаких военно-космических сил, никакого полковника Одинцова, ничего, кроме этого лысого типа в очках, который разыгрывает из себя борца за светлое будущее всех зеленых человечков? А как же объяснить тогда тюрьму, психушку, спецназ, слежку и тот факт, что только благодаря полковнику, Меньшова не прикончили? Или все это снится, или все это дрянная явь?»
Я опять вас не понимаю, -- сказал Меньшов.
Простите, -- полковник вынул из пачки сигарету, -- я иногда размышляю вслух.

Он закурил, спрятал зажигалку в карман пиджака и сделал сразу две глубоких затяжки подряд.—Когда вы встретили Майю—она была одна, -- продолжал полковник.—Только длилось это недолго. Через некоторое время явился второй. Вы его описали в своих показани... простите, в своих записках. Помните, она назвала его Эктором?
Да-да, я помню. Но я не могу объяснить его, хотя он несколько раз сближался со мной.
Видите ли, если судить по тем запискам, которые составили вы, то выходит, что он успел натворить столько дел, едва появившись здесь.
Он демон? -- спросил Меньшов, вытер пот с лица тыльной стороной ладони и выхватил из пачки полковника сигарету.

Одинцов достал зажигалку и помог Николаю прикурить. Он сделал это так, словно они были давними приятелями и запросто общались на протяжении многих лет, а может быть даже служили в одном полку.
Я так не думаю, -- сказал Одинцов, пряча зажигалку в карман.
Я только один раз видел его при лунном свете, -- захлебываясь дымом сказал Меньшов.—Я был у себя на квартире. Помню, что крепко выпил. Он явился ко мне в первый раз. Понимаете, если это не был приступ белой горячки, то он предстал передо мной как темный силуэт с красной точкой во лбу. И еще... у него темный нимб над головой...

Меньшов виновато посмотрел сначала на полковника, потом на холодильник, потом снова на полковника, рассчитывая прочесть в его глазах понимание.
Вам еще далеко до белой горячки, -- неожиданно заключил Одинцов.

«Спасибо, товарищ полковник, за такой оптимистический прогноз», -- хотел было сказать Меньшов, но оставил свои мыли при себе.
О нем нам известно исключительно из ваших воспоминаний, -- продолжал полковник, совершенно не обращая внимания на мучившую Меньшова жажду выпить хотя бы портвейна, -- но он не демон. Демон искушает, а он уничтожает.
Вы хотите сказать, что он не от Земли? -- задал вопрос Меньшов.
У меня очень мало фактов, чтобы сказать о том, кто он. Но послушайте меня. Вполне возможно, что он появился исключительно для того, чтобы уничтожить ее. Он единственный, кому по силам сделать это. Он не должен был допустить, чтобы вы, встретившись, создали пару и успели друг друга полюбить. Только любовь, Николай, способна была остановить Эктора.
Вы серьезно так считаете? -- Меньшов еще раз поймал себя на мысли, что полковник если и не совсем того, то явно стоит на грани помешательства. Он даже на мгновение представил себе картину, как они вместе с Одинцовым сидят на нарах в реабилитационном центре и рассуждают о происхождении богов.
Я не знаю, как это объяснить, -- продолжал полковник, -- но он, по всей вероятности, способен забирать жизненную силу.
Эктор—вампир. Я правильно понял?
Господи, Николай, вы не поняли главного, -- взмолился полковник.—Ни он, ни она ничего общего не имеют со сказками и легендами народов мира! Ирина! -- позвал он девушку, -- сделайте нам кофе!

Ирина появилась мгновенно, словно она стояла под дверью и слушала их разговор от начала и до конца. Нет, скорее, она слушала не разговор, а бред двух шизофреников.
Девушка поставила на плиту кофеварку, а уже через несколько минут собеседники пили горячий крепкий кофе. Ирина также неслышно ушла, как и появилась на первый зов полковника Одинцова.
Меньшов хотел было задать вопрос об отношениях Иры и товарища полковника, но, вспомнив об отношениях радистки Кэт и Штирлица в сериале «Семнадцать мгновений весны», промолчал.
Кофе было великолепным! Но хотелось чего-то покрепче!
Вас немало удивила неожиданная и странная смерть Наталии Хотиненко? --  спросил полковник.
Вы имеете в виду сам факт гибели или последующие события?
И то, и другое.
Но я же писал, все описал! Прокурор Вересаев отрицал факт подмены тела, а между тем я видел ее вместе с каким-то типом на даче моей жены!
Вы сами верите в то, что это была она?
В тот раз я был абсолютно трезв! -- крикнул Меньшов.
Тело до сих пор хранится в специальной лаборатории. Скажу больше
генетические исследования показали, что это именно Наталия Хотиненко. Стало быть, труп никто не подменял, -- отчеканил полковник и стал пить кофе.

Меньшов застыл с чашкой в руках. После того, как он увидел Наталку на даче, в нем возникла надежда, что девушка жива.  Просто тело кто-то ловко подменил, преследуя какие-то непонятные цели. Однако слова, сказанные полковником, окончательно разрушили его последние надежды.
Второй представляет собой реальную опасность, --продолжал Одинцов, не обращая внимание на то, как перекосилось лицо Меньшова.—Он обладает всеми качествами вашей Майи. Но напрочь лишен ее внутреннего света и любви.
Вы хотите сказать, что знаете причины гибели Хотиненко? -- немного придя в себя, спросил Меньшов и в который раз покосился в сторону холодильника.
Я могу только предполагать. Второму, что пришел вслед за Майей, нужны были жизненные силы.
Но полковник, Хотиненко погибла до того, как я встретил Майю!
Вы думаете, что она появилась только когда вы ее встретили?
Хорошо, давайте восстановим хронологию событий, -- предложил Меньшов, и снова покосился в сторону холодильника.
Давайте! -- полковник поднялся из-за стола, открыл дверцу холодильника и достал оттуда бутылку портвейна.—Начнем с этого.  Только мне не наливать, вина я не пью.

Самое интересное, что Меньшов совершенно не смутился, не стал извиняться, делать вид, что он еще не совсем пропащий алкаш. Он схватил бутылку за горло и налил себе полную чайную чашку.  Вероятно, до него на этой квартире жили неизлечимые трезвенники и стаканов, ну буквально никаких, и близко не было!
Давайте! -- Меньшов влил в себя портвейн.

Для полковника так и осталось загадкой это его слово «давайте».  Или Меньшов хотел произнести его в качестве тоста, или в самом деле решил восстановить хронику событий.
Так вот, Михаил Васильевич, -- почувствовав как теплый портвейн разливается по телу, продолжал Меньшов, -- поздно вечером в офисе я был один, смотрел по телевизору новости. В тот день при заходе на посадку взорвался «Боинг» 747. Я смотрел репортаж с места трагедии.  В ту ночь лил дождь. Я пошел в киоск, в котором работала Наталка Хотиненко, чтобы купить кое-что из продуктов. Около двух часов ночи меня разбудили менты. Недалеко от офиса был обнаружен труп. В нем я опознал Наталку. На следующий день я уже опознавал Хотиненко, которая за ночь превратилась в старуху, и только утром третьего дня я отбыл на место гибели авиалайнера, где и познакомился, то есть, встретился с Майей.
Это ровным счетом ничего не меняет, -- сказал полковник, -- я уже вам говорил, что ее появление совпало с гибелью самолета.  Этот тип возник следом, буквально через несколько часов после того, как появилась она. Он торопился. Вполне возможно, что он искал... вас.
Меня?
Да, каким-то образом он знал, что с Майей встретитесь именно вы. Я так же не исключаю, что Наталия Хотиненко, сама того не зная, защитила вас...
Полковник, вы так успешно делаете из меня дурака, что мне и возразить нечего.
Если кто и делает из вас дурака, то исключительно вы сами. Вы многое не знаете и продолжаете упорствовать в своем незнании.
Так просветите же меня! Поведайте мне, дураку от уха до уха, в чем смысл жизни! -- крикнул Меньшов.
Он шел за вами по пятам. Он оставлял такие следы, от которых у нормальных людей волосы вставали дыбом. Первый раз его жертвой стала Наталия Хотиненко, -- лицо полковника стало приобретать особенно волевые черты. На лбу появилась глубокая складка, на скулах заходили желваки. Казалось, что он ненавидит этого странного демона, но бессилен его достать.
Второй жертвой стала жена вашего друга Аркадия Аронова— Елена!
Это правда!? Вы не путаете?
Ее постигла та же участь, что и Хотиненко, а квартира художника подверглась потрясающему разгрому. Он не пощадил даже собаку. Только одно его присутствие так повлияло на картины художника, что они просто оплавились!
Этого не может быть! Зачем ему понадобилось убивать Елену?!
Он никого не убивает, -- полковник закурил новую сигарету, -- он только присутствует рядом. Теперь вы в состоянии понять, с какой силой мы столкнулись?
Я отказываюсь это понять!
Он опоздал. Он допустил главную ошибку: вы встретились, -- не обращая внимания на истерический крик Меньшова, продолжал полковник.—Он побывал у вас на квартире, когда контакт с Майей уже состоялся. Он ничего не мог сделать против вас. Ему оставалось только надеяться, что вы, сидящий на стакане, как наркоман на игле, не ответите на ее чувство. А ее любовь к вам—до сих пор остается для меня загадкой, в том смысле, почему именно вы...
А не вы?!

На скулах полковника заходили желваки. Мелкий бисер пота выступил на широком лбу. Он посмотрел на Меньшова так, что у того по спине побежали мурашки.
Надо было обладать ангельским терпением, чтобы проглотить эту идиотскую реплику Меньшова. Полковник Одинцов таким терпением обладал в полной мере. Он слегка покачал головой и сказал:
Право выбирать, кого любить, а кого нет, Меньшов, является титульным правом женщины. Не вы выбирали ее, а она выбрала вас. Я понятно объясняю?
Вполне, -- Меньшов опустил глаза, поняв, что сморозил очередную глупость.

Будь Меньшов на месте Одинцова, он бы давно разрядил в Коленьку не одну, а две обоймы, или плюнул бы на него, как на совершенно пропащего для всего человечества типа. Но полковник честно служил интересам национальной безопасности и, являясь лицом государственным, был вынужден терпеть все до тех пор, пока такой тип, коим являлся Меньшов, не перестанет быть ему нужным.
Выпейте, Николай, -- Одинцов глазами показал на бутылку, на дне которой еще плескалось грамм 200 портвейна.
Спасибо, полковник, -- Меньшов наполнил в чашку вином и залпом выпил.
Какой там букет! Какое там смакование вином «Массандры»!
Я продолжу, чтобы окончательно поставить точки над i, -- Одинцов погасил окурок сигареты в пепельнице.—Я не исключаю, что он мог побывать у вашей дочери. По крайней мере, это хоть как-то может объяснить природу ее заболевания. Он не смог ее уничтожить только потому, что ее любят!
Господи, полковник, только не надо об Аленке! Я вас прошу! -- на лице у Николая выступили крупные капли пота, а руки вновь стали предательски трястись.
Я вам уже говорил, что с вашей дочерью все будет в порядке, потому, что Эктора нет! Майя приходила к ней и вернула то, что он забрал!
Откуда вы знаете, что его нет!?
Вы сами описали это в своих воспоминаниях. Помните, в заброшенной деревне встретились он и она?

Меньшов утвердительно кивнул головой.
Ваша любовь позволила ей противостоять его силе. Он не смог ее преодолеть, как не старался, -- он сказал это не меняя сурового выражения лица. Весь его вид свидетельствовал о том, что он в это действительно верит.
Это сказка, полковник? -- спросил совершенно сбитый с толку Меньшов.
Нет, это не сказка. Это моя версия. Если у вас есть другая, я с удовольствием ее выслушаю.
Но она из области нереального. Духи, демоны, превращения, воплощения, боги, дьявол—это же бред, самый обыкновенный бред!
не унимался Меньшов.
Николай, даже самые великие мудрецы и ученые считали, что мир познан человеком от силы на 9-10 процентов. А остальные 90, с ними как быть? Люди не придумали ничего иного, как отрицание непознанного. Если мы чего-то не знаем—значит его нет.
Поймите, что отныне и навсегда стираются границы между реальным и нереальным. Сегодня государственные органы остаются единственной силой, которая еще способна защитить людей от влияния совершенно необъяснимых факторов. Мы не можем допустить, чтобы сверхреальное проникло в массы, ибо это приведет к хаосу, нарушится мировой порядок, мир как целое перестанет существовать. Тайные знания, некогда имевшие место быть и спрятанные от людей мудрецами, могли разрушить нашу хрупкую цивилизацию, которая и существует только благодаря тому, что ее оберегает незримый союз государств. Вы даже и не представляете как неустойчива наша цивилизация! Я вообще удивляюсь, как она может существовать. Вы думаете, что инстинкт самосохранения препятствует применению ядерных сил? Ничуть! Если бы не факторы, которые я вам сейчас назвать не могу, человечество уже давно разрядило бы свои ядерные потенциалы. Только один раз самые умные из живущих на этой планете, имели возможность догадаться, что же на самом деле происходит.

Это было во время исторической встречи президента США Рональда Рейгана и генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева в столице Исландии Рейкьявике. Бывший актер, волею судьбы ставший президентом супердержавы Рональд Рейган, имел глупость заявить, что в случае угрозы вторжения инопланетян, США и Советский Союз смогут объединиться. Тогда многие не восприняли это всерьез, другие стали откровенно потешаться над словами президента Америки... Слава Богу, что эту информации удалось дезавуировать.
Армии зеленых дурачков стоят на околоземной орбите и ждут команды для вторжения? -- усмехнулся Меньшов.
Зеленые, как вы выразились, дурачки—это то, чем потчуют обывателей во всем мире и они являются таким же мифом, каким является миф о вторжении инопланетян, -- полковник поднялся из-за стола.—В этой квартире есть неплохая библиотека. Почитайте Достоевского, в частности его роман «Братья Карамазовы». Иногда это помогает. Проводите меня.



Когда черная «Ауди» полковника скрылась за ближайшим поворотом, Меньшов побрел встречать рассвет. Солнца снова не было. День начинался так, словно небесные силы медленно раздвигали диафрагму, пропуская через свой объектив потоки света.
Снег почернел. Его, как железо ржавчина, медленно поедала оттепель.
Рассвет наступил неожиданно быстро и застал Меньшова у сонного минимаркета, единственного места, которое выглядело ярким пятном цивилизации на фоне многочисленных хрущеб, разбросанных так, будто здесь строили не город, а городское подобие деревни.
Ему, дураку, надо было ехать в клинику, где лежала Аленка. Но после разговора с полковником, Меньшов понял, что эта затея совершенно бессмысленна. Лысый очкарик так убедил его, что Николаю не оставалось ничего другого, как подчиниться его воле.
А из головы никак не шли слова, сказанные Одинцовым, когда он говорил сам с собой. Это она приходила к Аленке! Она не могла сделать ничего плохого, если любит...
В минемаркете он купил каравай черного хлеба, пачку сливочного масла, бутылку портвейна для Ирины и две (две!) бутылки водки для себя. Из всего, что рассказал ему полковник, он многое не понял, но не потому, что тот говорил обо всем и ни о чем. Он действительно не понял—почему именно он был избран той, которую сам же и назвал Майей?
«Даже Спасителя по имени Иисус, Христом назвали другие», -- подумал Николай, направляясь к зданию своей пятиэтажки.
Он брел по снегу, не разбирая дороги, сунув пачку масла в карман, прижав к груди хлеб, бутылку портвейна и две бутылки водки.
Старые армейские ботинки успели промокнуть насквозь и теперь в них чавкала вода. Он не замечал столь досадной неприятности и думал о том, как сейчас будет извиняться перед Ириной, как вместе они заварят крепкий кофе.
Он будет пить свою водку, а она вино. На черный хлеб, порезав его тонкими ломтями, можно намазать масла и есть его, запивая кофе.  И думать о том, что зима обещает быть бесконечной, и прожить ее надо, набравшись терпения, надеясь, что он встретит Майю и этим все закончится.
Он заберет Аленку, уедет с ней туда, где нет зимы. Она обязательно поправится и вместе они сумеют преодолеть все невзгоды.
И Майя. Женщина, которую он любит, и в сущности ради которой, терпит весь этот бред, что принесло с собой новое тысячелетие, останется с ним. Она обязательно будет рядом, несмотря на все, что сказал о ней Одинцов...
Он оторвал свой взгляд из-под ног и онеменел.
У подъезда пятиэтажки стояла... Майя!
По тротуару, на котором снег растаял до самого асфальта, покатился каравай черного хлеба. А потом, одна за другой, как в замедленном кино, полетели вниз бутылки. Достигнув земли, они мгновенно раскололись и водка, смешиваясь с портвейном, потекла, пожирая черный снег...

***

На крыше пятиэтажки был стрелок. Он и она оказались в прицеле снайперской винтовки.

            ***

Я вижу их. Готов. Жду команды.

             ***



Первый! Они посадили стрелка!

       ***

Полковник Одинцов сорвал с себя очки!
***
Срочно высылайте группу захвата! Сделайте все, чтобы они остались
живы... Чтобы он остался жив! Вы меня слышите!?
Пока мы их видим! Группа захвата выдвигается в заданный район!..

***

Ты...—Меньшов едва не задохнулся от потоков сырого воздуха оттепели.—Ты вернулась!

Майя была рядом. Одетая в темного цвета пальто, она стояла с непокрытой головой. Легкий ветер зимней оттепели слегка теребил ее золотистые волосы.
Майя выглядела такой обычной.
На ее плече висела сумочка.
Глаза, губы, которые он целовал когда-то, оказались так близко...
Она прикоснулась рукой к его коротко стриженной голове и поцеловала в пересохшие, потрескавшиеся губы...
***

Точка на экране погасла. Одинцов надел очки и сел в кресло...
Первый! Мы его не видим! Только район, куда выдвигается группа!
Проклятье! Сделайте все, чтобы они успели! Перекройте все дороги! Освободите их от транспорта! Где вертолет?!
Он уже в воздухе!
Я приказываю, убрать стрелка! Оцепить район! Вы отвечаете головой, если она... если он... Если с ними хоть что-то случится!
Мы по-прежнему его не видим! Что она с ним сделала?
Быстрей! Быстрей!..


***

В это время стрелок затаил дыхание.
Объект взят! Еще раз уточняю задачу: он или она?
Он!

***


Я долго была без тебя, умирала, я всегда хочу быть с тобой, -- шептала Майя.


Он прижимал ее к груди и не верил, что это именно она...
***
Неслышно рассекая воздух и беззвучно напевая смертельную песню, в пространстве летела пуля. Она неслась так быстро, что уже через считанные доли секунд достигла цели. Меньшов услышал резкий удар под левой лопаткой, вздрогнул всем телом, и стал опускаться к ее ногам.
Нет!

Сквозь ее пальцы стала сочиться его кровь...
Меньшов смотрел на нее и никак не мог понять, кто же так сильно ударил его под самую лопатку. Почему во всем теле возникла слабость, почему пространство меркнет, почему затягивается пеленой?
Через минуту мир померк. Только звучал монотонный сигнал, похожий на звон в ушах...
***
... Когда вы увидите дальний свет в конце коридора, не думайте, что это преддверие в иные миры. Это всего лишь зона расставания памяти с телом, где тьмой является все, что осталось за вашей спиной.
Он умирал несколько раз в жизни. И всякий раз возвращался, не принятый, отверженный, может быть, для того, чтобы исполнить некую миссию на третьей от Солнца планете. Но в этот час разрыв между памятью и телом был таким стремительным, каким он не был никогда.
Звук, что стыл, вибрируя, как случайно задетая струна, еще удерживал его в этом пространстве. И казалось, прекратится он, и разорвется единственная, тонкая, серебряная нить, что связывала его с миром.
Он не понимал, и не мог понять, почему этот дальний свет возник тогда, когда он любит, когда здесь, на Земле, осталось столько разных дел, которые он не успел завершить...
***
... Стрелок поднялся. Быстро разобрал винтовку и стал разбрасывать ее части в разные стороны. Затвор, приклад, прицел и ствол полетели с крыши пятиэтажки в снег. Потом он подобрал одну единственную гильзу и уронил ее в темное окошечко вентиляционной тумбы. Когда он бросился к чердаку, в небе уже звенел своим пропеллером вертолет.
Он еще не успел захлопнуть за собой дверь чердака, как перед ним возникли два бойца, на головах которых были черные шлемы, лица прикрыты бронированными темными стеклами, а в руках—короткоствольные автоматы.
Стрелок побежал назад, надеясь достичь пожарной лестницы, но с вертолета раздалась короткая пулеметная очередь, которая прижала его к покрытой легким снегом крыше навеки...
***
Из вертолета на крышу пятиэтажки спустились два бойца спецназа.  Один из них бросился обыскивать мертвое тело стрелка, содрал с него маску, снял переговорное устройство. Но те, кто еще недавно связывались со снайпером, хранили молчание.
В это время на крышу поднялись двое, что встретили стрелка, когда он хотел уйти через чердак. Один из них взял его правую руку и отвернул рукав. На верхней части ладони синела татуировка—свернутая кольцами змея и две молнии...
***
Болваны! Зачем вы убили его!? Кто дал команду стрелять!
Первый, он хотел оказать сопротивление!
Ее! Возьмите ее! Немедленно!
Мы вышли на исходную! Видим их!
Действуйте!

***
... Меньшов лежал перед ней и змеистая лента темной крови выползала из под его тела. Кровь смешивалась со снегом, водой, дымилась.
Майя опустилась перед ним на колени и прижала его голову к своей груди. По ее бледным щекам катились слезы. Микрорайон, где, подобно старым пням, торчали обугленные временем пятиэтажки, словно вымер.  Ни одной живой души! Мертвые подъезды, окна, тротуары...
Она гладила его короткие жесткие волосы и шептала известные только ей молитвы. Он, скрюченный как младенец в чреве матери, лежал поджав ноги под самый подбородок. Некогда сильное тело стало безжизненным, и кровь ползла все той же лентой, растапливая снег...
Если бы кто-то наблюдал эту сцену со стороны, он бы подумал, что здесь снимают кино. Только лицо Майи, ставшее почти прозрачным, не мог сделать таким самый лучший гример. И кровь не была похожа на ту, что обычно используют в кино.
Майя все шептала непонятные слова над мертвым телом Меньшова, и губы ее сделались белыми, и глаза стали прозрачными, так что за ними можно было увидеть серую, потрескавшуюся, облезлую кирпичную стену пятиэтажки.
Ее руки все гладили его голову, словно она надеялась, что он сейчас проснется, что сердце, разорванное пулей надвое, снова станет целым и кровь вернется в него.
А где-то там внутри засевшая пуля, вдруг растает, словно и не было ее в теле совсем.
... Он хотел родиться снова. Он проходил сквозь узкое пространство трубы-матки. Но кто-то, очень сильный, вернул его обратно...
... Меньшов открыл глаза и первое, что он увидел, было лицо Майи. Она смотрела на него. Ее бескровные губы, и ставшие платиновыми волосы—напугали его.
Ты живой, -- прошептала она.
Господи, кто меня так ударил? Меня никогда так сильно не били.
А это что? -- Николай покосился на две змеистые ленты так похожие на кровь.
Это вино, -- прошептала Майя, -- вино, которое разлилось, когда ты уронил бутылки...

Он посмотрел на нее. Сейчас она напоминала стеклянную статуэтку.
Ему показалось, что вино, которое он разлил—это ее кровь.
Ты ранена!? -- крикнул он.
Нет, со мной все хорошо. Ты жив...

... В этот момент справа и слева, одновременно, появились люди в шлемах с короткоствольными автоматами в руках.
Меньшов успел увидеть их краем глаза. С двух сторон пятиэтажки бежали бойцы группа захвата. Рядом, в снегу, чернел оптический прицел снайперской винтовки. В небе звенел лопастями армейский вертолет. Из-за поворота появилась черная «Ауди»...

***

Второй! Не спешите! Дайте им уйти! Пусть они будут вместе.

***

Уходим! -- крикнул он! Но Майя только бессильно протянула к нему свою руку.
Что с тобой?!
Я не могу подняться, -- прошептала она, -- у меня нет сил.

Меньшов схватил ее на руки и понес на четвертый этаж.
***
Группа захвата остановилась. Старший пытался по радио уточнить задачу. Но в шлемофонах было слышно только тяжелое дыхание.
***
Она была невесомой. Бледная, почти прозрачная — Майя. Ее сумочка упала и он не стал ее подбирать. Он поднимался, неся ее с этажа на этаж, и все никак не мог понять, почему она стала такой легкой и почему он, после того, как его кто-то крепко двинул под самую лопатку, вдруг почувствовал в себе столько сил? А она прижималась к нему и становилась все легче и легче...
Он не стал искать ключей, даже не нажал звонок, чтобы Ирина открыла ему... им.
Страшной силы ударом он вышиб дверь и ворвался в квартиру.
Ирина! -- крикнул Меньшов.—Срочно вызови скорую!

Но в ответ прилетела на крыльях тишина. Ирины в квартире не было.
Николай отнес Майю в большую комнату и положил на диван.
Сейчас, сейчас, -- шептал он, -- все будет нормально, я сам позвоню, я сам вызову врачей.

Николай раздел ее, бросил в дальний угол пальто, снял с нее свитер и расстегнул нежную белую кофточку. Потом стянул сапожки и, не помня себя, аккуратно поставил их у входа в зал.
Майя, ты меня слышишь? Я не знаю, что с тобой! Подожди немного, я сейчас... Вот наберу номер... Нет, ты не волнуйся, сюда никто не придет...

Она лежала белая, как снег и только силилась улыбнуться.
Скорая? Немедленно! Прошу вас, срочный вызов, девушке плохо! Адрес? Да, диктую, записывайте... Только я вас умоляю, не приезжайте через сорок минут! Она погибнет! Что с ней? Она просто умирает. Не двигается, не говорит... Сердце? Может быть...  Господи! Это не ложный вызов! Сколько лет? Двадцать пять! Что? Я вам все сказал! Выезжает? Моя фамилия? Меньшов! Вы слышите, Меньшов!
Он положил трубку на аппарат и бросился к Майе. Она лежала мертвенно-бледная.
Раздень меня, -- прошептал она.—Сними с меня все!

Дрожащими руками он стал стягивать с нее джинсы, кофточку, а когда она осталась в одних трусиках и бюстике, он остановился...
Ну что ты? Я хочу быть такой, как рождаются люди, -- сказала она.
И это тоже снять?
Да.

Он расстегнул бюстгальтер и стянул кружевные трусики.
Теперь она лежала совершенно обнаженной, и тело ее выглядело таким ровным, таким красивым, что он, зачарованный этой красотой, вдруг понял, что она уходит от него такой же, какой пришла…
Он трепетно созерцал эти изгибы, высокую грудь с темнеющими сосками, этот низ живота—чернеющий... И она была такая ровная, такая...
Я люблю тебя, -- прошептала она и закрыла глаза.
Подожди, Майя, подожди, я все понял... только ты это... Я мигом, пока они приедут, я принесу тебе таблетки, я знаю, какие тебе нужны...

Меньшов пошел на кухню. а когда он уходил, то успел заметить— какой прозрачной стала она! Такого красивого и невесомого тела он еще не видел...
Когда он вернулся в зал, на белой простыне сверкала, серебрилась, внезапно возникшая пыль...

***

Рассекая морозную тишину зимнего утра к подъезду пятиэтажки приближалась машина скорой помощи. Могильный покой спального района пронзил вой сирены. Белая «Газель» с надписью «03» на капоте, остановилась у входа в подъезд. Из автомобиля выскочили врач и медсестра. Водитель отключил сирену, но мигалка продолжала мерцать, отражаясь в мутных стеклах пустых квартир.
***
Второй! Группа захвата—вперед!

С трех сторон—слева, справа и сверху выдвинулись три группы бойцов в темных шлемах.
Где больная? -- ворвавшись в комнату, спросил врач.

Меньшов стоял на коленях перед кроватью, сжимая в руках упаковки с таблетками и непонимающими глазами смотрел то на врача, то на медсестру, испуганно глядевшую на него из-за спины доктора.
Это что, ложный вызов? -- нахмурился врач.—Вы за это ответите. У нас сотни больных, десятки вызовов, а они здесь развлекаются! Что вы молчите, где больная?
Не знаю, -- едва шевеля пересохшими губами, ответил Меньшов.
Все ясно! Вам надо было не скорую медицинскую, а скорую психиатрическую вызывать, -- сказал врач и повернулся намериваясь уйти, как вдруг с двух сторон перед ним возникли фигуры бойцов спецназа.
Оставайтесь на месте! -- обращаясь к врачу и медсестре, приказал один из них.

В тот же миг бойцы образовали нечто похожее на узкий коридор.  Наступила тягостная тишина, характерная для ситуации, когда каждый думает о своем, боясь собственных мыслей. Врач и медсестра прижались к стене, с тревогой глядя на лица бойцов, прикрытые темными стеклами шлемов.
Откуда-то из глубины послышались чьи-то гулкие шаги. Тишина была такой, что каждая поступь того неизвестного раздавалась эхом по всем лестничным проемам.
Через минуту в дверях появилась фигура высокого человека в черном кожаном плаще. Большая, гладкая как бильярдный шар голова, огромные очки, плотно сжатые губы. Он сейчас напоминал собой каменного гостя. Только небольшая рация в правой руке свидетельствовала—он не вестник из преисподней.
Бойцы группы захвата застыли по стойки смирно, прижав к груди короткоствольные автоматы. Человек в кожаном плаще приблизился к Меньшову, который все также стоял на коленях возле кровати.
Николай, где она? -- спросил лысый человек.

Меньшов протянул ему ворох упаковок лекарств. Он так сильно сжал их ладонями, что они треснули и по полу покатились белые колесики таблеток.
Ее не стало, -- прошептал Меньшов.

Обладатель кожаного плаща нахмурился. Его взгляд упал на груду одежды в углу кровати, нижнее белье...
Все свободны, -- сказал он и первым направился к выходу.

Через несколько минут стихли последние шаги. Меньшов лег на постель, подбирая под себя простыни. Ему казалось, что остался, должен был остаться! ее запах. Запах внезапной пыли...
ПЕТР КРАСИЛЬНИКОВ.  Саратов. Июнь-март 2000-2008.;
Все права на это произведения принадлежат Красильниковой Елене Николаевне. Она вправе распоряжаться данным произведением так, как сочтёт нужным (Красильников Петр Николаевич).
Автор выражает благодарность за помощь в написании данного произведения Красильниковой Евдокии Лукьяновне, Мягкову Ивану Гавриловичу, Евгению Александровичу Малякину, Владимиру Святославовичу Куташову, Геннадию Васильевичу Кузьмину, Сергею Юрьевичу Михайлову, Юлии Петровне Красильниковой, Алексею Петровичу Красильникову, Римме Афанасьевне Тюленевой, Дмитрию Федоровичу Аяцкову, Сергею Владимировичу Шошину, Наталии Станиславовне Есиповой, Денису Александровичу Есипову, Олегу Геннадиевичу Рогову, Сергею Васильевичу Мокарющенко, Тамаре Александровне Тимчишиной, Виктору Ивановичу Тюхтину, Александру Александровичу Шамову, Любови Ильиничне Красниковой и многим, многим другим, друзьям, соратникам, знакомым и родным.