Бестолковая жизнь. часть 1. глава 1

Основано на реальных событиях.



Свободен лишь тот, кто утратил все,
ради чего стоит жить.

Э.М.Ремарк
«Триумфальная арка»




Дорога, по которой они ехали в аэропорт, была почти прямой, лишь изредка делала плавные повороты, за которыми вновь открывалась равнина, дрожащая от знойного воздуха, зависшего, словно туман, над самой землей. Нина сидела рядом со скучающим видом, ветер, врывающийся в оба окна, сдувал легкую черную юбку, обнажая стройные, загорелые ноги Нины. Алекс подумал, что белый цвет выгодно подчеркнул бы ее загар, но Нина терпеть не могла белый.

Она бросила на Алекса короткий взгляд, ленивым жестом поправила юбку, которая немедленно сползла, и со вздохом потянулась за сигаретами. Алекс представил ее часом ранее, когда она, голая, вся в испарине, поднялась с дивана и сказала, что из-за его похоти они опоздают на самолет. И скрылась в душе, так и не взглянув на него, а Алекс с каменным лицом принялся одеваться.

Стояла середина лета, июль был на самом пике, горели леса. Аномальная жара сушила Россию, Европа изнывала от зноя, а Нина сказала, что хочет увидеть Францию. Потому что, может случиться так, что мир вспыхнет, как газовая горелка, и от человечества останется лишь горстка пепла и Великая Китайская стена, и уже ни один подонок не сможет насладиться произведениями мастеров, создаваемые веками.

Алексу пришлось с ней согласиться. Отпустить ее. Это была нелегкая задача.

Нина щелкнула зажигалкой и выпустила изо рта дым. Порыв горячего ветра обдал Алекса ее притягательным запахом. Бергамот, кедр, мандарин и черный перец… И аромат ее прохладной кожи. Безупречна.

- Смотри на дорогу, - сказала Нина.

Это был безумно долгий и знойный день. Дорога сделала последний поворот, скоро впереди засверкает белый фасад аэропорта, колеса прошуршат по бетонке, и нисан встанет у металлического ограждения под бешеным косматым солнцем. Алекс сбросил скорость, Нина, кажется, ничего не заметила.

- Так что там дальше? – сказал он.

Она вопросительно подняла брови.

- Ты что-то хотела рассказать о вечеринке, - напомнил он.

- Ах, ну да… совсем забыла. Там кое-что произошло. Одно событие. Даже неловко говорить.

- Говори, раз начала.

- В общем… - Нина приложила к груди ладонь, точно давая клятву. – Это мне потом уже рассказали. Народу была тьма, многие напились. Вот тут-то настоящая веселуха и началась. Заметь, милый, никаких драк, это же не скинхеды! В общем, два мальчика начали танцевать стриптиз, и кончилось тем, что один другого отымел прямо на глазах у всех.

- Что?!

Нина откинулась назад и расхохоталась.

- Ты пошутила так, что ли? – Алекс нахмурился.

- Вовсе нет! Представь, все в шоке. Смотрят. А парень остановиться не может, тем более что второй мальчик, кажется, был не против. Но самое удивительное, что все договорились молчать об этом.

- Но ведь тебе кто-то рассказал.

- Сам потерпевший и рассказал.

- Бред какой-то. – Алекс сунул в рот сигарету.

- Жаль, что я не попала на ту вечеринку.

- Жаль?

- Ну, да. Это, наверное, было незабываемо.

Алекс уставился на белое облако гигантских размеров, которое как будто стояло на земле, на расплавленном, дрожащем горизонте. Оно все время было там, с той самой минуты, как город истончился до шлейфа запахов, винтажные дома окраин отнесло назад, и машина вырвалась на дорогу, запруженную крикливыми авто. Облако неспешно принимало различные формы. Вначале это был кролик, потом дирижабль, потом кашалот с раскрытой пастью. Нина занимала все внимание Алекса. Если бы не эта отвратительная привычка  без стеснения рассказывать всякие гадости… Теперь облако было как голова единорога.

Алекс выбросил в окно сигарету и накрыл руку Нины своей ладонью. Она улыбнулась ему и сказала:

- Иногда мне хочется, чтобы у меня были друзья гомосексуалисты.

От неожиданности Алекс выпустил ее руку. На мгновение он даже потерял дар речи. Ну и девка! Когда-нибудь она сведет его с ума.

- Что еще тебе рассказать, милый?

- Ничего, - бросил он.

Впереди в небо взмыл белоснежный лайнер. С другой стороны на посадку заходил  аэробус, перечеркивая ровный ультрамарин неба блеклой дымной полосой. Как айсберг из морской пучины, из-за горизонта вырастали корпуса аэропорта. Неужели она улетит? Верить в это не хотелось.



***


Любить ее было совершенно не за что – она была та еще сука. Но все-таки он любил ее.

Она столько раз подставляла и унижала его, что бросить ее, забыть, для него было бы благом, но он с негодованием отверг бы такое благо, как дети отвергают саму мысль о смерти. Он отлично помнил день их встречи, всегда держал его в голове. Кажется, именно тогда он и начал свою подлинную жизнь.

Алекс прощал ей многое, и мог бы простить все – эти вспышки гнева, отвратительные выходки, ее неверность… К черту все, думал он, пропадай, душа. Это было так по-русски, и так нерационально. Он не был мазохистом, конечно же, нет, но при всей своей суровости, брутальной внешности, перед ней он был абсолютно бессилен. Нина знала это. Быстрая, как сабля, она ранила его, и он, весь исхлестанный, тяжело дыша, оставался, в то время, как она уходила (может быть, к очередному любовнику), не оставив ничего, кроме темного амбрового запаха.

Ей было многое позволено. Неужто потому только, что она была красива? Скорее всего, это не служило бы оправданием для нее. Но красота Нины была особого рода, в ней была заключена какая-то дьявольская сила, без сомнения, роковая и опасная. При одной только мысли о Нине сводило живот от желания, и он с замиранием сердца ждал той минуты, когда она, стоя перед ним и насмешливо улыбаясь, расстегнет пуговицы на своей блузке – одну за другой.

Он знал ее тело, каждый дюйм прохладной мягкой кожи, маленькую грудь, плоский живот, ноги, и то, что между ними – горячую коричневую розу, ее вкус, ее аромат.

Больше всего она любила делать это, лежа на животе, чуть-чуть разведя ноги. Он входил в нее свободно и плавно, как корабль, раскачивался над ней, удерживаясь на руках. В эти мгновения он принадлежал только ей, становился ее ангелом, отдавал ей все, беря взамен наслаждение. Нина сладко стонала, и когда ему этого становилось мало, он наклонялся к ней и шептал в самое ухо:

- Кричи.

Это были горячие годы, тугие, как мяч, заполненные только ею, только им. Какая разница, что было «до» и что будет «потом». Это была жизнь странная, где-то вдали от всего, что их окружало – где-то в отражениях витрин. И причем здесь ее любовники?

Что они могут, что они знают о ней? Она просто ненадолго задержала взгляд, а потом с легкостью бросила новое имя в копилку своих побед. Это просто игра такая… она порой так развлекалась.

К чертовой матери их всех, думал Алекс, обнимая Нину по ночам, когда сон накрывал ее неожиданно, прежде чем она успевала пожелать ему доброй ночи, еще чувствуя пальцами солоноватую испарину на коже, еще мысленно повторяя конвульсии только что пережитого оргазма.

Все это он вспомнит, и будет вспоминать еще не единожды с немой болью под ребрами – до конца своих дней. Она была темная, и никого не брала в расчет, и если бы не его гордость и не ее гнев, сейчас они были бы вместе. Я вернусь назад, скажет он себе, и попрошу ее остаться, и она, конечно же, останется.

Мне бы хотелось, чтобы это было так…





***


Три года назад Нина стала женой Алекса. Он был счастлив. По-своему она любила его. Ему так хотелось в это верить. Во всяком случае, они были вместе. У них была квартира под самыми облаками, на ремонт которой они угрохали уйму денег, работа и относительная свобода, предоставленная им мегаполисом. В городе, где они жили, была большая плотность населения, большая задымленность, толчея. А в квартире в «спальном» районе на окраине города из окон открывались чудные пейзажи – поросшие старыми деревьями берега реки, и дальше – леса, леса, леса, и голубоватые горбы холмов, которые как будто висели в воздухе. Многочисленные окна позволяли любоваться этим видом из любого уголка квартиры, а зеркала множили слияния, взаимопроникновения форм и объемов, света и тени, отраженных лабиринтов.

Наверное, Алексу было непросто с Ниной, но они учились понимать друг друга, учились ладить. Они были ровесники – Алекс лишь на год старше – но он относился к Нине с нежностью, как к ребенку. У них была уйма друзей, и в то же время не было никого. Нина легко сходилась с людьми, и так же легко забывала, а для Алекса существовала одна она.

Она была огонь – яркая, вспыльчивая, злая. Он – вода. Спокойный, уравновешенный созерцатель. Они могли бы многие годы прожить вместе, и эти годы сложились бы ровно, как один день, они были идеальной парой.

Алекс увидел Нину в магазине, точнее, он стоял на улице и сквозь стекло смотрел на нее. По ту сторону она показалась ему нереальной, девушкой из другого мира, из тех, что можно увидеть только в толстых глянцевых журналах. Она выбирала какие-то безделушки – кольца, браслеты, примеряла на свои тонкие руки и относила в сторону, любуясь ими. Продавец, девушка в коротеньком кофейного оттенка платьице, что-то советовала ей, и Нина улыбалась.

Алекс не понял даже, что делает здесь, что его заставило вдруг остановиться, пригвоздило к месту. Это был какой-то гипноз, он просто стоял и смотрел на нее. Пару раз взгляд Нины скользнул по нему, и он почему-то вдруг испугался. Испугался неизвестно чего: ее, себя, или того, что могло бы случиться между ними. Нина отвернулась, и Алекс стал успокаивать себя тем, что она, возможно, смотрела и не на него вовсе, и что взгляд этот мог быть бессознательным.

Наконец, она вышла. При солнечном свете, вблизи она была еще красивее. Повесив на согнутый локоть сумочку, Нина прошла мимо, настолько близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы остановить ее. Но Алекс подавил в себе этот порыв. Он дал ей удалиться на значительное расстояние, уже где-то далеко мелькало ее черное платье, ее темные длинные волосы трепал ветер, и она подняла руку, чтобы убрать их с лица. То и дело она пропадала из виду – был конец рабочего дня, и на улицы высыпали толпы, спешащие по своим делам. И Алекс подумал, что вот сейчас она исчезнет, как исчезает дым, окончательно и навсегда, и уже никогда больше он не встретит ее, потому что судьбоносные встречи случаются лишь раз, и уже нельзя будет ничего исправить. Его охватила паника, и он ринулся вперед.

Она шла размеренным шагом, не быстро и не медленно, покачивая бедрами и красиво поводя плечами, как будто внутри нее звучала своя мелодия, свой ритм. Посматривала на витрины, на проезжающие мимо авто. Она шла словно по подиуму, как будто в городе существовала лишь она одна, а все остальные были декорацией, голограммой, просто так, чтобы она не скучала. Алекс заметил, как на нее реагируют мужчины, почувствовал первый укол ревности и обругал себя. Один догнал ее и сказал пару фраз, так, что Алекс услышал, что именно, и ему захотелось набить ему морду. Но она лишь дернула плечом и презрительно посмотрела на хлыща.

Один раз она обернулась, кажется, скользнула по нему взглядом, и Алекс замер. Потом быстро подошла к обочине, подняла руку. Но проезжающее мимо такси оказалось несвободным, и она снова продолжила свой путь, а Алекс – за ней. Так они дошли до парка, где на прямых дорожках, покрытых розовой тротуарной плиткой, расхаживали измученные жарой горожане, у фонтана играли стайки детей, и мамаши с колясками кормили толстых ленивых голубей.

Она села на скамейку в тени акаций, заложила ногу на ногу, и ее черные босоножки на высоком каблуке с ремешками, обвивающими тонкую щиколотку, стали инициалом эротических фантазий Алекса. Что делать дальше, он не знал, то есть, знал, конечно, но было страшно подумать, что она его отвергнет. Она достала сигарету и закурила, пряча огонек зажигалки в ладони. Он сделал то же самое. Пальцы слегка дрожали. Сказать по-правде, он терпеть не мог курящих женщин. Ему это казалось чем-то вульгарным, недостойным настоящей женщины. Он смотрел на нее во все глаза, как она держит сигарету, по-мужски, щелчком, сбивает пепел, медленно выпускает изо рта дым, и даже это, то, как она курила, было особенным. Лицо ее было спокойно, и профиль четко рисовался в хрустальном предвечернем воздухе. Он нервно выбросил окурок и направился к ней.

Роман их развивался стремительно. Период романтических отношений как-то очень быстро сошел на нет после слов Нины, что все эти конфетно-букетные ухаживания – невозможная пошлость и самый великий обман со стороны мужчины. Напрасно женщины думают, что так сумеют узнать мужчину. Никогда этого не будет. И задала Алексу прямой вопрос, на который он обязан был ответить.

У них была красивая свадьба. Нина продумала все до мелочей. Приглашены были только самые близкие люди, которые были счастливы от того, что счастливы Нина и Алекс. День бракосочетания, назначенный на четырнадцатое сентября, в разгар бабьего лета, был очень теплый и ясный, до самого края затопленный солнечным медом. Когда все вышли из дворца бракосочетаний, и приглашенный фотограф снимал молодых и гостей, ловя наилучшие ракурсы, Нина нежно улыбалась и нервно сжимала локоть Алекса. Солнце било сбоку, поднялся горячий ветер, задувая меж каменных колонн открытого дворика. Ветви тополей качались, разбрасывая охапки жухлых листьев, они сыпались на алое декольтированное платье Нины, на ее темные волосы, поднятые шпильками, и солнечный свет обнимал ее божественную шею. Драпированный шлейф платья лежал на белых плитах двора, гости, опасаясь наступить на него, держались чуть поодаль, и Нина под руку с Алексом оказалась словно в полосе отчуждения, как истинная королева.

Автомобили, начищенные до блеска, урчали моторами, как жуки распахнув все свои лакированные дверцы. Их ждал ужин в ресторане, фарфор и серебро на белоснежных скатертях, вино в темных бутылках и красные свечи. А он держал ее прохладные пальцы и думал только о предстоящей ночи.   

Теперь она была его женой. Женой! Он хотел обладать ею в полной мере, чтобы она была только с ним, его. Чтобы никуда не уходила, не думала ни о ком, кроме него. Он готов был расстаться с жизнью, лишь бы это было так. Постепенно в нем стало расти чувство утраты, похожее на ранние осенние сумерки, что рождаются где-то рядом и расползаются все дальше и дальше, опустошая все вокруг. Наверное это было интуитивное понимание того, что Нина не может быть верна, предчувствие ее измен.

Он подвел ее к автомобилю, но гости, смеясь, стали требовать букет невесты, и Нина бросила розы цвета бордо, которые поймала бабушка Алекса, восьмидесятишестилетняя старушка в голубом парике. Через пять дней после свадьбы она умерла, но на похоронах Нина и Алекс не присутствовали, потому что были уже в Лиссабоне.



***

Они стояли на мосту. Сумерки широкими гуашевыми мазками ложились на реку, набережные и старые городские здания из серого камня с витражами в окнах, где еще вспыхивали слабые миражи заходящего солнца. Здесь, на мосту, воздух как будто загустел. Пахло водой, мокрым камнем, плесенью и еще чем-то неуловимым, царящим над всеми запахами. Наверное, так пахнут века.

Стало ветрено. Алекс набросил на плечи Нины вязаный кардиган, а она прижалась к нему и заглянула в глаза. Отраженный свет широкими полосами ложился на реку, бесшумно плывущую внизу. Слышалась отдаленная испанская речь, взрывы смеха. Темные деревья рисовались четко в высоком небе цвета морских глубин. Отсюда не были видны огни их отеля, но, если сойти с моста, пересечь набережную, узкую и длинную лужайку, которая каждый вечер синеет, а потом становится серебристой от росы, сесть в автомобиль, ожидающий их, и проехать квартал, он встретит их всеми своими огнями.

- Я никогда не был так счастлив.

- Ты уже говорил это сегодня.

- Я знаю.

- Ты говорил это сто раз. И вчера. И позавчера.

- И еще столько же скажу. Я счастлив, Нина. Ничего больше не нужно мне в этой жизни, только ты.

- Ты зря так говоришь. Это опасно.

- Почему?

- Потому что никогда не надо до конца растворяться в ком-то. Мы только люди, Алекс, только плоть и плоть, а не кровь, не слияние. Просто ты – это ты, а я – это я.

- Нет, Нина, нет. Я люблю тебя и хочу хотя бы на час забыться в иллюзии вечности.

Он обладал ею полно, всею своей силой, широко раздвигая ее ноги, погружаясь в ее темные глубины. Тело его напрягалось, дрожало, он видел перед собой ее запрокинутую голову, волосы, разметавшиеся по подушке,  беззащитную белую шею, ее изумительную голую грудь. Он сходил с ума. Да, он был точно помешанный, желал оргазма и оттягивал этот момент, для того только, чтобы подольше побыть с Ниной, в ней. Наконец, они успокоились, и он лежал, уткнувшись лбом в ее плечо, как-то вдруг притихнув и чувствуя, что он весь словно померк от любви. Не зажигая света, Нина протянула руку, вытащила из наполовину опорожненной пачки сигарету, щелкнула зажигалкой и выпустила дым в темноту. У нее была одна особенность: она не любила обсуждать только что случившуюся близость. Вопросы из разряда: «тебе было хорошо дорогая?» приводили ее в ярость. Алекс знал это и молча любовался ею, думая о том, что после короткого сна все повторится.

Наконец, она бросила сигарету в пепельницу, пробормотала по-французски, что они снова разбудили всех соседей, и скрылась в ванной. Алекс поднялся с постели и выглянул в окно. На улице была ночь, ночь старого Лиссабона – горели огни, проезжали редкие авто. И этот отель, эта маленькая комната, в которой каждый вечер полыхал закат, Нина с ее улыбкой и прохладной кожей надолго вошли в его сны, в его подсознание, где вновь и вновь пробуждались старые иллюзии, и угасшее очарование и надежды возвращались опять. И, когда эти сны приходили, тогда только и оставалось, что лежать тихо, боясь шелохнуться, и уговаривать себя, пока не утихнет боль.