Смех и сила. Новогодняя сказка

     «Смех, говорите?» …Мы обернулись. Он сидел рядом, усталый, как все. Погода нелётная, сводки не радуют. Куковать, может, сутки – иль двое! Хоть на миг отвлеклись – да и тут помешал. Слева – смех – и задорный, заливистый. Лица сами – в улыбку – забываешь, что дома уж ждут: стол, шампанское, скоро двенадцать – а ты здесь, средь чужих невесёлых людей, у которых в глазах – свой испорченный праздник, негорящая  ёлка. Только трое смеялись: остров радости в море тоски. Парень с видом гробовщика – шутку за шуткой – жаль не слышно за девичьим смехом. На мгновенье прервутся – и снова – и ведь звонче, сильней – хоть куда уж сильней? Две девчонки – и, наверно, их кто-нибудь ждёт – и грустили б, как мы – но не могут грустить: смех – сильней! Даже нас отвлекли – и тоска улетела из глаз – а тут этот прервал. С разговором полез. Скучно – книгу читай. Водку пей. Но другим не мешай. Только резкое слово не сошло с языка. Нет, не страх удержал: трое нас, и любой –  покрупней, помоложе его. Ощущенье: нельзя. Стая псов перед волком – молчаливым, спокойным, готовым на смерть и на бой. Здесь – ни боя, ни смерти. Только суть такова.
     «Извините, ребята. Новый год. Смех в тоске. …Отниму у вас десять минут. Расскажу. Потому что так надо. …Тоже был Новый год. Мы стояли. Под сорок – мороз. Новогодняя ночь. Нет, ещё не двенадцать – но поверка вечерняя длится – и конца не видать. Не поверка: приказ: «Всем стоять!» – и стоим – и охрана стоит, и на вышках стоят – мёрзнут, злятся – и слушают смех, как и мы. Дом начальства – и хохот: грубый, громкий – мужской, – и визгливый, заливистый – женский. Бабий, лучше сказать. И специально, чтоб слушали мы – чтобы мёрзли, стояли – чтобы было вдвойне и втройне тяжелей. И стояли мы. Хохот ложился на нас, как пудовые глыбы. Вот одна… и одна… и одна… Сколько можно? Ну, конвой недоволен – их сменят: тоже хохот и водка потом. Нам – барак – и отчаянье – даже для тех, кто привык. – И конца пытке нет. Говорят, льют на голову капли – и за каплею капля – и сходят с ума. Смех – страшней. И не мог я глядеть на других. В них моё отраженье – та же злоба, отчаянье, боль…
     И вдруг – хохот. Сосед, Яшка Лысый – заржал – заразительно, весело – словно от шутки ковёрного в цирке. И другие – за ним. И я тоже. Подхватила волна, понесла – и весь строй хохотал – истерично, до слёз – покрывая и мат конвоиров, и собачий растерянный лай – псы – и те, и другие – суетились, не зная, как быть. У начальства – заткнулись. Из дверей повалили – офицеры – добротно одетые, пьяные, морды красные. …Смотрят, молчат. И начальник – здоровый!.. – достал пистолет, и два выстрела – вверх. «Слушать, гады! ...Молчать!» Только смех всё сильней – победительный смех! Страх ушёл. …Не совсем. Но сейчас общей массой мы были сильней. Каждый чувствовал хохот друзей – и врагов – но своих: против этих – своих! – и не масса людей здесь, а смех – сущность смеха, его существо – мы лишь клетки, частицы – как огонь от десятка свечей может слиться в язык, многократно превысивший сумму десьти огоньков, – так и смех наших сотен стал пожаром – полотнищем смеха.
     А начальник краснел. Снова выстрелы в воздух – и смех – заглушающий выстрелы смех. Не побег и не бунт – мы стояли на месте – только рты хохотали – попробуй, заткни! Вновь приказ: «Прекратить!» – и движенье на вышках: пулемёты к стрельбе. …Не посмеют… И смех продолжался, летел. И – огонь! Пули врезались в землю за несколько метров до нас. И опять: «Прекратить!» Только хохот летел – так качают вагон, чтоб  свалиться со всеми, с охраной – к чертям! А на вышках чуть сдвинут прицел – и не в землю – на нас. И, похоже, начальник готов, но и мы – до конца! ...И тут Яшка издал некий звук – ртом – но будто не ртом. И волна понеслась – и мы все – этот звук. В знак презренья к ним всем, в знак победы над ними. …А потом  – тишина. …Всем досталось потом, но победа – за нами».
     …«Ну а Яшка?» «Вокруг стукачи. Кого знали, кого-то и нет; но никто не донёс. Понимали: узнают – на нож. Кто и как – неизвестно. На нож».
     Он поднялся. «Выпить нечего. Просто почтим». И мы встали. И он протянул небольшую, но крепкую руку. И пошёл – невысокий, седой и прямой.
     И нам не было жалко, что мы не успели домой.

31.12.2013