Петля Нестерова

       Юрка Нестеров на смену пришёл смурной и какой-то встревоженный. На вопросы коллег-слесарей отвечал односложно и невпопад. Понятно было, что с ним чего-то приключилось, а чего – он не говорил, лишь каждые две минуты звонил куда-то, но на том конце, по всей видимости, никто не отвечал. Мужики и сами уже стали тревожиться, но с расспросами к парню уже не лезли.
       Телефон зазвонил громко и неожиданно. Все вздрогнули, Юрка подскочил к аппарату: «Да?! Алё! Это я… Привет!!! Живая?! А? Да. Понял. Бегу!..» — парень глянул на бригаду посветлевшим взглядом и убежал.
       Вернулся Юрка с видом победителя, одержавшего главную в его жизни победу. Мужики успели сходить на заявки и хлебали в дежурке чай из почерневших от чайной смолы стаканов.
- Ну чё, рассказывай, — выдохнул Сашка.
- Дак чё, мужики, влетел я тут в историю — Юрка мялся, но было видно, что ему самому невтерпёж поделиться чем-то очень для него важным. Следует сказать, что дело было в перестроечные времена, то есть в годы пьяных и табачных бунтов, и повального дефицита на всё, от мыла до презервативов.
- В общем, так, — Юрка налил себе чаю и продолжил, — в ту-то смену, в ночную, стою у кассы в столовке, прикалываюсь, чё, мол, сигарет-то нету? Где, говорю, «Родопи» и «Ту-134»? Опять затёрли по блатным? На кассе Светка сидела, тоже прикололась, типа, сигареты с сигарами подвезти вот-вот обещали, жди. Ну, поржали, я с подносом к дальнему столу ушёл. А тут ко мне Нинка с пятого участка подсаживается. Чё, мол, Юрик, курева надо? Надо, говорю. Она мне, мол, у меня дома есть, пачек двадцать, только не «Родопи», а «Прима». Пойдёт? Ну, ещё бы не пойдёт! В общем, договорились, что утром на одном автобусе поедем, к ней. За куревом. А чё, я и не подумал ничё такого. Ну. Приехали, она сигареты достаёт, как раз двадцать пачек. Я ей деньги, она не берёт. Не надо, говорит. Я ей – ты чё как здрасьте? Говори, мол, скока должен? Ну, говорит, вона, кран посмотри, год уж текёт, муж ничё сделать не может. А где, спрашиваю, муж-то? Дак на работе… В общем, прокладку в кране заменил, делов-то. Уходить, а она мне – чё бежишь-то? Садись, чайку попьём. Попили. Пошли телевизор смотреть. Будто я его не видел никогда. А я уж догадываюсь – неа, не телик смотреть привела. Сидим на диване. Слово за слово, она всё ближе ко мне подсаживается, смеётся. Я уж тут и понял – хочет! Чё, говорю, давай? Ага, говорит, давай! Ну и понеслась коза по кочкам! Ох и шалава! Я её прямо во все места. Десять раз! Или восемь… Она как швейная машинка, прям. Шлюха, короче. Умеет! Во!.. А тут вдруг звонок в дверь. Она мне говорит, мол, не боись, это соседка, с дочкой её посидеть, да пошла она, мол, надоела. Ну и мы дальше. А в дверь звонят и звонят. Нинка встала, в глазок поглядела и мне, шёпотом, дескать, муж пришёл! Вот дура! Ну что, я штаны напялил, рубашку кое-как, кроссовки схватил и на балкон. С разгону-то чуть не прыгнул. Глядь – высотень-то какая! Этаж-то пятый, блин!!! Ну не биться ж с ним, с мужем-то! Не помню уж, как перелез через край, спустился на четвёртый. Сам босиком, кроссовки вниз улетели. Рубаху порвал. Толкаю дверь – она закрыта. Я перелазить снова, чтоб на третий, да сорвался. Всё, капец! Всю жись за секунду вспомнил. А там кабель телевизионный снизу наверх шёл, я слёту ногой в петлю попал, чуть все мослы себе не повыдёргивал! В общем, не помню, как выпутался из петли, с перепугу-то. Только вижу – на втором я уже. Этаже. Ну чё, второй – не пятый, спрыгнул я. Хорошо, хоть, внизу чьи-то грядки были, мягко. Тут сверху мужики заорали, мол, стой, козёл, мол, убью падлу! И банка трёхлитровая прилетела. С пшеном. Не разбилась чёто. И чё она не разбилась, ума не приложу. Я бы разбился с такой высоты. Потом велик трёхколёсный прилетел. Потом ещё какая-то хрень. Ну, мне разглядывать некогда, скорей бы кроссовки найти да слинять. А те, сверху, орут, мол, стой, сука, я тя на куски порву! Козёл ты, мол, драный! А я даже и не обиделся за «козла», он же сторона пострадавшая, чё мне на него обижаться, прально? Короче, кроссовки напялил и дёру. Нинка вроде говорила, что он у неё шофёром работает. А у подъезда ГАЗ-66 стоял. Наверняка его. Щас они меня догонят и в два рыла утопчут, это уж вам как пить дать! С километр я убегал. Сперва дворами, искал подъезд подходящий. А жутко же, вдруг их там не двое, а больше? Начнут по подъездам шарить – всё, пиши — пропало. Добежал до моста. Умылся в реке, отдышался. Место открытое, если что, я и вплавь удеру. Никого. Ну, я на автобус и домой. Дома уж переоделся, успокоился. А только ж боязно – вдруг её муж пытать начнёт, что и как, кто таков, откуда? Начнёт ей руки выламывать, она сразу меня сдаст, шлюха, блин. Зачем я только, думаю, связался…
- Ну, а чем дело-то кончилось?
- Чем-чем… У меня дома гайка на сорок шесть была, сунул её в носок, носок в карман. Чё мне теперь, свою башку подставлять? И сёдня с утра на работу. Ну чё, вроде никто меня не встречает, убивать не собирается. И тут она звонит, приходи, говорит, сигареты забери. Ну, я и побежал. Думал, вся морда в фонарях. А нет, улыбается, радостная такая. Чё, мол, как ты, спрашивает. А мне-то чё? Сама-то как, говорю? Сильно наподдавал-то? Она сигареты подаёт и часы. Я же ещё и часы у ней забыл. А трусы, говорит, в душевой, на полке лежат. Принести? Нет, говорю, мужу подари. Ну, поржали. Она и рассказала. Никого же, кроме мужа, не было, это я с перепугу так решил. Она, как я с балкона ихнего слез, открыла ему. Тот-то сразу и сообразил, нечисто дело. Пока я там в петлях кувыркался, он везде всё обшарил – шкафы, ванную, туалет. Потом только догадался, на балкон выскочил. И аккурат, когда я со второго этажа прыгал. Нинка говорит, что он аж охренел, думал, что я прямо с ихнего сиганул. Спрашивал, потом уже, не в цирке ли я работаю. Ага. Она сказала, что да, акробат.
- И чё дальше?
- А чё… Он с балкона когда вернулся, хлестанул ей по щеке. А Нинка горшок детский взяла и говорит, мол, ещё раз ударишь – башку разнесу. Он больше не трогал. А она на него ещё и наехала, дескать, из-за тебя человек мог разбиться, придурок. И сказала, что ничего не было, что она сигареты мне продавала.
- А он так и поверил?
- Захотел поверить и поверил.
- А то, что долго не открывала?
- Сказала, что на балконе были, мол, я курил, она рядом. Сообразила, в общем. Хоть и шалава, а сообразила, молодец. Да он у неё ещё и прощения просил. И розы покупал. А соседки от зависти по всему дому разнесли, мол, любовник у Нинки, лётчик-акробат, ради бабы с пятого этажа сиганул! Охренеть! Вот такие дела. А, чё я, вот, закуривай, мужики, лётно-халявные!
       В дежурке повисла мёртвая тишина. Никто к Юркиным сигаретам не прикоснулся. Потом самый старый из всей бригады, Егорыч, подошёл к Юрке и негромко, но слышно произнёс:
- Слышь ты, лётчик-перехватчик! Фантазёр хренов. Ты уж если с чужой бабой побывал, то помалкивай, а не трепись на весь завод. Это раз. Мало ли, что у них в семье, никто тебе права не давал обзывать женщину шалавой. Это два. И вот ещё что. Вали-ка ты с бригады. А ещё лучше – из цеха. Нинкин муж – племянник мой. И если я ему скажу, кто ты и что ты, тебе не жить. И не дай тебе бог трепануть про это где-нибудь ещё. Лучше б ты удавился в той петле. Ты меня понял, козлёнок?
       В общем, Юрка всё понял. И ушёл из бригады. То есть уволился. С завода. Совсем. Жить-то ведь все хотят, даже такие вот Юрки…