Нефертити и остальные. Сериал. Часть 2. 17 серия

Не успели похоронить Кийю, как новое несчастье обрушилось на дворец. Заболела принцесса Нефер-Неферу. Ее не знобило и не бросало в жар. Она ни на что не жаловалась. Просто бледнела и таяла на глазах. В коридорах дворца перестал раздаваться ее звонкий смех. Фараон был в отчаянье. Он вызывал к дочери одного врача за другим, но ничто не помогало. Вместе с женой, позабыв о своей ссоре с ней, и о своем страхе перед больными, он часами сидел у  постели дочери и держал ее за руку. Он  не ел, не пил, и выходил из ее комнаты только в утренние часы и перед заходом солнца, чтобы помолиться об ее здоровье богу Атону. Но диск Атона равнодушно плыл по небу и садился за песчаные холмы,  как ни в чем не бывало.
Вместе с царской семьей переживал и волновался Эйе. Он маячил за дверями, не смея приблизиться. Он приставал к лекарям, доводя их своими расспросами до головной боли. Однажды он попался на глаза Эхнатону, когда тот шел на молитву, и своим бледным потерянным видом так растрогал фараона, что его величество на секунду остановился и благодарно потрепал Эйе по плечу. Это еще более укрепило веру Эйе в возможность брака с принцессой, и ее усугубляющаяся болезнь вызвала в нем приступ тоски, смешанный с яростью.
Ничто не помогло, и принцесса через две недели тихо умерла на руках у родителей. Фараон приказал не хоронить ее по старым обычаям, которые вызывали у него омерзение. Тело принцессы должны были положить в склеп в пещере, обращенной входом к восходящему солнцу. Этот приказ поверг всех в шок. Но страшное, оскалившееся лицо фараона отбило всякую охоту спорить.  Когда ее тело забрали из комнаты, фараон подошел к окну, а Нефертити прикоснулась ладонями и лбом к стене из черного мрамора с золотыми прожилками. Холодное прикосновение немного остудило ей лоб. Она ничего не чувствовала кроме этого холода и стучащей боли в висках. Отчаяние надвигалось на нее, как эта холодная, мраморная стена.
Эхнатон подошел к ней сзади и положил ей на плечи свои длинные, нервные, тонкие пальцы. Нефертити повернула к нему голову, и ее глаза болезненно блеснули в полумраке.
«Ты, - сказала она ему и всхлипнула, - твой бог Атон, дарующий жизнь, не даровал ее нашей дочери. Старые боги,  по крайней мере, могли бы дать ей новую жизнь после смерти, но ты отрекся от них. Наша дочь погибла. Мы больше не насладимся игрою с ней в наших садах, но мы и не встретимся с нею в садах небесных! Что ты наделал!»
Фараон отшатнулся. «Не разрывай мне сердца! – сказал он, - разве я не страдаю так же, как и ты? За  что ты укоряешь меня? Тебе плохо жилось со мною многие годы? Разве не было у нас веселья? Разве не было праздника? Разве так нам жилось бы при старых богах? Ты жалеешь о том, что я разрушил ту мрачную жизнь, которая была уготована всем нам?»
Нефертити всплеснула руками, содрогаясь от рыданий. Фараон смотрел на нее, тонкую, прекрасную даже в плаче, смотрел на ее изящные руки, заломленные в горестном порыве, сверкающие белизной на фоне черного мрамора и вдруг где-то глубоко у него в груди зародилось негодование.
Как она могла так изощренно ранить и оскорбить его? Всегда  изящная, надменная, так умело и тщательно подбирающая слова, чтобы ударить в самую точку. Даже в горе она сумела это сделать! Хеттская аристократка, метко стреляющая из лука, не прощающаяся ошибок.
А разве ему самому не пришли в голову точно такие же мысли, которые она так беззастенчиво озвучила, посягнув на смысл его жизни? Только он имеет право так казнить себя, только он имеет право на такие мысли, но не она!
А он-то как раз думал сам сказать ей это, чтобы она опровергла его слова, утешила, сказала, что это не так, что это не он виноват, что это судьба – Маат.
И чувство холодной тяжести, поселившейся в нем отныне, стало убивать в его памяти все, что связывало их раньше: горячие объятия на крыше дворца под звездопадом, ее слова, сказанные ему на ухо в бреду любви, ее умение слушать его, глядя ему в лицо своими большими, спокойными, прекрасными глазами.
Нефертити! Нефертити!  Что ты наделала?
Но Нефертити, убитая горем, потерявшая способность оценивать происходящее вокруг, превратилась в один миг из жены фараона в слабую женщину. «Если не сохранить тела, - сказала она, - то душа утратит форму и растворится в звездной пыли. Я хочу, - сказала она, всхлипывая и слизывая языком с губ слезы, - чтобы ее похоронили по старинным обычаям жрецы Амона-Ра! Слышишь! Я так хочу!» Она почти кричала.
«Хорошо, - сказал фараон, - ее похоронят по старым обычаям. И ты будешь присутствовать при этом. Стоять рядом. Ты увидишь, как у нее через ноздри специальными крючьями будут вынимать мозг, а потом ты увидишь, как ее разрежут и вынут из нее легкие, сердце и печень, а потом ее тело окунут в раствор из смол на несколько недель, и ты будешь приходить и  смотреть на нее. Ты этого хочешь?» Нефертити стояла и смотрела на него широко открытыми глазами и ничего не отвечала. Тогда фараон усмехнулся и вышел из комнаты.