Fifteen, fifty

Любовь Отраднева

(в соавторстве с Naru Osaka)

Fifteen, fifty

Посвящается дражайшему соавтору

Кто бы знал, как мне давно мерещилось, что на самом деле Озма любит Расщепея далеко не только как приёмного отца! Очень захотелось наконец осуществить этот давно засевший в голове пейринг. Для этого пришлось сочинить АУ, из которой исключить Ишоду и Кишана… Потому что все иные варианты получались неэтичными или ангстовыми – или и то, и другое.
Цитата из первоначального фика – первый абзац.
* * *
Но настала пора, когда она доела последний бутерброд, бродя по улицам очень далеко от гостиницы. Это было на пятый день. Ударил небывалый мороз, и стоять на улице было равносильно гибели. Но Озма не утолила голода последней порцией Джуниных запасов и так ослабела, что села на скамейку и не в силах была встать. Напрасно Славик тормошил ее и упрашивал идти – у нее не хватало сил даже ответить ему. Холод, легко пронизав все теплые вещи, которыми Озма пыталась от него защититься, добирался до ее сердца. Славику хотелось умереть вместе с ней. Просить о помощи было некого – все сидели по домам и нос боялись высунуть…
Но неожиданно мимо скамейки прошел какой-то немолодой уже мужчина. Славик тут же закричал:
– Товарищ! Тут замерзает моя хозяйка. Я бы увез ее, если бы вы подняли ее мне на спину…
Незнакомец замедлил шаг и обернулся. Кажется, даже не сразу понял, кто его окликнул. А когда разглядел – часто заморгал большими, нереально синими глазами. Но решил, что удивляться некогда.
– Конечно, сейчас. Что ж вы, барышня, сено-солома, забыли в такой холод на улице… – и ловко поднял Озму в седло.
Она покачнулась, рискуя упасть, но незнакомец предупредительно ее подхватил. Было видно, что ему не так легко это дается, но он поддерживал девушку до самого своего дома, а там, сняв с нее шубку и сапоги, уложил ее на кровать.
Озма, кажется, даже никак не могла понять, что наконец попала из холода в тепло. Только заморгала, встречая взгляд склонившегося над ней человека.
– Камни славы… – и снова обессиленно закрыла глаза.
– Кажется, вы тот, кто нам нужен, – объявил Славик.
Тот взглянул, мягко говоря, удивленно.
– Про вас есть пророчество, – с важностью выговорил деревянный конь. – Про вас и ваши глаза.
– Да ну? И что же с моими глазами не так?
– Наоборот, ни у кого таких нет!
– Ладно, ладно, это всего лишь особая примета. В предсказания не верю, лучше скажи, чем я могу помочь вам!
– У нее спросите, – Славик кивнул на хозяйку.
– Ну, так чем же могу быть полезен, барышня?
– В моей стране большая беда, – Озма заговорила быстро, нервно, от недавней вялости не осталось и следа.
…Рассказ затянулся. И лишь закончив говорить, Озма поняла, что давно согрелась, больше того – ей даже стало жарко.
– Гроб и свечи, что за дела! – покачал головой синеглазый. – Я, конечно, кинорежиссер, и на вашей планете всего три месяца, а из них большую часть в больнице… Но на войне бывал. И так этого оставлять не хочу.
– Значит… вы нам поможете?
– Постараюсь. Да, моя фамилия Расщепей…
– Что, тот самый?! Я про вас читала. Вот фильмов ваших не видела, о чем жалею… Значит, забрали вас к нам?
– Сам попал. Когда умер там.
Озма замерла, изумленно глядя на него, – похоже, не очень понимала.
– Сам удивился. Но здесь, говорят, такое в порядке вещей. Вон, операцию на сердце сделали за счет государства…
– Рада за вас.
– Только это не извиняет того факта, что я до сих пор не напоил вас чаем и не накормил чем Бог послал!
И Расщепей тут же принялся исправлять свою ошибку.
А Озма сидела на его кровати, как принцесса, и чувствовала, что голова идет кругом. Нет, ну надо же…
– Слушай, – подал голос Славик, – если он такой знаменитый – может, для него какие-нибудь государственные люди поищут Ишоду?
Озма задумалась. Может, и правда?
– Александр Дмитриевич… – позвала она негромко, когда он вернулся с кухни с подносом. – А у вас нет случайно знакомых в адресном бюро или в милиции?..
– Найдутся, если надо.
– Если честно, то очень надо. Мы же должны разыскать ту единственную Ишоду, которая родом из моей страны! А я, признаться, даже не представляю, как это сделать. Надо хоть с чего-то начать.
– Пока вы, кажется, начали с того, что ходили и спрашивали у всех подряд. Не лучший вариант, да…
– Это верно, я и сама теперь поняла…
– Ничего, у вас страна маленькая, а здесь по-другому. Надеюсь, смогу чем-то помочь на правах почетного гостя.
– Это было бы здорово!
– Тогда я поехал на киностудию. Оттуда проще связаться с нужными людьми… Посидите здесь, барышня, хорошо?
* * *
Когда он вернулся, Озма сладко спала. Да и неудивительно, как сегодня намучилась…
Расщепей вздохнул, улыбнулся и пошел стелить себе на полу. А утром ему начались звонки, звонки…
– Простите, барышня Озма. Ишода умерла 11 октября 1979 года в родах, ребенок, девочка, исчез. Индийское правительство всерьез думает о вводе войск в вашу страну.
Это известие словно выбило почву из-под ног.
– Что же теперь делать?
– Может, соглашаться на военную помощь? – предложил Славик.
– Их же всех притянут черные камни Гингемы! – Озма чуть не плакала.
– Тогда я отправлюсь с вами, – не выдержал Расщепей. – Может, хватит и меня одного.
И Озма согласилась. Она помнила о пророчестве. Если сбудется хотя бы его часть… Да и еще одно: дочь Ишоды родилась в тот же день, что и она, Озма. Мало ли что это могло значить… В общем, надежда на лучшее, хоть и смутная, но все же была.
Славик легко увез на себе обоих.
Расщепей, заметив, что Озма явно расстроена услышанными вестями, все старался ее подбодрить. И получалось это у него замечательно. Столько повидал, и рассказывать умел, и…
– Знаете, – призналась она, – вы один из моих любимых героев, но в жизни вы куда лучше!
Удивительно, но, кажется, этим она его смутила.
– Ладно, я понимаю, у вас полно поклонниц…
– И нет детей.
Теперь уже Озма почему-то смутилась.
– Зато вот со мной возиться приходится…
– Ну что вы, это еще не возня!
– О, спасибо!
– Спасибо будет, когда придумаем, как прогнать этих ваших бусунумщиков… Первое, что в голову приходит, это замаскироваться под их последователей и вернуться в город.
– Думаете, сработает?
– А почему бы нет?
Тем более другого плана все равно не было. Да и прежде чем воплощать любой план в жизнь, требовалось еще добраться до места. Озма и Славик несколько опасались черных камней, но, как оказалось, напрасно. Злое колдовство не стало задерживать не только их, уроженцев Волшебной страны, но и Расщепея.
У Озмы при виде этого сердце екнуло – а он сам как будто другого и не ожидал. Видимо, несмотря ни на что, все еще не особо верил в сказки и волшебство.
– Ну, я же вам говорила, Александр Дмитриевич, что вы есть в предсказании…
– Наверно, есть другое объяснение. До которого пока не дошла наука.
– Вы только в науку верите?
– Теперь уже не только. Но уж точно не в предсказания.
– А во что? – с любопытством спросила Озма.
– Я еще не знаю, как оно называется, но оно работает. И этим надо пользоваться.
– А я, пожалуй… тоже верю теперь не только в пророчество, – неожиданно сказала Озма.
– Во что же еще?
«В вас», – захотелось сказать Озме, но получилось лишь покраснеть.
– Не обольщайтесь на мой счет, – усмехнулся он. – Делайте что-нибудь сами.
– Да, конечно!
Но пока что было проще сидеть верхом на Славике у Расщепея за спиной и крепко за него держаться. И верить, что все получится – непременно.
* * *
И вот они добрались до домика Урфина Джюса. Друзья не знали, как и реагировать на возвращение Озмы с такими вестями… и с таким спутником. И если новости были неутешительны, то спутник вселял надежду. Он, казалось, не умел ни унывать, ни отдыхать. И он, со своей-то профессией, лучше всех знал, как Озме, Урфину и себе самому принять облик верных последователей бусунума. Словно снова оказался в родной стихии. И командовал, и болел за дело, и при всем том, кажется, от души наслаждался.
– А вам это все нравится, – заметила Озма.
– Это моя жизнь, – только и ответил Расщепей.
– Перевоплощаться или бороться за правое дело?
– Первое – средство, второе – цель. А вы язва… Олеся.
Озма удивленно моргнула от такого обращения. Но ей даже понравилось.
Расщепей счел нужным пояснить:
– Уж простите, но у вас имя сложносокращенное. Из той же оперы, что Ревмира, Вилена и прочая там, лыко-мочало, Даздраперма.
Озма рассмеялась:
– У меня хотя бы благозвучнее! Но зовите так, как вам удобнее.
– Отлично. Так, повернитесь, хорошо… Попросите Джуну еще подрастрепать вам волосы и расстегнуть пару пуговиц на спине. Хотя лучше застегнуться криво.
– Уж постараюсь… кривее некуда!
– Приходите показаться.
Когда она пришла, он внимательно осмотрел результат – и, похоже, остался доволен. Можно было выступать.
Урфин держался поодаль от Озмы и Расщепея, навесив на лицо привычное человеконенавистническое выражение. Озму это озадачивало. Но, наверно, было кстати. Пригодится, а причины можно выяснить потом. Впрочем, это же Урфин. Ему и шпиона изобразить милое дело. Вот кому бы в актеры подаваться… Только, может быть, на одну роль. Инфернального злодея «без ничего святого». Зато уж она выходит на ура.
В город они прошли беспрепятственно. Впрочем, расслабляться не стоило.
Из толпы они не выделялись. Но ведь их целью было разведать как можно больше. И стоило смотреть во все глаза, пока не смотрели на них.
– Мимо дворцовой охраны не проскользнешь, – шепотом сообщил Урфин.
– И что делать? С боем прорываться?
– Хитрее надо, – прищурился Расщепей. – Прикинуться просителями у парадного подъезда…
– Думаете, сработает?
– Должно.
Урфин встал за их спинами. Боялся, что узнают?
Озма грациозно поклонилась скрещенным снопам волн. Сердце так и екнуло. Получится ли?
– Мы издалека… – начала она. – Мы хотели бы, чтобы Правитель Ниманд помог нам в полной мере приобщиться к его великим идеям…
Удивительно, даже голос не дрогнул.
– Хорошо, – прошелестели волны. – Мы узнаем, когда великий сможет вас принять. Приходите завтра на закате. Вам ведь известно, что у Свидетелей Бусунума самая активность ночью?
– Будем теперь знать, – Озма снова поклонилась. Она прямо кожей чувствовала одобрение, исходящее от стоявшего чуть позади Расщепея. По спине пробежали мурашки… и тут до Озмы дошло: блузка застегнута вкривь и вкось, и Сан-Дмичу, значит, видна застежка ее лифчика. От этой мысли стало жарко.
Правда, Расщепею было совершенно не до того, чтобы рассматривать ее – маленькую уличную актрису поневоле. У него перед глазами было зрелище поинтереснее. Такое, что не оторваться.
Когда они трое отошли от ворот, Расщепей объявил:
– А знаете что? Грустные глазки у этих волн, не в радость им все это!
– Правда? – удивилась Озма. – Как вы узнали?
– Просто внимательно смотрел.
– Надо же. Я только свет видела…
– А я разглядел. Глазки и лапки… Завтра надо попробовать поговорить с волнами, подбить взбунтоваться против бусунумщиков.
– Это все ваши глаза, Сан-Дмич!
– Глупости. Вот скажу вам их уговорить…
– Сан-Дмич…
– И ведь справитесь!
– Но как я могу уговаривать тех, кого даже не вижу?
– А вы настройтесь – и увидите. Если хотите – я возьму вас за руку.
– Ну что ж… Тогда попробую.
* * *
Остаток дня они проблуждали по городу. А потом надо было подумать и о ночлеге… Впрочем, разве это проблема, когда ты хотя бы с виду бусунумщик?
– Упадем вон в сено – и будем правы, – это подал голос Урфин.
– Это что, по-бусунумски? – усмехнулся Расщепей.
– Более или менее. Хотя я вон и дома люблю…
Озма уже радостно упала в стог. Так приятно… И как-то забылось, что о ней подумают. Бусунум же! Кажется, в нем есть и положительные стороны…
Урфин улегся поодаль, а вот Расщепей почти рядом.
– Олеся, тут такие звезды…
– Да, это верно. Очень яркие…
– Вам привычно, а я вот впервые вижу… В моем мире ведь были совсем другие звезды…
– Разве они были непохожи на эти?
– Олеся… Ну конечно. Сами звезды, может, и нашлись бы похожие, а созвездия совершенно другие. Найда ведь далеко от Земли. Хотел бы я изучить их все…
– За чем же дело стало, уважаемый? – вмешался Урфин. – Я это дело тоже люблю, у меня и телескоп есть!
– Ну надо же… Что ж вы сразу не сказали?
– А как-то не до того было. Звезды и любовь – это когда мы победим.
– В общем-то правильно, но иногда… одно другому не мешает.
– Мне – понятно, что не мешает, я человек женатый. А вот вам… – Урфин замолчал и хмыкнул многозначительно.
Расщепей вздохнул и ничего не сказал. Озма вспомнила: у него ведь жена была, и любили друг друга крепко, а вот разлучила смерть…
Озма потянулась взять Александра Дмитриевича за руку. Поддержать, утешить – так ей думалось. А он вдруг встрепенулся и отдернул руку. И ее как будто тоже обожгло. Стыдом – и еще чем-то. От чего смущение только увеличилось.
Она долго не могла заснуть, глядя в звездное небо и прислушиваясь к дыханию мужчин. Урфин уже храпел. А Сан-Дмич? Никак не получалось определить, спит он или нет. Звать его Озма не собиралась, конечно. И так и промучилась, пока ее саму не сморило. Но сморило, видимо, поздно – проснувшись, поняла, что практически не выспалась. И чем вот теперь заниматься целый день до заката? Шататься по городу и демонстрировать свою преданность бусунуму?
Примерно так она и спросила Расщепея.
– Ну да, наверно, что-то вроде этого. Хотя ко дворцу мы пойдем пораньше, чем нам назначили. Так вернее.
Оставалось только согласиться. Ведь правда – приди они вовремя, их могут сразу провести внутрь, а это испортит весь план. Вот и бродили по городу – внешне беззаботно, а на самом деле – считая минуты. Ели какие-то пыльные яблоки («не поваляешь – не поешь», это по-бусунумному), болтали о чепухе… Озма даже пару раз принималась напевать какие-то песенки, переставляя слова задом наперед… Получалось забавно. А потом Расщепей поделился песней на африканском наречии:
– Был у них и запомнил вот.
– Звучит забавно! – и Озма подхватила песню, по звучанию, кажется, очень подходящую для нынешнего момента.
Им даже Урфин подтянул. Выглядели они как феерические придурки, но именно это и требовалось. Пока все шло как по маслу.
И вот солнце начало клониться к закату. Пожалуй, пора было идти ко дворцу. Все, разумеется, волновались.
– Сан-Дмич… – тихонько позвала Озма. – Знаете, кем я себя сейчас ощущаю? Суок, которая идет освобождать оружейника Просперо.
– О, мы оба это читали. А я тогда кто?
Озма снова смутилась, но все же ответила то, что думала:
– Вам просто полагается быть Тибулом.
Расщепею тогда стало очень смешно. Так, что потом ему пришлось руку к сердцу приложить, чтобы вдохнуть.
– Олесенька, вы мне безбожно льстите. Тибул был молодой, красивый и по канату ходил как по проспекту…
– Ну, разве дело только в этом?
– А в чем же еще?
– Вы большой артист и большой революционер. И мой наставник!
– Ну что ж, – улыбнулся он, – буду и дальше держать марку.
– Конечно. Сейчас будет мой выход, а вы как будто скажете мне: «Алле!»
– Ну, номер у нас общий.
– Можно сказать и так…
За всем тем они уже дошли до дворца. И снопы волн снова склонились в их сторону.
– Ну слушайте! – волнуясь, начала Озма. – Неужто вам нравится служить этим противным бусунумщикам? Бросили бы, освободились…
Волны заволновались, зашелестели:
– Мы под заклятьем! Освободить нас может лишь тот, чьи глаза – камни славы. Как и у злобной заточившей нас Брыпсенды.
Озма оглянулась на Расщепея. Тот кивнул:
– Похоже, вы правы и номер у нас общий… Теперь дело за вами.
– И что делать прикажете? Просто посмотреть на них точно будет мало…
– Ой, ну вы меня спрашиваете? Найдите нужные слова, вас они послушают! Простите, что перехватила вашу роль.
Расщепей недоверчиво хмыкнул, но деваться явно было некуда. Ну и задвинул волнам пламенную речь. Искреннюю и потому действенную. Мол, пятьсот лет ждали избавителя – а сами разве без головы? Насчет головы он, если честно, был не уверен, но суть передал верно и, кажется, она достигла цели.
Власть бусунумщиков рухнула в тот же вечер.
И в большой толпе друзей, а тем более при приемной матери Озма резко начала стесняться проявлять к Расщепею чувства, показывать возникшую между ними душевную близость. Занималась между тем совсем другим. Двинула в тюрьму к бусунумщикам, чтобы, прежде чем Усыпительная Вода отнимет у них память, расспросить о своих настоящих родителях.
И узнала, что родила ее та самая Ишода. Принцесса и дочь последнего короля…
– Туб протянул Суок дощечку и умер, – вот это Озма рассказывала Расщепею, когда выдалась минутка посекретничать. – И там было написано, что Суок и Тутти – двойняшки. Я принцесса. Пойду выпью четыреста капель валерьянки.
– Да уж, такие известия того стоят…
Она посмотрела на него внимательно и быстро вышла из комнаты.
* * *
А вечером ей предложили занять трон. Конечно, она любезно отказалась, танцуя с Трижды Премудрым Правителем. И, кажется, удивила своим отказом. Вот так оно всегда у честных людей…
Расщепей сначала танцевать не рискнул. Но потом не смог устоять перед «Песней о звездах» и тоже пригласил юную принцессу. И она порхнула к нему, забыв о смущении, – принцесса может позволить себе такое на балу. Конечно, это был не совсем вальс – музыка не та, но все равно ее первый взрослый танец. В котором ее обнимали за талию, уверенно вели и кружили… И голова тоже шла кругом – но так сладко…
– У тебя глаза пьяные… принцесса, – сказала потом Озме Пруденция. – Ответь мне немедленно: он к тебе приставал? Роли обещал?
Озма в ответ лишь помотала головой.
– Слава Богу, если это так! Выкинь его из головы! Если он и правда порядочный, тем тяжелее для него твои щенячьи чувства!
И Озма почувствовала, что падает с облаков на землю. А если и правда так? Да даже скорее всего. Для Расщепея она ребенок. И хорошо бы он тоже был для нее фигурой отеческой. Хорошо бы… А как на самом деле? Не с ним же это обсуждать.
А Пруденция тем временем решила разобраться в ситуации до конца. И пошла прямо к Расщепею.
– Не будете ли вы так любезны прояснить свои намерения относительно моей дочери?
От такого напора он в первый момент растерялся:
– То есть? Я не думал о том, чтобы ее снимать…
– А о чем вы вообще думали, коммунист и гений? Она в вас влюблена! Как котенок, у которого вот только глазки прорезались!
– Что?! – он и сам взглянул именно такими глазами.
– Вот то самое! Только не говорите, что не заметили!
– Заметил, но…
– Вот именно что «но»!
– Ну а что мне, окорачивать ее было? Я и так… держал на расстоянии. Это ведь пройдет, это так, девичьи сны.
– Будем надеяться. В семь она потеряла отца, ничего удивительного, что к вам потянулась. Вот и оставайтесь в рамках. А лучше – возвращайтесь поскорее домой.
Про себя Расщепей подумал, что именно так и надо бы сделать… Только сердце отозвалось тягучей, ноющей болью. О такой он уже и забыл после операции… Нет, в самом деле, что за ерундистика, Мадрид и Лиссабон!..
– Да и поеду, надеюсь, Славик довезет меня без чьей-то помощи, – «И не докладываясь хозяйке», – мелькнуло в голове.
– Флаг вам в руки… товарищ Расщепей, – припечатала Пруденция. – Неужто будете снимать индийские мелодрамы с плясками и не менее чем семью песнями?
– Там посмотрим, – Расщепей словно не расслышал ехидства.
* * *
А наутро он и впрямь собрался в путь. Только вот то ли Славик слишком топал, то ли Озма спала чутко. Нацепила желтое свое платьице – по-бусунумному, задом наперед – и выбежала по росе…
– Сан-Дмич, вы куда это собрались?
– Домой, Олеся, загостился я здесь.
– Я вас провожу! Ну пожалуйста!
– Ваша мама никогда в жизни вам не разрешит.
– А мою лошадь угонять она вам разрешила?
– Я что, я ничего, – забубнил Славик, – меня попросили – я и делаю.
– Кто попросил?
Славик промолчал, но мотнул головой на Расщепея.
– Славик! Александр Дмитриевич, конечно, старше и умнее, но хозяйка твоя – все еще я. И я тебе приказываю везти нас двоих в Индию!
– Оставьте вы эти принцессинские замашки, гроб и свечи просто! Я вас за косы выдеру, если дальше будете глупить!
– А я вам так скажу, Сан-Дмич. В пророчестве говорилось о моей матери – родной матери, а вместо нее все перешло на меня. А еще – вы, между прочим, в курсе, сколько лет Урфину Джюсу на самом деле?
– А это тут при чем?
– А притом, что у нас в Волшебной стране есть не только Виллина с ее книгой, но и Стелла. Фея вечной юности. Которая однажды вняла мольбам прекрасной женщины, отчаянно влюбленной в Урфина, и вернула обоих на двадцать лет назад, да такими навсегда и оставила.
– И… к чему вы это?
– А к тому, Сан-Дмич, что вы ведь всегда жалели о том, что век человеческий короток, а сделать надо так много! И ради этого я, как Джуна, готова тоже достать со дна озера жемчужину вечной юности!
Расщепей не сразу нашелся с ответом.
– Сумасшедшая вы девчонка! Как есть сумасшедшая! Я со своими годами как-нибудь сам разберусь, а вот вам пятнадцать, и вам нужно на столе фото артиста, пока нет рядом мальчика хорошего… Вы же мной переболеете, и быстро.
– Во-первых, вы – не фото. Во-вторых, Джуне было шестнадцать, и она Урфина двадцать лет ждала, а потом пришла к нему сама!
– Хотите это повторить?
– Что-то вроде.
– Мне нравится часть про подождать. Не двадцать лет, конечно… Но три годочка я вам дам.
Озма слегка нахмурилась от такой щедрости:
– Ладно, как скажете. Надеетесь, что я и правда переболею.
– Это было бы лучше для вас.
– А для вас?
– Да я сам еще не знаю, сено-солома! – кажется, она все же сумела загнать его в угол.
– А если… нет?
– Это нечестный вопрос. Вы же сами понимаете, что искуситься вами – не может быть правильным.
Озма даже замерла. Слово-то какое… А он продолжал:
– У меня нет прав на вашу юность. Максимум на то, чтобы вручить вас жениху, – и, не давая ей возразить, быстро закончил: – Так что давайте эти три года не видеться.
– Вы и правда этого хотите?
– Так будет лучше для нас обоих.
– Ну ладно. Соглашусь. Приезжайте через три года – снимать кино про Волшебную страну!
– Приеду, непременно.
* * *
И она ждала. Училась, читала, путешествовала – но не забывала. Ни на минуту. Иногда думала – вспоминает ли он ее тоже или старается забыть? А может, уже забыл. У него работа. И другие девочки восторженно смотрят в рот, а Сан-Дмич их не замечает. Жаль, что отсюда даже премьеры не отследишь. Да и, кажется, Пруденция заботится о том, чтобы не то что отследить было нельзя – вестей и тех не долетало. Вот же… Иногда тянет разозлиться, крикнуть: «Ты мне не мать!» И приходится сдерживаться, напоминать себе – ты принцесса. А еще больше, чем это, помогает мысль: Сан-Дмич истерик не любит. Лучше отучаться от них уже сейчас.
…И вот наконец настал день, когда Кагги-Карр передала Озме весть: съемочная группа в Изумрудном городе! Озма сама не ожидала, что от этой новости так замрет сердце… И что теперь? Сорваться и бежать? Или ждать официального вызова в столицу? Больше, конечно, хотелось первого. Только что мать-то скажет? Неужто ставить ее потом перед фактом… А кстати, перед каким? Что влюблена и за любимым пойдет на край света? Если только он ей позволит, не оттолкнет… Ну что ж, если все же оттолкнет – тогда она вернется домой. И признает, что мать была права. Но сначала надо хотя бы попытаться.
Озма вскочила на Славика и унеслась. Даже записки не оставила. Славик, кажется, пытался об этом сказать, но она не слушала. Если бы послушала – испугалась бы, усомнилась… Нет уж, тут не до сомнений, надо идти прямо к цели!
И вот принцесса без короны затесалась в толпу, встречающую гостей из большого мира. Кого тут только сегодня не было! Просто глаза разбегались. И почти всех Озма знала лично. Пожалуй, только легендарных гостей из Канзаса видела впервые… Кажется, они все были несколько удивлены такой масштабностью. Ну да ладно, не туристы же понаехали и не кто попало, Волшебной стране ничего не грозит. Надо же было и канзасским гостям отдохнуть от подвигов!
…Кино предполагалось больше документальное, чем художественное, и большинство героев играли сами себя. А кем их еще заменять? Ведь практически все – единственные и неповторимые! И даже не только такие удивительные создания, как Страшила и Железный Дровосек. Многие вполне себе люди – тоже…
Пока что Расщепей шустро сновал в толпе, приветствовал друзей, сверялся с какими-то списками… И вдруг оказался лицом к лицу с Озмой.
В первую секунду они оба словно онемели. Хотя ведь оба знали, что так будет.
– А вы ничуть не изменились, – наконец сказала девушка.
– Вы хотели сказать «не постарел».
– А вам это не грозит. С такими-то глазами!
– Ну тише, сено-солома, тише! – а сам он и не знал, что говорить. Потому что она-то как раз изменилась… Причем так, как он и ожидать не мог. Расцвела, оформилась… И странным образом еще и повзрослела. Действительно стала принцессой. И словам его вняла, отступила на шаг, притихла… Ох, не ему рвать такие цветы! А она словно прочла его мысли. Сказала лишь:
– Хотя бы роль в вашем фильме мне найдется?
– Конечно, – только и смог он выговорить.
…Да, у них был важный общий выход. Рассказ о победе над бусунумом. И как-то странно было играть саму себя, но сейчас даже это меркло перед тем, что была с ним рядом…
– А вальс на бис будет, а, Сан-Дмич?
– Не слишком ли вы торопитесь?
– После трех лет? Нет, не думаю.
– Ну смотрите. Этот эпизод не хотелось бы выкидывать, а с другой стороны… Ну что говорить будут?
– Да какая разница! Это ведь кино!
– Но про жизнь. В общем, ведите себя естественно и с достоинством.
– Ну конечно, а как иначе?
И в самом деле у нее получалось. Любовалась даже мать, которая пришла ругаться. Но, залюбовавшись, ругань решила отложить. Неужели же все и правда серьезно, и от этого Озма так цветет, и… И теперь это увидит весь мир! А раз так – может, и мешать этому ни к чему? Хотя, конечно, больно. Не для того растила, чтобы «Мазепа этот клад украл». Хотя ведь это ее, дочкин, личный выбор… И надо попробовать с этим примириться. Если, конечно, этот Расщепей не окажется настолько благородным человеком, что сам положит конец их отношениям.
Она и не догадывалась, что сам Расщепей сейчас думал именно об этом. Как бы проститься навсегда и не обидеть при этом девочку. А она словно чувствовала – в танце так крепко держала его за руки, точно решила никогда больше не отпускать… И попробуй тут не обними ее чуть крепче, чем позволяют приличия. А она только этого ждет! Сразу подается навстречу, льнет, глаза сияют… Да черт же! И отпрянуть бы, отстраниться – но нет сил… И потом на экране всем, всем будет видно, как томятся они оба друг по другу…
– Лыко-мочало, стоп, камера, стоп, стоп! – вырвался все-таки. – Вырежем это потом к ангелам!
– Что? – тихо спросила Озма. – Все так ужасно?
– Не в этом дело, – яростно зашептал Расщепей, снова наклоняясь к ней близко. – У нас кино называется «Живая история», а не «Выйти замуж за режиссера»!
– И пусть называется, разве я против? А чувствам в истории тоже находится место…
– Но не так же напоказ! Давайте заново, холоднее, думайте о том, как выглядите!
– «Она меняет трон на экран», так?
– Ладно, можете позвездить немножко. Сейчас перекурю, успокоюсь – и поехали.
Озма видела – он и впрямь взволнован. Вот только – в самом ли деле это из-за ее поведения?
… К счастью, больше дублей не понадобилось. Только и танец был уже не тот. Словно и впрямь лишь на камеру. Грустно от этого становилось. Скоро все-все закончится…
– Сан-Дмич, а на премьеру-то меня возьмете?
Он пристально взглянул ей в глаза:
– Да.
– О, спасибо, спасибо! – и в последний момент удержалась, чтобы на шею не кинуться. Удалось, хотя и не без труда.
Расщепей теперь не знал, что делать. Надеяться, что Пруденция не отпустит? Но… И надеяться-то хотелось совсем на другое!
…И отпустила. Только поглядела такими глазами… На миг захотелось провалиться сквозь землю… и одновременно почему-то – петь от счастья… Озма-то, кажется, уже почти и пела. Только изо всех сил сдерживала чувства – при такой-то толпе народу и при матери! Только Расщепей догадывался о том, что с ней происходит. И просто даже боялся за нее, и не знал, какие силы просить, чтобы все вышло правильно, на благо, чтобы не оступиться и не загубить ее… Об этом придется думать ему, ведь она-то, похоже, этого совсем не опасается. Так верит в него? И даже просто готова безоглядно ему принадлежать? Голова кругом идет от этой мысли. И все труднее и труднее отказаться от счастья. Хоть вот так бери и зови ее замуж. Кого это, в конце концов, удивит? Уж точно не ее… А остальные… Да так ли это важно, в самом-то деле? Главное, чтобы она потом не пожалела. Когда он будет уже стариком, а она еще вовсю цвести…
Но вскоре оказалось, что она тоже об этом думала.
– Сан-Дмич, а вы не забыли про жемчужину? Хотите вечную молодость?
– И вашу руку впридачу, Олесенька?
– Заметьте, вы это первый сказали, – просияла она, подмигивая.
– Да уж, это верно, – отпираться было бессмысленно.
– Так хотите?
– Что уж там – да. Конечно, вся жизнь по-другому пойдет… зато с тобой буду… простите.
– Поздно прощения просить, уже сказали! А что сказано – то сделано.
– Да, так. Что ж ты со мной сделала, Алька…
– Да я и не начинала еще!
– Ох, зачем сказал, теперь начнешь…
– Ладно, ладно, после свадьбы начну! – хлопнула ресницами да и упорхнула. Оставив Расщепея в растерянности и… даже в предвкушении. Это ж в самом деле, сколько можно будет наворотить на свете! И ведь теперь – воротить придется вдвоем… Скучно точно не будет.
* * *
Премьера прошла на ура, а после Расщепей объявил, что едет снова в Волшебную страну. Мол, ждите волшебного постскриптума! Озме же сказал:
– Ну вот, заинтриговали всех, а что дальше?
– Камеру с собой, пусть поснимают чудо! Хоть друзья, если не оператор.
– Для кинохроники?
– Ага. Пусть любуются и завидуют!
– А будут завидовать?
– И не сомневайтесь!
– Ну, мне, старому, наверняка будут – такую прелесть отхватил!
– Ну, это мы еще посмотрим, кто прелесть отхватил!
– Льстишь опять. И вообще будут говорить, что ты на известность мою повелась.
– Ну, ведь с известности все и началось… В известной мере.
– Опять ты про это пророчество?
– Если бы не оно – мы бы не встретились.
– Да, в этом ты права.
– И больше того – вы… ты… мне и раньше нравились.
– Когда же – раньше? Неужели с первой встречи?
– Да когда книжку про вас читала, я же говорила вам! А вживую вы и того лучше, это да.
– Вот оно что – любовь с первой строчки?
– Да, да! Даже не видя ваших глаз. Только представив.
– Хорошее же у тебя воображение!
– Не настолько хорошее, чтобы догнать реальность. Вы… ты же, ко всему прочему, мне жизнь спас, Сашенька, и первое, что я тогда увидела – был такой яркий, теплый взгляд…
– Ох, перестань… Захвалишь меня совсем. Чего доброго, и сам поверю…
– Так это же правда. Скажешь, нет? – каждый переход на «ты» давался ей все легче и легче.
– А кто бы на моем месте поступил иначе? – и так смотрела, будто он и был – на всем свете единственный… И неужели же он этого стоил…
– Ты единственный для меня. Пойми это наконец!
– Ну что тебе сказать, кроме как: гром и молния, ты для меня теперь тоже!
Ну вот, сказал. Теперь отступать некуда. Да и не хочется. А можно открыть ей объятия – от души и не стесняясь. И ощутить, как зайдется сердце, когда она, счастливо ахнув, к нему прижмется. И понять, что сам хотел именно этого – все эти годы… Сам даже не знал, насколько сильно. И до чего это окажется сладко! Голова кругом… И девочка потянется к нему, ища поцелуя, и как не дать, не киношный – видимость одну, а настоящий! И ощутить, как она затрепещет от сбывшейся мечты…
Так много счастья для них двоих. Так много, что даже немножко страшно. По крайней мере, ему.
Так что он легонько оттолкнул Озму:
– Хватит пока. Мы еще не женаты.
Она вздохнула – но тут же улыбнулась. Все, все впереди.
* * *
Стелла встретила их усталой улыбкой:
– Кажется, свадьбы у меня входят в моду. Ну что ж… Заставлять нырять не стану, не тот случай, – и подала Расщепею с Озмой по жемчужине.
Для девушки ничего не менялось, просто ей теперь навсегда останется восемнадцать. А вот на Расщепея она глядела не отрываясь. Ему даже захотелось самому посмотреться в зеркало. Хотя сравнить «до» и «после» – это одно, а все изменения фиксирует камера. И влюбленный взгляд Озмы. И он-то – поточнее любой камеры.
Хотя, с другой стороны, Озма потом сказала:
– А я в глаза тебе смотрела. И большой разницы не заметила.
Это сейчас она его разглядывала будто заново. Волосы все такие же пушистые, но светло-русые, не седые, и морщины ушли, остался только лукавый прищур. А глаза… глаза и впрямь остались теми же. Не изменились ни капли.
– Ты себя видел?
– Пока только прилив сил ощутил. Все-таки четверть века – серьезный груз. А может, я и все три десятка сбросил…
– Ну и славно. Насмотришься еще. Сейчас главное маме похвастаться. Что ты у меня не только талантливый и отважный, но еще и молодой и красивый, – помолчав, она добавила: – Да ты и всегда таким был. Просто сейчас это будет видно всем.
– Так ты… и без этого чуда пошла бы за меня?
– Конечно. Еще сомневаешься!
– Да кажется, теперь уже нет…
– Вот и правильно.
Она потянула его за руку – сейчас им предстояло пасть в ноги Пруденции. Только бы лоб не расшибить…
Впрочем, казалось, что Пруденция чего-то в этом роде и ждала. Повздыхала, уронила:
– Красивая вы пара. Теперь только вместе в любовных историях и сниматься!
– А хорошая мысль! – это сказала Озма и вся так и расцвела. А Расщепей нахмурился, задумался:
– Да я так-то не по этому делу…
– Попробовать новое никогда не поздно! А пока… Мне и нашей истории хватает.
– Вот и хорошо. И уж во всяком случае я не собираюсь снимать тебя только потому, что ты моя жена и очень красива.
– Там будет видно. Может, появятся и другие причины.
– Проверим, попробуем.
– Ладно, – вмешалась Пруденция, – а медовый месяц у вас где?
Озма кивнула на Расщепея:
– Это ему решать…
– Дабы не мозолить вам глаза, – он слегка поклонился Пруденции, – уедем, наверно…
– И куда же, позвольте поинтересоваться?
– По свету. Живу я теперь в Москве, но путешествую много…
– А может – вокруг света? – у Озмы загорелись глаза.
– А хорошая мысль, приветствую!
– Но не за восемьдесят дней, ладно?
– А куда нам спешить?
– Ну ладно. И правда ведь, вечная молодость…

Июль 2012, сентябрь 2013