Рынок, батенька, рынок

Круизный лайнер плывет по океану. На нем – не меньше тыщи отдыхающих. Народ балдеет, то есть время проводит преотлично, отдыхает так, как только может россиянин, – на полную катушку.

Самуил Гороховский, новый русский из Москвы, - здесь же, плывет бизнес-классом и, разумеется, отрывается по полной программе: днем – на солнце загорает, вечером – в ресторане пьянствует с себе подобными, а ночью – на дискотеке с красавицами балуется.

На этом же лайнере, но эконом-классом, плывет и наслаждается своим скромным благом Никанор Овечкин,  мужичонка с Вологодчины. Он при оплате тура издержал все свои годами деланные сбережения. Так что ему не до шика. Да ему, собственно, и ничего не надо: солнце – одно на всех, океан – тоже, сервис, понятно, скромен, однако достаточен, чтобы себя чувствовать человеком, а не свиньей какой-нибудь.

Плывет, покачиваясь на волнах, лайнер. И тут налетел сильнейший шторм. Шторм так трепанул лайнер, что тот раскололся пополам и пошел ко дну…

…Крохотный необитаемый остров. Песчаный берег, пальмы. Лежат ничком двое – Самуил Гороховский и Никанор Овечкин. Лежат, в чем мать родила. Впрочем, Никанору повезло больше – он все-таки в трусах-семейниках. Самуил лежит, обхватив мертвой хваткой огромный кожаный саквояж, а Никанор крепко-накрепко удерживает видавшую виды «авоську».

Никанор очнулся первым. Освободившись от всякой океанской дряни, приставшей к нему, сел.

- Хе! – коротко хохотнул он. – А шторм-то – соображает, знает, кого покарать, а кого помиловать.

Самуил, приподняв голову, сплюнул набившийся в рот песок.

- Ты кто?... Чё тут делаешь?

- Хе! – вновь коротко хохотнул Никанор в ответ. – То же, что и ты.

- Мы одни?

- Похоже на то.

- Значит, я – Робинзон, а ты – Пятница?

- Хе!.. Это мы еще посмотрим, кто есть кто, - со значением произнес Никанор.

Никанор встал, сладко зевнул, с удовольствием потянулся.

- Схожу-ка я и приму ванну.

Никанор ушел, искупавшись, снял трусы, прополоскал, отжал и надел.

- Хорошо! – сказал он, вновь растянувшись на песке. И глубокомысленно добавил. – Не жизнь, а малина.

Тут что-то внутри у Овечкина засосало. Это «что-то» заставило вспомнить про «авоську», небрежно валявшуюся без всякого призора. Развязал. Достал большущий, килограмма, наверное, на полтора, батон домашней колбасы. Хрясть – и, отломив хороший кусок, стал аппетитно чавкать.

Самуил глядел и терпел. Терпел бы и дальше, но голод – не тётка. Откидывает защелки на саквояже, раздергивает «молнию», шурша, долго ощупывает рукой.

- Слава Богу, сухо, - говорит он, тем самым пытаясь обратить внимание на себя. – Глянь, - говорит, - что у меня есть.

Никанор взглянул: саквояж-то, оказывается, битком набит «зеленью».

- Каково, а? – спрашивает новый русский.

- Ничего, - равнодушно отвечает Никанор, - много, но…

Сидит мужичок на бережку, взирает на безбрежную гладь океана, отщипывает по чуть-чуть от куска колбасы и бросает в рот, медленно и с аппетитом пережёвывая. Бизнесмен смотрит и облизывается: есть уж очень хочется, а нечего. И, сообразив, делает предложение:

- Слышь, мужик, давай играть в рынок?

- Давай, - охотно отвечает тот и продолжает жевать.

Новый русский:

- Почём нынче колбаса, братец?

Мужичок хихикает:

- Цена нынче на рынке зависит от спроса.

- Я куплю, - говорит бизнесмен, - у тебя полкуска колбасы. Сколько просишь?

- Так... это... – мужик чешет в затылке, потом долго смотрит в небо, кряхтит и охает, - ладно уж, - идет на уступку, - саквояж «зелени» и по рукам.

Новый русский сам чуть не позеленел.

- Сдурел, мужик?! Да, я на эти бабки...

Никанор, ухмыляясь, говорит:

- Рынок, батенька, есть рынок. Он диктует правила игры… Походи, поприценивайся. Может, где и подешевле купишь. Я не против. Я буду только рад, если покупка твоя будет более выгодна.

ПЕНЗА, декабрь 2013.