Удавка

Аля стоит перед висящим на стене зеркалом и внимательно рассматривает отражение собственной шеи: хрупкой и чистой (без шрамов, синяков или других видимых повреждений). Мягко проводит по ней подушечками пальцев, очерчивает контур, скользит немного вниз — к выступающим ключицам.

"Интересно, а от невидимых веревок остаются следы? Может, где-то под кожей, за всеми мышцами и сухожилиями?" — мысль не то чтобы внезапная. Скорее засевшая в глубине подсознания и периодически поднимающая голову, засоряя внутренне пространство подобным псевдофилософским_психологическим хламом.

Она наматывает шарф на шею и недовольно хмурится. Шерстяная удавка! Оттягивает, делает свободный вдох, улавливает витающие в воздухе тонкие нотки Lenorа и довольно хмыкает. Так намного лучше: нежно, приятно, но не более того.

Хлопает дверью, спускается, практически сбегает по ступенькам, то и дело перепрыгивая через одну-другую, при этом негромко топая подошвами обуви, и выскакивает на шумную улицу. Летит к автобусной остановке, прикидывая в голове план на сегодняшний день, и мысленно взвешивает содержание уже достаточно тощего кошелька.

— Ой, извините! — Случайно налетает на такого же торопящегося, правда в другую сторону прохожего и продолжает движение, не пытаясь изобразить вежливость и выслушать намечающийся монолог о молодежи, которая даже не удосуживается смотреть под ноги.

Влезает в практически забитый транспорт и осторожно пытается занять относительно устойчивое положение. Это становится проблемой, потому что чужие локти, ботинки/сапоги и рюкзаки всячески пытаются помешать. Тихонько хихикает, вспоминая, как недавно во время очередного скандала, которые столь популярны в общественном транспорте, одна импозантная дама "случайно" поставила сумку на голову стоящей ниже, всячески отбив охоту у последней к столь бурному проявлению возмущения по поводу давки и отсутствия места.

Алина отсчитывает остановки, минуты и проводит параллели со всем происходящим, дабы отвлечься от невыносимой духоты. Сравнивает обстановку с газовой камерой, со шпротами в банке, с консервированными огурчиками у местной бабки, которая явно считает, что стеклянная тара сама по себе бездонная.

Выходит, хотя скорее вываливается из автобуса и уже медленно идет в сторону института, прислушивается к негромко скрипящему под ногами снегу, попутно натягивая перчатки и милую улыбку. Сейчас начнется светопреставление... День. Обычный... обычный день.

А может,
слишком обычный день?

***


— Да, привет, все просто отлично. А ты как? Да неужели? И что она? Не может быть!

Хомяк, который символизирует собой жизнь, влазит в свое колесо и быстро начинает перебирать лапками, заставляя крутиться вокруг маленького эпицентра, к вящему же неудовлетворению последнего.

Аля смеется, ерничает, веселится, одним словом, общается. Гонит из головы разные глупые мысли и ждет звонка то с пары, то на пару. В общем, можно сказать, что следует каким-то общепринятым правилам, ни чем не выделяя ни себя, ни день из монотонно-смазанного серого потока.

— Привет. Я скучал. Хочу пройтись, составишь компанию? — Объятия... Легкие, но которые задерживаются на несколько секунд больше, чем положено.

И враз потяжелевший воздух крепкой рукой больно сжимает скулы, заставляя рот приоткрыться. Проталкивается холодными, покрытыми слизью пальцами вовнутрь, задевает мягкое небо, провоцируя рвотный позыв. Маленькими играюще-издевательскими шажочками проходит по внутренней стенке гортани, быстрым рывком добирается до легких и дразняще проводит грязным ногтем по пульсирующему сердцу. А затем, с видом фокусника, достает из-за замусоленного рукава булыжник и разжимает пальцы, с ехидно-мерзкой улыбочкой наблюдая за его коротким полетом вниз.

— Послушай, ты избегаешь меня уже несколько месяцев? Что происходит? Что тебя раздражает во мне?
Еще один камень плотно ложится на свое место.


— Ты скучала по мне? Скажи мне, скучала?
И еще...


— Ты должна мне рассказать об этом. Почему ты молчишь?
Россыпь гравия на закуску.


Алина стискивает зубы, сдерживая вырывающиеся наружу остро-ядовитые жала, и как-то отстраненно рассуждает о том, что если б она сейчас вцепилась в свои волосы и истерично расхохоталась, то это бы значительно упростило дело. Но нет же... Нельзя. Гребаные правила, установленные непонятно кем, всячески запрещают подобные всплески из-за таких мелочных ситуаций. Как там было? Ах да:

"Истерия — медицинский диагноз, на данный момент частично соответствующий ряду психических расстройств легкой и средней степени тяжести".


От молчаливого цитирования терминологии девушку отвлекает равнодушный голос знакомого:
— Может, повесишься? — Хриплые нотки почему-то придают этой странной, на первый взгляд прозвучавшей ни к чему фразе необъяснимую пикантность.
— В смысле?
— То ли чаю выпить, то ли пойти повеситься?! — озвучивает тот с философским видом и гордо вздернутым подбородком ход своей мысли.
— Лучше чаю. — Аля задумчиво улыбается. — А что, хорошая идея! — И, развернувшись, молча отправляется в столовую, оставляя растерянного собеседника стоять одного среди снующей толпы.

И уже стоя в очереди, слыша про то, что чай закончился, начинает рассуждать с внутренней ироничной улыбкой о том, что можно ли повеситься на эмоциональных арканах других людей, которые до сих пор мешают размеренному дыханию? На тех жестких веревках, которые оставили ей так просто, на будущее?