Практика относительности

Новое зрение.

Иван Петрович подвернул штаны до колен и привычно вошел в прохладную воду. Мелкая речка с близкими берегами быстро сомкнулась кольцами на его щиколотках и побежала дальше. По обе стороны виднелись обжитые стоянки для отдыха – с островками потухших костров и пологими спусками к воде, поломанными сучьями и мусором.  Пусто кругом: день удивительно бессолнечный.
Он брел против течения, и вспоминал свершавшиеся когда-то пикники. Иван Петрович бывал здесь много раз: с родителями,  друзьями, потом с семьей. В последние годы он приходил сюда один за ностальгией, меланхолией и светлой печалью. Доставал из памяти разные картинки собственной жизни, и казались они такими привлекательными, какими в  реальности не были никогда.   
Добравшись до места, где ему лучше всего грустилось, Иван Петрович привычно шагнул на сушу. Он собрал немного веток в бесформенную кучку и поджег, чтобы почувствовать запах былого дыма.   
Вскоре на противоположной стороне расположилась семья с трехлетним малышом. Его голое тельце замелькало на мели, создавая тысячи брызг.
- Хорошо! – Кричал он. - Мам, пап, здесь хорошо.
Иван Петрович неожиданно для себя вдруг заинтересовался и внимательно, с большим изумлением стал наблюдать за ребенком. Через полчаса, когда соседний берег опустел, он снял с себя все лишнее, осторожно зашел на середину реки и лег на спину. Вода шумно обняла его со всех сторон. Он почувствовал ее быструю нежность, услышал ровный поток ее речи и первый раз в жизни понял, что вокруг действительно хорошо. 



Мои личные сны.
 
Андрей стоит у киоска, где продают сигареты поштучно. Пачку покупать не стоит, ведь он уже давно бросил. Нужна всего лишь одна единственная бумажная скрутка, набитая волнующими листьями.
Пальцы замерзли, мелочь никак не хочет складываться в нужную сумму.
- Может, не стоит?
- Да ладно, один раз можно. – Убеждает он самого себя.
Андрей вдыхает любимый дымок. И в этот момент  видит девушку в легкой коротенькой куртке и узких джинсах. Ее плечи поникли от холода. Глядя на них, он вдруг понимает, что тоже замерз. Ветер. Дым сигареты ползет порывами.
- Привет, - она неожиданно подходит к нему, видимо путает с кем-то другим. Ее рука тянется, чтобы обнять его локоть.    
Ночь растеклась по подворотне. Идти некуда. Все окна пустые, только в третьем этаже лампа под абажуром.
- Мы забыли выключить свет. – Говорит она.
Ее пальцы на ощупь оказываются очень тонкими и теплыми. Сама она – легкая, почти невесомая, что чувствуется в любом прикосновении. Лица ее он не видит, имени не знает, но прижимается щекой к ее шее. Все движения и линии стали размытыми, лишенными почвы. Все, что он любил в этом мире, соединилось в маленьком гибком теле.
Андрей проснулся по будильнику. В шесть тридцать. Опять приснился вечный сон. От реальности в нем почти ничего не было. Курить он бросил уже лет десять назад, и наяву желание вдохнуть в себя неполезность исчезло совершенно.  А среди женщин  привлекала его в последние годы только собственная жена.   
Свой повторяющийся ролик он не воспринимал всерьез. Но иногда вспоминал давнее пристрастие к табаку  и к людям, которые вызывали чувство духовного восхищения. В реальности любая близость с ними была категорически невозможна: то пол не позволял, то возраст, то чувство неловкости.   
 


Путешественник.

Последнюю зиму Марья Ильинична провела в больнице. После операции должно было прийти облегчение, но оно почему-то не наступало. Врач равнодушно опускал глаза, родные уныло молчали. Женщина все поняла. Когда приходили дочь или внучка, по ее щекам бесшумно ползли две непрерывные струйки.
Потом стало хуже. Она совершала минимум ежедневных действий с большим трудом. «Если уж суждено умереть, то пусть это произойдет как можно скорей», - думала она, отвернувшись к стене. Визиты родственников больная часто пропускала, притворяясь спящей, с соседками по палате не общалась совсем, на вопросы врача сухо отвечала:
- Я умираю. Какое может быть самочувствие?
К весне Марью Ильиничну выписали. Ее с трудом загрузили в такси и повезли домой. Она смотрела через мутное окно на родной город, и не узнавала его, хотя многие постройки появились здесь еще до ее рождения. Машина скользила легко, и постепенно неизбежное движение вперед захватило женщину.  Она стала рассматривать улицы и пешеходов как путешественник, с несколько отстраненным любопытством, и, незаметно для себя, улыбалась.    




 Чужая встреча.
 
Мамы пошли на кухню, а Пашку отправили знакомиться с детьми.
- Как тебя зовут? – без особого интереса спросила Инна. Ей, как и Пашке в этом году исполнилось шесть. 
- Паша. – Оглядываясь по сторонам, ответил мальчик. 
Недалеко от окна он заметил большое рыбье царство, огороженное со всех сторон прозрачным стеклом.  Он припал лицом к прохладному миру, отчего губы и нос расплылись в необычной гримасе. Но рыбы равнодушно проплывали мимо. 
- Инна, когда папа приедет? – Загнусил младший брат Коля. 
- Скоро. – Ответила сестра. – А твой папа ездит в командировки? – Спросила она у Паши.
- У меня папы нет, - просто ответил Пашка.
- Тогда давай нашего ждать. – Предложил Коля.
Стали ждать у окна. Стояли долго. Подбородок девочки уверенно лег на подоконник, невысокий Павлик смог выставить на обозрение только глаза и часть носа, а Коля благодаря стулу оказался в самой выигрышной позиции. Именно он первым увидел отца.
Брат с сестрой зашумели и бросились обуваться. Пашка неожиданно тоже обрадовался. Он тоже крикнул: «Папка приехал!» и помчался вслед за детьми в прихожую. Бежали шумно, стихийно. Пашка проявил ловкость и на лестнице обогнал остальных, поэтому из подъезда выбежал первым.
Вот он - папка!
Пашка немного приостановился, не зная, что делать дальше. Следом за ним неслась счастливая Инна, которая со стоном припала к отцу. Через мгновение то же самое проделал  Коля.   
 Павлик застеснялся и отошел в сторону.



     Цена праведности.

- Вам кофе со сливками? – Спросила Анна у Марии.
- Нет, что вы, великий пост уже начался. – Мария порозовела, ее губы стали тоньше. Она зачем-то взялась поправлять платок, надежно укрывший ее голову.
- Я же не предлагаю вам рождественского гуся. Если вы разбавите кофе ложкой молока, неужели это причинит кому-нибудь вред? – Анна скривила губы и принялась смешивать темную жидкость с белой. Ее тонкие пальцы изящно удерживали фарфор.
- Суть поста в воздержании. В эти дни мы должны забыть о земном, задуматься о вечном. О своей душе.  – Мария презирала всех, кто этого не понимал. Она шумно вздохнула, так как воздух в ее легких неожиданно кончился.   
- Ну, а как же в другие дни? - Анна считала себя выше любых религиозных предрассудков. И презирала всех, кто этого не понимал.