Радуга

Ляля сидит на подоконнике и рисует на стекле видимые и понятные только ей узоры. Смотрит вниз, на деревья, раскинувшиеся под окнами высотного дома, на землю, кое-где покрытую лужами. Наблюдает за людьми, которые либо бредут медленно, вразвалочку, либо спешат куда-то по своим делам. Замечает пробегающую дворнягу и стаю, преследующую ту по пятам. Слышит, как мама у бабушки спрашивает, чем занимается её дочка. Последняя отмахивается, что-то бурча о вчерашнем дне. Ляля не понимает. Ей всего десять лет.

Ляля тихо улыбается про себя и с трудом удерживается от того, чтобы не захлопать в ладоши. Наконец-то. Дождалась. Там, вдалеке, над гаражами, виднеется радуга, насыщенная яркими цветами. Ляля, прижавшись к стеклу, любуется творением природы и с жадностью впитывает разноцветные краски.

Она еще не знает, что так красиво звучащее на украинском слово - "веселка" - станет символом еще маленького, но уже полностью её мира. А пока Ляле до безумия, до дрожи в коленях нравится небо. И луч тепла, возникающий, как она думает, из ниоткуда, после дождя.

***


— Давай поиграем в облака! Смотри, сколько их там, - подруга толкает Лялю под бок и заливисто смеётся. Громко, искренне, как ребенок.

— Не хочу, — та отводит взгляд, смотрит на землю, камни, кроссовки. В общем, куда угодно, лишь бы не на пугающую гладь, широко раскинувшуюся над их головами.

— Скучная Ляля, — насмешливо тянет девчонка и тут же переключается на прошлую тему. — Я вижу дракона, замок, а вон там что-то похожее на слона, - перечисляет, старательно загибая пальцы. Когда ладони превратятся в крепко сжатые кулаки, то счёт пойдёт обратно, пока ветер легким дуновением не прикоснётся к открытой миру линии жизни/смерти - это смотря с какой стороны посмотреть. И так до бесконечности, пока не приестся.

А Ляля, удобно устроившись на трубах, внимательно рассматривает чёрные носки обуви и боится взглянуть вверх. Туда, где по древнему преданию был создан когда-то свод Господом Богом; туда, где когда-то миллиарды лет назад произошел взрыв из-за столкновения двух космических тел. В первой теории она сомневается уже года два, точнее - с тринадцати, а на вторую ей глубоко наплевать.

Сейчас Ляля боязно посмотреть и увидеть, что небесно-голубая лазурь смешана с грязно-серым, из-за чего лучам солнца всё труднее пробиваться к земле. Ведь пленкой точно такого же цвета покрыто уже окрепшее тело, что в принципе не мешает ей, пятнадцатилетней, продолжать жить. Практически никогда. Лишь в ванной, глуша всхлипывания потоком воды, Ляля пемзой раздирает нежную кожу до крови, пытаясь увидеть хоть какой-то оттенок белого цвета. Ляля смывает разводы с чугунных стенок купальни, повторяя про себя, что вместо позвоночника у неё стальной прут, который согнуть не так просто.

Ляля боится взглянуть вверх, втайне мечтая увидеть чистое небо.

***


Она стоит на балконе двадцатого этажа и смотрит на развороченную землю, на трещины в асфальте, обнажающие отвратительно пустое нутро, на огонь, то и дело вырывающийся из раскуроченных зданий. Вслушивается в крики людей, которые бьются в смертельной агонии и пытаются протолкнуть в грудь миллиграмм кислорода.

Ляля уже без страха задирает голову вверх, чтобы увидеть возвышающуюся уродливую радугу, уже давно начавшую терять свой яркий цвет. Она равнодушно наблюдает за тем, как очередной кусок отрывается от казавшейся когда-то крепкой глыбы и летит вниз, чтобы уничтожить очередной очаг/дом. Рядом незримой тенью стоит образ, всё время придававший ей сил, а в голове звучит голос: «За всё надо платить». Ляля выучила этот урок, поэтому уже не боится. Подбирает валяющийся на полу, где-то в пыльном углу, старый детский мячик с синей полоской на красном фоне и, прицелившись, бросает его в центр хрупкого соединения, из последних сил удерживающего радугу в небе. И лишь с мрачным удовлетворением смотрит на превращающееся в труху творение её мира, слушает грохот разбивающейся о землю основы. Ляля уже не верит ни в победы добра над злом, ни в победы зла над добром. Ляле уже всё равно.

Она стоит на балконе, единственном уцелевшем ошметке её прежней вселенной. Босая, с растертыми ступнями, делает первый неожиданно глубокий вдох, до упора. Поднявшийся ветер развевает подол её рваного серого платья, а голова начинает кружиться от навалившегося чувства свободы. Ляля запрокидывает голову вверх и чувствует внезапный удар. Резкий. Под дых. Она рыбой, выброшенной на лёд, хватает воздух губами. Там, наверху, над стоящей столбом пылью, виднеется ярко-синий лоскут чистого неба. Ляля рыдает громко, навзрыд. Кричит изо всех сил, срывая натянутые в горле природные струны, пытаясь выплеснуть всё накопившееся за последние несколько лет. Она будто видит, как чёрные клубы углекислого газа вырываются изо рта, даруя ей своеобразное очищение.

Ляля прерывисто дышит и начинает верить в то, что сможет когда-нибудь быть счастливой.

***


Ляля учится улыбаться. Не равнодушно. Искренне. Как когда-то умела. Стоит перед зеркалом и пробует, надеясь, что получится, если не в этот, то в следующий раз обязательно. Ляля с интересом смотрит на небо и отчаянно пытается найти веру. В себя, в людей. Ведь надежда ютится где-то там, за сжатыми крепко костями, и не дает ей сдаваться. Ляле хочется верить.

Лишь иногда, раз в несколько месяцев, когда в ушах слышится гул летящих в пропасть камней, а в глазах резко темнеет, она судорожно ищет в карманах наушники. Включает музыку. Громко. И слушает до разрывающихся барабанных перепонок, лишь бы не думать. Ляля ждёт, когда наконец-то отпустит.

Ляле не хватает тепла, она может себе в этом спокойно признаться. Поэтому красит волосы в светло-рыжий и становится маленьким солнцем. Лично своим. Покупает книги, блокнот, мягкую подушку на диван и рамки для фотографий. В планах заменить лампу и выбрать подходящие шторы. Ляля пытается создать в доме уют, чтобы хотелось туда возвращаться.

А каждую ночь, лежа на жестком матрасе, Ляля закрывает глаза и видит тусклую радугу. Ей не хватает цветов. И по утрам, глядя на белый подвесной потолок, Ляля твердит, что, может, стоит добавить ярких, не обязательно теплых, красок. Но ведь так сложно что-то менять. К тому же, Ляля уже давно не чувствовала глубоко. До сжимающихся в тугой ком внутренностей, до подгибающихся коленей, до дрожи в пальцах.

Но однажды Лялю хватают за руку и тянут к возвышающемуся в небе творению. Ляля вырывается, прижимает ладони к лицу и делает неуверенный шаг назад. Не так себе она всё представляла. Но её останавливают, мягко берут за подбородок и заглядывают прямо в глаза. Туда. В самую глубь. Сквозь пустоту, к чему-то живому на дне. Лялю подталкивают вперед, вкладывают в руку фломастеры и сжимают кисть, не давая ей безвольно повиснуть. Ляля, слушая спокойное дыхание слева над ухом, неуверенно начинает раскрашивать холст. И рядом_стоящий сжимает запястье и постепенно начинает вести. Помогает надавливать, рождая насыщенный цвет.

Ляля смеется. Искренне. Радостно.
Но она все равно не может быть счастлива...