Романы

Саша. Первокурсница. У нас так ничего и не состоялось. За почти год отношений, мучений. Для мужчины отсчет начинается с этого дня - день, неделя, месяц – все с момента, когда распечатан конверт, открыты ворота, взят город. Как можно полюбить город, если ты смотришь из-под забрала на его высоченные стены, неприступные рвы? Что можешь увидеть? Рыночную площадь с необычным товаром, городскую ратушу, украшенную лиловой башенкой, длинные и узкие улочки? Нет. Только каменная, в несколько метров высотой, стена. Да - и стена ничего, хороша. Ровная, отменно сложена, из крупного камня. Зубцы опять же на стене. Флаг с гербом, виднеющийся на ратуше. И – ворота. Большие, из ладно подобранных досок, новые, ловко вписанные в каменный проем. И мостик, ведущий к ним через глубокий ров с водой. Ворота манят. Они снятся, пока спишь, сняв доспехи. В ожидании, пока город сам не сдастся, когда закончатся вода и продовольствие. Когда горожане сами тихо придут и, поклонившись, вручат ключ. И ты войдешь. В главные широкие ворота. На солнце будут блестеть твои доспехи. Ты не скажешь ни слова. Молча пройдешь от ворот до главной площади. Пока внезапный сон не свалит тебя, и ты не заснешь на ближайшем тюке с сеном.
С Сашей - я так и остался за городской стеной. Да, лез на стены, да, ломал ворота, морил голодом изморенных горожан, но их королева, решила, что лучше голодная смерть, чем сытое бесчестие.
С самого начала мне следовало это понять. «Мой папа говорит, что или пусть твой Женя встречается с тобой чаще, или не встречается вовсе», - сказала Саша через месяц после нашего знакомства. И мне стало стыдно. И надо было понять даже не эту папину установку: или-или. А - мой стыд. С ним не берут города. С ним – женятся. Он лучший цемент для будущей супружеской жизни. Мне бы принесли с поклоном ключ горожане, еще бы и просили принять его. Но нужно было мое терпение и согласие стать королем. Их отцом и судьей. Защитником и мужем. Наверное, я и так дрейфовал в ту сторону. На 5-м курсе уже просыпается что-то в тебе королевское. Но только просыпается.  А в полудреме так легко напугаться. Так легко перепутать сон и явь.
Но к делу. Саша была с грудью. Со спортивной фигуркой и красивой грудью. Это-то и удержало в первое время. Иначе бы хлопнул дверью и не вернулся. Ибо все эти девические прыщики на бледном лице и мамино пальто не похожи на веревки и канаты, используемые для отлова качественных жеребцов. Я был качественным. Немного переоценивал себя. Но таков самец. Агрессивный. Самоуверенный. Жилистый. Готовый к нападению. Внутренне согласный на насилие.
Это был какой-то сход продавцов БАДов. Меня затянула туда сестра. И Сашину маму тоже кто-то затянул. Ну, а мама взяла дочь с собой. Я помню этот первый взгляд на меня. Мама и дочь смотрели одновременно. Шли и смотрели. Секунду или две. В таких случаях этого достаточно, учитывая силу женского взгляда. Моя сестра знала Сашину мать, это и стало началом осады.
- Вы уже обмениваетесь телефонами? – оборачивается к нам Сашина мама.
Да, спермы было во мне так много, что всякие приличия из моей головы она выносила бурным потоком.   
Мы вместе едем домой. Мне вдруг становится скучно. Сашино лицо смотрит на меня снизу вверх. Бледное лицо с розовыми маленькими припудренными прыщиками.
- Тебе уже не интересно со мной? – спросит меня Саша в первое наше свидание.
Она была умной девочкой. Но – тактика. Но – стратегия.
- Нет, что ты, - я смотрю на городские стены, подняв ладонь ко лбу, закрываясь нею от солнца.
Да, я подарил ей красную розу. Мы гуляли по городской площади, и Саша несла ее в руке. С красивым и упругим бутоном. Несла ее бережно, заглядывая в прижавшиеся друг к другу лепестки. Я тоже раз посмотрел в самый центр красного бутона.
Но конница вовсю уже била копытами, а сабли, вынутые из ножен, жаждали крови. Я вспомнил красный бутон, подаренной мной розы. И пригласил Сашу к себе домой, когда родителей не было.
- А ты не такой простой, каким кажешься, - похвалила она, прочитав мой рассказ в местной газете.
Мы сидели в кухне, и я время от времени уходил в комнату. Я вдруг обнаружил, что боюсь прикоснуться к Саше. Боюсь начать кровавое дело. Страх, стыд и неумение вести бой. Чем жители города виноваты предо мной, чем так провинилась их королева? Оказывается, не острота сабель и быстрота конницы, а дух и любовь к войне расшибают в щепки крепкие городские врата. Попирание закона и животный голод – залог победы. Мне сразу нужно было понять, что на урок приходят с полным пеналом, в котором есть все карандаши, заточенные остро. И двоечники - это не парни, которые забыли взять карандаши в школу, а те, кто еще не слышал и не испытал удовольствия от звука, с которым грифель скрипит по бумаге. И все, что ты ни нарисуешь, тут же сбывается, тут же становится явью, как во сне.
Не могу вспомнить, когда мы впервые поцеловались. Когда, когда я впервые постучал в ворота своей рукой? В тишине ночи я стоял у городских ворот, и стук раздавался в округе. Мой размеренный и упорный стук. Не открывая, стража спросила, кто там. Да, это был я – голодный и готовый к подвигам. Ведь первая робость уже прошла. Обычно я провожал Сашу домой. В ее подъезде всегда было темно. Там мы каждый раз прощально целовались. Рука моя пробиралась сквозь джунгли пальто, джинсов, кофт, колгот, белья, чтобы ощутить жар. На центральной городской площади каждую ночь жгли костры, и местные поэты читали стихи о любви. Когда я возвращался домой, то дорогой нюхал свой палец. Я завидовал ему. Палец был снисходителен, давал себя нюхать, но из него нельзя было вытянуть и слова о том, что он видел, к чему прикасался. Встречались мы по пятницам. О, святая учеба! Пред нею королева падал ниц и посвящала ей всю себя и остальные дни недели. На второй месяц воины мои взбунтовались, и я передал их слова королеве:
- Саша, мне когда-нибудь это надоест, и мы расстанемся.
 Или пусть стража открывает ворота, или мы идем брать другой город. Но королева есть королева. Она все поняла. Поняла, что воинам уже не нужен другой город, что им нравится стоять у ее ворот. И что, если к воротам придет чье-то чужое войско, то воинам это будет не по нраву. Теперь они годились для настоящей игры. Что есть война, как не игра? И вроде бы даже кто-то видел на городской стене кого-то с белым флагом. И вроде бы этот флаг даже начали разворачивать покорные горожане. Но – так и не развернули на своей высокой стене. Родители Саши уехали на дачу, и я был приглашен к ней домой. Что такое домашний халат и колготы для крепких и жадных мужских рук? Пустяк. Но что такое девичьи слезы? Это атомное оружие. И разве знал я, как с ним справиться, одетый в средневековые доспехи?
- Женя, ну что ты меня мучаешь? – Саша лежала подо мной, зажатая тисками моих рук.
Да, мы тоже что-то слышали о справедливой войне, о том, что мирное население в плен не берут, и, вообще, солдат ребенка не обидит. Заваленный собственным благородством, как цветами, я объявил отступление.
Город был разбит в поле и построен, развивался, достраивался, но никогда не знал нашествия варваров, мечтающих ворваться в него. И никто, соответственно, в город еще ни разу не вошел.
Но - палец. Этот парень, понюхавший пороха настоящей войны, так многозначительно молчал о своих подвигах, что не повторить попытки было невозможно. И снова мы с Сашей одни в ее квартире. Палец настолько смел и уверен в себе, что даже горожане не смеют прогнать его, когда он шурует отмычками в огромном замке на воротах. И тут город взвыл. Нет, горожане зарычали. Да, это был звериный рев. Я впервые слышал такое, и мурашки пошли по моей коже. Видно, палец, пробуя разные отмычки, здорово преуспел. На какие-то несколько мгновений королева забыла себя и город. Воины мои потом два дня неспешно и с видимым удовольствием рассуждали о том, что же будет, если не палец, а целое войско, сломав ворота, войдет внутрь? Как заревут горожане, и как испугаются звери и птицы в окрестных лесах. Я слушал воинов и понимал, что они ни за что теперь не прекратят осаду.
Но великие полководцы знали – или бери город, или уходи. Не знал этого я. Крепости других городов уже не существовали. Да и ворота уже не были главной целью. Главным было - остаться рядом. И королева позволила. Горожане потом рассказывали, что в это время она из своей высокой башни с тревожным любопытством смотрела окрест, куда ползком стали подбираться неизвестные ей неприятели. Мы гуляем с Сашей и встречаем шумную подвыпившую компанию моих институтских знакомых. Компания умасливает Сашу и меня присоединиться и ехать вместе в гараж, чтобы слушать музыку и пить вино. Войско мое трубит тревогу. Солдаты спешно выстраиваются в шеренги. Саша ничего не отвечает. Я молча и с удовольствием увожу ее. Настроение королевы падает, корона сбивается на лоб. Мы проходим два квартала, и все это время я сверлю Сашу вопросом, что вдруг стало с ее настроением.
- Я хочу в гараж… - отвечает.
И в этот раз мне нужно было все понять. Но туман в то утро затянул долину перед городом и уже никогда не уходил.
А потом наступила зима. Поскучневшие и напряженные воины мои мерзли и не задавали уже никаких вопросов, видя мое тупое упорство.
- На Новый год мои друзья нас приглашают к себе. Там мы сможем уединиться, - говорит Саша.
Частный дом кого-то из Сашиных одногруппников. Несколько комнат, куда по очереди ходят парочки. Одиноких парней за столом больше, чем свободных девушек. Рядом с нами оказывается парень из Одессы. Он умеет улыбаться и рассказывать об очаровательном городе у моря. Войско мое, не ожидая специальной команды, по знаку дозорных самостоятельно готовится выступить на появившегося неприятеля. Но я улыбаюсь гостю с моря, и от меня не исходит никаких команд. Наконец очередь в одну из освободившихся комнат доходит до нас. И королева, доселе утверждавшая, что ни один варвар еще не смог сломать городские ворота и даже не пытался это делать, волшебно преобразилась, и я увидел нас как бы со стороны, как бы в экране телевизора, когда показывают фильмы для взрослых на специальных каналах.
- Ты же говорила, что у тебя никогда ничего не было? - мой вопрос застыл над Сашей.
- Ну да, но я просто так много об этом читала, что у меня все получилось…
Одевшись, мы лежим в темноте.
В комнату раздается осторожный стук.
- К вам можно? – голова вежливого одессита показывается в дверях. – Все разошлись по своим комнатам…
Саша разрешает ему остаться. Начинается разговор. Одессит ложится с нами рядом.
- А сколько вы уже вместе?
- 8-го Марта будет год, - отвечает Саша. – Если будет… - добавляет она, видя мою обиду.
Мы возвращаемся к столу. Одессит приглашает Сашу на медленный танец. Они уходят в другую комнату. Танцуют. Я смотрю на них. Растерянные воины, опустив сабли, смотрят на меня. Песня заканчивается, и одессит тут же ставит вторую. На этот раз они решают закрыть дверь. Я вижу их движущиеся силуэты, сквозь матовое стекло в двери. Во взглядах воинов своих я читал одно слово: «Уходи!». Но приличия «Мы пришли вместе и уйдем вместе», но страх, ужасный страх оставить мою незавоеванную королеву с кем-то – не давали мне повода к отступлению. Каждая минута этого унижения давалась с большим трудом. Хотелось войти и устроить Саше сцену. Но я держался – это же война, тут важна выдержка. Пришло утро, и нам пора было уходить. Я оделся и, ожидая в прихожей, слышал их шепот: «Созвонимся потом?». Я провел Сашу домой.
- Ты всю дорогу молчишь… - сказала она, прощаясь.
- Ну, понимаешь, то, что вы там закрылись…
- Просто он хороший парень…
На следующий день я позвонил Саше, и войско мое, спешно собрав оружие и свернув палатки,  покинуло долину навсегда.