Вечный Двигатель Лета

Экспонат

— Ну ладно, ребята, по последней!
Эван Мейер засмеялся и осушил бокал пива одним глотком. Он покачнулся и непременно бы упал, но друзья подхватили его и усадили на стул.
— Фу-ух! — выдохнул Мейер. — Пожалуй, хватит. Утром на работу.
— Не переживай ты так, — весело отозвался Майк, — успеешь еще. В конце концов, я завтра уезжаю, мы ведь долго не увидимся. Стоит задержаться, разве нет?
Эван задумался на минуту, рассеянно улыбаясь. После чего решительно кивнул.
— Ну, вот и хорошо, — все радостно засмеялись. — В конце концов, что может случиться?
… Эван Мейер проснулся за рабочим столом. Поморгав, вскочил словно ужаленный. Мейер никак не мог вспомнить — что же произошло с ним накануне. Виски разламывала ужасная мигрень.
«Это невозможно! Необходимо выпить кофе, может быть полегчает?» — подумал Эван.
Мейер пересек длинный коридор и направился в кафетерий. По пути вновь попытался восстановить события вчерашней ночи, но тщетно. В памяти зиял сплошной провал. 

Эван дернул дверь кафетерия и услышал, как гудит автомат. Тихий шум кофеварки отдавался в голове колоколом, внезапно подкатили непрошеные слезы.
— Ты слышала ведь, да? — донесся голос из коридора. — Кто-то украл его!
— Прямиком из музея, странно, не правда ли?
В кафетерий зашли две девушки, весьма молодые. По всей видимости, новенькие сотрудницы. Та, что помоложе, улыбнулась Эвану.
— Да-да, все газеты трубят! — подхватила та, что постарше. — Кто-то ночью проник в музей и украл экспонат! Немыслимо!
— Такая редкая вещь… — задумчиво протянула ее подруга, — подобных, наверное, и не осталось в мире.
— Да, это верно.
Эван заметил, что, машинально размешивая сахар в стаканчике с напитком, внимательно прислушивается к разговору. Он стоял к девушкам спиной и пытался узнать как можно больше. Те продолжали говорить о краже, а Мейер скромно пил кофе…
… и очнулся в туалетной кабинке, на закрытой крышке унитаза.
Дверь заперта на щеколду, в руке — стаканчик с остывшим напитком. Отшвырнув его, Мейер стиснул руками голову, силясь унять мигрень. Била дрожь, воспоминания путались, терялись в тумане. В памяти невольно всплыл рассказ о краже экспоната.
«Глупости! — торопливо прогнал он мрачные мысли.  — Это не имеет никакого отношения к тому, что было вчера. Надо вернуться к работе, и все наладится».

Весь день казался Эвану смутной тенью реальности. Пришел в себя он только на остановке, в тишине летнего вечера. Давила духота, рубашка взмокла от пота и изрядно помялась. Осторожно огляделся. Прохожие весело болтали, никому не было никакого дела до одинокого парня на скамейке. Мейер поднял голову в надежде увидеть звезды, но небо оказалось черным. На глаза попалась яркая вывеска небольшой забегаловки, и Эван решил пропустить рюмочку, чтобы хоть немного расслабиться после тяжелого дня.
Колокольчик на двери громко звякнул, завсегдатаи кафе с любопытством уставились на вошедшего. Игнорируя их взгляды, Мейер устало доплелся до столика, плюхнулся на стул и заказал выпивку. Через несколько секунд перед носом возникла рюмка, наполненная спасительной жидкостью. Пока Эван сидел, медленно потягивая виски, до него донеслось:
— Так что с этим экспонатом-то? Ведь он уникален!
— Редкость, — охотно согласился бармен, — помню, я еще будучи ребенком частенько заходил на него посмотреть. Давно это было…
— Не думаю, что это вот так просто оставят, — подхватил молодой парень, сидящий неподалеку от Эвана, — в конце концов, бежать с этим экспонатом некуда, из города не вынести — поймают. Кто хоть украл, известно?
— Говорят, какие-то пьяницы, — лениво пожал плечами бармен, протирая стаканы. — И что интересно: сработали все сигнализации, а им хоть бы хны! Скрылись, да еще и экспонат успели прихватить.
Внутри у Эвана все похолодело. Он попытался еще раз вспомнить вчерашний вечер, но не мог, как ни старался. Невольно представились залы музея, словно какое-то размытое воспоминание… 
Мейер дернул головой, прогоняя мысли прочь, залпом проглотил выпивку и, бросив на столик купюру, торопливо покинул заведение. Скрывшись за углом, перешел на легкий бег, на автопилоте добрался до своего дома. Все опять расплывалось в тумане, здание казалось иным, и подъезд, и ступени… Он уже подошел к своей квартире, как вдруг…
— Ну вот и вы.
Металлический голос заставил вздрогнуть, Эванс пришел в себя и резко оглянулся. Голос доносился из глубины коридора, внезапно из темноты вышли люди в черной униформе, лица закрывали шлемы военного образца.
— Кто вы? — прошелестел сухими губами парень, прижимаясь к стене. Сил вынести еще одно потрясение этого дня уже попросту не было.
— Мистер Мейер, — мягко обратилась к нему идущая впереди женщина, ее голос был доброжелательным, но каким-то странным, похожим на компьютерный эффект, — не бойтесь. Мы не сделаем вам ничего плохого.  Поверьте, сейчас вам лучше пройти с нами.
… Эван сидел в небольшом зале, маленькое кресло было довольно удобным, хоть и странной конструкции. Из окна открывался вид на залитые светом фонарей улицы. Головная боль не желала проходить, и Мейеру пришлось приложить немало усилий, чтобы обдумать ситуацию. Однако найти объяснение происходящему он так и не смог.
Дверь распахнулась, в комнату вошел высокий мужчина в бежевом костюме, его кожа напоминала ослепительно белую бумагу.
— Добрый день, мистер Мейер, — приблизившись, выговорил незнакомец с трепетом в голосе, —  меня зовут Гринграс. Я — директор музея, и для меня честь говорить с вами.
— Почему я здесь? — растерянно прошептал гость.
— Вы… — осекся директор. — Вы не знаете?
— Подозреваете меня в краже экспоната?
— Э-э... — протянул Гринграс, а затем улыбнулся, — нет. Вовсе нет. Видите ли... Дело в том, что экспонат — это вы.
Повисла тишина. Эван испустил нервный смешок.
— Неудачная шутка?
— Нет, — без тени улыбки продолжал Гринграс, — насколько я знаю, последнее событие, которое вы четко помните, это вечер в кафе с друзьями, так?
— Верно…
— Дело в том, мистер Мейер, — деликатно начал директор, усаживаясь в кресло напротив, — что эта встреча произошла двести пятьдесят лет назад. Я — один из ведущих историков, которые изучают ваше время, и мне очень повезло найти вас.
— Что значит «найти»?
— В кругах нашей профессии ходили слухи о последнем древнем человеке. Видите ли, около семидесяти лет назад озоновый слой начал разрушаться. И остановить этот процесс невозможно. Одним из вариантов спасения человечества ученые предложили роботехнологию. Результат можете видеть сами.
Гринграс закатал рукав, демонстрируя белоснежную кожу.
— Кожезаменитель.
— Вы стали киборгами? — недоуменно спросил Мейер. Все происходящее казалось ему дурным сном.
— Вовсе нет, — покачал головой Гринграс, — мы просто модернизировали себя. Адаптировали, чтобы выжить, когда озоновый слой будет разрушен окончательно.
— Ну а что произошло со мной?
—  Видите ли… Я не один год изучал факты, искал упоминания о вас в документах, и наконец нашел то, что ранее звалось медицинской картой. В ней указывалось: вас сбила машина, и вы впали в кому. Когда мы прибыли в указанный город, Мейер — о чудо! — еще был жив.
Эван помотал головой, отказываясь во все это верить.
— Это шутка! Скажите, что это — просто грубая шутка! Мы ведь сейчас в Техасе, верно?    
— Нет, — ровным безжалостным голосом отчеканил Гринграс, — мы в городе Дистопау. На юге графства Истфолк, которое в ваше время называлось Чехией.
— А почему нет звезд?
— Город герметичный. Из пустоши он виден как большой белый купол.
— Но как я нашел свое место работы?! Был целый день в кабинете, и никто не обеспокоился присутствием чужого?
— Не было никакого вашего места работы. Какой-то обычный большой офис. Много сотрудников. Новичком больше, новичком меньше…
— А как я отыскал свой дом?!
— Свой, мистер Мейер? Вы так в этом уверены? Может, несколько отдаленно всего лишь напоминающий ваш?
— Но… — мысли Эвана путались, он никак не мог найти вопрос, ответ на который помог бы обрести твердую почву под ногами. — Если вы говорите правду… Как долго я находился в коме?
— Двести пятьдесят лет. Все это время вам вводили препараты для поддержания функционирования жизненных органов. Поймите, мистер Мейер, меньше всего мы желаем вам зла. Но и неразберихи быть не должно. Вы — экспонат. И вы…
Договорить Гринграс не успел. Мейер согнулся и закрыл руками лицо, словно пытаясь защититься от реальности, из груди его вырвался мучительный стон. Воспользовавшись представившимся моментом, Гринграс молниеносно ввел в шею гостя успокаивающий препарат. Секунда, и Эвана сморил сон. Подождав немного, директор музея вызвал смотрителей и приказал водворить экспонат на свое законное место.
Возможно, директор музея и хотел бы посочувствовать Мейеру. Но в процессе борьбы за физическое выживание люди специально отказались от некоторых атавистических эмоций, на которые раньше расходовалось неоправданно много энергии. Сочувствие в списке необходимых для существования не значилось. Адаптация к новым условиям жизни продолжалась постоянно.



Художник
 
— Существует ли город мечты? Место, где проблемам тебя не достать?
Девушка прошептала это очень тихо, но он услышал. Ее слова заставили художника на секунду оторвать взгляд от работы. Недоверчиво хмыкнув, он  продолжил рисовать. Собеседница лениво повернула голову, поудобнее устраиваясь в раскладном кресле.
Ее звали Элен Дювон, и она была родом из знатной семьи, которая владела в Дистопау сетью ресторанов. А фамильное поместье Дювонов стоило огромных денег. Впрочем, согласись Дювоны его продать, нашлось бы немало желающих купить этот особняк, несмотря на цену. Большой балкон с защитным окном был единственным местом во всем Дистопау, откуда можно было увидеть внешний мир, не покидая безопасных стен дома.      
— Неужели вам никогда не хотелось найти такое место? — не успокаивалась Элен.
Художник неопределенно пожал плечами и медленно поднял голову. Смотрел сквозь защитное стекло, как белые пятна медленно плывут по желтому небесному морю. Наблюдал, как в вечном танце бьется нагретый воздух, который вскоре будет невыносимо горячим. Но каким бы гибельным ни был сегодня этот мир, он оставался все так же красив, как сто и тысячу лет назад.
Возвращаясь к картине, мастер невольно окунулся в воспоминания…
Самое дно Дистопау — вот что он в них увидел. Делвин. Художник-одиночка. Тогда, после смерти матери, он неделю провел в баре «Шестерня». Грязная, измятая одежда, поросший щетиной подбородок, воспаленные глаза — казалось, это бездомный бродяга, а не преуспевающий художник. Не спал ночами, рисовал небо, облака — все, что только мог, только бы не вспоминать о доме, где жил, и не думать о том, куда завтра надо идти. Но настал момент, когда фальшь стала невыносимой. Рисунки уже не приносили удовлетворения. И действительно, что за бред — рисовать небо, которого никогда не видел, писать выдуманные пейзажи, которых не существовало. Дистопау был изолирован от внешнего мира, как и все другие города планеты, соединенные между собой бесконечными туннелями метро.
В эти дни, полные тревог и творческих метаний, он встретил в баре незнакомку. Богатая, закрывающая тело от чужих взглядов, одежда невольно притягивала взор, а внешность… Внешность тоже была необычной. Столкнувшись с девушкой, Делвин сокрушенно перевел взгляд на свои белоснежные руки и невольно пробормотал:
— Руки цвета облаков.   
Незнакомка откликнулась тихо, но не настолько, чтобы нельзя было услышать:
— Вы разве видели облака?
— Нет, — наивно ответил Делвин, даже не заботясь, что его могут услышать Черные Коменданты. — Но очень бы хотел.
Возникла пауза. Девушка оглянулась, остерегаясь карательных отрядов, о которых юный художник не удосужился подумать.
— Вы ведь Делвин, верно? — тихо спросила она. — Я видела ваши картины.
Художник лишь неопределенно пожал плечами. Хотел было отойти, но…
— Хочу предложить заказ. Мне надо, чтобы вы нарисовали для меня две картины. Подумайте, — добавила девушка, заметив колебания молодого художника. — Это не срочно, но и затягивать не хотелось бы. Вот мой адрес.
Тогда они даже не познакомились. Девушка прошла к барной стойке, а отчаявшийся художник неохотно поплелся домой, сунув в карман записку с адресом. Но утром, протрезвев и хорошенько поразмыслив, все-таки решил наведаться к незнакомке.

Утром 12 апреля 2271 года художник по имени Делвин покинул трущобы и отправился — к своему удивлению — к верхним этажам города.
Там он и познакомился с Элен Дювон. И теперь уже внимательно рассмотрел ее.
Это была дама, несомненно, красивая, но лишь по меркам высшего света. Железная кожа блестела в свете дорогих ламп, пышная грудь и рыжие локоны предназначены, чтобы привлекать мужской взор. На светских приемах Элен всегда была в центре внимания. Однако, на взгляд художника, ее красота была далека от натуральной. Заостренные, словно маска, черты лица, фигура без изгибов, столь ровная, что капля воды стечет в считанные секунды. Вместо глаз — зеленая ширма, скрывающая взгляд.
Робот. Хотя, конечно же, — человек. Она ничем не отличалась от женщин с простым кожезаменителем.
Эту истину Делвин осознал в первые минуты встречи и, помнится, некоторое время пребывал в изумлении. А потом в глубине души вдруг почувствовал нарастающую неприязнь к Элен. Он, обычный человек сломленный горем, пришел просить работы у  той, которая принадлежала к касте виновников бед большинства жителей Дистопау. Впрочем, возможно, он просто хотел так думать…
Элен Дювон, не замечая душевных терзаний гостя, непринужденно попросила нарисовать для нее картины — свой сад и небо. То, что художник до сего момента вживую никогда не видел. Так началась его творческая работа…

Парень тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и сосредоточился на холсте. Но хозяйка ждала ответа, так что отмолчаться не удалось.
— Я не ищу город мечты, — проронил мастер, — потому что нашел свое место здесь. Под этим убивающим солнцем.
Элен молча смотрела на художника. Пока он работал в ее доме, девушка трепетно наблюдала за процессом создания такой нетривиальной вещи, как картина. Но сейчас она жаждала общения.
— Как вы оказались в том баре? — неожиданно спросила госпожа Дювон. — Вы ведь провели там не один день, не так ли?
— Верно, — скупо кивнул Делвин, сосредоточившись на желтых просторах небосвода. — Когда Корпорация стала набирать мощь, продавая богачам…
Он невольно запнулся, силясь совладать с захлестнувшими эмоциями. Элен уловила в этой фразе неприкрытую ненависть и невольно сжалась в комок.
— … различные механизмы для замены органов, дарующие им бессмертие… Знаете, сейчас стали делать заменители. Почти полная роботизация.
— Знаю, — туманно ответила Элен.
Художник хотел что-то добавить, но вместо этого молча продолжил работу. Через полчаса вдруг решительно отшвырнул кисть и негромко бросил через плечо:
— Простите. Мне пора идти. 
— Уже?
В голосе Элен звучали досада и волнение. Но Делвину было все равно. Накрыв холстом неоконченную работу, он попрощался с молодой хозяйкой и торопливо вышел за дверь. Требовалось в одиночестве совладать со своими эмоциями.

… Они сменили интерьер. Теперь Делвин работал в небольшой комнате, уставленной роскошной мебелью, место для живописца отыскали без труда. Госпожа Дювон расположилась в более комфортном кресле, но смотрела на художника с прежним интересом. Платье она сменила на уютный домашний халат, который скрывал ее стальное тело от посторонних глаз.
Наконец художник удовлетворенно кивнул и аккуратно отложил кисть.
— Что ж, принимайте работу. Мы ведь договаривались о двух картинах?
— Да, — уже привычным для его слуха шепотом ответила девушка. — Но… Видите ли… — она вдруг резко встала и легким движением руки отправила халат на пол. — Я хочу, чтобы вы нарисовали еще одну, третью картину. Меня.
Ожидая ответа, Элен молча смотрела на художника, а тот, растерявшись, не знал, что ответить. Портрет нарисовать несложно. Но ТАКОЙ портрет… Пластины тела девушки казались белыми в свете люстр, железные бедра и плоский живот неестественно блестели. Оттенок синевы железа забавно перемежался с белым светом, игриво прыгающим на ее руках. Лицо на миг утонуло в ярком свете люстр, затем свет резко приглушили, обрекая несколько электронных ночников на долгую службу.
Вот она стоит обнаженная, в ожидании ответа мастера, сверкая пластинами перед простым человеком с просто измененной кожей. Искусство забытого времени слилось с эстетикой современности.
Робот. Человек.
Делвин писал портрет госпожи Дювон несколько часов. Он старался вложить в творение всю свою душу, словно это была его последняя работа. Порой художник терялся, словно новичок, останавливался, задумывался на секунду… Казалось, образ, который он мысленно нарисовал и который стремился воссоздать на портрете, ускользает от него. Но тут же, будто за спасением, поднимал глаза на модель и быстро продолжал работу.
— Вы говорили… — внезапно тихо сказала в полумраке Элен, — что потеряли свою мать, потому и отправились заливать горе в тот бар. И еще — искать себя. А я ведь тоже потеряла отца…  Недавно. Не думала, что это произойдет… вот так… быстро. Но… — она порывисто вздохнула. — В отличие от вас я пришла в бар в поисках города своей мечты. А нашла почему-то вас…
— Знаете, я понял одну вещь, — негромко ответил Делвин, не отрываясь от работы, словно от нее зависела его судьба. — Жизнь забирает у нас прошлое. Но нельзя позволить ей украсть будущее. Даже когда ты остаешься один на один со своими мыслями и бедами, жизнь продолжается. Нужно научиться ее ценить.
Девушка молчала, не меняя позы. Но слушала внимательно.
— Иногда, — продолжал Делвин, он уже не мог остановиться, этот разговор стал для него еще одним штрихом к портрету, — я хочу умереть. Думаю тогда, многие ли по мне будут плакать?
Элен не сводила завороженных глаз с художника.
— И сразу понимаю, сколько всего я еще не сделал. Скольких слов не успел сказать. Сколько не успел увидеть и написать. И тогда осознаю: как же все-таки здорово, что я живу. Дышу. Мыслю. Творю.
Последний штрих. Он с гордостью посмотрел на свою работу. Портрет оказался в стиле черно-белых фотокартин, которые недавно вошли в моду, — признак качественной работы. И еще в нем жила душа художника.
Она разглядывала портрет не меньше минуты. Оба долго молчали в тишине, поражаясь невообразимой магии старого искусства. Взгляды Делвина и Элен встретились. Бесконечно долгие секунды смотрели они друг на друга, словно пытаясь слиться душами, что было отчасти правдой.
— С вами все в порядке? — очнулся художник. — Или…
В ответ прозвучал щелчок, и стеклянная ширма на лице Элен исчезла. Вместо нее мастер увидел прекрасные серые глаза, полные сочувствия, понимания и даже боли, но самое главное — слез. Капли текли по железным щекам, губы дрожали. Госпожа Дювон прижала руку художника к своему сердцу.
— Поймите, — тихо проговорила она, — я такая же, как и вы. Жить. Просто хочется жить…
С каждой секундой, которые рука Делвина находилась на теле этой девушки, ненависть художника испарялась. Рушился весь его миф о роботах-богачах.
Сквозь слой железной кожи юноша чувствовал стук ее сердца. Обычное частое ритмичное сердцебиение. Которое доказывало, что Элен Дювон человек.
Делвин улыбнулся. Он почувствовал, как холодный металл, к которому он прикасался, под его рукой постепенно становится нежным и теплым. 


Счетовод

— Прогресс не остановить!
Эти слова эхом отражались от пластин, которые служили стенам одеждой. Небольшая комнатка гудела как улей, каждый свободный угол занимали процессоры для наблюдений и подсчетов, они жужжали и шумели, вычисляя все, что испускало волны, на которые были настроены. Результат работы отображался на огромном экране, а общий процесс контролировал невзрачный внешне человек. Низкого роста, одетый в черную униформу сотрудников внутренних органов, он был покрыт железом, что стало характерным для большей части населения земли. Очень тонкая левая рука имела пять цепких коротких пальцев, с которых свисали провода, небольшой экран, вмонтированный в предплечье, тускло светился. Рука выполняла функции связующего звена между центральным процессором, который находился в груди, и главным компьютером.
Оператор. Так называли сотрудников слежки за людьми, которым вживляли процессор для их работы.
По экрану разлился тревожный алый свет, а затем угрожающе всплыли цифры «20:00».
— Момент истины, Мансйер!
Оператор повернул голову и устало посмотрел в дальний угол. Там находилось то, что многие сочли бы статуей. Неподвижная фигура робота взирала на оператора. К киборгу были подключены все провода и кабели, которые имелись в комнате. Глаза существа горели зеленым светом и часто мигали, подтверждая обновление данных.
— Все еще считываете информацию? — раздался тихий ровный голос Мансйера. — Но зачем?
— Это необходимо, — голос робота был подобен раскату грома, казалось, даже фундамент трепетал перед этим существом. — Остались мелкие подсчеты.
Компьютер не желал успокаиваться и выбросил еще одно предупреждение:
— Дождь над Уторингом.
Машина вторично издала отчаянный писк.
— Буря в Оклинде, — спокойно оглашал Мансйер, словно озвучивал сводку погоды, — гроза над Лайере.
— Эти катаклизмы вызваны вполне логичными причинами, — отчеканил робот. — Меня интересуют совершенно иные сведения.
Рука оператора потянулась к терминалу. Электронный глаз Мансйера вспыхнул зеленым светом, и человек тотчас принялся диктовать:
— 23476-АН… — Пауза. — 444553-СРА…  Ригам и Тавра. Осталось пятнадцать минут. 
— А также Форминт, Клазарум… Дистопау.
Глаза робота полыхнули ядовитым светом, провода опали, словно повинуясь чужой воле. Счетовод поднялся, сделал несколько шагов по ступенькам, спускаясь со своего трона-пьедестала.
Это существо не имело аналогов в мире. Сидя, робот напоминал паука, у которого всего по одной паре рук и ног. Теперь же над оператором возвышался исполин, сделанный из стали. Тощий и высокий с длинными цепкими руками и устойчивыми ножными протезами. Его тело прекрасно гнулось, робот, размяв плечи, властно шагнул к экрану.
Его звали Зеро. Кто-то назвал бы его венцом современности — полностью механический. Там, где у обычного человека могли находиться желудочный имплантат или мозговой процессор, заменяющие современному человеку настоящие органы, у Зеро располагались рабочие системы. Он был идеальным Счетоводом.
Робот без каких-либо исключений. Но самое замечательное заключалось в том, что в то же время это был человек.      
— Как правило безумцы наслаждаются бурей, а художники — пылающим небом, — сказал в наступившей тишине Зеро, — но эти времена давно прошли. Сколько же людей осталось там, вне этого экрана и нашей с вами разведки, а, Мансйер?
— Около миллиона? — лениво спросил оператор.
— Вы хотели сказать — два миллиона пятьсот триста двадцать пять тысяч и шестьдесят три человека.
— Думаю, вам виднее, Зеро, — бросил Мансйер и щелкнул пальцами. Экран, повинуясь жесту, стал прокручивать слайд-шоу, демонстрируя по картинке за две секунды.
Зеро алчно вглядывался в мелькающие кадры. Все они повторяли один и тот же сюжет: разрушенные заводы и старые города, улицы и офисы-небоскребы.
— Древние люди мечтали коснуться небес, — стальной голос Зеро раскатом грома пролетел по комнате и затерялся в темных углах, — но их лестница в рай рухнула под ногами. Люди старого времени стремились быть богами и жить вечно. Они прикрывались тем, во что не верили и почитали то, чего нет.
Кадр застыл на руинах большого города, который некогда назывался Лос-Анджелесом.
— Посмотрите, Мансйер! — с интересом сказал Зеро. — Посмотрите, как высоки эти дома. Это просто новый Вавилон! Еще одна попытка насытить свое тщеславие.
— Но ведь и мы тоже люди.
— Вот именно! — Зеро изрек это с чудовищной ненавистью. — Мы — люди, а они — лишь тени своей жадности. Даже не могли понять то, к чему мы стремились.
Его тон выровнялся, Зеро продолжил с присущей ему властностью:
— Чтобы выжить, мы пришли к новым возможностям. А они? Они готовы и дальше разрушать то, что мы так тщательно пытаемся спасти.
— Уже ничего не спасти, — лаконично ответил Мансйер, — осталось пять минут.
— Верно, — тихо прошипел Зеро, — пять минут.
Кадры вновь замелькали с хаотичной быстротой. Наконец через несколько секунд они замерли, на экране вспыхнула зеленая надпись «Счет окончен».
— Это все, — произнес Зеро с особым удовольствием, — счет и вправду окончен, Мансйер.
— Неужели?
— Да. Все, что когда-либо было прославлено или имело важность, будет стерто. Последние века войдут в историю, как и миф о Вавилоне. А новая эра начнется через пару минут.
Красные цифры неумолимо вели обратный отсчет. А город Дистопау кипел от бунтов и дискуссий на тему, что делать дальше. Но уже ничего не имело значения. Время людей прошло — как правильно заметил Зеро. Наступила эпоха совершенно новых существ — тех, кто родился в это время и стерпел его мучения.
Миллисекунды мчались, казалось, со скоростью света, в то время как секундные цифры лениво сменяли друг друга. Все в зале замерло и застыло в ожидании новых времен. Времен покаяния, а может быть, расплаты.
В шум процессоров ворвался резкий звук сигнала. Часы на экране показывали нули.
— Отсчет! — немедленно потребовал Зеро.
Рука оператора ловко провернулась в системном блоке, Мансйер лениво ответил:
— 24 апреля 2287 года.
— Запомните этот день, Мансйер, — изрек робот с гордостью, — запомните этот день как начало новой эры.
Потому что именно в этот день озоновый слой был полностью разрушен.


Смотрящий

Он прошел мимо, не пожертвовав ни цента. Но бедняк, казалось, даже и не рассчитывал на милостыню, продолжая играть на гармошке. Мансйер остановился и пристально взглянул на попрошайку. Обноски говорили о том, что бедолага уже несколько дней спит на улице, белая кожа стала серой от пыли. После того, как озоновая оболочка земли разрушилась, в Дистопау (да и не только) появилось множество бездомных: беглецов и рабочих, авантюристов и иммигрантов.
Мансйер смотрел на бродягу и пытался понять, почему тот не просит денег как остальные в округе. Но ответ, что бродяге просто больше ничего уже не надо, его бы не устроил. Современность никогда этого не поймет.
А меж тем город гудел. Ежеминутно вспыхивали конфликты между людьми и роботами. Или правильнее было бы сказать — старыми и новыми людьми. Не стихали дебаты о правах человека и о возможностях киборгов, спорили, кто важнее.
Оператор быстрым шагом поднялся по лестнице в ложу, где его ожидал напарник.
— Вы задержались.
— Пришлось провести дополнительные расчеты бездомных.
— Это уже не наша забота, — ровный холодный голос Зеро отливал сталью и внушал страх даже машинам. Мансйер привык к нему, но остальные боялись этого жуткого нечеловеческого искусственного голоса, который был искаженной формой настоящего. Фальшивая нота среди прекрасной музыки. Нота, вселяющая страх.
— Я слышал, консул вновь обратился к комендантам, — сказал оператор, усаживаясь в кресло.
— Это естественный ход, который можно было предвидеть. Трусливый политик.
— Вы считаете его трусом?
— Я считаю, что нам давно пора избавиться от ненужного балласта, — бросил Зеро, устремляя взгляд изумрудных глаз на то, что творилось за стеклом.
Они находились в комнате, соседствующей с залом Палаты Совета города Дистопау, где в данный момент проходили дебаты, в частности поднимался самый главный вопрос — принятие Директивы Зеро.
— Вы считаете такой подход правильным? — подал голос Мансйер. — Создать целую директиву ради того, чтобы избавиться от старых людей?
— Конечно, — голос Зеро гудел, — это вполне логично. По-вашему, наше нынешнее положение — каприз матушки-природы?
Мансйер неопределенно пожал плечами.
— Если бы! — эти слова чеканила ненависть. — Бесплодная земля, иссохшие океаны — когда-то все это было прекрасно, Мансйер. А что теперь? Мы — лишь уничтоженное поколение. Вместо того, чтобы жить, мы деремся за место под солнцем.
Повисла тишина. Из-за стекла доносились яростные крики, лишь чудо удерживало людей и роботов от драки.
— Посмотрите, Мансйер! — воскликнул Зеро. — Это же обыкновенное стадо. И подобное происходит по всему миру.
Оператор промолчал. Он так и не решился сказать, что в других городах не поддерживают Директиву Зеро.
— Роботы не хотят уступать главенство людям. А люди не желают мириться.
— В этом корень проблемы, — хладнокровно согласился счетовод, — но есть выбор. Хотя мысль о мирном сосуществовании неприемлема…
Несколько сенаторов агрессивно махали руками, пытаясь описать масштаб обсуждаемой темы.
— … ни ими…
Роботы силились прорваться вперед, отряды комендантов сдерживали натиск.
— … ни нами.
На экранах возникли изображения диспутов, проходящих в других городах. Сенаторы в соседнем зале о чем-то горячо спорили. Мансйер отчетливо разобрал слетевшие с губ десятки «Нет!» Зал взорвался криками. Директива Зеро предлагала уничтожить старых людей, которые еще сохраняли принципы морали и такую роскошь, как эмоции — это, по мнению счетовода, мешало прогрессу. Большинство собравшихся в Палате Совета были против уничтожения, но никак не могли поделить главенство между людьми и роботами. С минуты на минуту должно было закончиться голосование во всех городах: принять или отклонить директиву.
— Раньше было иначе? — спросил Мансйер, желая сменить тему. Он знал, что осталось ждать совсем немного.         
— Не думаю, — безразлично ответил Зеро, — сколько я ни изучал архивы, не заметил разницы. Сейчас они основываются на человечности. Но где была человечность, когда они воевали за ресурсы, уничтожая друг друга? Почему о ней не шла речь, когда появились первые признаки ухудшения озонового слоя? Старые люди изжили себя.
— Это для вас веские причины?
— Я объяснил как было раньше, — выдержав паузу, бросил Зеро, чеканя каждое слово. — Древний Вавилон строили из камней. Новый же — из денег, пропитанных кровью и жадностью.
На большом экране возник обратный отсчет. Горящая синим пламенем цифра «10» заставила всех умолкнуть.
— При полетах на воздушном шаре, чтобы набрать высоту, скидывали балласт.
Цифры  менялись, отсчет неумолимо шел к нулю.
— Самое время это сделать, — проговорил Зеро — принять… вынужденные… меры…
Ноль завис на экране на полминуты, потом монитор вспыхнул красным огнем. При слове «Отклонить» зал забился в истерике. Отклонить уничтожение! Массовый невроз захлестнул толпу, завязалась драка. Несогласные с решением Палаты Совета новые люди-роботы рвались тут же на месте покончить со старыми людьми, которые заполонили города и мешали развиваться прогрессу. Люди сопротивлялись.
Зеро испустил хриплый вздох.
— Мне жаль, — равнодушно бросил Мансйер.
— Старые люди здесь не останутся, поверьте мне, — шевельнул плечом Зеро, — впрочем, как и я.
— И где вы собираетесь укрыться? — спросил оператор. 
— Здесь, в Дистопау, — неожиданно ответил Зеро. — Здесь есть, точнее должен был сохраниться дом.
— Вы там жили? — поинтересовался оператор.
Зеро ответил не сразу.
— Нет. Я там бывал… рисовал когда-то. Возможно, мне стоит вернуться к этому. В каком-то смысле.
После этих слов Зеро молча покинул помещение. Мансйер понаблюдал за беснующейся толпой еще пару минут и последовал примеру Счетовода.

Минула неделя. Во время очередной вахты оператор вдруг заметил, что после напряженных семи дней конфликтов и притеснений старые люди стали покидать города, уходили в пустошь, чтобы там продолжить мирную жизнь.
Мансйер попытался сообщить об этом Зеро, но сигнала Счетовода нигде не фиксировалось. День, другой, третий… неделю... Через год оператор оставил всякую надежду вновь услышать голос своего коллеги.


Жнец

Это был старый запущенный дом. Каждый уголок его комнат затянула паутина, шикарные обои представляли собой лишь жалкую тень былой роскоши, люстры, некогда сиявшие подобно солнцу, окончательно потускнели. Призраки романтических вечеров, проходивших здесь, навсегда были заточены в заржавевших свечах. Шторы и ткани померкли, усугубляя тусклый полумрак. И только старый балкон излучал надежду. Он единственный не мучил ностальгией, напротив — вселял веру в то, что жизнь побеждает. В одной из комнат возле окна висел портрет прекрасной девушки, даже кожа из старого материала не могла затмить ее дивной красоты. Именно этот портрет рыжеволосой красавицы манил Зеро, он каждый день любовался ею, но в то же время никак не мог вспомнить, почему ему так нравится это изображение. За прошедшие годы он забыл даже как звучит его собственный голос, лишь томный хрип, вырывающийся из груди, свидетельствовал о том, что он еще жив. Тридцать лет, проведенные наедине с картиной, сильно сказались: мозговой процессор за эти годы ни разу не обновлялся, Счетовод давно потерял всяческий контакт с миром. Теперь он больше походил на человека, нежели на машину. Потому что утратил власть над собой.
Так близко! Ведь он был так близко… Если бы приняли его директиву… Но еще не все потеряно!
Взгляд зеленых глаз метнулся к огромному окну, за которым раскинулись множественные поселения. Сейчас их принято стало называть общинами. Рука потянулась к механизму, установленному на балконе, ржавое тело Зеро ворчливо скрипнуло. У него есть цель, любое дело нужно доводить до конца. На панели значился 2305 год. Открыв нужные файлы, счетовод продолжил свое дело.

Утро выдалось на редкость прохладным. Солнце еще не взошло на горизонте, однако беспощадная жара хоть и слабо, но уже явила себя в пустоши. Впрочем, людям зной был не страшен, раздражал только яркий дневной свет. За время своего добровольного изгнания старые люди успели организовать крепкие общины и стали полностью независимы от жителей городов.
Старик Эйвери как обычно прогуливался перед рассветом, ему нравилась утренняя прохлада. Маршрут его заканчивался, конечно же, возле салуна Мэри-Энн. Община спала крепким сном, не желая наслаждаться таким прелестным утром.
Воистину, бессонные ночи болезненны, но такие прогулки в лазури наступающего дня тоже могут считаться маленьким днем.
Старик медленно подошел к открытой веранде салуна, на которой кто-то мирно сопел в кресле-качалке. Эйвери весело окликнул:
— Водж!
Спящий приоткрыл один глаз и улыбнулся в ответ. Водж был главным фермером в общине, именно на его подворье располагались огромный огород и скважина для воды, обеспечивающие нужды поселения. Старик Эйвери облокотился на перила и тихо засмеялся.
— Опять сбежал от Рикки?
Водж ничего не ответил, лишь улыбнулся еще шире. Где-то в салуне заиграло радио. Старик Эйвери вытер пот с затылка и посмотрел вдаль: на северо-западе отблескивал огромный купол со множеством окон и горящих огней. Город-муравейник, место, которое Эйвери покинул еще будучи подростком. Место, где так давно не был ни один из старых людей, и где вели иной образ жизни.
Дистопау. Он так давно там не был... Но теперь это не их мир. Новые люди предпочли кибержизнь и развлечения, в то время как старые люди, основываясь на известных издавна технологиях, обходились простыми процессорами и компьютерами.
— Чего загрустил, Отэм?
Эйвери перевел взгляд и улыбнулся при виде Мэри-Энн, приветливой хозяйки салуна.
— Заждался твоего хваленого завтрака, дорогуша.
— Как и я, — весело вклинился Водж.
Женщина укоризненно покачала головой и улыбаясь поманила гостей внутрь.

— Ну, так что слышно, Отэм?
Эйвери пригладил седую бороду и пожал плечами.
— Ничего конкретного. Одни говорят: сплетни о войне между старыми и новыми людьми распространяют жители городов, чтобы держать нас подальше от своих жилищ. Другие придерживаются мнения, что столкновение неизбежно.
— Похоже, киборги не слишком-то смирились с тем, что мы все еще существуем. 
— Как знать, Водж, возможно горожане действительно выбрали политику невмешательства, но мне все это не нравится.
— Почему? — поинтересовалась Мэри-Энн.
— Ну… — замялся старик, — я слышал, за Песчаным Океаном уже мало что осталось. От общин вестей нет, города тоже молчат.   
— И ты этому веришь? — подняла брови хозяйка.
— Да уловка, наверняка! — отмахнулся фермер, отправляя в рот кусок пшеничного мяса. — Им только дай повод, а слухов придумают море.
— Тоже верно, — озадачено хмыкнул старик. — Жители городов без лакеев и дверь открыть не смогут, а мы о войне ведем речь.
— Ну уж нет, — покачала головой Мэри-Энн, — война — это слишком! Даже для них.
— Точно вам говорю, — уверенно изрек Водж и бодро хлопнул Отэма по плечу, — все это ерунда, не стоит и беспокоиться. Лучше плесни-ка мне ячменного меду!

Вечер выдался душным, опустившиеся сумерки не принесли облегчения и лишь  навевали приятный сон. Старик Эйвери и Водж сидели на крыльце, наслаждаясь тишиной. Приятный ветерок, пусть и горячий, обдувал потные лица, приглашая отдохнуть. Ничто не предвещало беды. Только мир и покой…
Вдруг на горизонте возник размытый силуэт. Он увеличивался с каждой минутой, и вскоре они увидели, что это человек, который из последних сил бежит по главной дороге. Его заметили многие, на улицы высыпало немало поселенцев, но никто не решался двинуться с места. Гонец казался тревожной нотой в прекрасной музыке вечера, заставляя всех замереть в предчувствии беды.
На крыльцо выбежала Мэри-Энн и тоже стала пристально всматриваться вдаль. Друзья переглянулись.
Добежав до салуна, посланец обессилено рухнул на землю, толпа на улице ахнула, но никто по-прежнему не сдвинулся с места. Наконец незнакомец с трудом приподнялся и из последних сил выкрикнул:
— Это случилось!!! — отчаянный вопль, казалось, достиг самых дальних уголков общины. — Это все-таки случилось!!!
На горизонте, там, где находился Дистопау, вспыхнули сигнальные огни. Они стрелой умчались в небо, растворяясь в облаках. Люди растерянно зашумели, тревога нарастала, а вместе с ней и паника. На крыльцо за спиной Воджа выскочил сонный мальчуган лет десяти.
— Мама, что происходит?
Мэри-Энн торопливо прижала его к себе, не сводя испуганных глаз с гонца.
— Что случилось? — растерянно выдавил Водж, пытаясь поднять незнакомца. — Объясни толком!
Мужчина тяжело дышал, облизывая запекшиеся губы. С трудом прошептал:
— Они… они…
Но договорить не успел. Его голос утонул в реве чудовища, разорвавшего небеса. На горизонте вырос гриб ракетного взрыва. Затем еще один, и еще, и еще…
— Мама… — прошептал мальчуган.
— Джимми… — от ужаса глаза Мэри-Энн остекленели. — Джимми, быстрее в подвал, слышишь, сынок!
Ее последние слова утонули в надвигающемся пении монстров. Волна зеленой пелены, излучаемая ракетами, рухнула на беззащитных людей. Они не успели сделать и шагу, как ядовитый воздух, рвущийся из бомб, накрыл всю общину….
Это был последний ход Зеро в партии против людей. Его шах и мат старому человечеству.
Ядовитый ветер все еще блуждал по пустоши, наведываясь то в одну, то в другую общину. Он нес с собой призраки старых людей, их историю и тени застывших от ужаса лиц...


Дикарь

Ветер кружился в бесконечном танце, жонглируя душами давно ушедших теней. Уже никто и не помнил, что когда-то в пустоши существовали общины. За исключением, разумеется, археологов, которые считали не так давно минувшие дни достоянием истории. Специалисты — в частности господин Джеральд Гринграс — неустанно искали следы присутствия на земле старых людей. И лишь редкие останки общин были крохами надежды, которыми питались энтузиасты. 
Дистопау к 2365 году был открыт. Все города сняли защитные купола, нежась стальными телами в обжигающих объятиях солнца. Бояться уже было нечего. Города разрастались, многие превратились в огромные мегаполисы. Каждая улочка и площадь  отныне представляли собой место развлечения для людей, всю работу выполняли компьютеры. Для жителей городов эти технологии были в диковинку, ибо разрабатывались они на основе тех компьютерных знаний, которые хранились когда-то в уцелевших общинах. 

Это случилось в ноябре. Впрочем, от самих месяцев, как и от разнообрзия погоды, остались лишь строчки на страницах истории. Теперь в любое время года пространство заливал беспощадный свет, постоянно царила щекотливая духота летних прерий. И эту спокойную сонную тишину вдруг разорвал жуткий крик:
— Помогите!! Кто-нибудь! Прошу вас!!!
Женщина бежала по залитой светом главной улице, моля о сострадании, люди на площади застыли, растерянно глядя на несчастную. Из ее алмазных глаз струями катились слезы. 
— Прошу вас! Мне нужен врач! 
Эти слова стали катализатором: прохожие тут же заторопились по своим делам, некоторые торопливо спрятались в домах. Женщина оглянулась и с рыданием выкрикнула:
— Пожалуйста!!! Моему сыну нужен врач!!! 
Она рухнула на колени и, разразившись слезами, продолжала умолять. Но горожане лишь прибавили шагу. Ими руководило не безразличие, а страх. 
Для всех ее сын был уже мертв.
Однако в бесконечном потоке стальных тел вдруг мелькнула загадочная фигура в синем плаще. Незнакомец склонился над женщиной и тихо прошептал:
— Что случилось с вашим ребенком?
Несчастная на миг застыла в нерешительности, а затем торопливо заговорила:
— Чума! — захлебываясь словами, она крепко вцепилась в плащ неизвестного, боясь, что тот исчезнет. — Чума как в Морстаке и в Таринбурге. Прошу вас, вы ведь знаете докторов…  Умоляю… 
Мужчина прерывисто вздохнул и с трудом поднял плачущую мать на ноги. Потом ласково взял за руку и сказал:
— Ни слова более. Я — врач. Показывайте дорогу. 

Не всегда научные открытия ведут к успеху. Воссоздание сети рабочих машин привело жителей городов к ужаснейшей трагедии — чуме, все их электронные органы поражала смертельная болезнь. Как выяснилось, это был обычный компьютерный вирус времен Эвана Мейера. Когда-то он разрушал программы сотнями в считанные секунды, а теперь стал уничтожать людей.
Незнакомец торопливо прошел в гостиную. Роскошная обстановка: желтая шелковая мебель, электронные свечи и прочие атрибуты богатой знати. 
— Где ваш сын? — тихо спросил врач. Челюсть не двигалась, гостю было трудно говорить. 
— Наверху, в детской, — показала женщина, утирая слезы с железных щек, — прошу вас, поспешите. 
Мальчик лежал в кровати, изредка издавая хриплые вздохи. Кулер у его сердца давал сбои и грозил остановиться в любую секунду. 
— Ясно… — мгновенно определил причину проблемы незнакомец, — сбой такого механизма очень опасен. Видимо, отказала система охлаждения в лопатках. 
Женщина стиснула рот руками и разрыдалась взахлеб. 
— Когда я уходила, она работала. Мой мальчик!! Бедный мой малыш! 
— Если кулер остановится, солнце сожжет сердечный карбюратор в течение двух минут. Скорее, где у него находится нервный процессор?
— Правое предплечье. 
Врач быстро вскрыл пластину и достал из своей сумки небольшой компьютер. Такими терминалами пользовались когда-то только в общинах. Женщина, увидев прибор, вскрикнула.
— Откуда это у вас?!
— Я был полевым врачом, работал с Гринграсом, — быстро ответил незнакомец, торопливо нажимая клавиши клавиатуры. — А теперь не мешайте мне, пожалуйста. 
Он стал быстро набирать текст, невнятно бормоча формулы. Кулер гудел надсадно, как динамомашина, секунды утекали сквозь пальцы. Мальчик издавал хриплые стоны и, подергиваясь, скрипел суставами ног.   
— Отказали ноги давно?
— Вчера, — прошептала несчастная мать, — так и выяснилось, что он болен. 
— Ножной центр, правая рука и, конечно же, мозговой чип. Конечности — не беда, лишь бы чип удалось восстановить. 
Мать пристально смотрела на свое дитя, словно надеясь, что ее взгляд исцелит больного. Незнакомец тем временем стучал по клавишам, торопливо поглядывая на экран. Внезапно кулер заглох, женщина громко вскрикнула, закрывая руками лицо. Наступила гробовая тишина, лишь стук клавиатуры разбавлял гнетущую тревогу. 
Прозвучал сигнал отказа системы. Еще один. И еще... Женщина рухнула на колени, не смея даже вздохнуть. Щелканье клавиш прекратилось, процессоры внутри мальчика тоже безмолвствовали. 
Доктор приложил руку к сердцу пациента и тут же резко отдернул. Ввел в компьютер  еще несколько команд. 
Малыш, облаченный в стальную плоть, метался на кровати в предсмертном бреду. Последний хрип. Его мать не смела даже плакать, она просто молча смотрела на сына. 
Тишина. 
А затем прозвучал уверенный голос из терминала: «Нервная система переустановлена. Все системы функционируют нормально. "Червь" не обнаружен». 
Ребенок открыл глаза и издал сиплый вздох. Испуганный взгляд остановился на  незнакомце. 
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — тихо пробормотал малыш, ему еще было трудно говорить.
— Помнишь, как тебя зовут?
— Эдмунд. 
Врач с облегчением засмеялся: 
— Мозговой чип не задет. Тебе повезло. Шевелить ногами можешь? 
Эдмунд спрыгнул на пол и сделал пару неуверенных шагов. После чего рванулся к матери. Та судорожно обняла малыша и, вытирая слезы, пробормотала:
— Благослови вас Господь или тот, в кого вы верите. Вы просто чудо, вы — само божество…
— Не стоит благодарности, — ответил незнакомец, — я ни то и не другое. 
— Кто же вы? Как вас зовут? 
— Ведь уже говорил, я — врач. А зовут меня...
Он умолк, видимо припоминая собственное имя. 
— Джимми. Кажется, она сказала — Джимми. Когда рухнули эти ракеты…
— Вы наш спаситель, Джимми! — не в силах сдержать радость, закричала женщина. — Скажите, что мы можем сделать для вас? 
Он посмотрел на счастливое семейство и вздохнул. Но ответить не успел. Внизу послышался треск выбиваемой входной двери и топот десятка ног. Джимми медленно поднялся,  устало посмотрел на женщину. Затем поднес руку к лицу и снял маску. Мать с сыном ахнули. Перед ними стоял старик с белой как снег кожей. Взгляд был твердым как камень, из черноты зрачков кричали забытые тени. Черты лица походили на маску, которую он снял, а в густой бороде терялась грустная улыбка. Это был один из немногих, а может и последний из «старых» людей. Семейство пребывало в шоке, растерянно глядя на своего спасителя.
— Просто, — мягко улыбнулся гость, — просто запомните меня. 
Едва он договорил, распахнулась дверь детской — ворвались Черные Коменданты. Оттолкнув женщину с ребенком, они быстро вывели врача из комнаты.


Спящий

Выжигая все вокруг, солнце стекало за горизонт. От планеты ничего уже не осталось, кроме облупленного куска камня, населенного миллионами железных людей. 
Но если вы посмотрите на нее из космоса, то увидите не серый кусок обжаренного грунта, а огромный шар среди звезд, усеянный титаническими процессорами-городами и компьютерными поселками. 
2405 год. Городов больше нет. Есть лишь Эпитафия – колоссальный мегаполис, который в свое время вобрал в себя все страны, став единственным на Земле. Население уже ничто не беспокоит, развлечения давно уже приелись, всем кажется, что этот мир свое отжил. Осталась только Виртуальность — другой тип реальности. Такой же как и тот, что и прежде существовал, но уже созданный новыми людьми —  мир в мире, четвертое измерение в четвертом измерении, вселенная под боком другой такой же вселенной.
Прогресс неотвратим. 
Энергичный мужчина прогуливался по пустой улице. Он единственный, кто ходил по ней за последний месяц. Более того, он был последним живым существом в этом мире. Как обычно, зашел в магазин, где более двадцати лет покупал еду для своей семьи. 
—  Доброе утро, Гарольд. 
Однако упаковочный аппарат ему не ответил. Эта машина не была запрограммирована на общение,  кроме того, ее отключили пару месяцев назад. 
—  Не стоит, я сам, —  вежливо бросил в пустоту покупатель, после чего взял банку с питательным раствором. Долго смотрел на нее. Срок истек как раз на днях. А новой партии не предвидится. Никогда. 
Эдмунд вздохнул и, сдерживая слезы, торопливо покинул магазин, даже не попрощавшись с Гарольдом. Да это и не имело смысла, хотя в течение всего последнего месяца он всегда с ним прощался. 
Вот и родной дом. Эдмунда как  всегда встретила уютная комната, посреди которой стояли четыре капсулы. Три из них уже заняты. Стол, за которым вся семья собиралась за обедом, состоявшим из питательного раствора, рядом —  небольшая тумбочка. На ней —  покрытое пылью письмо. Его оставила Лерр два месяца назад. Эдмунд устало подошел, взял в руки последнее послание жены, которое уже выучил наизусть: "Ты знаешь, где нас найти". Глотая купленную смесь долго смотрел на лица спящих членов семьи, покоящихся в капсулах. Лерр, его красавица жена. Он все еще помнил, как не мог оторваться от ее прекрасных русых волос и болотно-зеленых глаз, помнил, как радовал его звонкий смех той, чей призрак ныне живет в уголках комнаты. Их дети, с которыми любил играть по вечерам. 
Но теперь все иначе. Мир давным-давно ушел в Виртуальность, и только он один живет прошлым. Эдмунд не знал —  почему. Почему ему все чаще снятся кошмары, в которых он не может ходить. Не знал, почему ему так противна Виртуальность. 
Однажды утром он проснулся и увидел, что жена и дети спят в капсулах. Он остался один на один с мучающим изо дня в день исписанным листком.  День повторялся вновь и вновь. Эдмунд проходил мимо Гарольда и все реже здоровался с ним. Он совсем перестал обращать внимание на испортившийся вкус питательного раствора. Но слова, написанные женой, не давали покоя. Все решили без него.
Вечер января. Минуло две недели с тех пор, как у Гарольда закончился раствор. Усталый и опечаленный, Эдмунд долго смотрел на лицо Лерр. Он так мечтал вновь взять ее за руку, поцеловать, услышать ее легкий как обезболивающее лекарство смех. 
Хозяин дома сел на стул и расплакался. Терпеть уже было невыносимо. Эдмунд решительно вытер слезы и подошел к своей капсуле. Открывая ее, сказал лишь одно:
—  Я помню. Я тебя помню...
Он и сам не знал, кому адресовал это высказывание. Доктору, который спас его в детстве или Лерр, заставившей поверить, что железное сердце способно любить. Эдмунд сказал это всем тем, кто был важен для него самого. Тем, кто напоминал ему, что он —  человек. 
Закрыв капсулу, мужчина не включил Виртуальность. Он запрограммировал ее на сон. Сладкий, мирный сон. Сегодня он успел сказать Гарольду: "До свидания". Эдмунд подключил провод к своему Нервному Процессору и...





Эпилог

... И никого не стало. Жизнь в этой реальности перестала существовать, переселившись в совершенно новый и несомненно прекрасный мир. А Земля продолжала вращаться вокруг Солнца. Триста шестьдесят пять дней в году, как это было всегда от начала времен. Большая планета, обожженная огненной звездой на протяжении веков и захламленная тоннами процессоров, лениво дышала жарой, продолжая гудеть, подобно Вечному Двигателю Лета...