Религиозность - плен сознания в сфере понятий

Тот метод, который я сейчас собираюсь описать и который, в некоторой степени, может служить ответом на вопрос о моих религиозных взглядах, есть методом познания реальности мира в контексте реальности собственного бытия. Прежде всего, этот метод направлен на видение реальности собственного бытия вне каких-либо предустановок, так или иначе навязанных культурой и обществом. Все те понятия, которые входят в ментальную жизнь человека и порождаются ей, должны быть отвергнуты для того, чтобы то, что описывается данными понятиями, имело возможность быть познано непосредственно нами, и как следствие вполне нами осознано. В противном случае мы никогда не выберемся из плена предрассудков и бесплодных, надуманных примет.
Познание реальности в контексте собственного бытия, а не наоборот - дело поистине сложное, и всякий приступивший к этому делу, вступивший на путь познания "для-себя", удивится тем обширным горизонтам, тем потенциальным возможностям своей индивидуальности, которые вновь и вновь будут толкать человека на подвиг осознания и принятия, на подвиг более глубокого вхождения в "себя-сознающего". Для того чтобы решить какую угодно проблему, сначала необходимо увидеть ее такой какая она есть, исходя из самой ее фактичности, как бы самостоятельности независимой от заранее принятых трактовок. Подобных трактовок есть масса.  Основные из них:

1. Религиозно-эзотерическая
2. Культурологическая
3. Общественно-бытовая
4. Политическая
5. Финансово-экономическая
6. Технологическая
7. Учебно-схоластическая
8. Нравственная и пр.

Список можно продолжать, но я остановлюсь на самой сильной, скорее в энергетическом смысле, нежели в разумном, а так же и более иллюзорной трактовке - религиозной.
Наиболее характерными религиозными терминами являются - "Бог" и "грех". Несмотря на разные подходы к этим терминам в религиях, они (подходы) так или иначе выражают одного и того же рода манипуляцию вполне конкретных человеческих чувств и действий.
Начнем с понятия греха.
Достаточно начать с воспоминания того момента в нашей жизни, когда это понятие вошло в обиход нашего мышления, и ответить на вопрос: является ли понятие греха тем, что, в определенный момент времени, логически проистекло из опыта нашего сознания? И параллельно ответим на вопрос: является ли так же нашим опытом, то есть нашим переживанием и осуществлением реальности, то, что обозначается этим понятием - грех? На первый вопрос невозможно ответить - да, на второй нельзя ответить - нет. Тут вскрывается и обнаруживается чуждая природа понятия «грех» по отношению к опыту сознания, вместе с тем угадывается какое-то подспудно иное его значение, такое значение, которое не позволяет сознанию приблизиться к рассмотрению самой природы греха, греха в классическом смысле этого слова.
Грех - сама мысль о грехе. Невозможность.  И это уже свидетельствует о том, что если сознание опытно произвело такое понятие, то оно должно было просто напросто пойти на какой-то совершенно невыгодный самому себе компромис (уступку) между своей природой и природой чуждой ему, природой отбирающей у него (сознания) способность работать честно, используя полный свой потенциал.
Выходит, что "грех" оказывается понятием спекулятивным, и, кроме того, служащим создать некоторую дистанцию между сознанием и предметом. Хотя это вполне логично, ведь любая спекуляция и манипуляция возможна лишь при наличии подобной дистанции, создающей множество выгодных понятию искажений в сфере сознания. Проще говоря, человек, в сознании которого "грех" стал рабочим понятием, не способен увидеть реальную природу того, что этим понятием обозначается. А то, что неосознанно, то, что не познано, то существует в жизни человека как нерешенное, существующее как угроза сознанию вне сознания, как страшный миф, который, если я приму его, ставит всю жизнь мою в зависимость от него.
Неудивительно, что этот миф о грехе является основной силой удерживающей человека в самом грехе, а так же той силой, которая удерживает человека в религии и не дает что-либо осмыслить самостоятельно.
Недоверие к собственному разуму, недоверие к своим возможностям, недоверие к себе - вот поистине источник того, что мы называем грехом. И это закономерно. Ведь данное понятие спекулятивно привнесено в ту область, которая одна и подвластна человеку всецело. Это область сознания, область разумного осмысления, область опытно-аналитического видения.
Тот, кто возвращает этой области все его природные права, не может избежать в самом себе крушения многих иллюзий, и если "религиозность" в сознании занимала господствующее положение, в результате она вынуждена будет уступить место Я.
На основе сказанного мной вполне возможно читателю сделать вывод о провозглашении мной атеизма. Но подобный вывод нельзя сделать, если не иметь заранее довлеющих над сознанием понятий, приготовленных на случай вынесения вердиктов, шаблонных фраз и мелководных выводов. Ведь атеизм - это та же вера, вера в то, что Бога нет. Кроме того, она исходит из определенной предустановки о возможности существования Бога. Без этой предустановки, основанной на вере не было бы и самого понятия атеизм. Поэтому атеизм - это предустановка вдвойне, поскольку придумывает отрицание того, что считает придуманным, то есть Бога. Стоит ли теперь удивляться тому, что как атеист, так и теист одинаково озадачены мыслью о Боге - первый озадачен тем, что Его нет, второй тем, что Он есть, словно ни первый, ни второй не могут пережить удивления от их, ничем не подтверждаемой веры?
Но речь идет не просто о вере, а о вере религиозной. Если молодой еще человек, воспитанный в духе атеизма, сначала мыслит: "да, Бога нет. Но, все же, лучше чтобы Он был", а потом, узнав о Боге с позиций той религии, к которой в силу тех или иных причин он впоследствии примкнул, его мысль меняет характер и звучит уже так: "Да, Бог есть. Но, все же, лучше, чтобы Он был не таким, каким Его рисуют", то разве подобная перемена не являет нам, по сути, нечто неудовлетворительное для сознания, нечто такое, что правомочно восстает против одинаково религиозного теизма и атеизма?
Я называю эти крайние точки зрения одинаково религиозными, поскольку их способы распространения имеют сходный душок авторитарности, который в определенных культурно-исторических условиях проявляется как насилие, подчинение, культ и террор.
Человеку же, имеющему уважение к собственному сознанию чужд подобного рода прозелитизм. Навязывать спекулятивно другому человеку то, что всецело находится в области моей личной веры то же что и посягать на автономию сознания, превращая себя в насильника человеческой свободы. Ведь другой человек имеет все права воспользоваться осмыслением предмета самостоятельно, так же как и я.
Если этот другой человек не обладает нужным аппаратом осмысления, если он смешивает понятия в силу не знания ни их этимологии, ни их семантики, то такого человека следует научить мыслить, а не заставлять верить. Если я говорю, что для честного видения следует избавиться от довлеющих предустановок, выраженных в определенных понятиях, то это никак не относится к людям, которые даже не удосужились иметь об этих понятиях хоть какое-то представление. Точно так же, если я говорю, что следует перерасти религиозность, то это опять же не имеет отношения к людям, которым религиозность прописана обществом, как единственно возможная инстанция на данный момент, в конкретно индивидуальном случае, которая способна определенным образом воспитать в человеке нравственность, отвадить его от той или иной зависимости. Но такое воспитание, такой метод, где отправной точкой служит манипуляция понятиями "Бог" и "грех" обнаруживает в себе множество недостатков, побочных эффектов, симптомов, злоупотреблений и, в конце концов, служит зарождению нового невежества, от которого нужно уже лечить не религией, а чем-то более научным и опытно более подтвержденным.
Однако, в любом случае наставления типа: "надо верить", "надо согласиться" и подобные им, по причине их негативного происхождения, направленного против человеческой способности познавать, исследовать и испытывать, не свойственны тому, кто пользуется своим сознанием честно, имея для этого достаточно уважения к самому себе и мужества принимать очевидность не зависимо от того, ожидаема она или нет, говорит ли она в пользу нашего тщеславия или рушит его до основания.
Но тут вправе задаться вопросом. Если я, имея достаточно уважения к собственному сознанию, делаю те или иные выводы относительно своей жизни, своих действий и реальности как таковой, то слыша иную точку зрения, иной подход или иную мысль, не должен ли я, признавая их ложными относительно себя, постараться во что бы это ни стало "вправить тому человеку мозги", заняться неким прозелитизмом? Это было бы, с моей стороны, достаточно нечестной позицией, ставящей меня самого в весьма противоречивое положение, позицией, с одной стороны посягающей на свободу сознания иного человека, с другой стороны откровенно вскрывающей мое непонимание или не желание понять и принять актуальные предпосылки того человека, суждения и выводы которого, как-то не совпадают или прямо противоречат моим.
Актуальность предпосылок - это та причина, которая делает жизненные пути всех людей совершенно различными, которая, по сути, и являет фактический, воплощенный в жизнь феномен индивидуальности, такой индивидуальности, очевидное раскрытие которой возможно наблюдать лишь в динамизме самого существования.
Именно поэтому мне неприемлемо думать подобно Сартру, что "нет ни одного нашего действия, которое, создавая из нас человека, каким мы хотели бы быть, не создавало бы в то же время образ человека, каким он, по нашим представлениям, должен быть". Учитывая совершенную невозможность моего Я исходить из сознания Я другого, подобное утверждение обнаруживает лишь некий иллюзорно-экзистенциальный перенос моего Я на всех. По сути - одна из форм посягательств (пусть и маскирующаяся под понятием ответственности), но уже философская. Не удивительно, ведь позиционируя себя атеистом, Сартр уже не мог не скрыть и своей особой манеры - "делай как я", той манеры, которая в большей степени присуща именно людям религиозным.
Далее я хочу затронуть одну проблему, являющую нам антиномию самого понятия "религиозного сознания". Снова я буду исходить из метода честной апелляции к природной способности человека сознавать. Существует два "надо". Первое спекулятивное, второе реализационное, или возможное в силу природности. Первое отсылает нас к надприродному (тому, что не поддается никакой опытной проверке), второе соответствует естественным потенциальным возможностям человека, оставляя ему право просто пользоваться возможным, в силу чего получать опыт, убеждение и знание. Первое "надо" всегда соседствует со словом "верить", второе со словом "понять". Первое "надо" никогда не способно проявить доверие сознанию, в основном беря в оборот бессознательные процессы в человеке, второе - настойчиво побуждает сознание пробудиться, до конца верит в его силу и мощь. "Надо верить" и "надо понять" - эти установки имеют совершенно различную природу апелляций. Понятно, что из них лишь вторая апеллирует к сознанию.
Но беда в том, что беря в учет предмет веры, первое "надо" исполнить куда легче, чем второе.
О чем это говорит? О том, надо ли сознавать предмет веры, если он осознанию подлежит с таким трудом "мозга", что легче, как однажды (по легенде) сказал мальчик св. Августину, перелить все море в маленькую ямку, нежели понять природу Того, на Ком или на Чем лежит основание всех религиозных верований.
Теперь, когда мы подошли к трансцендентной природе предметов веры по отношению к сознанию, настало время честно спросить, а что же тогда кроется под этим выражением "религиозное сознание"? Что получает само сознание, или лучше, сам человек от принятия подобных предметов с учетом их практического применения? Здесь важно обратить внимание на мое специальное уточнение - "с учетом их практического применения", играющее ключевую роль в вопросе, поскольку оно отсылает нас к живым последователям и адептам религии, а не просто сочувствующим им.
Сам феномен адепта, как в классическом смысле, так и в смысле возможных градаций и уровней разного рода адептов религии, уже проясняет нам, в некоторой степени, данный вопрос. Мы тут способны увидеть, если не все, то многое, особенно если в нас самих еще жива память собственных религиозных поисков или личной жизни в уже утвердившихся религиозных понятиях. Речь идет об осуществлении религии в жизни, как и через что она себя осуществляет, поскольку следуя строгой фактичности, мы здесь не берем во внимание то, что выходит за пределы реального опыта. Итак, останавливаясь только на феномене, каждому из нас предоставляется сделать некую реконструкцию всего того, что знакомо нам как внешний и внутренний факт данного явления обозначаемого как "религиозное сознание". Теперь, получив определенную картину, основанную на виденном во вне и наблюдаемом в самом себе, нам предстоит задать себе вопрос, с условием максимально честного ответа на него: "а действительно ли меня когда-либо интересовала подобная перспектива в жизни?". Здесь я настоял на честном ответе, поскольку подразумевается не направленность жизни, не мечтания сердца, не ожидания обещаний и упования, а действительность, время обозначенное знаком "сейчас".
Даже мысля чисто теоретически, просто узнавая о религии от людей или из книг, даже не беря во внимание опыт осуществления, но лишь опыт моей реакции, опыт раскрывающийся в простой интенции, мы способны, исходя из знака "сейчас" сделать честные, и при том не грешащие против нашего сознания выводы о том насколько для меня данная перспектива религиозности является актуальной на данный момент, не есть ли моя заинтересованность религией бегством от той актуальности, которая сейчас налагает на меня куда большую ответственность чем любая религиозная организация? Не есть ли подобный прием просто эффективной формой отвлечения от реально нерешенных задач, эффективность которой обуславливается скорее некой энергетической способностью попадать именно в то место, которое более всех уязвимо и поэтому безоружно на данный момент, бессильно противопоставить факты против еще не испытанного на себе религиозного дурмана? Именно это бессилие разума, разочарованность и даже уныние, неудача, невосполненные надежды и прочее формируют то, что в последствии и называется "религиозным сознанием".
Однако следует отметить, что в момент, особый ключевой момент (который может составлять какой угодно отрезок времени) обозначающийся как "нахождение истинной религии", нечто, из глубоких мечтаний сердца, становится опытным, нашим личным, переживанием. Это переживание приходит с такой убедительной силой внутреннего ощущения, что мы совершенно закрываем глаза на доводы разума, становимся крайне равнодушными к фактичной картине внешнего мира и полностью вверяем себя той религии, со всей ее атрибутикой, ритуалами и учением, которой на наш взгляд мы и обязаны этому опыту. Как правило, этот первый опыт провоцирует религиозность в традиционном смысле слова, и как только традиционность завладевает нами, опыт начального блаженства уходит, словно его единственным делом и было кинуть нас во власть церкви, секты, организации или общины. Конечно же, в таком состоянии мало кому приходит на ум мысль, что между подобным опытом и самим выбором религии, как практики пребывания в той или иной общине, с условием всех соблюдений ее норм, мало общего, но что духовный опыт в личной жизни принадлежит всецело субъекту, пережившему его, и ничем не обязан никаким организациям, что после исчезновения этого опыта, которое воспринимается субъектом очень болезненно, следовало бы так же оставить и мысль о какой-либо религиозной принадлежности и двигаться дальше. Но, увы, такой шаг может сделать лишь достаточно подготовленный ум, научившийся опыту видения иллюзорности всяческих опор в этой жизни для человека, в том числе и опоры религиозной.
Что же касается сознания, то для необходимого условия его сохранения в функциональном значении, оно должно, в новых для него религиозных условиях, словно на некоем острове, приспособиться к так называемому религиозному софизму - перетолковыванию явлений в угоду той доктрины, которая соответствует принятой религии. И все, что оно (сознание) может получать от этого - убеждение, успокоение, утешение. Однако это убеждение подобно убеждению слепого, который объясняет свое падение не отсутствием зрения, а кознями врагов, которых он не видит, опять-таки, не по причине личной его слепоты, а потому, что эти враги умело маскируются.
В ход идут воображение и получаемые от него чувства, но первое от неспособности видеть, а второе от неспособности пережить реальный опыт сознания. Мне же, как человеку сознательному, данная перспектива, мягко говоря, не внушает ни сочувствия ни даже уважения. Кроме того, мне кажется странным, когда человек вместо самореализации себя как личности с головой уходит (убегает) в то, что способно этому изначальному, здоровому плану самореализации дать отсрочку в целую жизнь.
Следует оговориться, что к самореализации в его очевидном, фактичном воплощении способен всякий человек, в том числе и религиозный. История богата подобными продуктами мысли и творчества, философии, научных достижений, но это никак не относятся к людям, обладающим (точнее решившим обладать) только религиозностью, надеющимся только в религии и, ни в чем другом, осуществить свою жизнь. Обычно религиозно-творческие люди, так или иначе, делают нечто вопреки религии, отчего их дело и обладает большей интенсивностью, неким новаторством. Это одна из причин составлять суждение о религиозных деятелях искусства и науки как наиболее творческих. Хотя в действительности их творчество провоцируется подпольной попыткой бегства из традиционных форм религии, одновременно черпая подпитку из чистых феноменов, получаемых от индивидуального восприятия религиозных предметов, тех предметов, которые, по сути, являют нам духовный универсум, одинаково общий, как и для религий мира, так и для общечеловеческого этического фактора.
Итак, теперь время подвести данные рассуждения к ответу на вопрос о моих религиозных взглядах, о признании мной идеи Бога, что для меня есть Бог, Его роль в моей жизни, и каким образом я, позиционируя себя человеком нерелигиозным, принимаю то, что лежит в основе всех религий?
Я постараюсь, не смотря на кажущуюся абсурдность очерка в целом, дать четкую и на этот раз более краткую мировоззренческую концепцию моего подхода к таким понятиям как "Бог" и "грех".
Дело в том, что, поскольку идея Бога существует во мне независимо от религиозных учений и практик, постольку я и не связываю понятие веры с понятием религия (рассматривая последнее в семантическом его значении). Как свойственная моему сознанию, имеющая источником меня самого, сама эта чистая идея является моим достоянием, не зависимо от того, обогащается ли она интенционально от соприкосновения моего сознания с какими либо формами религиозных представлений или нет. Это достояние, в силу своей природности и самости, будучи мной осознано в достаточной для меня мере (а любое осознание является достаточным, если оно дает мне возможность честно пользоваться областью осознанного) позволяет мне отказаться от религии, после убедительного, для подобного решения, соприкосновения с ней. С отказом от религии я возвращаю себе назад понятие «Бог» как мое собственное, присущее мне изначально вместе со всем своим сознанием, которое одно и способно было это понятие проявить. Ведь только при таком методе возврата я и способен знать Бога, познавать Его в себе, трансцендентного, в своей собственной трансценденции.
Одновременно такой метод дает мне возможность не тревожить себя мыслью о Боге, как, например, не тревожим мы себя мыслью о том, что у нас два легких, а не одно, так как это просто является рабочим фактором нашего (человеческого) существования. Поскольку понятие Бога - цвет моего сознания, особый его плод, оно для меня столь же реально, как и все то, что входит в сознательную область - а это весь внешний материальный мир, который я способен познавать, и, наконец, принимать как таковой, без страха разочарования, без ожиданий и опасений. Поскольку во мне уже нет никакой сверх-надежды на то, что вне меня, нет никакой веры в то, что вне меня, нет никакой любви, что может, будучи вне меня, завладеть мной...
Теперь правомочно спросить о грехе. Существует ли понятие греха в форме явления продукта сознания? Безусловно - это понятие существует, но оно, будучи отнято от религиозных спекуляций, носит иное имя, наиболее четко выражающее то, чем в реальности есть грех. Это - неудача.
Любая неудача предполагает попытку действия. Любая попытка - есть сознательный акт, целью своей преследующий, так или иначе, но благие для конкретного человека цели. Когда цель не достигается, когда соблюдение всех условий плана по достижению цели терпит крах - это и есть неудача, это и есть грех (1). Но на этот грех, на эту неудачу, в отличие от греха, плюсованного с религиозными табу, человек имеет полное право. Это естественное право не способно сделать человека менее нравственным, менее этичным. Нет. Это право, напротив, делает человека более сознательным, более видящим и вместе с тем ответственным, ответственным сначала за свою собственную жизнь, а потом, как следствие и за тех людей, которые в эту жизнь входят.
Такое понятие греха уже не несет в себе этой страшной дистанции между сознанием и предметом. Грех познается и в силу познания, или лучше сказать распознания естественно отвергается, как собственно и любая неудача, свидетельствующая о неправильном пути, методе или действии. Да, конечно, я говорю, о взрослых людях, не о детях, которых еще нужно пугать сказочками. Я говорю о людях, выросших из сказок, имеющих дело с реальностью. О тех, кого не интересует перспектива трусливого бегства от проблемы, но, напротив, ее решение в свете осознанности, в свете реально работающего опыта и практического знания.

Киев - 06.01.2011
Никитин Андрей

1. Важно отметить, что этимология слова «грех» означает, практически, то же, что и неудача. На иврите (если брать более древнее значение этого слова, встречающееся так же и в Библии) грех - это «хэта», что буквально означает «не попадание в цель». Но никто, обучаясь, допустим стрельбе из лука, не попадает в цель сразу. Следовательно «хэта» (грех) просто неизбежен там, где человек пытается чему-то научиться, кроме того, он (грех) является важным элементом обучения, являясь своеобразным индикатором успеха. Тот же, кто мнит себя безгрешным или же тот, кто боится совершить грех, не более чем человек отказавшийся учиться у жизни или просто развиваться, человек, вставший на путь деградации собственной личности. Такое отношение к греху – грех вдвойне (хуже, чем сам грех), и такие люди, в свое доказательство ничего кроме вороха собственных неудач и несчастий привести не смогут.

Никитин А. Религиозность: плен сознания в сфере понятий // Провозглашение ТО. – К.: Автограф, 2012. – С. 167 - 176.