Бестолковая жизнь. часть 1. глава 2

Нина легла и вскоре уснула. Аспирин будет бороться с подступающей простудой. Сон был крепкий, дышала она ровно. Проснулась на рассвете и долго лежала, не открывая глаз, осознавая, что уже не спит, прислушиваясь к вою ветра за окном, тиканью часов.

В комнате и во внешнем мире еще струился с небес дождливый мрак, но уже  иной - утренний, сотканный из темных и светлых точек. Светлых становилось все больше. Проснулись соседи сверху, тяжело топали, ругались, взвизгнула собака. Надсадно гудя, опускался-поднимался старый лифт, транспортируя пассажиров, на лестнице слышались шаги, разговоры, детские голоса.

С металлическим лязгом захлопывалась входная дверь с кодовым замком, где-то там, внизу, в темноте, в хлюпающем дождевом колодце. То и дело, кто-то выходил, и дверь снова щелкала челюстями. Ветер бросил в стекло пригоршню брызг. Нина укрылась одеялом с головой.

Люди спешили на работу. Через четверть часа дом совсем опустеет. И тогда она почувствует себя свободной, овеянной теплым, журчащим одиночеством, избавленной от всяких стуков, вторжений, смазанных негативов неинтересной чужой жизни. Нина всегда думала, что все соседи – сволочи. Дом большой. Кого только не было в этом ковчеге! А она ценила лишь таинственную, лучезарную тишину. Условие для созерцания, для диалога с собой.

Не заметила, как вновь уснула. Виделся странный, выжженный солнцем ландшафт с потрескавшейся землей и золотистой пылью. Кругом был золотой, тягучий, как смола, покой, и только колючие шары катились и подпрыгивали. Но больше всего ее поразило то, что над залитой солнцем равниной выгибалось ночное небо. Открытый космос. Мигали чужие созвездия и три небольшие луны: одна круглая, другая – наполовину съеденная, и тонкий серебристый серпик венчали небо. Нина еще немного постояла босыми ступнями в теплой пыли, потом вдохновенно и мощно взмахнула руками, и устремилась к колдовским лунам.

Будильники заиграли по всей квартире. В комнате их было три: у изголовья, на журнальном столике и на подоконнике. В кухне подвывал четвертый. Был еще пятый, в ванной, который проснется через четверть часа.

- Боже правый, почему именно сейчас? – пробормотала Нина.

Она протянула голую руку, включила электрический камин. Мгновенно пошли волны сухого тепла. В восемь часов еще темно, подумала Нина. С легкой грустью вспомнила лето, его сладостные, как аромат клубники, утра, розовые параллелограммы солнца на стенах, трели птиц, почти непрекращающийся гул транспорта.

Она откинула одеяло и встала. Дождь и не думал прекращаться. Полновесные капли тяжело разбивались о карниз. Нина отвела взгляд от темного окна. Потянулась, ощущая сладкое напряжение в мышцах. Длинные волосы щекотали обнаженную спину.

Стены комнаты расступились. Ковровые дорожки стелились под ноги. Она зажгла свет и смотрела на девушку в зеркале. Только бы не дать осенней тоске захлестнуть себя.  Нина собрала волосы в узел и закрепила шпильками.

- Ноябрь очарователен. Очарователен навсегда, - сказала она. Отражение фыркнуло.

Струи душа были почти холодные, отрезвляющие, Нина с трудом сдерживалась, чтобы не завизжать. Тело просыпалось. Это было похоже на пробуждение новорожденной бабочки, со вздохом, медленно расправляющей узорные крылья. Приятно ощущать собственное дыхание, биение сердца, скольжение ладоней по мокрому молодому телу.

Нина включила горячую воду. Тонкие острые струи причиняли боль, и в этом было странное наслаждение.

Она выскочила из-под душа разгоряченная, розовая, быстро вытерлась, вымыла волосы. Зазвенел будильник. Она прихлопнула его мокрой рукой, и по-восточному намотала на голову полотенце.

Ароматы ванной отпустили. В теплом халате она пошлепала на кухню. Залила кипятком растворимый кофе, поймала себя на том, что безотчетно открывает кухонные шкафы, выдвигает и снова задвигает ящики в поисках сигарет. Гм… вот так, сказала она себе. Теряешь контроль. Она села за стол, сердито зашуршала газетами, которые не успела прочесть вечером. В глаза бросился крупный заголовок, Нина раздраженно поморщилась. Кофе был горяч, она обожгла язык, пролила на газеты.

Свет дня крался осторожно, на цыпочках. По серому стеклу струилась вода. Настроение Нины стало портиться. Она с усилием выпила кофе, съела пончик, который, между прочим, не мог похвастаться свежестью. Выходя из кухни, выдвинула крайний ящик.

- Прекрати, - раздраженно сказала она. – Ты прекрасно знаешь, что там ничего нет.

Выглядела она неплохо. Макияж строгий, подчеркнуто деловой, и, вместе с тем, изящный. Она коснулась каплей духов мочек ушей, мягкой впадинки между ключицами, запястий, не переставая думать об утреннем сне. Смутно припоминались обрывки каких-то кошмаров, ругань соседей сверху, невнятное бормотание, ритмичные удары чего-то тяжелого о стену, видимо, спинки кровати.

Ах, какой сон! Она часто видела сны, но чтоб такие… Равнина, залитая солнцем. Еще было марево над горизонтом, жаркое, как расплавленное олово. И величие космоса.



***


Дождь стоял стеной. Нина раскрыла зонт и вышла в грязь и слякоть. Спотыкаясь, добрела до остановки, где в ряд стояли такси. Одно из них мигнуло фарами и тут же подкатило к бордюру. Нина торопливо открыла дверцу и уселась рядом с водителем. С зонта лилась вода, она брезгливо прислонила его к дверце.

- Привет.

- А, это ты, Саш. Привет, - она улыбнулась. – Все бомбишь?

- Бомблю.

Он широко улыбался. У него были красивые ровные зубы.

- Куда поедем?

- На работу. На Михайловскую отвезешь?

- Не вопрос.

Машина покатилась медленно, ровно, делая полукруг и выезжая на дорогу. Нина заметила подбегавшую к такси тетку в коротких сапогах и рейтузах, и с ней изможденного молодого человека.

- Саш, подожди, - сказала она. – Пассажиры на хвосте.

- Да ну их к черту! Вон сколько машин. Я же тебя повезу, красавица. Так зачем нам кто-то еще? А?

- Действительно.

Дворники едва справлялись с дождевой водой. Машины шли ровным рядом; по левой полосе двигалась такая же стройная колонна. Приемник был настроен на «Радио Максимум». Зашипела волна, испортив песню. Нина поморщилась, Саша взглянул на нее и выключил приемник.

- Знаешь, о чем я сейчас подумала? – сказала она.

- Ну?

- Как здорово, что в этом городе не бывает пробок.

- А, ты об этом. Погоди пару лет, город встанет, как столица нашей родины. Будем строить воздушные коридоры.

- Ну, до этого еще далеко.

- Отчего же?

- Еще метро не обзавелись.

- А, метро – это дело хорошее.

На заду впереди идущей машины вспыхнули карбункулы. Она ровно и быстро свернула вправо. К стеклу прилип бурый березовый лист, щетка его тут же слизнула.

- Как дела, что нового?

- Ничего.

- Не может быть, чтобы у такой девушки не было новостей.

- Рассталась с мужем, - зачем-то сказала она. – Но это уже не новость.

- Ты не права. Я не знал. Давно?

- Четыре месяца.

- Редко видимся, Ниночка. Жаль, не знал раньше.

- А то что было бы?

- Предложил бы руку и сердце, конечно. Давно мечтал. А теперь вот, видишь, женат.

- Снова?

- Да.

- Значит, тебя можно поздравить?

Он пожал плечом.

- Не знаю. Наверное, можно. Время покажет. Не могу я быть один, понимаешь? А так бы не женился никогда. Хватит одного раза.

- Ну, так совпало.

- И у тебя совпало?

- И у меня тоже.

Глухо ворча, машина въезжала в широкие  больничные ворота. Дождь внезапно стих, в узких разрывах туч мелькнуло синее небо. Старые тополя облепила стая галок, похожая на небрежные мазки импрессиониста. Во двор въезжали все новые машины. К приемному отделению подкатила карета скорой помощи.

- Мне пора, Саш. Спасибо, что подбросил.

- Нина, подожди.

- Что?

- Подожди. Посиди со мной минутку. Редко тебя вижу.

- Извини, но мне, правда, пора.

- Угу. Скажи, а сегодня вечером ты что делаешь?

- Ты женатый человек, Сашка! – Она рассмеялась.

- А все туда же, да? – Он смеялся вместе с ней, коснулся ладонью ее щеки. Это было исполнено легкой, беглой начертательной нежности, и сладкой истомой отозвалось в ней.

- Жениться - не значит умереть.

- Я о том же. Так что скажешь?

- Работаю.

- А завтра?

- Тоже.

- Днем работаешь, вечером. Ниночка, это безумие.

- Кто многого хочет добиться, тот много работает.

- А, ты об этом. Избитая аксиома, старая, как мир. Понял. Мне не светит.

- Грубо, Саш.

- Зато в десятку.

Он погладил волосы Нины. Она не отстранилась, а просто молча посмотрела на бывшего одноклассника. На панели управления лежала пачка сигарет. Нина отвела глаза. Сзади отчаянно сигналила «газель». Оказывается, они загородили проезд. Саша негромко выругался, тронул машину. «Ауди» плавно развернулась на мокром асфальте.

- Тебе не приходило в голову, что человек может скучать? – спросил он.

- Просто скучать, или?..

- Вот именно, «или». По ком-то. По другому человеку.

- Мой личный опыт кричит об этом.

Саша кивнул, включил музыку.

- Кстати, ты завтракала?

- Нет. Только кофе.

- А я, представь себе, даже кофе не успел. Может, вместе заморим червячка?

- Нет, Саш, червячок пусть поживет. Меня наверняка уже ждут.

- Ну, иди. До скорого.

- Увидимся.

- Будь здорова.

- И ты тоже, Саш. Пока.

Нина пошла по засыпанной желто-бурыми листьями площадке к широкому больничному крыльцу. Сверху на нее смотрел здоровенный мужик, врач-уролог Громов. Белая шапочка, как папаха, надвинута на левую бровь, халат наброшен на плечи. Из-за этой его небрежной манеры, и из-за усов молодые медсестры звали его Чапаем.

Нина торопливо поднималась по широким бетонным ступеням, многие из которых были разбиты, виднелся арматурный скелет.

- Доброе утро, Валерий Михалыч.

- Приветствую доктора Светлову, - прогудел Чапай.

- Валерий Михайлович, вы же знаете, я не доктор.

- Разумеется, но, «доктор Светлова» - это… звучит!

- Спасибо.

Меж его растянутых губ дымила сигарета. Лицо уролога было красное, довольное. Он вынул изо рта сигарету, вытер усы, будто намеревался хлебнуть браги или расцеловать молодуху. Нина невольно улыбнулась. Уже открывая больничную дверь, обернулась. «Ауди» во дворе не было. В лужах отражались синие клочья неба.

Пахнуло тесным больничным теплом, запахом лекарств, хлорки. Нина поздоровалась с регистраторами, похожими на рыб в аквариуме, и, осторожно ступая по свежевымытому плиточному полу, направилась к лестнице во второй этаж.

У двери кабинета сидела клиентка Нины, женщина сорока шести лет с плаксивой физиономией. Рядом, подпирая плечом стену, стояла ее племянница, обильно напудренная, с намазанным ртом. Осветленные волосы были собраны в жидкий хвостик и подколоты детскими заколками. Эта прокисшая нимфетка, видно, желала стать блондинкой, но так и не стала, а давно не травленые волосы отросли, и коричневая полоса на макушке обличала свою хозяйку.

- Нина Андреевна, - громко сказала женщина. – Ну почему так всегда получается? Я жду вас уже целый час!

- Доброе утро, Галина Павловна. Здравствуйте. – Нина кивнула племяннице.

- Здрасьте, - отозвалась та.

- Если оно доброе, - проворчала клиентка.

- Оно должно быть добрым, - сказала Нина, отпирая дверь кабинета. – За опоздание прошу меня извинить. - На всякий случай Нина взглянула на часы. – Десять минут.

Клиентка махнула рукой.

- Какие там десять минут! Я чуть не задохнулась в этом коридоре. Специально приехала пораньше, думала, вы будете на месте. А вместо этого, пришлось ждать!

- Теть Галь, перестань, - сказала племянница.

- Ну что, Катя, что? Отстаньте вы от меня со своими десятью минутами!

Нина открыла дверь, немного отстранилась.

- Прошу. Проходите.

- Спасибо уж, пройдем, - сказала клиентка, покашливая и грузно ступая по линолеуму в старых туфлях. Из ее прически выпала шпилька. Катя нехотя наклонилась, подняла.

- Присаживайтесь. Вы верхнюю одежду оставили в гардеробе?

- А то где?

- Нет, нет, все в порядке. Хорошо. Присаживайтесь, Галина Павловна. – Нина указала женщине на стул; племянница примостилась на кушетке.

- Да сяду. Первый раз, что ли?

Нина торопливо сняла пальто, повесила в шкаф, переобулась. Подходя к столу, мимоходом тронула землю в горшке с молодой розой. Нужно полить, отметила про себя. Садясь в удобное офисное кресло, лучезарно улыбнулась.

- Еще раз прошу простить за опоздание. Итак, Галина Павловна, нам предстоит сегодня многое сделать. Хотелось бы послушать вас. Хорошо выглядите. Как настроение?

- Нормальное.

- Гм. Хорошо. Это радует.

- Ай, ну не знаю. Меня ничего не радует. Сколько мне еще сюда ходить?

- Галина Павловна, мы только начали с вами общение. Не спешите. Расстанемся мы, быть может, еще не так скоро, как вам хотелось бы, но, думаю, с хорошими результатами. По крайней мере, старт неплохой. Итак, давайте с вами просто немного побеседуем. Я буду задавать вопросы, а вы, соответственно, отвечать. Если, конечно, сочтете нужным. Согласны?

Женщина поджала бледные губы, морщины на ее лице легли уродливым рельефом.

- Ладно, - сказала она.

После часа работы с клиенткой, Нина чувствовала себя утомленной. Типичный энергетический вампир. Человек, не способный генерировать энергию, и попросту берущий ее у других. Человек, вообще мало на что способный. Хорошо то, что она сама об этом не знала, а то ее желание взять носило бы агрессивный характер.

Потом были весельчак-шахматист с пивным брюшком и мокрыми, как рыбы, ладонями, и двадцатитрехлетний парень, четыре года сидевший на игле.

Нина включила электрический чайник. Вода быстро закипела. Она заварила кофе, грела руки о чашку, думала. Раздались негромкие трели телефона.

- Привет, ландыш.

Она радостно рассмеялась.

- Иван, милый, здравствуй. Я звонила тебе.

- И что? Не удалось тебе со мной поговорить?

- К сожалению. Но очень хотелось. Я скучаю.

- Я тоже. Украл бы тебя прямо сейчас.

- Ты где?

- В гараже. Машина тут сломалась у одного. С пацаном ковыряем. Денежное дело. Как поживают твои психи?

- Иван, они не психи! Ну, или не совсем психи. Услышали бы тебя мои клиенты!

- И что бы они сделали? Состроили бы козью морду? Скажите, миледи, когда вы будете свободны?

- Сегодня, думаю, в шесть.

- Я заберу тебя, малышка, ладно?

- Конечно, Иван! Я так скучаю.

- И куда направимся?

- К тебе.

- Ого, вот это перспектива! Дожить бы до шести.

- Доживешь, милый. Уже три.

- И еще три часа отделяет меня от тебя. Ладно, как-нибудь дотяну. Ну, все, до встречи. Целую, пока.

- Пока.

Нина с улыбкой откинулась на спинку кресла. Длинными медленными глотками пила кофе, думала об Иване, в которого была влюблена, рядом с которым не боялась быть слабой.

Она вымыла руки, поправила макияж. Смотрела в зеркало долгим взглядом, представляя, как Иван снимает с нее блузку, не спеша расстегивает бюстгальтер, не переставая целовать ее шею, покусывать мочки ушей. Она сглотнула. Во рту пересохло.

В дверь постучали.

- Войдите!

- Можно?

- Да, да, прошу.

В узкую щель несмело вдвинулся молодой человек, неуверенный, мешковатый, с покатыми, будто раздавленными грузом, плечами. Он был выше среднего роста, темноволос, желтые глаза смотрели тоскливо и, словно бы, мимо. Высокий лоб портили прыщи, которые юноша старался прикрыть волосами. Глядя на него, Нина всякий раз думала, что он мог быть очень привлекательным, если бы не эта отстраненность, фатальная боязнь жизни. Что-то сломалось внутри него два года назад, и теперь он медленно угасал, как масляный светильник за мутным стеклом. Причина банальная: переживания из-за неразделенной любви, да еще предательство самого предмета вожделения. В семнадцать лет это наиболее опасно. Две попытки суицида; через год – еще одна, без всякой видимой причины. Клиника. Уговоры родителей. Когда этого юношу отец силой притащил к ней, он вообще отказывался разговаривать. Просто сидел и молчал. Когда же ее попытки хоть как-то растормошить его, особенно докучали, он с болезненной гримасой отворачивался к окну.

- Можно? Я не рано?

- Ну, что ты. Я ждала тебя. Проходи, Олег. Здравствуй.

- Здравствуйте, Нина Андреевна.

- Что, как дела? Как учеба?

Он пожал плечом.

- Так… Жестоко облажался с зачетом. Сам виноват, раньше думать нужно было. Отец недоволен… А что вас интересует, Нина Андреевна? Все остальное – как было. Расскажите лучше вы за меня, а я послушаю.

Нина достала из ящика стола папку, где хранились выписки из его истории болезни и записи ее собственных наблюдений. Взяла чистый лист бумаги, что-то записала, постукала ручкой по подбородку.

- Знаешь, Олег, - сказала она. – Думаю, мы с тобой нескоро расстанемся.

Он и бровью не повел.

- Считайте, вы меня обрадовали, - сказал он бесцветным голосом и уставился в окно.


***

Вишневая девятка стояла у самого крыльца, забрызганная свежей грязью. Все в ней было – ожидание: корпус в бисере влаги, тонированные стекла с отражениями фонарей, включенные фары. Два желтых столба света дымились в танцующей, почти теплой мороси.

На площадке снова стоял Чапай, удовлетворенно пыхал, редко и глубоко затягиваясь. Рукава его халата были завернуты по локоть, обнажились толстые жилистые руки, левое запястье перетягивали часы с золотым браслетом.

- Всего доброго, Валерий Михалыч, - проговорила Нина с тонкой улыбкой.

- Прощай до завтра, Ниночка, - густым басом отозвался тот.

Нина полной грудью вдохнула воздух осени, сочный, духмяный, с кристалликами влаги, бесконечного прощания, воздух, напитанный запахами прелой травы и листьев, сырой древесной коры, бензина, неба, сыплющегося на асфальт мелким бисером. Она словно плыла, левитировала в струении осени. Фары приветливо мигнули, распахнулась дверца. Нина села в машину, окунулась в запахи личного, тайного мира, в голос Ивана, как в широкую волну, в его объятия. Он прижал ее к себе, поцеловал в щеку.

- Ох, как же я соскучился! – воскликнул он. – Иди ко мне, я расцелую тебя, драгоценное создание.

- Осторожно, Иван! Макияж!

- Ах, да, как же я мог забыть. Макияж!

Они рассмеялись. Иван отстранился, разглядывая ее темными блестящими глазами. Взял ее руку, поцеловал ладонь.

- Как же ты красива, Нина, - пробормотал он. – Чего желаете, миледи? Едем ко мне, или завернем в бар, выпьем кофе, или чего покрепче?

- К тебе, конечно.

- Умница.

Машина вылетела за ворота, проложив на асфальте четыре блестящих полосы, взвихрив листья. Сверкнули рубины сзади; девятка плавно вошла в пространство между белой шестеркой и “Волгой”.

- Что скажешь? Как работа?

- Иван, давай не будем о работе.

- Милая, в твоей работе я не разбираюсь ни на йоту. Знаю только, что тебя это изматывает. Так вот, мне интересно, для меня силы найдутся?

- Сколько угодно.

- Здорово.

- Включи музыку, Иван, - попросила Нина.

- Угу. Уже выбрала? Ну, давай.

Не отрывая глаз от дороги, он вставил диск. Послышался голос Дайдо, похожий на шепот волн Адриатики.

- Хорошо выглядишь, - заметила Нина. – В отличие от своей машины.

- Ну да, ласточка грязная. Просто погода такая. Осень, – объяснил он. – Будем ждать зимы.

Иван отпер квартиру, нащупал на стене выключатель, прихожая сразу приобрела четкие границы. Распахнул дверь.

- Входи. Моя хижина тосковала по тебе.

- Целых три дня.

- Целую вечность!

Он привлек Нину к себе, приник к ее теплым губам долгим поцелуем. Это была сладостная прелюдия. Она расстегнула молнию на его куртке, ощутила биение сердца.

- Не жаль макияжа? – спросил он.

- Не-а. Какой же ты циник!

- Есть немного.

Он стал целовать ее лицо, шею, волосы. Она таяла от этих ласк.

- Давай-ка, мы с тебя снимем пальто. Вот так. Сядь вот сюда, на табурет. Давай ножку. Как вы, женщины, умудряетесь ходить в такой обуви? Уму непостижимо. Тебе эти туфли не жмут?

- Напротив, они очень удобны.

 - На таком-то каблуке!

- Скажи, что тебе не нравится высокий женский каблук.

- Очень нравится.

- То-то же.

Иван с улыбкой разминал ее стопы, гладил, у него были горячие руки.

- Голодная? Хотя, можно не спрашивать. Ты ведь сегодня не обедала, так?

- Так.

- Пойдем на кухню, что-нибудь соорудим. Поужинаем и пообедаем заодно.

- Позже, милый.

- Когда?

- Когда голод станет нестерпимым.

Они целовались в темной комнате. Из прихожей падал рассеянный свет, в складках штор залегли мягкие коричневые тени. Иван снял с нее блузку, целовал ее шею, плечи.

- Я знаю два магических слова, - зашептал он.

- Каких?

- Женское белье.

Он расстегнул ремень ее брюк. Нина задержала его руку.

- Мне нужно в ванную.

- Мне тоже. Побежали?

- Побежали.

Под струями горячей воды они хохотали и резвились, как молодые доберманы. Он любовался спортивным телом Нины, ее стройными бедрами, маленькой высокой грудью. Мокрые волосы лежали на ее спине, как длинные черные змеи. Клубы пара поднимались к потолку.

Большое зеркало запотело. Он протер его рукой, повернул Нину спиной и взял ее. Она вскрикнула. Он бился яростно, неотрывно глядя в зеркало. Мощный оргазм потряс его тело, мышцы вздулись узлами, он глухо застонал. Уже спокойно привлек ее к себе.

- Ты не успела, малышка? Извини. Сейчас это дело поправим.

Иван усадил ее на край ванны, опустился на колено и осторожно раскрыл ее коричневый цветок. Он имел запах муската, был горячий и влажный. Иван провел языком по чувствительному бугорку. Дрожь пробежала по телу Нины. Его язык не останавливался, пока она ни закричала и ни выгнулась в конвульсиях наслаждения. Иван придержал ее сильной рукой. Когда она успокоилась, он слизнул ее секрет.

В спальне он взял ее три раза подряд, каждый раз доводя до оргазма. Потом она дремала, а Иван, смеясь, потрепал ее по щеке и сказал, что есть риск погибнуть от истощения.

Он принес две чашки чая с лимоном, и в молчании они пили, улыбаясь друг другу.

- Пойдем, я помогу тебе приготовить ужин, - сказала Нина.

- Миледи, вы спали двадцать минут. Я уже все сделал.

- Да ну! И что у нас есть?

- Пища богов! Яичница и бутерброды с колбасой.

- Ты знаешь, Иван, ужасно соблазнительно звучит. Я голодна, как черт.

- Ого! Так может быть голоден только мужчина.

В маленькой кухне было тепло, пахло пряностями. Они ели с аппетитом, смеялись, Иван рассказывал курьезные случаи из армейской жизни. Нина куталась в его большой халат, а на влюбленном хозяине были только узкие джинсы.

Нина задремала прямо за столом. Голос Ивана доносился из теплой колышущейся дымки. Он присвистнул.

- Эй, подруга, да ты носом клюешь. Идем-ка.

Он взял ее в охапку. Она была совсем легкая. Когда укладывал в постель, Нина уже крепко спала. Он убрал со лба ее темные, еще немного влажные волосы. Какое-то время сидел на кухне, курил. Дым скручивался кельтским узором и уходил в открытую форточку. Шумел дождь, проезжали машины.

Иван вернулся в комнату, задумчиво смотрел на спящую Нину. Она была безмятежна, лицо ее в мягком рассеянном свете казалось детским. Трудно поверить, что это - двадцатипятилетняя женщина, уже имеющая неудачный опыт в браке. Иван видел ее школьные фотографии, отовсюду на него смотрели надменные глаза нимфетки. Она почти такой и осталась, с той лишь разницей, что красота ее набрала силу, приобрела строгую скульптурную завершенность.

Он со вздохом поднялся, бесшумно прошел в прихожую, погасил свет. Забрался под одеяло и мгновенно уснул.

Утром зазвенел будильник. Они разом открыли глаза и потянулись друг к другу.

- Жаль, сегодня не суббота, - сказала Нина.

- Да, жаль.

Иван принял душ, вернулся освеженный, улыбающийся. Глаза цвета древесной коры лучились. Нина следила взглядом за тем, как он ходит по комнате, надевает тонкий свитер, джинсовый костюм, застегивает на запястье часы.

- Ты будешь занят весь день?

- Да, малышка. Сегодня моя очередь таскать ящики с рыбой.

- Фу!

- Угу, я такого же мнения.

- Мне тоже пора собираться.

- Тебя ждут твои психи.

- Иван!

- На улице льет, как из ведра. Если хочешь, возьми мою машину.

- А ты?

- Ниночка, ну ты же знаешь, я не люблю светиться возле магазина. Грузчик, приезжающий на тачке. Это многих раздражает в нашем городке! Будут кости перемывать… Злые языки страшнее пистолета. Поезжай на машине ты. Ключи на столе.

Нина села в постели. Он смотрел на ее обнаженную грудь, утреннюю сонную улыбку. Он присел на кровать, провел ладонью по ее щеке. От него пахло дождем, горькой полынью, тимьяном, терпким можжевельником. Свежие ноты звучали в унисон с запахом его молодой смуглой кожи. Нина закрыла глаза.

- Ландыш, мне пора на работу, - умоляюще прошептал он. – Отпусти. Отпускаешь?

Нина кивнула. Он поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты, тихо прикрыв дверь.

Стоя под душем, она думала об Иване, их странном романе, безупречных отношениях. Об их близости. Она насухо вытерлась, надела свежие трусики. В шкафу Ивана лежит ее белье. И это тоже близость.

В машине едва уловимо пахло лавандой и дубовым мхом. Пряный, печальный аромат. Ехали автомобили, шли ряды зонтов, сшитые друг с другом нитями дождя. Город принял ее в свои объятия. Между домами сквозила пустота. Подстриженные тополя по закону перспективы протягивали друг к другу руки. Дорогу перебегали мокрые бродячие псы. Начался новый день. Вишневая девятка осторожно въезжала в больничные ворота.