Abstinentsia

Глава 1.

Фантазии, вытесняемые таблетками из сознания, проникали в сон. Каждую ночь я видел ее лежащей передо мной. Руки связаны за головой, веревка натирает ее запястья, оставляя на них красные полосы. Потому что она пыталась вырваться, конечно же. Но я хорошо вяжу узлы, меня этому учили еще в скаутском лагере, знал бы я тогда, для чего мне захочется применить самый сложный, крепкий узел - булинь. Ее ноги тоже связаны, иначе она бы постаралась пнуть меня, в этом нет сомнений. Чулок на правой ноге порван, и тонкая стрелка скрывается под чуть задранной юбкой. Она что-то мычит, я заткнул ее рот кляпом. В глазах ее синих как море, волнами плещется страх…

Я просыпаюсь в холодном поту. Желудок сводит спазмами, и меня рвет, едва я добегаю до ванной. Умывшись
холодной водой, чувствую, что становится легче. Но я все еще слишком хорошо помню свой сон. Помню дрожь,
пробегающую по моему телу, помню шершавую рукоятку ножа в моей руке. Засовываю голову под кран, включаю воду и
кричу, захлебываясь горечью и слезами. В дверь ванны начинают колотить.

- Джеф! – сквозь пелену доносится до меня голос, - С тобой все в порядке, милый?

- Все нормально, - отвечаю я, стуча зубами от холода, понимаю, что она не слышит, и повторяю громче, - все
хорошо! Звук шагов доносится сквозь дверь, и я понимаю, что она уходит на кухню. Я выхожу через двадцать
минут, почистив зубы и побрившись. Она сидит за столом, качает ногой, пьет кофе из большой кружки.

- Как? – в голосе сочувствие.

- Хорошо, - я улыбаюсь ей и целую в макушку, втягивая запах ее волос, старясь запомнить его, перебить в своей
голове другой, металлический запах ее крови, – ты на работу сегодня?

Кивает со вздохом, - Но буду сегодня к обеду. У меня нет последних уроков.

Я говорю, что рад и что тогда, возможно, мы сможем сходить на рынок. Она соглашается, но потом хмурится.

- А когда у тебя запись к врачу?

Я не люблю, когда она так спрашивает, не люблю, когда интересуется, принимаю ли я таблетки и созванивается с
моим врачом, спрашивает у него о моем состоянии, не люблю, когда ведет себя со мной так, словно я буйный псих.
Это не так. Я совершенно нормальный человек, такой же, как все, с одним небольшим отступлением. Маленьким.
Несущественным. Это все это мои сны, мои фантазии, мои желания. Мне не с кем их разделить и они убивают меня.

Наверно на моем лице что-то отражается, потому что она нежно гладит меня по руке.

- Милый, я просто беспокоюсь о тебе.

Я киваю.

- Да, - говорю, - к мистеру Зи пойду послезавтра. Не волнуйся, я не забыл, - улыбаюсь, глажу ее по волосам.
Они пушистые и чуть вьются, мягко скользят меж пальцев и вдруг мне в голову приходит, каково бы было намотать
их на кулак и резко дернуть назад, так что бы ее голова запрокинулась, обнажая горло, мелко подрагивающее,
беззащитное, такое хрупкое…

- Ты не опоздаешь, милая? – я отхожу на шаг, оглядываясь на часы, - уже пятнадцать минут.

Она встает из-за стола и идет за сумкой, потом, в коридоре надевает шарф, пальто.

- На улице холодно, - я подаю ей кожаные перчатки.

Она благодарит меня, желает хорошего дня и не скучать. Целует в щеку на прощание. И выбегает за дверь.

Иду в зал, из окна видна часть двора и я смотрю, как она своей легкой походкой пересекает ее, как треплет
ветер ее волосы и полы пальто хлопают по ее ногам.

Ее ногам в черных чулках. Какие были на ней в моем сне, и стрелка от маленькой дырочки на пальце поднимается
по ее бедру, намечая линию, по которой мне так хочется пройтись лезвием ножа…

Я бью кулаком в стену.

И иду на кухню мыть посуду.

День протекает в обычных занятиях: я немного читаю, готовлю на ужин курицу с овощами. И пишу дневник. Его
обязал меня вести мой врач.

- Это часть терапии, Джеф, - говорил он, - не думайте, что одни лекарства помогут вам вернуть душевное
здоровье, вам нужно будет разобраться самостоятельно в причинах ваших… - он запинается, прикусывая тонкие
губы, - желаний.

Я сижу напротив него, рассматриваю больничные стены. Они выкрашены белой эмульсией и совершенно не
представляют интереса, но это лучше, чем смотреть на моего врача, и гораздо лучше, чем рассматривать свои
перебинтованные руки.

Меня спасли после попытки самоубийства, и посещения психиатра были обязательными, без них невозможно выписка.

Иначе бы я никогда не пошел ни к какому мистеру Зи. Никогда бы не стал пить таблетки и исписывать страницы
шариковой ручкой, поверяя дневнику о том, что я сегодня делал и что ел на завтрак, сколько раз ходил в туалет,
и какая была погода. О том, что мне снится и какие приходят мысли, я не пишу. Дневник может прочитать Мари, а
это значит, что она все узнает и… о том, что может быть дальше, я никогда не думаю. Это будет конец, за ним
ничего не может быть.

Она возвращается, когда часы уже показывают четыре по полудню.

- Прости, милый, - скидывает пальто, - пришлось задержаться, сегодня было собрание родителей, говорили о
введении новых занятий со старшеклассниками….

Она что-то еще говорит, улыбаясь, ее губы двигаются, но я не слышу слов. Смотрю, как она раздевается.
Расстегивает блузку, и та распахивается на груди, обнажая сливочную кожу и кремовый лиф. Звук расстегиваемой
молнии отдается эхом в моей голове. Она переступает через упавшую юбку и поворачивается ко мне. Я не помню,
когда подошел так близко. Но ее лицо в паре дюймов от моего. Ее дыхание имеет кофейный призвук, и в уголках
глаз видны осыпающиеся комочки туши. Но сейчас я вижу только одно, как мои пальцы сжимают ее горло, как она
запрокидывает голову, пытается вырваться, царапает ногтями мои руку, прижимающую ее к стене…

- Джеф, - она прикасается теплыми пальцами к ладони, которую я положил на ее плечо, - все в порядке?

- Да, - отвечаю я, и, наклоняясь, ловлю губами ее губы.

Блузка летит на пол. Она, кажется, вскрикивает от моего напора, не отстраняется, не отталкивает прочь. Я кусаю
и целую ее, разрываю на ней колготки, стягиваю белье, прижимаю к деревянному шкафу. Я хочу ее безумно,
невероятно, непостижимо хочу ее убить. Но не могу, не хочу этого совершать, не хочу даже хотеть и не могу с
этим ничего сделать. Пусть будет хотя бы так.

Ей кажется больно, когда я приподнимаю ее бедра и резко вхожу, потому что она царапает мне спину и
вскрикивает, я слизываю ее слезы и заглушаю стоны поцелуями, мои пальцы оставляют синяки на ее бедрах, когда я
проникаю в нее раз за разом. Лучше так, чем ножом, холодным, узким лезвием, разрывать ее кожу, мышцы,
вспарывать от промежности до ключиц, обнажать грудную клетку, узкий частокол ребер, за которым бьется ее
сердце. Да. Ее сердце. Я хочу. Что бы оно. Билось. Билось. В моей руке!

- Господи… - я смотрю на нее, туман в голове спадает, - Мари, боже, прости меня… Мари…

У нее искусанные губы, и когда я отступаю, она почти падает, я хватаю ее за плечи, и с ужасом смотрю на
стекающую по ее ногам кровь.

Она не разрешает мне вызвать врача. Позволяет помочь ей встать под душ и вымыться. После я кутаю ее в мягкое
полотенце и на руках выношу из ванной. В первый раз за последнее время я чувствую себя нормальным человеком.

Она лежит на кровати, маленькая, хрупкая, как девочка, и у меня сердце заходится от нежности к ней.

- Мари… - шепчу и тяну руку к ее плечу, но прикоснуться боюсь, - прости меня…

Она не отвечает, только чуть всхлипывает. Я ложусь рядом с ней на кровать, но не притрагиваюсь, даже случайно,
боюсь, как бы не сделать еще хуже. Меня убивает мысль, что я сделал ей больно, и что моя Мари, моя маленькая
девочка может сейчас уйти от меня. Ужас пробивает до костей, и я понимаю, что плачу. Не могу ее потерять.

Она поворачивается, глаза красные, заплаканные, прижимает к груди банный халат.

- Джеф, - голос такой тихий-тихий, - Джеф, это все не ты, да? Это твоя болезнь…Я - она запинается после
каждого слова, тянет ко мне узкую ладошку, гладит по щеке, - я все понимаю…

Я не выдерживаю и прижимаю ее ладонь к губам, целую ее пальцы, шепчу ее имя, и все время повторяю, как я люблю
ее. Мы засыпаем обнявшись. Ночью мне ничего не снится.
Глава 2.

В кабинете у мистера Зи светло и просторно. Большое окно открывает красивый вид на город. С высоты 10 этажа все выглядит таким маленьким, и мне кажется, что среди этих кирпичных домиков по левую сторону от парка я могу разглядеть и свой, а в нем мое окно, и даже то, как Мари поливает на подоконнике цветы. У нас в квартире много цветов. Какие-то кактусы и фиалки и еще что-то, я плохо в них разбираюсь, но Мари нравится, значит и мне тоже.

- Джеф? – психиатру наверно надоело ждать, когда я перестану смотреть в окно, и он окликает меня, - расскажите, что изменилось с последнего визита?

Я думаю, что ему ответить. «Я изнасиловал свою девушку, мистер Зи, но она не ушла от меня», он хочет, чтобы я
это ему сказал?

- У меня заканчиваются те таблетки… - произношу я наконец, - которые вы мне прописали в последний раз, – я не
помню названия, чего я только не пил, за последние несколько месяцев.

Док хмурится, он хочет, чтоб я был с ним откровенным, чтобы смотрел щенячьими глазами и рассказывал о каждой
мысли, которая посещает мою голову. Но во время визитов к нему я больше смотрю в окно и молчу. Он не сделал
ничего, чтобы я доверял ему.

Мистер Зи поначалу мне даже понравился. Он был приветливым и понимающим. Он говорил, что я могу рассказать
ему, что меня тревожит.

- Джеф, - говорил он, и в голосе слышалась настоящая тревога, - вы же понимаете, что если вы будете все
держать в себе, то никто не сможет помочь вам. И вы захотите опять причинить себе вред. Вы же не хотите этого?
– дожидается моего отрицательного мотания головы и продолжает, - но если вы поделитесь со мной, я вам обещаю,
вместе мы справимся. Я хочу вам помочь. Понимаете, Джеф?

И я ему верю. Я рассказываю ему обо всем. О том, как сильно я люблю Мари. И о том, что так же сильно я хочу
убить ее. О том, что в мельчайших деталях я представляю то, как делаю это. Где, в чем одета Мари. Как я
связываю ее. Как затыкаю рот кляпом, как любовно скользит лезвие ножа, разрезая ее одежду, оставляя легкие
царапины на коже. И вот.

Она обнажена. В глазах страх и слезы стекают по щекам. Дрожит.

- Моя любимая, - шепчу я и целую ее в живот, чувствую, как она вздрагивает от прикосновения, - как же я ...
люблю тебя!

Чистый блеск лезвия окрашивается красным. Брызги крови. Ее крики прорываются сквозь кляп. Она дергается в
путах, сучит ногами, изгибается, но это лишь расширяет края раны. Я вспарываю ее живот. Все вокруг в крови,
слизываю капли, попавшие на губы. Она перестает дергаться, в широко распахнутых глазах застывает предсмертное
выражение. Она так красива… и эта раскрывшаяся рана на ее теле, словно огромный, распустившийся цветок… Мне
хочется смять его лепестки в руках. Нож падает на пол. Я чувствую, как по моему телу пробегает благоговейная
дрожь, когда мои руки погружаются внутрь ее тела.

- Как же я люблю тебя…. Люблю. Люблю, люблю… - шепчу я в экстазе, прикрыв глаза….

На лице доктора застывает выражение отвращения. В глазах страх, но он быстро берет себя в руки. Правда, я уже
увидел все, что было нужно. Теперь, когда я смотрю на него, то всегда вижу эту гримасу ужаса, и знаю, что он
на самом деле думает обо мне. Он не имеет права судить меня, это человек, он не знает, как я сам ненавижу себя
за то, что хочу сделать, но …. Мари. Моя девочка. Я так люблю ее. Я бы убил каждого, кто хочет причинить ей
вред. Только вот этот человек я сам, а Мари взяла с меня слово, что я ничего не сделаю с собой. Моя хорошая, наивная девочка.

Доктор что-то говорит, пока я вспоминаю, его голос звучит так ровно, что не обращать внимания на слова очень
просто.

- Я не стану выписать вам таблетки, Джеф, - эту фразу я улавливаю из всего потока его речи.

- Что? – мгновенно реагирую, - но почему!?

- Вы не слушали меня, - он вздыхает, - в последнее время, если судить по записям дневника, по вашим словам и
словам мисс Эдельстоун, я могу отметить явное улучшение. И я считаю нужным пока завершить курс
фармакологического воздействия и посмотреть, как вы будете себя чувствовать без них. Или, - он внимательно
смотрит на меня, - вы считаете, что еще не готовы, Джеф?

Вопрос повисает в воздухе, пока я собираюсь с духом.

- Нет, - говорю я, наконец, - вы мой лечащий врач, вам лучше знать.

Я выхожу из его кабинета через двадцать минут, раздавленным и не понимающим, что теперь делать. У меня нет ни
одной возможности найти лекарства, а без них….

Паника захлестывает волной.

- Нет, нет, нет, - я дрожащими руками вытягиваю сигарету, - я справлюсь, все будет хорошо, я не причиню ей
вред, я не сделаю ничего…

Мне нельзя возвращаться домой. Я понимаю это особенно отчетливо. Эта единственная мысль, которая ясна моему
оглушенному паникой мозгу. И я до темноты брожу по городу, выбирая улицы, где меньше всего людей, в голове ни
одной идеи, что делать дальше, я просто убиваю время, чтоб не дать себе убить Мари.

Звонок телефона звучит как-то особенно тревожно, озябшими пальцами я вытягиваю его из кармана и нажимаю на
зеленую клавишу.

- Алло?

- Джеф! Господи, где ты?! – голос Мари звенит от страха, - почему ты не отвечаешь? Я звоню тебе уже полчаса,
док сказал, что вышел от него в пять, а уже половина десятого!

Я оглядываюсь по сторонам, справа от меня, через стеклянную дверь магазина можно разглядеть часы.
Действительно - я брожу по улице уже больше пяти часов.

- Я уже иду домой, - бормочу в извинения и ловлю такси.

Дома Мари стягивает с меня куртку. Потому что я настолько замерз, что даже в машине не отогрелся, укутывает
меня одеялом и заставляет выпить горячий чай с коньяком. Я пытаюсь отказаться, говорю, что со мной все хорошо,
но она и слушать ничего не хочет, кажется, вся эта суета нужна ей больше чем мне, убедиться, что со мной все в
порядке, что я жив. Я допиваю чай и отогреваюсь, Мари успокаивается, садится рядом на диван, обнимает меня, я
целую ее в висок.

- Все хорошо, - шепчу, - я в порядке.

Тепло и спокойствие словно укачивают меня, и я сонно поглядываю, как Мари хлопочет по дому, и только
убедившись, что мне больше ничего не нужно, садится за стол. Подле нее стопка тетрадей. Я вспоминаю, какой сегодня день и понимаю, что в школе скоро каникулы, значит четвертные
контрольные, вся эта нервотрепка с итоговыми оценками, а Мари еще со мной возится и мне становится немного
стыдно, что я заставил ее волноваться. Словно услышав мои мысли, она оборачивается на меня, нежно улыбается,
заправляет за ухо выбившуюся прядь волос.

Господи, как же я люблю ее…

Тепло убаюкивает меня, и вскоре я засыпаю, сидя на диване, укутанный в одеяло, в одежде…

Мне снится деревянный домик у моря, тот, в котором мы жили прошлым летом. Крыльцом он обращен к лесу, а из
окон спальни видна водная гладь. По утрам нас будили чаячьи крики, и ветер доносил запах йода и соли. В то
лето мы были так счастливы, что казалось, словно с нами не может произойти ничего плохого. Мы были
бессмертными и всемогущими и так любили друг друга…

Мне снится Мари, как она смеется, зовет меня за собой и входит в воду. Она плавает, как русалка, не боится
глубины и часто рассказывает, как в детстве переплывала на спор реку. А вот я не очень умею плавать. Поэтому я
жду ее на берегу, мочу ступни в соленой воде и рассматриваю прибившиеся к берегу коряги. Ветер сегодня
особенно силен, и море неспокойно, оно выносит на берег свои сокровища, и я пытаюсь найти среди них что-нибудь
интересное.

Я теряю Мари из вида всего на несколько минут, а когда оборачиваюсь, то успеваю заметить только то, как ее
голова скрывается под водой. Вначале я даже не понимаю, что происходит, думаю, что ей вздумалось понырять, но
когда она не появляется на поверхности почти минуту, я понимаю. Паника затапливает сознания, я мечусь по
берегу, не зная, что делать. Но мы тут одни, никто не может помочь мне, а кроме меня некому спасти Мари.

Боже…

Мне кажется, время растягивается, я слишком медленно двигаюсь. Но на самом деле все происходящее не занимает и
пяти минут.

Я не знаю, как нахожу Мари среди волн. Мне просто везет. Я хватаю ее за руку и вытаскиваю на берег. У нее
синие губы и она не дышит. Я делаю искусственное дыхание и массаж сердца, и ….

В реальности она оживает, изо рта толчками выливается вода, она кашляет, цепляется за меня руками, и дышит,
дышит. Но не в моем сне.… Ее тело расходится под моими руками, ладони проваливаются внутрь грудной клетки, а
на лице Мари расплываются трупные пятна, и я с ужасом понимаю, она мертва уже год, а я все это время тщетно
пытаюсь спасти ее…

Господи, что же это! Я кричу во сне, глядя на свои руки плачу и с криком просыпаюсь.

Мари трясет меня за плечо.

- Что такое, Джеф, - лицо испугано, - у тебя кошмары?

Я смотрю на нее и вижу, как пятна постепенно сходят с ее лица, уступая место здоровому румянцу.

Я протягиваю ладонь, глажу ее по щеке, и на меня вновь накатывает. Желание сомкнуть пальцы на тонкой ее шее
так сильно, что я не могу думать ни о чем другом. Моя рука соскальзывает и ложится на ее плечо, большим
пальцем я поглаживаю яремную впадинку и несильно надавливаю.

В ее глазах появляется растерянность.

- Джеф?
Глава 3.

Я так и замираю. Глядя ей в глаза, одной рукой сдавливая горло, а другой комкая одеяло. В моей голове взрывались вселенные. Убить, убить, убить, стучит в ушах отбойным молотком. И остро-колкое стаккато: Нет! Нет!
Нет!

Это же Мари. Я люблю ее. Люблю больше жизни.

Это же Мари. Моя девочка. Я так хочу…

Пальцы сжимаются сильнее, она бледнеет, хрипит, ногтями царапает мою руку, до крови, в ее глазах я вижу свое
отражение. Я…

С криком откидываю ее, сам перекувыркиваюсь через спинку дивана, падаю, больно ударяюсь коленями, путаюсь в
одеяле и сжимаю свои руки, которые предают меня, которые я не могу контролировать.

Время хрустальными каплями, звенит по моим напряженным нервам, я ничего не слышу, только гул крови в ушах. И
очень медленно я начинаю осознавать себя. И тут приходит ужас понимания того, что я сейчас почти сделал.

- Мари!? - пытаюсь подняться с пола и ищу ее глазами.

Она сидит у дивана, в глазах слезы, испуг и ...

- Джеф, - комкает воротник футболки, пальцы касаются горла, но не уходит, она не уходит от меня, - Джеф, так
не может больше продолжаться! Расскажи мне, что с тобой происходит!?

Я всегда боялся этого вопроса. Скрывал от нее свое состояние, пока это вообще было возможно. Но сейчас, когда
я почти задушил ее, чем мне оправдаться?

- Я… - мычу, тяну время, выпутываясь из под одеяла, - Мари… прости меня… я

- Простить! – она вскакивает с пола, - ты не понимаешь, что происходит, Джеф, ты болен, но самое ужасное, ты
скрываешься от меня, расскажи мне! Я имею право знать!

Да она имеет. Как никто другой. В конечном итоге это ее я убиваю в своих фантазиях.

Она подходит ближе и обнимает меня, утыкается лицом в плечо, и я чувствую, что она плачет, рубашка намокает от
слез, ее плечи вздрагивают.

- Мари… - приобнимаю и зарываюсь носом в волосы на ее макушке, и с отчаяньем в голосе умоляю, – не проси,
пожалуйста, я не могу тебе рассказать.

- Ты не доверяешь мне? – отстраняется, - Джеф! Я люблю тебя. Я готова пойти на что угодно, что бы помочь тебе
поправиться, но что?! - она срывается на крик, - что я могу сделать, если ты не даешь помочь себе! Если ты
прячешься от меня! – она отворачивается от меня и бьет кулаками по спинке дивана.

Я не знаю что делать. Как я могу рассказать ей? Какие слова подобрать, что бы описать весь ужас моего
положения?

- Нет, - спустя минутное молчание, она берет себя в руки, оборачивается ко мне, - я не могу так, Джеф, если
ты мне не расскажешь что с тобой, я…. Я уйду!

Она в отчаянье, иначе она бы так не сказала. Нет, она не может этого сделать. Нет. Я качаю головой, не верю.
Не хочу верить.

- Джеф, я серьезно, - она одергивает футболку, - может быть без меня тебе будет лучше, потому что я вижу,
когда я рядом, твое состояние только ухудшается!

Она делает шаг в сторону….

- Нет! – я хватаю ее за руку, - нет. Ты не уйдешь. Ты хочешь знать, что со мной? Я расскажу.

Я прижимаю ее к дивану, почти интимно, почти любовно, шепчу на ухо.

- Мари... Просто я до безумия, до дрожи в коленях, до искр из глаз люблю тебя. И так же сильно я хочу…

Смотрю ей в глаза, зрачки расширены, и произношу то, что всегда боялся.

- Убить тебя.

Тишина. Только секундная стрелка на часах режет время тонкими полосками.

- Убить? – переспрашивает она дрожащим голосом.

Я словно на какое-то мгновение получаю способность знать, что происходит в ее голове, наконец-то все
странности, происходящие в последнее время, начинают складываться. К ней приходит ужасающее понимание того, с
кем она жила в последние месяцы. Вот сейчас: зрачки расширятся от ужаса, на лице появится гримаса отвращения и
она начнет вырываться. Сейчас. Сейчас…

- Джеф…. – она смотрит на меня с … жалостью, болью, нежностью. Я вглядываюсь в ее глаза, там нет ненависти,
нет страха, нет….

- Убить, - повторяю как во сне.

Отпускаю ее и отхожу на шаг. Ремень с шорохом выдергивается из брюк. Она не убегает. Я стягиваю ей руки за
спиной. Мои действия замедленны, словно меня ведет что-то, словно это не я. Очень осторожно я усаживаю ее на
стул. Ноги. Нужно связать чем-то. Рядом с диваном валяется ее пушистый банный халат. Я стягиваю ей щиколотки
поясом. Она смотрит на меня, не произносит ни слова, даже не старается вырваться.

Я беру нож.

Подхожу к ней, сажусь на корточки, утыкаюсь лицом в ее колени и плачу. Сердце разрывается от боли. От
невозможности происходящего. От того, что я наконец-то в дюйме от свершения того, чего жаждал последние
месяцы. Вот сейчас я поднимусь, занесу нож и …

- Джеф…

Она окликает меня, ласково, тихо. Поднимаю глаза и гляжу в ее лицо. Сквозь пелену слез, мне кажется, что оно
расплывается, как иначе объяснить, что я вижу ее улыбающейся?

Я теряю равновесие, опускаюсь на колени. Сажусь перед ней, связанной, беззащитной, сжимая в руке нож.

И я сотни раз представлял, как холодное лезвие вспарывает ее живот, горло, оставляет кровоточащие раны на
руках, плечах, груди, бедрах. Я могу встать и одним ударом пронзить ей сердце, я могу сомкнуть руки на ее шее
и наконец-то довести начатое до конца. Я могу вскрыть вены на ее запястьях и щиколотках и принять последний
вздох, что сорвется с ее губ. Я могу запустить руки в ее грудную клетку и почувствовать последние слабые удары
ее сердца под своими пальцами. Я могу.

Я могу все это. Но я сижу перед ней на коленях, смотрю в ее лицо. И плачу.