Проснуться в Каире

«Проснуться в Каире» Андрей Вискалин



            И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.
И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.
          И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел…
Бытие. Ветхий завет.
Пролог:

     Сухой ночной ветер развевал одежды путников. Они почти дошли – дед и внук. Усталость постепенно выпускала из  своих цепких объятий их тела, что бы потом, вновь, позже, навалиться тяжелым сном без сновидений.   Уже были видны огни караван-сарая. Вокруг него, несмотря на поздний час, было заметно оживленное движение. Крики и смех караванщиков, рев верблюдов, переплетение еле слышимых звуков ситар и канонов, радовал путников в предвкушении отдыха и сытости. Подойдя ближе, можно было услышать висящий в воздухе гул, отдельный ото всех остальных звуков. Бормотание многих голосов восхвалявших в молитвах Аллаха, за то, что он ниспослал им отдых в пути, в их долгом  пути со всех концов Востока.  Люди  преодолевали огромные расстояния, терпели лишения, голод и жажду, изнуряющий дневной зной и ледяной холод ночной Аравийской пустыни. Все эти люди, как и наши два путника, стекались в эту ночь к оазису, очередному из многих попадавшихся им ранее на пути в священную Мекку – к  теплу очага, пище и крыше над головой.
    – Дедушка, я очень голоден, - мальчик взял деда за руку, не отводя взгляда от человека, разливающего из большого котла шурпу. Человек не торопясь, клал подходящему в миску пару картофелин, наливая туда же, сводящий с ума  своим ароматом жирный бульон, отделял ножом кусок баранины от лежащей рядом на блюде туши. Завернув мясо в лаваш, он отдавал это богатство каждому подходящему, не обращая внимания на принимающих еду усталых путников.
     – Скажите, уважаемый, – обратился  к раздатчику пищи старик, – сколько будет стоить мне миска шурпы без мяса и картофеля? У меня мало денег, а путь в Мекку еще не близок.
Раздатчик поднял взгляд на старика и мальчика.
   – Я совершаю хадж, - продолжал старик, - со мной мой внук. Это его первый хадж, мой, видимо, последний. – Старик вздохнул, погладив мальчика по голове, продолжал кротко смотреть на владельца еды.
 – Как тебя зовут мальчик? – обратился раздатчик к ребенку.
 – Муххамед, - поклонился тот.
 – А вас, уважаемый? – спросил он у старика.
 – Отец назвал меня Абдулла. – ответил старик.
 – Вы не забыли, сегодня последняя ночь перед наступлением священного Рамадана? - улыбнулся раздатчик еды. – Вы очень счастливые люди, особенно ты, мальчик. Твое имя такое же, как и у нашего пророка, а твой первый хадж совпал с началом месяца Рамадан. Я не возьму с вас денег. – Он наполнил две миски до краев шурпой, отрезал два больших ломтя баранины и протянул старику огромную лепешку. – Вспомните меня добрым словом в Мекке. Меня зовут Насир, – он подмигнул мальчику и продолжил принимать у подходящих людей  монетки и накладывать порции еды.
      – Дедушка, - обратился Муххамед, насытившись и удобно свернувшись на топчане,  - А чем так великолепен Рамадан? Чем он так отличен от остальных месяцев? Почему люди так стремятся делать добро другим в этот месяц?
 – Да, Муххамед! Всемогущий Аллах дал нам этот месяц как прощение. Он прощает нас и учит нас прощать друг друга. Когда-то, он отдал этот мир Шайтану, за наши грехи.  Шайтан подумал, что он победил и убедил Аллаха в своей правоте. Пришла к людям беда. Аллах  долго смотрел на то, что Шайтан вершит с нами и нашим миром. Аллаху стало жалко нас. Он придумал и создал нас для добрых дел, а мы – люди, все испортили. Да и Шайтан, совсем озверел от свободы и власти над людьми. Не прекращались войны и кровопролития. Было много горя и страданий. Этим он разозлил Аллаха, но Всевышний все сделал мудро и правильно, как может сделать только он. Он дал передышку – дал людям один месяц в году, для свершения ими добра и проявления милосердия друг к другу. Аллах сказал – «Вот смотрите грешные, как надо жить в добре и радости. Давайте друг другу, и я воздам вам за ваши благие дела в семьсот раз! Смотрите, как жалки вы люди и как жалок Шайтан. Я послал его к вам как наказание за грехи ваши. Вы ошибаетесь и страдаете весь год сполна. Теперь я дарю вам этот месяц отдыха, покаяния и передышки. А Шайтан, месяц будет прикован цепями и не сможет вас соблазнять и мешать вам, быть такими как я вас задумал. Творите добро, но не забывайте! В любой из дней Рамадана, я отпущу его погулять на землю – всего лишь на день. Он будет беситься и пытаться наверстать во зле, что упустил. Шайтан многолик и коварен. И тот, кто будет в этот день им соблазнен из вас, кто поддастся и попадется в сети его порока, никогда больше не получит от меня милости и прощенья!»
– Вот так сказал наш Аллах, внук. Не забывай об этом.
       
   

               
   *
   
    Они работали в одной организации. Он очень ее любил. Он ни о чем и ни о ком, не мог больше думать. Он сам не помнил, когда это с ним случилось, не зная, не подозревая и не веря, что такое может с кем-то происходить, и тем более с ним. Она занимала его всего - без остатка. Ему было почти сорок – Ей, чуть за двадцать. Он любил ее и не смел надеяться на взаимность. Чувство рвало его в клочья. Оно превращало его в одержимого. Оно мешало ему жить. Он почти ничего не ел, он не спал по несколько суток. Страшно, безумно, бессмысленно страдая, до тошноты, до физической боли в сердце, до ломоты в суставах. Он изводил себя, культивируя в себе горечь от  ее недоступности. Глядя на себя в зеркало, он видел свое лицо – черным пятном – жалкой маской мертвого «Пьеро». Он пытался бороться. Он напивался – было еще хуже. Тогда в пьяном дурмане, он доставал ее фотографии, те немногочисленные фотографии, где они были сняты на групповом снимке, либо те, на которых она была одна. Она всегда улыбалась на фотографиях – улыбалась людям, своей молодости, своей красоте и душевной непорочности. Он заливал слезами ее лицо на фотографиях. Он рыдал не в силах остановиться, рыдая порой часами, пытаясь курить, сминая мокрую сигарету, бросал ее – закуривая новую.
     Иногда, он убегал во время рабочего дня в туалет, чтобы коллеги по работе не видели того, что с ним происходит, и плакал в туалете, ужасаясь своему психическому состоянию. Потом, озираясь, садился за свой стол и, скрюченными от ледяной воды пальцами, коряво нажимал на клавиши, совершенно не видя ничего перед собой на мониторе.
     Ему было страшно – очень страшно. И ему было плохо – очень плохо. «Если любовь – настоящая любовь это так, то это адское чувство – его придумал не Бог», – думал он.
«Ты странен», - говорили ему. «Я страшен»,  – говорил он себе. «Что дальше? Ты придешь куда-то? Чем все это закончится? Ты ведь погибнешь! Сгоришь! У тебя ведь было много поводов и ситуаций в твоей жизни, сгореть. Ты же нашел в себе силы преодолеть! Не истери! Пройдет. Да-да, пройдет-пройдет…увидишь». «Не увижу», – говорил он. «Не захочу увидеть. Я люблю, я заражен, я болен!»
     Временами, в этой свистопляске дней и ночей, Он переставал контролировать свои поступки.
     Он встретился как-то со своим бывшим одноклассником. Они сидели в кафе, беседовали о жизни, о былом, о приоритетах и желаниях сложившихся в их судьбах. Одноклассник сказал Ему: – Знаешь, я купил новый «BMW» последней модели. Я никогда не был так счастлив как теперь!
– По-моему, ты говорил, что женат?
– Ну да.
– И если я не ошибаюсь, у тебя есть дети?
– Да, две дочки - семь лет и три года.
– И ты теперь счастлив как никогда?
– Ну…,эээээ…., ну да, а что, в чем дело?
Услышав это, Он встал, выплеснул шампанское из бокала в лицо своему бывшему приятелю и молча, ушел. Оставив обладателя «BMW» в полной уверенности в своем мгновенно наступившем сумасшествии.
     Он часто бродил бесцельно по ночному городу.
Очередная бессонная ночь, Он бредет куда-то. Пустынное место. Остановка автобуса. На остановке возня, сдавленные крики, ругань, плачь. Он подходит ближе. Он видит, как  крупный мужчина средних лет, прижав одной рукой женщину к стеклянной стене остановки, другой рукой периодично наносит ей легкие удары в лицо, рычит что-то невнятное  – укоризненно к ней обращаясь. Удар – рычание. Удар – рычание. Женщина пытается защититься своими слабыми руками. Это, у нее не получается совсем. Она бессильно рыдает. У нее течет по лицу кровь.
В паре метров от них стоит девочка  лет шести, в коротеньком платьице, светловолосая головка, две косички. Она, не подходя к ним, протягивает только свои ручки – маленькие тоненькие ручки, сдавленно скулит как щенок, повторяя лишь – «Папа не надо! Папа не надо! Папа не надо!».
     Он стремительно подлетает к ним. Не дав опомниться, начинает наносить мужчине удары – точные, умелые, сильные. Мужчина гораздо крупнее и сильнее его. Он не ожидал такой яростной атаки. Он пытается сгруппироваться, защититься, ударить в ответ. У него ничего не выходит. Он бьет мужчину снова и снова – точно, умело, сильно. Мужчина грузно валиться на асфальт. Он бьет лежащего – в лицо, в пах. Точно, умело, сильно повторяя – «Посмотри на девочку, ублюдок! Посмотри на нее! Посмотри! Посмотри! Посмотри! Посмотри!!! На деееевочкууу!!! Посмотрииии на девочкууууу!!! Ублюдок  ублюдок  ублюдок  ублююююююююдок!!! Мужчина уже не закрывается от ударов, не сопротивляется. Он лежит, он без сознания, он утробно хрипит, он весь в крови, он обмочился. Женщина сидит на асфальте, обхватив колени руками. Еле шепчет Ему – «Пожалуйста, остановитесь»…
Он останавливается. Он закрывает лицо ладонями. Рыдая, Он срывается с места убегает во тьму, не разбирая дороги.

                *
     А Она была рядом. Пять шагов по коридору и дверь направо, и там Она. Она улыбается, Она совершенство, Она это Он. Он искал ее всю жизнь. Всю свою жизнь Он искал именно Ее. Ни денег, ни славы, ни власти – только Ее!
     Он робко предлагал Ей иногда сходить в кино, - «Спасибо, у меня другие планы», - отвечала Она. Он  продумывал каждую букву, каждый звук в слове, когда приглашал Ее в другой, в другой, и в другой раз:  в кино, на концерты, погулять по парку, в кафе, куда-то там – твою мать, еще. Она смущалась, опускала свои прекрасные серые глаза, говорила: «Не надо, я люблю другого, прости». Он отступал, говорил: «Да конечно, я все понимаю». И снова ждал.
     Простое ведь совсем слово – «ждать». Ведь простое, правда? Это слово, если когда-либо вам придется писать его на бумаге, пишите его кровью – своей кровью. Оно такое, это слово. Вам не будет страшно. Вам не будет больно его писать. Вам будет больно его произнести, вспоминать об этом слове.
     Вот опять по долгу службы, Он должен зайти в ее отдел, в ее кабинет. Она сидит в метре от него. Река ее рыжих волос, неслышно льется у него перед глазами. Волшебная река волос и два чудных берега – ее глаза. Утонуть бы! Утонуть и забыться, растворяясь – исчезнуть, стать – «где-то там»! Только не «здесь».
     Губы произносят очередную молитву:
– Привет! Ты не хотела бы сегодня пойти в кино?
– А  какой фильм? – говорит она.
«Что???!!! Что она спросила?! Она спросила меня – какой фильм?! Небо упало! Бог, ты бросил на  мои плечи ВСЕ небо! Ты все же снизошел – Бог?! Я всегда тебя любил, и ты полюбил меня. Она спросила – какой фильм!
               
                *

     Знаете, как Он был счастлив теперь? Слово счастье, она размыто, затерто, скомкано, заболтано всякой мелочью. Он боролся с дрожью в теле. Он был счастлив настолько, как был бы счастлив тот  человек, который в здравом уме и памяти, увидел бы вдруг, как перед ним – навстречу ему, идет его родной, дорогой ему, давно умерший, потерянный в вечности любимый. Но вот он идет навстречу, распахнув объятия, идет, говорит: «Мы снова вместе и это не сон».
     Он не дышал. Он дарил. Он снова не спал. Спала она – мирно, красиво, ласково. А Он лежал рядом  и  смотрел, как Она спит. Поднимал руку – долго, медленно опускал ей на голову. Гладя Ее тихонько, что бы она ни проснулась. Задыхаясь в Ее аромате, он целовал  любимые закрытые спящие глаза. От легкого прикосновения, она полупросыпалась, тянула к нему свои руки, чтобы обнять его, прижать к себе. Он тоже обнимал ее, лежал так все ночи напролет без сна, боясь пошевелиться. Замерев как в столбняке  теперь от счастья. Не испытанного счастья большинством из нас. Тяжелого счастья, счастья-агонии.
     «Любимая!» – сказал Он в один из дней, – «Я хочу подарить тебе мир! Мы едем в Египет, в Каир. Ты согласна?»

                *
   
          Солнце Каира, небо Каира, его колорит, минареты, люди, традиции…
Они здесь вместе. Просыпаются рядом и засыпают в объятиях друг друга. Впереди Красное море, пирамиды, прикосновение к древней культуре. Впереди вся жизнь. Главный отрезок Его жизни – жизни с Ней.
     Просыпаясь на рассвете в номере отеля, под песнь муэдзина, Он понимал, что только теперь он хочет проснуться. Не было предела его ликованию.  Его состояние было крайней величиной, пределом мечтаний, границей сознания, безальтернативной эйфорией.
      А в Египте священный месяц Рамадан. Им необычно, забавно бродить по улицам великой столицы. Наблюдать за местной жизнью, смеясь отбиваться от толп белозубых мальчишек, тараторящих как галчата на разные голоса – «Гив мани! Гив мани!». Под вечер, остановиться вдруг, глядя на часы, приготовиться, затаить дыхание и…вот, пробил урочный час! Забурлило все вокруг. Как муравьи бросают все свои дела, которыми были заняты еще минуту назад. Садятся прямо там, где стояли, подстилая под себя коврики – разворачивая другие. Развязывают узелки, раскрывают сумки и котомки, пакеты, свертки и начинаю все вдруг, вкушать пищу. С того лишь, разрешенного  по священным канонам, часа. Древние традиции, но еще древнее город.
     Он не требовал от нее слов любви в свой адрес. Он видел, что ей было хорошо, спокойно, удобно. Это просто  сказать «Жить для кого-то». Это трудно делать. Он жил для нее, ни на мгновение не ослабляя чуткости, внимания к ней и заботы о ней. Ему не могло это надоесть, наскучить приесться, стать обыденным и естественным.
     Он выходил каждый день вечером на улицу, шел на ближайший к их отелю рынок, покупал ей каждый день новый букет. Совсем необычных,  невиданных ими до этого цветов. Каждый день – новый, совсем другой букет, что был вчера, из других цветов. Ему нравилось их выбирать в том многообразии  и пышности цветочных лавок. Ей нравилось их разглядывать, нюхать. Спать каждую ночь в облаках нового аромата. Она ждала его с новым букетом. А Он приходил, отдавал его Ей, тут же выбрасывал без сожаления вчерашний – еще свежий, в корзину. Зная о том, что букеты как поцелуи – не могут закончиться.
     Вчера он подарил ей красные, сегодня, белые цветы. «Эти? Может эти?». Снуют, покупатели – местные, приезжие. Суетятся торговцы. Огни, каирские цветочные ряды, вечерняя жаркая истома, аромат цветов…
     Что-то упало к его ногам – покатилось, Он поднял. Деньги – тугой рулон долларовых банкнот. Рядом стоит покупатель, не замечает его, озабоченно хлопает себя по складкам одежды, цокает языком, переругивается с торговцем.
     Ему вдруг подумалось – « Как странно одет этот человек. Как будто сошел он со страниц «Тысячи и одной ночи». Синдбад? Халиф? Падишах? – Так, наверное, они выглядели».
     – Возьмите, – с улыбкой протянул Он деньги, –Это ваше.
     Незнакомец замер. Засмеялся, стал благодарить Его, обращаясь к нему на хорошем английском языке. Кланяться беспрестанно, восхваляя Аллаха.
– Да что вы! Бросьте.  Все нормально. Это же ваше, вот – оно у вас.
– Вы человек с благородным сердцем. Я могу вас угостить?
– Не стоит. Вы что? Такие пустяки.
– Это не пустяки. Добро должно быть отплачено добром. Сделайте мне одолжение, позвольте вас угостить. Это мой долг.
– Да, нет же, – смеялся Он, – Не надо. Я не могу, извините. Меня ждет любимая. Я выбираю ей букет.
– Воля ваша, – поклонился незнакомец, – Любимые не должны ждать. Еще раз – всех благ.
     Как ново все сегодня. Каждый день с Ней нов, каждый час с Ней волшебен. Вот последний узкий переулок, он выводит идущего на площадь, а на площади их отель. В отеле, его с букетом, ждет Она.
     По переулку, навстречу Ему бежит мальчишка, оглядываясь на преследующего его человека. Тот  бежит медленно. Он грузен, ему никогда не догнать мальчишку. Преследующий, увидев европейского вида человека в начале переулка, закричал по-английски: «Thief !!! Thief!!!».
Поравнявшись с мальчишкой, инстинктивно Он выставляет ногу. Мальчишка-вор спотыкается, падает, у него из рук выпадает…., рулон, как и в первый раз, подкатывается к Его ногам. Мальчишка вскакивает, стремглав убегает, скрывается за углом. Чуть позже подбегает знакомый ему уже, «незнакомец». Запыхавшись, глаза навыкате от напряжения и еще больше от удивления.
– Это вы?!
– Ха-ха-ха! Да это я, – Он вновь протягивает арабу деньги.
– Я думаю, вы понимаете – теперь я не в силах отпустить вас, не угостив, не одарив.
– Уважаемый! Да. Это очень странно, - отвечал Он смеясь. – Но простите меня великодушно, я говорил уже – меня ждет любимая. Вот наш отель. Вон окно нашего номера.
– Я буду счастлив пригласить вас обоих. Не отказывайте мне, позовите ее. Я не имею права не выполнить свой долг. Будьте великодушны, уважаемый!
    Он позвонил ей по телефону. Она подошла к окну, махнула Ему рукой. Он рассказал ей эту необычную историю, происшедшую с ним за последнее, такое короткое время. – Не волнуйся, все хорошо,  – отвечала Она. – Я все понимаю. Уважь этого человека, позволь ему угостить тебя. Ты же знаешь, в Рамадан, каждое добро совершенное кем-либо, вернется ему тем же. Это их традиция, их религия. Я не вижу ничего предосудительного в том, что ты позволишь этому человеку угостить тебя.

                *
      
     Плыл, плыл перед ним гашишный дым. Кольцами, полосами, клубился, извивался. Клубился клубами, извивался змеями. Кальян – какой необычный, какой непонятный, дурманящий и ублажающий. Все так неуловимо, все так бьет в виски, так лишне. Или совсем не лишне? Так пугает, так притягивает. Может не нужно? Но ведь так манит…
Чего еще Ему в этой жизни недостает? У Него есть все. Все чего он хотел, о чем мечтал. Судьба не сжалилась над ним – нет! Судьба балует его. Он избран  для любви,  для взаимности. Пройдет совсем немного времени, и его любимая будет беременна. Его ребенком, а это главное – самое главное в жизни, самое чистое и нужное. Остальное мишура, канитель и возня. Неверно! Совершенно неверно утверждение, что человек всегда чего-то ищет, получив подарок от судьбы, стремится к чему-то еще, что вечно человеку всего мало и счастье в пути, а не в обладании.
     Одно за другим приносили кушанья, Он не хотел есть, Он не ел. Попробовав лишь, вновь погружался в сладострастную зависть к самому  себе. Новый его знакомый – Аюб, так он себя назвал, что-то говорил, Он не слушал, не слышал его. Ковры кругом, мягкие пестрые ткани, танцовщицы, запахи восточной кухни, запахи восточной ночи в  открытое  окно.
   Принесли фрукты.
     Аюб оживился, обратился к Нему, достав что-то из загадочных складок своих одежд.
   – Я обещал вам сделать подарок. Вот, взгляните…
Это был небольшого размера коврик, искусно расшитый арабскими узорами. Аюб развернул его, расстелив на столе.
   – Это мой подарок вам – уважаемый! Мне доводилось бывать в вашей стране. Я знаком с культурой вашего народа. По «вашему» этот коврик назывался бы  «скатерть-самобранка». Но не все так просто.
    – Скатерть-самобранка, – взмахнул Он рукой. Было лень смеяться, лень удивляться, лень говорить.
   – Уважаемый! – еле прошептал Он, оторвавшись от мундштука, – Вы о чем? –  Улыбка, уже превратившаяся в глину, криво застыла на Его лице.
   – «Скатерть-самобранка», «ковер-самолет», «лампа Аладдина»…Эхххехх!     – Он все махал и махал в сторону араба рукой, смеясь. Держа в другой руке мундштук, блаженно оскалившись. – «О чем вы? О чем!?»
   – Не все так просто, я же говорю, – Аюб  разгладил коврик, придвинул ближе вазу с фруктами. – Вот посмотрите. Видите этот прекрасный спелый виноград? Он пока еще просто гроздь. Но стоит положить его на эту скатерть, и он вдруг станет не просто виноградом. Он станет «виноградом долголетия». Вы, попробовав его всего лишь раз, будете жить долго и без болезней.
    А вот апельсин. Положив на эту скатерть простой апельсин из вазы, затем отведайте его, и вы будете жить спокойно и без нужды. Ведь он станет «апельсином достатка и благополучия».
    Вам не хватает доброты сердца в вашей жизни? Вы чувствуете черствость в себе? Так положите на эту скатерть этот финик. Он станет «фиником милосердия». Вы будете с радостью делать добро людям, не ждать ничего от них взамен и радоваться этому.
   Напротив – вдруг вы считаете себя мягкосердечным и слабовольным? Вы хотели бы быть тверже? Вы хотели бы подчинять себе умы и характеры других людей? Вас не волнует моральная сторона вопроса, а вас волнует властная, бескомпромиссная и все сметающая на своем пути грубая сила духа? Для вас тут найдется «гранат власти». Съешьте этот сочный плод, и вам не придется больше задумываться над этим. Любую силу духа, вы будете сметать на пути своей – более мощной силой.
   Если вы мучаетесь и томитесь от того, что вынуждены общаться с кем-то вам неприятным. И долгое время не можете избавиться от этого человека в вашей жизни, а человека избавить от вас. Если вы не хотите, что бы все это вызвало боль у вас и у него, а просто кануло в забвение. Положите на скатерть это яблоко. Оно станет «яблоком раздора». И выполнит свое предназначение, стоит лишь вам его надкусить.
   А вдруг так случилось, что вас любят. Любит женщина. Вам дорога она. Она ваш лучший друг, на ваше «да» она скажет всегда тоже «да». На ваше «нет», вы уверены, что последует ее «нет». Не потому, что вы подстраиваетесь друг под друга, а потому, что вы единомышленники, вы друзья. Но нет любви у вас к ней. У нее есть, а у вас, к сожалению, нет. Но полюбить ее вы хотели бы. Вот, это вино. Вино из лепестков роз. На этой скатерти, оно станет «вином любви». Вы полюбите женщину самой пламенной и беззаветной любовью. И никого на этом свете не будет существовать для вас кроме нее. Она станет вашим идеалом – навеки.
Тут есть и спелый банан…
     Он встрепенулся.  – «Постойте! Вы говорите «вино любви»?
  – Да. «Вино любви», - отвечал Аюб.
  – Я хочу его выпить! – язык Его уже заплетался. Он, отбросив кальянный мундштук  пьяными руками, потянулся к бутылке с вином.  – Я очень хочу его выпить! – Все невероятно в  калейдоскопичном танце кружилось перед Ним. Сон с реальностью местами поменялись. Нелепость ситуации и сказочность происходящего, не так уже Им осознавались.
 – Я непременно хочу его выпить! – Он поставил бутылку на скатерть, отстранив руки Аюба, пытавшегося Его остановить.
 – Уважаемый! – сказал Аюб. Вы говорили, что у вас есть любимая и что вы уже любите, любите страстно и вам не нужно ни вино, ни что-то еще для этого. Что вы гармоничны в своей любви и что Она, наконец, с вами.
 – Да! Это так. Но я хочу достигнуть небес и дна этих наших человеческих чувств. Я долго жил полумерами, полурадостями, полугорестями, полужизнью. Я готов, я хочу рассыпаться на атомы. Я только сейчас понял, как прекрасен этот мир – как он может быть прекрасен! Мне неважно ничто без нее. Мне Я не важен. Мне МЫ важны. И только лишь вдвоем. Я наркоман своей любви  – я избран.
  – Но вы должны понимать – друг мой, что, выпив это вино, вы ничего и никогда не сможете изменить в своей душе. Процесс будет необратим. Ваши чувства будут с вами всегда. И никто, ничто и никогда не смогут это изменить.
 – Я готов. Я хочу этого. Я только этого лишь и хочу,– отвечал Он, своему собеседнику выпивая бокал, с каждым глотком вбирая в себя необратимость.

     Ничего не произошло. Он был совсем пьян и хотел только одного – вернуться в номер к Ней. Аюб, бормоча, что-то о том, что в этом отеле у него есть знакомства, обещал проводить, довести Его до номера и призывал не волноваться.
 
                *

    Он проснулся, ощутив на себе взгляд. Открыл глаза, увидел Ее. Она сидела в кресле, почему-то одетая, будто собралась, куда-то идти. Пристально и с серьезным выражением лица смотрела на него. Ему стало тревожно от ее взгляда. Он спросил, – Что-то случилось? – Она помолчала с минуту, продолжая смотреть на него.  – Знаешь, – вдруг сказала Она,  – Я должна тебе сказать. Я не могу и не хочу больше так! Понимаешь, я люблю «другого». Я уезжаю прямо сейчас. Уезжаю к нему, а не от тебя. Это может тебе показаться жестоким, но это правда.
    – Но почему!? – спросил он первое, что пришло в голову. Еще не веря, что он слышит эти слова и что он уже не спит.
    – Почему!? Я же умней его, сильней, успешней.
    – Да, ты умней, сильней, успешней.
    – Я же талантливей его и богаче его!
    –Да, это так, - соглашалась Она.
    – Я ведь надёжней его, преданней! Я сильней тебя люблю, чем он! Я готов на все ради тебя!
    – Возможно, и в этом ты прав, - отвечала Она.
    – Так почему же твой выбор таков!?
    – Поверни голову, посмотри в окно. Что ты видишь? – сказала Она, – он повернулся, посмотрел.
    – Я вижу небо.
    – Да, ты видишь небо, прекрасное утреннее небо Каира. А помнишь как оно чудесно ночью? Помнишь, как мы любовались с тобой его звездным великолепием?
    – Конечно, помню, милая! Но причем тут небо и твои слова?
    – Пойми, – продолжала Она. – Если ты подаришь мне, не то что одну звезду с этого неба, а все его звезды  – я не приму их. Мне не нужны звезды от ТЕБЯ - мне нужна грязь. Грязь под ЕГО ногами! Пойми это. И прости Андрей, но это окончательное решение.
   Она встала. Он увидел Ее руки. В одной она держала мобильный телефон, а в другой, наполовину съеденное ………яблоко.

   Он перевел взгляд на журнальный столик рядом с креслом и моментально все понял и вспомнил. На столике была расстелена та самая «скатерть», на ней натюрмортом лежали фрукты. Видимо провожавший вчера его Аюб, «принес» в номер не только Его, но и свой подарок.
   Он оцепенел. Не в силах сдвинуться с места, не в силах пошевелиться, Он лежал в постели скованный непередаваемым ужасом. Простыня под ним мгновенно намокла от жаркого, ручьями полившегося пота. Он лежал как в параличе, не в силах даже, произнести слово, или хотя бы звук. Молча лишь, наблюдал,  как Она берет сумку, как Она подходит к двери, открывает ее, бросает на Него, выходя, полный слез прощальный взгляд. Она ушла. Хлопнула  выстрелом  входная дверь.
  Он понял, что это предел. Вино выпито – яблоко съедено. Не вернуть ничего. Возвращать бесполезно, невозможно, бессмысленно.
  Оцепенение вдруг прошло. Он вскочил с постели подгоняемый к действию мощными толчками слабой «соломинки». Он рванулся к столику, схватил половинку яблока, стал запихивать себе в рот. «Что он там говорил, этот чертов араб?! «Яблоко раздора», «гранат власти», «персик отречености», «вишня забвения»?! – В истерике, он запихивал себе в рот все со стола, что попадалось под руку. Не успевая жевать, размазывая по лицу месиво из фруктов. Через пару минут этой лихорадочной борьбы человека с уже не существующей надеждой, он опустился на колени в изнеможении. По его лицу, текли слезы отчаяния. Они текли, смешивались с фруктовым соком, становились красными, и падали на ковер.
Да! Это был исход его любви.
И он завыл.
Он завыл, как мог бы завыть, пойманный, посаженый в клетку и прикованный цепями вампир. Он завыл, как могла бы завыть волчица. Вернувшись в свое логово, она учуяла запах росомахи, не найдя в своем бережно спрятанном убежище двух волчат, но нашедшая задушенными остальных трех. Именно так завыл Он в тот момент. Именно так.

                *
    
   И снова Он бродит бесцельно, теперь уже по другому городу. По многолюдному дневному и переполненному пороками ночному Каиру. У него нет целей. У него нет сердца. Он давно понял, что никакой мистики не было и быть не может. По всему Каиру в сотнях лавок  и магазинов продаются такие же точно коврики, как и тот, подаренный ему. Произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Он не знает больше ничего и не хочет знать. Ему нужна просто «доза». Очередная доза качественного героина.
   А мир все тот же. И очередное утро скоро разбудит город. Он стоит возле минарета. Тот манит его своей мощью. Вышел смотритель.
    – Уважаемый! Я хотел бы поговорить с богом. Там наверху, он, видимо, лучше слышит нас. - Обратился Он к смотрителю.
   – Да, уважаемый – вы правы. Вот только всем туда нельзя, да и вы не «правоверный», насколько я понимаю. Услышите ли вы Аллаха?
   – Услышу ли? – усмехнулся Он. – Может, и  нет. Но я уверен, что он меня услышит.
 После непродолжительного разговора, две тысячи долларов, неизменно решили вопрос.
   Он поднимался долго. По-стариковски шаркая, переступая со ступеньки на ступеньку, вышел в башенку. Картина, увиденная им с высоты минарета, первое, что за последнее время очаровало его своей красотой и грандиозностью. На том месте, где раньше было сердце, защемило – стало горячо. Он раскинул руки, подставляя себя теплому ветру, и закричал:
    – Эй, Бог! Видишь, я разговариваю с тобой из владений другого Бога! Я люблю тебя Бог! Я любил тебя всегда! Я благодарен тебе за все! Жаль Бог, что мы не увидимся с тобой больше никогда. Но я прощаю тебя Бог…
   Он сделал один короткий шаг, через невысокую оградку башенки – не боясь, улыбаясь и зная, что внизу, его примет в свои мягкие объятия – океан.
Океан Его слез.