Пока идут песочные часы

Там, наверху, мы очень любим закон сохранения энергии – он как нельзя точно формулирует то, чем я занимаюсь. Энергия никуда не исчезает, - это знает даже школьник, но на деле, применить  эти знания можно ко многим вещам. Все в нашем мире находится в состоянии равновесия, и если в определенном месте  совершается что-то  плохое, значит, в другом система уравновешивает его хорошим.
Место, где я нахожусь, сплошь уставлено песочными часами.  Они  заполняют помещение настолько, насколько вы сможете разглядеть, а на самом деле, еще дальше.  Как только верхний конус полностью опустошается, часы переворачиваются, приводя все к единому балансу.  Их предназначение - обозначать добрые и плохие дела, не давая перевесить  темной или светлой стороне.  Моя работа – следить за порядком и проверять, равноценны ли поступки, совершенные людьми, количеству отведенного на них песка.  Когда на Земле происходит  что-то хорошее, содержимое часов становится светлым,  почти жемчужным, словно самый чистый песок с диких пляжей, омытых сотнями тысяч монотонно-размеренных движений соленой океанической воды.
Темный, похожий на вулканический пепел песок – вторая часть  часов, которая, к моему большому сожалению, равна светлой.

Часы приходят в действие сами по себе, в запланированное где-то в небесном расписании время.  Те из них, что не участвуют в определенной миссии, замирают  на половине – содержимое разделено ровно пополам, до самой крупинки.  Самые маленькие часы вращаются туда-сюда без устали, обычно их я не проверяю. Огромные приходят в действие раз в столетие, и, как правило, ничего хорошего их движение в себе не несет – уж слишком сильны трагичные последствия черного песка, и как ни уравновешивай их светлым, в память людей, живущих на Земле, врежутся именно они.

Иногда мне приходится отправляться вниз.  Я появляюсь в качестве безмолвного статиста,  наблюдающего за происходящим.  Не в силах моих помешать несчастьям, но сочувствую я всегда. Естественно, каждое путешествие,связанное  со светлым содержимым песочных часов – словно праздник, и каждый раз в те секунды, которые сопровождают мое появление на новом месте, я искренне надеюсь, что буду свидетелем чужой радости, пусть и самой маленькой.
 Я не знаю, в какой момент мне выпадет отправиться в очередное  странствие, - этот процесс всегда остается загадкой.  Однако мне не нужно собирать вещи, поэтому возможность моментально исчезнуть в одной точке Небес и появиться в другой, на Земле,  необременительная.  Я бы даже сказал – напротив, не каждый   из наших может похвастаться частыми командировками к людям, а у меня – всегда новые события, новые люди.

Я чувствую непередаваемую легкость и через секунду оказываюсь в незнакомой комнате, не успевая увидеть,  какой песок – светлый или темный – сыпется над этой комнатой наверху.
Везде лежат игрушки – большие и маленькие машины, звери всех мастей и цветов. Ночник в форме полумесяца отражается в  глазах мальчика лет четырех, внимательно вглядывающегося в дверной проем.  Ребенок лежит на кровати, укрывшись одеялом с головой, и только глаза, мокрые от слез, остались неприкрытыми.
- А я сказал, не ори! – мужской голос, раскатывающийся, словно гром по комнате, заставляет малыша вздрагивать всем телом и сжиматься еще больше. Каждый новый крик в этой квартире ранит его в разы сильнее, чем удары ремнем.
- Собирай вещи и уходи, - слегка подрагивая отвечает женский. В интонациях угадывается вся боль, вся обида, которая копилась внутри не один месяц.
Я помню эту семью,  -  уже видел их, почти пять лет назад. Тогда они еще только узнали, что собираются стать мамой и папой, и всячески пытались сохранить беременность.  Муж тайком проносил в пакетах все самые чудаковатые запросы, что просила его лежащая в больнице жена,  а она боялась лишний раз выйти из палаты, лишь бы не повторилось начавшееся кровотечение.
Как видно,  ребенка они сохранили, а вот семью – не получается.
- Хорошо, - уже тише отвечает отец, и от  этих его слов мальчик подпрыгивает сильнее, чем от крика.  Он пытается сдержать слезы,  встает с кровати и замирает в нерешительности возле двери  - открыть, попытаться остановить папу,  или все образуется и так?
Я уже понимаю, что песок на этот раз оказался темного цвета, и с сожалением смотрю на него – одетого в пижаму с машинками, с лохматой головой, стоящего на носочках и заглядывающего в приоткрытую щель.  Видимо, приняв окончательное решение, он открывает дверь до конца и тихонько зовет:
- Папа… не уходи, пожалуйста! – и все слезы, копившиеся до этого в мальчишке, начинают литься ручьем.
Я вижу как отец подхватывает его на руки, прижимает к себе; как  стоит в стороне мама, пытающаяся одновременно утешить ребенка и не показывать, насколько тяжело ей дается выгнать собственного мужа за измены и невнимание.
- Папа, ты не уйдешь? – малыш крепче обнимает отца за шею, не видя, как напрягаются мышцы на его руках, как ходят туда-сюда желваки по лицу. Сейчас все внутри его словно раздирается на части, но большая часть вины за детские слезы именно на нем.
- Я еще приду к тебе, сынок, ладно? – осторожно отстраняя ребенка, он ставит его на пол, и не глядя, хватает большую сумку с вещами, нараспашку открывая входную дверь. Там, внизу  в машине, его ждет другая женщина. У него еще есть шанс одуматься, все пару мгновений, пока не вышел из дома, но мужчина этого не делает. Мне хочется верить, что они смогут склеить союз воедино, но пока я не вижу этого,  - меня переносит в другое место, лишь перед глазами застывает последняя сцена, в которой остаются три несчастных человека, не сумевших справиться с проблемами.

… Светлые стены, три кушетки, застеленные клеенкой и застиранными простынями. Я замираю яркой точкой рядом с лампой дневного света на потолке и гляжу сверху на девушку с огромным животом. Она ходит по родовому залу в казенной ночной рубашке с глубоким вырезом спереди, оголяющим часть груди и опустившийся уже живот. Судя по звукам, схватки  становятся все сильнее, а интервалы – короче.
- Ну-ка, пойдем, раскрытие посмотрим, - акушерка в синей форме помогает ей взобраться на высокий родильный стол, поддерживая под руку. – Так, еще часик  - и родишь!
- А обезболивающее можно? Эпидуралку?
- Поздно уже ставить, осталось-то немного, - отмахивается медсестра.  – Попрыгай на мяче пока, что ли.
Я вижу, как роженица с трудом возвращается в предродовую комнату, стелет  пеленку на  большой фитбол и, держась за кровать, усаживается на него сверху. Сил, чтобы прыгать, уже нет,  черноволосая девушка  склоняет голову с двумя заплетенными косичками к  железной спинке.
- Уффффф…. Уффф…. Божечки, помоги мне, дай сил, уфффф…
Часы для будущих мам в этой комнате тянутся ужасно медленно, кажется, что секундная стрелка делает оборот не за шестьдесят, а за триста шестьдесят делений.   
-  Так, полезай на стол, мы тебя послушаем, - врач приводит за собой девочек из интернатуры, в руках каждой – акушерская деревянная трубка, похожая на слуховой аппарат. Закусив губу, брюнетка осторожно устраивается на спине и начинает громко поскуливать:
- Давайте быстрее, я не могу лежать! Так еще больнее!
Каждая из трех интернов по очереди прикладывают трубку, нажимая на живот – слушают сердцебиение плода, сверяя с часами. Первая из них, невысокого роста, с зелено-карими глазами,  тут же хмурится, что-то шепчет на ухо второй, уступая место.
- Ирина Юрьевна, послушайте, пожалуйста! – зовет она врача.
Беременная девушка смотрит на них с испугом, ловит каждое слово, но от накатывающих одна за другой схваток успевает понять только «Готовьте операционную!»
- Что случилось? – она хватает за руку одну из  интернов. – С ребенком все в порядке?
- Да, да, не волнуйтесь, - как можно более ласково отвечает медсестра, осторожно поглаживая брюнетку. – Мы вас сейчас прокесарим, малышу кислорода мало, но с  ним все хорошо.
Уже через пять минут беременной девушке  делают укол в спину. Я замираю над ухом врача, а потом поднимаюсь к шторке, закрывающей лицо черноволосой роженицы,  и надеюсь, что песок в часах на этот раз окажется светлым. Все сосредоточены, привычное для рук движение скальпелем, и уже через несколько секунд на свет появляется головка малыша. Он синего цвета, вокруг шеи обмоталась пуповина.
- Господи, помоги и спаси его, - беспрестанно шепчет девушка, и мне кажется, что сейчас она смотрит именно на меня.
Молитвы людей доходят туда, наверх. Скажу по секрету, неважно к кому именно вы обращаетесь – Богу, Аллаху или Будде, все слова оказываются услышаны.  Это как  с сотовым телефоном –  можно отправлять сообщения через разных  операторов, но в итоге абонент все равно их получит, если со связью нет проблем.
- Ах ты, проказник, - вдруг выдыхает анестезиолог и на весь родовой зал  раздается первый, сильный крик только что родившегося ребенка. Я вижу, как серьезный ангел-хранитель, все это время молча наблюдавший из-за угла, бросается к своему новому подопечному. Я слышу, как он плачет звенящими слезами радости, ласково убаюкивая мальчика в своих невесомых объятиях.
Что ж, моя работа здесь выполнена, я пульсирую неяркой вспышкой в  последний раз и снова оказываюсь на небе, унося с собой умиротворенный настрой.  Часы все еще пересыпают песок,  комната выглядит словно стеклянная шахматная доска с черно-белыми фигурами, но я  могу позволить себе несколько минут  блаженного наслаждения, принесенного с Земли.
Знаете, закон сохранения энергии – один из моих самых любимых, но есть еще один. Чтобы плохого ни случилось в вашей жизни, оно всегда сменится хорошим. А если сейчас вы счастливы, это не значит, что завтра будет наоборот.  Просто все плохое осталось уже позади.