Сопоходники

Я завершил новый круг,
снова иду по Карпинску.
Только твой голос не  слышу,
Нет тебя рядом,  мой друг.

Легок теперь мой рюкзак,
памяти тяжесть сильней.
Вехою жизни моей
стал этот старый вокзал.

Я уезжаю домой,
ждут там мирские заботы.
Но  по ночам вижу горы,
где мы бродили с тобой.

Значит, такая  судьба  -
старым вокзалом  жизнь мерить,
в новую дружбу поверить,
и возвращаться сюда.


1.
Когда-то это были стихи, потом мне удалось придумать какую-то мелодию,  и получилась песня.  «Стиха  в ней нет,  мотива нет», как написала в свое время одна из свердловских бардесс, но понять, что я испытываю подъезжая,  а особенно уезжая из Карпинска, можно.
Какого лешего опять меня в горы потянуло?  Сидел бы на вилле,  ходил бы на яхте, удил рыбу - Хемингуэй, да и  все тут.
А то, как Куваев, мотаешься по Северам,  да еще и пацанов за собой тащишь.
Компания в  этот раз подобралась весьма интересная:
Лесоруб, с которым мы уже здесь были,  и два подростка  -  Птица да Смирный.
Парни необстрелянные,  на Северах  впервые,  почти  все незнакомо, всему верят.
Птице, например,  сказали,  что когда на второй  полке спишь,  нужно к поручням привязываться.
Чтобы не упасть.
Парень, глядя в мои честные глаза, так и сделал.  Потом понял,  что купили, но развязываться не стал.
Спать спокойнее.
Да, так зачем же меня на Севера-то опять потянуло?
Силы проверить?  - Ну, есть такое.
Красоту «сих  мест» ощутить? - Не без этого.
Играющим тренером поработать? - Тоже верно.
Короче - не знаю. Захотелось и все тут.
Нет, верно сказано: Карпинск - все-таки веха, точка отчета.
И как наступит такой момент, когда я  не смогу выйти из вагона на старый  потрескавшийся асфальт Карпинского вокзала, то придется признать, что самый лучший кусок жизни прожит.
Самое-то интересное  в том,  что эта мысль о последнем походе по Серебрянке,  возникает у меня уже лет  пять  - шесть. Каждый поход воспринимаю как последний, но на следующий год Карпинск и горы снова предо мной.
Нынешний план хождения достаточно прост  и,  да  не сочтите меня нескромным, гениален: по Катышеру добраться до Конжака,  загнать туда парней,  потом спуститься в Провал, а оттуда выйти на Серебрянку, и через Кедровую поляну вернуться на трассу.
В принципе,  ничего сложного нет,  хаживали, знаем. Но было это восемь лет назад. И компания была несколько другая:  более схоженная, привычная.
Родная, я бы сказал.
А как сейчас будет - не знаю. Пока.
Сюрпризы начались сразу же - автобус до Кытлыма не ходит, попутками не пахнет.  Бензин кончился.
Сидим на обочине, грызем конфеты, заедаем их домашними плюшками, запиваем водой из близ текущего ручейка.
Пешком идти  не хочу.  Эти 53 километра я прошагал уже раза три,  и все камушки,  встречающиеся на дороге  моим бедным ногам хорошо знакомы.
Подъезжает «Жигуль», водила предлагает свои услуги по доставке. Всего за 250 рублей. Этакое туристское такси.
Слышу Птичий шепот: - «Поехали, а, у меня  сотня есть».
Грузимся, едем. По дороге ведем светскую беседу. Пытаюсь договориться об обратной дороге, так как понимаю, что никакого другого транспорта не предвидится.
Мужик согласен, назначаем время и место встречи: река 1-я Серебрянка,  полдень.
Разошлись довольные друг другом.
Перед выходом на маршрут - еда. /Лапша быстрого приготовления с тушенкой, чай, сухари/. Поели, и где-то около 15 часов встали на тропу.
Тропа-то есть,  но воды там много. Смирный и я в сапогах, остальные в кроссовках, поэтому приходится путь выбирать. Темп ходьбы средний, я бы даже сазал, неспешный.
Походя присматриваемся  друг к другу.  Правильнее ска-ать, парни ко мне.
По пути  Лесоруб занимается третьей охотой, Смирный ему помогает, Птица около меня летает.
Идем достаточно  неплохо,  но  около 19 часов начинает накрапывать дождь,  да и ломаться в первый день  не  хочется, поэтому встаем на ночлег.
Здесь Птица остро заболевает  «кедровой лихорадкой».
Держа в руках прошлогоднюю пустую кедровую шишку парень с обидой в голосе изрекает: «Как, и это все, что мне бурундуки оставили?».
Фраза произнесена,  кликуха придумана.
Отныне до конца похода имя ему - Бурундук.
Таборимся.
С неба мелкий дождь сыплется, костерок шает, но постепенно разгорается.
В самый неподходящий момент Смирный сшибает костровую перекладину. Ведра  летят  в  костер, который, естественно, гаснет.
У парня на морде страх,  что сейчас его будут  посылать матом, или пинать, или бить ведром, постепенно сменяется   удивлением, что ничего этакого не происходит, а просто говорят:  «Ну что ж, бывает. Давай еще раз по воду».
Поставились, поели,  беру гитару,  начинаю петь. Слышу вопрос:
- А песню про фрегат знаете?
- Знаю
- Спойте
- А самому слабо?
- Я  акккордов  и слов не знаю
- Все будет,  пой.
Эта песня будет терзать меня весь поход.
Смирный будет самозабвенно лабать инструмент и пытаться чего-то изображать.
Но, кстати, к концу похода будет получаться.

2.
Просыпаюсь в шесть утра. «А по палатке дождь стучит», значит, можно спать дальше.
Смотрю на мальчишек: Бурундук, вжавшись в стену палатки, периодически высовывается из спальника, что-то бормоча про свою родню, шишки, дорогу.
Смирный спит детским сном: рот полуоткрыт, рука под щекой,  свернулся в какой-то совершенно немыслимый клубок.  Дыхание тихое, на лбу - пот.
Лесоруб, забравшись сразу  в  два  спальника,  умудрился растянуться по диагонали.
Картинка смешная и  умилительная.
Ангелочки,  так  их растак.
В девять утра - подъем.
Лесоруб просыпается без лишних разговоров, Смирный, с еще непроспатыми глазами,  тянется то к штанам, то к папиросам, Бурундук забирается глубже в спальник и твердит,  что он из него не вылезет.
Но тем не менее пробудка проиграна. Смирному сегодня готовить завтрак, так что он вылезает первым.
Пока готовили еду, собирались, время подошло к 12 часам.
Специально народ  не  гнал,  хотел  посмотреть,  на  что способны.
Опять же погода шептала, что нужно подождать: вот сейчас она дождичком побрызгается, а потом будет тепло и солнечно.
Тогда и двигаться можно будет.
Бурундук ушел мыть котлы, но скоро прибежал с известием, что идет группа. Выходим смотреть. Действительно, семнадцать человек из Москвы двигаются в сторону Конжака, чтобы оттуда спуститься в долину Северного Иова, а потом выйти на Каквинские печи.
Ну что  ж,  маршрут тоже знаком.
Ведет их 53-х летняя баба, звать которую Татьяна Афанасьевна.
Гренадер в юбке,  формы - как у торговки на Привозе.
Была тут уже раз семь, обо всем имеет свое представление, и народ держит в строгости.
Народу лет восемнадцать - двадцать, преобладают парни .
В одежде у парней - смесь  ковбоя,  индейца  и русского зэка, девки - в строгом декольте.
Интересно, что их комары не кусают?
Глядючи на это сразу вспомнился поход на Иширим, когда утром, вылезши из балка, мы с Лешим  увидали группу, примерно так же одетую. С налета поинтересовавшись, а где тут Ивдель, ребята ломанулись совсем не в ту сторону.  А  до Ивделя было километров сто - сто двадцать.
Москвичи, что  тут скажешь.
Погода постепенно наладилась, вылезло солнце, подсохло.
Пора  и  нам  двигаться.
Темп ходьбы средний.
Парни идут за мной, вспоминают предыдущий поход. Впечатления, судя по всему, не из приятных.
Делаю вид,  что ничего не слышу, но выводы кое-какие для себя делаю.
Никогда не  любил  унижать сопоходников, подчеркивать свое преимущество. Просто себя помню в ту пору. Ничего ведь не умел. Но научился. Или научили.
В первый свой поход по сим местам столько глупостей наделал, что все удивлялся,  как меня терпели. Правда годов тогда мне было где-то тринадцать-четырнадцать.
С такими  размышлениями взбираемся на какую-то вершинку. Лесоруб находит грибы, парни - ягоды. Пасемся. Постепен-но дорога выворачивает в какие-то выруба, а затем мы вываливаемся на маркированную трассу,  которая,  судя по всему, ведет прямо на Конжак.
Какой-то километраж,  контрольные пункты.
Деревья, обляпанные красной краской и перевязанные тряпочками.
Ну,  прям Национальный парк какой-то.
И опять натыкаемся на москвичей.
Отдыхают они,  еду готовят.
Да,  снаряга,  паек - все это весьма сильно отличается от нашего. Ребята смотрят на это оценивающим  взглядом, но «собственная гордость» пересиливает,  и со словами «А наше все равно лучше», мы покидаем москвичей, не дождавшись обещанного чая.
По пути из-под кедра извлекаем  огорченного  отсутствием шишек Бурундука.
Чувствуется, что  «кедровая лихорадка» парня захватила всерьез и навсегда.
Идем. Мыслей никаких.  Что-то рассказываю,  над чем-то смеюсь.  На обочине - какие-то странные следы. Вероятнее всего, собачьи,  но  парни всерьез обсуждают увиденное и решают, что это волчий след.
Погода постепенно портится.
И,  выйдя на Конжаковку,  решаем устроить чаепитие.
К этому времени погода испортилась окончательно, время около семнадцати часов, есть ли дальше стоянки - неизвестно.
К тому же сбылась мечта Бурундука - море шишек. Поэтому устраиваем ночевку.  Только разбили лагерь - видим, идут наши москвичи. Становятся рядом.
У нас  на ужин - грибочки с лапшой,  у москвичей - суп из пакетов с импортной тушенкой. Они грибы, ягоды и прочие орехи  по принципиальным соображениям не собирают и не едят - экология плохая.
Пока готовлю,  парни занимаются всякими интересными делами: ищут  шишки,  что-то там вырезают из пня,  спорят, переругиваются,  но до мата и до взаимных обид  дело  не доходит.
Чувствуется, что парни стали понимать: в походе важен не километраж  с преодолением препятствий,  а спокойное общение, уверенность в себе и уважение к окружающим.
Разделяются и обязанности: парни - работы по лагерю, я - кормлю,  советую, учу и развлекаю,  Лесоруб - подножный корм, советы.
Еда приготовлена,  чай сварен.  Под команду  «Миски  к бою!» все выстраиваются вокруг котла с протянутыми тарелками.  Последующие  15-20 минут слышно чавканье, писк за ушами, довольное  похрюкивание.  Раньше  всех  с  пайкой расправляется Бурундук, ему добавка и достается. Следом идет Лесоруб,  а  Смирному предоставляется почетное право вылизать и помыть котлы.
Моют, надо сказать,  вдвоем.
А вечером -  урок  пения /окаянный  «Фрегат»/.  Потом пою сам,  натаскиваясь на новых песнях.
Появляется один из московских  мужиков, протягивает какое-то растение и интересуется,  не золотой ли это корень.
Мы с Лесорубом мужика разочаровываем, а потом, когда он уходит,  хихикаем,  потому  как  это все-таки было корнем, причем золотым. Вот такие мы с Лесорубом. Добрые.
Ложимся спать около 22-х,  потому как вставать на следующий день рано.

3.
Подъем в 8 утра.  Светло,  солнечно,  прохладно.
Едим рисовую кашу с тушенкой и выходим на маршрут.
Дорога - сразу в гору, по меткам. Идем тихо, часто отдыхаем. Начинает сбиваться дыхалка, но есть у меня такое тайное подозрение,  что не организм в  этом  виноват,  а что-то другое, от меня не зависящее.
Лесоруб по дороге пробавляется грибами. Недалеко от начала плато останавливаемся на отдых.
Идет группа туристов, Лесоруб бросает фразу: - «Нет, это что? Конжак или проходной двор?».
В ответ слышим: - «Проходной двор».
Конечно,  непогода прижала всех, и сейчас, когда появилась возможность, все ломанулись на плато. Мимо нас в очередной раз пробегают москвичи, вооруженные лыжными палками.
Всякий раз пытаюсь понять,  для  чего  они  тут нужны, но никогда членораздельного ответа не получал.
Вышли на плато. Идем в сторону Провала. По дороге рассказываю, что бывает с группами и отдельными  людьми, которых здесь застает непогода.
Впечатляет.
Бурундук интересуется, а не полезем ли мы на Конжак.
Говорю, что вероятнее всего нет,  потому как  погода  не позволит.
Ноги несут к Провалу сами.  Как только пришли - скидываю рюкзак и чувствую, что Провал меня  принял.
Легкость  в организме необычайная.
Как молодой скачу по камням,  а потом,  довольный, сажусь любоваться окрестностями.
Парни говорят,  что им бы хотелось на останец сбегать.
Назначаю контрольное время - через сорок минут,  и отпускаю. Только потом соображаю, что глазки у парней были какие-то  хитренькие.
Приходят через час сорок, причем впереди идет Смирный.
Сообщает мне, что понесло их на Конжак, но до вершины не дошли.
И ждет моей реакции, которая опять для него неожиданна: «сказали бы,  что  на  Конжак  пойдете,  больше бы время дал.»
Появляется обиженный Бурундук: не дали до вершины подняться. Объясняем ему в три горла, что то, что он принял за вершину - это еще треть подъема.  И переться туда нужно еще долго.
Вроде бы успокоился.
Начался спуск в Провал.
Как давно я тут не бродил!
В прошлый год мне вообще не хотелось сюда забираться, настроения не было никакого. В этот же раз идется достаточно легко.
Парни идут строго вслед.  А я опять вспоминаю всех,  с которыми я тут был.
Грустно получается:  Леший погиб, Нейрохирург уехал в Краснодар,  со Штабс-капитаном наши дороги,  похоже, разошлись надолго, и нет надежды на то, что сойдутся обратно.
Ротмистр, Подпоручик - тоже непонятно.
Мать?
А что Мать?
Наш тандем ничего хорошего не принес людям, поэтому и нужно было расстаться. И именно там, под Каменском. В какой-то степени - запоздалое примерение с Лешим, который счи-тал, что появление Матери в нашей компании ни к чему хорошему не привело.
Прав, наверно,  был.
А может, и нет.
Совесть бы сюда. Но не смог,  денег у него нет.
С Ковалем просто не хочу.
Рекламщик - далеко.
Поручик в работе погряз.
Вот с такими мыслями я и спустился на дно Провала.
По традиции полез искать свою  стоянку,  опять  же  по традиции не нашел.
Зато Бурундук нашел довольно приличное место.
Там и встали.
Вечером учу парней варить компот из черники. Слушают со вниманием. Вечер  идет по обкатанной программе:  песни у костра, урок пения, легкий треп. Интересно, что в этот раз мне совершенно неохота рассказывать всякие страсти.  Хочется тихой беседы.
Лесоруб громко зевает и исчезает в палатке. Следом за ним - Бурундук.  Мы  со Смирным  сидим  у погасшего костра,  воем разнесчастный «Фрегат».
Можно было бы еще посидеть, но завтра опять рано вставать.
Пора выходить в долину Серебрянки.

4.
Вместо запланированного подъема в 8 утра, поднял я парней в девять.
Чувствуется, ребятки перехватали впечатлений, наступила моральная усталость.
Что ж,  пора выбираться отсюда.  Чем мы сегодня и займемся.
А выбираться мы будем по протоптанной дороге в курумах.
Протоптали мы ее,  помнится с Лешим и со Студентом в 1985 году. Первый наш совместный вылаз сюда. И, к сожалению, последний.
Тогда мы делали Серебрянку,  все ее  хребты,  вышли  в Провал,  и открыли стоянку, которую с тех пор я так и не могу найти.
Со стоянки мы сделали пару радиалок, настреляли кедровок, увешали ими Студента и,  запечатлев его в этом виде, пригрозили, что  опубликуем  эту фотографию под названием «Мальчик-браконьер».
А сами зайца подстрелили. На вершине Серебрянки.
Как он вонял при разделке!
Студент, помнится, убежал на другой конец поляны и кричал оттуда,  что «это он есть не будет».  На что мы, естественно, отвечали, что и не надо, сами съедим.
Парень понял,  что  был неправ, и уел половину зайца.
Возвращались мы вот этим же путем, и когда вышли на седловину, Леший устроил салют. И небо ответило проливным дождем.
На сегодня возможность дождя тоже есть, но чувствую, что курумы мы пройдем сухой ногой.
Выход около 11 часов - и сразу тягучий подъем на вершину.
Задача -  выйти  за границу леса, и по курумам обойти чашу Серебрянки.  По километражу это немного, километров 10 - 15.
Но по куруму.
Идем строго по порядку:  я,  за мной  Бурундук,  следом Смирный, замыкает Лесоруб.
Иду не спеша, ноги сами выбирают подходящий камень, голова занята воспоминаниями.
Вот здесь г-н Ротмистр чинил оторванную подошву, на этом уступе мы встретили москвича с лыжной палкой, и он,  направляясь на отрог Серебрянки, убеждал нас, что двигается на Конжак, а мы ничего не понимаем в географии сих мест.
А вот на этой поляне, опять же Ротмистр взвыл, что ему позарез нужен золотой корень и с размаху наступил на него.
И началась «золотая лихорадка»,  которая  продолжалась все дни,  кои мы проводили на стану, сначала спасаясь от дождя, а потом от жары.
А здесь Подпоручик угодил ногой в щель между камнями.
Этого ему показалось мало, и он принял еще один камень на бедро. Его  змеиное шипение так мне запомнилось,  что и сейчас в ушах раздается.
Хотя нет, похоже шип и стук камней вполне реальны.
Так и есть.  История повторяется.
Только вместо  Подпоручика - Бурундук.
Шипит сквозь  зубы,  но бодрится,  делает вид,  что не больно.
Встаем /вернее  садимся/  на  перекур.
Рассказываю  всякие  истории,  смешу  ребят,  а самому грустно. И не в том дело, что стар становлюсь.
Нет, ходить-то еще, оказывается, я могу. Но столько народу здесь со мной было, и так мы были дружны и спаяны /да и споены,  конечно/ на этих курумах,  что чувствую я себя предателем.
Я здесь, а вот их со мной нет. И, наверное, уже не будет. Никогда.
Но перекур кончается, и мы двигаемся дальше.
Незаметно обошли половину чаши,  выходим на черничник.
В этот момент попытку упасть делает Смирный. Но Лесоруб его страхует, а Бурундук намекает, что неплохо бы остановиться.  Приходится сказать,  что  из него выйдет неплохой проводник, потому как умеет улавливать и запросы группы и мысли  начальства.
Бурундук польщен.  Действительно, парень водить уже умеет. Тропу чувствует, темп ходьбы выбирает оптимальный для всех, на рожон не лезет.
Молодец!
Командую привал, и  все,  как  один,  дружно бросаются пастись.  Бурундук,  забрав кружку,  отползает метров на пять и быстро эту кружку наполняет.   Лесоруб  падает на живот и хватает ягоду губами. Смирный изображает из себя интеллигента, и пытается есть чернику аккуратно и цивильно.  Но его хватает ненадолго, и он уподобляется всем остальным.
Я, как  начальство  и  самый опытный человек в группе, ягоду вкушаю неспешно и с достоинством.
Тем более, что Бурундук притаскивает мне полкружки ягоды и рекомендует отведать.  Подношение с  благодарностью принимается.
Господи, думал ли я в середине семидесятых годов 20-го столетия, что я буду приходить сюда в таком качестве? Да мне это и в голову не приходило! Однако, вот, дожил.
В 16 часов мы вышли на седловину. Переход занял четыре часа.  Ну что ж, так же мы шли и ранее. Могу - с, знаете ли, могу - с.
Спуск по левому  берегу  притока  Серебрянки.  Посылаю Бурундука искать место для стоянки.  Нашел.  Поднимаемся.
Оказалась наша старая стоянка,  открытая еще Корнетом в году этак 93-м. Несколько лет назад на место, где  стояла палатка,  рухнул кедр, сделавший стоянку непригодной. Но сейчас кедр  распилен,  сучья и ветки растащены,  так что можно жить.
Вот только чайник прогнил.  С этим чайником вообще интересная история: нашли мы его во время майского вылаза вместе  со Штабс-капитаном и Лесорубом. Чайник нам понравился, мы его засунули под старую елку,  и там он  жил с мая 1994 г.
Спустя года два, я попал на Серебрянку в качестве врача одной из туристских групп.
Группа пошла на Конжак,  а я решил туда не ходить, а спокойно посидеть на стояночке.  Изумление детей, и руководителя, когда я извлек чайник из-под кедра было  неописуемо.
Традиционное проведение  вечера слегка нарушилось дождем.  Бурундук достиг своего идеала: под каждым кедром - не по одной шишке.  Доволен. Вываривает, лущит, грызет, защечные мешки набивает.
Бурундук, что скажешь.
Но устали, ребятки, ой, устали.
И песен не требуют,  и сами не поют.
Но жрать мастера.
И это радует.
Хотя нет - Смирный хватается за гитару, и начинается: «Мой фрегат давно уже на рейде».  Мамма миа, в аккорды не попадает, мелодию врет, слова забывает.
Беру гитару и показываю, как надо. А дальше - уже пою, что вспомню.
Но тут опять начинается ливень.  Приходится залезать в палатку.


Ветер вдоль реки,
мелкий снег летит,
в горы пал туман -
перевал закрыт.

Я курю один,
костерок трещит,
шум воды в реке
память теребит.

Сколько лет прошло,
что воды в реке,
первый наш поход
вехою в душе.

Мне тропу беречь
в памяти - траве,
помня о других -
думать о тебе.



5.
Вспомнилась мне эта песня около пяти утра. Меня разбудил ветер, свистевший над палаткой.
Мне все казалось, что он сейчас сорвет тент, и придется вылезать и натягивать его заново.
Либо будить парней, чтобы они проделали эту малоприятную процедуру сами.
Но все обошлось,  тент остался на месте,  а меня вдруг посетила очень интересная мысль:  я вспоминаю только два или три похода, а на самом-то деле их сколько было-то!
Ну, прошлогодний поход я постарался забыть сразу.
Мне, положим, себя упрекнуть не в чем, я честно сделал что полагается. Но не вспоминается ничего. Ну, разве баня в Провале, да Лохматый, отравившийся золотым корнем.  Ну, песню сочинил. В стиле Митяева.
А ведь был я тут и со Штабс-капитаном,  Студентом и Матерью. И шли мы таким же маршрутом, и ночевали в Провале.  А запомнился  только  снежник  на  Конжаке,  проутюженный Штабсовой задницей,  да дорога по Северному Иову через болота. А еще Студент Совестью стал.
Ходил я сюда и с Камнерезом вкупе с Актером  и  Сестрой таланта. От того путешествия вообще ничего в памяти не осталось.
С Поручиком хаживали.
Парня сначала интересовал вопрос: можно ли пить воду, что течет  рядом,  а  потом заинтересовался,  что это за красная ягода, съедобная ли она.
Оказалась брусника.
Ну и жрал же он  потом  ее!
На  избу наткнулись, ночевали там.
На будущий год с кем-то пошли, а ее уже нет - сгорела.
А был  еще  вылаз через Приют с Ковалем, Ротмистром и Москвичом.
Ну, там  приют,  естественно,  запомнился,  да как под снегом выходили,  а потом,  воспользовавшись моим старым и,  честно говоря, весьма шапочным, знакомством с КСС, у них и заночевали.
А, намокшая белка как-то падала на Камнереза.
Вообще-то много чего вспоминается.
Окончательно проснулся  в  8 утра.
Высунулся из палатки.
Облачно.
Вспомнил Ротмистра, распихал мальчишек и порекомендовал им приготовить завтрак.  Тренируйтесь, мальчики.
Опять же в Провале, когда пошел снег, Ротмистр взял себе выходной, а у костра взаимодействовали Поручик с Подпоручиком.
Завтрак, правда, постепенно перешел в поздний обед, но ребятки славно потренировались.
А когда уже ехали в паровозе, Поручик, лишенный женской ласки на целую неделю похода, стал приставать к проводнице.  Зачем-то ему потребовался нож,  который он стал требовать у Подпоручика.  На что тот весьма ехидно ответил: «А я думал, что они тебе живыми нужны», и ножа не дал.
Здесь, похоже,  позднего обеда не будет.  Бурундук резво взялся за дело, помыкает Смирным как может.
Смирный, толком  не проснувшись,  что-то мешает в котле, одновременно пытаясь  подсунуть  чего-нибудь  в  костер.  Бурундуку это не нравится, ворчит.
Интересные у  них  отношения - ворчливая опека сильного над слабым. Почти как братья.
Еду сварили нормальную,  даже есть можно.
На приглашение прогуляться  по реке ответили вежливым, но непреклонным отказом.  Бурундук полез спать, а Смирный, узнав, что можно взять гитару, вцепился в нее всеми лапами, и мы ушли под звуки, ну, вы сами понимаете, какой песни.
Прогулялись мы с Лесорубом по  реке,  посмотрели  на  нее, приняли водное крещение и пошли назад.
Потом Смирный в своих мемуарах отметит, что пошли мы с Лесорубом на гору Серебрянку,  сбегали на нее и вернулись через час.
Так вот легенды и рождаются..
Однако, надо собираться и двигать.
Порешили выйти на трассу, и, если  получится, добраться до Каквы, там переночевать, а утром двигать  в  Карпинск.
Простились  с  Серебрянкой и пошли.  Не хотела она нас отпускать,  особенно Бурундука.
По дороге - масса грибов.
Дошли до того, что стали выбирать - какой красноголовик брать, а какой нет.  Поляны лисичек проходили только так.  Не нравились они нам,  идти до них далеко  /полтора - два метра от  тропы/.
Как только вылезли на трассу - встретили автобус, который нас до Каквы и довез.
Бесплатно.
Сначала решили заночевать на берегу. Даже разбили лагерь, дрова нарубили.
Но не понравилось мне сие место, ушел в лес и опять- таки наткнулся на свою старую стоянку,  где мы стояли с Подпоручиком и Печатницей.
Шабс-капитан приехал позже и был весьма нетрезв. Помню, что в тот поход была масса орехов и ягод, так что все нагрузились на выходе сверх меры.
А ныне у нас уйма грибов, поэтому решили не мудрствовать, а сотворить тушеные  грибы без всяких примесей.
И мне это удалось! И это было вкусно!!
А на то место, где мы хотели встать, приехала пьяная компания, повозилась на берегу, и быстро отчалила.
А мы  распили  остатки  спирта,  попели  песни.
И пошли спать.

6.
Утром едва растолкал группу. Поели быстрой лапши и вышли на дорогу.
В 11-20 подъехал персональный шофер, и очень удивился, что мы тут, а не на Серебрянке.
Поэтому  с  ходу  придумали  историю о болезни Смирного, и необходимости быстрого выхода в город.
Мужик поверил,  тем более, что Смирный так притворился, что даже я сам почти поверил в его болезнь.
Но 70 рублей мужик с нас все равно содрал.
До  вечера делать было нечего и мы отправились в город.
Да, умирает Карпинск. Медленно, мучительно, но верно.
Трамвай,  гордость города,  снят уже лет  шесть назад, автобусы по  городу  отменены из-за отсутствия бензина.
Алкашных же точек  стало,  даже по сравнению с прошлым годом, раза в два больше.
А единственную столовую превратили в кафе с запредельными ценами.
Про книжный  магазин я вообще не говорю - полмагазина на весь город.
Посмотрели мы на все это, купили пива, хлеба, шпрот, и пошли в старый городской парк,  где на скамеечке все это и  выкушали под неодобрительные взгляды случайных прохожих.
В КСС решили не заходить.
На вокзале делать было нечего, поэтому парни писали дневники похода, Лесоруб спал, а я пытался что-то сочинять.  Попутно вспомнил еще одну историю,  как будучи  здесь  с Крымчанином, мы попали в наводнение.  И было это  в  июне 1993 года.
Мосты на Иове, Серебрянках посносило, машин, естественно, не было,  и вот тогда-то я и прошел  всю  эту  трассу пешком. На нервной почве мы с  Крымчанином  сочинили песню из двадцати трех куплетов, и распевали ее всю дорогу, пока ехали в Екатеринбург.             
      Венцом творения была справка в том, что  перевозка  пассажиров не была осуществлена из-за  наводнения.
      Самое обидное было,  что на работе-то  меня  рано  не  ждали. Можно было еще дня три гулять.
      Но как состав шел по колее вровень с водой,  а вокруг насыпи медленно плавали заборы, калитки и всякие другие плетни, я тоже не забуду. Поезд продвигался  крайне медленно, и все казалось, что он вот-вот уйдет под воду, а двери и окна были закрыты наглухо.
      Во всем вагоне ехали мы и еще какая-то группа из Первоуральска. Я сушил палатку, общий спальник, Крымчанин пел песни. Соло и без гитары. Есть было уже нечего. Поэтому стали петь вдвоем. Наверно, слушать  это было ужасно, потому что нас пригласили за общий стол, и мы там, вежливо говоря, откушали.
      Пока вспоминал, выяснилось, что привокзальный буфет, наша последняя надежда,  тоже закрыт, поэтому ели опять разовую  лапшу, а Бурундука послали за газировкой.
      В паровоз была куплена “Рябина на коньяке”.
      Мы совершенно спокойно доехали до Серова. А там произошла встреча с тем, кого я меньше всего ожидал встретить.
      Когда-то, еще во студенчестве, я рассказал этому мужику (назовем его Газетчиком), странную историю, происшедшую со мной в этих местах.
      В туристском клубе медицинского института считалось высшим пилотажем уехать в пятницу в Карпинск (субботние лекции, естественно, прогуливались), сбегать на Конжак  и в понедельник, как ни в чем не бывало, вернуться на занятия. Напарника моего не отпустила фармакология, и мне пришлось отправиться одному. Благополучно добрался до подножья, стал забираться на Конжак.
      На Поляне художников меня застала ночь, но изба там в то время была еще хорошая, для ночевки пригодная. Ночью вокруг избы кто-то ходил, шумел ведрами. Вовнутрь избы, правда, не рвался. Я, вспоминая все ругательства и молитвы, продрожал всю ночь.
      Причем трезвый.
А утром меня встретило синее солнечное небо, легкий мороз, естественно, тени кедров на снегу, и моя одиночная лыжня, ведущая к избе.
      И больше никаких следов.
      Но алюминиевое ведро, которое стояло в сенках, валялось где-то на краю поляны, в стороне от лыжни, и было так перекорежено, что я рванул вниз, приехал в Серов и там осел дня на три. И все у того же Газетчика.
      Газетчик историю выслушал, хмыкнул и, казалось, забыл про нее.
      Спустя год я приехал на туристический слет, и перемещаясь от одного костра к другому, увидел огромную толпу слушателей. Пробравшись в первые ряды я увидел Газетчика, который хорошо поставленным голосом что-то рассказывал.
      И услышал страшную историю о том, как турист зимой пошел один на Серебрянку, там встретился с НЛО и исчез в неизвестном направлении, оставив на память о себе исковерканное ведро.
      Что-то мне в этой истории показалось знакомым, и я поинтересовался, в каком году это было.         
      Парень поперхнулся на полуслове, но быстро сориентировался и представил меня как члена отряда по поискам потерпевшего.
      Естественно, в истории появились новые подробности.. 
      И я понял, как рождаются легенды.
      И вот с этим-то Газетчиком я и встретился на Серовском вокзале.
      Поседел, потолстел, облагородился.
      Но рассказчик и фантазер прежний.
      И, пока поезд ждал отправления, мы с Газетчиком предавались воспоминаниям. Вспомнили и эту историю. Оказывается,  он ее периодически рассказывает молодому поколению туристов, и даже использовал в какой-то повести.
      Парни смотрели на нас, вытаращив глаза.
      Бурундук потом приставал, требуя подробности, просил рассказать еще что – нибудь в этом роде, но пришел проводник и попросил не шуметь, потому как время было уже достаточно позднее.
      Пассажиры устраивались спать. В проходе торчали голые пятки, вызывая хулиганское желание потушить о них сигарету. Начинали реветь полуразбуженные или полусонные дети,
      Бурундук  спал,  вольготно раскинувшись на верхней полке. Без привязи. В  разные стороны торчали уши, руки, ноги. Из кармана высовывалась кедровая шишка.
      Я подсунул под его бедовую голову куртку, и стал устраиваться на ночлег.      
      Уже засыпая, я припомнил встречу на Приполярном Урале. Меня удивил
один мужик: вся группа лазала по горам, а он сидел в лагере – постоянно что-то чинил, варил еду, сушил одежду.
      Тогда мне это показалось диким – весь народ подвиги совершает, а он занимается каким-то приземленным и мало почитаемым делом.
     Спустя пятнадцать лет я очутился в горах с мало знакомой группой. Люди могли поставить палатку, разжечь костер, даже что-то сварить поесть.
     Только вот палатка всегда промокала, костер едва тлел, а то, что было в котле, назвать едой можно было только из большого уважения к продуктам. В лагере постоянно был беспорядок, везде валялись тарелки, ложки, обувь.
       Это считалось нормой.
       И я тогда вспомнил встречу на Приполярном.
До меня дошло, что в группе должен быть человек, который бы заботился об остальных и учил жизни на стане.
       Пускай сопоходники будут сильнее, ловчее, выносливей.
       Но они намного моложе, а, значит, заведомо дурнее и в чем-то неприспособленнее.
       Вот и надо учить их устраивать лагерь с максимально возможным комфортом, не паниковать, быть терпимее друг к другу. Ну и хождению по горам, естественно.
      Словом – передавать то, чему учили когда-то тебя.
      Пусть шастают по скалам, бегают по водопадам, делают уйму глупостей, доказывая себе и окружающим, что они все могут и умеют. Со временем научатся.
      Но чтобы в лагере их ждала вкусная еда, горящий костер, сухая одежда, проветренный спальник.
      И человек, с которым можно было бы попеть песни, поговорить о чем-нибудь интересном.
      Да и совета попросить.
      И нельзя требовать благодарности за это.
      Она сама придет.
      И тогда ты поймешь, что еще кому-то нужен.
      Какие все-таки банальные мысли приходят, когда лежишь на нижней полке, на которую тебя уложили твои же парни.
      Ибо, по их мнению, староват я для верхних полок.
      Заботятся.
      Только надо уйти во время, чтобы обузой не быть.