Башня

(Отрывок из романа "Стела")

Я прищурился на эту древнюю замковую Башню, одетую в красный кирпичный панцирь и врезанную в синее летнее небо. Пытался рассмотреть, кто стоит за зубцами, что у него там сверкает в руках. Бесполезно. Не видно.


Сказочный облик замка всегда привлекал, и проезжая по узкой улице, я обычно бросал взгляд на заросший деревьями высокий холм, с вершины которого бесстрастно взирала таинственная овеянная легендами Башня. Но сейчас я рассматривал ее не спеша, без дела прогуливаясь по Старому городу. Любовался величественным великаном, замыкающим перспективу средневековой улочки.


Что сверкнуло за зубцами - не понял. Наверное, турист с фотоаппаратом или биноклем. Но все же подумал, что Башня подала мне сигнал.


Ощущение, будто она живая, никогда не проходило. Я прекрасно знал, что это очень старое сооружение, сложенное из камней и красного кирпича. И что когда-то здесь был дремучий лес. И князь со свитой, погромыхивающей оружием и латами, искал место для ночлега. И железный волк, приснившийся ему на холме, выл, как сто волков.


Меня осенило: уж не космический ли корабль, обернувшийся в фантазии летописца сказочным зверем, сел у холма? Все сходится. Он выл, как сто волков, - такой звук издавали сопла двигателя. И был железным. Кто там прилетел к князю? Инопланетяне? Люди из будущего или прошлого, передавшие князю тайные знания? Они что-то объяснили жрецам, и князь поставил на этом месте замок. От него осталась не только Башня. Замок генерировал вокруг себя целый город, в красных черепичных крышах которого угадывалось родство с Башней. Но минули столетия, и звук, издаваемый железным волком, звучал лишь со страниц летописей, и только легенда оставалась с ним на связи.


Ни о чем таком в детстве я не думал, но с детства казалось, будто Башня мне родственница, и это тоже было своеобразным дежавю. Детское восприятие с возрастом не только не исчезло, но даже усилилось, добавив в фантазии метафизические ощущения, интуитивная точность которых, впрочем, всегда сильнее в юности. Интуиция сменилась кажущимся знанием и предположениями.
Люблю эту картинно средневековую узкую улицу с туристами и продавцами сувениров, сбегающую к холму. Кажется, мы с ней родственники. Так привыкли друг к другу, что ее легенды кажутся моими. А моя жизнь для нее - еще один причудливый камень в ее мостовой. И когда всматриваешься в эту мостовую и древние фасады, чувствуешь, что все здесь родственники, независимо от крови. Как образ витязя на коне многие считают своим национальным, так и в этой улочке каждый найдет признаки своего, родного.


Она знает обо мне все. Помнит ребенком, который в детском купальничке, не стесняясь, прибегал сюда из своего двора, пропахшего кошками, археологической пылью и землей, хранящей грязь веков, перемежающуюся с невидимыми культурными слоями. Детской лопаткой я случайно выкапывал в этой похожей на чернозем жирноватой земле то зеленую средневековую монетку, то черепок от неизвестного сосуда, то заржавевший штык, то кость, отчаянно напоминающую человеческую. И каким-то непостижимым образом чувствовал, что эти следы как-то связаны с Башней и между нами возникает и укрепляется необъяснимая тайная связь. По-детски я не мог этого понять, но чувствовал, и Башня влекла меня, превратившись в манящий образ, и я как загипнотизированный бежал к холму и лазил по нему, чтобы прикоснуться ладонью к прохладным шероховатым валунам основания Башни.


Она была бесстрастна, но я ощущал нашу связь и неосознанно укреплял ее, то закапывая на пустыре детский секретик из фантиков и разноцветных стеклышек и забывая, где он, то теряя очередную лопатку, которая пропадала где-то в земле, то собирая с Женькой - школьным и вечным другом – рассыпанные на холме после праздничного салюта цветные металлические жетончики.


Когда я ходил босиком по пустырю около нашего дома, ощущая естество древней земли, бывало, слышал хор, словно где-то далеко пели ангелы. Не часто, не каждый день, но случалось. Это было в раннем детстве, и я не понимал, что происходит. Думал, и другие слышат, но что-то удерживало от разговора на эту тему.


Слова поющих не мог разобрать. Просто когда прибегал на пустырь, в ушах возникало еле различимое пение. Я думал, если это ангелы, то кого они оберегают - меня или Башню? Или обоих?


С возрастом хор пропал. Видно, исчезло непосредственное детское восприятие мира. Испортил жизненный опыт. Но став взрослым, я вспомнил о пении, звучавшем в моей голове, и подумал, что земля хранила не только материальную память о минувших веках, но и энергию исчезнувших поколений, которую, как и Башню, я чувствовал.


А может быть, и правда это были ангелы?


Земля на пустыре среди старинных зданий пахла, как пахнет только древняя городская земля. Если ее копнуть после дождя, возникал особый запах. Нельзя сказать, что он был приятный. В нем, как в заброшенном хлеву, ощущалось еле заметное присутствие непонятного живого. И чего-то еще, не поддающегося определению, как будто материальные следы исчезнувших поколений растворялись в этой почве и превращались, обретая свой запах, в полезное ископаемое, вроде особой невидимой нефти, питающей лишь фантазию.


Однажды, когда в эту землю вгрызлись экскаватор с бульдозером, - тут строили что-то новое, разрушающее облик улицы, - зубастое железо вывернуло грязные липкие комья с настоящими останками.


Кости, черепа были повсюду.


Город стоял на кладбищах.


Я тогда испугался, а повзрослев, подумал, что это очень естественно. И размышления о запахах городской земли приобрели более конкретное наполнение.


Я решил, что в тот раз люди поспешили, вкопавшись в эту землю вопреки неозвученным правилам древнего города, и кости просто не успели истлеть. А нарушать правила, возникающие сами по себе, как только появляется первое жилище, нельзя.


Наверняка Башня видела много таких нарушений.  Я не раз думал: а что если она накажет людей? Сколько можно терпеть? Ведь люди нарушают не только правила земли, но и свои собственные, и Башня была постоянным безмолвным свидетелем. Свидетелем того, как правилом становится его нарушение. А потом нарушается то, что стало правилом, и конца этому нет. И постоянной неизменной составляющей в этом наборе нарушений, глупостей и преступлений является вынужденное присутствие Башни и этой улочки. Ведь когда-то и они появились, став нарушением предыдущего правила, существовавшего еще до человека, но все же их возникновение было естественнее спонтанного раскапывания могил; оно было похоже не на искусственное насильственное внедрение в предыдущее правило, а на развитие правила - на рождение. Воющий, как сто волков, железный волк устами жреца подсказал, где строить замок, чтобы он дал начало городу. И этим древние здания отличаются от современных. Они родились, в них вложены душа и вера, и потому они живые. Мой город происходит от Башни и волка, пусть и железного, но с тайным сакральным знанием, а многое из того, что появилось позже, - искусственные создания, клонированные роботы сознания.


Опять за зубцами сверкнуло, и я спохватился, будто очнувшись. Что я тут себе надумал? Снова попал в плен фантазий.


Улица жила своей жизнью. Тихо шумела быстрыми шагами деловитых прохожих и голосами туристов. Все это звучало на воображаемом фоне медленного, но мощного дыхания времени. Вздохнул и я, чтобы окончательно вернуться на эту мостовую.


Ну так кто сигналит с этой Башни? Турист меня в бинокль рассматривает, что ли? Вот и попал в глаз отраженный солнечный лучик.


И опять возникло ощущение мощной живой силы, таящейся в огромном красном теле Башни, и я не мог отделаться от мысли, что она рассматривает меня.


Почему она остановила взгляд на мне? Знает, что мы родственники. Сотни лет возвышается на этом холме, взирая на город, и мне повезло - заметила меня. Я давно тут не бывал, переехал на окраину, в один из клонированных дворов, где по утрам рыкают автомобили и докучает запах из причудливой смеси бензиновой гари и сосен. И не видно Башни. Чтобы ее увидеть, надо пройти квартал, перелесок и остановиться на краю обрыва. Отсюда и откроется вид на красные крыши города. И вдали - Башня на своем зеленом холме, как богатырь, охраняющий город.


Мы соскучились друг по другу.


На секунду между нами возникла более тесная связь.


Показалось, будто я сильнее почувствовал ее. Она вздохнула. Я даже ощутил дуновение, и медленно плывшее над ней облако вдруг понеслось, картинно трансформируясь, и вновь застыло. Башня тут же забыла обо мне.


Конечно. Кто я для нее? Узнала на миг знакомое лицо в толпе и тут же перевела взгляд. У нее тысячи таких родственников. Я не раз бывал на ее площадке, за зубцами, и люди оттуда казались муравьями. И только город с его красными крышами и дальними высотками воспринимался как личность.


Я прищурился на Башню. Ее мощное древнее тело казалось органичным на фоне неба.


Из-за зубцов опять сверкнуло сильнее прежнего, глаза обожгло, на мгновение все потемнело, будто неожиданно свалилась ночь. Тут же снова полыхнуло светом дня, но каким-то сероватым, потускневшим. В первый момент я почти ничего не видел - в глазах мелькали угасающие вспышки.


В голове звенело. Тошнило.


Я схватился за стену, которая оказалась прохладной, как то основание Башни, но оно всегда в тени деревьев, а тут палит солнце. Или палило? Куда оно делось?


Кольнуло сердце, будто краем глаза заметил что-то неестественное, неприятное, еще не осознав сути.


Улица казалась большой картиной на стене. Изображение почему-то вздрагивало. Сердце колотилось.


Наконец картина застыла, хотя и была мутноватой. Я зафиксировал взгляд, и сознание вернулось на улицу. Отнял руку от холодящей стены, огляделся.


Что-то явно вдруг изменилось.


Отчего-то стало холодно, подул промозглый ветер. Летняя рубашка не грела. Прохожие, за которыми я специально не наблюдал, но только что видел их в летней одежде, вдруг оказались в куртках.


Я сложил руки на груди, защищаясь от ветра, глянул на Башню.


Сердце упало. Зеленый холм превратился в желтый. Синее небо сменило окраску. Неслись мрачные тучи.


Я ничего не понимал. Сознание не могло встроиться в неожиданную картину. На мозг навалилась тяжесть, как будто он отказался воспринимать нелепость происходящего. Захотелось спать.


Порыв ветра понес по брусчатке желтые листья. Я проводил их взглядом и увидел рядом молодую пару. Парень и девушка встревожено, с недоумением вглядывались в меня.
Когда они успели одеться по-осеннему? Что случилось с погодой?


Я разглядывал их спортивные куртки. Мысли были размыты, путались, будто что-то специально мешало рассуждать. В глазах стояла белесая пелена, как будто я смотрел сквозь грязноватое стекло.


Девушка в мальчишеской бейсболке, не скрывавшей короткой стрижки, шагнула ко мне и спросила:


- Мы не поняли. Это что, эксперимент такой?


- Вы о чем?


Мне было холодно. В голове медленно прояснялось. И хотя я не понял вопроса, почувствовал его неприятную внутреннюю логику. Стало страшновато.


Ответил парень. Он деланно хохотнул и выпалил:


- Так вас же здесь только что не стояло.


Я не успел ответить, хоть и не знал, что сказать, в голове был сумбур, а на язык просилась какая-то невнятица, как парень спросил:


- А что у вас с глазами?


И подался вперед.


- А что у меня с глазами? - переспросил я, потер их, и пелена пропала.


Улица стала ясной, хотя по-прежнему мрачной, осенней. Парень отшатнулся, но не отрывал взгляд. Я криво усмехнулся и пошел прочь. Мне были непонятны их слова, однако тревога, пронзившая грудь, подсказала - они не шутят. Случилось нечто очень неприятное. Ничем не лучше того, что увидел в старинном зеркале, и такое же непонятное. И что там снова случилось с глазами?


Я оглянулся. Парень с девушкой смотрели вслед, о чем-то переговариваясь. Я отвернулся, побрел, содрогаясь от холодных порывов ветра. Ловил недоуменные взгляды прохожих, но было не до них.


Я шел по знакомой улице, однако она стала неуловимо чужой. Что-то изменилось. Краски поменялись, что ли? Возникли пятна вывесок, которых, как мне казалось, раньше не было. Я не мог зафиксировать необъяснимые признаки, но они говорили мне, как слепому, идущему наощупь, что улица стала иной.


Я посмотрел на Башню. Она оказалась прежней. Она никогда не менялась. Разве что холм изменил цвет.


Из-за зубцов больше не сверкало. Но я не потерял с ней связь. Я почувствовал, что происходящее как-то связано с Башней. Однако она не может причинить мне вреда - мы же родственники.


Эта мысль немного успокоила. Башня показалась единственной близкой и знакомой в этом холодном мире. Она с участием заглядывала в ставшее для меня чужим средневековое рукотворное ущелье, с печалью рассматривая мою крошечную фигурку.