Меняла

Меняла
(фрагмент)

1. Тёма
Эта история началась в углу, в том самом, куда многие молодые мамаши по своему неразумию так любят заключать своих детишек, случись им провиниться. А вина, известно, коварна и появляется в самый неподходящий момент. Вот и приходиться коротать время в углу чаще, чем бы хотелось.
Однако же загадка – как наказать ослушника в овальной комнате? Ответ, разумеется, в углу – да-да, в том самом, ибо к тому времени, когда люди научатся строить овальные квартиры в овальных домах, все дети станут повально овальными, то есть не колючие ежики, а удивительно мягкие и пушистые шарики (где положишь, там и возьмешь) – мечта всех родителей и всех полицейских. И будет это очень даже здорово – тогда не станет двоек, драк, синяков, разбитых носов, разорванных штанов и короля порядка – ремня. Да что ремня! Тюрьмы падут – эти хитроумные углы для взрослых.
Правда, случись такая оказия, и углы все разом исчезнут с лица земли, тогда, скорее всего, не будет и волшебных историй – ведь большинство из них своим началом имели именно угол.
Поэтому поспешим, мой юный читатель, пока не перевелись углы и вместе с ними головокружительные события, способные разогнать скуку и уныние, любую горечь превратить в сладость, а самый вялый парус наполнить упругим ветром вдохновения.

До того момента, как начались эти приключения, Тёма и угол жили врозь – угол своей жизнью, молчаливой и таинственной, Тёма своей – жизнью веселого и беззаботного десятилетнего ребенка. Сразу скажем, были в его короткой жизни свои ямы, в которых не то что ногу, душу сломать – не вопрос: например, та, что он и его сестренка-близняшка жили в детском доме и одно время даже думали, что там, среди кроватей и игрушек, они и родились. В трехлетнем возрасте их обоих забрали приемные родители: вокзальный полицейский (мелкий чин, работа не пыльная – поднести чемодан старушке, проверить документы подозрительного субъекта, подобрать забытые вещи) и ресторанная официантка того же вокзала. Поначалу все было хорошо, пока через полгода Тёму не вернули в детдом, как возвращают, например, в библиотеку прочитанную книгу или в приют надоевшую собаку. Объяснили – по причине нехватки финансовых средств.
Хоть и маленький, но переживал эту драму Тёма как большой. Однако не все в жизни забор и колючая проволока: через год одна очень красивая молодая библиотекарша с пышным именем Эльвира взяла его к себе. Почему-то она называла его гадким прозвищем «Гарик». Зато любила: дарила дорогие игрушки(компьютер, игры и велосипед), вкусно кормила и одевала как франта.
Прожил у нее Тёма целых шесть лет и звал ее мамой Элей. Но однажды в доме появился здоровый и самоуверенный субъект, похожий на кладовщика.
Назвался он «отчим» и поначалу чем-то заворожил Тёму – тем наверно, что тут же извлек из кармана ножик-выкидуху, из которого лезвие выскакивало, как ошпаренное.
- Меняемся? Я по жизни меняла.
Тёма растерялся – хотелось и понравиться новому другу, и получить ножик. Но на что же менять?
- Да вот же! – отчим потянул за шнурок на шее Тёмы. Появился маленький серебряный крестик. – Мамка новый купит.
Обмен состоялся, но мама нож не одобрила – мол, быть беде. Подумаешь, беда - ведь в придачу Тёма получил старшего друга! Впрочем, обаяние вскоре прошло, как насморк, ибо с первого дня отчим ходил по квартире в трусах и майке, нудно рассуждал об армейском порядке и заставлял Тёму мыть за всех посуду. Вдобавок очки его зловеще блестели как у зубного врача. Надо ли говорить, что от него веяло опасностью.
Он тоже стал Гариком, что было ему в полоску – его звали дядя Жора. Тёма стерпел бы и многое другое, но жилец нравился маме Эле, и уже через несколько дней ее отношение к пасынку резко поменялось: все лучшее в ней служило теперь этому захватчику, а на его долю остались жалкие крохи.
Однажды, чистя картошку, Тёме открылось: он окончательно разжалован из Гарика I в Гарика II. И тогда он вспылил.
 – Если этот человек не уйдет отсюда, я насыплю ему в суп крысиного яду!
Отчим, принявший фигуру добродушия, расхохотался.
– Хороший мальчик! Весь в меня!
Но мама Эля отреагировала иначе: она увела Гарика II в его комнату и строгим шепотом заявила, что он богат и потому (она слегка замялась) имеет на них некоторые права.
Тёма опешил – ведь еще недавно в книге о Спартаке он прочел, что богатые люди имеют права только над рабами.
- Мы что, рабы?
Прямота и очевидность вопроса обескуражила маму Элю и даже лишила на миг дара речи.
- Пусть убирается, откуда пришел! – наступал Тёма. – Пусть других покупает!
И тогда мама Эля, в ком он души не чаял, предала его: ее лицо, до этой минуты лучистое и немного виноватое, внезапно стало жестким и замкнутым.
– Так говорят только мальчики, родившиеся на помойке! Марш в угол!
Тот угол находился в гостиной между комодом и плюшевой портьерой. Можно было завернуться в нее и потеряться как тапок или мячик. Сначала Тёма страдал, прислушиваясь к звукам из столовой, но потом его вниманием завладел комод. Он был частью мебельного гарнитура, сделанного из какой-то особенной северной березы цвета песка. Причудливый рисунок столешницы, очертаниями похожий на страны и континенты неведомой страны, завораживал, а рука, вынув из кармана отчимов дар, уже выводила на столешнице вензель – сердце, пронзенное стрелой.
Была уверенность, что за этим его признанием в любви к маме Эле последуют изумление, слезы раскаяния, пылкие объятия, поцелуи, а главное – прежний мир. Но мама художества не одобрила, и уже следующим днем целых три часа Тёма удивлялся, стоя в углу, как можно искренность и любовь обозвать порчей мебели?
С этого момента Тёма и угол встречались почти ежедневно. А как же иначе? Ведь отчим оставался врагом, ибо каждый день воровал маму Элю, самую красивую на земле женщину: прикасался к ней, обнимал, целовал и щипал ее, дарил цветы и духи, водил по ресторанам и концертам. С ним она была совсем другой – лучистой, обворожительной и кроткой, с Тёмой же – как статуя в музее, куда ходили классом - красивая, но холодная, и каждый выпад против отчима заканчивался экзекуцией.
И случился день, когда Тёма наказал себя сам. То был день его рождения. Мама предложила позвать друзей или хотя бы сестренку – у нее ведь тоже день рождения? Но Тёма отказался – он сам будет собирать ее ласковые взгляды и улыбки, которые дороже самых красивых цветов; он будет единственным, к кому мама проявит внимание и заботу и одарит своим очарованием – то есть вернет все, украденное Гариком I. Поэтому, в виду ожидаемой старицы, все его покражи были ему прощены.
Поначалу все было, как и всегда: вручение подарков (Тёме подарили мобильник и очередной шуттер), чтение стиха, посвященного любящей маме Эле. Из ее улыбок и теплых радужных слов Тёма собрал целую клумбу. Даже отчим разошелся в чувствах до слезы. Перед ужином с чаем и непременным тортом и свечами Тёма задумал сыграть с мамой в прятки. Мама ищет и находит – что проще? Но крем замысла заключался в том, что найдет она его именно в том самом месте ежедневной его казни – в углу. Мечталось Тёме, что место его унижения и отвержения станет местом встречи и слияния двух любящих сердец. Наверняка после этого мама навсегда забудет ставить его в проклятый угол.
Все это воображал Тёма, прячась за плюшевую портьеру. Сами собой текли сладостные мысли и слезы умиления. Эмоции эти были столь сильны, что ноги ослабели – он сел на корточки, потом вообще опустился на пол и, прислонившись к стене, отдался своим дивным грезам, пока не погрузился в сон.
Проснувшись, он не сразу понял, что его не нашли. На зов его никто не отозвался. Он обошел квартиру: нетронутый торт на столе с обгоревшими свечами выглядел пепелищем, а в маминой спальне на кровати в беспорядке валялись все ее красивые платья, как бывает, когда времени нет, а надеть надо лучшее. Он заплакал.
Они (впервые маму он обозначил как «они») вернулись далеко за полночь, заглянули в его спальню, думая, что он мирно спит. Но он отлично слышал, как отчим произнес:
- С этими приютскими всегда одни проблемы.
Сон отлетел, а в голове с новой силой как жуки завозились мысли о том, как теперь жить ему, брошенному и забытому, среди чужих и равнодушных людей. Потом он вспомнил, что у приемных родителей Насти (с которой изредка общался) есть какая-то родственница-экстрасенс со странным именем Мокра. Отлично, у нее он достанет не крысиный яд, а самый настоящий кураре.
Утром мама Эля вела себя так, словно ничего не случилось – ну, да, неожиданно позвонили друзья, ну, да, пригласили в ресторан. Она даже не спросила, как он себя чувствует. А он чувствовал себя так ужасно, что даже не пошел в школу. Половину дня он бродил по мокрому осеннему городу, потом к нему привязалась дворняжка. От голода, надо полагать, она едва волочила ноги и глядела на мальчика смертельно грустными глазами. Тёма привел ее домой, где в холодильнике нашлась пачка сосисок. Гостья истребила ее молниеносно и ушла в мамину спальню. Там, забравшись на белоснежную постель, она заблевала ее. 
Что месть удалась, Гарик II понял вечером по истерике мамы. Она потребовала выбросить собаку на помойку, что отчим выполнил с готовностью. Когда он вернулся, Тёма заслонил ему дорогу.
- Вы больше не ешьте в нашем доме.
- Крысиного яду насыплешь? – хохотнул отчим и добавил, – Места знаешь?
Отстаивать свои права показалось заманчивее, нежели смиряться, но стоило это недешево: та самая рука, похожая на голубиное крыло, от которого он знал только ласку, закатила ему пощечину. Стоя в углу, Тёма украдкой наблюдал, как она демонстративно собирает его вещи для отправки в детдом. Гарику II было теперь все равно – по крайней мере, простится с этим гадким прозвищем «Гарик». Но тут явилась мысль побойчее – а не побороться ли?
Следующим утром он не встал с постели и отказался идти в школу. Посыпался град вопросов и упреков, но Тёма заявил, что не встанет, ибо у него отказали ноги. Мама схватилась за ремень, но отчим удержал ее словами - детский дом хуже ремня.
Вечером возле его кровати появился мешковатый врач. Его вопросы имели те же ответы – Тёма не знает, где его ноги. Тот колол их иголками, но мальчик делал вид, что не ощущает уколов. Нестерпимо красивая и нестерпимо чужая мама Эля стояла рядом.
- Надо подумать, - сказал врач, собирая лицо в кучку, - посоветоваться с коллегами и вообще сложный случай.
Крайне озадаченный он ушел, не прописав никаких лекарств, и можно было сигналить победу, но мама Эля не шутила.
- Учти, - сказала она насмешливо. - В детдом я тебя отправлю все равно, даже если тебя посадят в инвалидное кресло.
И тут Гарик I торжественно внес в комнату сияющее никелем инвалидное кресло. Тёма решил завтра же найти тётю Мокру на предмет яда, когда раздался дверной звонок. Открывшая дверь теперь уже тетя Эльвира увидела на пороге Клячу.

2. Кляча
Девочка по прозвищу Кляча клячей на самом деле никогда не была. Была она, правда, худой, долговязой и понурой, и любое менее обидное прозвище сгодилось бы – будь то Пакля, Мочалка или Тля. Но на беду фамилия ее приемных родителей  была Лячина, и злым языкам из 4 "А" не пришлось особенно напрягаться, собирая свои глупые мозги в пучок, чтобы обозвать ее Клячей. На самом деле она была той самой сестренкой Тёмы - Настей. Они встречались редко, примерно один раз в две недели, бродили по улицам, говорили о родителях – вокзальном полицейском и официантке и о библиотечной маме Эле, обменивались новостями, которых всегда было много.
Но больше всего они говорили о своих настоящих родителях – их они никогда не видели и ровным счетом ничего не знали. По преимуществу они их просто воображали. Настя, например, была уверена, что мама была актрисой, Тёма представлял ее то врачом, то учительницей или телеведущей (по настроению), отец же по его глубокому убеждению был офицером. Настя соглашалась, ибо офицерская форма нравилась ей не меньше. Иногда они заходили друг к другу в гости, но Настя побаивалась тети Эли. Та угощала ее чаем с печением, но все равно была похожа на снежную королеву - красивая и враждебная, так что печение имело вкус льда.
В этот раз, впуская ее в прихожую, тетя Эля предупредила, что брат нездоров, и тон ее был недобрым.
- Что с ним? - встревожилась Настя: была она старше Тёмы на полчаса и заботилась о нем, как если бы была его мамой.
- Дурная наследственность. Что ж еще? – последовал насмешливый ответ.
Настя вошла к лежащему на постели брату. На вопрос – что случилось? – Тёма приложил палец к губам и попросил плотно прикрыть за собой дверь. Но расстраивать сестру своими невзгодами он не стал и в нескольких шутливых словах рассказал об отчиме, с которым, якобы, не сошлись характером, вот и придумал для приколу – ноги, мол, отказали. Но выступивший на лбу пот выдал его волнение.
Настя вынула из рюкзачка носовой платок и прикоснулась ко лбу брата. Тот вздрогнул.
- Ты чего? – встревожилась сестра.
- Он влажный! –  воскликнул Тёма нервно. – Почему он влажный?
Настя сказала, что была у тети Мокры и там вытирала слезы. Тёма потрогал платок.
-  Так много слез? – спросил он рассеянно, думая о тете Мокре, которая обязательно даст ему яд.
- Нет, она высморкалась в него, и мне пришлось его стирать, а сушить негде.
Тут только Тёма заметил, что сестра вот-вот расплачется.
- А почему ты плакала? – спохватился он.
Настя придвинула стул к кровати и села. На глазах ее заблестели слезы.
- Я не знаю, что мне делать, - прошептала она и всхлипнула.
Душа Тёмы заныла и не ошиблась: рассказ сестры поверг его в шок, при этом, однако, половодье его собственных бед превратилось в весенний ручей.
В день ее рождения, (ведь близнецы празднуют его всю жизнь вместе) Лячины (Настя не называла их по именам с тех пор, как они вернули брата в приют) пришли с работы и стали накрывать стол для праздничного ужина с тортом и свечами. Настя горела желанием помочь, но ее отослали в детскую и в ожидании торжества заняться уроками.
В комнате она разложила учебники, но сосредоточиться ей мешал работающий за стеной телевизор. Кроме того, по обыкновению они ругались - тихо, но злобно, словно душили змею. Темы споров были одни и те же: кто кому больше отравил жизнь, кто виноват в вечном безденежье, что неинтересная работа и не престижная марка машины и что лучше жить в землянке, чем на их даче в деревне. Потом внезапно градус спора понизился, и какое-то время было тихо. И вдруг за стеной зазвучала ритмичная танцевальная музыка.
Любопытство вынесло Настю из комнаты. В гостиной, забыв о праздничном столе, родители сидели в креслах и заворожено смотрели телевизор – в  новостной программе шел репортаж о карнавале в Рио-де-Жанейро, где знойные мулатки и мулаты вдохновенно танцевали. Настя пожала своими узкими плечиками и вернулась в свою комнату. Потом также внезапно наступила  глубокая тишина. На какое-то время Настя погрузилась в математическую задачу, пока ее не отвлек приглушенный разговор. Продолжался он не более десяти минут, после чего началась вдруг страшная возня и переполох.
Обеспокоенная девочка снова покинула комнату и заглянула в гостиную. Она увидела распахнутый шкаф и на столе среди незавершенной сервировки праздничного застолья разинутую пасть чемодана. Мама лихорадочно набивала ее своими платьями, которые вытаскивала из шкафа. Платья, блузки, шляпы и колготки валялись везде – на стульях, на диване и на полу. С тем же безумным лицом по комнате носился папа, запихивая в свой такой же большой чемодан белье и одежду.
- Что происходит? - спросила Настя недовольно.
Однако ей не ответили, только вдруг застыли на миг, уставившись на девочку, словно на незнакомку, и затем продолжили собираться.
- Лячины! – возвысила голос Настя. – В чем дело?
Наконец мама кое-как заперла чемодан и кинулась к столу.  Котлеты, фрукты, хлеб, пирожки и яблоки полетели в пластиковый пакет.
- Остальное доешь, унесешь и помоешь.
- Куда вы собрались? - строго спросила Настя,  понимая теперь - происходит что-то чрезвычайное, и ответ Лячина старшего подтвердил это.
- Дочь, мы улетаем!
- Куда?
- В Бразилию!
- Куда?!
- Какая непонятливая, – нервно хохотнул отец, бегая
по комнате с распущенными подтяжками.
- Вы уверены? В Бразилию? Вы не ошиблись? Вы же не собирались.
- Горящий тур! - врезалась мама с горящими глазами.
- Самолет через два часа! Такси уже внизу!
Тут подлетел папа и помахал перед носом Насти двумя красочными листками бумаги. Настя перехватила их и прочитала – авиарейс Москва – Рио-де-Жанейро.
Было от чего остолбенеть. А родители уже ринулись с чемоданами в прихожую, по дороге теряя и подбирая вещи.
- А как же я? – прозвучал вполне закономерный вопрос.
Опять на мгновение они остановились, словно вспомнили о чем-то постороннем – например, о том,  что с близкими людьми иногда прощаются и что-то желают, особенно если дочь далеко еще не взрослая.
- Ты… - промямлил отец, пряча глаза и страдая отсутствием слов.
Но мама выручила.
– Вообще-то ты остаешься.
В папиных глазах вдруг что-то просветлело, и он с виноватым видом обратился к жене.
- В самом деле, а как же она?
- Да она не маленькая! – возмутилась мама. – Только притворяется! Завтра придет твоя сестра, тетя Мокра, и займется ею.
Папа хлопнул себя по лбу и разом повеселел.
- Ну, да!
На этой ноте дверь с треском закрылась. Все еще не веря происходящему, Настя бросилась в комнату к окну. А Лячины уже выходили из подъезда, суетливо грузились в такси, которое через минуту увезло их в загадочную неизвестность.
Отчаяние било через край. Настя бродила по квартире, по которой словно промчался смерч, и вдруг поняла - произошло нечто невероятное и вместе с тем ужасное. Ни в какую Бразилию они никогда не собирались и даже не мечтали, ибо денег у них было разве что доехать до деревни в Тверскую область. Заграничных паспортов у них тоже не водилось, как не был оформлен отпуск. Судя по всему, родители просто бросили ее как дырявый тапок. Она уже знала, как взрослые бросают не только кошек и собак. Когда-то они бросили ее братика, и вот пришла ее очередь.
Она заплакала, и самые ужасные мысли хлынули в ее голову. Но тут она вспомнила, что поступает под надзор тети Мокры, и ее охватила самая настоящая паника. Она бросилась в свою комнату к своему заветному рюкзачку.
Тот рюкзачок был особенный: когда братца ее сдали назад в детдом, она долго переживала, а потом попросила своих родителей подарить ей рюкзачок, якобы, для семейных пикников. На самом деле она сложила в него самое необходимое и самое ей дорогое на случай, если ее вернут в приют. Даже гулять она выходила с рюкзачком, опасаясь, что ее не пустят в дом.
Настя выбежала в прихожую с одной мыслью – бежать куда угодно, лишь бы не попадаться тете Мокре на глаза! Как вдруг в дверь позвонили. Дрожа от страха, Настя взобралась на табуретку и заглянула в глазок.
Фантастическая голова тети заполнила дверной глазок: казалось, ее прическу образуют вьющиеся змеи. Настя осторожно сползла с табуретки, понимая, что скорее умрет, чем откроет дверь. Она дрожала в прихожей осиновым листом, не имея сил бежать вглубь комнаты и забиться под кровать. Внезапно замок щелкнул, и… дверь отворилась. Угасающему взору девочки предстала огромная, как грозовая туча тетя Мокра. Ключа в ее руках не было.

3. Тетя Мокра
Настя было девочкой послушной и прилежной во всех отношениях. Только не думайте, что дом она убирала по вдохновению и любви к порядку. В десять лет такая любовь – большая редкость и вообще душевный изъян. Угроза вернуться в детдом над ней тоже вроде бы не висела. Но однажды случилось ей залить краской скатерть. Нет, Лячин не ругался – только спокойно проговорил:
- Если это повторится, я отдам тебя моей сестре, тете Мокре.
Запихивая скатерть в стиральную машину, Лячина задорно прибавила:
- Она превратит тебя и твоего братца в ящерицу, лягушку или в таракана.
Тогда Настя приняла это за корявую шутку, но прошлой зимой родители ушли к соседям на свадьбу и на два дня отдали ее тете Мокре. Настя уверена – два дня она прожила в пещере самой настоящей ведьмы и удивляется, как не повредилась в уме.
Ее звали тетей Зиной, Мокра же было ее ритуальным прозвищем, внушенным ей, как она уверяла, «оттуда». Маленькой Насте она казалась дымящейся горой: волосы ее змеились и искрили, казалось, в них прячутся настоящие рога. С утра до вечера она клубилась ароматами свечей, ладана и благовоний. Как елку опутывали ее гирлянды из цветных камней, бусы и колдовские четки из фаланг человечьих пальцев. Курила она как итальянский вулкан Везувий, а на специальной электроплитке всегда дымилась травы с резким запахом, и можно было свихнуться от всего этого и головной боли в придачу.
Убранство ее квартиры ужасало: на столах, подоконниках и на полу валялись рога, черепа кошек, собак, лошадей и – страшно сказать, людей. По стенам висели шкуры и волосы животных и зверей. На столе громоздилось блюдо когтей и зубов. Тетя Мокра показала Насте связку каких-то волос и сказала, что это настоящие скальпы с человеческих голов. В прихожей к стене прислонилась мумия с хищным оскалом. На столах стояли колбы и флаконы с цветными жидкостями.
- Осторожно, яды и зелья, – предупредила колдунья, водя Настю по комнатам, как заправский экскурсовод.
Удивляло в доме обилие самых разных тряпичных кукол с воткнутыми иглами в глаза, в грудь, в ноги и руки и даже в лоб. На стене была растянута кожа обезьяны, но тетя Мокра уверяла, что эта кожа раньше принадлежала человеку. Подойдя к двум террариумам, Настя отшатнулась: в одном жили тропические тараканы величиной с зажигалку, в другом – настоящие змеи. Именно в этот террариум тетя Мокра сунула руку, и несколько змей обвили ее запястье как обручами, а другая с шипением и костяным щелканьем обвила ей шею.
Но самым ужасным были дУхи. Хозяйка не только общалась с ними, но и приглашала их в гости: иногда из ее комнаты доносились грохот, топот, хохот, хрюканье и визг, как из свинарника. Трепеща всем телом, Настя заглянула в дверную щель: в воздухе носились веник, чайник, карты, туфли и прочая домашняя утварь. Будучи в хорошем настроении, тетя Мокра показала девочке, как одним взглядом она гасит и зажигает свечи, включает и выключает лампочки. От ее взгляда (как мы уже убедились) запирались и отпирались дверные замки.
Выражаясь языком телепередач, она была известным экстрасенсом. Занималась тетя Мокра, в основном, отворотами и приворотами, гаданием и заговорами на коммерческий и творческий успех, предсказанием судьбы, поиском потеряшек (к ней обращалась даже полиция) и брачными делами. Но Настя уверена – она больше, чем экстрасенс, и ее магия простиралась гораздо дальше. К ней приходило до 30 человек в день, многих из которых она уводила в секретную комнату.
В те два дня она заставляла девочку помогать в работе с клиентами, и своими ушами слышала Настя, как одному посетителю (он жаловался на конкурента) она обещала зачистить обидчику мозг. Другая дама рассказала о случайной беременности дочери, и тетя Мокра расхохоталась:
- Делов-то! Через неделю, обещаю – рассосется!
Какому-то политику (сказал - хочу власти над толпой), она пообещала сменить его свиту – чистую на нечистую. Другому посетителю она взялась вытоптать чью-то душу – с гарантией. Одному папаше, который просил сделать своего сына-двоечника отличником по математике, чтобы был как все, тётя Мокра сказала: - Проще отличников сделать двоечниками, и тогда твой сын точно станет как все.
Кого-то она обещала женить на зомби, но больше всего поразила Настю одна мамаша, которая жаловалась на своего непослушного ребенка, и тётя Мокра предложила состарить его лет на десять. Так мамаша побежала советоваться с мужем.
В тот драматический вечер, когда родители так подозрительно рванули в Бразилию, и в дом, вскрыв замки, явилась тетя Мокра, Настя думала, что умрет от отчаяния и страха. Однако колдунья была с нею ласкова. Она вошла в прихожую и устремилась в комнаты. Брезгливо оглядев разруху - телевизор, где на экране мелькала чья-то жизнь, погас под ее взглядом – она вернулась в прихожую.
- Я же говорила, предупреждала - произнесла она каким-то бочковым голосом и пронзительно взглянула на Настю. – Пойдем, овца.
Настя успела схватить свой спасательный рюкзачок, прежде чем тетя Мокра вывела ее из квартиры.
- А вдруг они вернутся? – с отчаянием спросила Настя, упираясь всеми своими силенками.
- Не уверена, - произнесла тетя Мокра трагически, увлекая Настю за собой по лестнице. – Это проделки того, кто шутить не любит.
- И ты пошла? – от страха Тёма отполз в угол кровати. – Не испугалась?
- Она и не спрашивала, - ответила Настя, комкая дрожащими пальцами влажный платок.
Тёма помолчал, обдумывая положение. В доме тети Мокры, это ясно, гнездилась реальная нечистая сила, и лучше бы держаться от нее подальше.
- Но… она же не била тебя? – трусливо спросил он.
Настя скорбно покачала головой – мол, не это самое страшное.
- А что? – спросил Тёма дрожащим голосом.
- Лячиных жалко… И потом…, – она замялась, испуганно озираясь на дверь, - она предложила такое…
- Что?! – Тёма натянул до подбородка одеяло.
Настя приложила пальчик к губам.
- Только никому – обещаешь?
Тёма поклялся, хотя про себя решил клятву нарушить, если это поможет избежать опасностей.
Настя сказала, что тетя Мокра готовится уходить к своим небесным покровителям, но прежде она должна здесь на земле отдать кому-то свои колдовские  знания, иначе ее душа попадет в ад и будет мучиться и страдать. Единственная преемница – Настя. И все деньги (а они не малые) достанутся ей. Якобы Настя согласия не дала, она вообще была под гипнозом страха, но согласия и не требуется, сказала тетя Мокра – счет на ее имя уже открыт. Настя стала вытирать набегавшие слезы платком, но тётя вырвала у нее платок, высморкалась в него и бросила в корзину.
- Он тебе больше не понадобиться. Тьма готова тебе служить. Меня тоже назначили, не спрашивая моего мнения. В 14 лет тебя коронуют. Какие-то чары тебе уже доступны. Ты будешь очень богатой. – Взор ее потух. – Только богатство не сделало меня счастливой. Разве что…
- Что – разве что? – спросила Настя с болезненной надеждой и одновременно с жалостью к этому темному, но беспомощному могуществу.
- Это я убедила моего братца взять вас в семью, и я давала деньги на ваше содержание.
- А зачем с братом так обошлись? – резонно спросила Настя, начиная смелеть.
- Щенок мешал мне.
- Тёма? Чем же? Он же был такой маленький.
Тетя Мокра вздохнула.
- Много ты понимаешь. У него свой путь, – и вдруг разозлилась, - тебя это не касается.
- А кто такой, кто не любит шутить? – спросила Настя осторожно.
- Меняла, - обреченно ответила тётя.
Тёма смотрел на сестру во все глаза, а Настя оглянулась на дверь и прошептала.
- Она отпустила меня домой до вечера. И вот тогда…
- Что?! – выдохнул мальчик.
Настя рассказала, как пришла домой, как вошла в гостиную и увидела его.
- Кого?! – спросил Тёма шепотом, чувствуя, как ноги его отнимаются по-настоящему.
- Менялу, - произнесла Настя одними губами, смертельно побледнев.
- Менялу?!
- Того, кто шутить не любит.
Мысли Тёмы в панике забегали вокруг отчима, что и отразилось на его лице.
- Ты что?! Ты знаешь его?! – всполошилась Настя.
Тёма рассказал об обмене, ноже, крестике и конфликте с отчимом.
- Он назвал себя менялой, – прошептал Тёма, обмирая.
Настя оглянулась на дверь.
- Не, он совсем другой, - произнесла она, успокаивая брата.
Но Тёма уже не слушал.  Понимая, что и его беды далеко уже не пустяки, он принял решение.
- Все равно – бежать надо.
Он отбросил одеяло, свесил ноги, вскочил и – о, ужас! – ноги подкосились, и он рухнул на пол.
- Что с тобой?! – бросилась к нему Настя.
Тёма отчаянно протянул к ней руки.
- Настя! Помоги! - и взмолился, - ноги!