Падение патриарха... Глава 7

ПАДЕНИЕ ПАТРИАРХА…

   Глава  7

Субботним вечером и воскресным утром отец Александр служил литургию прямо в гостевой комнате. В таком её состоянии больше десяти человек в ней не поместится, а в летнюю жару будет ещё и не продохнуть. По этому поводу Андрон вспомнил, как в одной из воинских частей видел шатровую часовню. Отец Александр загорелся идеей раздобыть большую армейскую палатку, в которой устроить временный храм прямо во дворе, а к осени оборудовать в доме большую моленную комнату.

Сидя во дворе на скамеечке, они с Афанасием Ивановичем составили целый список, к кому можно обратиться за помощью найти такую палатку.

– А ещё бы навесик сколотить и под ним стол большой, – размечтался батюшка, поглаживая устроившегося на его коленях Барсика, – чтобы можно было агапу устраивать – трапезу любви.

Андрону эти намерения, в принципе, нравились, он согласно кивал головой. Афанасий Иванович только улыбался.
 
– Тебе что-то не нравится в батюшкиных планах? – спросил его Андрон, когда священник зачем-то зашёл в дом.
– Не нравится – это слишком сильно сказано, – продолжал улыбаться Афанасий Иванович. – Мне кажется, в этой ситуации есть один нюанс, который может оказаться существенным. Сам я в нём пока не разобрался, а батюшка наш, как мне кажется, вообще не обращает на него внимание.
– Ну-ка, ну-ка…, – выглянул из-за открытой двери отец Александр, – поведай нам о своих сомнениях.
– Ты храм в честь кого назвать хочешь? – ни мало не смутившись, продолжал Афанасий Иванович.
– Храм в честь Святой Руси Торжества Православия, – отчеканил отец Александр.
– А Святая Русь - это?.. – движением руки Афанасий Иванович пригласил батюшку к ответу.
– Оно самое! – с готовностью воскликнул отец Александр, – Промыслительное Торжество Православия, в разных традициях имеющее разные названия. Земной удел Богородицы, – принялся перечислять он, – Третий Рим, земное подножие Престола Божия, Новый Израиль,…
– …Новый Иерусалим, – подсказал Афанасий Иванович.
– Новый Иерусалим, – подтвердил батюшка, – Новое Небо и Новая Земля, –продолжил он своё перечисление.
– А вы не задумывались, почему Апостол-Богослов, повествуя о Новом Иерусалиме, говорит, что не видел там ни одного храма? – обратился Афанасий Иванович сразу к обоим собеседникам.
– Наверное, – предположил Андрон, - Новый Иерусалим сам по себе является Божьей обителью.
– Я тоже так думаю, – подхватил мысль Афанасий Иванович. – Ведь что такое храм? Божья обитель! В этом смысле, Новый Иерусалим – город-храм! Какие ещё нужны храмы? А ты,– Афанасий Иванович повернулся к отцу Александру, – имеешь намерение построить храм храму. Возможно ли такое?
– В каком смысле? – не сразу понял отец Александр.
– Ну, если Святая Русь и Новый Иерусалим – это одно и то же, – принялся объяснять Афанасий Иванович, – значит, Святая Русь – это земная обитель Бога, то есть храм. Получается, что храм Святой Руси, это храм храма…  Может, поэтому так долго намерения о строительстве Святорусского храма остаются неисполненными, что дело это куда более масштабнее, чем видится нам отсюда?
– Может так, а может, и нет, – как-то скоро согласился отец Александр, – Лишь бы не я был тому виной.
– Ты-то здесь причём? – с интересом посмотрел на него Афанасий Иванович.
– Звали меня к себе томичи, – вздохнул священник, - И жильё предлагали, и возможности построить храм были, только… не поехал я.
– Чего ж так? – было видно, что Афанасий Иванович, действительно ничего не знал об этой истории.
– Да как-то, земляков побоялся обидеть… – по-детски улыбнулся отец Александр.
– Чем это?
– Не один же я молился о Святой Руси, – батюшка перекрестился, – Были и другие люди, и, как бы не сами по себе, а частичка нашего города. У него много разных частичек, ещё и эта. А я возьму и с корнем…, и как не бывало Бийска для Святой Руси.
– Чего раньше не рассказывал? – Афанасий Иванович пристально посмотрел ему в глаза.
– Э-эх! – махнул рукой отец Александр, направляясь к сараю. – Вот и думай теперь, – оглянулся он, – то ли так оно и должно быть до поры до времени, то ли именно Бийску не быть со святорусским храмом.
– Что так мрачно? – проговорил Андрон.
– А ты про детей-сирот при живых родителях слышал? – прокричал из сарая батюшка.
– И даже видел, – о своём вздохнул Андрон.
– Не хочу, чтобы в их числе оказался и мой город, - отец Александр вышел из сарая, держа в руках какую-то рамочку. – Потому-то и заботы мои не об одном лишь храме, – вздохнул он, – но и о моём городе.
Тщательно протерев рамочку, не выпуская её из рук, батюшка присел на берёзовую колоду напротив гостей.
– Ты вот мне скажи, – обратился он к Афанасию Ивановичу, – Почему тот храм, что у военного городка, «Казанским» называют? Он что, «обитель города Казани»? Прости Господи.
– А то ты не знаешь, – Афанасий Иванович испытующе посмотрел на отца Александра. – В честь образа Божией Матери, именуемого «Казанским».
– Чего ж ты тогда в «непонятки» со мной играешь, – проворчал отец Александр. – Мы построим храм, – голос его зазвучал твёрдо, – в честь образа Божией Матери, именуемого «Святорусским».
– Я-то не против, – примирительно проговорил Афанасий Иванович. – А там как Господь управит.
– Аминь! – перекрестился отец Александр.
Та рамочка, которую батюшка вынес из сарая, оказалась рамкой из улья. Видимо, бывший хозяин дома когда-то занимался пчёлами. В сарае остался соответствующий хлам. Принялись рассматривать находку, примериваться, прикидывать размеры самого улья.

                *         *         *

В начале дня Афанасий Иванович с батюшкой уехали в энергокомпанию. Чтобы подключить станок, оттуда нужно получить соответствующие разрешения. Андрона оставили на хозяйстве. Он принялся сооружать небольшой навес, под которым будет установлен станок – чтобы можно было на нём работать и в непогоду.
Весело светило Солнышко. Кот Барсик дремал, растянувшись на траве. В калитке показался Юрка.

– Здрасти, – по-свойски поздоровался он.
– И тебе не болеть! – приветствовал его Андрон.

Пару минут шла дежурная мужская беседа «за жизнь» - как дела? Что нового? Чего делаешь? Затем Юрка, со знанием дела, осмотрел стройплощадку, постучал ногой по лесине, приготовленной для углового столба. Но Андрон чувствовал, что мальчишке что-то надо. Что, до сих пор всё его поведение было лишь прелюдией к чему-то главному, ради чего он пришёл.

– Дядя Андрон, – наконец решился Юрка, – а ты правда знаешь моего папку?
– Понимаешь, какое дело, – Андрон напрягся, соображая, как лучше ответить, чтобы и не обманывать, и… подогретой надежды не разрушать. – Почти все, кто был на войне, друг друга знают, или хотя бы видели друг друга. Но ты же понимаешь, это война, кто-то может своё имя называть, а чьё-то имя является военной тайной. На войне вообще много тайн.
– Понимаю, – с серьёзным видом сказал Юрка, – А, как ты узнал…
– Тс-с…, – Андрон приложил палец к губам. – … Мы-то с тобой понимаем, – приглушённым голосом произнёс он.

Мальчишка только подмигнул собеседнику с заговорщицким видом. По всему было видно, что он остался доволен таким ответом на свои вопросы. И не важно, что эти ответы не прозвучали вслух. Главное, его почти-что посвятили в настоящую военную тайну. Ту самую, частью которой является его отец. Теперь и он часть этой тайны – вместе с отцом.

– А хочешь, я тебе пистолет сделаю? – Андрон сменил тему разговора.
– Настоящий?! – затаил дыхание мальчуган.
– Как настоящий, но не сейчас, – сразу оговорился Андрон.
– Когда? – по-деловому отреагировал Юрка.
– Станок привезём, – кивнул Андрон на приготовленную площадку, – дощечку обстрогаем, и первым делом тебе пистолет сделаем.
– А он какой будет? – зацепило мальчишку. – Такой, или такой…, – пытался он изобразить что-то руками.
– И то верно, – Андрон сделал озабоченное лицо. – Нам же надо сначала форму выбрать. Ты знаешь, какие они бывают?
– Они разные бывают! – Юрка собрался было поделиться своими знаниями о пистолетах, но Андрон его прервал.
– На словах это объяснить трудно будет, – сказал он. – Ты лучше нарисуй их на бумаге, и мы выберем.
Идея понравилась Юрке, он наскоро простился и побежал домой рисовать пистолеты.
– Когда станок привезут! – вдогонку ему напомнил Андрон, чтобы мальчишка не распалялся до срока.
– Я их много знаю! – в ответ прокричал мальчишка, видимо, имея ввиду, что рисовать он будет как раз всё это время.

                *         *         *

На начало строительных дел отец Александр наметил отслужить водосвятный молебен. Очередным днём, загрузив флягу в багажник, Афанасий Иванович, в кампании с Андроном, поехали за водой к источнику.

– Вода там какая-то  особая, – пояснял Афанасий Иванович. – Во всяком случае, отцу Александру чем-то нравится.
– Может, тем, что из родника? – предположил Андрон.
– Говорят про насыщенность серебром…, – продолжал Афанасий Иванович. - Хотя…
- Что? – задал вопрос Андрон.
– Если её святить, какая разница, много в ней серебра или мало? – пожал плечами водитель.
– Ну да, - согласился пассажир.

На самом выезде из города, на обочине, замаячила дородная женская фигура. У её ног стояли две громоздкие сумки. Увидев приближающуюся машину, женщина перекрестилась и начала голосовать.

– Ну, как не подвезти, – улыбнулся Афанасий Иванович, подворачивая вправо. – Тебе куда, хозяйка? – нагнулся он к открытому окну.
– До Горелово, родненькие, – просительно выпалила женщина.
– Мы, вообще-то, к источнику…, – неуверенно проговорил Афанасий Иванович.
– Тю! Да это же рядом с нами! – подхватила свою поклажу женщина.

Ничего не оставалось, как размещать её вместе с позвякивающими сумками на заднем сиденье.

– Чего там у тебя звенит? – спросил Афанасий Иванович.
– Молочным торгую, – вместо ответа объявила женщина, – полные банки с молочным продаю, а пустые в обмен забираю, чтобы было во что следующий раз разливать. 
– И поскольку наторговываешь? – расспрашивал Афанасий Иванович.
– По-разному, – неопределённо ответила попутчица. – Кстати, сам-то, сколько возьмёшь? – в свою очередь поинтересовалась она.
– А сколько дашь и, слава Богу! – с задором ответил Афанасий Иванович. 
– Ну, коли так…, – с сомнением произнесла женщина.
Минуты две-три она ехала молча. Только вздыхала. Будто какая мысль не давала ей покоя.
– А, чего, и вправду за бесплатно довезёшь? – наконец решилась задать волновавший её вопрос.
– Чего ж бесплатно? – Афанасий Иванович посмотрел на неё в зеркало заднего вида. – Сказал же: сколько дашь.
– Десять рублей дам…  И больше не попросишь? – со скрытым вызовом спросила она.
– Десять так десять, – улыбнулся водитель.
– Ну-ну…, – женщина беспокойно поёрзала на месте, пытаясь смотреть в окно, но ничего за ним не различая. –  А чего, деньги не нужны? Вроде не «бизнисьмены» какие.
– Ты-то откуда можешь знать? – спросил Афанасий Иванович.
– На этакой-то машинёшьке? – женщина оценочно осмотрелась. –  На ней самое время к паперти за милостыней ездить.
– Ну ты мать зарываешься! – рассмеялся Афанасий Иванович. – Дарёному-то коню, оно что?.. в зубы не смотрят. А ты – «машинёшька», «к паперти».
– Да я чего! – умерила тон пассажирка. – Я же не в обиду. Я же даже наоборот.
– Наоборот – это как?
– Говорю, люди сами вроде не богатые, а неудобным положением чужого человека не пользуетесь, – потёрла большим и указательным пальцем, – Под предлогом собственной нужды копейку с него не тяните.
– Зовут-то тебя как? – спросил Афанасий Иванович.
– Так Кузьминичной кличут,.. Анной, – поправилась женщина.
– А скажи-ка мне, Анна Кузьминична, – водитель вновь посмотрел на попутчицу в зеркальце, – сама-то ты свой куш в такой ситуации не упустила бы? – в отместку за «машинёшьку» спросил «в лоб» Афанасий Иванович.
– А я бы не упустила! – с готовностью ответила на вызов женщина. – Ты мне такой положительный встретился первый, не помню за сколько времени. А то всё такие, что палец в рот не клади, до локтя руку откусят.
– Это понятно, – не сбавлял Афанасий Иванович. – Только, если ты такая жизнью учёная, чего ж так сразу правду-матку в глаза режешь? Ведь ты меня вроде как «лохом» назвала. А ну как обижусь, да высажу?
– А с чего ты взял, что быть «лохом» – это плохо? – не стала оправдываться попутчица. – Я бы, может, и сама хотела бы «лохом» быть, только ведь ими не становятся, ими рождаются.
– Вот как?! – искренне воскликнул Афанасий Иванович.
Улыбнулся и Андрон, не встревая в разговор, становившийся всё более интересным.
– Слово это, «лох», кто придумал? – продолжала развивать свою мысль женщина.
– Кто?
– «Чесоточные!»
– В каком смысле? – Афанасий Иванович переглянулся с Андроном смеющимися глазами.
– Которые покоя ни в чём не знают, – объясняла Анна Кузьминична, – которых днём и ночью изнутри чесотка душевная изъедает. Зудит и зудит, то об одном, то о другом: не прозевать, не дать обогнать, дешевле купить, дороже продать… Во как! – рассмеялась женщина, - Стихами с тобой заговорила!
– Это и есть жизнь! – не оставлял тему Афанасий Иванович.
– Так-то оно так, – вроде согласилась пассажирка, – только у нормальной жизни на другой стороне её забот есть ещё минутки покоя и радости, а «чесоточные» их не имеют. Вот они в отместку и назвали «лохами» всех остальных, кто рядом с ними об косяк не трётся.
– Об какой косяк? – не понял Афанасий Иванович.
– Об который они своей чесоточной душой скребутся, – поёрзала на сиденье женщина. – Не видел что ли, как домашняя скотина бока себе об заборы чешет?
– И чем же «лоху» лучше?
– А тем, что сколько есть у него, тем и доволен, за то и Бога славит, – женщина поправила на голове косынку. – И не потому, что он себя принуждает там к чему-то, насильно в чём-то ограничивает, а потому что хватает. Родился таким! 
– Значит, я – «лох», а ты…, – Афанасий Иванович даже оглянулся на короткое время.
– «Чесоточная», прости Господи, она и есть! – перекрестилась попутчица.
– Так… переходи к нам…, – предложил Афанасий Иванович.
– Говорю ж тебе, не в выборе тут дело, а в судьбе – кто кем родился, «лохом» или «чесоточным»,  – при этих словах женщина похлопала рукой сначала по спинке водительского кресла, затем пассажирского.
– Как же ты живёшь с такими мыслями, чувствами? – искренне поинтересовался водитель.
– Так и живу, –  отмахнулась торговка, – скребусь и скребусь, не останавливаясь. Одно утешение, когда прижмёт уж совсем, пойдёшь в храм, помолишься, свечки поставишь…, вроде как передохнёшь душой немножко.
– Верующая?
– А то! – воскликнула пассажирка. – У нас в Горелово и церковь, и батюшка – всё как полагается.
– Церковь, батюшка – это хорошо, – согласился Афанасий Иванович, – ну а сама-то…, по жизни, как?
– Без Бога никуда! – отчеканила женщина. – У нас в семье всегда верили. Даже когда нельзя было. Помню, уже большенькая была, в пионерах состояла, – крестик носить запрещали, так мама к белью булавочкой подколет, я так в школу и иду.
– А сейчас?
– А сейчас, слава Богу, всё можно, – женщина просияла довольной улыбкой, – Когда и попощусь, к Причастию схожу, а когда и так зайду, свечки поставить, в общую кружку копеечку опустить.
– Помогает? – посмотрел в зеркало Афанасий Иванович.
– Что ты! Можно сказать, только Божией милостью и живём, – глубоко вздохнула попутчица. – Чуть нуждица какая и или болячка вылезет – просвирочку на пустой желудок скушаешь, водичкой крещенской запьёшь, и всё как-то само собой утрясается, налаживается, – ещё раз вздохнула. – А нет, тогда уж Марьянушкиным настоем…
– Каким настоем? – не понял Афанасий Иванович.
– А чего? Не слышали? – с какой-то затаённой радостью спросила пассажирка. – Тю! Так я расскажу! В общем, слушайте. Раньше, совсем давно, неподалёку от Горелово не то монастырь был женский, не то скит какой. И была в нём монахиня по имени Марьяна, подвизалась от самой юности. В монастыре занималась сбором различных трав – целебных, для кухни и для много другого. Когда состарилась, далеко от монастыря уходить не могла. И стала ходить на одну полянку неподалёку. Полянка обычная, вроде как особым разнообразием трав не выделялась, а придёт Марьянушка, помолится, и откуда что берётся! Те травы, за которыми другие по полдня ноги топчут, она на одном пятачке за минуты набирает. И стала она говорить сёстрам, что когда умрёт, чтобы похоронили её на этой полянке…
– Похоронили?
– Не запросто всё это делалось, – вздохнула рассказчица, – Просить то она просила, но, когда скончалась, то настоятельница распорядилась похоронить её на монастырском кладбище. Однако, спустя время, было настоятельнице видение, чтобы исполнила она Марьянушкину просьбу. Тогда только и согласилась. Прошло сколько-то времени…
– Много? – спросил Афанасий Иванович.
– Говорю же, ещё из дореволюционных времён эта история, – напомнила женщина, –  … Ходили, ходили гореловские девки по ягоды, и вышли на Марьюшкину полянку. Ягод там не было, зато разноцвета вокруг Мартюшкиной могилки всякого. Одна девчушка и нарвала букетик. Пришла домой и в черепушечку с водой букетик тот опустила. А через день её братишка поранил ногу о заточенную косу. И попадись тогда под руку перепуганной матери та черепушка с букетом. Она цветочки-то отшвырнула, а водичкой рану обмыла. И рана, прямо у неё на глазах сначала зарубцевалась, а потом и вовсе сгладилась. Когда стали выяснять что да как, до Марьюшкиной могилки и добрались. Стали с той полянки цветочки собирать, травы разные, корешки, настои да отвары из них готовить.
– Ты тоже? – оглянулся на попутчицу водитель.
– А как же! – гордо откинулась рассказчица на спинку сиденья. – Каждый год, накануне Ивана-Купалы, идём по полянкам…
– …Подожди, подожди! – перебил её Афанасий Иванович. – По каким полянкам?
– Так ведь оно… время…, – виноватясь пожала плечами женщина. – Могилки то, Марьянушкиной не сохранилось. Как у кого в родне старики помнили, так по разным полянкам народ и разбрёлся…   
– А батюшка ваш как к этому относится? – Афанасию Ивановичу стало совсем любопытно.
– А что батюшка? – ухмыльнулась товарка, – Было время, когда он хотел торговать Марьянушкиным настоем. По бутылкам разливать. Ну, как воду от разных там «святых источников» разливают и продают.
– И что?
– Местное начальство не разрешило, - нарочито печально вздохнула женщина.
– Чего так? – Афанасий Иванович принял вправо, пропуская вперёд суетливую «иномарку».
– Говорю же, – поясняла рассказчица, – Точно никто сказать не может, на какой именно полянке была Марьянушкина могилка. Батюшка на одну полянку показывал, а среди начальников спорщик нашёлся, о другой полянке говорил. В общем, раз уверенности нет, где травы целебные, решили перестраховаться…
Андрон еле сдерживался, чтобы не рассмеяться во весь голос.
– А ты не боишься, что не стой полянки травы собираешь? – с хитринкой спросил Афанасий Иванович.
– Тю-у! – снисходительно протянула женщина. – Наша земля такая, где ни сорви, если Бог в душе есть, то всё будет как надо.
– Так, а совсем без настоя обойтись нельзя? – неожиданно притормозил водитель, перед широкой колдобиной.
– Ты рули давай! – пассажирка чуть было не уткнулась носом в спинку переднего сиденья, – Деды наши и прадеды не глупее нас были. Если они так делали, то и нам надо это делать. А по-твоему, что такое вера? Сами патриархи, люди не чета нам, стадионы освящают, пушки там разные военные. Просто так, что ли? Чтоб верили люди, что через всё это помощь от Бога иметь будут!
– Через футбольное поле? – съязвил Афанасий Иванович.
– А как ты хотел? – не отступала женщина. – Если поле это сегодня полмира накрыло, значит и об этом деле позаботиться надо! Мы что, хуже других, что ли?
– Ну, если иметь в виду успехи в самом футболе…, – продолжал подтрунивать водитель.
– Не умничай! – пассажирка задорно ширнула кулаком в спинку водительского кресла. – Голы – дело наживное, а на освящённом поле даже проигрыш – от Бога. Подсказка Его, только правильно понять её надо!
– Чего понять? – выгнул спину Афанасий Иванович.
– Чего-то такого, что этого футбола касается, – пожала плечами Анна Кузьминична, –  Может, тренируются как-то не так, или номера им промеж собой по-другому распределить надо. Не знаю, я футбол не смотрю.
– А что смотришь?
– Летом так вообще не до телевизора, в дом только ночевать и заходишь, – торговка похлопала по сумке. – Зимой.., когда сериал какой-нибудь, или разговоры эти… про жизнь. Ну, развёлся там кто или подрался.
– А этим, которые «развелись-подрались», тоже чего-то понять надо? – продолжал задавать вопросы Афанасий Иванович.
– Эти ничего не поймут, – обречённо взмахнула рукой женщина. – Им работу надо дать такую, что б к ночи койке радовались.
– Может, им покаяться в чём надо? – предположил Афанасий Иванович.
– Тю! Покаяться, – возмутилась женщина. – Это если в церковь, к Причастию соберутся, то обязательно. Без покаяния нельзя! Без исповеди только себе же хуже сделаешь. Только они ж этого ничего не знают!
– Чего не знают? – водитель свернул с основной трассы у знака «село Горелово - 7км.»
– Ну там, как к иконе правильно подойти, – демонстрировала свою осведомлённость в церковных правилах попутчица, – записочки как подать, чего на канун положить можно… И вообще, Церковь – это Церковь, а жизнь – это жизнь. Чего ты всё в одну кучу норовишь свалить?
– Разве жизнь – это не одна «куча»?
– Вот уж нет, - не согласилась Анна Кузьминична. – Вот пригласишь ты меня на свой день рождения, одену я новое платье, возьму подарок, стишок какой-нибудь поздравительный выучу, и будем мы с тобой сидеть за накрытым столом, чистые, нарядные, говорить друг другу приятные слова, –женщина мечтательно вздохнула. – А приди ты ко мне, когда я за скотиной убираюсь: и наряды, и запахи, и слова – всё совсе-е-ем другое. А главное, два таких застолья и стыковаться между собой никогда не будут – праздник праздником, а работа работой. Так и с верой. Есть вера, которая по жизни, а есть, которая в церкви. И не надо их смешивать. Не то свой день рожденья тебе в моём коровнике отмечать придётся.
– Это ты сама такое надумала, или подсказал кто? – спросил Афанасий Иванович.
– А ты много с чужого ума поимел? – задала встречный вопрос попутчица. – Жизнь! Она и учитель, и подружка, и проплаканная подушка. Хотя…, – задумалась она на мгновение, – …не для каждого так.
– Для кого не так?
– Для бывшего моего не так, – вздохнула женщина. – Копался и копался бы со своими пчёлами, как деды и прадеды это делали. Нет! Взялся какие-то эксперименты выводить, да ещё под «медовушку»… .
– Ваш муж пчёлами занимался? – встрепенулся Афанасий Иванович.
– Когда-то, – недовольно поморщилась торговка.
– А сейчас?
– А сейчас не занимается, – было видно, что женщине неприятна эта тема. Но Афанасий Иванович не отставал.
– Я в том смысле, чем он занимается? – уточнил он.
– Телят пасёт… три дня, – женщина отвернулась в окно.– А следующие три дня бражку хлебает.
– Я к чему интересуюсь, – пояснил Афанасий Иванович, – у него ульев не осталось?
– В гараже какие-то валялись, – наморщила лоб женщина. – Целые, нет ли, не знаю.
– А то бы и рассчитались, – намекнул водитель.
– Дом покажу, – согласилась хозяйка. – Сегодня он как раз выходной. Но, торговаться сами будете. Мне бы сто лет его не видеть, алкаша!
Ещё через несколько минут машина въезжала в село.
– Приехали, тормози! – скомандовала Анна Кузьминична у добротного дома на два крыльца, с большим двором и всеми хозяйскими постройками.
– Бывший здесь живёт? – спросил Афанасий Иванович.
– Я здесь живу! Да дочка с семьёй за стенкой, – женщина распахнула дверцу. – Бывший вона, видишь избушку на курьих ножках? …Лука Лукич зовут.
– У которой труба на бок повалилась? – вгляделся Афанасий Иванович.
– Там не только труба, там вся печь на бок съехала, – рассмеялась женщина, довольная своей шуткой. – Поезжайте, посмотрите, может, чего и найдёте.
Вытянула свои сумки из машины, отставила их к забору, а сама подошла к водительской двери, и протянула горсть мелочью.
– Как договаривались…, – улыбнулась по лисьи.
- Как договаривались, - согласился Афанасий Иванович, пересыпав монетки в карманчик на панели.
Сказал и отпустил педаль сцепления, оставив позади растерянную попутчицу. Та явно рассчитывала на продолжение торга, и, поскольку готова была заплатить за проезд дороже, сейчас чувствовала себя не совсем удобно.
   
                *         *         *

Хозяин сидел на крыльце босой, в майке и спортивных штанах с лампасами. Смолил самокрутку. Был он уже не трезв, но ещё и не пьян, а в самом что ни на есть душевном состоянии. Услышав от гостей, от кого и зачем они к нему заявились, спросил:
– Где вас эта «торнада» накрыла?
– Какая «торнада»? – не понял Афанасий Иванович.
– Бывшая моя, Анна Кузьминична! – хозяин кивнул в сторону её дома. – Не баба – ураган.
– Да-а, - протянул Афанасий Иванович. – Энергичная женщина. Интересная. Мысли такие… своеобразные, глубокие.
– Это точно, – усмехнулся «бывший». – Как ввернёт чего-нибудь… прямо, как и не из Гореловки, а откуда-нибудь из… Новосибирска... Академгородка.
– Про Марьянушкин настой рассказывала, – из-за спины Афанасия Ивановича вставил фразу Андрон.
- О! – махнул рукой хозяин. – У нас про эту Марьянушку сказок как про хозяйку медной горы.
– А ты этим сказкам не веришь? – спросил Афанасий Иванович.
– Вот сказкам-то как раз и верю, – с прищуром посмотрел хозяин на гостя. – Легкомыслием бабским раздражаюсь.
– То есть?
– А то и есть! – мужик загасил самокрутку, отложив окурок в банку из-под рыбных консервов. – Мне, например, без разницы, был на самом деле этот случай с исцелением мальчонки или не был – красиво, и это главное! А у кого голова работает, у того, может, и какая хорошая мысль от этой истории родится – тоже не последнее дело. Но, чтоб травяным настоем от грехов лечиться – язвительно хихикнул Лука Лукич, – глупее не придумаешь. Да если бы ещё только о глупости и о грехе речь!
– О чём ещё? – заинтересовался Афанасий Иванович.
Хозяин никак не отреагировал на этот вопрос, будто и не слышал вовсе.
– Ты чего-то про грех и глупость сказал? – Афанасий Иванович попробовал вернуть хозяина к разговору. Тот вновь взглянул на гостя с хитроватой улыбкой:
– Зацепило, что ли? Интересно?
– Интересно, – признался Афанасий Иванович.
– Ну, пойдём, если интересно, – пригласил в дом хозяин.

Обычный «пятистенок» с русской печью. Только очень уж запущенный, неухоженный. Напротив печи, вдоль стены стояла кровать-лежбище, безо всякого намёка на постельное бельё. Небольшой деревянный стол, заставленный разными «посудозаменителями», типа пластиковых мисок из под яичной лапши, ведёрок из под майонеза и тому подобного. По центру возвышались две «полторашки» с бурой жидкостью, по-видимому, бражкой. Одна полная, вторая пустая, примерно наполовину. Над столом, в Красном углу, судя по всему, находились иконы, но сейчас они были прикрыты скромненькой занавесочкой – пожалуй, единственной более или менее чистой вещью в этой комнате.
   
– Видишь? – указал хозяин в сторону Красного угла.
– Вижу, – с сомнением отозвался Афанасий Иванович, до конца не уверенный о чём именно идёт речь.
– Знаешь, что такое? – на этот раз хозяин буквально ткнул пальцем в занавеску.
– Иконостас домашний, «божничка», – теперь увереннее ответил гость.
– А за занавеской почему? – щурился хозяин.
– Что б иконы не пылились, наверное, – предположил Афанасий Иванович.
– Нет.
– Почему, тогда? – в свою очередь спросил Афанасий Иванович.
– Стыдно, потому что, – хозяин ударил себя кулаком в грудь. – Понимаешь, стыдно.

Гости молчали, остановившись сразу за порогом. Проходить дальше в комнату их не приглашали, а сами они и не хотели этого делать. На несколько секунд реплика хозяина как бы зависла в воздухе. Наконец он нашёл нужные слова.

– Грех наш, человеческий, он ведь как…, –  упёрся взглядом в бутылку. –  Его только один раз по-настоящему испугаться нужно, и тогда многое о жизни понятным станет, дышать легче станет.  Даже когда в очередной раз в какую-нибудь помойную яму свалишься, будешь твёрдо знать, как из неё выбраться.
– Это ты про исповедь? – спросил Афанасий Иванович.
– Про неё, спасительницу, про неё, – закивал хозяин. – Но вот беда! – воскликнул, подняв указательный палец. – И она не всегда помогает.
– Не помогает, что? От греха избавиться?
– Нет! – замахал руками Лука Лукич, – Не то. Не от греха! Если ты грех по-настоящему ненавидишь, исповедь его с тебя, как пылинку сдует, – дунул себе на ладонь. – Не помогает исповедь избавиться от… памяти… . Или наоборот? – задумался – От беспамятства? От того, что от самого рождения в должниках ходим, а возвращать долги и не собираемся.
– Какие долги? Перед кем? – Афанасий Иванович внимательно слушал хмельного хозяина.
– Перед Ним…, – Лука Лукич одними бровями указал на иконостас. –  Ты пойми, – почти зашептал доверительным тоном. – Он ведь каждого из нас, каждого из людей, не просто так к жизни вызвал. Из тьмы кромешной, из ниоткуда. Мы же не игрушки для Него, мы помощники! Я это сердцем чую. Чую, и почти как наяву слышу, как Он зовёт: «Помогай, мать твою! Время идёт, уж помрёшь скоро, а с тебя помощи, как от козла молока».
– Как помогать-то? – внимательно слушал рассказчика Афанасий Иванович.
– Вот! – воскликнул хозяин. – И я тебя спрашиваю: как? А ты меня спрашиваешь…, а я не знаю! А Он ждёт! И я от стыда уже глаза на Него поднять не могу!
– С чего ты взял, что ждёт? – Афанасий Иванович оглянулся на Андрона, словно проверяя, слушает ли он этот разговор. Андрон слушал.
– А ты подсядь на полчасика к телевизору, – хозяин махнул рукой в сторону горницы, где, наверное, у него находился телевизор. – Посмотри, что в мире делается, какие повсюду издевательства над людьми, над животными, над природой… Сердце кровью обливается! – жилы на шее Лукича вздулись. – И если это во мне, немощном…, и, чего уж там, падшем человеке, такую боль душевную вызывает, то насколько больше боль, которую переживает Он! Только, в отличие от меня, Он в нашу бадягу вмешиваться не может: уж коли сделал однажды свободными, переделывать – Себе изменять. Он не может, а я… в общем-то могу, но как? – Не знаю! – развёл руками рассказчик. – Как тот киношный мужик, ходить по улице с плакатом «Кока-кола – пойло для идиотов»? Тогда эта «кола» - натурально мой напиток…  Вот и прикрываюсь… занавесочкой.
– А, если вместо плакатов вилы в руки взять? – решился заговорить Андрон.
– И на кого я с этими вилами пойду? – кисло ухмыльнулся хозяин, - На Кузьминичну? На Гореловский «Белый Дом», где моя племяшка заседалит? Или сразу до Бийска выбираться, «гастрабабайтеров» инородных гонять? – Лукич присмотрелся к Андрону. – Вот ты помоложе будешь, грамотный, наверное, разъясни мне. Вилы, говоришь? Вон они, в пустом загоне ржавеют, враз достану, дальше что? Нет, гости дорогие! – взял в руки початую «полторашку». – Не дай Бог нам за вилы взяться – то-то враг жатву с России поимеет. Божье дело кровью лишь Одного может быть пропитано. Того, Кто так и сказал: пейте, сия есть кровь Моя, кровь Нового Завета за вас проливаемая, – разлил жидкость в стакан и железную кружку.
– И?.. – вопросительно произнёс Афанасий Иванович.
– …Задвинем занавесочку, и будем пить! – Лукич протянул посуду с выпивкой гостям.
– А Он? – Афанасий Иванович показал на иконы.
Гости жестами отказались от угощения.
– А мы будем пить столько, чтобы уже ни о чём не вспомнить – не стал настаивать хозяин, и опустошил сначала стакан, а за ним и кружку. – Уж лучше пьяницей.., чем… – занюхал он какой-то коркой.

Поняв, что гости ему кампанию не составят, жестом попросил их на выход. Пока выбирались наружу через тёмные сенцы, пока хозяин готовил себе новую самокрутку из старых окурков, бражка сделала своё дело. Выражение лица Лукича стало более оптимистичным, и даже жизнерадостным, философские мысли о жизни отошли на задний план.

– Так говорите, что улей хотите купить? – с ударением на последнее слово проговорил он после первой затяжки.
– Если осталось что, – тоже не без намёка, ответил Афанасий Иванович, – мы бы посмотрели, приценились, так сказать.
– Ну да, ну да, – прошамкал хозяин, направляюсь к совсем небольшому строению с широкими двустворчатыми воротами.

Это был тот самый гараж, о котором говорила Кузьминична, только гараж для мотоцикла, потому и такой небольшой. Впрочем, судя по всему, мотоцикла там тоже давно не было. Через несколько минут грохота и мата, в полуоткрытых дверях показался Лука Лукич, не без труда держа перед собой деревянный короб пчелиного жилища. Неисправности улья делали его непригодным для использования по назначению. Но об этом речь и не шла. Он нужен был лишь как образец, с которого можно снять необходимые размеры. Этим требованиям улей Лукича вполне соответствовал.

                *        *         *

– И как тебе наши новые знакомые? – проговорил Афанасий Иванович, когда они выехали из села.
– Люди…, – неопределённо отозвался Андрон. – По-своему интересные, по-своему упёртые, одним словом: живые.
– Это те самые «жаворонок» и «сова» в одном гнезде, – пояснил Афанасий Иванович.
– Ты хочешь сказать, что этот пьянчушка «жаворонок»? – с некоторым удивлением спросил Андрон.
– Этого я и опасался, – с грустинкой улыбнулся водитель, – что на слух, «жаворонки» тебе покажутся этакими Атлантами, подпирающими небо.
– Пусть не по внешности, – Андрон чуть развернулся в сторону водителя, – но, в духовном смысле, разве это не так?
– Знаешь, – задумчиво сказал Афанасий Иванович, – иногда небо держат не только на вытянутых руках, но и в распластанном положении, будучи вдавленным им в землю.
– Чем такое удержание отличается от того, чтобы просто освободиться от груза, если он всё равно фактически лежит на земле? – спросил Андрон.
– Тем и отличается, – Афанасий Иванович не отрывал глаз от дороги. – Бросивший, он и есть бросивший, а удерживающий таковым остаётся и вдавленным в землю.
– Может, оно так и есть, – отчасти согласился Андрон, – только в моём представлении, поверженность – это одно, а пьянство – это совершенно другое.
  – Выпивка не проблема, – покачал головой Афанасий Иванович. – Любой человек, который вполне осознает и реализует свою сословную причастность, «автоматически» освобождается от зависимостей. Но, повторяю, который вполне осознаёт, и который вполне реализует.
– То есть от алкоголизма излечивается? – уточнил Андрон.
– Есть разные стадии алкоголизма, – уклончиво ответил Афанасий Иванович. – Если началась духовная деградация личности, то уже ни что не поможет. В иных случаях, увлечение выпивкой явление исправимое. Пьянство – это телесная страсть, подчиняющая себе и душу человека. Но, если духовная составляющая выпивохи способна расшириться до такой степени, чтобы вместить в себя самосознание «званного», для пьянства в душе человека, просто не остаётся места.
– Красивая теория, – после секундной паузы прокомментировал Андрон.
Афанасий Иванович рассмеялся, из-за чего правым передним колесом успел «поймать» небольшую рытвинку.
– Всякая теория, – пояснил он свой смех, – это обратная сторона соответствующей практики. Когда мы говорим о существовании некоей теории, мы тем самым заявляем о существовании соответствующей практики. Пусть, в некоторых случаях, речь идёт о существовании этой практики в потенции, в перспективе, но это уже игры человеческого интеллекта.
 
По причине заезда в Горелово, поездка к источнику получилась с «крюком» километров в тридцать. Но ни Афанасий Иванович, ни Андрон нисколько не сожалели по этому поводу. Новые знакомства и вправду оказались интересные, и, что называется, к месту. Ну и, кроме того, теперь они раздобыли образец улья, с оглядкой на который можно приступать с изготовлению собственных. …И очень скоро! – судя по тому, что во дворе у отца Александра уже копошилась целая куча народу, во главе с Анатолием Игнатьевичем. К работе готовили циркулярку.