Падение патриарха... Глава 14

    ПАДЕНИЕ ПАТРИАРХА…
               
                Глава  14
      
Спозаранку, после вычитывания правил и завтрака, загрузили все семь комплектов ульев в машину. Места в ней и вправду почти не осталось. Отец Александр советовал воспользоваться грузовым прицепом, но Афанасий Иванович сказал, что опасается ездить с ним по неровным горным дорогам, которые и без того больше похожи на тропы. «Водителю виднее» – справедливо рассудили провожающие.

– По китайцам без меня ничего не предпринимаем, договорились? – уже трогаясь с места, из окна дверцы прокричал Афанасий Иванович. – Кстати, как их фирма называется?
– Езжай с Богом, – послал ему вслед благословение отец Александр.
– С Богом, – повторил за ним Андрон.

После проводов занялись скоблением штукатурки в будущей моленной комнате. Зачищали места, где она пузырилась, или совсем отваливалась.
– Батюшка! – обратился Андрон вкрадчивым голосом. – Полюбопытствовать можно?
– Чего ж нельзя? – добродушно ответил отец Александр. - Другое дело, смогу ли я его удовлетворить, это твоё любопытство.
– Афанасий Иванович вчера поведал, что ты знаешь о царском золоте, что-то особое, – всё тем же вкрадчивым голосом проговорил Андрон, – почти из первых уст знаешь.
– Вон ты о чём, – улыбнулся батюшка. – Ну а сам-то он чего говорил?
– Только то и сказал, – Андрон почувствовал себя уверенней, - что ты, если захочешь, то сам всё расскажешь.

От стены отвалился большой пласт штукатурки, пыль смерчем взвилась по всей комнате. Работники поспешили выйти на улицу, дождаться, когда пыль осядет.
– Ну так как насчёт золота? – вернулся Андрон к прерванному разговору, стряхнув с себя остатки штукатурки.
– Тут и рассказывать особо нечего, – отец Александр взъерошил свою окладистую бороду, совершенно седую. – На дне Телецкого озера лежит тот остаточек царского золота, который не достался ни «красным», ни «белым».
– Как же его туда угораздило? – поинтересовался Андрон.
– Когда партизаны отбили его у колчаковцев, – рассказывал отец Александр, – они сразу решили отправить его Москву. Снарядили небольшой обоз, – три-четыре подводы – и с десяток людей в сопровождение. Да только произошла в этом отряде своя маленькая революция, в результате которой верх взяли уголовники. Вместо того, чтобы продвигаться на Запад, навстречу регулярным частям красной армии, они повернули на Юг, намереваясь под шумок из Центральной Сибири уйти в Монголию, а там… – батюшка взмахнул рукой, будто щёлкнул бичиком.
– И что дальше? – не терпелось Андрону услышать продолжение рассказа.
– А дальше, как ни петляй, – отец Александр присел на знакомую скамеечку, – какой маршрут ни выбери: через Бийск или Улалу – это нынешний Горно-Алтайск, – пояснил он, – Телецкого озера не миновать. А это место непростое, его знать надо, прежде чем туда соваться.
Батюшка снял с ног галоши, в которых работал, и принялся выбивать из них забившийся туда мусор.

– Чего там такого особого? – спросил Андрон, когда пауза затянулась.
– В разное время суток дуют там два встречных ветра, – продолжил отец Александр. - Прямо над самой над водой дуют. Настоящие штормы вздымают! Это если по открытой воде. А если льдом вода покрылась, то и лёд рвут.
– Как такое возможно?
– Так вот и возможно, – вновь обулся батюшка. – С одной стороны в озеро впадает река Чулышман, с другой стороны из озера вытекает река Бия. В самих этих местах «входа» и «выхода», вода почти никогда не замерзает, уж очень бурное там течение. Через эти-то открытые места и забираются ветра под ледяную шубу озера, мчатся там десятки километров и, в конце-концов, вырываются наружу, взламывая тонны льда на сотни квадратных метров. Так вот и возможно, – батюшка посмотрел на Андрона с таким видом, будто пытался его в чём-то убедить.

– Да-а, – протянул Андрон только для того, чтобы показать батюшке, что внимательно его слушает.
– Но ничего такого об озере наши казнокрады не знали, – развёл руками отец Александр. – Тогда был либо конец ноября, либо начало декабря 1919 года, лёд уже основательно покрыл озеро. Тёмным зимним утром обоз начал переправу. Прошли порядочно, когда поверхность под ногами задрожала, завибрировала… Потом раздался громоподобный треск, и весь обоз в несколько секунд оказался в чёрной воде, взлохмаченной белыми осколками льда. Люди ещё барахтались какое-то время, а лошади со всей поклажей…камнем. Спаслись двое. Среди них мой двоюродный прадед Терещенко Филипп Иванович.
– Как же ему удалось? – спросил Андрон.
– Когда все провалились в воду, дед – тогда ему было двадцать с небольшим – и ещё один парень очутились у самого края полыньи. Они не запаниковали, и, помогая друг другу, выбрались на лёд. К этому времени в громадной полынье уже никого не было… Потом наугад бежали по белому снегу… Выбились из сил…  Потом очнулись в алтайской юрте, голые, вымазанные каким-то жиром и укрытые выделанными шкурами. Болели, но выжили. Дождались в алтайском стойбище весны, и разошлись каждый своим путём.
– И всё?
– И всё, – кивнул отец Александр. – Раз или два к деду приезжали из местного КГБ. Видимо, где-то по пьяному делу сболтнул что-то лишнее. Но «гэбистам» он ничего не рассказал.
– Вот так просто? – удивился Андрон. – К нему приезжали, он не рассказывал, и все оставались довольны и свободны?
– Получается, что так, – пожал плечами рассказчик. – А, с другой стороны, партизан, член партии со времён гражданской войны, в председателях сельского совета ходил, награды разные имеет, и прочее, и прочее. А доносчик кто? Может, какой последний сельский забулдыга, который как проспится, так начинает шубы шить из «белочек», которых в алкогольном дыму насмотрелся.
– Тем более, – вслух размышлял Андрон. – Сдал бы клад, больше бы почёта имел, и всего, что к этому прилагалось.
– Сказал бы «а», заставили бы весь алфавит рассказать, и не только русский, – возразил отец Александр. – Пойди тогда объясни, как среди бандитов оказался? Как достояние революции присвоил и столько лет это скрывал? Нет, всё правильно дед сделал – и жизнь себе, и свидетельство неотвратимости Русского возрождения сохранил.
– А рассказывал твой прадед, в каком именно месте золото ушло на дно? – поинтересовался Андрон.
– Он довольно подробно рассказывал о маршруте обоза, – ответил батюшка. – С учётом времени, которое они находились при переходе озера, можно довольно точно предположить то место.  Одно время мне пришлось поработать на озере по строительному делу. Там была возможность  пообщаться со старожилами по поводу различных троп и сезонных переходов, ну и самому кое-где побывать.
– Так что?! – воскликнул Андрон, – Вот тебе и деньги на храм! Соберём экспедицию, и айда! На такое-то дело спонсоры в очереди стоять будут.
– Вот именно, – без особого энтузиазма вздохнул батюшка. – Думаю, не тот это ещё случай, чтобы царское наследие доставать.
– Что так? – осёкся Андрон.
– Золото понадобится там, где только без него и не обойтись, – ответил священник. – А Святая Русь прежде в душах человеческих своё место обрести должна.
– А как же китайцы? – съехидничал Андрон.
– Что китайцы? – не понял батюшка.
– В них Святая Русь уже проснулась, раз храм в её честь готовы построить?
– Во-первых, – глубоко вздохнул отец Александр, – китайцы такие же люди, как все, и как все, они сами будут решать для себя о причастности Святой Руси. Захотят принять её подданство – примут. И некоторые из таких станут более достойными своего выбора, чем некоторые же из русских.
– А во-вторых?
– А что касается «во-вторых», то поясню тебе одной притчей из Предания, ответил отец Александр. – Некий купец-мироед после смерти оказался в аду, среди себе подобных. И стал он замечать, что, в сравнении с ними, делают ему мучители большие послабления. Спрашивает, за что, мол, такая милость? В ответ ему напомнили один случай, приключившийся с ним при земном времяпрепровождении. Ехал купец на рынок торговать. Сидел на телеге гружёной товаром и ел булку. Пристал к нему какой-то нищий: подай да подай, дядечка. До того надоел, что купец со злобы швырнул булку, стараясь вдарить попрошайке как можно больнее… «Вот за ту булку тебе и послабления…», – ответили кузнецу его адские палачи, – батюшка с прищуром посмотрел на Андрона.
– Может быть, может быть, – задумчиво проговорил тот.
В это время по улице прошла полицейская машина, и отец Александр пошёл к калитке, посмотреть, к кому. Машина остановилась у дома Елены Дмитриевны. Батюшка как расхаживал по двору в галошах, так в них и поспешил разузнать, что случилось.

Андрон тем временем вернулся в дом. Пыль осела, и он продолжил работу.
Вернулся отец Александр. Он был явно чем-то очень огорчён. Запыхавшись от быстрой ходьбы, прерывисто проговорил:
– Бывшие сослуживцы мужа, омоновцы местные, сообщили Елене, что он без вести пропал.
– Где? – задал глупый вопрос Андрон.
– Кто ж его знает, где? – с ноткой укора ответил отец Александр. - В горах где-то.
– Ну да, – Андрон даже смутился такой своей реакции. Война будто-бы вновь громыхнула под самым ухом, обдала пороховым жаром, будто-бы находится он всё там же. – Сослуживцы-то что говорят?
– Я про тутошних сослуживцев, а они и сами ничего не знают! Их же рядом не было, – отец Александр досадно махнул рукой. - Говорят, с Края позвонили, спрашивают, такой-то-такой-то ваш? Пропал, мол, без вести, уже какой-то день. Может, ещё найдётся? - отец Александр с надеждой посмотрел на Андрона, будто от того зависело, найдётся или нет. - Ты ведь был там, ты знаешь…
– Пока никто его мёртвым не видел, – угрюмо отозвался Андрон, – надо надеяться, надо верить… надо молиться.
– Спаси тебя Бог, брате Андроник! – воспрянул духом отец Александр. – Это ж самое большее, что мы можем сделать! Пойдём, брате, вычитаем канон Матушке-Заступнице.

Андрон умылся на скорую руку и последовал за батюшкой. И, хотя не совсем молитвенным было его состояние – слишком уж взбудоражило горестное известие, – но он был согласен с отцом Александром: молитва – это самое большее, чем они могли сейчас поучаствовать в ситуации.
 – «Многими содержимы напастьми, – от множественного числа начал читать отец Александр, – к Тебе прибегаем, спасения искаяй: о, Мати Слова и Дево, от тяжких и лютых нас спаси».
«От тяжких и лютых», – отдалось в голове Андрона. Это точно, «от тяжких и лютых»…

Помолились, нет ли – вычитали добросовестно.

– Надо Афанасию позвонить! – спохватился отец Александр.
Пока он колдовал над своим «мобильником», Андрон вышел на улицу. Ноги сами повели его к дому Москвиных. Полицейской машины уже не было. Во дворе стояло несколько женщин – соседок. У калитки на корточках, прислонившись спиной к штакетнику, сидел Юрка. Глаза припухли, хотя сейчас он уже не плакал. Но выражение лица было не по-детски отрешённое. Заметив приближающегося Андрона, мальчишка напрягся, взгляд стал осознанным. Он как-бы что-то высматривал в облике взрослого друга. Или пытался что-то вспомнить. В тот самый момент, когда Андрон уже готов был его поприветствовать, Юрка сорвался с места и убежал прочь.
 
Андрона немного обескуражил такой поступок мальчика. С другой стороны, всё было вполне понятно – для паренька Андрон был прежде всего напоминанием об отце. Зашушукали женщины, стоявшие во дворе, кивая то в сторону убежавшего Юрки, то в сторону Андрона. Тот совсем растерялся, не зная, как ему вести себя дальше. Потоптавшись пару секунд на месте, он неловко развернулся и пошёл в обратную сторону.

– Вне зоны досягаемости! – ворчанием встретил Андрона отец Александр. – Когда он нужен, его нет.
– А что он может сделать в такой ситуации? – с сомнением произнёс Андрон.
– Мало ли! – не унимался отец Александр. – Может, та же машина понадобится, съездить куда.
– Может, может… – не стал устраивать пустых пререканий Андрон.
– Пойду проведаю, как там? – шагнул за калитку отец Александр.
Андрон не стал рассказывать ему о своём визите, неприятный осадок от которого всё ещё поскабливал душу. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Андрон вновь вернулся к работе.

– Плачет и молчит, молчит и плачет, – вернулся отец Александр. – Слава Богу, люди у нас… – выразительно покачал головой, – … с пониманием. Соседки сказали, что ночью поочерёдно будут с Алёной, одну не оставят.   
– Юрка что? – спросил Андрон.
– А… не было Юрки, – после секундной паузы ответил отец Александр. – С мальчишками где-нибудь, сейчас вечера светлые. Оно и лучше, чего ему среди зарёванных баб сидеть?
Чуть погодя, Андрон сходил к той лощинке, где мальчишки картошку пекли – никого.
«У кого-нибудь из друзей заночует», – решил он и зашёл в дом.
 
День заканчивался. Поужинали, вычитали вечернее правило. Отец Александр остался у икон. Андрон взял из стопки первую попавшуюся книгу, попробовал читать – не получалось. Какие-то неуловимые мысли роем проносились в напряжённом мозгу, не оставляя ни малейшего смысла, лишь разнося напряжение по всему телу, по всей комнате, по всему Миру.

Только-только погасили свет, на улице хлопнула калитка, и в дверь постучали.
– Кто там? – подошёл к двери отец Александр.
– Батюшка, отец Александр! – послышался взволнованный женский голос, – у вас Юры нет, Алёны сыночка? – на пороге стояла одна из соседок Елены Дмитриевны. Она не постеснялась заглянуть в комнату. – Здрасти… – кивнула Андрону, будто его и хотела увидеть.
– Когда его в последний раз видели? – спросил Андрон.
– А-а вот как вы с ним днём поговорили…, – нарочито равнодушно протянула женщина, – так его больше никто и не видел…
– Не успел я с ним ни о чём поговорить! – не столько в оправдание, сколько от неожиданности проговорил Андрон.
– Не знаю, не знаю, – повернулась к выходу женщина. – Уж вы, батюшка, если увидите мальчика, домой его проводите.
– А то! – только и нашёл, что сказать, отец Александр.
Ни о каком сне речи уже не шло. Андрон пошёл пройтись по округе – посмотреть, поспрашивать. Отец Александр опустился на колени перед образами.
Шаг за шагом Андрон обошёл все прилегающие улочки и переулки. Два раза подходил с вопросами к группкам веселящейся молодёжи. Вышел на берег Бии. Что было мочи, прокричал: «Юрка-а!» Ответом стало лишь приглушённое хихиканье из прибрежных кустов.

Начинало светать, когда Андрон вернулся домой. Едва коснулся подушки – уснул, как в яму провалился. Проснулся от нервного женского голоса, раздававшегося с улицы. Андрон узнал голос Елены Дмитриевны, она хотела видеть его. Отец Александр пытался её успокоить. Пригладив на скорую руку волосы, топорщившиеся после сна во все стороны, Андрон вышел из дома.

– Где мой ребёнок!? – с ходу почти прокричала Елена Дмитриевна. – Куда вы его отправили?
– Бог с вами, Елена Дмитриевна! – опешил Андрон. – Я не знаю, где Юра… Я искал всю ночь…
– Где мой ребёнок!? – впадала в истерику отчаявшаяся мать.
– Елена Дмитриевна! – пытался докричаться до неё Андрон.

У калитки стояли две женщины, явно показывая, что они пришли вместе с Еленой Дмитриевной. Во двор не входили, поглядывая на происходящее со стороны, и время от времени переговариваясь друг с другом.

Пока длилась эта драматическая сцена, отец Александр, буквально на минуту заскочил домой и вышел оттуда уже в подряснике и с наперстным крестом в руках.

– Целуй! – тоном, не терпящим возражений, обратился он к женщине, протягивая ей крест. При этом держал он его довольно низко – чтобы приложиться, нужно было склониться.

Несмотря на своё крайне возбуждённое состояние, Елена Дмитриевна сразу же расслышала и поняла требование священника. Перекрестившись, она склонилась и приложилась к иерейскому кресту. По инерции опустилась на колени в земном поклоне, и затихла.

– Помоги! – позвал Андрона священник. Вдвоём они подхватили Елену Дмитриевну под руки и усадили на скамейку. Батюшка достал откуда-то из складок подрясника бутылочку с крещенской водичкой, сначала трижды крестообразно окропил женщину, а потом дополнительно протёр ей лицо.
– Теперь рассказывай, – ровным голосом обратился отец Александр к Елене Дмитриевне.

Женщина сделала ещё несколько глубоких вдохов и заговорила. С семи часов утра она с соседками ходила по домам, где жили Юркины друзья-товарищи, и выспрашивала у них о пропавшем сыне. Один из мальчишек спросонья проговорился, что Юрка отправился на поиски отца. Сообразив, что «выдал своего», попытался пойти на-попятную, а потом и вовсе замолчал.

– Вот он, – Алёна Дмитриевна неприязненно кивнула в сторону Андрона, – наговорил ребёнку, что знает его отца, что там, на войне вообще все друг друга знают и помогают. Теперь семилетний мальчишка хочет добраться туда, где все знают его отца и помогут его найти, – она утёрла слёзы.
– Всё было не совсем так, – как можно мягче попытался сказать Андрон. Но женщина не обратила на него никакого внимания.
– А вчера, – продолжала она свой рассказ, – он пришёл к нашему дому, сказал что-то моему мальчику, после чего тот убежал прочь, и больше его никто не видел. 
– Бред какой-то! – не вытерпел Андрон.
– Пожалуйста, ну скажите мне, где Юра? – почти приниженно попросила Елена Дмитриевна, подняв жалостливые глаза на Андрона. – Я никому ничего не скажу, честное слово!...

Андрону казалось, что он сходит с ума. Казалось, голова вот-вот взорвётся от… вакуума! Именно от вакуума, потому что в ней сейчас не было ни одной мысли, ни одной догадки, и никакого их подобия, лишь какая-то неестественная пустота. И тишина, звенящая.
 
– Ты пока зайди в дом, и не выходи оттуда до моего возвращения, – не громко, но твёрдо сказал отец Александр Андрону. – А я провожу Елену Дмитриевну.
Оглянувшись от порога, Андрон увидел, как две сударушки, вместе с отцом Александром поддерживая Елену Дмитриевну, отправились в сторону её дома. Минут через пятнадцать туда же прошла карета скорой помощи.

Прошло больше часа, потом ещё, ещё. Уже давно «скорая» проехала в обратном направлении, несколько раз по улице протарахтел полицейский «бобик», а отца Александра всё не было. Андрон чувствовал себя зверем, загнанным в клетку. Не от того, что кто-то в чём-то считает его виноватым, совсем нет. А от того, что маленький мальчуган, в котором он чуть-чуть увидел и себя самого, и своего собственного будущего сына, сейчас где-то один, нуждается в помощи, а он не может ничего сделать. Это ощущение полнейшего бессилия и было клеткой, сдавившей Андрону голову, лёгкие, сердце.

Молитва? – Молились уже! Если надо, он готов хоть сутки отстоять на коленях… Стоп! Вычитать вычитали, а помолились ли? Пошарил руками по карманам… В этот момент вернулся отец Александр.

– Снотворного наставили, – рассказал он, – Иначе бы точно с ума сошла. Уснула, так и не узнала…
– Чего не узнала? – у Андрона кровь остановилась в жилах.
– Ах, да! – воскликнул отец Александр, – Мальчишка тот, который рассказал, что Юрка отправился на поиски отца, – батюшка перевёл дыхание, – буквально полчаса назад, под давлением родительского авторитета в виде ремня, вспомнил, что поплыл наш Юрий по реке до Барнаула в какой-то «ничейной» лодке.
– И!? – волновался Андрон.
– И всё, сейчас спасатели ищут. Помилуй нас, Господи, помилуй нас, – перекрестился отец Александр. – Алёна уже спала, когда про лодку известно стало.
 
Андрон вспомнил, как, сидя на берегу, мальчик рассказывал ему, куда течёт Бия, и как этой дорогой можно воспользоваться, если не будет денег на автобус. Теперь он ею сам и воспользовался, этой возможностью. Андрон, наконец, нашёл в кармане «штормовки» то, что искал – «радостерий».

– Благослови, отче, – подошёл он к отцу Александру, – пойду, помолюсь. От себя помолюсь, – добавил он в ответ на немой вопрос отца священника.
– Дерзай, брате Анроник! – понял его отец Александр.
 
Андрон ушёл за сарай, подальше от случайных глаз. Присел, прислонившись спиной к жиденькой дощатой стенке. В душе, в голове – везде было пусто. Заполняя эту пустоту, он непроизвольно начал читать Иисусову молитву, перебирая зёрна чёток «радостерия»: «…Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго…Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». От зерна к зерну Андрон, постепенно начал приходить в себя. Но тут во дворе послышались какие-то возбуждённые разговоры. Андрон вышел из-за сарая. У дверей в дом стоял отец Александр и одна из соседок Елены Дмитриевны.

– Лодку нашли, – мрачно сообщил отец Александр, когда ушла женщина, – Уже на обском берегу, километрах в тридцати от слияния Бии и Катуни.
– Только лодку? – превозмогая себя, спросил Андрон.
– Только лодку, – подтвердил отец Александр, возвращаясь в дом.

«…Господи, Иисусе Христе, помилуй нас!» – пульсировала ниточка надежды-просьбы в голове Андрона. Незаметно для себя, он оказался в той самой ребячьей лощинке, укрытой кустом черёмухи. Бессильно опустился на траву, и … то ли уснул, то ли забылся; то ли через минуту, то ли через час, но молитва обильно потекла из его сердца. Беззвучная, бессловесная, она вырывалась наружу вместе с дыханием, расправляла свои крылья, и… почему-то не улетала. Не поднималась туда, ввысь, а парила над молящимся человеком и лощинкой, укрывшей от посторонних глаз его душевное горение. Так бывает, когда человека внимательно слушают, сопереживают, сочувствуют, но молча, без явного ответа.
Было совсем темно, когда Андрон вернулся в дом.

– Покушай, – оглянулся в его сторону отец Александр, стоявший в облачении перед иконами.
– Скажи, батюшка, – не вспомнил о еде Андрон, – почему так: слёзы есть, а света не видно?

Отец Александр опустил голову, помолчал.

– Может, загораживает кто? – сказал он, не оглядываясь и перекрестился.
«Понятное дело – кто, – хотел было ответить Андрон, но осёкся – ничего не понятно!» Когда человеку больно от событий, которые внешне очень далеки от него, и никак его не касаются, значит, он часть этих событий. Значит события эти какой-то своей стороной происходят именно для него, для этого человека. Для него и в нём. Не нужно никуда ехать, не нужно искать никаких внешних приспособлений. Нужно внимательно посмотреть внутрь себя. Посмотреть на себя со стороны. Посмотреть «как Бог»…

Андрон вернулся в лощинку.

«…Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго…» Перед внутренним взором, будто на замедленной киноленте, проходят лица, лица, лица… Тех, которые обижали его; тех, которых обижал он; тех, которые убивали его; тех, которых убивал он…  Лица, лица… Но ни одно из них не отозвалось в сердце ни радостью, ни болью. Давно всё прошло и забылось. Обидчиков простил – и потому что Бог так велел, и потому, что, в каком-то смысле, не видел в их действиях ничего такого, чего бы не совершил сам. Перед обиженными повинился. Перед кем смог  сделал это лично, за остальных покаялся перед Богом. За убиенных – поставил свечку. Может и неправильно это с точки зрения церковного устава – иноверцы там, атеисты, язычники – но он поставил, и никогда не усомнился в нужности этого поступка. Пусть и они, и другие там знают, что у него здесь к бывшим врагам никаких счетов не осталось.

Нет, никто из этого ряда лиц не мог быть препятствием его молитве. Может, это не человек, а что-то другое – слово, поступок, намерение? Хотя слова, поступки, намерения, опять же случаются в отношении каких-то людей. Впрочем, и должностей тоже, вспомнил Андрон своё недавнее намерение. Но он же отказался от него! Не просто отказался, а понял полнейшую его несостоятельность – отказался до такой глубины, будто и не возникало никогда никакого намерения.

Так оно и было в действительности. Андрон не обманывал себя этими мыслями. И всё-таки что-то здесь не срасталось. Намерение выветрилось, но остался человек, которому он совсем недавно страстно желал смерти, с которого хотел получить немедленный и самый строгий ответ за то дело, которого сам ему не поручал. Получается, независимо от того, насколько «патриарх» или «непатриарх» – тот человек, которого Андрон хотел убить, этим своим желанием Андрон согрешил. Отказом от намерения по причине осознания его бестолковости Андрон ни в малейшей степени не освободился от этого греха ненависти и маловерия. По большому счёту, люди грешат не друг перед другом, а перед Богом, не в отношении друг друга, а в отношении Бога. Превращение церкви в «антицерковь» – это грех перед Богом. Желание кому бы то ни было смерти – это тоже грех перед Богом. Один другого ни больше, ни меньше, каждый ядовит по своему, за каждый и свой ответ.
 
Да, Андрон был готов «махнуть рукой» на патриарха-«лжепатриарха», но отнестись к нему с любовью…такое ему даже в голову не приходило. Вместе с тем, он хорошо понимал значение слов молитвы Господней: «и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим».
 
«Как Бог», «как Бог», – стучало в голове. – А кто сказал, что условие «как Бог» относится только к субъекту моления, только к самому молящемуся?  Пока человек, являющийся «объектом моления» – тот, о ком молятся – жив, значит остаётся ещё в нём что-то, что позволяет говорить, что и он «как Бог», что и в нём ещё живо нечто от Бога, заслуживающее нашей любви. Нет, даже не «нашей любви», а просто – Любви».

Время шло. Андрон, по-прежнему не замечал его течения. То было светло и жарко, то темно и прохладно. То над краем лощинки показывалось озабоченное лицо отца Александра, то всклокоченные макушки соседской ребятни. А Андрон был в молитве. То вспоминая тексты из молитвословов, то проваливаясь в бессловесность, то перебирая чётки, то пытаясь что-нибудь высмотреть через крест «радостерия». Андрон был в молитве.

«Голгофа!» – в какой-то момент высветилось Андрону. Место казни Христа; место, неотделимое от казни Христа, от Его крестных страданий. Так и этот – «антипатриарх», – вновь и вновь распинающий Христа в себе самом, но именно поэтому, несмотря ни на что, и имеющий Его в себе. Двое в одном: Сильный в слабом, Судящий в судимом, Казнимый в казнящем. Нужно уметь различать, отделять и любить одного в другом – как Бог, любящий и любимый. Как Бог…

– Прости…, – одними губами произнёс Андрон, обращаясь к Слышащему в неслышащем, которые в одном. – …Прости…, – повторил он, освобождаясь освобождая. – …Прости, - прошептал он в третий раз, и сердце обдало волной уюта, тепла, радости.

Пространство вокруг Андрона сгустилось, превратилось в мозаику причудливых кристаллов, отливавших различными цветами, затем распалось и закружило в танце светлячков. Андрону даже показалось, что он слышит музыку этого танца. А, может, это была музыка обретённой свободы, под которую так приятно было заснуть, после невесть скольких часов общения с Небом…

– Вставай, молитвенник! А то проспишь всё на свете! – где-то совсем рядом послышался голос отца Александра. – Или, не дай Бог, простудишься.
В тот же момент Андрон уже сидел прямо на земле, по-детски протирая глаза кулаками. Отец Александр устроился на корточках, на краю лощинки. Вид у него был очень спокойный, даже довольный. Эту же удовлетворённость и спокойствие Андрон услышал и в себе. Он ясно помнил все предшествовавшие события, но больше не чувствовал по этому поводу ни доли беспокойства. Он был уверен, что всё хорошо – всё наладилось и встало на свои места.

– Нашёлся Юрка, – подтвердил отец Александр предощущение Андрона. – Рыбаки с острова сняли. Он туда на ночёвку пристал, а лодку унесло. Вот он там денёк и «поробинзонничал», пока дачники с удочками не заявились. Сейчас в больничке. Сам-то ни в какую не соглашался туда ехать, но врачи настояли понаблюдаться. Иначе, пригрозили, запрут в карантине и не пустят отца встречать.

– Отца? – переспросил Андрон.
– А здесь вообще настоящий «сломанный телефон» приключился, – продолжал свой рассказ отец Александр. – Раненный Москвин, действительно несколько дней пробыл в горном ауле, захваченном боевиками. Его в подвале своего дома прятал один горец. Пока прятался, переживал, вдруг сообщат семье. Когда пришли свои, сразу попросил, чтоб связались с женой и передали, что с ним всё нормально. Пока это сообщение переходило от одного к другому, обрастало рассказом, как ранило капитана, как в захваченном ауле оказался, в каком-то подвале. Так, до адресата только эта информация и дошла, дескать, ранение и подвал в ауле, захваченном бандитами, а всё остальное осталось как бы за кадром. Пока сам до Алёны не дозвонился… На днях приезжает.
– Слава Богу! – перекрестился Андрон.
– Слава Богу! – перекрестился отец Александр.

Со стороны дома послышалось урчание автомобильного двигателя.

– Никак Афанасий Иванович? – приподнялся на ногах отец Александр. - Ну точно, он, родимый! Идём встречать.
Афанасий Иванович стоял посередине двора и каким-то отрешённым взглядом смотрел поверх дома, поверх того, что за домом – поверх всего.

– Наконец-то! – издали приветствовал его отец Александр. – А то уж совсем потеряли. Тут без тебя столько всего произошло… – но заметив необычное в выражении лица Афанасия Ивановича, замолчал.
Тот перевёл взгляд на Андрона
– Только что по «новостям» сообщили, – он кивнул в сторону машины, из открытых окон которой слышалась музыка, -  патриарх…того…разбился. В каком-то бизнес-центре на банкете был, после чего то ли плохо ему стало, то ли запнулся – упал с самого верху парадной лестницы, и всё… Разбился.
Где-то в глубине сарая тоже что-то упало, затем раздалось копошение. В щель меж досок старенькой стены просунулся кот Барсик. В его зубах болтался маленький серый мышонок. Но поглощённые своими мыслями мужчины не замечали этой картинки.
– Разбился… – повторил Афанасий Иванович.
– Господи, помилуй нас грешных, – проговорил отец Александр, и все трое перекрестились.