Болваны плато Мань-Пупу-Нёр

 
                Из сборника «Туристские очерки».

    Север меня завлёк давно.  Как летними пеше-водными маршрутами, так и зимними. Не случайно после  летнего похода на Вишеру я сколотил группу для похода туда зимой. И не случайно я много лет водил на Север заводские группы, а сейчас вожу школьные. Манит меня не только Северный, но и Приполярный и Полярный Урал. Но там я бываю только летом.  Хотелось бы и зимой, но два отпуска в год – мечта туристов – не положены по КЗОТу. Использую все праздники, добавляя к ним отгулы. А далеко ли уйдёшь на 6 – 10 дней?  Да и собрать группу для дальней зимней многодневки сложней.

    На декабрь ОблКСС намечает вместо обычного семинара провести со спасателями-общественниками несколько маршрутов третьей – четвёртой категории сложности. Всё это проходит под видом повышения спортивного мастерства.
    Я предварительно переговорил с Юрой Мышкиным на счёт возможного освобождения или, на крайний случай, отпуска «без содержания». Начальник цеха не возражает: «Приноси письмо, порешаем». Я приношу письмо на себя и на Толю Бетехтина – приходится оболтывать ещё и начальника первого цеха. Письмо адресовано директору, в нём есть и такая фраза: «Заработную плату просим сохранить по месту работы». Я на это не рассчитываю, но Гендиректор, после согласия начальников цехов, «даёт добро». Немыслимое дело: попутешествовать «на халяву» и зарплату получить!

    Скомплектовано несколько групп, свердловские возглавляют Сергей Логинов, Лёня Басов и Боря Рахимов, северян – Толя Шумков, сборную из номерных городов – Лом (??). Маршруты разные, но исходная точка у всех – Усть-Ушма. Сходятся все маршруты в истоках Печёры под плато Мань-Пупы-Ньёр, после него расходятся по разным хребтам со сбором в Ушме и Вижае.
Мы с Бетехтиным включены в группу Рахимова. Кроме нас в группе Миша Козынцев, Саша Синцов, Толя Соболев, Игорь, охотник-мазила и, поклонник Розенбаума – он же завхоз группы. Фамилии последних трёх не помню.

    От Серова едем автобусами, высаживаемся даже не в Ушме, а дальше, на мосту через Ауспию. Штаб семинара во главе с Гордеевым возвращается в Ушму, будут тешиться там двухдневными вылазками на ближайшие хребты. Побывают и на Чистопе.
    Каждая группа ищет место для бивака. Мы тоже забираемся в низину, трамбуем снег для шатра и кострища. Готовим ужин, и тут обнаруживается, что сегодня праздник! Нет, не День Сталинской Конституции, а кое-что поважнее: 5-го декабря – день рождения Толи Бетехтина! По этому поводу он достаёт из рюкзака пару бутылей «Столичной». Выпиваем по кружке. Отказывающихся нет – повод серьёзный, дата юбилейная – 40 лет. А я-то хожу с ним уже столько лет и, не замечая свои годы, считаю и его чуть ли не юнцом, каким увидел и запомнил при первом знакомстве.
    Утром устраиваем нечто вроде гонок с группой Шумкова. Вдоль Ауспии тропа, почти лесная дорога. У Шумкова группа молодёжная и они нас элементарно «делают». Обед организуют в избе, о её существовании наша группа и не знала. Чувствую, что у нас не в порядке с проработкой маршрута. Ещё до похода я хотел ознакомиться с картами, но мне вежливо отказали. С картами для всех групп возился Басов – связист КСС, он где-то их добыл конфиденциально и, видимо, боялся утечки информации. Я прихватил несколько схем, которыми пользовался в походе на Отортен 70-го года. Топография их верна – сам исправлял неточности. Вот изменений в деталировке (выруба, избы, дороги) за последние 15 лет нет.
    Первый бивак разбиваем в том же месте, где моя группа стояла 15 лет назад. Может даже на том же пятачке, среди негустого пихтового лесочка. Но мне не до уточнений. Я неожиданно так продрог, что начинаю замерзать. Колотит тело, застывшие руки не могут ничего удержать, ног не чувствую. Вот уж чего не хватает – задубеть на бивачных работах! Срочно натягиваю на мокрую штормовку пуховик, данный напрокат Васей Прожериным, напяливаю капюшон до самого носа. Вот уж спасибо Васе: предложил мне только что сшитый пуховик. А я собирался брать в поход свою старенькую сипронку.  Замёрз бы в ней в два счёта. Несколько минут интенсивных махов, топанья, и по телу разливается тепло, отогреваются руки и ноги. Если бы кто-то мне сказал, что можно вот так на ногах замерзнуть – ни за что не поверил бы. А тут едва не окочурился, причём на глазах людей, которые даже не заметили, что я «дохожу».
   
    По бивачным работам легко определить слаженность  группы. Наша слаженностью не отличается. Она и не может быть другой, она изначально сборная. Но чтобы так расходились взгляды на обустройство ночёвки, на правильность и целесообразность тех или иных действий – этого я не ожидал. Вроде бы несколько человек и ходили вместе, но и у них нет единого мнения по простейшим вопросам.
    В целом в группе заметен не только разный уровень опыта, но и разные школы. Дежурные по кухне, как встарь, роют в снегу яму для костра и потом задыхаются в ней от дыма. И если бы только это! Я замечаю десятки огрехов, массу бесполезных действий. Мои школьники после первого же похода действуют грамотней и быстрей. Наверное, я чересчур придирчив и во мне бушует тренерское желание доводить всё до совершенства. Забыл, что на моём счету уже более трёх десятков категорийных лыжных походов. Причём, большинство из них с новичками, которых постоянно приходилось учить.
    Надо отвыкать от тренерской дотошности. Во взрослых группах она без надобности, здесь каждый «сам с усам». И переучивать кого-то бесперспективно и тщетно.

    Утром мы у останца с памятной доской. «Их было 9». Прошло уже 26 лет со дня  гибели дятловцев, но кроме сомнительных старых слухов, ничего об их гибели не прояснилось. Кажется, эта тема потихоньку забывается. Туристов, помнящих те времена, осталось единицы. Пришло новое поколение туристов-лыжников, для которых времена трагедии – глубокая древность.
    Вот и сейчас в разговоре взрывы, ракеты, удушающий гептил… Повторяют то, что повторялось в различных бездоказательных версиях. Я в своё время всё это обследовал, проверил на местности, а кое-что и дома в лаборатории и отвёрг.
    На этом перевале я уже второй раз зимой, случайно побывал здесь и летом. И никогда не приму версий о насильственной гибели туристов, ни ракетно-ядерной, ни любой другой. Природа, только она может быть так безжалостна к человеку. Мы этого не понимаем.

    По северо-восточному более пологому склону поднимаемся на отрог. Склон, как и в марте 70-го бесснежен, только небольшие настовые полянки среди груд камней. Всю зиму позёмка сдувала снег в долину Лозьвы. Там, на перегибах и бортах каньонов ручьёв снежные козырьки и сугробы, завалившие до вершин пяти, шестиметровые деревья.
    Гора «9-ти мертвецов». Впрочем, почему девяти? Кто так предвзято и неточно переименовал гору? Ведь даже приближённый перевод звучит как «гора мёртвых». Гора ни чем не впечатляет. Разве что с её вершины открывается вид на Зауралье. Но вида как такового нет: небо затянуто облачностью, сыплет мелкий снег, на хребте гуляет позёмка.
    Идём на север по западному склону хребта. Ветер ледяной, встречный, начинаются обморожения щёк и носов. Чаще всего страдают «очкарики». Очки, что ли мешают им увидеть свой побелевший нос и щёки? Игорь едва отогрел нос, причём оттёр его снегом, грубо повредив кожный покров, и до конца похода красовался черным носом и щёками. Этот парень то ли бесшабашный, то ли безалаберный, но «аварийщик» – это точно.
    У всех шерстяные подшлемники, но обузить их лицевое окно не догадались. Мой подшлемник перешит ещё в ранних походах, и лицевое окно представляет собой щель, через которую  можно только смотреть. Лоб, щёки, нос, – всё защищено от ветра и мороза. Есть в запасе и утеплённая изнутри брезентовая маска, но до неё дело пока не дошло, мороз не тот. Её использовал всего единожды, при восхождении на Яман-Тау, но тогда мороз был за минус пятьдесят.
    Западные склоны хребта покрыты глубоким снегом. Я такое вижу впервые: обычно на западных склонах присутствует только тонкий настовый покров, снег позёмка сгоняет на восточную сторону. Видимо, последнее время или не было ветров или они дули с востока. Даже кое-где появились козырьки на перегибах, что не характерно для этой местности. Но снег довольно плотный, лыжи тонут на 15 – 20 сантиметров, а кое-где вообще твёрдый наст.
    Идём с остановками: или кто-то оттирает помороженные щёки, или Боря уточняет местоположение по карте. Похоже, он не совсем уверен в правильности движения и уже дважды предлагал уйти с хребта в водостоки ручейков, переходящие  ниже в лесные долины. Боря принимает их за истоки Темпьи, притока Маньской Волосницы. У него за плечами походы на Кодар и другие горные районы. Там маршруты по ущельям. Условия другие и привязка к местности, как он считает, проще. Не знаю, на лыжах ходил только на Урале.
    Попытку свалиться в истоки реки Б.Хозья предотвратил Миша, доказав, что Темпья не течёт на запад. Второй раз Боря тормозит группу у северного истока той же речушки. Боюсь, опять будет длительное обсуждение. Командир наверняка запутался, потерял ориентировку и счёт пройденного пути. А время уже близиться к вечеру, пора на ночлег.
    И тогда я, будто не замечая остановки группы, качу дальше. Убеждён: Отортен ещё впереди. Мне кажется, что я даже вижу его в разрывах мглы. Гора, конечно, не видна, но мгла там гуще, чувствуется: она окутывает что-то огромное. Да и склон хребта в той стороне круче уходит вверх. За мной катит Бетехтин, он нисколько не сомневается в моих действиях, привык за много лет доверять моему опыту. Мы уходим по склону на полкилометра, и тогда группа бросается следом.
    Настигают на очередном отроге. За ним, я уверен, крайний исток Ельмы, левого притока Печёры, Темьпья за следующим водоразделом. Её русло уйдет на север, по направлению нашего движения. Всё это я объясняю Боре, делая вид, что ничего не произошло. Дескать, не заметил их остановки. Предлагаю свалиться в ближайший лесок влево, а завтра подняться сюда же и катить к Темпье – до неё пару километров. Предложение принимается, но утром Боря посылает разведку: точно ли за бугром этот злосчастный ручей и ведёт ли он в указанном мной направлении.

    Три часа увязаем в снегу каньона и выходим на Маньску Волосницу, а по ней – на Печёру. Река здесь маловодна. Местами она сжата скалами, местами берега широко расходятся. Летом она широко течёт по мелким каменистым перекатам. Сейчас мелководья промёрзли до дна, на них наледи, а местами и вода. Лыжи мгновенно обмерзают, и приходится соскабливать лёд ножами. Уходим с реки на береговую террасу; лучше тропить лыжню в глубоком снегу, чем бороться со льдом. Нас догоняет ещё группа, тропим попеременно. Они шли более простым путём, по Сульпии. Руководит Серёжа Лагунов – инструктор  турбазы «Хрустальная». Разрядный рост нужен и инструкторам турбаз, составляющим, кстати, штатный костяк службы спасателей.
    В разрывах деревьев впереди видна круглая заснеженная гора, формой напоминающая опрокинутый колокол. Это Койп, по-мансийски – бубен. Последняя стоянка перед плато болванов запланирована за ним, выше по реке. Этот бивак оборудуем более тщательно, будто чувствуем, что воспользуемся им на обратном пути.

    На ручье, падающем с плато Ичед-Болбаноиз, собираются все группы. Вблизи устья ручья ставятся биваки. Кто-то трудится над прорубью, но тщетно: река промёрзла до галечника, угадать, где подо льдом текут её струйки сложно. Но вода где-то течет, о чём свидетельствуют наледи и вспучивание льда. Печёра здесь и зародилась из ручьёв и не верится, что через тысячу километров она превратится в крупнейшую реку Карского бассейна океана.
    Поднимаемся вверх по подобию тропы. С подъёмом её теряем и движемся по азимуту, благо лес чахлый и захламлён не очень. Вот и голое плато, но изваяний не видно, обзор закрывает горка с треногой наверху. От неё уже просматривается всё плато и группа останцев на понижающемся северном отроге. Издалека они не впечатляют. По мере приближения они вырастают, превращаются в монументальные творения природы.
    Форма каждого останца своеобразна и причудлива. Некоторые, расширяясь вверх, стоят как грибы-строчки на тонкой ножке, некоторые напоминают горские башни. Такого чуда больше нигде не встретишь. Некоторую схожесть имеют красноярские столбы, но те стоят в лесу. Эти же выстроились в цепочку на голом плато, отделённом от мира осыпными склонами. Вид впечатляющий. Человек среди этих исполинов – крупинка. Я готов только на эти скупые сравнения, описать не в силах.
    Поодаль по краям плато торчат ещё несколько скал, но они уже выглядят как обычные останцы, коих на Поясовом Камне предостаточно, от юга до Заполярья.
    Щёлкают фотоаппараты. Я стараюсь напрасно – плёнку засветят при проявлении в лаборатории. Жаль, фотографии рассказывают больше любых описаний. А так у меня осталась пара – тройка  снимков, подаренных кем-то после похода.
 
    Достигнута самая дальняя точка маршрута, теперь в обратный путь. На спуске Игорь влетает в пень и разбивает носок лыжи. Крепим ему носок из жести, но он умудряется ещё раз влететь в корягу, разбить носок и даже потерять его. Нет, он точно «аварийщик», человек, фортуной запрограммированный на беды! Он плетётся сзади практически на одной лыже, нацепив на вторую варежку, чтоб меньше втыкалась в снег. Беда, в ремонтном наборе нет самого элементарного – хорошего дюралевого носка-протеза!  Предлагаю вытесать новую лыжу. Узнав, что на это потребуется как минимум днёвка, народ протестует. Останавливаемся на вытеске деревянного носка.
    На обед встаём на месте своего старого бивака вблизи Койпа. Выбираю  полено и начинаю обтёсывать. Носок будет размером в четверть лыжи, иначе его не закрепишь. Народ исподтишка подглядывает: для многих изготовление в таёжных условиях даже носка – дело новое, ещё невиданное. Интересуются, как будет загибаться носок. А он и не будет загибаться; в полевых условиях загнуть носок невозможно. Заканчивается носок набалдашником с закруглённым затёсом.
    Обед грозит перерасти в ночёвку. А что? Место хорошее: рядом полынья – топить снег не надо, сохранился настил лапника, кострище и даже запас дров. И я ещё не закончил тесать лыжу. Но Боря против остановки. Узнал, что где-то у устья Маньской Волосницы есть кордон с баней.  Рвётся туда. А тут ещё мимо проскальзывает Логунов, кричит, что идут до изб. Невзирая на близкие сумерки, Боря командует сбор. Надеется хоть к полуночи, но дойти до избы. И тут группа проявляет откровенное неповиновение. Для меня это непонятно, для меня единоначалие в походе свято. Но группа бастует, группа отказывается «выходить на ночь глядя». Боря долго потом будет вспоминать этот «бунт». А был он, как никогда, кстати: Боря даже не знал места расположения кордона, почему-то считал, что он на Печёре, а он стоит на М. Волоснице, в паре километров выше впадения Темпьи. Потому мы его и не видели на пути сюда.
    Утром разглядываем берега, боясь проскочить мимо кордона, и едва не уходим вниз по реке, привязавшись к лыжне, пробитой одиночкой. Спохватились через несколько сотен метров, поняв, что группы, прошедшие вечером, свернули ранее в долину притока и значит кордон не на Печёре. А как бы это происходило ночью? Где бы мы искали эти избы?
    На кордоне задерживаемся только чтобы выслушать восторги Серёги о прелестях парилки.
    Топчем лыжню вверх к перевалу. На подходе встаём на ночлег в угнетённом ветрами пихтовнике. Выше безлесье с темнеющими на заснеженных склонах выходами скал и камней. Завтра нам туда и на юг по хребту.

    Мы на перевале. Не в пример последней недели, погода отличная: солнце, умеренный морозец, слабый ветерок. Хорошо виден вздыбившийся в небеса купол Отортена. Хребёт на юг просматривается до Чистопа. Северное продолжение хребта закрывает безымянная вершина. Конечно, она имеет имя, но наши схемы кончаются перевалом и гора для нас безымянна. Уходим с перевала вдоль склона на юг.
    Восточный склон более крут, а под Отортеном просматривается каньон, ещё дальше – чередование скал и снежных кулуаров. Похоже, путь может оказаться сложным. Боря предлагает спуститься в русло и пройти до перевала Дятлова по Лозьве. Группа согласна: после недавнего бунта её мучают укоры совести. Поджидаем охотника: он где-то бродит за перегибами, слышим выстрелы. Говорит: стрелял по куропаткам, но их нет. То ли мушка сбилась, то ли охотник никудышный. Вот Беня когда-то стрелял: патрон – куропатка! А то и две – если бил по сидячим.
    Уходим вниз, проваливаясь в снег с каждым шагом всё глубже и глубже. Ох, попашем!
    Пашем, действительно, так, что пот со спины стекает до пяток. На каждом перекуре, каждом привале, пара добровольцев, сбросив рюкзаки, уходит тропить. Хоть немного потом пройти по готовой лыжне. Планировали за день выйти на Ауспию, но ночевать пришлось на Лозьве.
    После ночёвки налегке троплю по небольшому ручью: у группы появилось желание выйти из лесной зоны. Но упираюсь в снежный каньон; отвесные стены с козырьками сжали ложе ручья с обеих сторон, выбраться наверх невозможно. Возвращаюсь к биваку и после завтрака идём дальше по Лозьве
    На одном из изгибов справа заснеженный склон; Отортен с его скалами уже сзади. Да, не удалось подрезать его восточный склон, полюбоваться спрятанным в скалах озером. Бывал ли кто-нибудь на нём? Сомневаюсь, уж очень сложный подход. Во всяком случае, зимой. Хотя геодезисты побывали: нанесено же озеро на карты.
    Серпантином поднимаемся к перегибу. За ним ровная терраса, расширяющаяся к перевалу. Ба! Да здесь я уже когда-то бывал, проходил в позёмке в марте 70-го. И неделю назад мы уходили с этой террасы вверх в гору. Тогда кто-то сказал, что, по рассказам, здесь и была найдена палатка дятловцев. Возможно, я уже третий раз иду по пятачку, где её ставили? Всё возможно. Пришлось бы мне выбирать место под палатку, я бы ставил её именно здесь: ветровой наст под ногами – вот тебе кирпичи для стенки, вверх уходит малоснежный склон – ничего сверху не свалится.

    С Ауспии выходим на Пурму, повторяем путь, пройденный мною и Бетехтиным пятнадцать лет назад. Новинка: за слияньем двух истоков натыкаемся на избу. Охотничье зимовье. Это видно по путикам, пробитым от избы в разные стороны. Ночуем в избе. Натопленная с вечера печь, ночью остыла, и ни кто не двинулся протопить её. Встаём в холоде, продрогнув до костей.
    Как выходить в посёлок? По этому поводу снова возникают разногласия. Побеждает мнение, что надо идти запорошенным путиком по просеке на восток. Предполагается, что он выйдет на дорогу, по которой мы заезжали на Ауспию.   Просека вывела на дорогу, но путик исчез ещё раньше, пришлось тропить лыжню несколько вёрст. По дороге до Усть-Ушмы катим до глубоких сумерек. Радует то, что завхоз, бегущий впереди, оставляет на укатанной дороге дольки шоколада для замыкающих. И то, что  разучиваем коньковый ход, недавно увиденный по телеку. По твёрдой дороге, этот модный способ бега, на кантах «Бескидов» получается неплохо. В Ушме  многолюдно. Зеки из колонии снуют среди туристов – ищут знакомых и земляков. Мне кажется, в колонии царит полный бардак: пьяные, чифирные и, возможно, обколотые. Времена майора Царькова с его дисциплиной, вероятно, канули в прошлое.

    Этот, в общем-то, неплохой поход принёс массу впечатлений. В первую очередь положительных: знакомство с интересными людьми, с ранее незнакомым уголком Севера и местами, вызывающими приятные воспоминания. Но я всё больше утверждаюсь в своём убеждении: в сложный поход нужно идти только схоженной, заранее сдружившейся группой. И чем сложней поход, тем это правило неукоснительней. Есть ещё несколько отрицательных эмоций и мыслей, но я их воздержусь излагать. Это касается Советов по туризму, МКК, КСС и развития спортивного туризма.  Может, я в чём-то неправ, может мои взгляды устарели и туризм развивается непонятным мне, но правильным путём? Только время рассудит: что-то устоится, что-то отомрёт как анахронизм, какой-то ложный путь развития закончится тупиком, как несостоятельный.

    Интересно: как будут вспоминать поход участники через двадцать – тридцать лет?